Роман «Сон в красном тереме». Том третий. Главы 91 — 100

The Epoch Times18.04.2013 Обновлено: 06.09.2021 14:15
Глава девяносто первая

Баочань, поощряя разврат, пытается обольстить молодого человека;
Баоюй, запутавшись в сетях сомнений, рассуждает об истинах буддийского учения
Итак, под окном Сюэ Кэ кто-то рассмеялся, молодой
человек вздрогнул от неожиданности и в голове мелькнула мысль: «Это
Баочань или Цзиньгуй. Не буду откликаться!»

Он долго прислушивался, но стояла тишина.

Не
решаясь прикоснуться к вину и фруктам, он запер дверь и собрался лечь
спать, как вдруг зашуршала бумага на окне. А надо вам сказать, что
Баочань смутила покой Сюэ Кэ, и сердце его неистово заколотилось. Что же
делать? Он снова прислушался – нигде ни звука. «Померещилось»,–
подумал Сюэ Кэ, овладев собой, сел к лампе, протянул руку к блюду с
фруктами, взял один и повертел в руке, внимательно разглядывая. Вдруг он
заметил, что бумага на окне увлажнилась, и, подойдя ближе, услышал, как
кто-то на нее снаружи шумно подул. Сюэ Кэ отпрянул назад, а под окном
раздался смешок. Сюэ Кэ быстро погасил лампу и лег в постель, стараясь
не дышать.

–Почему вы не отведали вина и фруктов, второй господин?– послышался за окном тихий голос.
Сюэ
Кэ показалось, что это Баочань, и он притворился спящим. Наступило
молчание, но вскоре снова раздался голос, в нем звучали нотки досады:

–И откуда только берутся в Поднебесной такие жалкие людишки?!

Нет,
это не Баочань, скорее Цзиньгуй. Ясно, что они действуют заодно. До
пятой стражи не мог Сюэ Кэ уснуть, все ворочался на постели. А едва
рассвело, послышался стук в дверь.

–Кто там?– спросил Сюэ Кэ.

Ответа не последовало.

Сюэ
Кэ открыл дверь. Перед ним стояла Баочань, неприбранная, в плотно
облегающей кофте, перехваченной зеленым поясом, в темно-красных узких
штанах и красных туфлях с узорами.

Баочань нарочно не стала
приводить себя в порядок и поспешила к Сюэ Кэ пораньше, чтобы
незамеченной унести блюдо с фруктами. Стоило Сюэ Кэ увидеть девушку,
томную, в живописном наряде, как сердце его дрогнуло, и он улыбнулся:

–Что это вы в такую рань встали?

Баочань залилась румянцем, но ничего не ответила, собрала фрукты, сложила на блюдо и унесла.

Сюэ Кэ понял, что Баочань обижена за вчерашнее, и подумал: «Ну и пусть! По крайней мере приставать больше не будет».

Придя
немного в себя, он умылся и решил день-другой посидеть дома. Отдохнуть и
не показываться на глаза друзьям Сюэ Паня, которые не давали ему покоя.
Пронюхав, что всеми делами теперь ведает Сюэ Кэ, человек молодой и
неискушенный, они решили извлечь из этого выгоду. То добивались всяких
мелких поручений, связанных с делом Сюэ Паня, то составляли бумаги,
заводили знакомства с письмоводителями из ямыня, обещая их подкупить.
Некоторые советовали Сюэ Кэ воспользоваться деньгами Сюэ Паня, шли на
прямое вымогательство, на клевету.

Сюэ Кэ всячески избегал встреч с
этими проходимцами, но обострять с ними отношения не решался, предпочел
укрыться дома и ждать решения вышестоящих инстанций. Однако
рассказывать об этом подробно мы не будем.

Между тем
Цзиньгуй с нетерпением ждала Баочань, которую послала к Сюэ Кэ с вином и
фруктами. Баочань вернулась и рассказала все, как было. Цзиньгуй
поняла, что затея ее не удалась, и расстроилась. Однако виду не подала –
чего доброго, Баочань станет над ней насмехаться – и переменила тему
разговора. Но от намерения своего отказываться не собиралась.

Баочань
чувствовала, что Сюэ Пань вряд ли вернется домой и надо как-то
устраивать свою жизнь, но от Цзиньгуй свои планы скрывала. Неспроста
вызвалась она пойти к Сюэ Кэ, это был прекрасный случай прибрать его к
рукам. Соперничества госпожи Баочань не боялась. Однако завлечь в сети
Сюэ Кэ оказалось не так-то легко, и Баочань действовала осторожно, в то
же время подзадоривая Цзиньгуй быть настойчивее.

Сюэ Кэ своей
робостью несколько разочаровал Баочань, и она решила ничего не
предпринимать, пока не выяснит намерений Цзиньгуй.

Когда Баочань поняла, что Цзиньгуй готова отказаться от своей затеи, ей ничего не оставалось, как отправиться спать.

Но
сон не шел к ней. Всю ночь она думала и, наконец, нашла выход: она
встанет пораньше, пойдет к Сюэ Кэ неприбранная, в вызывающем наряде,
притворится обиженной и совершенно равнодушной. Если Сюэ Кэ пожалеет о
случившемся, значит, как говорится, он «повернул лодку к берегу» и
теперь у нее в руках.

Однако Сюэ Кэ и не думал раскаиваться и вел
себя так же, как накануне вечером, не поддаваясь соблазну. Тут Баочань
рассердилась не на шутку, собрала фрукты и ушла, а вино оставила в
качестве предлога, чтобы снова зайти.

Едва Баочань вернулась, как Цзиньгуй спросила:

–Ты никого не встретила по пути?

–Нет, не встретила,– отвечала Баочань.

–Второй господин тебя ни о чем не спрашивал?

–Ни о чем.

Цзиньгуй
тоже всю ночь не спала, пытаясь что-то придумать, и, когда выслушала
Баочань, в голове мелькнула мысль: «Можно обмануть кого угодно, только
не Баочань. Придется делить с ней Сюэ Кэ, тогда, по крайней мере, она не
будет мешать! Тем более что ходить к нему я не могу, надо прибегать к
ее услугам. Уж лучше составить общий план действий».

–Ну, что скажешь?– спросила она служанку.– Какое впечатление производит на тебя второй господин?

–Дурак
дураком,– ответила Баочань.– Не оправдал он ваших надежд, госпожа!–
Баочань усмехнулась.– Потому я и говорю, что дурак!

–Что значит не оправдал надежд, ну-ка, говори!– вспыхнула Цзиньгуй.

–Не притронулся к угощению, которое вы ему послали! Вот что это значит! Неблагодарный!

Она лукаво глянула на Цзиньгуй.

–Что
за глупые намеки!– засмеялась Цзиньгуй.– Я послала ему угощение в
знак благодарности за то, что он, сил не щадя, старается выручить нашего
господина. Я сама пошла бы, но послала тебя, чтобы не вызывать лишних
толков и подозрений. Не понимаю, что значат твои слова!

–Вы
чересчур мнительны, госпожа!– воскликнула Баочань.– Я – ваша служанка и
не могу думать иначе, чем вы! Главное – все соблюсти в тайне, чтобы не
нарваться на неприятности.

Цзиньгуй смутилась и покраснела.

–Дрянная девчонка! Он, видно, самой тебе приглянулся, вот ты и прячешься за мою спину, строишь всякие планы!

–Как
вы могли такое подумать!– притворившись возмущенной, вскричала
Баочань.– Но от вас я все готова стерпеть. Если он нравится вам, я
скажу, что надо делать. Знаете пословицу: «Крыса не откажется от куска
масла»? Второй господин боится, как бы все не раскрылось. Поэтому,
госпожа, торопиться не следует. Старайтесь все время быть поближе к
нему, расставляйте сети там, где он и не ждет. Оказывайте ему знаки
внимания, ничего в этом странного нет. Ведь он вам доводится деверем и к
тому же не женат. А когда он захочет отблагодарить вас за доброту,
пригласите его на угощение, мы вместе напоим его, и ему некуда будет
деваться. А захочет сбежать, вы поднимете шум, скажете, будто он
заигрывал с вами. Он, конечно, испугается и будет согласен на все. А
откажется – значит, он не мужчина и жалеть не о чем. Что вы на это
скажете, госпожа?
–Ах ты дрянь!– презрительно усмехнулась
Цзиньгуй.– Не одного мужчину, видно, совратила. То-то, я смотрю, Сюэ
Пань прилип к тебе!
–Что вы, госпожа!– обиженно поджав губы, отвечала Баочань.– Для вас же стараюсь, а вы не верите!
С того дня в доме наступила тишина. Цзиньгуй больше не скандалила, все ее помыслы устремлены были к Сюэ Кэ.
Через
некоторое время Баочань пришла за чайником, вела себя сдержанно, и в
душу Сюэ Кэ снова закралось сомнение, не ошибся ли он в этой девушке и в
ее госпоже. Ведь если они против него ничего не замышляют, значит, он
оскорбил их в лучших чувствах! Сюэ Кэ уже готов был раскаяться.
Два
дня прошли спокойно. При встречах с Сюэ Кэ Баочань проходила, скромно
потупившись. Зато Цзиньгуй буквально обжигала его взглядом, жарким, как
угли в жаровне, и Сюэ Кэ становилось не по себе.

Между тем
Баочай и ее мать не переставали удивляться перемене, происшедшей с
Цзиньгуй. Она ни с кем не ссорилась, напротив – была сама любезность.
Не
скрывая радости, тетушка Сюэ думала: «Сразу после свадьбы на девушку
наверняка нашло наваждение, и это все время портило жизнь. Хорошо еще,
что родственники нам помогают в несчастье с Сюэ Панем, да и у нас самих
есть деньги. Может быть, удастся его спасти. И добрый знак тому –
перемена в характере его жены».
Словом, тетушка Сюэ считала чудом
то, что произошло с Цзиньгуй, и однажды, после обеда, пошла ее
навестить, взяв с собой служанку Тунгуй.
Но едва они вошли, как услышали доносившийся из комнаты Цзиньгуй мужской голос.
–Госпожа, матушка пришла вас навестить!– громко произнесла Тунгуй, желая предупредить молодую женщину.
Тетушка
Сюэ собралась войти в дом, когда вдруг заметила, что кто-то спрятался
за дверь. Тетушка вздрогнула и попятилась назад.
–Входите,
пожалуйста, матушка!– пригласила ее Цзиньгуй.– Садитесь, тут
посторонних нет. Это мой названый брат. Живет он в деревне и не привык
бывать на людях. Он только сегодня приехал и не успел навестить вас и
справиться о здоровье.
–Шурину моего сына незачем прятаться!– заметила тетушка Сюэ.
Цзиньгуй
позвала молодого человека. Тот робея вошел и поклонился тетушке.
Тетушка приветствовала его и пригласила сесть. Завязалась беседа.
–Когда вы приехали?– поинтересовалась тетушка.
Ся Сань, так звали молодого человека, стал объяснять:
–Моя
названая мать объявила меня своим сыном в позапрошлом месяце – в доме у
нее нет мужчин и некому присматривать за хозяйством. В столицу я
приехал третьего дня и нынче утром пришел навестить старшую сестру.
Молодой человек не вызывал никаких подозрений, и тетушка Сюэ, побеседовав с ним, собралась уходить, сказав:
–Вы посидите, а мне пора! Цзиньгуй! Угости брата как следует, ведь он у нас в доме впервые!
Цзиньгуй кивнула, и тетушка Сюэ удалилась.
Тогда Цзиньгуй сказала Ся Саню:
–Не
беспокойся, ты мой брат и можешь оставаться здесь совершенно открыто,
второму господину не к чему будет придраться! А сейчас сбегай,
пожалуйста, в лавку, я скажу тебе, что надо купить. Смотри только, чтобы
тебя никто не заметил.
–Не волнуйся, все будет в порядке,– ответил Ся Сань.– Давай деньги, и я куплю все, что захочешь.
–Ладно, не болтай лишнего,– засмеялась Цзиньгуй,– а то поставишь меня в дурацкое положение!
Цзиньгуй
пригласила Ся Саня вместе поужинать, потом сказала, что он должен
купить, напутствовала на дорогу, и молодой человек ушел.
Теперь Ся
Сань почти каждый день появлялся в доме. Даже пожилые и опытные
привратники, зная, что он доводится шурином господину Сюэ Паню,
пропускали его, не докладывая госпожам.
С тех пор и начались в доме всякие происшествия, но о них мы расскажем позже.
В один прекрасный день пришло письмо от Сюэ Паня, и Баочай прочла его тетушке Сюэ.
«В уездной тюрьме,– писал Сюэ Пань,– я не терплю никаких лишений, так что не беспокойтесь обо мне, матушка!
Вчера
уездный письмоводитель мне сообщил, что приговор по моему делу уже
вынесен в области, и я понял, что наши хлопоты не пропали даром. Разве
мог я предполагать, что в округе, куда переслали дело, отменят решение
суда?
К счастью, главный уездный письмоводитель оказался хорошим
человеком и составил ответную бумагу, опротестовав решение окружного
суда. В ответ на это из округа пришло письмо с предостережением
начальнику уезда.
В окружных инстанциях заинтересовались моим
делом и хотят переслать его высшему начальству. Это может для меня плохо
кончиться. Так произошло, видимо, потому, что вы не заручились
поддержкой окружного начальства.
Как только получите это письмо,
матушка, попросите кого-нибудь походатайствовать за меня перед
начальником округа! И пусть брат Сюэ Кэ поскорее приезжает! Иначе меня
отправят в округ! Денег не жалейте! Прошу вас, не медлите!»
Слушая письмо, тетушка Сюэ всплакнула. Баочай и Сюэ Кэ стали утешать ее:
–Не беспокойтесь, матушка! Все образуется, не надо только медлить!..
Тетушка
Сюэ не знала, как поступить, и велела Сюэ Кэ ехать не мешкая к Сюэ
Паню. Она приказала собрать необходимые вещи, отвесить серебро и велела
одному из приказчиков сопровождать сына.
Поднялась суматоха.
Баочай, опасаясь, что при сборах служанки могут чего-либо недосмотреть,
сама помогала им до четвертой стражи и лишь после этого легла спать.
Как и все дети из богатых семей, Баочай была изнеженна, и утром, после бессонной ночи, у нее появился жар.
Взволнованная
тетушка Сюэ, услыхав об этом от Инъэр, поспешила к дочери и увидела,
что та вся горит и даже говорить не в силах.
Тетушка Сюэ и Цюлин,
которая была тут же, расплакались. Баоцинь принялась утешать тетушку.
Баочай заложило нос, как при насморке. Пришел доктор, прописал
лекарство, и девушке стало немного лучше. Успокоилась и тетушка Сюэ.
Все
переполошились во дворцах Жунго и Нинго, когда узнали о болезни Баочай.
Фэнцзе прислала пилюли, госпожа Ван – эликсир, матушка Цзя, госпожи Ван
и Син, а также госпожа Ю через своих служанок справлялись о здоровье
Баочай. Только Баоюй ничего не знал – от него скрывали.
Прошла
неделя, а Баочай, сколько ни лечилась, никак не могла поправиться. Потом
наконец вспомнила о «пилюлях холодного аромата», три раза их приняла, и
все прошло.
Лишь тогда Баоюй узнал о болезни Баочай, но поскольку она уже выздоровела, не пошел ее навещать.
Между
тем Сюэ Кэ прислал письмо. Тетушка Сюэ повертела его в руках, но Баочай
ничего не сказала, боясь расстроить, и отправилась к госпоже Ван, чтобы
та ей прочла письмо, а заодно рассказала о состоянии Баочай.
После ухода тетушки Сюэ госпожа Ван обратилась к Цзя Чжэну с просьбой помочь Сюэ Паню.
–Если
бы решение по делу зависело только от высшего начальства, было бы
легче, а с низшим начальством без подкупа не обойтись!
Затем госпожа Ван заговорила о Баочай.
–Девочка
так страдает,– сказала она.– Надо взять ее к нам, ведь она теперь
член нашей семьи! Нельзя допускать, чтобы она напрасно губила свое
здоровье.
–Вполне согласен с тобой,– ответил Цзя Чжэн.– Только
сейчас не время. И у них полно хлопот с делом Сюэ Паня, и у нас – ведь
Новый год на носу. Помолвка была зимой, а брачную церемонию устроим
весной, когда именно – определим после дня рождения старой госпожи. Так и
скажи тетушке Сюэ!
На следующий день госпожа Ван, к удовольствию
тетушки Сюэ, передала ей свой разговор с Цзя Чжэном, и после обеда они
вместе отправились к матушке Цзя.
–Вы только сейчас к нам пришли?– спросила тетушку старая госпожа.
–Нет, еще вчера, но было уже поздно, и я не могла вас навестить,– отвечала тетушка.
Госпожа Ван пересказала матушке Цзя свой разговор с Цзя Чжэном, и та осталась очень довольна.
Пока они вели разговор, пришел Баоюй.
–Ты поел?– спросила матушка Цзя.
–Я
только из школы,– ответил юноша.– Сейчас поем и снова туда пойду. Я
забежал навестить вас, бабушка, и справиться о здоровье тетушки, мне
сказали, что она здесь… Сестра Баочай поправилась?– обратился он к
тетушке Сюэ.
–Поправилась,– улыбнулась тетушка Сюэ.
От
Баоюя не укрылось, что при его появлении тетушка прекратила разговор и
вообще встретила его не как обычно, без прежнего тепла и ласки.
«Хоть она и расстроена,– подумал он,– но могла бы не прекращать разговора, когда я вошел…»
Что же случилось? Баоюй терялся в догадках, но пора было возвращаться в школу, и он убежал.
Вечером, вернувшись домой, он первым долгом навестил старших, а затем отправился в павильон Реки Сяосян.
Во внутренних комнатах никого не было.
–А где барышня?– спросил Баоюй.
–Ушла
к госпоже,– ответила Цзыцзюань.– Узнала, что там тетушка Сюэ, и
захотела с ней повидаться. А вы, господин, разве не были там?
–Я как раз оттуда, но твоей барышни не видел,– ответил удивленный Баоюй.
–Неужели ее там нет?
–Нет,– сказал Баоюй.– Куда же она могла уйти?
–Не знаю,– пожала плечами Цзыцзюань.
Баоюй уже собрался уходить, но в этот момент заметил Дайюй, которая в сопровождении Сюэянь медленно приближалась к дому.
–Сестрица вернулась!– обрадовался Баоюй и вместе с ней вошел в комнату.
Дайюй прошла во внутренние покои и пригласила Баоюя сесть. Затем отдала Цзыцзюань плащ и тоже села.
–Ты был у бабушки?– спросила Дайюй.– А тетушку Сюэ видел?
–Видел,– ответил Баоюй.
–Она обо мне что-нибудь говорила?
–Ничего
не говорила, даже меня встретила как-то неласково. Я спросил, как
чувствует себя сестра Баочай, а она засмеялась в ответ и ничего не
сказала. Может быть, обижена за то, что не навещаю ее?
–А раньше навещал?– улыбнулась Дайюй.
–Я узнал о ее болезни лишь два дня назад,– оправдывался юноша.– Но навестить не успел.
–Значит, так оно и есть!– воскликнула Дайюй.
–Говоря
по правде,– продолжал Баоюй,– мне матушка и батюшка запретили туда
ходить. А маленькая садовая калитка, через которую хоть десять раз на
день пройди, заперта, и попасть к тетушке Сюэ можно лишь через главные
ворота, у всех на виду. А это не очень удобно.
–Но откуда ей знать, что ты не приходишь именно по этой причине?– спросила Дайюй.
–Сестра Баочай всегда меня понимала лучше других,– заметил юноша.
–Не
обольщайся,– промолвила Дайюй.– Вряд ли она в данном случае тебя
понимает. Ведь болела не тетушка, а сама Баочай. Помнишь, как весело
было в саду, когда мы все собирались, писали стихи, пили вино и
любовались цветами! А теперь сестра Баочай живет у себя дома, в семье у
них неприятности, вдобавок она заболела, а ты ее даже не навестил! Будто
чужой. Как же ей на тебя не сердиться?
–Неужели Баочай больше не будет со мной дружить?– воскликнул Баоюй.
–Откуда мне знать,– ответила Дайюй.– Факты сами за себя говорят!
Баоюй
сидел расстроенный и молчал. Дайюй велела подбросить благовоний в
курильницу и, не обращая на Баоюя внимания, углубилась в чтение.
–И
зачем только рождаются на свет такие люди, как я!– воскликнул Баоюй,
вскочив с места и с досады топнув ногой.– Исчезни я совсем, воздух стал
бы чище!
–Когда появляется на свет один человек, появляется и
другой,– возразила Дайюй.– А вместе с людьми приходят тревоги, страх,
ложь, грезы, всякие неприятности. Я говорила все в шутку. Но хотелось бы
знать, почему холодность тетушки Сюэ ты отнес на счет сестры Баочай?
Ведь тетушка приходила по делу Сюэ Паня и, само собой, расстроилась. До
тебя ли ей было? А ты вообразил невесть что, какую-то глупость!
Баоюя вдруг осенило, и он воскликнул:
–Верно,
верно! Ты гораздо умнее меня, сестрица! Помню, в детстве, стоило мне
рассердиться, ты вразумляла меня, я терялся и не знал, что тебе
возразить! Будь я даже золотой статуей Будды, одним своим словом ты
могла бы сломить меня, как травинку…
–В таком случае ответь мне на мои вопросы, воспользовавшись тем, что Баоюй завел речь о Будде, промолвила Дайюй.
Баоюй скрестил ноги, сложил руки, закрыл глаза и, надув губы, произнес:
–Что же! Просвещай меня!
–Что
ты станешь делать, если сестра Баочай захочет по-прежнему с тобой
дружить? Как ты поступишь, если сестра Баочай не захочет с тобой
дружить? Что ты сделаешь, если сестра Баочай через некоторое время
разорвет с тобой узы дружбы? Допустим, ты захочешь с ней дружить, а она
будет относиться к тебе с неприязнью? Как ты станешь вести себя, если
она захочет с тобой дружить, а ты не захочешь?
Дайюй выпалила все это единым духом.
Баоюй долго думал и вдруг расхохотался:
–Пусть будет хоть три тысячи озер со стоячей водой, мне достаточно одного ковша, чтобы напиться.
–А если тебе встретится проточная вода?– вновь спросила Дайюй.
–Я не стану ее черпать, пусть течет. Вода сама по себе, черпак тоже сам по себе,– ответил Баоюй.
–А как быть, если эта вода вдруг остановится и в ней утонет жемчужина?
–Рассуждения
о святой истине у нас превратились в пустую болтовню; не уподобляйся
куропатке, которая кричит в лучах весеннего солнца,– ответил Баоюй.
–Первая заповедь буддистов гласит: «Не занимайся словоблудием!» – продолжала Дайюй.
–Святая правда,– заключил Баоюй.
Дайюй
опустила голову и умолкла. В это время на крыше закаркала ворона,
взмыла в воздух и улетела в юго-восточном направлении.
–К счастью это или к беде?– задумчиво произнес Баоюй.
Дайюй ответила стихами:
Лист ивы, к грязи прилипший, —
Вот мое бездомное сердце![33]
Песней о куропатке
Не будите весенний ветер![34]
В это время вошла Цювэнь:
–Второй
господин, поспешите домой! Батюшка присылал человека узнать, вернулись
ли вы из школы! Сестра Сижэнь ответила, что вернулись, так что не
мешкайте!
Баоюй вскочил и бросился из комнаты. Дайюй не стала его удерживать.
Если хотите узнать, что случилось дальше, прочтите следующую главу.

{mospagebreak }
Глава девяносто вторая
Цяоцзе, слушая жизнеописания выдающихся женщин, выражает свое восхищение;
Цзя Чжэн, играя жемчужиной, рассуждает о возвышениях и падениях
Итак, Баоюй покинул павильон Реки Сяосян и взволнованно спросил у Цювэнь:
–Зачем меня звал батюшка, не знаешь?
–Не звал он вас,– призналась Цювэнь.– Но скажи я вам правду, что вас сестра Сижэнь зовет, вы вряд ли пошли бы!
Баоюй, успокоившись, произнес:
–Ну, если Сижэнь, тогда ладно! Зачем же меня пугать?
–Где ты пропадал?– спросила Сижэнь, едва завидев Баоюя.
–У барышни Дайюй был. Зашел разговор о сестре Баочай, и я засиделся.
–О чем же вы говорили?– поинтересовалась Сижэнь.
Баоюй рассказал, как они вели беседу в подражание буддийским классикам.
–Делать
вам нечего!– улыбнулась Сижэнь.– Рассуждали бы лучше о хозяйственных
делах или о стихах. А о буддистах зачем? Ты же не монах!
–Ничего
ты не понимаешь!– засмеялся Баоюй.– У нас, как и в буддийском учении,
есть свои сокровенные тайны, и посторонним в них не проникнуть!
–Постигая эти тайны, вы выворачиваете наизнанку истину и нас ставите в дурацкое положение!– засмеялась Сижэнь.
–Когда
мы с барышней Дайюй были детьми,– стал объяснять Баоюй,– она очень
сердилась, если я говорил глупости. А сейчас я обдумываю каждое слово и
не даю ей повода сердиться. Да и видимся мы с ней не часто: она сюда не
приходит, а я занят учебой. Постепенно между нами родилось отчуждение, и
мы не можем говорить прямо все, что думаем.
–Вот и хорошо,– сказала Сижэнь.– Вы уже не дети и должны вести себя подобающим образом!
–Я
и сам понимаю,– кивнул Баоюй,– и нечего об этом говорить. Скажи,–
спросил он,– не присылала старая госпожа сюда служанку с каким-нибудь
поручением?
–Нет, не присылала,– ответила Сижэнь.
–Ну,
конечно, бабушка забыла!– воскликнул Баоюй.– Ведь завтра первое число
одиннадцатого месяца! В этот день бабушка имела обыкновение отмечать
день наступления морозов, любила посидеть в компании, выпить вина,
посмеяться! Ради этого я и отпросился на день из школы! А теперь не
знаю, как поступить. Может быть, пойти в школу, а то батюшка
рассердится?
–По-моему, лучше пойти!– промолвила Сижэнь.–
Будешь пропускать занятия – успехов не добьешься. На первом месте должна
быть учеба, а уж потом развлечения. Вчера госпожа Ли Вань рассказывала,
как прилежно учится Цзя Лань. Приходит из школы и сразу садится за
уроки, а спать ложится только в четвертую стражу, а то и позднее. Все
время сидит над книгами. А ты старше его, дядей ему приходишься. Если не
будешь стараться, бабушку огорчишь. Так что вставай завтра пораньше и
иди в школу!
–Погода стоит холодная, пусть дома побудет, ведь он
отпросился. А явится в школу – все удивятся и пойдут разговоры!–
вмешалась Шэюэ.– Скажут, что у него не было причины отпрашиваться и он
обманул учителя. А наступление морозов мы можем сами отпраздновать, без
старой госпожи.
–Если мы что-то затеем, второй господин останется дома!– воскликнула Сижэнь.
–Вот и хорошо, я тоже денек повеселюсь!– отвечала Шэюэ.– Мне не нужны лишние два ляна серебра в месяц, как тебе!
–Ах ты дрянь!– вскричала Сижэнь.– Тебе говорят серьезно, а ты всякий вздор мелешь!..
–Никакой не вздор,– парировала Шэюэ,– все для себя стараешься!
–Что ты имеешь в виду?– удивилась Сижэнь.
–Ведь
ты сама не любишь, когда второй господин уходит в школу, вечно ворчишь и
с нетерпением ждешь его прихода, а едва он появится, у вас начинаются
шутки и смех. Зачем же притворяться, будто ты заботишься о его занятиях?
Меня не проведешь, я все вижу.
Сижэнь хотела отчитать как следует Шэюэ, но вошла девочка-служанка и сказала:
–Старая
госпожа не велела второму господину завтра ходить в школу. Она
пригласила тетушку Сюэ и беспокоится, что барышни, разъехавшиеся по
домам, не успеют приехать. Праздник, который собирается отмечать старая
госпожа, называется «день наступления морозов».
–Вот, вот! Этого я
и ждал!– обрадовался Баоюй, не дослушав до конца.– Бабушка в хорошем
настроении! В школу я не пойду и буду делать что вздумается.
Следует
сказать, что Баоюй теперь занимался с усердием и мечтал хоть день
провести беззаботно, повеселиться. Раз на праздник приедет тетушка Сюэ,
значит, и Баочай с собой возьмет, думал Баоюй, радуясь предстоящей
встрече.
–Лягу-ка я сейчас спать,– сказал Баоюй,– а завтра встану пораньше.
Ночь
прошла без особых происшествий, а утром Баоюй первым долгом побежал
справиться о здоровье бабушки, матери и отца. Отцу он сказал, что
бабушка разрешила ему не ходить в школу, и тот не стал возражать.
Выйдя
от отца неторопливыми шагами, как того требовали приличия, Баоюй
стремглав помчался к матушке Цзя. Там еще никого не было, только
маленькая Цяоцзе, ее привела кормилица, сопровождаемая целой толпой
девочек-служанок.
–Мама велела справиться о вашем здоровье и
занять вас разговором,– обратилась Цяоцзе к матушке Цзя.– Она скоро
сама к вам придет.
–Милая девочка!– улыбнулась матушка Цзя.– Я
встала нынче пораньше, в надежде, что кто-нибудь придет, но пришел
только второй дядя Баоюй.
–Барышня, справьтесь о здоровье дяди,– напомнила девочке нянька.
Цяоцзе справилась о здоровье Баоюя.
–А ты как себя чувствуешь, малышка?– в свою очередь осведомился Баоюй.
–Вчера вечером мама сказала, что ей надо с вами поговорить,– произнесла Цяоцзе.
–О чем же это?– удивился Баоюй.
–Мама
хочет, чтобы вы проверили мои знания,– ответила девочка.– Несколько
лет меня учила Ли Вань, но мама не знает, чему я выучилась. Я ей
сказала, что все знаю, а она не верит, говорит, что я целыми днями
бездельничаю, играю с подружками. Но выучить иероглифы совсем не трудно.
Я свободно читаю «Книгу дочернего благочестия». Мама и в это не верит.
Поэтому хочет пригласить вас, чтобы вы проверили, когда у вас будет
свободное время.
–Милое дитя,– промолвила матушка Цзя.– Твоя
мама не знает грамоты и не может тебя проверить. Пусть это сделает
второй дядя Баоюй, только при ней. Вот тогда она поверит.
–Сколько иероглифов ты знаешь?– осведомился Баоюй.
–Более
трех тысяч,– отвечала Цяоцзе.– Прочла «Книгу дочернего благочестия», а
полмесяца назад принялась за «Жизнеописание выдающихся женщин».
–И все тебе там понятно?– поинтересовался Баоюй.– Если нет, я могу объяснить.
–Конечно,– заметила матушка Цзя.– Ведь ты ей дядя, и это твой долг.
–О любимой супруге Вэнь-вана ты, конечно, все знаешь,– начал Баоюй.– А известно ли тебе, что Цзян-хоу[35], которая распустила волосы и, невзирая на грозящую ей казнь, пыталась образумить своего мужа, а также У Янь[36], установившая порядок в государстве,– были самыми знаменитыми среди всех княгинь?!
–Да, конечно!– ответила Цяоцзе.
–Если говорить о женщинах, прославившихся своими талантами, то прежде всего следует упомянуть о Цао Дагу[37], Бань Цзеюй[38], Цай Вэньцзи[39] и Се Даоюнь[40].
–А каких женщин можно считать мудрыми и добродетельными?– спросила Цяоцзе.
–Например, Мэн Гуан. Она одевалась в холщовую юбку, а волосы закалывала шпильками из терновника. Или же мать Бао Сюаня[41], которая носила воду в простом глиняном кувшине, также мать Тао Каня[42], отрезавшую волосы, чтобы удержать гостя. Этих женщин даже нищета не сломила, как же не назвать их мудрыми и добродетельными?
Цяоцзе радостно закивала головой.
–Но были и другие женщины, которым приходилось терпеть много страданий,– рассказывал Баоюй.– Это прежде всего Лэ Чан[43], которая носила при себе половинку разбитого зеркала, Су Хуэй[44],
сочинявшая стихи, которые можно читать справа налево, слева направо,
сверху вниз и снизу вверх, а смысл останется тот же. К ним же можно
причислить женщин, глубоко почитавших родителей, например, My Лань[45], и еще Цао Э – когда утонул ее отец, она следом за ним бросилась в реку. Всех и не перечесть.
Цяоцзе сидела молча, задумавшись.
А Баоюй так увлекся, что все говорил, говорил. Рассказал, в частности, о том, как госпожа Цао[46] поклялась хранить верность погибшему мужу и отрезала себе нос. Цяоцзе
слушала с трепетом и прониклась глубоким уважением к этой мужественной
женщине.
Чтобы не напугать девочку этими страшными историями, Баоюй заговорил о красавицах:
–Или взять хотя бы Ван Цян, Си Ши, Фань Су, Сяо Мань[47], Цзян Сян, Вэньцзюнь, Хун Фу, ведь все они…
Заметив, что Цзяоцзе притихла и сидит задумавшись, матушка Цзя остановила Баоюя:
–Хватит, замолчи! Ты и так наговорил лишнего. Разве она все запомнит?
–Кое-что
из того, что рассказывает второй дядя, я читала,– произнесла Цяоцзе,–
но не все. А теперь, после объяснений, мне стало намного понятней даже
то, что уже прочитано.
–Разумеется, иероглифы, которыми написаны эти сочинения, ты знаешь,– сказал Баоюй,– и проверять тебя незачем!
–Мама
говорит, что наша Сяохун была когда-то вашей служанкой,– сказала вдруг
Цяоцзе.– Мама взяла ее от вас, а новую служанку вам так и не дали.
Теперь мама хочет послать вам какую-то Лю Уэр, но не знает, угодит ли
она вам.
–Так мама сказала?– обрадовался Баоюй.– Что же, пусть
присылает. Зачем же меня спрашивать?– И, обращаясь к матушке Цзя, он
промолвил: – Смотрю я на Цяоцзе и думаю, что она и умнее и грамотнее
матери.
–Грамота – это, конечно, хорошо,– улыбнулась матушка Цзя,– но лучше бы ей заняться рукоделием и прочей женской работой.
–Этому
меня учит няня Лю,– поспешила объяснить Цяоцзе.– Вышиваю я не очень
хорошо, все эти кресты и цветы, но кое-чему научилась.
–При
нынешнем положении дел рукоделие нам вряд ли пригодится, но научиться не
мешает, на случай, если наступят тяжелые времена.
Цяоцзе
поддакнула и хотела попросить Баоюя продолжить толкование «Книги
дочернего благочестия», но заметила, что Баоюй задумался, и не стала его
тревожить.
О чем же думал Баоюй? Он был огорчен, что до сих пор
Уэр не появлялась во дворе Наслаждения пурпуром. Но дело в том, что
девочка долго болела, а потом госпожа Ван, после того как прогнала
Цинвэнь, приказала не посылать к Баоюю похожих на нее служанок. Баоюй
вспомнил, как встретился с Уэр и ее матерью в доме У Гуя, куда они
принесли вещи Цинвэнь. Уэр тогда показалась ему необыкновенно
привлекательной. И сейчас, узнав, что Фэнцзе собирается прислать ему эту
девочку, он очень обрадовался.
Матушка Цзя между тем никак не
могла дождаться своих гостей и послала за ними девочку-служанку. Девочка
возвратилась, а следом за ней появились Ли Вань с младшей сестрой,
Таньчунь, Сичунь, Сянъюнь и Дайюй. Девушки справились о здоровье матушки
Цзя, а затем поздоровались с остальными.
Тетушка Сюэ так и не пришла, и матушка Цзя, потеряв терпение, послала за нею еще раз.
Наконец тетушка явилась. Ее сопровождала Баоцинь.
Баочай и Син Сюянь не пришли.
–А где сестра Баочай?– спросила Дайюй.
Тетушка
Сюэ солгала, что дочь нездорова. Син Сюянь не пришла, потому что не
знала, что здесь тетушка Сюэ, ее будущая свекровь.
Баоюй было опечалился, но скоро успокоился – ведь рядом была Дайюй.
Вскоре пришли госпожи Син и Ван.
Фэнцзе, узнав, что старшие женщины все уже в сборе, прислала Пинъэр с извинением.
–Моя
госпожа уже собралась было к вам,– сказала Пинъэр,– но вдруг
почувствовала себя плохо, поэтому придет немного позднее.
–Если она нездорова, пусть отдыхает,– промолвила матушка Цзя.– Кстати, пора садиться за стол!
Девочки-служанки
убрали жаровню, поставили два столика, все сели и принялись есть. А
после еды расположились вокруг жаровни и стали болтать. Но об этом мы
рассказывать не будем.

Вы спросите, почему не пришла Фэнцзе?
А вот почему. Во-первых, ей было неловко опаздывать, а кроме того, ее задержала жена Ванъэра, которая сообщила:
–Барышня
Инчунь прислала служанку справиться о вашем здоровье; служанка говорит,
что пришла к вам, а к старшим госпожам не пойдет.
Теряясь в догадках, Фэнцзе велела позвать служанку Инчунь и спросила:
–Как живется твоей барышне в новой семье? Хорошо?
–Какое там хорошо!– воскликнула служанка.– Но меня не барышня к вам послала, я пришла передать просьбу матери Сыци.
–Ведь Сыци больше здесь не живет. О чем же может просить меня ее мать?– удивилась Фэнцзе.
–Сыци,
когда ушла от вас, все время плакала,– стала рассказывать женщина.– И
вдруг в один прекрасный день приезжает ее двоюродный брат. Мать Сыци,
увидев его, рассердилась, стала ругать за то, что сгубил ее дочь, даже
хотела поколотить. А парень стоит, слова сказать не смеет. Услышала это
Сыци, вышла и говорит: «Меня прогнали из-за него! А он, бессовестный,
сбежал! Но сейчас лучше задушите меня, а его не бейте!» – «Бесстыжая
девчонка,– обрушилась на нее мать.– Что ты затеяла?» Сыци ответила:
«Каждая девушка должна выйти замуж. Пусть я грех совершила, но замуж
пойду только за него! Обидно, конечно, что он такой трус, ведь если
провинился, сам и отвечай! Зачем же убегать? Но не явись он, я бы век в
девушках сидела! Просватаете за другого – покончу с собой! Спросите,
зачем он приехал. Если за мной, я с ним уйду, и считайте, что я для вас
умерла. Куда угодно пойду, если даже придется жить подаянием!» Мать Сыци
рассердилась, заплакала: «Да как ты смеешь?! Ведь ты моя дочь! Не
захочу – не отдам тебя ему, что ты сделаешь?» Однако Сыци оказалась
упрямой. Услышав слова матери, она стукнулась головой о стену, хлынула
кровь, и девушка скончалась. Мать, обезумев, стала требовать, чтобы
молодой человек возместил ей потерю дочери, а тот ответил: «Матушка, не
волнуйтесь. За то время, что меня здесь не было, я успел разбогатеть. И
приехал сюда ради вашей дочери, с самыми искренними намерениями. Не
верите – поглядите!» С этими словами он вытащил из-за пазухи коробочку с
головными украшениями из золота и жемчуга. Это были подарки к свадьбе.
Увидев их, мать сразу смягчилась и спросила: «Что же ты сразу не
сказал?» – «Чтобы испытать Сыци. Ведь многие девушки ветрены и
легкомысленны,– зарятся только на богатство,– ответил племянник.– Но
теперь я понял, что такую, как Сыци, трудно найти! Все свои
драгоценности я отдаю вам и распоряжусь насчет похорон». Мать Сыци,
вдруг разбогатев, забыла о дочери и предоставила племяннику делать все,
что ему вздумается. А племянник велел принести два гроба! Увидав это,
мать Сыци перепугалась: «Зачем тебе два гроба?» Племянник с улыбкой
ответил: «Два человека в один гроб не улягутся». Он говорил спокойно, и
мать Сыци решила, что это он с горя ополоумел. А молодой человек,
положив Сыци в гроб, перерезал себе ножом горло! Тут мать Сыци
раскаялась, что так жестоко обошлась с дочерью, и заплакала в голос.
Соседи обо всем пронюхали и хотят донести властям. Вот мать Сыци и
послала меня к вам просить защиты, госпожа. А благодарить придет сама.
–И
почему так бывает, что сумасбродным девчонкам попадаются такие
безумцы!– выслушав ее, воскликнула Фэнцзе.– Теперь понятно, почему
Сыци ничуть не смутилась, когда у нее обнаружили вещь, при одном взгляде
на которую можно было сквозь землю от стыда провалиться! Кто бы мог
подумать, что у нее такая страстная натура? Говоря откровенно, мне
некогда заниматься этим делом, но своим рассказом ты разжалобила меня.
Скажи матери Сыци, что я поговорю со вторым господином, а затем велю
Баньэру все уладить.
Отослав женщину, Фэнцзе отправилась к матушке Цзя. Но об этом мы рассказывать не будем.

Как-то
раз Цзя Чжэн играл в облавные шашки с Чжань Гуаном. Количество
окруженных шашек было у обоих почти одинаково, и борьба шла из-за одного
угла.
Вдруг вошел мальчик-слуга, дежуривший у вторых ворот, и доложил:
–Вас желает видеть старший господин Фэн Цзыин.
–Проси,– отвечал Цзя Чжэн.
Мальчик вышел, а Цзя Чжэн поднялся навстречу гостю. Фэн Цзыин вошел в кабинет и, поглядев на доску, сказал:
–Играйте, играйте! А я посмотрю!
–На мою игру не стоит смотреть!– заметил Чжань Гуан.
–Не скромничайте,– ответил Фэн Цзыин.
–У вас какое-нибудь дело ко мне?– осведомился Цзя Чжэн.
–Ничего особенного,– сказал Фэн Цзыин.– Продолжайте играть, а я у вас поучусь.
–Господин
Фэн Цзыин наш друг, и если у него нет ко мне дела, давай закончим
партию, а потом побеседуем с ним,– сказал Цзя Чжэн, обращаясь к Чжань
Гуану.– Пусть господин Фэн Цзыин посмотрит, как мы играем!
–Вы на деньги играете?– спросил Фэн Цзыин.
–Да,– отвечал Чжань Гуан.
–Значит, подсказывать ходы нельзя,– заметил Фэн Цзыин.
–Подсказывайте,
если хотите,– разрешил Цзя Чжэн.– Все равно он проиграл десять с
лишним лянов серебра и ему не отыграться! Угощение за ним!
–Не возражаю!– воскликнул Чжань Гуан.
–А что, почтенный друг, вы играете наравне с господином Чжань Гуаном?– спросил Фэн Цзыин.
–Сначала
играли наравне, и он проиграл,– отвечал шутливым тоном Цзя Чжэн,– я
уступил ему две шашки, и он опять проиграл. При этом он еще несколько
раз брал ходы обратно и сердился, если я не хотел отдавать.
–Ничего подобного не было,– возразил Чжань Гуан.
–Посмотрите и сами убедитесь,– сказал Цзя Чжэн гостю.
Продолжая
шутить, они закончили партию. При подсчете очков оказалось, что
окруженных шашек у Чжань Гуана было на семь больше, чем у Цзя Чжэна.
–Исход партии решила борьба за последний угол,– сказал Фэн Цзыин.
–Простите, я заигрался,– извинился Цзя Чжэн,– давайте поговорим!
–Мы
очень давно не виделись, и я просто пришел навестить вас,– начал Фэн
Цзыин.– Кроме того, хотел рассказать, что правитель провинции Гуанси
прибыл на аудиенцию к государю и привез с собой четыре прелюбопытных
заморских вещи, они могли бы служить отличными подарками. Это, прежде
всего,– ширма из двадцати четырех створок, вырезанная из красного
дерева; в каждой створке пластины из каменной селитры, а на них
выгравированы реки, горы, люди и животные, башни и пагоды, цветы и
птицы. На одной из створок изображено чуть ли не шестьдесят девушек в
придворных одеяниях, и называется эта картина «Весенний рассвет в
Ханьском дворце». Брови, губы, глаза и носы, а также складки одежды
вырезаны удивительно тонко и аккуратно. Фон картины и композиция
поистине прекрасны. Думаю, этой ширме место в главном зале вашего сада
Роскошных зрелищ. Есть еще часы высотою в три чи, с музыкальным боем.
Сделаны они в виде мальчика, держащего в руках циферблат и указывающего
на стрелки. Вещи эти я не принес – они громоздкие и тяжелые. Те, что
полегче, при мне, они особенно интересные.
Он достал небольшую
парчовую коробку, завернутую в несколько слоев белого шелка, развернул и
вытащил из нее стеклянную коробочку, отделанную внутри золотом. В
коробочке, оклеенной темно-красным крепом, лежала ослепительно
сверкающая жемчужина величиной с орех.
–Говорят, что это «жемчужина-мать»,– пояснил Фэн Цзыин и попросил: – Дайте, пожалуйста, блюдо!
Чжань Гуан подал лаковый чайный поднос и спросил:
–Годится?
–Вполне,–
ответил Фэн Цзыин и вытащил из-за пазухи белый шелковый сверток,
высыпал из него на поднос несколько маленьких жемчужинок, положил туда
«жемчужину-мать» и поставил поднос на столик. Жемчужинки покатились по
подносу и окружили большую жемчужину. Фэн Цзыин взял с подноса большую
жемчужину, на ней, словно приклеенные, висели маленькие.
–Поразительно!– воскликнул Чжань Гуан.
–Такое бывает,– заметил Цзя Чжэн,– большую жемчужину потому и называют матерью, что маленькие к ней липнут.
–Дай шкатулку!– приказал Фэн Цзыин пришедшему с ним мальчику-слуге.
Мальчик
протянул ему узорчатую шкатулку из грушевого дерева, которую Фэн Цзыин
не замедлил открыть. Шкатулка была оклеена полосатой парчой, и лежала в
ней стопочка тончайшего шелка цвета индиго.
–Что это?– невольно вырвалось у Чжань Гуана.
–Полог из шелка цзяосяо,– ответил Фэн Цзыин.
Стопочка шелка оказалась не более пяти цуней в длину, а в толщину не достигала и половины цуня.
Фэн Цзыин принялся слой за слоем раскладывать стопку, но когда дошел до десятого, места на столе не осталось.
–Видите,
а здесь еще два слоя,– сказал Фэн Цзыин.– Чтобы полностью развернуть
полог, надо пойти в высокую комнату, иначе не хватит места. Шелк, из
которого соткан полог, выделывают драконы «цзяо». В зной этот полог
можно поставить в зале или комнате; он защищает от комаров и от мух,
кроме того, под ним светло и прохладно.
–Не разворачивайте до конца,– попросил Цзя Чжэн,– потом трудно будет сложить!
Фэн Цзыин и Чжань Гуан сложили и убрали полог.
–За
все четыре вещи просят всего двадцать тысяч лянов серебра. Это не так
уж дорого. За «жемчужину-мать» – десять тысяч, за полог – пять.
–Разве я в состоянии покупать подобные вещи?!– вскричал Цзя Чжэн.– Да и зачем они мне?
–Неужели во дворце для них не найдется места?– покачал головой Фэн Цзыин.– Вы же в родстве с государем!
–Вещи, разумеется, подходящие,– согласился Цзя Чжэн,– но где взять деньги? Ладно, велю показать старой госпоже.
–Вот это правильно,– согласился Фэн Цзыин.
Цзя
Чжэн велел слуге сказать Цзя Ляню, чтобы он отнес вещи к матушке Цзя, и
их могли посмотреть госпожи Ван и Син, а также Фэнцзе.
Цзя Лянь отнес на просмотр полог и жемчужину и добавил:
–Есть еще часы с музыкальным боем и ширма, за все просят двадцать тысяч лянов.
–Вещи,
разумеется, хорошие, но где взять столько денег?– промолвила Фэнцзе.–
Только правители провинций могут подносить государю такие подарки. Уже
который год я думаю о том, что нам следовало бы приобрести недвижимое
имущество, например земли, доходы с которых шли бы на жертвоприношения
предкам, и просто поместья. По крайней мере, нашим потомкам не будет
грозить разорение. Эти же вещи покупать, пожалуй, не стоит. Не знаю, что
скажут на это бабушка, господа и госпожи. Может быть, господину Цзя
Чжэну они очень понравились, пусть тогда покупает!
–Девочка рассуждает правильно,– заметила матушка Цзя.
–В
таком случае их надо вернуть,– сказал Цзя Лянь.– Ведь господин Цзя
Чжэн хотел их преподнести государю и потому велел показать вам. А о том,
чтобы мы их приобрели, и речи не было. Бабушка еще рта не раскрыла, а
ты целую речь произнесла! В тоску можешь вогнать!
Он отнес вещи обратно.
–Старая
госпожа не желает их покупать,– сказал он Цзя Чжэну, а потом обратился
к Фэн Цзыину: – Вещи хороши, что и говорить, вот только денег у нас
таких нет! Я постараюсь найти покупателя и дам вам знать.
Поболтав еще немного о всяких пустяках, Фэн Цзыин стал прощаться.
–Оставайтесь с нами ужинать,– пригласил Цзя Чжэн.
–Спасибо,– ответил тот.– Извините за беспокойство!
–Ну что вы!– воскликнул Цзя Чжэн.
В это время появился мальчик-слуга и доложил:
–Пожаловал старший господин!
В
тот же момент на пороге появился Цзя Шэ. После обмена приветствиями все
сели за стол, выпили по нескольку кубков и завели разговор о заморских
вещах.
–Их трудно сбывать,– вздохнул Цзыин.– Мало кто в состоянии купить. Только люди с вашим положением, а так дело безнадежное.
–Да и подобные нам не всегда могут себе это позволить.
–Наше богатство – одна видимость,– поддакнул Цзя Шэ.– Не то что прежде.
–А
как поживает старший господин Цзя Чжэнь?– осведомился Фэн Цзыин.– Я
встретился с ним недавно, поговорили о домашних делах, он жаловался на
вторую жену сына, сетовал, что она хуже покойной госпожи Цинь. Из какой
она семьи, я так и не спросил.
–Из местной знати,– отвечал Цзя Чжэн,– она дочь господина Ху, бывшего правителя столичного округа.
–Господина
Ху я прекрасно знаю,– промолвил Фэн Цзыин,– но детей в его семье
воспитывают не так, как следовало бы. Впрочем, не беда – главное, чтобы
сама девушка была хороша.
–Говорят, в государственном совете шел разговор о повышении Цзя Юйцуня,– произнес Цзя Лянь.
–Было бы неплохо,– ответил Цзя Чжэн.– Не знаю только, состоится ли это.
–Полагаю, все будет в порядке,– сказал Цзя Лянь.
–В
ведомстве чинов, где я нынче был, тоже говорят об этом,– промолвил Фэн
Цзыин.– А что, господин Цзя Юйцунь приходится вам родственником?
–Да,– подтвердил Цзя Чжэн.
–Каким же образом он сделал карьеру?– спросил Фэн Цзыин.
–Это
длинная история,– ответил Цзя Чжэн.– Цзя Юйцунь родился в округе
Хучжоу, в Чжэцзяне, затем переселился в Сучжоу. Некий Чжэнь Шиинь, его
друг, помог ему выдержать экзамен на ученую степень цзиньши, и Цзя
Юйцунь получил назначение на должность начальника уезда, взял в
наложницы служанку из семьи Чжэнь, а затем сделал ее законной женой. Что
же до Чжэнь Шииня, то он разорился и бесследно исчез. Тем временем Цзя
Юйцуня сняли с должности. Мы тогда еще не были с ним знакомы. Линь
Жухай, муж моей сестры, сборщик соляного налога в Янчжоу, пригласил
Юйцуня учителем к своей дочери Дайюй, то есть к моей племяннице. Но
потом у Цзя Юйцуня появилась возможность восстановиться в должностях, и
он решил ехать в столицу. В это же время моя племянница собралась к нам,
и Линь Жухай попросил его присматривать за девочкой в пути. Кроме того,
у Цзя Юйцуня было рекомендательное письмо ко мне с просьбой о
покровительстве. Он мне понравился, и мы часто встречались. Как
выяснилось, он был в курсе всех дел во дворцах Жунго и Нинго со времен
Дайшаня и Дайхуа[48].
Это и сблизило нас.– Цзя Чжэн засмеялся, а затем продолжал: – Но в
последние годы я убедился, что Цзя Юйцунь – большой проныра: с должности
начальника области он сумел пролезть в цензоры, а еще через несколько
лет стал шиланом[49] в ведомстве чинов! Мало того – вскоре его назначили на должность
начальника военного ведомства! Потом он совершил какой-то неблаговидный
поступок, его понизили в звании на три ступени, но сейчас собираются
снова повысить.
–Трудно предвидеть взлеты и падения, повышения и понижения по службе,– заметил Фэн Цзыин.
–Все
дела в Поднебесной подвластны единому закону,– сказал Цзя Чжэн.–
Взять хотя бы эти жемчужины. Большая подобна счастливому человеку,–
ведь от нее зависят все остальные! Если бы большой жемчужины вдруг не
стало, куда делись бы маленькие? Так и у людей – если умирает глава
семьи, дети, родственники и друзья разбредаются в разные стороны. Не
успеешь оглянуться, как расцвет сменяется упадком. Все происходит так
быстро, как исчезают весной облака, как опадают осенью листья. Вот и
подумайте, имеет ли смысл становиться чиновником! Я не имею в виду Цзя
Юйцуня. Приведу для примера семью Чжэнь. Прежде они не уступали нам ни в
положении, ни в заслугах, и титулы имели, и звания. С этой семьей мы
всегда были дружны. Несколько лет назад они приезжали в столицу и
присылали к нам людей справиться о здоровье. И вдруг мы узнаем, что они
потеряли имущество, разорились, и после этого ничего больше не слышим.
До сих пор нет о них никаких вестей, и я очень тревожусь.
–Кстати,– спросил вдруг Цзя Шэ,– о какой жемчужине идет речь?
Цзя Чжэн и Фэн Цзыин все ему рассказали.
–С нашей семьей ничего подобного не случится,– заявил Цзя Шэ.
–Пожалуй,
вы правы,– заметил Фэн Цзыин.– Ведь о вас заботится сама гуйфэй,
кроме того, у вас много родственников, да и в семье вашей ни старые, ни
молодые не занимаются обманом и вымогательством.
–Что верно, то
верно,– согласился Цзя Чжэн,– но талантливых и добродетельных в нашей
семье тоже нет. Как можно жить только за счет аренды и налогов?
–Не будем об этом говорить!– сказал Цзя Шэ.– Давайте лучше выпьем!
Все выпили и закусили, когда к Фэн Цзыину подошел слуга и шепнул что-то на ухо. Фэн Цзыин поднялся и стал прощаться.
–Что ты ему сказал?– спросил Цзя Шэ у слуги.
–На улице снег идет, и к тому же стемнело. Уже ударили в доску[50],– отвечал слуга.
Цзя Чжэн велел слугам посмотреть, что делается снаружи. Во дворе слоем больше цуня лежал снег.
–Вы взяли вещи, которые только что мне показывали?– спросил Цзя Чжэн.
–Взял,– ответил Фэн Цзыин.– Если захотите купить их, цену можно будет сбавить.
–Я учту,– ответил Цзя Чжэн.
–Буду ждать от вас вестей,– сказал Фэн Цзыин.– На улице холодно, так что не провожайте меня!
Однако Цзя Шэ и Цзя Чжэн велели Цзя Ляню проводить гостя.
Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

{mospagebreak }
Глава девяносто третья

Слуга из семьи Чжэнь находит приют в семье Цзя;
наклеенный на ворота листок бумаги помогает раскрыть неблаговидные дела в монастыре Шуйюэ
Итак, Фэн Цзыин ушел. После его ухода Цзя Чжэн вызвал к себе привратника и спросил:
–Не знаешь, по какому случаю Линьаньский бо[51] прислал мне приглашение?
–Не
по случаю семейного праздника, я узнавал,– отвечал привратник.– Дело в
том, что во дворец Наньаньского вана приехала труппа, очень знаменитая.
Господину Линьаньскому бо артисты так понравились, что он пригласил их к
себе на два дня и теперь созывает друзей посмотреть спектакли и
повеселиться. Подарков, судя по всему, делать не надо!
–Ты поедешь?– спросил Цзя Шэ у Цзя Чжэна.
–Нельзя не поехать, раз господин бо благосклонен ко мне и считает своим другом,– произнес Цзя Чжэн.
Тут снова появился привратник и доложил Цзя Чжэну:
–Пришел письмоводитель из ямыня, просит вас завтра непременно прибыть на службу по особо важному делу.
–Хорошо,– отозвался Цзя Чжэн.
Затем явились управляющие, ведавшие сбором арендной платы в поместьях, справились о здоровье Цзя Чжэна и отошли в сторонку.
–Вы из Хаоцзячжуана?– спросил Цзя Чжэн.
Оба поддакнули. Цзя Чжэн поговорил немного с Цзя Шэ, и тот собрался уходить. Тогда Цзя Лянь позвал управляющих и приказал:
–Докладывайте!
–Провиант
в счет арендной платы за десятый месяц я давно вам послал,– доложил
первый управляющий,– и завтра он был бы здесь. Но почти у самой столицы
повозки отобрали и всю поклажу свалили на землю. Я пытался доказать,
что повозки принадлежат не какому-нибудь торговцу, а в них поклажа для
вашей семьи, но меня слушать не стали. Тогда я велел возчикам ехать
дальше, однако служащие ямыня возчиков поколотили и две повозки
отобрали. Я поспешил сообщить о случившемся. Прошу вас, господин,
пошлите людей в ямынь, пусть потребуют назад наше добро. И велите
наказать грубиянов, которые не уважают ни законы, ни самое Небо! С нами
обошлись еще сносно, господин, а вот на торговцев поистине жалко было
смотреть. Все их товары свалили прямо на дорогу, повозки угнали, а
возчиков, которые осмелились сопротивляться, избили до крови!
–Безобразие!– возмутился Цзя Лянь.
Быстро набросав письмо, он отдал его одному из слуг и приказал:
–Немедленно
поезжай в ямынь и потребуй все сполна вернуть. Все, до последней
мелочи, а иначе – берегись!.. Позвать сюда Чжоу Жуя!
Чжоу Жуя дома не оказалось, и вместо него хотели позвать Ванъэра. Но и его не нашли – он ушел в полдень и еще не возвращался.
–Мерзавцы,
негодяи!– бушевал Цзя Лянь.– Когда нужно, никого не найдешь! Только и
знают, что жрать, а от работы отлынивают! Сейчас же сыщите их, хоть
из-под земли достаньте!– крикнул он мальчикам-слугам.
Он ушел к себе и лег спать. Но об этом мы рассказывать не будем.

На следующий день Линьаньский бо снова прислал нарочного с приглашением. Цзя Чжэн сказал Цзя Шэ:
–Я занят в ямыне, Цзя Лянь разбирает дело с повозками. Придется поехать вам с Баоюем.
Цзя Шэ согласился.
Цзя Чжэн послал слугу за сыном и, когда тот явился, сказал:
–Нынче поедешь со старшим господином во дворец Линьаньского бо смотреть спектакль.
Обрадованный Баоюй побежал переодеваться и в сопровождении Бэймина, Сяохуна и Чуяо поспешил к Цзя Шэ.
Они сели в коляску и отправились во дворец Линьаньского бо.
Привратник доложил об их прибытии и тотчас вернулся, сказав:
–Господин бо вас просит войти…
У Линьаньского бо собралось множество гостей. После обмена приветствиями Цзя Шэ и Баоюй заняли свои места.
Беседам,
шуткам и смеху не было конца, но тут появился хозяин труппы с дощечкой
из слоновой кости и программой в руках и обратился к гостям:
–Почтительно прошу вас, господа, обратить ваше высокое внимание на наше представление!
Выбор
актов для постановки был в первую очередь предоставлен почетным гостям.
Цзя Шэ назвал один акт. Случайно обернувшись, хозяин труппы увидел
Баоюя и, никого уже не замечая, подошел к нему, низко поклонился:
–Прошу вас, второй господин, выберите два акта по своему усмотрению!
Баоюй
пристально поглядел на актера: белое, словно напудренное, лицо, яркие,
будто от киновари, губы. Он казался свежим, точно лотос, только что
поднявшийся над водой, и гибким, словно молодое дерево софора,
качающееся на ветру.
Это был не кто иной, как Цзян Юйхань.
Баоюй
слышал, что Цзян Юйхань с труппой актеров приехал в столицу, но они еще
не виделись. Однако пуститься в расспросы сейчас, при людях, было
неловко, и юноша лишь спросил:
–Ты когда приехал?
Цзян Юйхань огляделся и тихо ответил:
–Неужели вы не знаете, второй господин?
Баоюй промолчал и поспешил назвать выбранный им акт.
Едва Цзян Юйхань отошел, посыпались вопросы:
–Кто этот человек?
–Прежде
он исполнял роли молодых героинь,– ответил кто-то,– а сейчас не
хочет, да и возраст у него уже не тот, поэтому он перешел на роли
молодых героев, а также содержит труппу. Бросать этого занятия не хочет,
хотя на скопленные деньги открыл не то две, не то три лавки.
–Он, конечно, женат?
–Холост!
Считает брак жизненно важным делом и потому ищет достойную себе пару,
независимо от того, богата девушка или бедна, благородного или низкого
происхождения. Так до сих пор и не женился.
«Девушка, которая за него выйдет,– подумал Баоюй,– наверняка не обманется в своих надеждах».
Начался спектакль. Высокие куньшаньские напевы сменялись ровными иянскими мелодиями[52], на сцене было шумно и оживленно.
В полдень накрыли столы, и снова начались возлияния. После этого еще немного посмотрели спектакль, и Цзя Шэ собрался домой.
–Время
раннее,– стал удерживать его хозяин.– Останьтесь. Услышите, как
Цигуань исполнит свой коронный номер – акт «Обладание красавицей
гетерой».
Баоюю очень не хотелось уходить, и он обрадовался, когда Цзя Шэ остался.
Цзян
Юйхань в роли Цинь Сяогуаня превзошел самого себя. С неподражаемым
мастерством играл возлюбленного гетеры. Особенно трогательна была сцена,
когда они вместе пели и пили вино, исполненные любви и жалости друг к
другу.
Взор Баоюя был прикован к Цзян Юйханю. Чистый голос и
четкая дикция буквально завораживали, и душа Баоюя, подхваченная вихрем
музыки и пения, унеслась в неведомые дали.
Акт окончился. Теперь
Баоюй был убежден, что ни один актер не может сравниться с Цзян Юйханем
по искренности и глубине исполнения. Юноша вспомнил, что в «Трактате о
музыке» говорится: «Чувства, возникающие в груди, выражаются в звуках, а
звуки, сливаясь в гармонию, образуют мелодию. Чтобы понимать музыку,
надо много учиться. Прежде всего следует познать источник звуков и
тонов. С помощью стихов чувства можно выразить лишь в словах, но они не
проникнут в душу – надо научиться понимать мелодию…»
Мысли Баоюя витали где-то далеко, когда вдруг он заметил, что Цзя Шэ собирается уходить. Пришлось и ему попрощаться.
Когда они возвратились домой, Цзя Шэ отправился прямо к себе, а Баоюй пошел навестить отца.
Цзя Чжэн как раз вернулся из ямыня и расспрашивал Цзя Ляня, как обстоит дело с повозками.
–Я
посылал человека с письмом к начальнику уезда,– рассказывал Цзя
Лянь,– но того дома не оказалось. Служитель ямыня сказал нашему слуге:
«Моему господину об этом деле ничего не известно, приказа отбирать
повозки он не отдавал. Все это дело рук негодяев и вымогателей. Я
распоряжусь, чтобы все немедленно разыскали и завтра же доставили вам. О
малейшей пропаже можете доложить начальнику уезда, и пусть он назначит
мне наказание. Сейчас начальника нет дома, но прошу вас, если можно,
устроите так, чтобы он ничего не знал: это лучше».
–Кто же осмелился творить подобные беззакония?– возмутился Цзя Чжэн.
–Скорее
всего, это чиновники, которые служат за пределами столицы,– заметил
Цзя Лянь,– но я уверен, завтра нам все доставят.
Цзя Чжэн после ухода Цзя Ляня задал сыну несколько вопросов и велел навестить бабушку.
Поскольку
накануне вечером Цзя Лянь не мог дозваться никого из слуг, он приказал
им явиться сейчас, отругал хорошенько и приказал старшему управляющему.
–Тщательно
проверь по списку, все ли слуги на месте, и объяви, что тех, кто будет
самовольно уходить и не являться по первому зову, выпорют и выгонят.
–Слушаюсь, слушаюсь,– почтительно ответил управляющий и поспешил выполнить приказ.

Однажды
у ворот дворца Жунго появился человек в синем халате, войлочной шляпе и
рваных сандалиях и поздоровался со слугами. Слуги смерили его взглядом и
спросили:
–Ты откуда?
–Я слуга из семьи Чжэнь,– ответил человек.– Принес письмо для господина Цзя Чжэна.
Услышав, что человек из семьи Чжэнь, слуги предложили ему сесть.
–Подождите, мы доложим господину!
Один из привратников поспешил к Цзя Чжэну и вручил письмо. Вот что там было написано:

«Мысль опять влечет к старой дружбе[53],
Чувства верности глубоки.
Я вдали, но как будто вижу
Полог Вашего паланкина
И не смею к Вам подойти,
Потому что я бесталанен,
Провинился пред Государем,
И смертей – пусть их десять тысяч —
Мало, чтоб вину искупить!
Все ж ко мне отнеслись гуманно, —
Жив, опальный, хоть в захолустье…
Ныне дом у меня в упадке,
Кто куда разбежались люди, —
Разлетелись, как звезды в небе…
Лишь один остался мне верным —
Бескорыстный раб Бао Юн.
Он давно мне исправно служит,
Не скажу, чтобы был сноровист,
Но зато и правдив и честен… Если б
Вы его приютили,
Заработать на пищу дали, —
Оправдалась бы поговорка:
«Любишь дом – и ворона на доме
Не останется без вниманья»[54].
Безгранично Вас уважая,
Посылаю письмо с почтеньем,
После новым его дополню,
А пока на этом кончаю…

Засим низко кланяюсь, ваш младший брат Чжэнь Инцзя».
Прочитав письмо, Цзя Чжэн усмехнулся.
–У
нас и так избыток людей, а тут еще одного прислали. И отказать
неудобно.– Он приказал привратнику: – Позови этого человека ко мне!
Придется найти для него какое-нибудь дело.
Привратник вышел и вскоре привел Бао Юна.
–Мой господин шлет вам привет,– сказал слуга.– И я, Бао Юн, тоже вам кланяюсь.– И он трижды стукнулся лбом об пол.
Цзя Чжэн справился о самочувствии Чжэнь Инцзя и внимательно посмотрел на Бао Юна.
Это
был малый ростом более пяти чи, широкоплечий, с густыми бровями,
большими глазами навыкате, широким лбом и длинными усами. Вид у него был
суровый и мрачный.
–Ты давно служишь в семье Чжэней или только последние годы?– спросил Цзя Чжэн.
–Всю жизнь,– ответил Бао Юн.
–А сейчас почему ушел?
–Я
не по своей воле ушел, господин меня упросил. Сказал, что у вас я буду
все равно что у него в доме,– объяснил Бао Юн.– Потому я к вам и
пришел.
–Твоему господину не следовало заниматься делами, которые до добра не доводят,– укоризненно произнес Цзя Чжэн.
–Не мне судить господина,– ответил Бао Юн.– Одно могу сказать, пострадал он из-за своей чрезмерной порядочности и доброты.
–Это хорошо, что он порядочный,– заметил Цзя Чжэн.
–Но из-за честности его и невзлюбили,– ответил Бао Юн,– и при первой же возможности ввергли в беду.
–В таком случае Небо не отвернется от него!– произнес Цзя Чжэн,– я уверен!
Бао Юн хотел еще что-то сказать, но Цзя Чжэн его снова спросил:
–Это правда, что молодого господина в вашей семье тоже зовут Баоюй?
–Правда!
–Как он? Усерден? Стремится служить?– поинтересовался Цзя Чжэн.
–С
нашим молодым господином произошла странная история,– принялся
рассказывать Бао Юн.– Характером он в отца. Скромный, честный, но с
самого детства любил играть только с сестрами. Сколько его за это ни
били, как ни наказывали – ничего не помогало. В тот год, когда наша
госпожа ездила в столицу, он заболел и едва не умер. Отец чуть с ума не
сошел от горя и, потеряв всякую надежду, стал все готовить к похоронам.
Но, к счастью, молодой господин неожиданно выздоровел. Он рассказал,
будто ему привиделось во сне, что он проходит под какой-то аркой, там
его встречает девушка и ведет в зал, где стоят шкафы с книгами. Потом
вдруг он очутился в комнате со множеством девушек; одни на его глазах
превращались в бесов, другие становились скелетами. Он перепугался, стал
плакать, кричать. Тогда-то отец и понял, что мальчик приходит в себя.
Позвали докторов, стали его лечить, и он постепенно поправился. После
этого отец разрешил ему играть с сестрами. Но мальчик совершенно
изменился: отказался от всяких игр, стал усердно заниматься и не
поддавался дурному влиянию. Мало-помалу он приобрел знания и сейчас
помогает отцу в хозяйственных делах.
–Ладно, иди,– после
некоторого раздумья произнес Цзя Чжэн.– Как только представится
возможность, я дам тебе какое-нибудь дело.
Бао Юн почтительно поклонился и вышел. И больше мы о нем пока рассказывать не будем.

Однажды,
встав рано утром, Цзя Чжэн собрался в ямынь, как вдруг услышал, что
люди у ворот говорят так громко, словно хотят, чтобы он их услыхал.
Решив, что произошло нечто такое, о чем им неловко докладывать, Цзя Чжэн
подозвал привратника и спросил:
–О чем это вы там болтаете?
–Не смею вам рассказать,– промолвил привратник.
–Почему? Что случилось?
–Открываю я утром ворота, а на них листок с непристойными надписями,– ответил привратник.
–Глупости!– не вытерпел Цзя Чжэн.– Что же там написано?
–Всякие грязные выдумки о монастыре Шуйюэ,– ответил привратник.
–Ну-ка, дай взглянуть,– распорядился Цзя Чжэн.
–Я
не смог сорвать листок, очень крепко приклеен,– развел руками
привратник.– Велел соскоблить, но прежде переписать все, что там
написано. А только что Ли Дэ сорвал такой же листок с других ворот и
принес мне. Это чистая правда! Поверьте!
Он протянул Цзя Чжэну листок и тот прочитал:

«Ракушка» и «запад», «трава» и «топор»…[55]
Весьма еще юн по годам,
К монахиням в роли смотрителя он
Недаром повадился в храм!
Куда как неплохо бывать одному
Среди монастырских подруг:
Там песни, азартные игры, разврат, —
Поистине сладкий досуг!
Скажите: когда непочтительный сын
Свершает такие дела,
Что скажет об имени добром Жунго,
Раскрыв эту тайну, молва?

Цзя
Чжэн задохнулся от возмущения, голова закружилась, в глазах потемнело.
Он приказал никому не рассказывать о случившемся, велел тщательно
осмотреть все стены дворцов Нинго и Жунго, после чего вызвал Цзя Ляня и
спросил:
–Ты проверял, как присматривают за буддийскими и даосскими монахинями, которые живут в монастыре Шуйюэ?
–Нет,– ничего не подозревая ответил Цзя Лянь,– этим занимается Цзя Цинь.
–А под силу ему такое дело?– крикнул Цзя Чжэн.
–Не знаю,– робея, произнес Цзя Лянь,– но, видимо, он что-то натворил!
–Вот, полюбуйся!– вскричал Цзя Чжэн, протягивая Цзя Ляню листок.
–Ну и дела!– воскликнул тот, пробежав глазами написанное.
Вошел Цзя Жун и протянул Цзя Чжэну конверт, на котором значилось: «Второму господину из старших, совершенно секретно».
В конверте оказался листок, точно такой, какой был на воротах.
–Пусть
Лай Да возьмет несколько колясок и немедленно привезет сюда всех
монашек из монастыря Шуйюэ!– гневно произнес Цзя Чжэн.– Только
монашкам ни слова! Скажите, что их вызывают ко двору.
Лай Да ушел выполнять приказание.
Надо
сказать, что одно время молодые монашки находились под неусыпным
надзором старой настоятельницы и с утра до вечера читали молитвы и
сутры. Но после того как Юаньчунь навестила своих родных, за монашками
перестали следить, и они разленились. К тому же повзрослели и уже не
были такими наивными. Что же до Цзя Циня, то он прослыл легкомысленным и
большим любителем женщин. Он попытался было соблазнить Фангуань, но это
ему не удалось, и он устремил свои помыслы к другим монашкам:
буддийской Циньсян и даосской Хаосянь. Они были необыкновенно хороши,
Цзя Цинь все время вертелся возле них, а в свободное время даже учил
музыке и пению.
И вот в середине десятого месяца, получив деньги
на содержание монашек, Цзя Цинь решил повеселиться и, приехав в
монастырь, нарочно тянул с раздачей денег, а затем сказал:
–Из-за
ваших денег я задержался и в город уже не успею. Придется заночевать
здесь. Сейчас холодно, и хорошо бы немного согреться. Я привез фруктов и
вина, не повеселиться ли нам?
Послушницы обрадовались, накрыли столы, даже пригласили настоятельницу. Одна Фангуань не пришла.
Осушив несколько кубков, Цзя Цинь выразил желание поиграть в застольный приказ.
–Мы
не умеем!– закричала Циньсян.– Давайте лучше в угадывание пальцев!
Кто проиграет, тому пить штрафной кубок! Это куда интересней!
–Сейчас
еще рано, едва миновал полдень, поэтому пить и шуметь непристойно,–
заметила настоятельница.– Давайте выпьем еще немного и разойдемся. А
вечером будем пить сколько вздумается. Кто хочет составить нам компанию,
пусть приходит!
Неожиданно прибежала запыхавшаяся монашка:
–Скорее расходитесь! Приехал господин Лай Да!
Монашки быстро убрали столы и велели Цзя Циню спрятаться.
–Чего
испугались, я же вам деньги привез!– крикнул Цзя Цинь, уже успев
хватить лишнего. И тут на пороге появился Лай Да. Он сразу смекнул, в
чем дело, но волю гневу не дал, памятуя наказ Цзя Чжэна все сохранить в
тайне.
–Как, и господин Цзя Цинь здесь?– спросил он, как ни в чем не бывало.
–Что вам угодно, господин Лай Да?– спросил тот, выйдя навстречу управляющему.
–Очень
хорошо, что вы здесь,– невозмутимо ответил Лай Да.– Велите монашкам
побыстрее собраться и ехать в город – таков указ государыни.
Цзя Цинь приступил было к Лай Да с расспросами, но тот лишь сказал:
–Некогда! Время позднее, надо спешить!
Монахини сели в коляски. Лай Да поехал верхом впереди. Но об этом рассказывать мы не будем.

Узнав
о случившемся, Цзя Чжэн был вне себя от гнева. Он даже не поехал в
ямынь, а сидел у себя в кабинете и беспрестанно вздыхал. Цзя Лянь стоял у
дверей, не осмеливаясь ни войти, ни удалиться.
Неожиданно вошел привратник и доложил:
–Нынешней ночью в ямыне должен был дежурить господин Чжан, но он заболел, и прислали за нашим господином.
Цзя
Чжэн еще больше расстроился. Он с нетерпением ждал Цзя Циня, за которым
послал Лай Да, а теперь ему придется дежурить в ямыне.
–Лай Да
уехал сразу же после завтрака,– сказал Цзя Лянь.– Монастырь Шуйюэ в
двадцати ли от города, в оба конца, как бы он ни спешил, потребуется не
меньше четырех часов. Поезжайте спокойно в ямынь, господин. Я велю взять
монашек под стражу, а завтра вы на сей счет сделаете необходимые
распоряжения. Цзя Циню пока ничего объяснять не надо.
Цзя Чжэн
поехал в ямынь, а Цзя Лянь пошел к себе. Он досадовал на Фэнцзе, которая
в свое время порекомендовала Цзя Циня на должность смотрителя
монастыря, но Фэнцзе болела, и Цзя Лянь не мог выместить на ней
скопившийся гнев.
Между тем слух о листках, расклеенных на
воротах, распространился среди слуг, дошел он и до Пинъэр, а та не
замедлила сообщить новость Фэнцзе.
Фэнцзе всю ночь маялась от боли
и чувствовала себя совершенно разбитой; кроме того, не давал ей покоя
случай с Мяоюй в кумирне Железного порога.
Когда же она услышала о листках на воротах, невольно вздрогнула и спросила:
–А что там было написано?
–Ничего особенного!– ответила Пинъэр.– Что-то о монастыре Пампушек.
Фэнцзе
и без того испытывала тревогу, а услышав, что дело касается монастыря
Пампушек, пришла в смятение. Кровь бросилась ей в голову, она
закашлялась и откинулась на подушку.
–Госпожа, стоит ли так тревожиться? Речь идет о монастыре Шуйюэ! Я просто оговорилась.
У Фэнцзе отлегло от сердца, и она вскричала:
–Ну и дура же ты! Объясни толком, о каком монастыре речь? Пампушек или Шуйюэ?
–Сначала
мне послышалось, будто говорили о монастыре Пампушек,– отвечала
Пинъэр,– но потом оказалось, что о монастыре Шуйюэ. А оговорилась я по
рассеянности.
–Ну конечно же о монастыре Шуйюэ!– согласилась
Фэнцзе.– К монастырю Пампушек я не имею никакого отношения. А в
монастырь Шуйюэ назначила смотрителем Цзя Циня. Верно, он присвоил себе
часть денег, предназначенных монашкам.
–Речь идет не о деньгах,– возразила Пинъэр,– а о грязных делишках.
–Тут уж я совсем ни при чем,– оборвала ее Фэнцзе.– Куда ушел мой муж?
–Он
у господина Цзя Чжэна. Господин Цзя Чжэн очень рассержен, и господин
Цзя Лянь не осмеливается уйти домой,– отвечала Пинъэр.– А я велела не
поднимать шума, как только услышала, что дело приняло Дурной оборот. Не
знаю, известно ли о случившемся госпожам. Господин Цзя Чжэн, говорят,
велел доставить к нему монашек. Я послала служанок разузнать, в чем
дело. А вы, госпожа, больны, и нечего расстраиваться по пустякам.
Вернулся
наконец Цзя Лянь. Лицо его так и пылало гневом, и Фэнцзе не решилась
обратиться к нему с расспросами, сделав вид, будто ей ничего не
известно.
Не успел Цзя Лянь поесть, как за ним прибежал Ванъэр.
–Вас зовут, второй господин,– сообщил он.– Возвратился Лай Да.
–А Цзя Цинь тоже приехал?– осведомился Цзя Лянь.
–Приехал.
–Передай
Лай Да, что господин Цзя Чжэн на дежурстве в ямыне,– распорядился Цзя
Лянь.– Монашек пусть разместят в саду, а завтра господин повезет их ко
двору. Цзя Циню скажи, чтобы ожидал меня во внутреннем кабинете.
Идя
в кабинет, Цзя Цинь заметил, что слуги о чем-то возбужденно
переговариваются. Ничто не говорило о том, что монашек собираются везти
ко двору. Цзя Цинь попытался разузнать, зачем его вызвали, но в ответ не
услышал ничего определенного.
Цзя Цинь терялся в догадках, когда из кабинета вышел Цзя Лянь. Цзя Цинь справился о его здоровье и спросил:
–Не
скажете ли, зачем государыня требует монашек во дворец? Мы так
торопились! Хорошо, что я как раз нынче возил в монастырь деньги и не
успел вернуться, так что мы приехали вместе с Лай Да. Вам, наверное,
что-либо известно, дядюшка?
–Мне?– оборвал его Цзя Лянь.– Полагаю, тебе известно больше, чем мне!
Цзя Цинь ничего не понял, но продолжать расспросы не решился.
–Нечего сказать! Хорошенькими делами ты занимаешься!– промолвил Цзя Лянь.– Господин Цзя Чжэн вне себя от гнева!
–Я
ничего плохого не сделал,– возразил изумленный Цзя Цинь.– Деньги в
монастырь отвожу каждый месяц, монашки исправно читают молитвы.
Поняв, что Цзя Цинь ничего не подозревает, и памятуя их дружбу в детстве, Цзя Лянь покачал головой и сказал:
–Дурень ты! Бить тебя надо! Вот, погляди!
Он вытащил из-за голенища сорванный с ворот листок и сунул Цзя Циню. Тот прочел и позеленел от страха.
–Кто
это мог сделать?– вскричал он.– Кто хочет меня погубить? Ведь я
никогда никому не причинил зла! В монастырь ездил, чтобы отвезти деньги,
раз в месяц, и подобными делами не занимался! Если господин Цзя Чжэн
станет меня допрашивать и велит высечь, я умру от обиды! А моя мать!
Ведь она убьет меня!
Он бросился на колени перед Цзя Лянем.
–Дорогой дядюшка! Спасите меня!– молил он, колотясь лбом об пол, и слезы катились из его глаз.
«В
подобных делах Цзя Чжэн особенно строг, и если узнает, что написанное
на листке – правда, не миновать беды,– подумал Цзя Лянь.– А если эта
история получит огласку?! Те, кто ее затеял, осмелеют, и неприятностей
тогда не оберешься. Пока господин на дежурстве, надо посоветоваться с
Лай Да, как быть. Если дело удастся замять, все кончится благополучно.
Ведь свидетелей никаких нет».
Приняв наконец решение, Цзя Лянь сказал:
–Нечего
меня морочить! Думаешь, я не знаю о твоих проделках?! Наберись
решимости, и если тебя будут допрашивать, даже бить, стисни зубы и
тверди, что ничего подобного не было! А теперь вставай, бессовестная
тварь! Нечего ползать на коленях!
Цзя Лянь приказал слугам позвать Лай Да и стал советоваться, что предпринять.
–Господин
Цзя Цинь устроил такое, что не знаю, как и рассказать,– промолвил Лай
Да.– Приезжаю в монастырь, смотрю, они все там перепились. Все, что
написано на бумажке, сущая правда!
–Слышал?!– крикнул Цзя Лянь, обращаясь к Цзя Циню.– Или скажешь, что Лай Да тоже на тебя клевещет?
Цзя Цинь промолчал, лишь густо покраснел.
Тогда Цзя Лянь тронул Лай Да за руку и промолвил:
–Ладно,
не губи его! Скажи, что Цзя Циня в монастыре не было. А сейчас уведи
его и считай, что мы с тобой не виделись. Господина умоли не допрашивать
монашек. Лучше продадим их, и делу конец. А потом купим других, если
государыне вдруг понадобятся.
Лай Да решил, что поднимать шум не стоит, ибо это не принесет господам ничего, кроме худой славы, и согласился.
–Иди вместе с господином Лай Да,– приказал Цзя Лянь, обращаясь к Цзя Циню,– и делай все так, как он прикажет.
Цзя
Цинь еще раз низко поклонился и вышел следом за Лай Да. А когда они с
Лай Да отошли, еще раз отвесил ему поклон, до самой земли.
–Уж
очень непристойно вы ведете себя, молодой господин,– попенял ему Лай
Да.– Не знаю, кого вы обидели, кто мог написать этот листок? Вспомните,
с кем вы не в ладах!
Цзя Цинь стал думать, но никого не мог заподозрить и понуро поплелся за Лай Да.
Если хотите узнать, что было дальше, прочтите следующую главу.

{mospagebreak }
Глава девяносто четвертая

Матушка Цзя устраивает угощение и любуется цветами;
Цзя Баоюй теряет драгоценную яшму, и это предвещает несчастье
Итак, Лай Да увел Цзя Циня, и за ночь ничего примечательного не произошло – все ждали возвращения Цзя Чжэна.
Монашки
были вне себя от радости, что снова попали в сад Роскошных зрелищ, и
надеялись вдоволь там нагуляться, прежде чем их увезут во дворец.
Но
по непонятной для них причине Лай Да приказал старым служанкам их
накормить и никуда не отпускать. Ничего не подозревая, девушки ждали
утра. Служанкам было известно, что монашек собираются везти во дворец,
но зачем, никто точно не знал.
Цзя Чжэн задержался в ямыне, из
двух провинций прислали отчеты о расходах на ремонт городских стен, и их
необходимо было проверить. Поэтому Цзя Чжэн передал с нарочным, чтобы
Цзя Лянь его не ждал, сам допросил монашек и принял необходимые меры.
Цзя Лянь обрадовался прежде всего за Цзя Циня и подумал:
«Делать
все самому опасно, господин может заподозрить неладное. Надо
посоветоваться с госпожой Ван, и тогда мое дело – сторона».
Цзя Лянь отправился к госпоже Ван и стал ей все по порядку рассказывать:
–Вчера
второму старшему господину Цзя Чжэну показали листок, который был
наклеен на воротах, и господин разгневался. Он велел доставить к нему
Цзя Циня, а также монашек, чтобы с пристрастием допросить. Но времени у
господина на всякие непристойные дела не хватает, поэтому он велел
доложить вам и посоветоваться, как быть. Вот я и пришел попросить у вас
указаний, госпожа!
Госпожа Ван возмутилась.
–Ну, что же это
такое?!– вскричала она.– Цзя Циня нельзя считать членом нашего рода,
если он ведет себя столь недостойно! Но и наклеивший этот листок
отъявленный негодяй. Разве можно разглашать подобные вещи! А Цзя Циня ты
допросил? Он и в самом деле виноват?
–Допросить-то допросил,–
отвечал Цзя Лянь.– Но подумайте сами, госпожа, разве он признается?! И
все же я уверен, что ничего подобного он не посмеет сделать. Ведь он
знает, что в любой момент государыня может потребовать послушниц к себе,
разразится скандал, и тогда ему несдобровать! Выяснить правду не
представляет труда, но что вы станете делать, если все подтвердится?
–Где монашки?– спросила госпожа Ван.
–В саду, под присмотром,– ответил Цзя Лянь.
–Барышни знают?
–Знают, что монашек хотят везти ко двору.
–Вот
и хорошо,– промолвила госпожа Ван.– Этих распутниц ни на минуту
нельзя оставлять без присмотра. Я давно говорила, что от них надо
избавиться, но меня не слушали! И вот что из этого получилось! Вели Лай
Да расспросить девушек, есть ли у них семьи, и тщательно проверить все
бумаги. Пусть потратят несколько лянов серебра, наймут лодку, а надежный
человек отвезет их к родителям. Не лишать же всех монашеского сана
из-за нескольких дрянных девчонок! Это – тяжкий грех. А передать их
казенным свахам без выкупа, так те постараются на них заработать и
продадут первому встречному. Цзя Циню нужно сделать выговор и
строго-настрого запретить являться сюда, кроме как на большие праздники,
молитвы и жертвоприношения. Пусть будет впредь осторожней и не
попадается господину Цзя Чжэну под горячую руку, не то не сносить ему
головы. В кладовые передай, чтобы не выдавали больше денег на монашек, а
в монастырь Шуйюэ пошли человека, пусть объявит волю господина Цзя
Чжэна: господ пускать в монастырь только для сожжения жертвенных денег
на могилах предков, а так никого не принимать. А снова пойдут сплетни –
выгоним и старых монахинь!
Цзя Лянь слушал и поддакивал, а потом все приказания госпожи Ван передал Лай Да.
–Так
решила госпожа,– сказал он,– и ты должен исполнить все в точности! О
выполнении доложишь мне, а я – госпоже! Когда вернется господин Цзя
Чжэн, доложишь ему, как велела госпожа.
–Госпожа наша поистине
святая!– воскликнул Лай Да.– Она еще заботится об этих тварях, хочет
дать им провожатого! Придется выбрать человека понадежнее, раз она так
великодушна! Волю госпожи господину Цзя Циню объявите вы! А вот кто
писал листок, выясню я, и он получит по заслугам!
–Согласен!– кивнул Цзя Лянь.
Он не мешкая сделал выговор Цзя Циню, а Лай Да поторопился увезти монашек и поступил так, как было приказано.
Вечером со службы возвратился Цзя Чжэн, и Цзя Лянь с Лай Да доложили ему о том, как решено дело.
Цзя Чжэн обычно старался избегать лишних хлопот и, выслушав их, только рукой махнул.
Но
на свете немало бесстыжих людей. Узнав, что из дома Цзя увезли монашек,
они стали распускать всякие сплетни. Неизвестно, вернулись ли девочки
домой, о дальнейшей их судьбе никто ничего не знал.

Дайюй
постепенно поправилась, и у Цзыцзюань убавилось хлопот. Прослышав, что
монашек требуют ко двору, она, ничего не подозревая, пошла в дом матушки
Цзя разузнать, в чем дело. Здесь она встретила Юаньян и принялась с ней
болтать. Когда речь зашла о монашках, Юаньян удивленно воскликнула:
–Впервые об этом слышу! Придется спросить у второй госпожи Фэнцзе!
Пока
они вели разговор, пришли две женщины из семьи Фу Ши справиться о
здоровье матушки Цзя. Но та спала, и женщины, поговорив немного с
Юаньян, ушли.
–Зачем они приходили,– поинтересовалась Цзыцзюань.– Кто их прислал?
–Надоели
они нам! Все лезут со сватовством!– ответила Юаньян.– У них в доме
есть девушка, так они носятся с ней, как с сокровищем, на все лады
расхваливают старой госпоже: и красива она, и добра, и скромна, и
обходительна, к тому же искусная рукодельница, знает грамоту,
почтительна к старшим и со слугами хорошо ладит… Каждый раз одно и то
же, слушать тошно! Сводницы паршивые! А старая госпожа охотно их
слушает, да и Баоюя словно подменили: ведь он терпеть не может старух, а
к этим относится терпимо – ну разве это не странно?! Скажи! Еще эти
старухи рассказывали, будто у их барышни отбоя от женихов нет, но их
господин всем отказывает, хочет дочь выдать в семью, подобную нашей.
Своей болтовней они старую госпожу сбили с толку.
Цзыцзюань задумалась, а потом с деланным равнодушием спросила:
–Почему же старая госпожа не хочет сосватать эту барышню Баоюю, раз она ей нравится?
Юаньян хотела ответить, но тут из внутренних комнат послышался голос:
–Старая госпожа проснулась.
Юаньян
поспешила к матушке Цзя, а Цзыцзюань пошла в сад, размышляя дорогой:
«Неужто в Поднебесной никого нет, кроме Баоюя?! И одна о нем мечтает, и
другая, да и моя барышня с ума сходит! Вся душа ее в Баоюе. И болеет она
из-за него. И так нельзя понять, кого сватают за него, а тут еще
какая-то барышня Фу объявилась! Ну не напасть ли? Сердце Баоюя, я думаю,
принадлежит моей барышне! А послушать Юаньян – так он любую готов
полюбить. Если это правда, стоит ли нашей барышне думать о нем!»
Постепенно
мысли Цзыцзюань перешли на ее собственную судьбу, и она загрустила.
Ведь неизвестно, что ее ждет. Уговаривать барышню забыть Баоюя – она,
чего доброго, рассердится; а смотреть на ее мученья невыносимо тяжело.
От
всех этих дум Цзыцзюань не на шутку разволновалась и стала себя ругать:
«О себе надо беспокоиться, а не о других. Если барышня Линь Дайюй и
выйдет за Баоюя, характер у нее все равно не изменится, и мне легче не
станет. Сам Баоюй как будто бы добрый, но у него, как говорится, глаза
завидущие, а руки загребущие, он и меня не оставит в покое. Других
утешаю, а сама не знаю покоя. Отныне буду заботиться только о барышне,
остальное меня не касается!»
При этой мысли на душе у девушки полегчало.
Возвратившись в павильон Реки Сяосян, она увидела, что Дайюй сидит за своими стихами и что-то там исправляет.
При появлении Цзыцзюань девушка подняла голову и спросила:
–Ты где была?
–Навещала подруг,– ответила Цзыцзюань.
–К сестре Сижэнь не заходила?
–А что мне там делать?
«Зачем я ее об этом спросила?» – подумала Дайюй, раскаиваясь в своей неосторожности, и, поборов смущение, проговорила:
–Да и мне, собственно, что за дело до этого! Налей лучше чаю!
Цзыцзюань
усмехнулась и пошла наливать чай. В этот момент в саду послышался шум.
Цзыцзюань послала служанку выяснить, что случилось.
Через некоторое время служанка вернулась и сказала:
–Не
так давно во дворе Наслаждения пурпуром засохло несколько яблонек,
никто их не поливал. Но вчера на ветках появились бутоны. Так сказал
Баоюй. Никто, разумеется, ему не поверил, а сегодня яблоньки расцвели, и
все хотят посмотреть на такое чудо. Даже старая госпожа и госпожа Ван.
Поэтому старшая госпожа Ли Вань велела служанкам подмести сад.
Услышав, что старая госпожа собирается в сад, Дайюй быстро переоделась и велела Сюэянь:
–Как только старая госпожа появится, немедленно скажи мне!
Сюэянь вышла, но через мгновение снова вбежала:
–Старая госпожа и госпожа Ван уже в саду, идите скорее, барышня!
Дайюй
погляделась в зеркало, поправила волосы и вместе с Цзыцзюань поспешила
во двор Наслаждения пурпуром. Матушка Цзя сидела на кровати, где обычно
спал Баоюй.
–Как вы себя чувствуете, бабушка?– подойдя к матушке Цзя, осведомилась Дайюй.
Затем она справилась о здоровье госпожи Син и Ван, поздоровалась с остальными. Народу было немного.
Фэнцзе болела.
Ши
Сянъюнь уехала домой – ее дядю недавно перевели на службу в столицу.
Баоцинь и Баочай тоже остались дома, сестер Ли Вэнь и Ли Ци тетка увезла
к себе из-за множества неприятностей, случившихся в саду за последнее
время.
Все пошутили, посмеялись, а затем стали рассуждать, почему вдруг расцвели яблоньки.
–Яблонька
цветет в третьем месяце,– говорила матушка Цзя.– А сейчас
одиннадцатый, даже десятый, поскольку в нынешнем году сезон задержался;
но погода теплая, почти весенняя, вот цветы и распустились. Это бывает.
–Старая госпожа права, она жизнь прожила и все знает,– подтвердила госпожа Ван.
–Но
ведь яблоньки засохли почти год назад,– заметила госпожа Син.– Почему
же они расцвели, да еще не вовремя? Здесь что-то кроется!..
–Бабушка
и госпожа верно говорят,– заметила Ли Вань.– Я хоть и глупа, а думаю,
что эти цветы предвещают брату Баоюю великое счастье.
Таньчунь не
промолвила ни слова, а про себя подумала: «Нет, это не счастливое
предзнаменование! Ведь „процветает тот, кто повинуется воле Неба, гибнет
тот, кто восстает против нее“. Травы и деревья следуют этому закону, и
если какое-нибудь растение расцветает в неурочное время, это дурной
знак».
Зато Дайюй, услышав о счастливом предзнаменовании, затрепетала от радости и промолвила:
–Я
тоже знаю подобный случай. В одной семье во дворе рос терновник, и
когда три брата рассорились и разделили имущество, он засох. Потом
братья раскаялись, вновь стали жить вместе, и дерево опять расцвело.
Судьбы трав и цветов связаны с судьбами людей, это ясно. Баоюй,
например, стал сейчас усердно учиться, и его отец этому рад. Вот деревца
и расцвели.
–Какая умница!– обрадовались матушка Цзя и госпожа Ван.– Такой замечательный пример привела.
В это время полюбоваться цветущей яблонькой пришли Цзя Шэ, Цзя Чжэн, Цзя Хуань и Цзя Лань.
–Эти деревца нужно срубить,– решительно заявил Цзя Шэ.– Здесь не обошлось без нечистой силы!
–Если
на сверхъестественное смотреть как на естественное, оно теряет свою
сверхъестественность,– возразил Цзя Чжэн.– Пусть деревца цветут,
незачем их рубить!
–Что за глупости?– недовольным тоном
произнесла матушка Цзя.– Какая может быть нечистая сила, если цветы
сулят человеку радость? Если это доброе предзнаменование и оно сбудется,
будем радоваться все вместе; если же предзнаменование дурное, в ответе
буду я одна!
Цзя Чжэн не осмелился больше произнести ни слова и, несколько смущенный, вышел вместе с Цзя Шэ.
Матушка
Цзя пришла в прекрасное расположение духа и велела передать на кухню,
чтобы готовили вино и закуски. Она хотела любоваться цветами.
–Баоюй,
Хуаньэр, Ланьэр!– приказала она.– Пусть каждый из вас сочинит по
стихотворению в честь такого радостного события! Дайюй только что
поправилась, и ее утруждать не нужно. Но если она пожелает, пусть
прочтет и исправит стихотворения!
Затем матушка Цзя обратилась к сидевшей напротив нее Ли Вань:
–А ты и все остальные будут пить со мной вино!
–Слушаюсь,– ответила Ли Вань и прошептала Таньчунь: – Это ты все затеяла!
–Почему я?– удивилась Таньчунь.– Ведь нас не заставили сочинять стихи!
–Не ты ли придумала поэтическое общество?!– напомнила Ли Вань.– Вот и приходится теперь воспевать яблоньки!
Все рассмеялись.
Вскоре накрыли столы, и все принялись за вино. В угоду матушке Цзя девушки говорили только о веселом.
Баоюй подошел к бабушке налить ей вина и, пока шел, сочинил такие стихи:

Да разве может так случиться,
Чтобы упала вдруг айва?
О нет! Вокруг нее спокойно
Цветут цветы. Им счета нет.
У бабушки почтенный возраст,
Но вечно в ней весна жива:
Когда к Ковшу подходит солнце,
Ее, как сливу, ждет расцвет![56]

Затем сочинил стихотворение Цзя Хуань:

Травы, деревья, как водится, зазеленели,
Ибо почуяли: снова настала весна.
Если ж случилось: айва до сих пор не раскрылась, —
Значит, ошиблась во времени года она.
В мире людском очень много чудесных явлений,
Но изо всех одному поражаемся мы:
Чудный цветок распускается в нашем семействе,
И не весной и не летом, а в холод зимы.

Цзя
Лань, в знак особого почтения, написал стихотворение уставным почерком и
преподнес матушке Цзя. Она велела прочесть стихотворение вслух. И Ли
Вань стала читать:

Ничего, что бледнеют цветы до весны,
Застывая за дымкой тумана:
Ведь они после зимнего снега цветут
И при инее белом – румяны.
И не надо считать, что у этих цветов
Жажды жизни и радости мало, —
Постоянно к расцвету стремятся они,
Дополняя отраду бокала!

Стихотворение старой госпоже понравилось, и она промолвила:
–Я не очень разбираюсь в стихах, но, по-моему, Цзя Лань сочинил хорошо, а Цзя Хуань – плохо… Ну, теперь давайте есть!
Баоюй
был очень доволен, что у матушки Цзя хорошее настроение, и подумал:
«Яблоньки засохли в тот год, когда умерла Цинвэнь, а ныне снова
расцвели. Для всех нас это счастливое предзнаменование, и только Цинвэнь
не может ожить подобно цветам!»
Радость его сменилась скорбью, но
тут он вспомнил, что Фэнцзе обещала ему в служанки Уэр, и в голове
мелькнуло: «А может быть, цветы распустились по случаю прихода этой
девочки?..»
К нему вернулось хорошее настроение, и он снова принялся шутить и смеяться.
Пробыв в саду довольно долго, матушка Цзя собралась, наконец, домой, а за ней последовали и все остальные.
Навстречу им попалась Пинъэр, она, смеясь, проговорила:
–Моя
госпожа не смогла прийти и послала меня прислуживать старой госпоже.
Она велела передать Баоюю два куска красного шелка, чтобы украсить
яблоньки. Пусть это будет поздравлением с радостным событием.
Сижэнь взяла шелк и поднесла матушке Цзя.
–Как хорошо придумала Фэнцзе!– воскликнула старая госпожа.– Поздравление поистине необычное!
–Вернешься
домой – поблагодари от имени Баоюя свою госпожу,– сказала Сижэнь,
обращаясь к Пинъэр.– Если ее пожелание осуществится, мы все будем рады!
–Ай-я!–
вдруг воскликнула матушка Цзя.– Подумайте только – Фэнцзе больна, но
обо всем помнит, обо всем беспокоится! Ее подарок как нельзя кстати!
Когда матушка Цзя удалилась, Пинъэр сказала Сижэнь:
–Моя
госпожа уверена, что цветы распустились не к добру! Но чтобы в доме не
тревожились, она просит тебя украсить яблоньки красным шелком, пусть все
думают, что грядет радостное событие, и тогда всякие толки и пересуды
прекратятся.
Сижэнь проводила Пинъэр, и мы пока их оставим.

А
сейчас вернемся к Баоюю. В это утро, одетый в меховую куртку, он сидел
дома, но то и дело выбегал полюбоваться распустившимися цветами и не
переставал радоваться, забыв обо всех горестях и печалях. Узнав, что в
сад идет матушка Цзя, он надел курму и побежал ей навстречу. А о своей
яшме забыл.
–Где яшма?– спросила Сижэнь, когда Баоюй вернулся домой и стал переодеваться.
–Я не надевал ее. Положил на столик, тот, что стоит на кане.
Сижэнь поглядела, но яшмы на столике не было. Она стала искать – не нашла. От страха Сижэнь вся покрылась холодным потом.
–Не волнуйся, куда она денется,– стал успокаивать ее Баоюй.– Расспроси служанок!
Сижэнь подумала было, что яшму кто-то спрятал из озорства, и напустилась на Шэюэ:
–Вот дрянь! Шути, да знай меру! Куда ты спрятала яшму? Если потеряешь, не жить нам на белом свете!
–Что
ты!– став сразу серьезной, воскликнула Шэюэ.– Разве можно с этим
шутить?! С ума ты, что ли, сошла. Может, сама ее спрятала?
Сижэнь поняла, что Шэюэ говорит правду, и сказала:
–О всемогущий Будда! Господин мой, ну куда ты ее сунул?!
–Помню, что положил на столик,– ответил Баоюй.– Поищите хорошенько!
Сижэнь
и Шэюэ снова бросились искать, но рассказывать о пропаже никому не
решались. Перевернули все сундуки и корзины, а после решили, что яшму
унес кто-то из посторонних.
–Но ведь все знают, что в этой яшме
жизнь Баоюя?!– говорила Сижэнь.– Кто же осмелился ее унести?! Говорить
об этом пока никому не следует, надо потихоньку навести справки. Если
взяла какая-нибудь барышня шутки ради, попросим, чтобы скорее вернула,
если служанка – потребуем, пообещаем дать взамен все, что угодно, только
чтобы господа ничего не знали. Ведь пропажа яшмы – не шутка! Потерять
ее – все равно что потерять самого Баоюя!
Шэюэ и Цювэнь направились к выходу, но Сижэнь догнала их и предупредила:
–Только не спрашивайте у тех, кто сюда приходил! Еще подумают, что их заподозрили в воровстве!
Девушки ушли. Но у кого бы они ни справлялись о яшме, все лишь пожимали плечами.
Удрученные, служанки возвратились домой, переглядываясь друг с другом. А уж как был напуган Баоюй, и говорить нечего.
Взволнованная
Сижэнь выплакала все слезы. Она не представляла себе, где еще искать
яшму, но докладывать об ее исчезновении не осмеливалась.
Все во дворе Наслаждения пурпуром были объяты страхом. Узнавшие о происшествии сбегались сюда со всего дворца.
Таньчунь
распорядилась запереть ворота сада и велела двум девочкам-служанкам под
присмотром старухи снова тщательно обыскать каждый уголок.
–Кто найдет яшму, будет щедро вознагражден!– обещала она.
Каждый
боялся быть заподозренным в краже, а кроме того, надеялся на награду,
поэтому искали не жалея сил везде, вплоть до отхожих мест. Но все
оказалось тщетным – яшма, словно иголка, исчезла бесследно.
–Дело не шуточное,– проговорила Ли Вань.– И надо пойти на крайнюю меру, не знаю только, удобно ли это.
–Что же именно надо сделать?– наперебой спрашивали ее.
–Раз
дело приняло такой оборот,– произнесла Ли Вань,– надо, отбросив
щепетильность, раздеть догола и обыскать всех служанок, тем более что,
кроме Баоюя, в саду живут одни женщины. Если же и тогда яшма не
найдется, придется обыскать старух и служанок, выполняющих черную
работу. Что вы скажете?
–Ты права,– отозвались все.– Людей у
нас сейчас много; не всех мы хорошо знаем, как говорится, «рыбы
смешались с драконами». Мы поступим как ты сказала, а служанки только
обрадуются – по крайней мере, с них будет снято подозрение.
Одна Таньчунь не произнесла ни слова. Служанки охотно согласились на обыск, и Пинъэр заявила:
–Обыщите первым долгом меня!
Следом остальные служанки распахнули халаты, вывернули карманы, и Ли Вань все тщательно осмотрела.
–Сестра,
неужели и ты научилась заниматься столь недостойным делом!– вскричала
Таньчунь, не в силах сдержать возмущения.– Или ты думаешь, что укравший
яшму станет носить ее с собой?! Да и зачем она девушкам? Ведь они
знают, что яшму считают сокровищем лишь во дворце, а за его пределами
она ничего не стоит! Уверена, что яшму украли со злым умыслом.
Все
призадумались. Вспомнили, что накануне Цзя Хуань бегал по комнатам, а
сейчас куда-то исчез, но молчали, не решаясь высказать вслух своих
подозрений.
–На такую подлость способен только Цзя Хуань,–
проговорила, наконец, Таньчунь.– Нужно потихоньку позвать его сюда,
уговорить отдать яшму, а затем хорошенько припугнуть, чтобы не болтал.
–Верно, верно!– закивали девушки.
–Это дело придется взять на себя Пинъэр,– сказала Ли Вань,– другим не справиться!
–Слушаюсь,– ответила Пинъэр и вышла.
Вскоре
она привела Цзя Хуаня. Все держались так, будто ничего не случилось,
велели заварить чаю и подать во внутреннюю комнату, а затем оставили
Пинъэр наедине с Цзя Хуанем.
–Знаешь, потерялась яшма твоего старшего брата Баоюя,– сказала мальчику Пинъэр.– Ты случайно ее не видел?
Цзя Хуань побагровел, вытаращил глаза и закричал:
–У
него потерялась яшма, а я при чем? Зачем меня допрашивать? Или, может
быть, меня подозревают в краже? Неужели я преступник, злодей?
Такой оборот дела обеспокоил Пинъэр, она не решилась продолжать расспросы и с легкой улыбкой сказала:
–Вы
меня не поняли, третий господин! Барышни думали, что вы взяли яшму
просто так, чтобы напугать их, потому и решили у вас спросить. Если и в
самом деле вы ее взяли, незачем заставлять служанок искать.
–Ведь
Баоюй не снимает яшму с шеи,– возразил Цзя Хуань.– У него и
спрашивайте, а меня с какой стати допрашивать? Вы во всем ему потакаете!
Когда находите что-нибудь, у меня не спрашиваете, только когда
теряете!..
Он вскочил и бросился вон из комнаты. Никто не решился его задерживать.
–Вечно
из-за этой дрянной яшмы неприятности!– воскликнул взволнованный
Баоюй.– Не нужна она мне и нечего поднимать шум! Цзя Хуань рассердился и
теперь расшумится на весь двор, все узнают о пропаже! Начнется скандал!
–Господин
мой!– взмолилась Сижэнь, заливаясь слезами.– Ты думаешь – это пустяк?
Но ведь дойдет до господ, нам всем несдобровать!
Девушки еще
больше разволновались, понимая, что эту историю скрыть не удастся.
Оставалось теперь подумать, как рассказать о случившемся матушке Цзя.

–Незачем ломать голову,– заявил Баоюй,– скажите, что я разбил яшму, и делу конец.
–Эх,
господин! Здорово вы придумали!– усмехнулась Пинъэр.– Ну а если
спросят, зачем вы ее разбили? Вы думаете, что господа глупы?! А как
быть, если потребуют осколки?
–Тогда скажите, что я ее потерял,– предложил Баоюй.
«Так можно было бы сказать,– подумали девушки,– но в последнее время Баоюй в школу не ходил и вообще из дому не отлучался».
–Третьего дня я ездил во дворец Линьаньского бо,– вспомнил Баоюй.– Вот и скажите, что я там ее потерял!
–Нельзя,– возразила Таньчунь.– Могут спросить, почему сразу не доложили.
Пока они советовались между собой, за дверью послышались вопли наложницы Чжао. Вскоре она вбежала в комнату и запричитала:
–С
какой стати вы тайком вздумали допрашивать моего сына? Вот он, я
привела его, и делайте с ним что хотите! Убейте, четвертуйте, если он
того заслужил!– Она подтолкнула Цзя Хуаня.– Разбойник! Признавайся
сейчас же!
Цзя Хуань слова не мог вымолвить, только плакал и
кричал. Ли Вань хотела его успокоить, но тут вбежала девочка-служанка и
сказала:
–Госпожа пришла.
Сижэнь не знала, куда деваться. Баоюй выбежал навстречу матери. Наложница Чжао сразу умолкла и вышла следом за ним.
Волнение и суматоха убедили госпожу Ван, что разговоры об утере яшмы – не пустая болтовня, и она спросила:
–Значит, яшма и в самом деле пропала?
Ответа не последовало.
Госпожа Ван села и позвала Сижэнь. Девушка со слезами подбежала к ней и бросилась на колени.
–Встань, девочка!– ласково сказала госпожа Ван.– Не волнуйся, лучше прикажи еще раз хорошенько поискать!
–Матушка,–
вмешался тут Баоюй.– Сижэнь к этому делу непричастна. Я третьего дня
ездил во дворец Линьаньского бо и, видимо, по дороге утерял яшму.
–Почему же ты сразу мне не сказал?– спросила госпожа Ван.– И почему в тот же день не начали поиски?
–Я побоялся рассказывать,– проговорил Баоюй.– И велел слугам, которые меня сопровождали, поискать яшму на дороге.
–Глупости!–
прервала его госпожа Ван.– Разве Сижэнь не помогала тебе, когда ты
сегодня переодевался? Всякий раз, когда ты куда-нибудь ездишь, она потом
должна проверять, не потерял ли ты кошелька или платка! Ведь исчезла не
какая-нибудь мелочь, а твоя яшма! Неужели Сижэнь не заметила и не
спросила, куда она девалась?
На это Баоюю нечего было ответить.
Наложница Чжао ехидно усмехнулась и подхватила:
–Вот видите! Яшма где-то потерялась, а сваливают на Цзя Хуаня.
–Тут важное дело, а ты со всякой чепухой лезешь!– обрушилась на нее госпожа Ван.
Наложница прикусила язык.
Ли
Вань и Таньчунь ничего не стали скрывать и рассказали госпоже Ван все,
что им было известно. Госпожа Ван еще больше разволновалась, на глаза
навернулись слезы; она решила попросить матушку Цзя, чтобы та велела
допросить служанок, которые прислуживали госпоже Син и приходили в сад.
Фэнцзе,
узнав о пропаже яшмы и о том, что госпожа Ван сама занимается этим
делом, подумала, что оставаться в стороне неудобно, и, превозмогая
слабость, отправилась в сад. Когда она там появилась, госпожа Ван уже
собралась уходить.
–Здравствуйте, госпожа,– вежливо сказала она.– Как себя чувствуете?
Баоюй и сестры поспешили к Фэнцзе справиться о здоровье.
–Значит,
ты знаешь о том, что произошло?– спросила госпожа Ван.– Не кажется ли
тебе вся эта история странной? Яшма пропала буквально на глазах, и
найти ее невозможно! Вот и подумай: может ли какая-нибудь из наших
девочек, начиная со служанок старой госпожи и кончая твоей Пинъэр,
совершить подобную подлость? Я хочу доложить обо всем старой госпоже,
пусть прикажет серьезно заняться поисками, иначе корень жизни Баоюя
окажется подрубленным!
–У нас в доме людей много, и все разные,–
робко возразила Фэнцзе.– Еще древние говорили: «Можно знать человека в
лицо, но не проникнуть в его душу». За кого из служанок можно
поручиться? Шум подняли такой, что теперь о пропаже всем известно. Вор
понимает, что его ждет, если яшму найдут, и постарается ее уничтожить.
Что тогда делать? Пусть я глупа, но все же считаю, что нужно объявить,
будто эта яшма не представляет особой ценности и Баоюй ее куда-то
задевал. А служанок надо предупредить, чтобы не проболтались старой
госпоже. После этого можно будет тайно послать людей на поиски вора. Что
вы скажете, госпожа?
Госпожа Ван задумалась и после продолжительной паузы промолвила:
–Доля истины в твоих словах есть. Но как обмануть отца Баоюя?
Она позвала Цзя Хуаня и строго спросила:
–Ты зачем шум поднял? Если вор после этого испугался и уничтожил яшму, не жить тебе на свете!
–Я больше не буду!– заканючил Цзя Хуань.
Наложница Чжао тоже не посмела перечить.
А госпожа Ван продолжала:
–Уверена,
что в саду есть места, где еще не искали! Не улетела же, в конце
концов, яшма! Смотрите не болтайте больше! Даю Сижэнь три дня сроку! А
не отыщется яшма – придется все сказать мужу, и тогда покоя не ждите!
Она велела Фэнцзе вместе с ней идти к госпоже Син подумать вместе, как отыскать яшму. Но об этом мы рассказывать не будем.

Ли
Вань между тем, посоветовавшись с барышнями, велела служанкам запереть
на замок садовые ворота. Затем позвала жену Линь Чжисяо и рассказала ей о
случившемся.
–Передай привратникам,– сказала она напоследок,–
чтобы три дня никого из сада не выпускали. Пусть объяснят, что утеряна
какая-то вещь и, пока она не найдется, из сада никто не выйдет.
–Слушаюсь,–
ответила жена Линь Чжисяо и в свою очередь рассказала: – Недавно я тоже
кое-что потеряла, тогда муж пошел к гадателю. Как же его звали? Не то
Лю Железный Рот, не то еще как-то. Он точно сказал, где искать. Пришел
муж домой и в самом деле нашел пропажу в указанном месте.
–Добрая тетушка Линь!– стала просить Сижэнь.– Пусть ваш муж снова пойдет к гадателю, может, он скажет, где яшма.
Жена Линь Чжисяо пообещала исполнить ее просьбу.
Но тут в разговор вмешалась Син Сюянь:
–Зачем
гадателю знать о том, что у нас случилось? Попросим лучше Мяоюй! Когда я
жила на юге, то слышала, что она умеет гадать. Яшма хранит небесную
тайну, и только монахине под силу ее раскрыть.
–Странно!– удивились девушки.– Никогда не слышали, чтобы Мяоюй умела предсказывать!
–Только
вы, барышня, можете ее попросить, иначе она не согласится,– обратилась
Шэюэ к Син Сюянь.– Окажите такую милость, век будем вам благодарны!
Она хотела до земли поклониться Син Сюянь, но та ее удержала.
Остальные девушки тоже стали просить Сюянь поскорее идти в кумирню Бирюзовой решетки.
Тут снова появилась жена Линь Чжисяо.
–Барышня,
какое счастье! Мой муж только что был у гадателя, и тот сказал: «С
яшмой Баоюя разлучить невозможно, она непременно возвратится».
Девушки недоверчиво отнеслись к словам жены Линь Чжисяо, только Сижэнь и Шэюэ были вне себя от счастья.
–А на какой иероглиф гадали?– поинтересовалась Таньчунь.
–Не
знаю, иероглифов было много, а ведь я неграмотна,– отвечала жена Линь
Чжисяо.– Кажется, был иероглиф «наградить». А гадатель сразу заявил,
что пропала какая-то вещь.
–Вот это гадатель!– воскликнула Ли Вань.
–Еще
он сказал, что, поскольку в заданном иероглифе сверху – знак
«маленький», под ним – «рот», а дальше – «драгоценность», это значит,
что пропал драгоценный камень, который можно положить в рот.
–Настоящий волшебник, словно дух небесный!– с восхищением воскликнули девушки.– Ну а что еще он сказал?
–Он
говорил, что нижняя часть иероглифа – «сокровище»,– отвечала жена Линь
Чжисяо,– и в измененном написании значит «видеть»! Поэтому верхняя
часть знака может иметь значение «отдать под залог», то есть яшму
следует искать в закладной лавке. А если к иероглифу «наградить»
добавить ключевой знак «человек», то получится иероглиф со значением
«возместить». Ясно, что за яшму надо заплатить, и она возвратится к
хозяину.
–В таком случае обратимся в ближайшие лавки,– решили
все.– Если тщательно искать, найдем непременно! А уж тогда нетрудно
будет выяснить, кто яшму украл!
–А мы и не собираемся выяснять,
только бы она нашлась!– заметила Ли Вань.– Тетушка Линь, покажи
предсказание второй госпоже Фэнцзе, пусть она доложит госпоже Ван, чтобы
та успокоилась.
Жена Линь Чжисяо обещала выполнить приказание и ушла.
Все
немного успокоились и стали ждать возвращения Син Сюянь, но тут увидели
за воротами Бэймина, который махал рукой. Видимо, вызывал служанку.
Одна из девушек выбежала, и Бэймин сказал:
–Передай быстрее второму господину Баоюю, его матушке и бабушке радостную весть!– закричал он.
–В чем дело? Говори!– заторопила служанка.
–Я
скажу, а ты пойдешь доложишь!– хлопая в ладоши, засмеялся Бэймин.– И
мы оба получим награду! Я узнал, где находится яшма второго господина
Баоюя!
Если хотите узнать, что было дальше, прочтите следующую главу.

{mospagebreak }
Глава девяносто пятая


Юаньчунь, о чьей смерти ходили ложные слухи, умирает;
Баоюй, о чьем безумии распространялись сплетни, сходит с ума

Итак, Бэймин сказал, что знает, где находится яшма, и девочка со всех ног бросилась в дом с этой радостной вестью.
Все стали торопить Баоюя расспросить обо всем подробно Бэймина, а сами вышли на террасу и прислушались к разговору.
–Где ты нашел яшму?– спросил Баоюй, подбежав к воротам.– Давай ее скорее сюда!
–У меня ее нет,– пояснил Бэймин,– за нею нужно послать человека с поручительством.
–Говори, как ты ее нашел!– заволновался Баоюй.– Я сейчас же за ней пошлю.
–Узнав,
что господин Линь Чжисяо пошел к гадателю, я последовал за ним,– стал
рассказывать Бэймин,– услышал, что яшма заложена, обежал несколько
закладных лавок, все расспросил, подробно описал приметы. «Яшма у
меня»,– сказал хозяин одной из лавок. «Так отдайте ее мне»,– попросил
я. «Не могу, нужна закладная расписка». Я спросил: «За сколько ее
заложили?» Он отвечает: «Одну за триста монет, другую – за пятьсот. У
меня их две. Первую принесли третьего дня, вторую – сегодня».
–Так бери деньги и выкупи яшму!– оборвал его Баоюй.– Посмотрим, моя ли это.
–Не
слушайте его, второй господин!– Сижэнь с досады даже плюнула.– Еще в
детстве я слышала от брата, что некоторые торгуют мелкими кусками яшмы
или закладывают ее, когда нет денег. Так что яшму, пожалуй, можно найти в
любой закладной лавке.
Ошеломленные поначалу рассказом Бэймина, все теперь стали смеяться:
–Скажи второму господину, чтобы не слушал этого дурака! Это совсем не та яшма.
Баоюй при этих словах тоже рассмеялся, но тут заметил Син Сюянь, которая возвращалась из кумирни Бирюзовой решетки.
Надобно вам сказать, что, придя к Мяоюй, девушка без обиняков попросила ее погадать о яшме.
–Я,
барышня, охотно принимаю вас только потому,– холодно усмехнулась
Мяоюй,– что вам чужды мирские страсти и честолюбие. Как же вы могли,
наслушавшись каких-то сплетен, тревожить меня? Само слово «гадать» мне
непонятно!
И она отвернулась от девушки. Син Сюянь уже раскаивалась, что поступила столь опрометчиво.
«Ведь
знала, какой у нее характер!..– думала она.– Но теперь уже как-то
неловко возвращаться ни с чем… Однако спорить с ней, доказывать, что она
умеет гадать, тоже нехорошо…»
Девушка стала уверять монахиню, что
обратилась к ней с подобной просьбой потому лишь, что от этого зависит
судьба Сижэнь и многих других. Увидев, что Мяоюй заколебалась, она еще
настойчивее стала умолять и несколько раз низко поклонилась.
–Стоит
ли беспокоиться о других!– вздохнула Мяоюй.– Ведь никому в голову не
приходило, что я умею гадать. А теперь все узнали, и не видать мне
больше покоя.
–К кому же мне еще было обращаться, если не к
вам,– оправдывалась Син Сюянь.– К тому же я знаю вашу доброту. А
другим вы можете отказать, если попросят. Кто посмеет вас принуждать?!
Мяоюй
улыбнулась и знаком велела старой даосской монахине воскурить
благовония. Затем вытащила из сундука блюдо с песком и подставку с
гадательной палочкой, написала заклинания, велела Сюянь прочесть молитву
и совершить полагающиеся церемонии. После этого они встали по обе
стороны блюда, держа над ним гадательную палочку. Вскоре палочка в их
руках задрожала и начертила на песке ответ бессмертного.

О, увы и увы!
Заявилась она, не оставив следа,
И бесследно исчезла она, —
У подножья утеса Цингэн
Эту вещь обнаружите там,
Где растет вековая сосна…
Коль решитесь за нею пойти —
Встанут тысячи гор на пути.
А заглянете к нам – и с улыбкой тотчас
Встретят вас…

Палочка остановилась.
–К какому бессмертному мы обращались?– спросила Сюянь.
–К Гуайсяню,– ответила Мяоюй.
Сюянь записала ответ и попросила Мяоюй растолковать.
–Не
могу,– решительно заявила Мяоюй,– сама не знаю, что это значит.
Забирай предсказание и уходи, у вас там есть умные люди, растолкуют.
Не успела Сюянь появиться во дворе Наслаждения пурпуром, как все бросились к ней с расспросами:
–Ну как? Ну что?
Сюянь молча протянула Ли Вань листок с предсказанием. Девушки и Баоюй прочли и так его растолковали:
–«Найти яшму сразу не удастся, но через некоторое время она отыщется». А где утес Цингэн?
–Здесь
все иносказательно, в этих словах кроется тайна бессмертных,– заметила
Ли Вань.– Впервые слышу о таком утесе. Возможно, вор испугался, как бы
его не поймали, и спрятал яшму где-то под скалой, на которой растет
старая сосна. Непонятно, что значит «заглянете к нам». К кому именно?
–А к какому бессмертному была обращена просьба, не знаешь?– спросила Дайюй у Син Сюянь.
–К Гуайсяню,– ответила та.
–Если имеется в виду «войти в обитель бессмертных», то это, пожалуй, трудно!– заметила Таньчунь.
Взволнованная
Сижэнь снова бросилась искать яшму, заглядывала под каждый камень в
саду – все тщетно. Баоюй ни о чем больше ее не спрашивал и почему-то все
время смеялся.
–Господин, ну вспомните, где вы могли потерять
яшму!– упрашивала Шэюэ.– Если расскажете, мы хоть будем знать, за что
нас наказывают!
–Я же говорил, что потерял ее вне дома,– отвечал Баоюй.– Вы не поверили! Зачем же снова спрашивать? Откуда мне знать?
–С самого утра подняли суматоху, а сейчас уже вечер,– третья стража!– промолвили Ли Вань и Таньчунь.
–Пора
расходиться, сестрица Линь Дайюй едва держится на ногах от усталости.
Да и остальным надо отдохнуть. А завтра снова займемся поисками.
Все ушли спать. Баоюй тоже лег. Только служанки всю ночь лили слезы.
Но об этом мы рассказывать не будем и вернемся к Дайюй.
Возвратившись к себе, она вдруг вспомнила разговоры о «золоте и яшме», и пропажа яшмы ее обрадовала.
«Право
же, всем этим монахам и даосам нельзя верить,– думала она.– Если бы
„золото и яшму“ связала судьба, яшма не потерялась бы. А может быть, это
из-за меня разрушилась связь?..»
От этой мысли на душе стало спокойнее, она забыла об усталости и всех перипетиях дня и принялась за книгу.
Цзыцзюань, напротив, чувствовала себя разбитой и торопила Дайюй ложиться спать.
Наконец Дайюй легла и мысленно обратилась к зацветшим вдруг райским яблонькам.
«С
этой яшмой Баоюй родился,– размышляла Дайюй.– И появление ее должно
было собой что-то знаменовать. Так же, как и исчезновение. Если бы цветы
на яблоньках предвещали счастье, яшма не потерялась бы. Значит, это не к
добру, и Баоюя ждет несчастье».
Девушку вновь охватила печаль. Но
тут мелькнула мысль, а не предвещают ли цветы и потеря яшмы счастье ей
самой? До пятой стражи она то радовалась, то впадала в уныние и не могла
сомкнуть глаз.
На следующий день были разосланы люди по всем закладным лавкам. У Фэнцзе был свой план.
Так, в хлопотах, прошло несколько дней, но яшма не нашлась. Хорошо еще, что матушка Цзя и Цзя Чжэн пребывали в неведении.
Сижэнь
трепетала от страха. Баоюй перестал ходить в школу, был задумчив,
подавлен и безучастен ко всему. Госпожа Ван не придавала этому особого
значения, полагая, что он расстроен из-за яшмы.
Как-то раз, когда
госпожа Ван сидела задумавшись у себя в комнате, вошел Цзя Лянь и,
справившись о ее здоровье, произнес с улыбкой:
–Нынче мне стало
известно от человека, которого Цзя Юйцунь прислал к господину Цзя Чжэну,
что дядюшка Ван Цзытэн повышен в чине, о чем есть высочайший указ, и
ему послана депеша, которую везут со скоростью триста ли в сутки,–
двадцатого числа первого месяца нового года он должен прибыть в столицу.
Сейчас, наверное, дядюшка мчится сюда днем и ночью и не позднее чем
через полмесяца будет здесь! О чем вам и сообщаю.
При этом
известии радость охватила госпожу Ван. Как раз только что она с грустью
размышляла о том, что у нее почти не осталось родственников в столице,
что семье тетушки Сюэ грозит разорение, братья служат в разных
провинциях, и нет у нее никакой поддержки. Поэтому, услышав, что
государь оказал милость ее брату, она подумала: если род Ванов будет
процветать, то будущее Баоюя обеспечено. Мысль о пропавшей яшме
понемногу отошла на второй план, и госпожа Ван с нетерпением стала
ожидать приезда брата.
Но однажды к ней вошел Цзя Чжэн со следами слез на лице и прерывающимся от волнения голосом сказал:
–Передай
старой госпоже, чтобы немедленно ехала ко двору! Пусть не берет с собой
служанок, ты сама ей будешь прислуживать. Заболела наша государыня
Юаньчунь. Сообщил об этом придворный евнух, он дожидается сейчас у
ворот. У государыни удушье, и вылечить ее невозможно, о чем из
лекарского приказа представлен доклад государю.
Госпожа Ван зарыдала.
–Сейчас
не время плакать,– промолвил Цзя Чжэн,– поспеши к матушке и сообщи ей
эту печальную новость, только осторожно, не напугай!
Цзя Чжэн вышел и отдал распоряжение слугам быть наготове.
Госпожа Ван вытерла слезы, отправилась к матушке Цзя и сказала, что Юаньчунь больна и желает их видеть.
–Что
это вдруг она опять заболела?– вскричала матушка Цзя, помянув Будду.–
Мы и в прошлый раз напугались, а потом узнали, что все обошлось. Хоть
бы и сейчас это было так!
Госпожа Ван поддакнула и приказала
Юаньян поскорее собрать одежду и украшения, после чего вернулась к себе,
быстро переоделась и снова вышла. Вскоре все было готово, и они в
большом паланкине отправились ко двору. Но об этом рассказывать мы не
будем.

В свое время Юаньчунь попала во дворец Больших
стилистов, пользовалась благосклонностью императора и жила в довольстве и
роскоши; постепенно она располнела, с трудом двигалась, быстро
уставала, у нее появилась одышка.
Еще два дня назад, во время
пира, она прислуживала государю. Но, возвращаясь к себе, схватила
простуду, и болезнь обострилась. Особенно тяжел был последний приступ,
она задыхалась, руки и ноги похолодели. Об этом доложили государю, и тот
прислал лекаря.
Но лекарства Юаньчунь принимать не могла – трудно
было глотать. Снадобья для очищения дыхательных путей не помогали. И
придворные попросили государя сделать распоряжения насчет похорон. Тогда
государь и велел пригласить родственников из семьи Цзя.
Повинуясь высочайшему повелению, матушка Цзя и госпожа Ван прибыли во дворец.
Юаньчунь уже не могла разговаривать: мешала скопившаяся в горле мокрота.
При
виде матушки Цзя лицо Юаньчунь приняло страдальческое выражение, но
глаза оставались сухими. Матушка Цзя приблизилась к постели, спросила
внучку, как она себя чувствует, сказала несколько слов в утешение. В это
время дворцовые прислужницы принесли визитную карточку Цзя Чжэна.
Однако Юаньчунь была почти без сознания, лицо покрылось мертвенной
бледностью.
Евнухи доложили императору, что Юаньчунь умирает, и,
полагая, что с ней придут проститься придворные женщины, попросили
родственников подождать в приемной.
Нелегко было матушке Цзя и
госпоже Ван оставить Юаньчунь, но того требовал этикет, и, охваченные
скорбью, они вышли, не осмеливаясь даже заплакать.
У дворцовых ворот евнухи и чиновники ожидали указаний.
Вскоре
вышел старший евнух и велел им поспешить в астрологический приказ.
Матушка Цзя поняла, что дело идет к концу, но не в силах была двинуться с
места. Через мгновение появился еще один евнух и объявил:
–Государыня Цзя скончалась.
В
этом году, обозначаемом циклическими знаками «цзя» и «инь», сезон
Наступления весны начался в восемнадцатый день двенадцатого месяца.
Юаньчунь умерла девятнадцатого числа, в день, когда совершался переход к
году, в обозначение которого входил циклический знак «инь», и месяцу,
обозначаемому знаком «мао». Таким образом, она прожила тридцать один
год.
Матушке Цзя ничего не оставалось, как возвратиться домой.
Здесь
собрались Цзя Чжэн и другие родственники, уже знавшие о несчастье.
Госпожа Син, Ли Вань, Фэнцзе, Баоюй и другие встречали матушку Цзя в
зале, выстроившись двумя рядами – одни у западной, другие у восточной
стены. Когда матушка Цзя в сопровождении Цзя Чжэна и госпожи Ван вошла,
все по очереди справились об их здоровье, а затем стали оплакивать
умершую. Но об этом мы рассказывать не будем.

На следующий
день все близкие и дальние родственники гуйфэй, имеющие титулы и
звания, собрались во дворце, чтобы снова оплакать умершую.
Цзя
Чжэн ведал похоронной церемонией и как отец, и по долгу службы, поэтому
он ежедневно являлся в ямынь и отдавал распоряжения подчиненным. Хлопот у
него было вдвое больше, чем во время похорон одной из любимых жен
императора – Чжоу-гуйфэй. Так как у Юаньчунь не было детей, она получила
посмертно лишь титул Мудрейшей и добродетельнейшей гуйфэй. Но об
обычаях и порядках, существовавших при дворе, мы рассказывать не будем.
Следует только упомянуть, что мужчины и женщины из рода Цзя должны были
ежедневно ездить ко двору, и у них не оставалось ни минуты свободного
времени. К счастью, в последнее время Фэнцзе чувствовала себя немного
лучше и могла присматривать за хозяйством. Ей же было поручено сделать
все необходимые приготовления к приезду Ван Цзытэна.
Когда Ван
Жэнь, родной брат Фэнцзе, узнал, что его дядя получил повышение и
переведен на службу в столицу, он приехал со всей семьей. Фэнцзе
радовалась приезду родных, сразу забыла обо всех треволнениях и
почувствовала себя бодрее.
Госпожа Ван, видя, что Фэнцзе снова
взялась за домашние дела, перестала присматривать за хозяйством. Ничто,
кроме приезда брата, ее сейчас не интересовало.
Только Баоюй
оставался без дела, по-прежнему не ходил в школу. Дайжу, зная о
несчастье в семье, не тревожил юношу, а Цзя Чжэну, занятому по горло,
было недосуг следить за сыном.
Баоюй мог бы целыми днями
предаваться развлечениям, но после пропажи яшмы сделался вялым, ленивым,
стал заговариваться. Когда его звали к матушке Цзя справиться о
здоровье, он шел, не звали – дома сидел. Служанки его не трогали,
боялись сердить. Позовут его к столу – ест, не зовут – ничего не
требует.
Сижэнь видела, что это не просто хандра, а болезнь. Как-то она прибежала в павильон Реки Сяосян и сказала Цзыцзюань:
–Со вторым господином Баоюем что-то неладное творится! Хоть бы твоя барышня его развлекла.
Цзыцзюань
не замедлила об этом сказать Дайюй, но та, считая себя невестой Баоюя,
сочла неудобным идти к нему. Другое дело, если бы он сам пришел.
И она отказалась навестить Баоюя.
Тогда
Сижэнь отправилась к Таньчунь и все ей потихоньку рассказала. Однако
последние события: неожиданное цветение яблонь, пропажа яшмы и, наконец,
неожиданная смерть Юаньчунь – так на нее подействовали, что ей было не
до Баоюя – она решила, что семья вступила в полосу несчастий. Да и
вообще неприлично часто навещать мужчину. К тому же Баоюй был в таком
подавленном состоянии, что у Таньчунь пропала всякая охота с ним
общаться.
Тетушка Сюэ рассказала дочери о том, что дала предварительное согласие на ее брак с Баоюем.
–Твоя
тетя,– сказала она,– настойчиво меня уговаривала, но окончательного
согласия я не дала, сказала, что буду ждать возвращения твоего старшего
брата. А ты-то сама согласна?
–Судьбу дочери должны решать
родители,– с серьезным видом промолвила Баочай.– Но отца у меня нет, и
решать вам. Можете, конечно, посоветоваться с братом. Но зачем у меня
спрашивать?
Тетушка Сюэ была глубоко тронута скромностью и
нравственной чистотой дочери. И это несмотря на то, что в детстве
девочку баловали. С того дня она больше не заговаривала о Баоюе. А сама
Баочай не только не произносила его имени, но даже избегала слов
«драгоценная яшма».
Узнав о пропаже, Баочай встревожилась, но виду
не подавала, считала непристойным расспрашивать и наводить справки.
Поэтому разговоры о случившемся слушала с безучастным видом, будто ее
это совершенно не касалось.
Что же до тетушки Сюэ, то она
несколько раз посылала служанку во дворец Жунго разузнать, как обстоят
дела. Сама же она там редко бывала, хотя и знала о кончине Юаньчунь.
Больше всего ее беспокоила судьба сына, и она с нетерпением ждала
приезда Ван Цзытэна, который мог помочь ей избавить ее чадо от
наказания. К тому же она знала, что Фэнцзе поправилась и присматривает
за домом, так что о хозяйстве можно не беспокоиться.
Кто
по-настоящему страдал, так это Сижэнь. На все ее ласки и заботы Баоюй
отвечал полным равнодушием, и она не знала, чем это объяснить.
Гроб
с телом Юаньчунь уже стоял в дворцовом храме несколько дней, и скоро
должны были состояться похороны, поэтому матушка Цзя вместе с
родственниками и родственницами уехала сопровождать гроб к месту
похорон.
Каждый день у Баоюя появлялись новые странности. Не было у
него ни жара, ни боли, только ел он без всякого аппетита, спал
тревожно, а в разговоре молол всякий вздор.
Фэнцзе знала об этом от Сижэнь и Шэюэ и часто прибегала проведать Баоюя.
Сначала
домашние полагали, что он переживает пропажу яшмы, но потом поняли, что
не в этом дело, и стали приглашать врачей. Врачи прописывали лекарства,
Баоюй послушно их принимал, но улучшения не наступало, напротив,
болезнь обострялась. Спрашивали, что у него болит, но вразумительного
ответа не получали.
После похорон Юаньчунь матушка Цзя, все время беспокоившаяся о Баоюе, пришла его навестить. С нею была и госпожа Ван.
Сижэнь вывела Баоюя, велела ему справиться о здоровье.
Баоюй
порою вел себя как обычно, хотя признаки болезни были налицо. Он
справился о здоровье матушки Цзя и госпожи Ван по подсказке Сижэнь,
которая держала его под руку.
–Дитя мое!– воскликнула матушка
Цзя.– Я думала, ты серьезно болен, а ты совершенно здоров! Теперь, по
крайней мере, я успокоилась.
Госпожа Ван тоже облегченно вздохнула. Однако Баоюй все время молчал и не переставал улыбаться.
Матушка
Цзя вошла во внутреннюю комнату, села на стул. Принялась расспрашивать
Баоюя о том о сем, он отвечал так, как велела Сижэнь, не понимая, что
говорит.
Матушку Цзя все больше охватывали сомнения, и, наконец, не выдержав, она промолвила:
–Вначале
мне показалось, что никакой болезни у него нет. Но теперь я вижу, что
он тяжело болен. Уж не душевное ли это расстройство? Но какова причина?
Госпожа
Ван поняла, что придется открыть старой госпоже правду, и, поглядев на
стоявшую с потерянным видом Сижэнь, рассказала, как Баоюй ездил к
Линьаньскому бо на спектакль и там потерял яшму. Говорила она очень
осторожно, чтобы не взволновать матушку Цзя.
–Мы разослали людей
на поиски, обращались к гадателям и предсказателям; они говорят, что
яшма непременно найдется, что она в закладной лавке.
Матушка Цзя от волнения даже привстала, и из глаз ее потекли слезы.
–Как же можно такую вещь утерять!– вскричала она.– И куда только вы смотрите? Отец Баоюя так не оставит этого дела!
Госпожа
Ван, видя, что матушка Цзя в гневе, велела служанкам встать перед ней
на колени, а сама, опустив голову, упавшим голосом произнесла:
–Матушка, мы не хотели вам ничего рассказывать, боялись расстроить, я уже не говорю о том, как рассердился бы отец Баоюя!
–Ведь
в этой яшме жизнь мальчика!– крикнула матушка Цзя и закашлялась.–
Теперь понятно, почему у него душевное расстройство! Какое горе! Об этой
яшме знают все в городе, и если кто-нибудь ее подберет, просто так не
отдаст! Немедленно позовите Цзя Чжэна, я хочу с ним поговорить!
Госпожа Ван и Сижэнь стали молить матушку Цзя:
–Почтенная госпожа, если вы расскажете обо всем господину Цзя Чжэну, беды не миновать! Разрешите нам продолжать поиски яшмы!
–Не бойтесь гнева Цзя Чжэна! Ведь я здесь и не дам вас в обиду!– обещала матушка Цзя.
Она велела послать за Цзя Чжэном, но служанка вернулась и сообщила, что господин уехал с визитом.
–В
таком случае без него обойдемся,– промолвила матушка Цзя.– Цзя Чжэну я
велю пока не наказывать служанок, а Цзя Ляню на всем пути следования,
Баоюя к Линьаньскому бо, на самых видных местах, вывесить объявления:
«Нашедшего яшму просим доставить ее туда-то и туда-то, вознаграждение
десять тысяч лянов серебра. Знающего о местонахождении яшмы просим
сообщить такой-то семье, вознаграждение – пять тысяч лянов серебра».
Только бы яшма нашлась, на деньги скупиться не будем! И она найдется. Я
уверена. А на слуг рассчитывать нечего. Они сто лет могут искать, и все
тщетно!
Госпожа Ван не посмела возразить. Матушка Цзя велела
передать Цзя Ляню, чтобы немедля выполнил ее приказание, а служанкам
сказала:
–Все вещи Баоюя перенесите в мои покои! Сижэнь и Шэюэ
тоже перейдут ко мне! Остальные служанки останутся присматривать за
комнатами!
Баоюй все время молчал, только хихикал.
Матушка Цзя взяла его за руку и увела к себе. За ними последовали Сижэнь и остальные служанки.
Внутренние
комнаты, где матушка Цзя собиралась поселить Баоюя, она распорядилась
привести в порядок, а затем обратилась к госпоже Ван:
–Понимаешь,
почему я так поступила? Людей в саду сейчас мало, а во дворе
Наслаждения пурпуром деревья то засыхают, то расцветают. Разве это не
странно? Прежде яшма отгоняла всякую нечисть, а теперь препятствий для
нее нет. Вот почему я и поселила Баоюя у себя. Пусть несколько дней не
выходит из дому. Врачи будут сюда приходить.
–Вы правы, почтенная
госпожа,– промолвила госпожа Ван.– Вам покровительствует судьба, и с
Баоюем ничего не случится дурного, если он будет жить с вами.
–Какая
там судьба!– замахала руками матушка Цзя.– Просто у меня в комнатах
чище и много священных книг, а они укрепляют дух. Пусть Баоюй скажет,
плохо ему здесь?
Услышав свое имя, Баоюй засмеялся.
Сижэнь подтолкнула его, и лишь после этого он ответил, что неплохо.
Глядя на сына, госпожа Ван украдкой уронила слезу.
Видя, как взволнована госпожа Ван, матушка Цзя сказала:
–Иди! Я сама управлюсь. Мужу ничего не рассказывай, пусть нынче не приходит ко мне!
После ухода госпожи Ван матушка Цзя приняла успокаивающее, как и было предписано врачом. И на этом мы ее оставим.
Между тем Цзя Чжэн, возвращаясь в коляске домой, вдруг услышал голоса:
–Стоит пожелать, и можно легко разбогатеть!
–Как же это?
–Во
дворце Жунго пропала какая-то яшма. Я видел объявление, там написано,
что нашедший яшму получит десять тысяч лянов серебра. Все приметы яшмы
указаны. А тот, кто укажет, у кого она,– пять тысяч лянов!
Цзя
Чжэн слышал лишь обрывки разговора, но в душу его закралось подозрение,
и, возвратившись домой, он стал допрашивать привратников. Те стали
рассказывать:
–Только сегодня, после полудня, мы об этом узнали –
второй господин Цзя Лянь передал нам приказание старой госпожи
расклеить объявления.
«Род наш, видимо, захиреет!– подумал Цзя
Чжэн.– Такого сына судьба послала мне в наказание за грехи! Едва он
родился, пошли всякие толки и сплетни, лишь через десять лет
прекратились! А тут яшма пропала, да еще объявления вывесили! Ну что за
напасть!»
Он стал расспрашивать госпожу Ван, и ей пришлось
рассказать все без утайки. Когда речь зашла об объявлениях, Цзя Чжэн не
посмел выразить недовольства, ведь это был приказ старой госпожи. Он
только поворчал на госпожу Ван, а потом велел тайком от старой госпожи
сорвать все объявления. Но было поздно. Многие успели их прочесть.
Вскоре к воротам дворца Жунго пришел какой-то человек и заявил, что утерянная яшма у него.
–Вот и хорошо!– обрадовались привратники.– Сейчас доложим господам! Давай яшму!
Человек вытащил из-за пазухи объявление и показал привратникам:
–Ваше?
Здесь сказано, что нашедший яшму получит десять тысяч лянов серебра. Не
смотрите на меня с таким презрением, ведь я сразу разбогатею!
–Дай-ка
взглянуть, что ты принес,– попросил привратник, ошеломленный
самоуверенностью незнакомца,– и я тотчас же о тебе доложу.
Человек было заупрямился, но потом все же вытащил яшму, положил на ладонь и спросил:
–Она?
Привратники
никогда не бывали во дворце и уж конечно не видели яшмы, знали о ней
только понаслышке. Поэтому со всех ног бросились докладывать.
Цзя
Чжэна и Цзя Шэ дома не было, и слуги побежали к Цзя Ляню. Выслушав их,
Цзя Лянь первым долгом осведомился, не фальшивая ли яшма.
–Я
видел ее собственными глазами, только в руках не держал,– ответил
привратник.– Пришедший сказал, что передаст ее лично кому-нибудь из
господ, никак иначе, чтобы получить обещанную награду.
Цзя Лянь,
не помня себя от радости, поспешил к госпоже Ван, а та не замедлила
сообщить новость матушке Цзя. О том, как счастлива была Сижэнь, и
говорить не приходится. Она не переставала благодарить Будду.
Матушка Цзя приказала:
–Пусть Цзя Лянь приведет этого человека в кабинет, возьмет у него яшму и принесет мне! Деньги отдать немедленно!
Цзя
Лянь велел привести незнакомца, встретил со всеми положенными
церемониями, как самого почетного гостя, поблагодарил и сказал:
–Позвольте показать эту яшму владельцу, если он ее опознает, награду получите сполна! Можете не сомневаться.
Незнакомцу
ничего не оставалось, как вытащить завязанный узелком красный шелковый
платок и протянуть Цзя Ляню. Тот развернул его и увидел прекрасную
молочно-белую яшму.
Прежде Цзя Лянь не обращал особого внимания на
яшму Баоюя, но сейчас принялся ее тщательно осматривать. Долго вертел в
руках, приглядывался, и ему показалось, что на внешней стороне выбиты
иероглифы «изгоняет наваждение». Не в силах сдерживать свою радость, Цзя
Лянь велел слугам ожидать его, а сам со всех ног бросился к матушке Цзя
и госпоже Ван. Там уже собрались все домашние и, как только Цзя Лянь
появился в дверях, Фэнцзе выхватила у него яшму, мельком взглянула на
нее и отдала матушке Цзя.
–Даже в такой мелочи не позволяешь мне услужить бабушке!– упрекнул ее едва слышно Цзя Лянь.
Матушка
Цзя развернула платок, и ей сразу бросилось в глаза, что яшма
потускнела. Она ощупала ее, затем велела принести очки и еще раз
внимательно осмотрела, после чего промолвила:
–Странно! Яшма как будто та! Но почему-то не блестит!
Осмотрела яшму и госпожа Ван, но не могла сказать, та это или не та, и отдала Фэнцзе.
–Как будто похожа, но цвет не тот,– заявила Фэнцзе.– Давайте покажем Баоюю.
Сижэнь
тоже казалось, что это не та яшма, но она не решалась об этом сказать –
уж очень ей хотелось, чтобы яшма оказалась настоящей.
Приняв яшму из рук матушки Цзя, Фэнцзе с Сижэнь понесли ее к Баоюю.
Он как раз проснулся.
–Твоя яшма нашлась!– крикнула Фэнцзе.
Глаза у Баоюя были сонные, но все же он протянул руку к яшме. Однако тут же, не глядя, швырнул яшму на пол.
–Вы обманываете меня!– воскликнул он с холодной усмешкой.
–Странно!– вскричала Фэнцзе, подобрав яшму с пола.– Откуда ты знаешь, если даже не поглядел на нее.
Баоюй усмехнулся.
В этот момент в комнату вошла госпожа Ван – она все видела.
–Значит,
и говорить не о чем!– решила она.– Он родился с яшмой во рту и лучше
нас знает, какая она. Кто-то прочел объявление, в котором были приметы
яшмы, и подделал ее.
Против этого трудно было возразить.
Цзя Лянь, находившийся в прихожей, услышав слова госпожи Ван, крикнул:
–Отдайте мне эту яшму, я проучу мошенника! У нас несчастье, а он нас морочит!
–Ляньэр!–
прикрикнула матушка Цзя.– Отдай тому человеку яшму, и пусть убирается!
Человек он бедный и просто хотел заработать! Он и без того потратился,
чтобы подделать яшму. Надо ее вернуть, дать ему несколько лянов и
сказать, что яшма не наша. Если же подвергнуть его наказанию и об этом
узнают другие, рисковать больше никто не захочет.
Цзя Лянь поклонился и вышел.
Человек все еще ждал в кабинете и уже беспокоился, почему никто не является.
Но тут как раз пришел Цзя Лянь…
Если хотите узнать, что было дальше, прочтите следующую главу.

Глава девяносто шестая


Чтобы обмануть Баоюя, Фэнцзе предлагает хитроумный план;

Дайюй, раскрыв тайну, впадает в отчаяние

Итак, разгневанный Цзя Лянь с фальшивой яшмой в руках бросился в кабинет. Человек, его ожидавший, сразу понял, что ничего хорошего вид Цзя Ляня ему не сулит, и поспешно встал.

– Ну и наглец! – зло усмехнулся Цзя Лянь. – Я тебя проучу, негодяй! Ты понимаешь, кого вздумал обманывать?! Эй! Слуги! Связать его! А как только вернется домой господин Цзя Чжэн, мы отправим этого мошенника в ямынь!
– Слушаемся! – хором ответили слуги, но с места не двигались.
Незнакомец не на шутку перепугался, упал на колени и, земно кланяясь, вскричал:
– Не гневайтесь на меня, почтенный господин! Только бедность толкнула меня на бесчестный поступок. Яшму я подделал, но подношу ее молодому господину в подарок! – Он не переставал отбивать поклоны.
– Ах ты, скотина! – бушевал Цзя Лянь. – Только этой дряни нам в доме не хватало!
Тут вошел Лай Да и с улыбкой обратился к Цзя Ляню:
– Этот ничтожный человек недостоин вашего гнева, второй господин! Пощадите его, и пусть убирается на все четыре стороны!
– Безобразие! – кричал Цзя Лянь, а Лай Да ему поддакивал.
– Глупый пес! – вторили слуги. – Вымоли у господ прощение – и вон отсюда! Или ты ждешь, чтобы тебе надавали пинков?!
Человек еще раз поклонился и, схватившись за голову, убежал, словно перепуганная крыса.
И пошли по улицам гулять слухи:
– Цзя Баоюй распознал «цзя баоюй»[57] – фальшивую яшму.

Цзя Чжэн между тем возвратился после визитов домой.
Праздник фонарей близился к концу, и никто не решался господина сердить. Поэтому слуги ничего не сказали про фальшивую яшму. Во дворце Жунго по случаю праздника устроили семейное пиршество, но все были подавлены и печальны – недавно умерла Юаньчунь, а теперь заболел Баоюй. Праздник прошел тихо, и рассказывать о нем мы не будем.
Наступил наконец семнадцатый день первого месяца, и госпожа Ван с нетерпением ждала прибытия брата в столицу. Неожиданно вошла Фэнцзе и сказала:
– Второй господин Цзя Лянь от кого-то слышал, что наш старший господин Ван Цзытэн по дороге в столицу неожиданно заболел и умер. Вам известно об этом, госпожа?
– Нет! Мне никто ничего не сказал, – взволнованно ответила госпожа Ван. – А где Цзя Лянь слышал об этом?
– В доме тайного советника Чжана, – ответила Фэнцзе.
Из глаз госпожи Ван хлынули слезы, но она тут же их вытерла и сказала:
– Пусть Цзя Лянь разузнает поподробней и сообщит мне!
После ухода Фэнцзе госпожа Ван тихонько заплакала. Только что умерла Юаньчунь, а теперь вот скончался брат. И за Баоюя тревожно. На семью обрушиваются несчастье за несчастьем. На душе у госпожи Ван было очень тяжело.
Пришел Цзя Лянь и сообщил подробности кончины Ван Цзытэна.
– Дядюшка от чрезмерной спешки в пути сильно устал, – рассказывал Цзя Лянь, – а потом простудился. Прибыв в деревню Шилитунь, послал за врачом, но разве найдешь в этом захолустье хорошего доктора? Деревенский лекарь прописал лекарство, дядя принял его и умер. Где его семья, не знаю. Она ехала следом за ним.
Госпожа Ван впала в отчаяние. Сердце защемило от боли. Она велела Цзя Ляню обо всем рассказать Цзя Чжэну и с помощью Цайюнь легла на кан.
Узнав эту печальную новость, Цзя Чжэн сказал Цзя Ляню:
– Немедля собирайся в дорогу, надо помочь с похоронами. Только смотри не задерживайся, не волнуй жену!
Цзя Лянь попрощался и отправился в путь.
Цзя Чжэн тяжело переживал постигшие семью утраты, к тому же заболел Баоюй, госпожа Ван жаловалась на боли в сердце.
В тот год в столице шла проверка деятельности чиновников, и Ведомство работ аттестовало Цзя Чжэна как одного из лучших, в связи с чем во втором месяце он был вызван на аудиенцию к государю.
Зная Цзя Чжэна как усердного и неподкупного чиновника, государь назначил его начальником по сбору хлебного налога в провинции Цзянси.
Цзя Чжэн поблагодарил государя за милость и доложил день отбытия к месту службы. К Цзя Чжэну приходили с поздравлениями многочисленные родственники и друзья, но у него не было ни малейшего желания их принимать из-за постигших семью бед. Однако задерживаться с отъездом он не решался.
Цзя Чжэн был погружен в раздумья, когда его позвала матушка Цзя. Пришла к ней и госпожа Ван.
– Ты скоро отправишься к месту службы, и я хочу тебе кое-что сказать. Быть может, до тебя уже дошли слухи об этом.
Матушка Цзя уронила слезу.
– Я слушаю вас, матушка, приказывайте! – проговорил Цзя Чжэн, приподнявшись с места. – Любое ваше слово для меня закон!
– Мне уже за восемьдесят, – прерывающимся голосом произнесла матушка Цзя. – В отставку ты выйти не можешь, сославшись на старость родителей, ибо твой старший брат живет дома. Ты уедешь в провинцию, и самым дорогим для меня из всех родных останется Баоюй. Он тяжело болен. Вчера я велела жене Лай Шэна пойти погадать о его дальнейшей судьбе.
Гадатель сказал, что Баоюя надо женить на девушке, чья судьба связана со стихией металла; только это может его спасти. Иначе ни за что ручаться нельзя. Предсказаниям ты не веришь, я знаю, но все же позвала тебя, чтобы посоветоваться. Кстати и жена твоя здесь. Хотите, чтобы Баоюй выздоровел? Или положимся на судьбу?
– Матушка, вы всегда любили меня, как же я могу не любить сына?! – взволнованно произнес Цзя Чжэн. – Огорчает меня лишь его нерадение в учебе, то, что я не могу, как говорится, железо превратить в сталь. Ваше намерение женить его, матушка, вполне справедливо! Я, как и вы, желаю своему сыну счастья и очень обеспокоен его болезнью. Но вы не разрешаете мне с ним видеться, и я не смею настаивать.
Госпожа Ван, не спускавшая глаз с мужа, видела, что он с трудом сдерживает слезы. Она поняла, как тяжело у него на душе, и сделала знак Сижэнь привести Баоюя.
Сижэнь пошла за юношей, подвела его к отцу и велела справиться о здоровье. Баоюй, словно заводной, совершил приветственную церемонию.
Осунувшееся лицо, потускневшие глаза и безумный взгляд потрясли Цзя Чжэна, и он сделал знак поскорее увести сына, а сам подумал: «Мне скоро шестьдесят, я должен ехать в далекую провинцию. Вернусь ли домой, не знаю. Если с мальчиком что-нибудь случится, я на старости лет останусь без прямых потомков – мой внук Цзя Лань не в счет. Между нами целое поколение; к тому же матушка души не чает в Баоюе, и я буду считать себя виновным, если не спасу его».
Скользнув взглядом по заплаканному лицу госпожи Ван, он еще больше обеспокоился – здоровье жены оставляло желать лучшего.
– Матушка, – произнес он, вставая, – как вы скажете, так и будет, – разве я посмею перечить, если вы хотите устроить счастье своего внука? Вы лучше моего знаете жизнь. У вас такой опыт! Не знаю только, договорились ли вы с тетушкой Сюэ!
– Тетушка Сюэ в общем-то согласна, – поспешила ответить госпожа Ван. – А со свадьбой мы не торопимся из-за истории с Сюэ Панем.
– И это правильно, – промолвил Цзя Чжэн. – Как может девушка выходить замуж, если ее старший брат в тюрьме? Смерть гуйфэй хотя и не может помешать заключению брака, но гуйфэй приходилась Баоюю старшей сестрой, и ему полагается девять месяцев носить по ней траур. А раз так, то и ему пока жениться нельзя. К тому же близится день моего отъезда, и если бы даже мы захотели устроить свадьбу, все равно не успели бы. А отложить отъезд невозможно!
«Он прав, – подумала матушка Цзя. – Но ждать так долго нельзя, ведь Цзя Чжэн уедет. А если Баоюю станет хуже? Нет, придется поступиться установленными правилами».
– Если ты согласен на этот брак, – сказала матушка Цзя, – я берусь все устроить сама. Мы с твоей женой прямо сейчас поедем к тетушке Сюэ договариваться. А Сюэ Кэ попросим съездить к Сюэ Паню, все рассказать и объяснить, что от этой свадьбы зависит жизнь Баоюя. Уверена, он возражать не станет. Нехорошо, конечно, устраивать свадьбу во время траура, да и Баоюй тяжело болен. Как его женить? Поэтому устроим брачную церемонию только для вида, чтобы взбодрить Баоюя, вывести его из состояния безразличия. Брак этот – радость для обеих семей, детей наших – золото и яшму – связала судьба, даже гороскоп не потребуется – надо лишь выбрать счастливый день и отправить в дом невесты подарки, приличествующие положению нашей семьи. Затем выбрать день для брачной церемонии и совершить ее по-домашнему, без шума. Невесту доставим в дом в паланкине с восемью носильщиками, впереди слуги понесут двенадцать пар фонарей. По обычаю, существующему на юге, молодые совершат поклоны Небу и Земле, затем сядут под пологом, и мы осыплем их зерном.
Баочай – умница, за нее можно не беспокоиться. И за Сижэнь тоже. Они будут удерживать Баоюя от опрометчивых поступков. Так даже лучше. Сижэнь с Баочай поладят. Кстати, тетушка Сюэ рассказывала, что один монах увидел у Баочай золотой замок и предсказал, что она непременно выйдет замуж за обладателя яшмы. Как знать, может быть, приезд Баочай предначертан самой судьбой? Тут трудно что-нибудь сказать. Но разве не будет для всех нас счастьем, если Баоюй выздоровеет? А пока нужно обставить как надо комнаты. Ни друзей, ни родственников звать не будем, пиршество устроим, когда пройдет траур по гуйфэй и Баоюй поправится. Если сделать так, как я говорю, то вполне управимся. Да и ты уедешь со спокойной душой, зная, что женил сына.
План матушки Цзя не очень понравился Цзя Чжэну, но перечить он не посмел и, через силу улыбнувшись, произнес:
– Вы замечательно все придумали, матушка! Нужно только строго-настрого запретить прислуге болтать о свадьбе. Одно меня беспокоит – не станет ли возражать тетушка Сюэ. Если не станет, мы сделаем все, как вы предлагаете, матушка!
– С тетушкой я все улажу сама, – оборвала его матушка Цзя, – ты можешь идти!
Цзя Чжэн вышел с чувством смутного беспокойства. Перед отъездом ему надо было получить грамоту в ведомстве, принимать родных и друзей, приходивших с различными просьбами. Как говорится, хлопот полон рот. Поэтому приготовления к свадьбе он, по совету матушки Цзя, поручил госпоже Ван и Фэнцзе. Единственное, что он сделал, это выбрал для новобрачных дом из двадцати комнат, неподалеку от личных покоев госпожи Ван, позади зала Процветания и счастья.
Матушка Цзя ничего не решала без Цзя Чжэна, но он на все соглашался и лишь поддакивал ей.
Однако об этом речь впереди.
Итак, Баоюй повидался с отцом, и Сижэнь увела его во внутренние покои, где усадила на кан. Поскольку Цзя Чжэн все еще находился у матушки Цзя во внешних покоях, никто не осмеливался разговаривать с Баоюем, и он погрузился в дремоту.
Из разговора Цзя Чжэна с матушкой Цзя он не услышал ни слова. Зато услышали Сижэнь и остальные служанки. Они, собственно, уже знали о помолвке Баоюя, но от посторонних людей, верили в это, поскольку Баочай совершенно перестала появляться у них, но уверенности не было. Однако теперь все их сомнения рассеялись. И они обрадовались.
«Поистине старая госпожа сделала замечательный выбор! – подумала Сижэнь. – Баоюй и Баочай прекрасная пара. И мне повезло! По крайней мере станет легче, если она придет в дом. Но ведь сердце его принадлежит другой. Хорошо, что он не слышал этого разговора, не то учинил бы скандал!»
При этой мысли радость ее померкла, и она продолжала размышлять, но уже о другом: «Как же все-таки быть? Разве знает старая госпожа о сокровенных чувствах Баоюя к Дайюй? Она думает, Баоюй обрадуется предстоящей свадьбе и сразу выздоровеет! А что, если его чувства к Дайюй не изменились?! Недаром при первой встрече с Дайюй он хотел разбить свою яшму. Потом, это было летом, когда мы с ним повстречались в саду, он принял меня за Дайюй и стал говорить о своей любви. А как он плакал и убивался, когда Цзыцзюань в шутку сказала, будто Дайюй уезжает…
Конечно, если он совсем потерял разум, то отнесется к этой новости безразлично. А если хоть что-то соображает, это может его просто убить. Придется поговорить с госпожой. Это мой долг. Иначе могут оказаться несчастными сразу три человека!»
Как только Цзя Чжэн ушел, Сижэнь оставила Баоюя на попечение Цювэнь, а сама отправилась к госпоже Ван и попросила ее пройти во внутренние покои. Матушка Цзя подумала, что Баоюю что-либо понадобилось, и приходу девушки не придала особого значения, поглощенная мыслями о том, какие подарки послать невесте и как устроить свадебный обряд.
Пройдя во внутреннюю комнату, Сижэнь бросилась перед госпожой на колени и заплакала. Теряясь в догадках, госпожа Ван взволнованно спросила:
– Что случилось? Тебя кто-нибудь обидел?
– Я не должна была вам этого говорить, но иного выхода нет! – воскликнула Сижэнь.
– Рассказывай, – ласково произнесла госпожа Ван. – Только не торопись!
– Баоюй и Баочай – прекрасная пара! Что и говорить, – начала Сижэнь. – Но к кому Баоюя больше влечет – к барышне Баочай или к барышне Дайюй?
– Конечно к Дайюй, – отвечала госпожа Ван. – Ведь они дружны с самого детства!
– Я не об этом, – возразила Сижэнь и принялась рассказывать об отношениях Баоюя и Дайюй, а потом промолвила: – Да что это я вам говорю, вам и так все известно, вот только о моем разговоре с Баоюем однажды в саду вы не знаете.
– Я и сама кое-что замечала, – проговорила госпожа Ван, коснувшись руки Сижэнь. – А сейчас лишний раз убедилась в этом. Но ведь он, наверное, слышал сегодняшний разговор? Какое он произвел на него впечатление? Ты не заметила?
– Дело в том, – отвечала Сижэнь, – что Баоюй, когда с ним говорят, хоть и улыбается, но ничего не понимает. А в остальное время дремлет.
– Как же быть? – нерешительно произнесла госпожа Ван.
– Я всего-навсего ваша рабыня, госпожа, – сказала Сижэнь, – и обязана все вам рассказать, а вы можете доложить старой госпоже и посоветоваться, что делать.
– Ладно, иди, – махнула рукой госпожа Ван. – Сейчас у старой госпожи полно людей, неудобно. Но я выберу время и поговорю с ней. Что-нибудь придумаем.
Она вышла из комнаты и отправилась к матушке Цзя.
Матушка Цзя в это время беседовала с Фэнцзе, но, увидев госпожу Ван, прервала разговор и спросила:
– О чем это вы секретничали с Сижэнь?
Воспользовавшись случаем, госпожа Ван не преминула рассказать матушке Цзя все, что ей было известно о чувствах Баоюя к Дайюй. Матушка Цзя выслушала ее, подумала и сказала:
– Бог с ней, с Дайюй, а вот если у Баоюя к ней серьезные чувства, могут возникнуть осложнения.
– Какие еще осложнения, – промолвила Фэнцзе. – Я уже кое-что придумала, не знаю только, согласится ли тетушка.
– Если придумала, расскажи старой госпоже, – вмешалась госпожа Ван, – а потом вместе обсудим!
– Сейчас надо, как говорится, забросить удочку! – сказала Фэнцзе.
– Что это значит? – удивилась матушка Цзя.
– А то, что нужно распустить слух, будто отец решил женить Баоюя на барышне Линь Дайюй. Посмотрим, как Баоюй к этому отнесется. Если останется равнодушным, беспокоиться нечего. А обрадуется – тогда хлопот не миновать!
– Допустим, он обрадуется, – произнесла госпожа Ван. – Что тогда?
Фэнцзе наклонилась к госпоже Ван и что-то прошептала на ухо.
– Да, да, – закивала госпожа Ван. – Неплохо!
– Хватит вам шептаться! – с шутливым укором произнесла матушка Цзя. – Хоть бы мне рассказали, что собираетесь делать!
Опасаясь, что намеков матушка Цзя не поймет, а если сказать прямо, кто-нибудь услышит, Фэнцзе стала шептать ей на ухо. Сначала матушка Цзя ничего не поняла, но когда Фэнцзе ей все разъяснила, расплылась в улыбке.
– План, конечно, хороший, – сказала она, – но ведь Баочай будет страдать! А о Дайюй и говорить не приходится!
– Мы скажем только Баоюю, – стала успокаивать ее Фэнцзе. – А остальным строго-настрого прикажем молчать.
Вошла девочка-служанка и доложила:
– Вернулся второй господин Цзя Лянь!
Опасаясь, как бы матушка Цзя не узнала от него о кончине Ван Цзытэна, госпожа Ван незаметно сделала знак Фэнцзе. Та поспешила навстречу мужу и предупредила, чтобы ничего не рассказывал бабушке. Они вместе прошли в комнату госпожи Ван и стали ее дожидаться. Госпожа Ван вскоре пришла и сразу заметила, что у Фэнцзе глаза покраснели от слез.
Цзя Лянь приблизился к госпоже Ван и справился о здоровье. Затем рассказал о своей поездке и сообщил:
– Есть высочайшее повеление о пожаловании покойному посмертного титула Ученейшего и Прилежнейшего гуна. Членам семьи покойного приказано сопровождать гроб с телом к месту погребения, а чиновникам из учреждений, находящихся на пути следования, оказывать им всяческое содействие. Они тронулись в путь еще вчера. Жена вашего брата кланяется вам и весьма сожалеет, что из-за неблагоприятного стечения обстоятельств не может приехать в столицу излить вам душу. Кроме того, ей стало известно, что мой шурин Ван Жэнь собирается в столицу, и если она встретит его по пути, непременно велит ему побывать у вас, и он все вам расскажет.
Незачем описывать, какова была скорбь госпожи Ван. Фэнцзе всячески ее утешала.
– Отдохните немного, госпожа! – проговорила она. – А я приду вечером, и мы посоветуемся, как быть с Баоюем.
Она оставила госпожу Ван и вместе с Цзя Лянем возвратилась домой. Фэнцзе рассказала мужу о предстоящей свадьбе Баоюя и попросила послать людей для обустройства покоев.
Но об этом речь пойдет ниже.

Однажды после завтрака Дайюй в сопровождении Цзыцзюань отправилась навестить матушку Цзя. Ей хотелось справиться о здоровье бабушки, а заодно немного рассеяться.
Едва выйдя из павильона Реки Сяосян, она вдруг вспомнила, что забыла платочек, и послала за ним Цзыцзюань, а сама медленно пошла вперед.
Добравшись до моста Струящихся ароматов, Дайюй свернула за горку, где когда-то вместе с Баоюем хоронила опавшие лепестки цветов, и вдруг услышала плач и причитания.
Девушка прислушалась, но ни голоса не узнала, ни слов не разобрала. Движимая любопытством, Дайюй, неслышно ступая, пошла к тому месту, откуда доносился плач, и увидела большеглазую девочку с густыми бровями. Это была служанка.
Дайюй подумала, что ее хотят выдать замуж насильно, и она пришла сюда выплакаться.
«Но какие чувства могут быть у этой глупышки! – Дайюй даже стало смешно. – Ведь это простая служанка для черной работы. Видимо, кто-то из старших служанок ей дал нагоняй…»
Дайюй внимательно оглядела девочку, но не смогла определить, чья она. Девочка же, завидев Дайюй, перестала плакать, вскочила и принялась утирать слезы.
– Ты чего плачешь? – спросила Дайюй.
– Барышня Линь! – воскликнула девочка, готовая снова разразиться слезами. – Посудите сами! Они разговаривали, я не знала, в чем дело, и сказала не то, что следовало, а старшая сестра меня за это поколотила!
Дайюй сначала ничего не поняла и спросила:
– Как зовут твою сестру?
– Чжэньчжу, она служанка старой госпожи, – отвечала девочка.
Только теперь Дайюй стало ясно, что девочка эта из комнат матушки Цзя.
– Как тебя зовут?
– Сестрица Дурочка.
– За что же тебя поколотили? – поинтересовалась Дайюй, не скрывая улыбки. – Что ты такое сказала?
– Ничего особенного! – воскликнула девочка. – Сказала, что наш второй господин Баоюй женится на барышне Баочай.
Словно гром грянул среди ясного неба. У Дайюй все перепуталось в голове. Но она нашла в себе силы сказать:
– Пойдем со мной!
Дайюй отвела девочку в то место, где они с Баоюем хоронили опавшие лепестки. Здесь не было ни души, и Дайюй, забыв об осторожности, выпалила:
– А что за дело твоей сестре до того, женится второй господин Баоюй на барышне Баочай или не женится? За что, собственно, она тебя поколотила?
– Господин Цзя Чжэн скоро уезжает, и вот старая госпожа, госпожа Ван и вторая госпожа Фэнцзе решили обо всем договориться с тетушкой Сюэ и взять барышню Баочай к себе, – принялась объяснять сестрица Дурочка. – Говорят, что это обрадует второго господина, да и… – Тут она захихикала и, наконец, сказала: – А сразу после свадьбы собираются просватать барышню Линь…
Дайюй была ошеломлена. А сестрица Дурочка продолжала трещать без умолку:
– Я и не знала, что служанкам запрещено об этом болтать, чтобы не смущать барышню Баочай. Однажды взяла да сказала Сижэнь, служанке второго господина Баоюя: «Интересно у нас получается: барышню звали Бао, теперь будут звать второй госпожой Бао, а мужа ее зовут второй господин Бао!..» Подумайте, барышня Линь, что обидного я сказала Чжэньчжу? А она ко мне подскочила, надавала пощечин, стала кричать, что я несу всякую чепуху, не уважаю приказания старших и что меня следовало бы выгнать из дома! Откуда мне было знать, что господа запретили об этом вести разговоры?! Хоть бы кто-нибудь из служанок сказал, а то сразу бить!
Слезы снова навернулись на глаза девочки.
Как невозможно определить, что за вкус у смеси масла, острого соевого соуса, сахара и уксуса, так не могла Дайюй разобраться в охвативших ее противоречивых чувствах. Постояв немного в растерянности, она дрожащим голосом сказала:
– Не болтай глупостей. А то услышат, и не миновать тебе порки. Иди!
Дайюй круто повернулась и пошла в сторону павильона Реки Сяосян. Будто груз в тысячу цзиней взвалили ей на плечи; ноги сделались ватными, и Дайюй еле плелась. Неизвестно, сколько времени девушка добиралась до моста Струящихся ароматов. Она сбилась с дороги и прошла лишнее расстояние, равное двум полетам стрелы.
У моста Струящихся ароматов она зачем-то свернула в сторону и побрела вдоль плотины.
Цзыцзюань тем временем сбегала за платочком, но, вернувшись, барышни не нашла. Бросилась искать и вдруг увидела Дайюй, которая брела, шатаясь словно пьяная; лицо было белее снега, глаза блуждали, как у безумной.
Впереди, быстро удаляясь, шла девочка-служанка, но Цзыцзюань издали ее не узнала.
Взволнованная, подбежала Цзыцзюань к своей барышне и спросила:
– Почему вы вернулись? Не пошли к старой госпоже?
– Я пойду к Баоюю, – ответила Дайюй. – Мне надо его кое о чем спросить.
Цзыцзюань терялась в догадках. Ей пришлось взять девушку под руку и вести к дому матушки Цзя.
Подойдя к дверям, Дайюй словно очнулась от кошмарного сна, повернула голову и, увидев Цзыцзюань, спросила:
– Ты зачем сюда пришла?
– Принесла вам платочек, – ответила Цзыцзюань. – Я вас увидела возле моста, догнала и спросила, куда вы идете, но вы будто не слышали.
– А я-то думаю: как ты сюда попала? – проговорила Дайюй. – Решила, что ты пришла навестить Баоюя!
Видя, что творится с Дайюй, Цзыцзюань догадалась, что девчонка, которую она заметила возле моста, что-то ей наболтала.
Больше всего Цзыцзюань боялась, как бы Дайюй вдруг не встретилась с Баоюем. Ей казалось, что Дайюй тоже помешалась. «Если они встретятся, – думала она, – беды не миновать».
И все же Цзыцзюань не осмелилась ослушаться барышню и, взяв под руку, повела в дом.
И – о чудо! – когда они подошли к дверям и Цзыцзюань хотела отодвинуть дверную занавеску, Дайюй вдруг почувствовала необычайный прилив сил, оттолкнула руку служанки, сама откинула занавеску и вошла.
В комнате царила мертвая тишина. Матушка Цзя спала, а служанки, воспользовавшись этим, разбежались: одни играли, другие решили вздремнуть, третьи в прихожей клевали носом в ожидании, пока старая госпожа проснется.
Сижэнь, услышав шорох занавески, вышла из внутренних покоев.
– Садитесь, барышня! – пригласила она Дайюй.
– Второй господин Баоюй дома? – осведомилась девушка.
Только было Сижэнь собралась ответить, как вдруг заметила, что Цзыцзюань из-за спины Дайюй делает ей знаки держать рот на замке.
Сижэнь ничего не поняла, но на всякий случай предпочла молчать. Тогда Дайюй, не обращая на нее внимания, направилась во внутреннюю комнату и увидела Баоюя. Он не поднялся ей навстречу, не предложил сесть, а только смотрел на нее вытаращенными глазами и глупо хихикал.
Дайюй села на стул и, сверля Баоюя пристальным взглядом, тоже засмеялась.
Они не поздоровались друг с другом, не обмолвились ни словом, не обменялись любезностями. Нет! Они просто глядели друг на друга и кривили рот в улыбке.
Сижэнь растерялась, не зная, что делать.
– Баоюй, почему ты заболел? – вдруг раздался голос Дайюй.
– Из-за барышни Линь Дайюй, – последовал ответ.
Сижэнь и Цзыцзюань побледнели от страха и попытались отвлечь их от разговора. Однако Баоюй и Дайюй по-прежнему глядели друг на друга и смеялись.
Сижэнь догадалась, что с Дайюй происходит то же, что и с Баоюем, поэтому, улучив момент, шепнула Цзыцзюань:
– Твоя барышня недавно болела, и ей нельзя волноваться. Я позову сестру Цювэнь, пусть поможет тебе отвести барышню домой. Цювэнь! – позвала она. – Вы с сестрой Цзыцзюань сейчас проводите барышню Линь домой. Только смотри не болтай глупостей!
Цювэнь подошла к Дайюй, и они вместе с Цзыцзюань взяли ее под руки. Дайюй покорно встала со стула, еще раз бросила пристальный взгляд в сторону Баоюя, усмехнулась и кивнула головой.
– Барышня, идемте домой, – заторопила ее Цзыцзюань.
– Да, конечно! – согласилась Дайюй. – Мне как раз пора уходить.
Она направилась к двери, и так стремительно, что Цзыцзюань и Цювэнь едва за ней поспевали. Дайюй не шла – она летела. И все прямо, прямо.
Цзыцзюань догнала ее, взяла за руку и промолвила:
– Барышня, нам не туда…
Дайюй засмеялась и следом за служанкой пошла в сторону павильона Реки Сяосян.
Недалеко от ворот Цзыцзюань облегченно вздохнула:
– Амитаба! Наконец-то мы дома!
Но едва она это произнесла, как Дайюй подалась вперед, охнула, и изо рта у нее хлынула кровь.
Если хотите узнать о дальнейшей судьбе Дайюй, прочтите следующую главу.

Глава сто девятая

Ожидая явления благоуханной души, Уэр принимает незаслуженные
знаки благосклонности; рассчитавшись с долгами в бренном мире, Инчунь
возвращается в мир истинного начала

Итак, Баочай позвала Сижэнь и стала расспрашивать о
Баоюе. Опасаясь, как бы Баоюй снова не заболел, она нарочно завела
разговор о последних минутах Дайюй.

– У каждого есть желания и чувства, но после смерти
они исчезают, – говорила Баочай, – после смерти человек уже совсем не
такой, каким был при жизни. К тому же барышня Линь вступила в сонм
бессмертных; разве захочет она вновь явиться в наш мир, зная, что люди
хуже тварей?! О ней много думают, тревожат ее душу, вот она и беспокоит
людей.

Баочай говорила громко, чтобы слышал Баоюй.
Сижэнь это поняла и тоже громко ответила:

– Вы правы! Если бы дух барышни Линь Дайюй обитал в саду, он хоть раз явился бы нам во сне! Ведь мы с ней дружили.

Баоюй слышал их разговор и задумался: «И в самом деле
странно! Ведь не проходит дня, чтобы я не вспомнил о ней. Почему же она
ни разу мне не приснилась? Она, наверное, вознеслась на Небо и поняла,
что я невежда и недостоин общаться с небожителями. Буду нынче спать в
передней, может быть, она явится, – ведь я побывал в саду, и она должна
понять мои чувства! Непременно спрошу, где она обитает, и буду приносить
ей жертвы! А если опять не явится мне во сне, значит, считает, что я
хуже твари. Придется тогда ее забыть!»

Решив так, Баоюй заявил:

-Я буду спать сегодня в передней, пусть мне никто не мешает.
Баочай согласилась, но при этом сказала:

– Только выбрось из головы всякие глупости. Видел,
как матушка твоя волновалась? Дара речи лишилась, когда узнала, что ты
ходил в сад! Ты совершенно не бережешь свое здоровье, а бабушка нас
винит, будто мы плохо о тебе заботимся!

-Зачем так говорить! – отозвался Баоюй. – Ладно, ты устала, иди спать! А я посижу немного и приду!

Баочай поверила и нарочно сказала:

— Я ложусь спать, пусть тебе прислуживает барышня Сижэнь!

Дождавшись, когда Баочай улеглась, он приказал Сижэнь
и Шэюэ постелить ему и посмотреть, уснула ли жена. Баочай притворилась
спящей.

Тогда Баоюй сказал Сижэнь:
– И ты иди спать, я больше не буду расстраиваться. Помоги только лечь и не тревожь меня.

Сижэнь помогла ему лечь, поставила рядом с постелью
чай и ушла во внутреннюю комнату, притворив дверь. Там она долго
возилась, будто собираясь ложиться, а сама чутко прислушивалась к тому,
что делает Баоюй, чтобы, если понадобится, выйти к нему.

Как только Сижэнь ушла, Баоюй попросил удалиться двух
служанок, которых оставили бодрствовать возле него, сел на постели,
помолился и лег.

Он долго не спал, но в конце концов сон сморил его.
Проснулся он на рассвете и, протирая глаза, с грустью подумал, что так и
не увидел Дайюй во сне.

– Поистине, – со вздохом проговорил он, —

Долго тянется год в разлуке,
Ты ушла, а я все живу,
И ни разу твоя душа
Не являлась ко мне во сне.

Баочай всю ночь не сомкнула глаз и, услышав, что сказал Баоюй, не удержалась, чтобы не заметить:

– До чего же ты неосторожен в выборе выражений. Будь жива сестрица Линь, непременно рассердилась бы на тебя!

Баоюю стало неловко, он пошел к жене и стал оправдываться:

-Я хотел к тебе прийти, но не заметил, как уснул.

– А мне все равно, – пожала плечами Баочай.

Сижэнь тоже всю ночь не спала и теперь, услышав, что молодые разговаривают, поспешила налить им чаю.

Вскоре пришла служанка от матушки Цзя.

– Как спал второй господин Баоюй? – осведомилась она и
сказала: – Старая госпожа просит его жену поскорее одеться и прийти к
ней.

– Передай старой госпоже, что Баоюй спал спокойно, а жена его сейчас придет, – ответила Сижэнь.

После ухода служанки Баочай поспешно привела себя в
порядок и в сопровождении Инъэр и Сижэнь отправилась к матушке Цзя.
Совершив приветственную церемонию, она навестила старших, начиная от
госпожи Ван и кончая Фэнцзе, а затем возвратилась к матушке Цзя, где
застала свою мать. Баочай стали расспрашивать, как вел себя Баоюй
накануне вечером.

– Очень спокойно, – отвечала Баочай. – Как только мы вернулись, сразу лег спать.

Все успокоились и стали болтать о том о сем.

– Вторая молодая госпожа Инчунь собирается уезжать, –
доложила девочка-служанка. – Я слышала, от господина Суня приехал
какой-то человек, он прошел прямо к старшей госпоже Син, о чем-то с нею
поговорил, и она тотчас послала передать четвертой барышне Сичунь, чтобы
та не задерживала вторую молодую госпожу Инчунь. Сейчас вторая молодая
госпожа Инчунь у старшей госпожи Син. Она плачет. Скоро придет с вами
прощаться.

Матушке Цзя стало не по себе, и она сказала:

– Инчунь хорошая девочка, почему же судьба послала ей такого мужа! Ведь теперь ей всю жизнь придется страдать!

В это время как раз вошла Инчунь. Лицо ее было
заплакано, но, не желая омрачать день рождения Баочай, она не дала на
людях воли слезам, попрощалась и собралась уходить.

Понимая, как тяжело у Инчунь на душе, матушка Цзя не стала ни удерживать ее, ни выражать сочувствие, лишь сказала:

– Поезжай! И не нужно так убиваться! Раз уж попался тебе такой муж, придется терпеть! Через несколько дней я пришлю за тобой!

– Вы всегда любили меня, бабушка, – отвечала Инчунь, –
и я так вам благодарна за это! Но – увы! – приехать мне больше к вам не
удастся!

Тут она не выдержала, и из глаз покатились слезы.

– Ты еще приедешь! – утешали ее. – Ведь от тебя до
нас совсем близко, не то что до третьей сестры Таньчунь. Если бы она и
захотела, то все равно не смогла бы приехать. Уж очень далекий путь!

Вспомнив о Таньчунь, матушка Цзя, а за нею и остальные невольно взгрустнули.

– Впрочем, и в этом нет ничего невозможного, –
произнесла матушка Цзя, подумав о том, что нехорошо грустить в такой
радостный день. – Если в приморских провинциях все будет спокойно, мужа
Таньчунь могут перевести в столицу, и мы увидимся!

– Так, пожалуй, и будет, – поддакнули остальные.

Проводив Инчунь, все возвратились к матушке Цзя, где веселились до позднего вечера, пока матушка Цзя не устала.
От матушки Цзя тетушка Сюэ пришла к Баочай.

– В этом году твоего брата не казнят, – сказала она
дочери. – Теперь нужно ждать великого помилования, и тогда он сможет
откупиться от наказания. Но сколько времени еще пройдет? И как мне жить
одной? Хорошо бы Сюэ Кэ женился. Что ты об этом думаешь?

– Мама, вы напуганы неудачной женитьбой старшего
брата и теперь боитесь женить Сюэ Кэ, – заметила Баочай. – По-моему, не
следует тянуть с женитьбой. Ведь вы знаете барышню Син Сюянь и
понимаете, как тяжело ей живется. Мы хоть и бедны, но в нашем доме ей
будет легче, хотя бы потому, что у нее появится семья.

– Как только представится случай, намекни об этом
старой госпоже, – проговорила тетушка Сюэ. – Скажи, что у нас в доме
никого не осталось, пусть выберет счастливый день и отправит барышню к
нам.

– Вы, мама, лучше посоветовались бы сперва с братом и
сами выбрали счастливый день, – промолвила Баочай, – а потом можно
поговорить со старой госпожой и со старшей госпожой Син. Я знаю, госпожа
Син никак не дождется, когда наконец Сюянь выйдет замуж.

– Говорят, барышня Ши Сянъюнь уже собралась уезжать, –
сказала тетушка Сюэ, – но старая госпожа решила оставить ее еще на
несколько дней. Так что пользуйся случаем и проведи с ней оставшееся
время!

– Вы правы, – заметила Баочай.

Тетушка Сюэ еще немного посидела, потом распрощалась и уехала домой.

А сейчас расскажем о Баоюе. Размышляя о том, почему
Дайюй не явилась ему во сне, он решил, что она стала небожительницей и
не желает с ним встречаться, а может быть, он просто слишком нетерпелив?

Составив план действий, Баоюй сказал Баочай:

– Вчера я случайно уснул в передней и, когда нынче
утром проснулся, почувствовал себя свежим и бодрым. Я охотно поспал бы
там еще ночь-другую, не знаю только, позволишь ли ты мне?

Баочай больше не сомневалась, что стихи, которые он
накануне прочел, относятся к Дайюй, и решила, что его все равно не
отговорить. Поэтому решила позволить ему проспать две ночи в передней,
тем более что прошлую ночь он спал совершенно спокойно.

– Делай как знаешь, – произнесла Баочай. – С какой
стати я стану тебе мешать? Только не думай о всяких глупостях, не то
опять найдет наваждение.

– А знаешь, о чем я буду думать? – засмеялся Баоюй.
– По-моему, второй господин, вам лучше было бы лечь в спальне, –
вмешалась Сижэнь. – В передней за вами не углядишь, можете простудиться!

Не успел Баоюй ответить, как Баочай бросила на Сижэнь выразительный взгляд, та поняла и после некоторой паузы сказала:

– Можешь спать где угодно, только пусть кто-нибудь будет рядом на случай, если тебе захочется чаю или воды.
– Вот ты и побудь со мной, – с улыбкой проговорил Баоюй.

Сижэнь стало неловко, она покраснела и не произнесла в ответ ни слова.
Зная скромность Сижэнь, Баочай решила ее выручить и сказала:
– Сижэнь привыкла ко мне, и я велела ей неотлучно быть в моей
комнате. Позови, если хочешь, Уэр или Шэюэ! К тому же Сижэнь сегодня
устала, пусть отдохнет!
Баоюй улыбнулся и вышел. Баочай велела передать Шэюэ и Уэр, чтобы постелили Баоюю в передней, и предупредила:
– Если он проснется, попросит чаю или воды, пусть будут внимательны!
Придя к Баоюю, служанки увидели, что он сидит на постели, закрыв глаза, со сложенными как у монаха руками.
Служанки уставились на него и тихонько посмеивались.
В это время вошла Сижэнь. Увидев, в какой позе сидит Баоюй, она тоже было усмехнулась, но сдержалась и промолвила:
– Ведь ты сказал, что собираешься спать! А сам почему-то сидишь!
– Посижу немного и лягу! – ответил Баоюй.
– Из-за тебя вторая госпожа всю ночь глаз не сомкнула, – с укором сказала Сижэнь. – А если это опять повторится?
Зная, что, пока он не уснет, спать никто не ляжет, Баоюй стал
раздеваться. Сижэнь сделала несколько наставлений Шэюэ и ушла во
внутреннюю комнату.
Шэюэ и Уэр между тем постелили Баоюю и, когда он улегся, тоже легли спать.
Как ни старался Баоюй, уснуть не мог. Его одолели воспоминания. На
память пришел случай с Цинвэнь, когда она хотела напугать Шэюэ, выбежала
из дому раздетая, простудилась и заболела, а потом умерла. Фэнцзе
сказала, что Уэр – это копия Цинвэнь, и мысли Баоюя переключились на
Уэр. Притворившись спящим, он стал украдкой наблюдать за девушкой, и Уэр
все больше напоминала ему покойную Цинвэнь. Глубокая печаль охватила
юношу. Во внутренней комнате было тихо. Надеясь, что Шэюэ уже уснула,
Баоюй нарочно дважды ее окликнул. Та не отозвалась.
– Что вам угодно, второй господин? – спросила Уэр.
– Прополоскать рот, – ответил Баоюй.
Уэр встала, сняла нагар со свечи, налила чашку чая и подала Баоюю
полоскательницу. Она очень торопилась и не успела привести себя в
порядок: на ней была персикового цвета кофточка, волосы распущены. Баоюю
на мгновение показалось, что к нему приближается Цинвэнь, и он вспомнил
ее слова: «Знай я раньше, я бы…»
Позабыв о чае, Баоюй задумчиво глядел на девушку.
Надо сказать, что вначале у Уэр не было ни малейшего желания занять
место Фангуань, но когда Фэнцзе все же решила определить ее служанкой к
Баоюю, девушке не терпелось поскорее туда попасть. С первых же дней Уэр
прониклась уважением к Баочай и Сижэнь за их скромность. Она заметила,
что Баоюй очень изменился, стал каким-то странным, к тому же слышала,
что госпожа Ван выгнала всех служанок, которые осмеливались заигрывать с
Баоюем. Все это заставило Уэр призадуматься и отбросить в сторону
детские мечты. И вот сейчас господин принял ее за Цинвэнь и оказывает ей
знаки внимания и расположения!
Уэр была смущена, щеки ее залились румянцем, и она шепотом, чтобы никто не слышал, произнесла:
– Полощите рот, второй господин!
Баоюй взял у нее чашку, засмеялся и вдруг спросил:
– Вы дружны были с сестрой Цинвэнь?
– Все мы служанки, – отозвалась ничего не подозревавшая Уэр, – почему нам не дружить?
– Не ты ли приходила к Цинвэнь, когда я был у нее во время ее болезни? – снова спросил Баоюй.
Уэр еле заметно кивнула и улыбнулась.
– А ты слышала, что она тогда сказала? – продолжал Баоюй.
Уэр покачала головой.
– Нет.
Не в силах справиться с волнением, Баоюй схватил Уэр за руку. Девушка еще больше покраснела, сердце ее учащенно забилось.
– Второй господин! – тихо сказала она. – Если хотите что-либо сказать, говорите, только отпустите меня!
– Она сказала, – отпуская руку девушки, произнес Баоюй, – «Знай я раньше, я бы…» Неужели ты не слышала?
Уэр поняла, на что намекает Баоюй, но виду не подала, только сказала:
– Она была бесстыжая. Разве можно девушке такое говорить?
– И ты проповедница морали! – вскричал Баоюй. – Я рассказал тебе об
этом лишь потому, что вы с Цинвэнь очень похожи, а ты воспользовалась
моей откровенностью и очернила память ни в чем не повинной девушки.
Уэр не понимала состояния души Баоюя, поэтому сказала:
– Второй господин, уже поздно, ложитесь скорее, не то простудитесь!
Разве вы забыли, что наказали вам ваша супруга и сестра Сижэнь!
– Мне не холодно, – заявил Баоюй, но тут заметил, что Уэр без халата,
и, боясь, как бы она сама не простудилась, подобно Цинвэнь, спросил: –
Ты почему не в халате?
– Не успела надеть. Вы позвали меня, – ответила Уэр. – Знай я, что наш разговор окажется таким длинным, непременно надела бы!
Баоюй схватил стеганый халат на белом шелку, которым был укрыт, и протянул девушке.
– Не нужно, господин, я не замерзла! – произнесла Уэр, не решаясь принять халат. – А станет холодно, могу надеть свой.
Она взяла со своей постели халат и накинула на плечи. Потом бросила
взгляд на Шэюэ и, убедившись, что та крепко спит, спросила у Баоюя:
– Не собираетесь ли вы бодрствовать всю ночь, второй господин?
– Скажу по правде: разве мне можно бодрствовать? Я ведь хочу встретиться с небожительницей.
– С какой небожительницей? – удивилась Уэр.
– Это длинная история, – ответил Баоюй. – Сядь, я тебе расскажу!
– Как я могу сесть, если вы лежите? – смущенно улыбнулась Уэр.
– А что тут такого? – возразил Баоюй. – Помню, однажды Цинвэнь играла
с Шэюэ и озябла, так я взял ее к себе под одеяло. Зачем упрямиться и
напускать на себя строгий вид?!
Уэр думала, что Баоюй шутит, ей и в голову не приходило, что он
говорит серьезно. Она была не прочь уйти, но не осмеливалась, а сесть
рядом с Баоюем сочла неудобным.
– Не болтайте глупостей, – сказала Уэр, прикрыв рот рукой, чтобы
скрыть улыбку. – Вдруг кто-нибудь услышит. Недаром про вас болтают, что
очень уж вы любите девочек! А вашей женой и Сижэнь, поистине
небожительницами, пренебрегаете. Только и думаете, как бы с кем-нибудь
повозиться! Вот расскажу вашей жене, что вы мне говорили!
В это мгновение послышался шум, и оба испуганно вздрогнули. Из
внутренней комнаты донесся кашель Баочай. Баоюй сразу умолк, а Уэр
погасила лампу и нырнула в постель.
Дело в том, что бессонная ночь, проведенная накануне, сильно утомила
Баочай и Сижэнь, вдобавок им немало пришлось потрудиться днем, поэтому
они спали сейчас как убитые и не слышали разговора Баоюя с Уэр. Однако
шум во дворе разбудил их, и они стали прислушиваться, но все стихло.
Баоюй терзался сомнениями: «Может быть, пришла сестрица Линь, услышала, что я разговариваю с Уэр, и решила нас напугать?..»
Он долго ворочался с боку на бок и забылся сном лишь ко времени пятой стражи.

Уэр между тем встревожилась: уж не слышала ли Баочай ее разговора с
Баоюем, не заподозрила ли ее в коварстве? От волнения девушка всю ночь
не могла сомкнуть глаз. Утром встала пораньше, пока Баоюй еще спал,
потихоньку прибрала комнату.
– Ты что так рано? – удивленно спросила Шэюэ, только сейчас проснувшись. – Или вообще не ложилась?
Уэр ничего не ответила. Она решила, что Шэюэ слышала ночной разговор и ей хочется позлословить.
Вскоре проснулись Баочай и Сижэнь. Открыли дверь и, увидев, что Баоюй
еще спит, удивились: почему две ночи кряду ему так хорошо спится в
передней?
Наконец Баоюй проснулся, увидел, что все на ногах, сел на постели,
протер глаза и тут вспомнил, что ночью ему опять ничего не приснилось.
«Видно, у небожителей своя дорога, а у простых смертных – своя! –
подумал он. – Уэр считает Баочай и Сижэнь небожительницами. Может быть,
она и права?» Баоюй внимательно посмотрел на жену. Баочай стало не по
себе под пристальным взглядом мужа, и она поняла, что его снова смутили
воспоминания о Дайюй, но что Дайюй не явилась Баоюю во сне и это его
беспокоит, такое ей и в голову не могло прийти. Поэтому она как ни в чем
не бывало спросила:
– Ну что? Приснилась тебе небожительница?
– О чем это ты? – через силу улыбнулся Баоюй, полагая, что Баочай слышала его ночной разговор с Уэр.
Уэр тоже сконфузилась, но промолчала, ожидая, что будет дальше. Тут Баочай ее спросила:
– Не разговаривал ли второй господин во сне?
Баоюй выбежал из комнаты, а смущенная Уэр пробормотала:
– В первую половину ночи он что-то говорил, но я не разобрала, что
именно. Мне послышались только слова «создадут дурную славу»,
«постаралась бы оправдать ее», что-то в этом роде. Я стала говорить
второму господину, что надо спать, и он в конце концов уснул. Я тоже
уснула и ничего больше не слышала.
«Эти слова, конечно, относятся к Дайюй, – опустив голову, решила
Баочай. – Если и дальше позволять ему спать в передней, на него,
пожалуй, снова найдет наваждение. Ведь любовь к сестрам – старая болезнь
Баоюя. Надо отвлечь его, не то не избежать новых неприятностей».
От этих мыслей Баочай вся вспыхнула и, чтобы никто не заметил,
поспешила во внутреннюю комнату, будто бы для того, чтобы заняться
туалетом.

А сейчас вернемся к матушке Цзя. Два дня она веселилась, много ела и
наутро почувствовала себя не совсем хорошо – ныло под ложечкой.
Однако Цзя Чжэну матушка Цзя не велела ничего говорить.
– Я переела, – сказала она. – Не надо поднимать шума, – поголодаю, и все пройдет!
Вернувшись вечером домой и увидев Баочай, которая ходила справляться о
здоровье матушки Цзя и госпожи Ван, Баоюй вспомнил о том, что произошло
утром, и покраснел. Это не ускользнуло от Баочай, и, зная, что Баоюй –
натура увлекающаяся, Баочай решила: пусть поступает как ему хочется.
– Ты и сегодня собираешься спать в передней? – спросила она.
– Мне все равно, – отвечал Баоюй.
Баочай хотела еще что-то сказать, но вдруг смутилась и потупилась.
– Пустой разговор! – вмешалась Сижэнь. – Не верю, чтобы второму господину в передней спалось спокойно.
– Не беда, что второй господин спит в передней, – подхватила Уэр. –
Хуже то, что он во сне разговаривает и невозможно понять, что ему нужно.
– Сегодня в передней спать буду я, – заявила Сижэнь. – Может, и я
начну во сне разговаривать? А второму господину постелите в спальне!
Баочай ничего не сказала, а Баоюй так смутился, что у него и в мыслях не было возражать, и его постель перенесли в спальню.
Баоюй позволил это сделать потому, что чувствовал себя виноватым и
хотел успокоить Баочай, а Баочай, со своей стороны, боялась, как бы
Баоюй не заболел от тревожных дум, и решила, что лучше всего его
приласкать. Словом, оба пошли на уступки.
Вечером Сижэнь приказала перенести свою постель в переднюю.
Баоюй давно хотел попросить у жены прощения, и Баочай не стала его
отталкивать. Вот так впервые со дня своего замужества она познала
благоуханное «чувство облака и дождя». Отныне «силы двойки и
пятерки»[76] слились воедино и застыли.
Но об этом речь пойдет ниже.
На следующее утро Баоюй и Баочай встали вместе, привели себя в порядок и пошли справиться о здоровье матушки Цзя.
Матушка Цзя любила Баоюя, в Баочай ей нравились покорность и
послушание, поэтому она позвала Юаньян, велела достать из сундука
яшмовые подвески времен династии Хань, чтобы отдать внуку. Конечно, они
уступали чудодейственной яшме Баоюя, но все же могли считаться
редкостным украшением.
– Мне кажется, я никогда не видела эту вещь, – сказала Юаньян,
передавая подвески матушке Цзя. – Какая у вас ясная память, почтенная
госпожа! Вы помните, в каком сундуке что лежит! Даже не пришлось их
искать – открыла сундук и сразу взяла! Но зачем они вам понадобились?
– Что ты знаешь об этих подвесках? – промолвила матушка Цзя. – Их
оставил моему деду его отец, а так как дед меня очень любил, то и
подарил их мне перед свадьбой и сказал: «Эта яшма – истинное сокровище,
она времен династии Хань. Так что держи ее всегда при себе, чтобы меня
не забывать». Но я тогда была чересчур молода, ничего не смыслила и
положила подвески в сундук. А после переезда в этот дом совсем о них
позабыла! Здесь украшений было хоть отбавляй. Так и пролежали они в
сундуке более шестидесяти лет. Я их ни разу не надевала. Теперь же, видя
почтение, с которым относится ко мне Баоюй, я захотела подарить эти
подвески ему взамен утерянной яшмы, как их когда-то подарил мне мой дед.
После того как Баоюй справился о ее здоровье, матушка Цзя подозвала его к себе и, ласково улыбаясь, промолвила:
– Сейчас я тебе покажу одну вещицу!
Баоюй приблизился, и она протянула ему ханьскую яшму. Баоюй принял ее
и внимательно осмотрел. Красноватого цвета яшма была прекрасно
отшлифована и по форме напоминала дыню. Восхищенный Баоюй не мог
удержаться от радостного возгласа.
– Нравится? – спросила матушка Цзя. – Это подарок моего деда. Дарю ее тебе!
Баоюй поблагодарил, взял яшму и хотел показать матери.
– Не надо, – остановила его матушка Цзя. – Мать расскажет отцу, а тот
снова будет ворчать, что я люблю его меньше тебя. Я ведь никогда им не
показывала этих подвесок.
Баоюй ушел. Следом за ним попрощалась с матушкой Цзя и Баочай.
Через два дня матушка Цзя заболела: не могла ни пить, ни есть, грудь
сдавило, появилось головокружение, рябило в глазах, не проходил кашель.
Госпожа Син, госпожа Ван, Фэнцзе да и остальные то и дело приходили
справляться о ее здоровье. Матушка Цзя бодрилась, и они не особенно
беспокоились, только велели сообщить о ее болезни Цзя Чжэну. Навестив
мать, Цзя Чжэн распорядился пригласить врача.
Врач исследовал пульс и прописал лекарство, заявив, что ничего
опасного нет, просто застой пищи – что нередко бывает у пожилых – и
небольшая простуда.
Цзя Чжэн просмотрел рецепт, там значились самые обычные снадобья,
велел приготовить лекарство, а потом каждый раз приходил навещать
матушку. Но прошло три дня, а улучшения не наступало.
Цзя Чжэн велел Цзя Ляню найти врача поопытнее.
– Отыщи во что бы то ни стало, – наказывал он, – пусть как следует
осмотрит матушку. Сдается мне, что врачи, которые до сих пор приходили,
никуда не годятся!
После некоторого раздумья Цзя Лянь ответил:
– Когда был болен брат Баоюй, я позвал врача, который лечит только безнадежных больных. Самое лучшее его пригласить.
– Лекарское искусство – вещь непростая, – согласился Цзя Чжэн, –
бывает, что неизвестный врач обладает незаурядными талантами. Надо
непременно того врача разыскать!
Цзя Лянь кивнул, вышел, но вскоре вернулся и сообщил:
– Доктора, о котором я говорил, зовут Лю, он уехал к своим ученикам, а
в городе бывает всего раз в десять дней. Ждать его мы не можем, и я
пригласил другого врача. Сейчас он приедет!
Цзя Чжэну не оставалось ничего иного, как ждать. Но об этом мы рассказывать не будем.

Итак, матушка Цзя захворала, и все обитательницы дома приходили
каждый день ее навещать. Однажды, когда все собрались у постели матушки
Цзя, пришла женщина, дежурившая у калитки в сад, и доложила:
– Пожаловала настоятельница Мяоюй из кумирни Бирюзовой решетки, хочет справиться о здоровье старой госпожи.
– Она так редко бывает у нас! – удивленно воскликнули все. – Непременно надо ее принять!
Фэнцзе подошла к кровати и сообщила матушке Цзя о приходе Мяоюй.
Син Сюянь, давнишняя подруга монахини, первой вышла ее встречать.
На голове Мяоюй была точно такая же шапочка, какую когда-то носила
знаменитая монахиня Мяочан, ослепительно белая атласная кофточка, поверх
– муслиновая безрукавка с синей атласной каймой, подвязанная желтым
поясом, белая с черными узорами сатиновая юбка. В руках – мухогонка из
лосинового хвоста и четки.
Син Сюянь подошла к монахине, справилась о здоровье.
– Когда мы жили в саду, мне удавалось часто тебя навещать, – сказала
она, – но теперь мы почти не видимся, – в саду никто не живет, а одна я
туда боюсь ходить. Да и калитка все время заперта. Как я рада, что мы
наконец встретились!
– Прежде в саду было слишком шумно, и я неохотно туда ходила, –
ответила Мяоюй. – Но сейчас узнала о ваших несчастьях и о том, что
старая госпожа болеет, потому и пришла. Что мне за дело, заперта калитка
или не заперта. Когда хочу, тогда и прихожу, а заставлять меня
бесполезно!
– Такой уж у тебя характер! – проговорила Сюянь.
Мяоюй прошла в комнату, поздоровалась со всеми, приблизилась к постели больной, справилась о ее самочувствии.
– Ты ведь умеешь предсказывать, – сказала ей матушка Цзя, – посмотри на меня и скажи, выздоровею я или нет?
– Вы добрая, и судьбой вам назначено долголетие, – отвечала Мяоюй. –
Вы простужены, пейте лекарства, и я уверена, скоро поправитесь! Для
старого человека важнее всего – покой!
– А я как раз люблю шум и веселье, – возразила матушка Цзя. – Не
знаю, чем я больна, но все время ноет под ложечкой. Доктор говорит, что
кто-то меня рассердил. Кто же это посмел бы меня сердить?! Ничего этот
лекарь не понимает в болезнях! Я велела Цзя Ляню пригласить того, что
был первый раз. Он и определил у меня простуду и застой пищи.
Матушка Цзя позвала Юаньян, приказала передать на кухню, чтобы
приготовили обед из одних овощей, и пригласила Мяоюй вместе с ней
пообедать.
– Спасибо, я обедала, – поблагодарила Мяоюй. – Мне совсем не хочется есть.
– Не хотите – заставлять не будем, – вмешалась госпожа Ван, – давайте просто посидим, побеседуем!
– А я для этого и пришла, – отозвалась Мяоюй. – Давно всех вас не видела.
Поболтав немного, Мяоюй собралась уходить, когда вдруг заметила Сичунь и спросила:
– Четвертая барышня, что это вы так похудели? От рисования утомились?
– Я теперь не рисую, – ответила Сичунь. – Всякая охота пропала. В комнатах, где я живу, темно. Не то что было в саду.
– А где вы сейчас живете? – поинтересовалась Мяоюй.
– В домике у восточных ворот, вы только что через них прошли, –
отвечала Сичунь. – Заглянули бы как-нибудь. Ведь это совсем близко!
– Будет настроение – непременно вас навещу, – обещала Мяоюй.
Вскоре Мяоюй проводили, а когда вернулись к матушке Цзя, пришел доктор, и все поспешили разойтись.
Никто и не подозревал, что болезнь матушки Цзя с этого дня начнет
обостряться. Лечение не помогало. К общему недомоганию прибавился понос.
Цзя Чжэн места себе не находил от волнения. Понимая, что вылечить
мать вряд ли удастся, он подал в ямынь прошение об отпуске, а сам вместе
с госпожой Ван неотлучно проводил все время у постели матушки Цзя,
ухаживал за ней, подавал лекарства.
Однажды матушка Цзя с охотой поела, выпила отвара, и Цзя Чжэн немного
успокоился. Взглянув случайно в окно, он заметил старуху, которая о
чем-то говорила с привратником.
Госпожа Ван велела Цайюнь осведомиться, что за старуха. Цайюнь сразу
узнала женщину, некогда прислуживавшую Инчунь, а затем переехавшую
вместе с нею в дом ее мужа.
– Ты зачем пришла? – спросила Цайюнь.
– Я давно здесь, – сказала старуха, – но не нашла ни одной из
знакомых служанок, а сама не посмела лезть в дом. Мы все очень
беспокоимся…
– А что случилось? – встревожилась Цайюнь. – Опять госпожу Инчунь обижают?
– Госпоже очень плохо! – воскликнула женщина. – Тут у них с мужем
скандал вышел, и госпожа всю ночь проплакала, а на следующий день у нее
заложило грудь, начался кашель. Доктора они звать не хотят, а госпоже
все хуже и хуже.
– Ты только не поднимай шум, – сказала Цайюнь, – старая госпожа сама болеет!
Госпожа Ван, сидевшая около двери, слышала весь разговор и, опасаясь,
как бы матушка Цзя не расстроилась, если узнает, знаком велела Цайюнь
увести женщину. Она и не подозревала, что у матушки Цзя во время болезни
обострился слух.
– Инчунь умирает? – неожиданно спросила матушка Цзя.
– Нет, нет, – поспешила ее успокоить госпожа Ван. – Старуха пришла
спросить, не знаем ли мы хорошего врача, уже второй день Инчунь больна.
– Доктор, который ко мне приходил, очень хороший, – засуетилась матушка Цзя, – скорее позовите его!
Госпожа Ван велела Цайюнь отвести старуху к госпоже Син.
– Из трех моих внучек, – говорила между тем матушка Цзя, – первая
умерла, исчерпав все счастье, предназначенное ей судьбою. Третью внучку я
больше никогда не увижу, она живет в дальних краях. О страданиях Инчунь
я знала, но не думала, что она умрет молодая! Зачем же тогда жить на
свете такой старухе, как я?
Госпоже Ван и Юаньян долго пришлось успокаивать матушку Цзя.
Опасаясь, что матушке Цзя станет хуже, госпожа Ван послала за Баочай,
Ли Вань и Фэнцзе, а сама позвала Цайюнь и других служанок и принялась
их отчитывать:
– Зачем вы впустили эту старуху? Она ведь ничего не смыслит! Отныне,
если я буду у старой госпожи, не являйтесь больше ко мне с дурными
вестями!
Служанки молча слушали госпожу Ван. Откуда им было знать, что не
успела старуха дойти до покоев госпожи Син, как по всему дворцу прошел
слух:
– Вторая барышня умерла.
Услышав эту новость, госпожа Син разразилась рыданиями. Муж ее был в
отъезде, и она велела Цзя Ляню поехать и помочь с устройством похорон.
Только матушке Цзя об этом не осмелились доложить.
Еще года не прошло с того дня, как юная девушка, прекрасная словно
цветок, завязала пояс замужней женщины, а семья Сунь загубила ее.
Из-за болезни матушки Цзя никто, кроме Цзя Ляня, не смог поехать на похороны, и Инчунь похоронили кое-как.
Матушке Цзя между тем становилось все хуже и хуже, однако мысли о близких не покидали ее.
Прежде всего она вспомнила о Сянъюнь и послала людей ее навестить.
Возвратившись, люди стали искать Юаньян. Но Юаньян находилась возле
матушки Цзя, тут же была и госпожа Ван. Поэтому они потихоньку разыскали
Хупо и сказали:
– Старая госпожа велела нам навестить Ши Сянъюнь. Мы застали ее
безутешно рыдавшей. Муж ее заболел чахоткой и, по словам врачей,
проживет всего несколько лет. Поэтому Сянъюнь не может приехать
навестить бабушку. Она велела ей ничего не рассказывать, чтобы не
расстроить.
Хупо ахнула, но тотчас спохватилась и сказала:
– Ладно, идите!
Хупо решила ни о чем не докладывать матушке Цзя. Она хотела сначала
все рассказать Юаньян, надеясь, что та сможет лучше соврать старой
госпоже. Но когда вошла в комнату, увидела, что все перешептываются.
Речь шла о том, что матушку Цзя спасти невозможно, и девушка решила
промолчать.
Цзя Чжэн подозвал Цзя Ляня и что-то шепнул ему на ухо. Цзя Лянь вышел и сказал слугам:
– Старая госпожа кончается. Готовьте все необходимое! Прежде всего
гроб и траурные одежды! На кухню пошлите несколько человек в помощь
поварам!
– Не беспокойтесь, второй господин, – отвечал Лай Да, – мы обо всем подумали. Вот только денег где взять?
– Одалживать не придется, старая госпожа оставила деньги, – ответил
Цзя Лянь. – Господин Цзя Чжэн велел устроить похороны как полагается,
так что вы уж постарайтесь!
Лай Да тотчас распорядился насчет похорон, а Цзя Лянь возвратился к себе и спросил Пинъэр:
– Как чувствует себя госпожа?
– Пойдите да посмотрите, – буркнула в ответ Пинъэр.
Войдя во внутреннюю комнату, Цзя Лянь увидел Фэнцзе, которая сидела на краю кана и как будто собиралась одеваться.
– Старая госпожа умирает! – промолвил Цзя Лянь. – Прикажи служанкам отвести тебя к ней. И пусть комнату приберут…
– А что прибирать? – возразила Фэнцзе. – В комнате пусто, ничего не
осталось! Поспеши лучше к старой госпоже, господин Цзя Чжэн тебя будет
искать. Я переоденусь и тоже приду!
Цзя Лянь снова отправился к матушке Цзя.
– Ваши распоряжения переданы, – сообщил он Цзя Чжэну.
– Прибыл придворный доктор, – доложил слуга.
Прослушав пульс матушки Цзя, доктор вышел в переднюю и шепнул Цзя Ляню:
– Пульс плохой! Приготовьтесь к худшему!
Цзя Лянь передал слова доктора госпоже Ван и другим.
Госпожа Ван подозвала Юаньян и велела приготовить платье на случай смерти матушки Цзя.
Между тем матушка Цзя широко раскрыла глаза и попросила чаю. Госпожа Син поднесла ей чашку с настоем женьшеня.
– Я не это просила, – прикоснувшись к чашке, сказала матушка Цзя, – я чаю хочу.
Никто не осмелился ей перечить, и чай тотчас был подан. Матушка Цзя отпила глоток, отдышалась, еще глоток отпила и сказала:
– Хочу сесть!
– Если вам что-либо нужно, матушка, скажите, – произнес Цзя Чжэн, – только не вставайте, прошу вас!
– Я выпила глоток чаю, и мне стало лучше, – отвечала матушка Цзя. – А теперь я буду с вами говорить.
Чжэньчжу поддержала ей голову, и матушка Цзя вдруг почувствовала облегчение.
Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

{mospagebreak }
Глава девяносто седьмая


Распрощавшись со своими мечтами, Линь Дайюй сжигает рукописи стихов;
после совершения брачной церемонии Сюэ Баочай переезжает в дом мужа

Итак, у ворот павильона Реки Сяосян Дайюй стало плохо, в голове
помутилось, изо рта хлынула кровь. Не подхвати ее Цзыцзюань и Цювэнь под
руки, она упала бы.
Цювэнь вскоре ушла, а Цзыцзюань и Сюэянь стали хлопотать около Дайюй и вскоре заметили, что девушка приходит в себя.
–Вы о чем плачете?– спросила Дайюй.
Служанки обрадовались: раз барышня спрашивает, значит, она в здравом уме и твердой памяти. И они ответили:
–По пути домой вам стало плохо, и мы расстроились. Потому и плачем!
–Неужто вы думаете, что я так сразу умру!– усмехнулась Дайюй, и тут же у нее перехватило дыхание.
Дайюй
давно опасалась, что Баоюя женят на Баочай, и когда узнала о
предстоящей свадьбе, рассудок ее помутился от гнева. Но после того, как
изо рта у девушки хлынула кровь, ей стало легче. Из головы вылетели
слова сестрицы Дурочки, и только сейчас, придя в себя, она вспомнила их,
и то смутно.
Она больше не скорбела, не убивалась, только хотела поскорее умереть.
Цзыцзюань
и Сюэянь заботливо ухаживали за своей барышней, но не решались никому
рассказывать о ее болезни, опасаясь, как бы Фэнцзе их снова не отругала
за то, что поднимают шум из-за пустяков.
Цювэнь возвратилась к себе как раз когда матушка Цзя проснулась. Заметив, что служанка чем-то встревожена, та спросила:
–Что случилось?
Перепуганная Цювэнь без утайки рассказала обо всем, что произошло.
–Вот беда-то!– переполошилась матушка Цзя.
Служанки позвали госпожу Ван и Фэнцзе, и матушка Цзя передала им рассказ Цювэнь.
–Кто
же проговорился?– недоумевала Фэнцзе.– Ведь я всем строго-настрого
наказывала молчать! Вот вам и осложнение, о котором я говорила!
–Не стоит раньше времени волноваться,– проговорила матушка Цзя.– Первым делом надо пойти посмотреть, что с девочкой.
Сопровождаемая
госпожой Ван и Фэнцзе, она отправилась к Дайюй. Девочка лежала бледная,
в лице ни кровинки, и почти не дышала. Потом закашлялась и выплюнула
сгусток крови. Всех охватило смятение.
Дайюй приоткрыла глаза, поглядела на матушку Цзя и дрогнувшим голосом проговорила:
–Бабушка! Зря вы меня любили! Не оправдала я ваших надежд!
Слова эти перевернули всю душу матушки Цзя.
–Милое дитя,– сдавленным голосом произнесла она,– выздоравливай поскорее! Все будет хорошо!
Слабая улыбка тронула губы Дайюй, и она вновь закрыла глаза. Вошла девочка-служанка и доложила:
–Пришел доктор.
Женщины и девушки поспешили скрыться. В комнату вошли доктор Ван и Цзя Лянь. Доктор пощупал пульс больной и заявил:
–Ничего
страшного нет. Из-за сильного потрясения в печень не поступает кровь, и
это влияет на самочувствие. Больной необходимо дать
кровоостанавливающее, тогда появится надежда на выздоровление.
Доктор Ван пошел выписывать лекарство, вышла и матушка Цзя, а следом за ней Фэнцзе и остальные.
–Мне
кажется, девочку вылечить не удастся!– промолвила старая госпожа.– Вы
только не подумайте, что я хочу накликать своими словами несчастье! Но
надо приготовить все необходимое на случай похорон! Хорошо, если девочка
поправится. У нас и без того полно хлопот. Одна свадьба чего стоит!
Затем матушка Цзя стала расспрашивать Цзыцзюань, кто рассказал обо всем Дайюй.
–Дети
с малых лет росли вместе,– печально вздохнула матушка Цзя,– и,
конечно, привязаны друг к другу. Я всегда любила Дайюй. Но она уже
взрослая и должна понимать, какая ей уготована судьба. А если не
понимает, так и жалеть ее нечего! Напрасно я о ней так пеклась! Ваш
рассказ меня очень встревожил.
Она возвратилась к себе, позвала
Сижэнь и завела с ней разговор о Дайюй. Сижэнь все подробно ей
рассказала и повторила то, что уже говорила об отношениях Баоюя с Дайюй.
–Я
только сейчас ее видела,– промолвила матушка Цзя.– Она не производит
впечатления помешанной. В нашей семье сердечных болезней не признают! Я
не пожалею никаких денег, чтобы вылечить Дайюй! Но если это сердечный
недуг – не стану ее жалеть!
–О сестрице Линь можете не
беспокоиться, бабушка,– сказала Фэнцзе,– за ней будут присматривать
доктор и Цзя Лянь. Сейчас главное – окончательное согласие тетушки.
Нынче утром мне сообщили, что покои для новобрачных уже приготовлены.
Теперь, бабушка, вам с госпожой Ван надо бы пойти к тетушке Сюэ обо всем
договориться. Правда, неловко это делать при Баочай. Может быть,
пригласить тетушку к нам? Так будет удобней.
–Ты права,– заметили матушка Цзя и госпожа Ван.– Но сегодня поздно, а завтра непременно ее пригласим.
Матушка Цзя села ужинать, а Фэнцзе и госпожа Ван ушли к себе. Но это к делу не относится.

На следующий день после завтрака Фэнцзе пошла к Баоюю и без обиняков заявила:
–Второй господин, тебя ждет большая радость! Отец решил тебя женить и уже выбрал счастливый день для свадьбы!
Баоюй ничего не говорил, только глядел на Фэнцзе широко раскрытыми глазами, улыбался и еле заметно кивал головой.
–Он решил женить тебя на сестрице Линь Дайюй,– продолжала Фэнцзе.– Ну как, доволен?
Баоюй расхохотался, и, глядя на него, Фэнцзе не могла понять, в здравом ли он уме. Поэтому она повторила:
–Батюшка
сказал, что женит тебя на сестрице Линь Дайюй, но лишь в том случае,
если ты поправишься. А если и дальше будешь таким же глупым, тебя вообще
не женят.
–Не я глуп, а ты!– с серьезным видом заявил Баоюй и, поднявшись, добавил: – Пойду навещу сестрицу Дайюй, надо ее успокоить!
–Сестрица
Дайюй уже все знает,– поспешила сказать Фэнцзе, удерживая его за
руку.– Она скоро станет твоей женой, и не надо к ней ходить, смущать
ее.
–А когда меня женят, мы с нею хоть раз увидимся?– спросил Баоюй.
Фэнцзе
стало смешно, но она тут же подумала: «Сижэнь не ошиблась. Стоит
упомянуть имя сестрицы Линь – и у него наступает просветление. Но если
он в здравом уме и увидит, что его женили не на барышне Линь Дайюй, то
взбесится, как затравленный тигр. Тогда его не унять!»
И, поборов волнение, Фэнцзе сказала:
–Если будешь благоразумным, увидитесь! А не будешь – она не пустит тебя к себе.
–Сердце
у меня всего одно, и я давно отдал его сестрице Линь Дайюй,– сказал
юноша.– Если она придет, то принесет его и снова вложит в мою грудь.
Слова
Баоюя показались Фэнцзе бессмысленными, она вышла из комнаты и
отправилась к матушке Цзя. Там она слово в слово повторила все, что
говорил Баоюй. Матушке Цзя было и смешно и больно.
–Я все понимаю,– сказала она.– Не нужно обращать на Баоюя внимания. Пусть Сижэнь его успокоит!
Вскоре
пришла госпожа Ван, и вместе с матушкой Цзя они отправились к тетушке
Сюэ. Сначала приличия ради справились о ее делах, потом сказали, что
давно не виделись с ней и пришли навестить.
Растроганная тетушка Сюэ подробнейшим образом рассказала, как обстоят дела с Сюэ Панем.
После чая тетушка Сюэ хотела было послать за Баочай, но Фэнцзе ее удержала:
–Не
нужно! Пусть Баочай ничего не знает. Старая госпожа просто хотела вас
навестить и кое о чем посоветоваться. Вот и пригласила к себе.
–Да, да,– закивала головой тетушка Сюэ.
Поболтав еще немного, все разошлись.
Вечером
тетушка Сюэ пришла к матушке Цзя, поклонилась, а затем отправилась
навестить госпожу Ван. Не обошлось без разговора о Ван Цзытэне, и все,
конечно, всплакнули.
–Я только что от старой госпожи,– сказала
тетушка Сюэ.– Баоюй вышел ко мне, справился о здоровье, ничего
особенного я не заметила, разве что он похудел. Зачем же говорить, что
он плох?
–Это бабушка от волнения, на самом же деле ничего
страшного нет,– поспешила вмешаться Фэнцзе.– Дело в том, что господин
Цзя Чжэн собирается ехать к новому месту службы, и старая госпожа хочет
поскорее женить Баоюя, чтобы отцу было спокойнее. Ведь неизвестно, когда
он вернется. К тому же женитьба на Баочай пойдет Баоюю на пользу,
«золотой замок» поможет ему избавиться от наваждений.
Тетушка Сюэ не возражала против этого брака, но, чтобы не вызвать недовольства Баочай, сказала:
–Я согласна, только сначала надо все обсудить и взвесить.
Тогда госпожа Ван рассказала тетушке Сюэ о плане Фэнцзе и добавила:
–Никакого
приданого пока не надо, ведь сейчас мужчин у вас в доме нет. Пусть
только Сюэ Кэ сообщит Сюэ Паню о предстоящем замужестве Баочай и скажет,
что мы постараемся его выручить.
О чувствах Баоюя госпожа Ван и словом не обмолвилась, лишь сказала:
–Чем раньше мы поженим наших детей, тем меньше будет хлопот!
В это время матушка Цзя прислала Юаньян разузнать новости.
Тетушка Сюэ боялась расстроить Баочай, но слушала и поддакивала,– иного выхода не было.
Вернувшись
к себе, Юаньян доложила матушке Цзя обо всем, что ей довелось услышать,
и матушка Цзя, очень довольная, попросила Юаньян передать тетушке Сюэ и
Баочай, чтобы они ни о чем не тревожились. Тетушка Сюэ в свою очередь
была растрогана таким вниманием старой госпожи.
Уговорились, что сватами выступят Фэнцзе и ее муж.
Все наконец разошлись, а госпожа Ван проговорила с сестрой до полуночи.
На следующий день тетушка Сюэ возвратилась домой и обо всем рассказала Баочай.
–Я уже дала согласие,– промолвила она.
Баочай слушала молча, опустив голову, и глаза ее наполнились слезами.
Тетушка
Сюэ принялась ласково утешать дочь, объяснила ей, в чем дело. Баочай
ушла к себе, а Баоцинь, не желая оставлять сестру в одиночестве,
последовала за нею.
После этого тетушка Сюэ сообщила обо всем Сюэ Кэ и наказала:
–Завтра
с утра отправляйся в путь! Прежде всего разузнай о решении высшего
начальства, а потом сообщи о замужестве Баочай. Только смотри не
задерживайся!
Сюэ Кэ вернулся через четыре дня и сказал тетушке:
–Высокие
начальники определили убийство, что совершил Сюэ Пань, как
непреднамеренное, и теперь надо готовить деньги, чтобы откупиться от
наказания. Вскоре нас об этом уведомят. Брак Баочай Сюэ Пань одобряет и
так мне сказал: «Мама совершенно права. Чем раньше это произойдет, тем
меньшими будут затраты. Пусть не ждет меня и поступает как сочтет нужным
».
Это известие обрадовало тетушку Сюэ: теперь, по крайней мере, Сюэ Пань вернется домой, да и Баочай будет пристроена.
И
хотя Баочай была не очень довольна, тетушка рассудила по-своему: «Дочь
должна повиноваться воле родителей, тем более что я уже дала согласие».
–Немедля
напиши гороскоп Баочай,– приказала она Сюэ Кэ,– отнеси второму
господину Цзя Ляню и спроси, на какой день назначена свадьба, надо
хорошенько подготовиться. Друзей и дальних родственников звать не будем,
тем более друзей Сюэ Паня – ведь ты сам говорил, какие они все негодяи.
Из близких родственников у нас только семьи Цзя и Ван. Но семья Цзя –
семья жениха, а из семьи Ван сейчас никого нет в столице. Семью Ши тоже
незачем извещать, на помолвку барышни Ши Сянъюнь они нас не звали.
Пригласим только Чжан Дэхуэя и попросим его быть распорядителем
свадебной церемонии. Он человек пожилой и прекрасно разбирается в
житейских делах.
Сюэ Кэ в точности выполнил все указания тетушки Сюэ.
А на следующий день явился Цзя Лянь. Справившись о здоровье тетушки Сюэ, он сказал:
–Хочу
сообщить вам, что свадебный обряд назначен на завтра, это самый
счастливый день. Только прошу вас, тетушка, не взыщите, если что не так.
Он
преподнес тетушке Сюэ письменное извещение о свадьбе. Тетушка
произнесла в ответ несколько вежливых фраз, после чего Цзя Лянь поспешил
откланяться и, возвратившись домой, рассказал о своем визите Цзя Чжэну.
–Доложи
обо всем старой госпоже!– приказал Цзя Чжэн.– Поскольку мы не
приглашаем родственников и друзей, церемония должна пройти тихо, без
шума. Подарки, приличествующие случаю, пусть подберет старая госпожа,
мне об этом докладывать незачем!
Цзя Лянь почтительно поддакнул и отправился к старой госпоже.
Между
тем госпожа Ван велела Фэнцзе приготовить свадебные подарки и показать
матушке Цзя, а также распорядилась предупредить Баоюя, чтобы готовился к
свадьбе.
–Странно!– захихикал Баоюй.– Сначала отсюда посылали
вещи в сад, потом из сада сюда… Свои посылают, свои же и принимают!
Зачем – непонятно.
При этих словах матушка Цзя и госпожа Ван не могли скрыть своей радости.
–Все уверяют, будто он поглупел!– говорили они.– Но разве мог бы он в этом случае рассуждать столь разумно?
С трудом сдерживая улыбку, Юаньян принялась показывать матушке Цзя вещь за вещью.
–Это
– золотые ожерелья,– говорила она,– их всего восемьдесят штук. Вот
сорок кусков шелка с узорами из драконов, и еще сто двадцать кусков
шелка и атласа, все разных цветов. Тут сто двадцать смен одежды для
четырех сезонов года и деньги на вино и угощение.
Тщательно осмотрев каждую вещь, матушка Цзя осталась довольна и сказала Фэнцзе:
–Пойди
скажи тетушке Сюэ, что эта церемония не в счет. Свадьбу по всем
правилам мы устроим после возвращения Сюэ Паня. А сейчас пусть шьют для
Баочай платья. Одеяла для новобрачных мы сделаем сами.
Фэнцзе вместо себя послала Цзя Ляня к тетушке Сюэ, а сама позвала Чжоу Жуя и Ванъэра и предупредила:
–Через
главные ворота ничего не выносите! Только через боковую калитку. Я
пойду с вами. Калитка эта далеко от павильона Реки Сяосян, но если даже
кто-нибудь увидит, прикажем, чтобы не болтали.
Слуги взяли подарки и вышли.
Баоюй
был уверен, что женят его на Дайюй, и, конечно же, радовался. Хандры
как не бывало. Только в речах еще угадывалось безумие.
Служанки и
слуги носили ему показывать подарки, но ни словом не обмолвились, от
кого они и кому предназначаются, хотя все прекрасно знали. Фэнцзе
строго-настрого приказала им держать язык за зубами.

Но вернемся к Дайюй. День ото дня ей становилось хуже, никакие лекарства не помогали.
Цзыцзюань всячески ее утешала:
–Раз
уж дело приняло такой оборот, я не могу молчать. Мы, барышня, знаем
ваше заветное желание. Но вы не волнуйтесь, Баоюй болен, кто же теперь
его станет женить? Не слушайте сплетен, успокойтесь, поберегите себя!
В ответ Дайюй лишь тихо смеялась и по-прежнему кашляла кровью.
Цзыцзюань
понимала, что Дайюй недолго протянет, что утешать ее бесполезно, но
каждый день рассказывала Юаньян о состоянии девушки, надеясь, что та
передаст матушке Цзя, но Юаньян не передавала, она видела, что старая
госпожа охладела к внучке, и предпочитала молчать. Да и до того ли было
матушке Цзя? Она думала лишь о предстоящей свадьбе, а о Дайюй не
вспоминала, разве что приглашала врача.
Дайюй всегда посещали во
время болезни, и она удивлялась, почему сейчас никто не приходит. Только
Цзыцзюань возле нее хлопотала, хотя ни на что не надеялась.
–Сестра,–
обратилась как-то Дайюй к служанке, собрав последние силы,– ты моя
самая близкая подруга! И хотя служишь мне всего несколько лет, я
отношусь к тебе как к родной…
Дайюй задохнулась, у Цзыцзюань комок подступил к горлу, и она заплакала в голос.
Через некоторое время Дайюй снова заговорила:
–Сестрица Цзыцзюань! Подними меня! Что пользы лежать!
–Барышня, ведь вы не одеты,– отвечала девушка.– И можете простудиться.
Дайюй
закрыла глаза, попыталась приподняться. Цзыцзюань и Сюэянь помогли ей,
подложив под бока и спину подушки, а сами встали по сторонам.
Но, едва сев, Дайюй сразу ощутила резкую боль и судорожно вцепилась в подушки, затем позвала Сюэянь, сказала:
–Моя тетрадь… – и снова стала задыхаться.
Сюэянь
догадалась, что Дайюй имеет в виду стихи, которые недавно исправляла.
Быстро разыскала тетрадь, подала ее барышне. Дайюй кивнула, затем
глазами указала на ящик. Сюэянь не поняла. Дайюй разволновалась,
округлила глаза, закашлялась, и ее стало рвать кровью.
Сюэянь дала
Дайюй прополоскать рот, а Цзыцзюань осторожно вытерла ей губы
платочком. Дайюй взяла платочек и снова указала в направлении ящика.
Потом опять стала задыхаться и закрыла глаза.
–Полежите спокойно, барышня,– уговаривала ее Цзыцзюань.
Дайюй
покачала головой. Цзыцзюань подумала, что она просит платок, и велела
Сюэянь достать его из ящика. Та подала белый шелковый платок, однако
Дайюй оттолкнула ее руку и с трудом проговорила:
–На котором написаны иероглифы!..
Только
сейчас Цзыцзюань поняла, что барышня просит тот самый старый головной
платок, на котором были написаны стихи, и приказала Сюэянь немедленно
разыскать его и подать Дайюй.
–Отдохните, барышня,– упрашивала она Дайюй.– Зачем себя изводить? Потом посмотрите стихи, когда поправитесь!
Не обращая на нее внимания, Дайюй хотела разорвать платок, но не хватило сил.
Цзыцзюань догадалась, что барышня сердится на Баоюя, но не решилась заводить о нем речь и только произнесла:
–Эх, барышня, опять вы расстроились!
Дайюй
опустила голову, сунула платок в рукав, велела зажечь лампу. Пристально
на нее посмотрела, отдышалась немного и, наконец, вымолвила:
–Разожгите жаровню…
Цзыцзюань решила, что Дайюй холодно, и сказала:
–Вы бы лучше легли, барышня, а я вас потеплее укрою. А то дым пойдет, и вам станет хуже.
Дайюй
покачала головой. Сюэянь разожгла жаровню, поставила на пол. Дайюй
потребовала, чтобы жаровню перенесли на кан. Сюэянь выполнила ее
желание.
Дайюй попыталась подвинуться ближе к жаровне, Цзыцзюань
помогла ей. Тогда Дайюй вытащила из рукава платок и бросила его на
пылающие уголья. Цзыцзюань испугалась, хотела выхватить платок из огня,
но руки не слушались.
Сюэянь в это время в комнате не было,– она вышла за подставкой для жаровни.
–Барышня!– с упреком произнесла Цзыцзюань.– Что же вы натворили?!
Дайюй,
будто не слыша, взяла тетрадь со стихами и тоже бросила в огонь.
Цзыцзюань дважды пыталась отнять ее, но безуспешно. Девушка растерялась,
не зная, что делать.
Но тут на пороге появилась Сюэянь, кинулась к жаровне и, обжигая руки, вытащила из огня уже наполовину сгоревшую тетрадь.
Дайюй
закрыла глаза, словно не желала больше видеть Цзыцзюань. Тогда
Цзыцзюань попросила Сюэянь помочь ей уложить барышню. Сердце ее бешено
колотилось. Надо бы позвать кого-нибудь на помощь, но как тревожить
людей в столь позднее время? А не позовешь и случится несчастье,
придется потом ответ держать. Всю ночь девушки провели в тревоге.
Наутро
Дайюй стала еще слабее. После завтрака приступы кашля возобновились,
опять появилась тошнота. Цзыцзюань оставила больную на попечение Сюэянь,
а сама отправилась к матушке Цзя.
Но там словно все вымерло;
девушка не встретила никого, кроме нескольких старых мамок да
девочек-служанок для черной работы, которых оставили присматривать за
комнатами.
–А старая госпожа где?– осведомилась Цзыцзюань.
–Не знаем,– последовал ответ.
Цзыцзюань удивилась и направилась в комнаты Баоюя. Но и там никого не нашла.
Спросила служанок, те сказали, что им ничего не известно. Тут только Цзыцзюань догадалась, в чем дело.
«До
чего черствые, безжалостные люди»,– с горечью подумала девушка,
вспомнив о том, что последние дни никто не навещал Дайюй. Расстроенная,
она вышла.
«Надо бы пойти к Баоюю справиться о здоровье,– пришла в
голову мысль.– Но как он примет меня?! Когда-то я над ним подшутила, и
он заболел от волнения. Что же будет сейчас? Нечего и говорить! Сердца у
мужчин холодны как лед».
Занятая своими мыслями, Цзыцзюань брела
наугад, пока не очутилась у двора Наслаждения пурпуром. Ворота заперты,
во дворе – ни души. Тут девушка вспомнила: «Ведь Баоюй женится, и для
новобрачных приготовили новые покои! Но где они?»
Вдруг она заметила Моюя, мальчика-слугу Баоюя, и окликнула его.
–Ты зачем пришла, сестрица?– спросил Моюй.
–Слышала,
что второй господин Баоюй женится, и пришла посмотреть на его
свадьбу,– отвечала Цзыцзюань.– А она, оказывается, не здесь! Я даже не
знаю, когда состоится брачная церемония!
–Я тебе скажу, только
смотри ничего не говори сестре Сюэянь!– шепнул Моюй.– Господа не
велели вам об этом рассказывать! Брачная церемония нынче вечером. Для
этого случая господину Цзя Ляню велено было приготовить отдельный дом.
Может быть, у тебя есть ко мне дело, сестра?
–Нет, ничего,– отвечала Цзыцзюань.– Иди!
Моюй убежал.
Цзыцзюань тупо глядела ему вслед, потом вспомнила об умирающей Дайюй и залилась слезами.
–Баоюй,–
процедила она сквозь зубы,– она скоро умрет и не будет служить тебе
живым укором! Но я-то жива! Как ты будешь смотреть мне в глаза?
Судорожно всхлипывая, она побежала домой и там увидела, что из-за ворот украдкой выглядывают две служанки.
–Сестра Цзыцзюань пришла!– крикнула одна из них.
Цзыцзюань поняла, что дело плохо, сделала девочкам знак не шуметь и вошла в дом.
Лихорадочный румянец пылал на щеках Дайюй. Цзыцзюань велела позвать няньку Дайюй – тетку Ван.
Та глянула на свою воспитанницу и в отчаянии заплакала.
А
Цзыцзюань так на нее надеялась! Но тетка Ван оказалась совершенно
беспомощной и стояла в полной растерянности. Тут Цзыцзюань осенило: «Вот
за кем надо послать!» Как бы вы думали, за кем? Ну конечно же за Ли
Вань. Цзыцзюань знала, что Ли Вань живет затворницей и на свадьбу вряд
ли пойдет. Веселье и шум ее не прельщали. К тому же она была главной
распорядительницей в саду.
Когда пришла служанка, Ли Вань выправляла стихи, недавно написанные Цзя Ланем.
–Старшая госпожа, барышня Линь совсем плоха!– доложила служанка.– Там все плачут.
Ли Вань, ни о чем не спрашивая, поспешила к Дайюй. Суюнь и Биюэ побежали следом за нею.
Обливаясь
слезами, Ли Вань думала: «Дайюй была самой красивой среди сестер и
самой талантливой. Не уступала Су Э и Циннюй! И вот, совсем юной, ей
суждено стать „обитательницей Бэймана“[58].
А Фэнцзе, будто нарочно, вздумала, как говорится, «украсть балку и
подменить колонну». Как же ей после этого являться в павильон Реки
Сяосян и утешать девочку! Бедняжка Дайюй, жаль мне ее!»
С этими печальными мыслями Ли Вань подошла к воротам павильона Реки Сяосян. Там царила тишина, и Ли Вань забеспокоилась:
–Наверное, Дайюй умерла и ее уже оплакали. Но приготовили ли саван и погребальные украшения?
Ли Вань поспешила в комнату. Ее увидела девочка-служанка и закричала:
–Старшая госпожа пришла!
Из комнаты выбежала Цзыцзюань и столкнулась с Ли Вань.
–Ну что?– спросила Ли Вань.
Цзыцзюань
хотела ответить, но комок подступил к горлу, из глаз покатились крупные
слезы-жемчужины, и она молча указала рукой на Дайюй.
Охваченная
смятением и скорбью, Ли Вань приблизилась к постели. Дайюй была так
слаба, что не могла говорить. Ли Вань дважды окликнула ее. Дайюй
приоткрыла глаза, они были сухими, шевельнула губами, но не проронила ни
звука.
Ли Вань обернулась и, не увидев Цзыцзюань, спросила, где она.
–В прихожей,– отвечала Сюэянь.
Ли Вань вышла. Цзыцзюань лежала ничком и рыдала. Глаза ее были закрыты. Шелковое одеяло намокло от слез.
Ли Вань окликнула девушку. Она открыла глаза, приподнялась на постели.
–Глупышка!–
ласково сказала Ли Вань.– Сейчас не время плакать! Почему не
приготовили саван для барышни и не переодели ее? Неужели она уйдет из
нашего мира такой же голой, как явилась сюда?
Цзыцзюань еще громче заплакала. Ли Вань, сдерживая волнение, похлопывала девушку по плечу и, утирая слезы, утешала ее:
–Милое
дитя! Своими слезами ты меня еще больше расстраиваешь! Скорее приготовь
необходимые вещи! Главное – все сделать вовремя!
Кто-то
стремительно вбежал в комнату. От неожиданности Ли Вань вздрогнула и тут
увидела, что это Пинъэр. Оглядев всех, девушка не на шутку
перепугалась.
–Ты зачем здесь?– спросила Ли Вань.– Почему не с госпожами?
В это время на пороге появилась жена Линь Чжисяо.
–Моя
госпожа очень беспокоится о барышне Линь Дайюй,– промолвила Пинъэр,– и
велела мне присмотреть за ней. Но раз уж вы здесь, моя госпожа может
спокойно заниматься своими делами.
Ли Вань кивнула.
–Я хочу
взглянуть на барышню Линь,– сказала Пинъэр и прошла во внутреннюю
комнату. Стоило ей увидеть Дайюй, как из глаз полились слезы.
Ли Вань тем временем говорила жене Линь Чжисяо:
–Ты
пришла как раз кстати! Вели экономкам все приготовить для похорон
барышни Линь Дайюй! А потом мне доложишь, к госпожам ходить незачем!
Жена Линь Чжисяо поддакнула, но с места не двинулась.
–Хочешь что-то сказать?– спросила Ли Вань.
Женщина замялась, а после произнесла:
–Вторая госпожа Фэнцзе только что разговаривала со старой госпожой, им на некоторое время нужна барышня Цзыцзюань.
–Тетушка
Линь!– вскричала Цзыцзюань, не дожидаясь, пока Ли Вань ответит.–
Прошу вас, оставьте нас в покое!.. Когда умрет барышня, мы, разумеется,
перейдем в ваше распоряжение и тогда все, что нужно…
Цзыцзюань смутилась, умолкла, а потом, как бы извиняясь, договорила:
–А сейчас мы не отходим от барышни. Она все время меня зовет.
–В
самом деле! Видимо, в прежней жизни барышня Линь самой судьбой была
связана с этой девочкой. Она ее ни на минуту не отпускает,– подтвердила
Ли Вань.– А вот к Сюэянь барышня равнодушна, хотя и привезла ее с
собой.
Если возражение Цзыцзюань не возымело действия на жену Линь
Чжисяо, то слова Ли Вань ее озадачили, и она не знала, что отвечать.
Глядя на Цзыцзюань, которая рыдала, как плакальщица на похоронах, жена
Линь Чжисяо с усмешкой промолвила:
–Болтовню барышни Цзыцзюань
можно не принимать всерьез, но как я доложу старой госпоже о том, что
сказали вы? Да и как заикнуться об этом второй госпоже Фэнцзе?!
В это время из внутренней комнаты, утирая слезы, вышла Пинъэр и, услышав последние слова жены Линь Чжисяо, спросила:
–О чем это вы боитесь заикнуться второй госпоже?
Линь Чжисяо ответила. Пинъэр подумала и сказала:
–Но ведь можно послать Сюэянь.
–Думаешь, можно?– усомнилась Ли Вань.
Пинъэр что-то шепнула Ли Вань на ухо.
Ли Вань кивнула и сказала:
–И в самом деле, пусть идет Сюэянь.
–Барышня Сюэянь?– удивленно спросила жена Линь Чжисяо, оборачиваясь к Пинъэр.
–А почему бы и нет? Не все ли равно, она или Цзыцзюань!– промолвила Пинъэр.
–В
таком случае пусть немедля идет со мной,– сказала жена Линь Чжисяо.–
Мне нужно доложить старой госпоже и второй госпоже Фэнцзе, что Цзыцзюань
заменили на Сюэянь. А поскольку придумали это старшая госпожа Ли Вань и
вы, барышня, надеюсь, вы объясните второй госпоже, что я ни при чем.
–Хороша!– воскликнула Ли Вань.– Жизнь прожила, а боишься взять на себя такой пустяк!
–Да
не боюсь я,– улыбнулась жена Линь Чжисяо.– Но это приказ старшей
госпожи и второй госпожи Фэнцзе, и тут не поймешь, почему они хотят
сделать что-либо так, а не иначе. Поэтому я и вынуждена сослаться на вас
и барышню Пинъэр.
Пинъэр между тем позвала Сюэянь.
Надо
сказать, что в последнее время Дайюй почти не пользовалась услугами
Сюэянь, считая ее нерасторопной и глупой, и Сюэянь охладела к барышне.
Поэтому она не возразила ни слова и стала собираться.
Пинъэр
велела девочке надеть новое платье и следовать за женой Линь Чжисяо.
Сама же она поговорила еще немного с Ли Вань и тоже собралась уходить.
Ли Вань велела ей напомнить жене Линь Чжисяо, чтобы та попросила мужа
сделать необходимые приготовления к похоронам Дайюй.
Выйдя из дому, Пинъэр за поворотом дорожки увидела жену Линь Чжисяо и Сюэянь и окликнула их.
–Девочку
отведу я,– сказала она жене Линь Чжисяо,– а ты передай мужу, чтобы
приготовил все необходимое для похорон барышни Линь. Я сама доложу
второй госпоже Фэнцзе.
Жена Линь Чжисяо не возражала и пошла к
себе, а Пинъэр отвела Сюэянь в дом, приготовленный для новобрачных, и
объяснила, почему вместо Цзыцзюань пришла Сюэянь.
Когда Сюэянь
увидела приготовления к свадьбе, она вспомнила о своей барышне и сердце
сжалось от боли, но при матушке Цзя и Фэнцзе она не решалась показывать
свое горе.
«И зачем только я им понадобилась?– думала Сюэянь.–
Впрочем, посмотрим. Прежде Баоюй был неразлучен с моей барышней, но
теперь они перестали видеться, и я не знаю, болен он или притворяется.
Может быть, чтобы не рассердить барышню, он нарочно сказал, будто утерял
свою яшму, и прикидывается сумасшедшим, надеясь, что барышня охладеет к
нему, и он сможет спокойно жениться на барышне Баочай. Погляжу, что он
будет делать при мне! Неужели опять станет строить из себя дурака?»
Сюэянь тихонько пробралась к дверям комнаты, где был Баоюй, и заглянула внутрь.
Надо
сказать, что здоровье юноши теперь с каждым днем улучшалось. Блаженство
наполнило душу, когда он узнал, что его женят на Дайюй. Разум
прояснился, только прежней проницательности не было, и Фэнцзе решила,
что его легко обмануть. Баоюй с нетерпением ждал встречи с Дайюй, и
когда ему сообщили, что нынче свадьба, радости его не было предела. Хоть
временами его речь и казалась бессвязной, в общем он производил
впечатление здорового человека. Поэтому Сюэянь рассердилась на Баоюя, ей
стало обидно за свою барышню, и она поспешила скрыться. Сюэянь не
знала, что творится в душе юноши.

Между тем Баоюй
облачился во все новое и пошел в комнату госпожи Ван. Глядя на
хлопочущих госпожу Ю и Фэнцзе, он с нетерпением дожидался счастливого
часа.
–Сестрица Линь прибудет сюда из сада?– то и дело спрашивал он Сижэнь.– Все давно в хлопотах, а ее до сих пор нет.
–Ждут, когда наступит счастливый час,– отвечала Сижэнь.
Потом он услышал, как Фэнцзе сказала госпоже Ван:
–У
нас траур, и приглашать музыкантов нельзя. Но совершить церемонию
поклонения Небу и Земле без музыки – значит нарушить обычай. Поэтому я
созвала женщин, которые живут у нас в доме и когда-то учились музыке и
актерскому искусству,– пусть сыграют. Это оживит праздник.
–Да, да, конечно,– кивнула госпожа Ван.
Вскоре
в ворота под нежные звуки музыки внесли большой паланкин. Впереди шли
люди, держа в руках двенадцать пар фонарей. Все выглядело необычайно
торжественно и красиво.
Распорядитель брачной церемонии попросил
невесту выйти из паланкина. Лица ее Баоюй не видел, оно было скрыто
покрывалом, и сваха, одетая во все красное, поддерживала ее под руку.
С другой стороны ее держала под руку… Сюэянь!..
«Почему
не Цзыцзюань?– мелькнуло в голове Баоюя, но он тут же подумал: – Да
ведь Сюэянь сестрица привезла из дома, и потому она должна быть на
свадьбе».
В общем, появление Сюэянь обрадовало его не меньше, чем если бы он увидел саму Дайюй.
Началась
брачная церемония. Новобрачные поклонились Небу и Земле, затем отвесили
четыре поклона матушке Цзя, потом Цзя Чжэну и госпоже Ван. После
церемонии новобрачных проводили в отведенные для них покои. О том, как
молодых усадили под полог, осыпали зерном, и об остальных обрядах,
которые свято чтили в семье Цзя из поколения в поколение, мы
рассказывать подробно не будем.

Свадьба была устроена по
желанию матушки Цзя, и Цзя Чжэн ни во что не вмешивался – он верил, что
женитьба поможет Баоюю выздороветь, и сегодня убедился в том, что
надежды его оправдались. Баоюй выглядел совершенно нормальным.
Но
вот настал момент, когда жених должен был снять покрывало с невесты.
Фэнцзе приняла все меры предосторожности, даже пригласила матушку Цзя и
госпожу Ван, чтобы лично наблюдали за церемонией.
Баоюй подошел к невесте, спросил:
–Сестрица,
ты выздоровела? Как давно мы с тобой не виделись! Зачем тебя так
закутали?– И он протянул руку, собираясь поднять покрывало. От волнения
у матушки Цзя выступил холодный пот.
«Нельзя поступать опрометчиво,– подумал тут Баоюй,– сестрица Дайюй может рассердиться…»
Постояв
в нерешительности, он все же собрался с духом и приподнял покрывало.
Сваха взяла покрывало и удалилась, а на месте Сюэянь появилась Инъэр.
Баоюй был ошеломлен – перед ним сидела Баочай. Он протер глаза, поднял фонарь, пригляделся. Сомнений нет – это Баочай!
В
роскошном одеянии, стройная и изящная, с пышной прической, она сидела
потупив глаза и затаив дыхание. Она была хороша, как лотос, поникший под
тяжестью росы, прелестна, словно цветок абрикоса в легкой дымке.
Больше
всего поразило Баоюя то, что на месте Сюэянь рядом с невестой стояла
Инъэр. Все происходящее казалось юноше кошмарным сном. К нему подбежали
служанки, усадили, взяли из рук у него фонарь. Баоюй тупо смотрел в одну
точку, не произнося ни слова. Матушка Цзя опасалась, как бы юноше не
стало хуже, и окликнула его, стараясь отвлечь от мрачных мыслей.
Фэнцзе и госпожа Ю поспешили увести Баоюя во внутренние покои. Баочай, тоже подавленная, все время молчала.
Баоюй, словно очнувшись, тихонько подозвал Сижэнь и спросил:
–Где я? Не сон ли все это?
–У тебя нынче счастливый день,– отвечала девушка.– Какой же это сон? Не болтай глупостей! Отец услышит!
–А что за красавица сидит там в комнате?– с опаской осведомился Баоюй, указывая пальцем на дверь.
Сижэнь зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться, и после длительной паузы ответила:
–Это – твоя жена, теперь ее надо называть второй госпожой.
Служанки отвернулись, стараясь скрыть улыбки.
–Ну и дура же ты!– вспылил Баоюй.– Ты мне скажи, кто она, эта «вторая госпожа»?
–Барышня Баочай.
–А барышня Дайюй?
–Отец решил женить тебя на барышне Баочай,– проговорила Сижэнь,– а ты болтаешь о барышне Дайюй.
–Но
ведь здесь только что была барышня Дайюй, а с нею – Сюэянь, я видел ее
собственными глазами,– не унимался Баоюй.– А ты говоришь, барышни
Дайюй здесь нет… Вы что, шутить со мной вздумали?!
–Хватит болтать! Услышит барышня Баочай, обидится,– шепнула на ухо юноше Сижэнь.– И бабушка на тебя будет сердиться!
В
голове Баоюя снова все перепуталось, события нынешней ночи повергли его
в смятение, и он стал громко требовать, чтобы тотчас же привели Линь
Дайюй. Никакие уговоры не помогали. Баоюй ничего не соображал, тем более
что говорили все тихо, опасаясь, как бы не услышала Баочай.
Поняв,
что у Баоюя новый приступ болезни, матушка Цзя приказала воскурить
благовония для успокоения его души, а самого его отвести спать.
В доме наступила мертвая тишина.
Через
некоторое время Баоюй забылся тяжелым сном, а матушка Цзя, немного
успокоившись, решила посмотреть, что будет утром. Она лишь попросила
Фэнцзе убедить Баочай лечь отдохнуть.
Баочай, напустив на себя равнодушный вид, как была, в платье, легла на постель.
Цзя
Чжэну не положено было входить в покои новобрачных. Он не представлял
себе, что там происходит, и только радовался, что церемония уже позади.
Следующий день был счастливым для отъезда, и Цзя Чжэну предстояло
отправиться в путь. Поэтому он решил лечь спать – ведь с утра надо было
попрощаться со всеми и принять пожелания счастливого пути.
Матушка Цзя, увидев, что Баоюй уснул, возвратилась к себе.
Едва
встав наутро с постели, Цзя Чжэн первым долгом совершил поклонение в
кумирне предков, после чего пришел прощаться с матушкой Цзя.
–Я
уезжаю в дальние края,– сказал он,– и прежде всего хотел бы попросить
вас, матушка, заботиться о своем здоровье. Обо мне не беспокойтесь – как
только прибуду к месту службы, сразу пришлю письмо и поклон. Баоюя вы
женили по своему желанию, так не оставляйте мальчика советами и
наставлениями!
Чтобы Цзя Чжэн в пути не беспокоился, матушка Цзя скрыла от него новый приступ болезни Баоюя, только сказала:
–Вообще
говоря, Баоюю следовало бы тебя проводить. Однако он еще не оправился
от болезни, к тому же накануне утомился, да и вообще может схватить
простуду. Вот я и спрашиваю тебя: если хочешь, я велю ему тебя
проводить, но если он тебе дорог, пусть просто поклонится тебе на
прощание.
–Зачем ему меня провожать?– возразил Цзя Чжэн.– Пусть
лучше по-настоящему примется за учебу, это и будет для меня радостью.
Слова сына успокоили матушку Цзя, она велела Цзя Чжэну сесть, а сама позвала Юаньян и приказала:
–Позови Баоюя, и пусть с ним придет Сижэнь…
Юаньян
ушла, и через некоторое время явился Баоюй. Он был ко всему безучастен и
поклонился отцу, лишь когда напомнили. Однако все радовались, что ведет
он себя как будто нормально и не огорчает Цзя Чжэна.
Цзя Чжэн дал
сыну несколько наставлений, после чего велел служанкам увести его, а
сам отправился в покои госпожи Ван и настоятельно ей советовал поучать
сына.
–Ни в коем случае не позволяй ему своевольничать,– говорил
он.– В будущем году состоятся провинциальные экзамены, он непременно
должен принять в них участие.
Госпожа Ван внимательно выслушала
мужа, ни в чем ему не переча, когда же Цзя Чжэн умолк, приказала
привести Баочай, чтобы та поклонилась свекру и совершила церемонии,
положенные молодой жене во время проводов родных.
Родственники по
женской линии проводили Цзя Чжэна до ворот и возвратились домой. Цзя
Чжэнь и другие младшие родственники по мужской линии проводили Цзя Чжэна
до первой станции в десяти ли от города и после прощального пира
расстались с ним.
О том, как Цзя Чжэн совершал путь к месту
службы, мы рассказывать не будем. Что же до Баоюя, то он с этих пор
окончательно лишился рассудка и перестал есть.
Если хотите узнать о дальнейшей судьбе юноши, прочтите следующую главу.

{mospagebreak }
Глава девяносто восьмая


Душа многострадальной Пурпурной жемчужины возвращается на небо Избавления от печалей;
слезы больного душой чудесного камня орошают землю Томления в разлуке

После
отъезда отца Баоюй ощутил слабость, голова закружилась, и он впал в
забытье. Каких только докторов к нему не приглашали, каких лекарств не
прописывали – все тщетно. Он никого не узнавал; если его поднимали с
постели, послушно садился. И тогда казалось, что он здоров.
На
девятый день после брачной церемонии по обычаю полагалось навестить
тетушку Сюэ. Не сделать этого – она оскорбится. Но как быть с Баоюем?
Рассказать, что его обманули? Но и так уже из-за этого он заболел. А
Баочай? Какие слова ей говорить в утешение? Уж лучше бы тетушка Сюэ сама
к ним пришла.
Поразмыслив, матушка Цзя решила посоветоваться с госпожой Ван и Фэнцзе.
–По-моему,–
сказала она,– Баоюя и Баочай можно отнести в паланкинах к тетушке Сюэ.
Вреда Баоюю от этого никакого не будет. А потом тетушку Сюэ пригласить к
нам, пусть утешит Баочай, заодно посоветуемся, как вылечить Баоюя.
Госпожа Ван поддакнула и велела приготовить все необходимое.
Баочай
не смела ослушаться старших, а Баоюй делал все, что ему велели, как
заводной. Баочай хорошо понимала, от чего заболел Баоюй, досадовала на
мать за столь опрометчивый шаг, но молчала – теперь уже ничего не
изменишь.
Видя, в каком состоянии Баоюй, тетушка Сюэ раскаивалась, что дала согласие на брак.
Родные с ног сбились, приглашая самых знаменитых врачей, но никто не мог определить причину болезни.
Но
вот за городом, в старой полуразрушенной кумирне, нашли бедного лекаря
по фамилии Би, по прозвищу Чжиань. Он осмотрел больного и заявил, что
причина болезни кроется в быстрой смене настроений – от радости к горю,
что усугубляется нерегулярным приемом пищи. Все это и привело к застою
крови.
Лекарь приготовил лекарство, под вечер Баоюй принял его, к концу второй стражи понемногу пришел в себя и попросил пить.
Лишь после этого матушка Цзя и госпожа Ван успокоились, и матушка Цзя повела тетушку Сюэ и Баочай к себе отдыхать.
Баоюй был уверен, что долго не проживет, и когда все разошлись, схватил за руку Сижэнь и, еле сдерживая рыдания, проговорил:
–Скажи,
каким образом попала сюда сестра Баочай? Я хорошо помню, что батюшка
выбрал мне в жены сестрицу Дайюй! Зачем же сестра Баочай ее прогнала? Я
сам хотел ее об этом спросить, но побоялся. Слышишь, как плачет сестрица
Линь?
–Барышня Линь больна,– заметила Сижэнь, не решаясь сказать Баоюю правду.
–В
таком случае я пойду к ней,– заявил юноша, порываясь встать с постели.
Но не хватило сил, уже несколько дней он не прикасался к пище.– Я
скоро умру!– обливаясь слезами, проговорил Баоюй.– И сестрица Дайюй
тоже. Поэтому передай бабушке мое заветное желание: поместить нас в одну
комнату, чтобы мы могли умереть вместе. И гробы наши пусть стоят рядом.
Если же суждено нам остаться в живых, пусть лечат нас вместе. Ради
нашей с тобой многолетней дружбы сделай то, о чем я прошу, не обмани
меня!
Эти слова взволновали Сижэнь, причинили ей боль.
В этот момент в комнату вошли Баочай и Инъэр. Баочай слышала последние слова Баоюя и строго сказала:
–Вместо
того чтобы печься о своем здоровье, ты занимаешься болтовней! Старая
госпожа всю душу в тебя вложила. Сколько страдала, как заботилась о
тебе! Ей за восемьдесят. А ты бы хоть раз ее порадовал! Тогда она знала
бы, что все это не напрасно. О матушке твоей я уж не говорю! Всю кровь
своего сердца она тебе отдала. Воспитывала, растила. Каково будет ей,
если ты умрешь в начале жизненного пути, оставив ее на старости лет без
всякой опоры?.. Как бы ни была несчастна моя судьба, я сделаю все, чтобы
ты выжил! Подумай над моими словами, и ты поймешь, что и Небо этого не
допустит. Лежи спокойно, пройдет наваждение, наступит гармония сил света
и тьмы, и, я уверена, ты поправишься!
Баоюй молча выслушал Баочай и вдруг засмеялся.
–Мы так давно с тобой не беседовали! Никак не пойму, кому ты это все говоришь?
–Скажу тебе правду,– призналась Баочай.– Сестрица Линь умерла в один из тех дней, когда ты лежал без сознания!
–Умерла?!– вскричал Баоюй, привстав на постели.– Не может быть!
–Да,
умерла!– повторила Баочай.– Неужто я стала бы лгать, желая навлечь на
нее несчастье?! Старая госпожа и твоя мать, зная, как вы были дружны,
не стали тебе об этом рассказывать, опасаясь, как бы ты не лишил себя
жизни!
Из груди Баоюя вырвался горестный вопль, и он ничком упал на кровать. В глазах потемнело, мысли путались…
Неожиданно он увидел, что попал в какое-то незнакомое место. Неподалеку брел человек, и Баоюй ему крикнул:
–Позвольте спросить, где я нахожусь?
–На
дороге, ведущей в загробное судилище,– последовал ответ.– Зачем ты
сюда явился? Годы твоего земного существования еще не истекли!
–Я узнал о смерти моей близкой подруги и пришел ее навестить,– отвечал Баоюй,– но сбился с дороги.
–Кто она, твоя подруга?– спросил человек.
–Линь Дайюй из Гусу.
–Линь
Дайюй при жизни не была такой, как все люди,– с холодной усмешкой
проговорил человек,– а после смерти не уподобилась остальным духам. У
нее нет душ[59],
как же ты можешь ее навестить? У всякого человека душа разума и душа
тела в полной гармонии. Они сливаются перед его рождением и разлучаются
после смерти. Простого смертного и то не отыщешь в загробном мире, что
же говорить о Линь Дайюй?! Уходи-ка ты отсюда побыстрее!
Эти слова повергли Баоюя в смятение, он долго стоял, озадаченно глядя перед собой, а затем промолвил, набравшись смелости:
–Если вы говорите, что после смерти душа исчезает, зачем тогда загробное судилище?
–Загробное
судилище лишь для тех, кто считает, что оно существует,– усмехнулся
человек.– Мысль о нем предостерегает людей от грехов. Недаром говорят,
что Небо гневается на людей за их глупость: если они нарушают свой долг и
правила поведения; если лишают себя жизни до истечения положенного им
срока; если предаются разврату, творят зло и губят себя без причины. Вот
и ты сейчас губишь себя, разыскивая Дайюй. Она удалилась в «область
Небесных грез, мира Великой пустоты», и если ты хочешь увидеть ее,
сделай все, чтобы излечиться. Лишь в этом случае в назначенное время вы
сможете встретиться. Если же ты будешь жить не по правилам и покончишь с
собой, попадешь в загробное судилище, где встретишься только с родными.
О Дайюй не мечтай!
Сказав это, человек вынул из рукава камень и с силой бросил в грудь Баоюя.
Баоюй
испугался, ему захотелось поскорее вернуться домой, и было досадно, что
он сбился с пути. Так он и стоял, переминаясь с ноги на ногу, когда
вдруг услышал, что его кто-то зовет. Открыв глаза, Баоюй увидел перед
собой матушку Цзя, госпожу Ван, Баочай и Сижэнь. Они звали его,
заливаясь слезами.
Баоюй бросил взгляд на красный фонарь на столе,
на луну, ярко светившую в окно, и на душе стало легко и спокойно. Он
вспомнил случившееся и понял, что это сон. Все его тело покрылось
холодным потом, из груди вырвался тяжелый вздох.
Баочай была
уверена, что Баоюй болеет из-за Дайюй, а не из-за утерянной яшмы, и,
несмотря на все запреты, рассказала юноше о ее кончине. Пусть сразу
переживет все несчастья, думала девушка, может быть, тогда к нему
возвратится рассудок, и легче будет его лечить.
Матушка Цзя, не
догадываясь о намерениях Баочай, считала поступок ее опрометчивым, и
лишь когда Баоюй очнулся, перестала волноваться и велела пригласить
лекаря, чтобы еще раз осмотрел больного.
Доктор проверил пульс и вскричал:
–Удивительно!
Пульс стал глубоким и спокойным, а подавленность прошла. Пусть завтра
примет успокаивающее, и, надо надеяться, дело пойдет на поправку.
После ухода доктора все разошлись успокоенные.
Сижэнь считала, что лучше бы Баоюю ни о чем не знать, и сердилась на Баочай, но выражать недовольство вслух не осмеливалась.
–Вы слишком поторопились, барышня!– говорила Инъэр, на что Баочай отвечала:
–Ничего ты не смыслишь! Я знаю, что делаю!
Баочай, как уже говорилось выше, считала, что сильное потрясение пойдет ему лишь на пользу.
И
вот настал день, когда Баоюй проснулся совершенно здоровым. Только
воспоминания о Дайюй выводили его из состояния равновесия.
Сижэнь как могла утешала его:
–Барышня
Баочай ласкова и добра, потому отец и выбрал ее, а не барышню Линь. К
тому же барышня Линь тяжело болела и в любой момент могла умереть. Но,
зная твой беспокойный характер, бабушка не стала тебе ничего говорить и
позвала Сюэянь, чтобы ввести тебя в заблуждение.
Баоюй опять
расстроился, даже заплакал. Ему снова захотелось умереть, но тут на
память пришли слова, услышанные во сне, к тому же он боялся огорчить
бабушку и мать и подумал: «Все равно, Дайюй нет в живых, а из остальных
мне больше всех нравилась Баочай». Баоюй тешил себя мыслью, что брак с
Баочай предопределен самой судьбой: у него – яшма, у Баочай – золото.
Баочай
видела, что уговоры ее на Баоюя подействовали, и перестала тревожиться.
Совершив перед матушкой Цзя и госпожой Ван положенные обряды, Баочай
стала думать, как бы развлечь Баоюя, рассеять его печальные мысли.
Баоюй не вставал с постели, и присутствие Баочай лишь нагоняло на него тоску. Баочай же всячески старалась утешить его.
–Для тебя главное – вылечиться,– говорила она.– Ведь мы теперь с тобой муж и жена и век должны прожить вместе.
Баоюю
нелегко было с этой мыслью смириться, но приходилось терпеть. Матушка
Цзя, госпожа Ван, тетушка Сюэ ни на минуту не оставляли его, сменяя друг
друга, а по ночам матушка Цзя присылала служанок, и Баоюю оставалось
лишь покориться судьбе и лечиться.
Баочай была добра и ласкова с ним, и постепенно горячую любовь к Дайюй он перенес на молодую жену. Но об этом речь впереди.
В
тот день, когда состоялась церемония, Дайюй потеряла сознание, дыхание в
груди еле теплилось, и Ли Вань и Цзыцзюань не отходили от девушки и все
время плакали. К вечеру Дайюй пришла в себя, глазами дала понять, что
ей хочется пить. Цзыцзюань поспешила налить в чашку грушевого отвара с
корицей и ложечкой влила в рот больной. Дайюй снова закрыла глаза и
некоторое время лежала неподвижно.
Ли Вань знала, что это
последний проблеск жизни, и, подумав, что еще полдня девушка протянет,
ушла к себе сделать некоторые распоряжения по хозяйству.
Вскоре Дайюй снова открыла глаза, схватила Цзыцзюань за руку и, собравшись с силами, проговорила:
–Я скоро умру!.. А надеялась, что мы всегда будем вместе… Мне и в голову не приходило, что я…
Она умолкла, часто задышала и закрыла глаза, не выпуская руки Цзыцзюань из своей.
У Цзыцзюань мелькнула было надежда, но после долгого молчания Дайюй сказала:
–Сестра! У меня совсем нет родных, я одна в целом свете. Уж ты попроси, чтобы меня похоронили на юге, в родных местах!
От этих слов Цзыцзюань похолодела и велела позвать Ли Вань, но в это время пришла Таньчунь.
–Третья барышня!– воскликнула Цзыцзюань.– Вы поглядите на барышню Линь!
Из
глаз служанки покатились слезы. Таньчунь подошла к постели, пощупала
руку Дайюй – она была холодной. Глаза стали тусклыми, неживыми.
Как
раз в это время пришла Ли Вань. Никто из троих слова не проронил.
Служанки принялись обмывать Дайюй, но та вдруг рванулась и закричала:
–Баоюй! Баоюй! У тебя… – умолкла и покрылась холодным потом.
Цзыцзюань бросилась к девушке, чтобы поддержать, но тело Дайюй обмякло и стало холодеть, глаза закатились.
Таньчунь и Ли Вань приказали причесать и обрядить Дайюй.

По ветру рассеялся
Чистой души аромат.
Печаль в третью стражу
Ушла в дали дальние грез…

Дыхание Дайюй оборвалось в тот момент, когда Баочай в паланкине принесли в дом Баоюя.
Служанки не переставая плакали, но больше всех горевали Ли Вань и Таньчунь – они очень любили девушку.
Надо
сказать, что дом, отведенный для молодых, находился далеко от павильона
Реки Сяосян, и оттуда ничего не могло быть слышно. Но вдруг откуда-то
донеслись звуки музыки. Все смолкли, стали прислушиваться – вокруг
стояла тишина.
Таньчунь и Ли Вань, выйдя со двора, снова
прислушались. Нигде ни звука, только ветер шелестел в бамбуковых
зарослях да луна бросала свои лучи на каменную ограду.
Позвали жену Линь Чжисяо, попросили распорядиться обрядить покойницу, а утром доложить Фэнцзе.
Поначалу
Фэнцзе не стала сообщать матушке Цзя о смерти Дайюй, боялась, как бы та
от расстройства не заболела. В доме и без того хватало хлопот – Баоюй
болел, Цзя Чжэну предстояло отправиться в путь. Да и мало ли было других
забот.
Фэнцзе пошла в павильон Реки Сяосян и тоже всплакнула.
Затем она поздоровалась с Ли Вань и Таньчунь и, узнав, что все
необходимые приготовления сделаны, сказала:
–Вот и хорошо. Но почему мне сразу не сообщили и заставили волноваться?
–Как же вам сообщить, ведь вы были на проводах старого господина?!– проговорила Таньчунь.
–Нашли
бы возможность!– вскричала Фэнцзе.– Впрочем, ладно, мне еще нужно
пойти к Баоюю, этому «несчастью» нашего дома! Там хлопот хватит! А
старой госпоже придется доложить, хотя смерть девочки, боюсь, будет для
нее тяжелым ударом.
–В таком случае действуй по обстоятельствам,– промолвила Ли Вань,– выбери удобный момент и скажи.
Фэнцзе
быстро вышла из комнаты. Она пришла к Баоюю как раз в тот момент, когда
там был доктор, и услышала, что юноша идет на поправку.
Воспользовавшись тем, что матушка Цзя и госпожа Ван немного успокоились,
Фэнцзе потихоньку сообщила им о смерти Дайюй. Матушка Цзя едва не
подскочила от испуга и запричитала:
–Это я виновата! Я ее сгубила.– Из глаз старой госпожи полились слезы.– Но и девочка натворила глупостей.
Матушка Цзя собралась было пойти оплакать Дайюй, но побоялась оставить Баоюя.
–Незачем
вам ходить туда, почтенная госпожа,– стали отговаривать ее госпожа Ван
и остальные, превозмогая скорбь.– Думайте о своем здоровье!
Тогда матушка Цзя велела пойти к Дайюй госпоже Ван.
–Иди
к ней,– напутствовала она госпожу Ван,– и от моего имени обратись к
ее душе с такими словами: «Мне тебя очень жаль, но отлучиться от внука я
не могу, он мне роднее тебя. И если с ним случится несчастье, что я
скажу его отцу?»
Она снова заплакала, и госпоже Ван пришлось ее утешать:
–Барышня
Дайюй была вашей любимицей, почтенная госпожа, но судьба судила ей
раннюю смерть. Нам ничего не остается, как устроить похороны, достойные
людей нашего звания, и тем самым выразить ей нашу любовь и хоть немного
успокоить ее душу и душу ее матери.
Матушка Цзя так убивалась, так плакала, что Фэнцзе пришлось пойти на хитрость и передать через служанку, что ее зовет Баоюй.
Матушка Цзя сразу вытерла слезы и промолвила:
–Опять что-нибудь случилось?
–Нет, ничего,– поспешила ее успокоить Фэнцзе.– Просто он о вас вспомнил.
Опираясь
на руку Чжэньчжу, матушка Цзя торопливыми шагами направилась в комнату
Баоюя. За нею последовала Фэнцзе. На полпути им повстречалась госпожа
Ван, возвращавшаяся из павильона Реки Сяосян, и ее рассказ снова
расстроил матушку Цзя. Но, торопясь к Баоюю, она сдержала слезы, сказав
лишь:
–Я надеюсь на вас, а сама туда не пойду. Мне тяжело ее видеть! Сделайте все как полагается.
Госпожа Ван и Фэнцзе обещали, и матушка Цзя пошла дальше. Придя к Баоюю, она спросила:
–Ты зачем меня звал?
–Хотел
попросить вас, бабушка, чтобы не отпускали сестрицу Дайюй хотя бы ради
меня, вы одна можете это сделать,– с улыбкой произнес Баоюй.– Она
вчера мне сказала, что собирается уезжать на юг.
–Хорошо, хорошо,– обещала матушка Цзя,– не волнуйся!
Сижэнь помогла Баоюю лечь.
От
него старая госпожа пошла к Баочай. Следует заметить, что со дня
свадьбы еще не прошло девяти дней, и Баочай не полагалось появляться на
людях, поэтому при встрече с кем-нибудь она смущалась.
Увидев матушку Цзя всю в слезах, она бросилась к ней, распорядилась подать чай, но матушка Цзя знаком велела ей сесть.
–Говорят, сестрица Линь заболела?– спросила Баочай.– Как она себя чувствует? Лучше?
У матушки Цзя из глаз покатились слезы.
–Дитя
мое!– воскликнула она.– Сейчас я тебе все расскажу, только Баоюю ни
слова. Немало тебе пришлось вынести из-за сестрицы Дайюй. Но сейчас ты
жена Баоюя, и я могу рассказать тебе все без утайки. Уже третий день,
как сестрицы Дайюй нет в живых; она умерла в тот час, когда тебя в
паланкине принесли в наш дом. Баоюй ее очень любил, и в этом причина его
болезни. Да ты и сама это знаешь – ведь прежде жила в саду.
Баочай
покраснела, но при мысли, что Дайюй умерла, не могла удержаться от
слез. Поговорив с ней немного, матушка Цзя удалилась.
Весть о
смерти Дайюй не шла у Баочай из головы. Она не знала, как поступить,
боясь совершить опрометчивый шаг. Однако на девятый день, побывав у
матери, Баочай решилась и открыла Баоюю всю правду. Как она и надеялась,
юноше стало легче, и теперь в разговорах с ним не нужна была прежняя
осторожность.
И все же рассудок Баоюя все еще был помрачен, и он без конца твердил, что хочет поплакать над гробом Дайюй.
Матушка Цзя уговаривала внука выбросить из головы глупые мысли, однако горе утраты ухудшило его состояние.
Доктор
определил у Баоюя душевное расстройство и заявил, что лекарства помогут
в том случае, если как-нибудь развеять его тоску.
Тогда Баоюй
потребовал, чтобы его немедля пустили в павильон Реки Сяосян. Пришлось
матушке Цзя согласиться. Она велела служанкам отнести туда Баоюя на
плетеном бамбуковом стуле, а сама вместе с госпожой Ван отправилась
вперед.
У гроба Дайюй матушка Цзя выплакала все слезы, и Фэнцзе то и дело приходилось ее утешать. Плакала и госпожа Ван.
Ли Вань пригласила матушку Цзя и госпожу Ван во внутренние покои отдохнуть.
Баоюй,
едва переступив порог, разразился горестными воплями, подумав о том,
что обитательницы павильона уже нет в живых. А сколько раз он бывал
здесь! Как близки они были с Дайюй, но смерть разлучила их.
Все принялись утешать Баоюя. Только напрасно. Он так рыдал, что пришлось его увести.
Остальные тоже скорбели, и больше всех – Баочай.
Баоюй
требовал, чтобы позвали Цзыцзюань. Он хотел расспросить ее, что барышня
говорила перед смертью. Цзыцзюань последнее время не питала к Баоюю
никаких добрых чувств, но видя, как он убивается, смягчилась немного. Да
и вообще не посмела при господах грубить и все рассказала: как барышня
Линь заболела вторично, как сожгла платок и стихи, что говорила перед
смертью. Баоюй рыдал до полного исступления, пока не перехватило
дыхание.
Воспользовавшись моментом, Таньчунь напомнила, что Дайюй
просила похоронить ее на юге. Повздыхав еще и поплакав, все решили, что
пора расходиться, только Баоюй не хотел покидать павильон, насилу его
уговорили.
Треволнения не прошли даром для матушки Цзя. Вернувшись
домой, она ощутила недомогание, все тело горело, голова кружилась. И,
несмотря на тревогу о Баоюе, ей пришлось лечь.
У госпожи Ван разболелось сердце. Вернувшись домой, она тотчас же и послала Цайюнь помогать Сижэнь.
–Если Баоюю станет хуже,– наказывала она служанке,– немедленно сообщи нам!
Баочай
знала, что не так-то легко будет увести Баоюя из жилища Дайюй, и даже
не пыталась его уговаривать, лишь отпускала по его адресу всякие
колкости. Опасаясь огорчить ее, Баоюй согласился уйти, а на следующий
день почувствовал себя лучше. И хотя был еще очень слаб, душевная боль
прошла. С этих пор дело пошло на поправку.
Матушка Цзя, к счастью, не заболела, только у госпожи Ван никак не проходили сердечные боли.
Что же до тетушки Сюэ, то она радовалась, видя, что Баоюй выздоравливает. Но об этом речь пойдет ниже.

Как-то раз матушка Цзя позвала к себе тетушку Сюэ и сказала:
–Это
вы с Баочай спасли Баоюя. Сейчас ему лучше, а вот дочь вашу мы обидели.
Срок траура по государыне миновал, поэтому самое время сейчас сыграть
настоящую свадьбу. Прошу вас, выберите счастливый день.
–Зачем же
я буду его выбирать, почтенная госпожа?– удивилась тетушка Сюэ.– Вы
все прекрасно устроили! Дочь моя, разумеется, не красавица, зато умна. И
к тому же добра и покладиста. Вы сами это хорошо знаете. Единственное,
чего я желаю, чтобы они с Баоюем жили в мире и согласии и больше не
заставляли старших волноваться. Так что день для церемонии назначьте
сами! Родственников уведомлять не будем?
–Конечно будем,– не
раздумывая ответила матушка Цзя.– В жизни наших детей это большое
событие, так отчего родственникам не повеселиться несколько дней! Да и
мы сами на радостях выпьем вина! Напрасно, что ли, я, старая, хлопотала?
Слушая матушку Цзя, тетушка Сюэ радовалась, однако не преминула напомнить о приданом.
–Ведь
мы не чужие, а теперь стали совсем близкими родственниками,–
промолвила матушка Цзя,– зачем же так торопиться с приданым?
Необходимых вещей у вашей дочери полна комната, а чего не хватает,
можете прислать,– скажем, вещи, любимые Баочай с детства. Баочай не так
мнительна, как была моя внучка Дайюй. Будь у Дайюй другой характер, она
не умерла бы так рано!
На глаза тетушке навернулись слезы. В этот момент вошла Фэнцзе и с улыбкой спросила:
–Бабушка, тетушка, что вас так опечалило?
–Мы только что опять вспомнили сестрицу Дайюй,– ответила тетушка Сюэ.
–А вы не расстраивайтесь,– вновь улыбнулась Фэнцзе.– Сейчас я вам расскажу что-то забавное.
Матушка Цзя вытерла слезы, и на устах ее заиграла улыбка.
–Опять хочешь над кем-нибудь посмеяться! Что ж, говори, мы послушаем! Но если окажется не смешно, берегись!
Еще не раскрыв рта, Фэнцзе развела руками и стала корчиться от смеха.
Если хотите узнать, что рассказала Фэнцзе, прочтите следующую главу.

{mospagebreak }
Глава девяносто девятая


Цепляющиеся за чиновничьи должности подлые рабы сговариваются нарушить закон;
читающий правительственный вестник старый господин испытывает тревогу

Итак, Фэнцзе пообещала рассказать забавную историю, чтобы отвлечь
матушку Цзя и тетушку Сюэ от грустных мыслей, но, не успев рта раскрыть,
сама расхохоталась.
–Не догадываетесь, о ком я собираюсь вам рассказать?– спросила она.– О наших молодоженах!
–Что же именно ты хочешь о них рассказать?– удивилась матушка Цзя.
–Один сидит так, другой стоит эдак,– начала Фэнцзе, изображая все в лицах,– этот повернется, другой отвернется, один…
–Говори толком,– одернула ее матушка Цзя, еле сдерживая смех.– Небось придумала все! Захотелось над ними подшутить!
–Рассказывай, нечего изображать,– произнесла тетушка Сюэ.
–Прохожу
я мимо комнаты Баоюя, а там кто-то смеется,– продолжала Фэнцзе.–
Подкралась я незаметно к окну, проделала дырку в оконной бумаге. Смотрю –
сестрица Баочай сидит на кане, а брат Баоюй стоит перед нею, дергает за
рукав и говорит: «Сестра Баочай! Почему ты все время молчишь? Хоть
слово скажи, и я сразу поправлюсь!» А сестрица Баочай и смотреть на него
не хочет, все дальше отодвигается. Взобрался Баоюй на кан, дернул ее за
платье, а Баочай его дернула, не удержался Баоюй – ведь пока он еще
слабый после болезни – и повалился прямо на сестрицу. Баочай покраснела и
говорит: «Ты совсем обнаглел».
Матушка Цзя и тетушка Сюэ покатились со смеху.
–Тогда Баоюй поднялся,– продолжала Фэнцзе,– и сказал: «Вот спасибо! Наконец-то вырвал у тебя слово!»
–Баочай
как-то странно себя ведет,– заметила тетушка Сюэ.– Ведь они –
супруги, отчего ж не разговаривают, не шутят друг с другом? Неужели
Баоюй не видел, как держится с тобой второй старший брат Цзя Лянь?!
–Зачем
вы так говорите?– краснея, промолвила Фэнцзе.– Я рассказала все это в
шутку, чтобы развлечь вас, а вы, тетушка, меня же начали высмеивать.
–Вот
и хорошо, что они перестали стесняться друг друга,– с улыбкой заметила
матушка Цзя.– Муж с женой должны жить в согласии. Баочай – умница, с
уважением относится к старшим. Одно огорчает: Баоюй еще не совсем
выздоровел. Но судя по тому, что ты рассказываешь, рассудок к нему
возвращается. Ну-ка посмеши нас еще!
–Вот когда наша тетушка станет нянчиться с внуком, будет совсем смешно!– улыбнулась Фэнцзе.
–Мартышка
ты!– шутливо пожурила ее матушка Цзя.– Мы с тетушкой скорбим о
бедняжке Дайюй, а ты лезешь со своими глупыми шутками! Мало того, всякие
непристойности рассказываешь! И не стыдно тебе?! Берегись! Лучше в сад
одна не ходи! Не очень-то тебя сестрица Линь жаловала, того и гляди –
утащит!
–С чего вы взяли?– засмеялась Фэнцзе.– Это она Баоюя ненавидела! Даже зубами скрежетала, вспоминая его.
–Ладно, помолчи!– сказали женщины.– Пойди лучше выбери счастливый день, когда молодых можно будет поселить вместе.
Они
поболтали еще немного, и Фэнцзе ушла. О том, как она приказала выбрать
счастливый день для церемонии, как занималась приготовлениями к пиру,
рассылала приглашения и звала артистов, мы здесь рассказывать не будем.
Баоюй
постепенно поправлялся. Баочай пробовала беседовать с ним о прочитанных
книгах. Самые простые вещи Баоюй воспринимал, но куда девались его
блестящие способности! Баочай понимала, что они исчезли вместе с
чудодейственной яшмой.
Сижэнь часто говорила юноше:
–Ты был
таким способным. А теперь что? От пороков, правда, ты избавился, однако
нрав остался прежним, а когда ты начинаешь рассуждать о принципах
морали – слушать тошно.
Баоюй не обижался, не сердился – лишь
хихикал. Иногда в силу своего характера начинал скандалить, но под
влиянием Баочай постепенно научился сдерживать себя. Теперь по крайней
мере Сижэнь не приходилось тратить время на уговоры, как это бывало
прежде, и она могла полностью отдаться своим обязанностям служанки.
Следует сказать, что Баочай была добра и обходительна и прекрасно ладила
с прислугой.
Баоюй, по натуре непоседливый, постоянно рвался в
сад. Но выходить ему еще не разрешали, боялись, как бы он не схватил
простуду. К тому же в саду все напоминало Линь Дайюй, и юноша мог от
расстройства снова заболеть. Была еще одна причина: сад опустел. Баоцинь
переселилась к тетушке Сюэ, Сянъюнь по возвращении Ши-хоу в столицу
тоже жила дома и во дворец Жунго редко приезжала. Правда, во время
свадьбы Баоюя она здесь пробыла денек-другой, но жила в покоях матушки
Цзя. Баоюй теперь был женат, она стала невестой, и ей не полагалось
держаться с ним свободно, смеяться и шутить. Поэтому она с одной лишь
Баочай вела беседы, у Баоюя же только справлялась о здоровье.
Син
Сюянь сразу после свадьбы Инчунь перешла к госпоже Син. Сестры Ли Ци и
Ли Вэнь жили с теткой за пределами дворца и наезжали изредка справляться
о здоровье сестер и госпожи. Побудут у Ли Вань день-два и отправляются
домой.
Таким образом, в саду оставались только Ли Вань, Таньчунь и
Сичунь. Ли Вань матушка Цзя собиралась взять к себе, но дело затянулось
из-за множества событий, происходивших во дворце.
А тут настало лето, началась жара, и переселение Ли Вань было отложено до осени. Но об этом речь впереди.
Цзя
Чжэн между тем вместе с несколькими чиновниками, взятыми им из столицы,
направлялся к месту службы. Ехали не торопясь, вечером останавливались
на ночлег. И вот наконец Цзя Чжэн прибыл к месту назначения,
представился начальству, принял дела и приступил к проверке состояния
житниц в подведомственных ему округах и уездах.
Надобно сказать,
что Цзя Чжэн прежде служил в столице и круг обязанностей должностных
лиц, кроме ланчжуна, ему не был известен. Иногда, правда, ему
приходилось выезжать из столицы по делам государственных экзаменов, но
это никак не касалось дел управления. Он, конечно, слышал, что в дальних
провинциях и округах сборщики хлебного налога берут взятки, но сам
честно выполнял свой долг и подчиненным наказывал быть строгими и
неподкупными и обо всех неполадках и упущениях докладывать ему.
Вначале
мелкие чиновники побаивались Цзя Чжэна, всячески старались выслужиться,
но подступиться к нему не могли. Служащие, приехавшие с Цзя Чжэном, в
столице никаких доходов не имели и насилу дождались назначения господина
на должность в провинции, надеясь там разбогатеть. Перед отъездом они
наделали долгов, чтобы приобрести одежду поприличнее, рассчитывая без
труда их погасить, едва приехав к месту службы. Цзя Чжэн, однако,
нарушил все их планы. Он тщательно производил расследования, за
злоупотребления сурово наказывал. Подношений от начальников округов и
уездов не принимал.
«Если так и дальше пойдет,– думали
служащие,– через полмесяца придется закладывать одежду. А чтобы с
долгами расплатиться, и думать нечего. И это при том, что серебро само,
можно сказать, в руки плывет».
Приехавшие с Цзя Чжэном роптали:
–Здешним
господам не пришлось тратить своих кровных денежек, мы же оказались в
дураках! Ни гроша не получили, а прошло больше месяца! С таким
начальником не очень-то разживешься, своего и то не вернешь! Пусть лучше
нас отпустит, и дело с концом!
На следующий день служащие явились к Цзя Чжэну и попросили их отпустить. Не догадываясь, в чем дело, Цзя Чжэн только сказал:
–Вы
ехали сюда по своей воле, никто вас не принуждал, а теперь просите
отпустить. Что же, я не держу вас, поступайте как вам угодно!
Служащие ушли. Осталась челядь – лишь несколько человек, приехавших с Цзя Чжэном из дому. Собрались они и стали советоваться.
–Им-то что,– сказали они про ушедших.– Им можно уйти. А нам как быть? Надо что-то придумать.
Самый смекалистый, Ли Шиэр, напустился на остальных:
–Эх
вы, жалкие твари! Чего испугались? Ушли, с позволения сказать,
«старшие», и хорошо! Они только мешали. А теперь увидите, как я
развернусь! Не будь я Ли Шиэр, если не заставлю господина поступать
по-моему! А вы лучше соберите денег и уезжайте. Не будете меня слушать –
на себя пеняйте, с вами-то я быстро разделаюсь!
–Любезный
господин Шиэр!– воскликнули слуги.– Хозяин тебе верит, и если мы
лишимся твоего покровительства, нам останется умереть с голоду!
–Только
не вздумайте роптать,– предупредил Ли Шиэр,– что я беру себе большую
долю, когда к нам денежки потекут, не то всем нам не поздоровится!
–Не бойся!– заверили его.– Хоть самую малость получим, и то лучше, чем проживать собственные деньги!
В
это время пришел писарь из житниц искать второго господина Чжоу. Ли
Шиэр надменно вскинул голову, положил ногу на ногу и спросил:
–А зачем он тебе?
Писарь встал навытяжку, руки по швам, и сказал:
–Наш
господин только месяц как в должность вступил, а строгость его известна
правителям округов и уездов, они не решаются открыть житниц, а ему об
этом боятся сообщить. Скажите, господа, что нас ждет, если мы вовремя не
соберем хлебный налог и задержим перевозку хлеба?
–Что ты
мелешь!– прервал его Ли Шиэр.– Наш господин знает, что делает: как
сказал, так и будет. Он недавно хотел отправить указ о доставке хлеба,
чтобы поторопить замешкавшихся, но я попросил его повременить. И все же,
зачем тебе второй господин Чжоу?
–Мне, признаться, хотелось узнать, послан ли уже этот указ,– ответил писарь.– Вот и все!
–Вздор!–
рассердился Ли Шиэр.– Ведь я только что тебе все объяснил про указ, а
ты опять за свое! Не вздумай только мошенничать, не то пожалуюсь
начальнику, он велит тебя выпороть, а потом выгнать!
–Три
поколения нашей семьи служили в этом ямыне,– заявил писарь.– В доме у
меня достаток, я пользуюсь уважением и могу бескорыстно служить
начальнику, со всем рвением, не то что иные, у которых есть нечего и
приходится воровать!.. Честь имею!– насмешливо добавил он и направился к
выходу.
–Вы шуток не понимаете,– произнес, вставая, Ли Шиэр,– и потому рассердились.
–Сердиться мне незачем. Но такой разговор может повредить нашему доброму имени,– заметил писарь.
–Как ваша почтенная фамилия?– осведомился Ли Шиэр, беря писаря за руку.
–Фамилия моя Чжань, имя Хуэй,– отвечал тот.– В молодости мне, как и вам, пришлось жить несколько лет в столице.
–Господин
Чжань,– произнес Ли Шиэр,– мне ваше имя давно известно. Ведь все мы
братья. Если есть у вас какое-нибудь дело, приходите вечером, поговорим!
–Вы деловой человек, господин Ли Шиэр!– воскликнул писарь.– Так меня разыграли, что я растерялся!
Все, смеясь, разошлись. А вечером писарь пришел к Ли Шиэру и до полуночи с ним шептался о чем-то.
На следующий день Ли Шиэр решил испытать Цзя Чжэна, но тот его обругал. Тем дело и кончилось.
Через
день Цзя Чжэн собрался с визитами и приказал Ли Шиэру позвать слуг.
Время шло, но никто не появлялся. Насилу удалось разыскать слугу,
который должен бить в барабан при выезде начальника, расчищая дорогу.
Его-то
и увидел Цзя Чжэн, когда вышел из своих покоев, и немало удивился, что
никого больше нет. Не допытываясь, в чем дело, Цзя Чжэн спустился с
крыльца, сел в паланкин и стал ждать носильщиков. Прошло довольно много
времени, прежде чем они явились и вынесли паланкин за ворота. При выезде
начальника раздался всего один выстрел из пушки. А из музыкантов пришли
только барабанщик и трубач.
–У нас всегда был порядок,– рассердился Цзя Чжэн,– что же нынче случилось?
Не ускользнуло от Цзя Чжэна и то, что регалии слуги несут кое-как, к тому же многих недостает.
Возвратившись
после визитов домой, Цзя Чжэн созвал всех опоздавших и неявившихся с
намерением их наказать. Но те стали оправдываться: один уверял, что не
мог найти шапку, другой – что закладывал в лавке свою парадную одежду,
третий – что ослаб от голода и у него не хватило бы сил поднять
паланкин. Цзя Чжэн вышел из себя, двух слуг поколотил, и на том дело
кончилось.
Еще через день к Цзя Чжэну пришел старший повар просить денег на покупку провизии, пришлось дать из собственных.
Дальше
– хуже, неполадка за неполадкой. Все не так, как во времена службы в
столице. Цзя Чжэн вызвал к себе Ли Шиэра и сказал:
–Людей не
узнать, что с ними творится? Присмотрись-ка хорошенько! Деньги, которые я
привез из столицы, израсходованы, казенное жалованье получать еще не
настал срок, придется посылать кого-нибудь домой за деньгами.
–Ведь
я то и дело отчитываю их за нерадивость,– сказал в ответ Ли Шиэр.– А
им хоть бы что. Сам в толк не возьму, что случилось. Кстати, господин,
сколько денег привезти из дому? Тут я недавно узнал, что скоро день
рождения правителя области. Начальники из других областей и округов
послали ему подношения, кто на тысячу, а кто и на десять тысяч лянов
серебра. А вы что пошлете?
–Надо было мне раньше об этом сказать,– заволновался Цзя Чжэн.
–Да
мы сами не знали,– развел руками Ли Шиэр.– Люди мы в этих местах
новые, связей никаких – кто станет нас извещать?! Можно бы вам, конечно,
не ехать, но как бы не было неприятностей! Чего доброго, от должности
отстранят!
–Глупости!– возразил Цзя Чжэн.– На эту должность
меня сам государь назначил. Кто же посмеет отстранить только за то, что я
не пошлю правителю области подношений?!
–Ваша правда,
господин,– согласился Ли Шиэр.– Только столица отсюда далеко, и о
здешних делах там судят прежде всего по докладам правителя области.
Скажет он «хорошо» – значит, хорошо, скажет «плохо» – не миновать беды.
Поэтому мешкать не надо. Неужто ваша матушка и супруга не желают, чтобы
вы прославились на службе в провинции?!
Цзя Чжэн понял, куда клонит Ли Шиэр, и сказал:
–Вот я и спрашиваю тебя: почему не сказал мне об этом раньше?
–Да
потому что не смел,– отвечал Ли Шиэр.– Но раз уж вы, господин, сами
затеяли разговор, было бы бессовестно с моей стороны промолчать. Уж
тогда вы непременно на меня рассердились бы!
–Ладно, говори, только правду,– махнул рукой Цзя Чжэн.
–Вы
же знаете: все мечтают разбогатеть!– начал Ли Шиэр.– Так же и местные
чиновники,– ведь они приобрели свои должности за деньги! У каждого
есть семья, ее надо кормить. Поэтому ваше бескорыстие объясняют
по-своему…
–Как же именно?– поинтересовался Цзя Чжэн.
–Говорят,
что чем строже начальник, тем дороже должны быть подношения. Что для
этого он строгость свою показывает. А во время сбора хлебного налога в
ямыне пошли разговоры, что новый начальник запрещает брать деньги, никак
с ним не сладишь. А люди деньги дают охотно, лишь бы побыстрее с
налогами рассчитаться. И потому недовольны вами, вы, мол, их интереса не
понимаете. Вот вы со здешним правителем дружбу водите, а не знаете,
почему за каких-то несколько лет он достиг высокого положения. А все
потому, что в делах хорошо разбирается, знает, когда и как поступать, и
со старшими ладит, и младших не обижает.
–Вздор!– не выдержав,
вскричал Цзя Чжэн.– Это я-то не разбираюсь, когда и как поступать? Да
угодить и старшим и младшим по чину так же трудно, как заставить кошку
спать с мышью!
–Сейчас я вам все объясню без утайки,– заявил Ли
Шиэр.– Делайте как я говорю, господин, тогда успех и слава вам
обеспечены. Можете считать меня никудышным слугой и обманщиком, если я
вру!
–Что же, по-твоему, я должен делать?– спросил Цзя Чжэн.
–Ничего
особенного – просто позаботиться о себе, пока не состарились, пока
семья ваша живет в достатке и старая госпожа здорова,– отвечал Ли
Шиэр.– А то не пройдет и года, как вы растратите все свое состояние, и
тогда все, и начальники и подчиненные, в один голос заявят, что вы
присваиваете казенные деньги. И никто вас не выручит. Никто не поможет.
Правоты своей вы не докажете, а раскаиваться будет поздно.
–Выходит,
я должен сделаться казнокрадом и взяточником?– возмутился Цзя Чжэн.–
Мало того что я сам буду рисковать жизнью, так еще сведу на нет заслуги
своего деда!
–Господин,– не сдавался Ли Шиэр,– вы человек
умный, ученый. Вспомните, как недавно привлекли к суду нескольких
знатных господ за злоупотребления! А ведь были среди них ваши друзья и
вы их считали самыми честными, самыми неподкупными! Где же их слава
сейчас? О некоторых своих родственниках вы отзываетесь не очень лестно. А
ведь одни из них только что получили повышение по службе, иных перевели
на службу в другие места, и все они на хорошем счету. Прежде всего вы,
господин, должны знать, что и народ и чиновники требуют к себе внимания.
Если же, как вы, запретить чиновникам в округах и уездах принимать
денежные подношения, разве станут они выполнять приказы начальства?!
Пусть вас считают честным, это прекрасно, а остальное я беру на себя и
ручаюсь – внакладе вы не останетесь. Ведь я давно вам служу и не
подведу, не бойтесь!
Цзя Чжэн заколебался, не зная, что возразить Ли Шиэру, и только произнес:
–Мне еще жить не надоело! Делай что угодно; но смотри меня не впутывай!
С
тех пор Ли Шиэр приобрел необыкновенное влияние. Он установил связи с
чиновниками, и они вместе обделывали свои делишки, без зазрения совести
обманывая Цзя Чжэна, но тот ни о чем не догадывался, поскольку дела шли
на лад, и во всем верил Ли Шиэру. На Цзя Чжэна поступило несколько
доносов, но начальство, зная его долгую и безупречную службу,
расследований производить не стало.
Люди дальновидные, служившие в
ямыне, видя, какой оборот приняло дело, пытались открыть Цзя Чжэну
правду, но тот им не верил. Тогда некоторые просто ушли со службы, те
же, кто желал Цзя Чжэну добра, всячески поддерживали его и оправдывали.
Надо сказать, что сбор и перевозка хлеба были закончены в срок.
Однажды,
когда дел не было и Цзя Чжэн читал у себя в кабинете, служитель принес
письмо с казенной печатью, на конверте было написано:
«Градоначальник
Хаймэня и других мест приказывает незамедлительно доставить сию бумагу в
ямынь начальника по сбору хлебного налога провинции Цзянси».
Вскрыв письмо, Цзя Чжэн стал читать:

«Помню, с Вами меня узы дружбы сроднили в Цзиньлине,
Как у тута с катальной, были чувства у нас глубоки.
А в минувшем году я по службе явился в столицу
И тогда очень рад был общению с Вами…
Покорили меня Ваша вежливость и теплота,
А потом согласились мы следовать старой традиции Чэнов и Чжу[60], —
Добродетель такую поныне забыть не могу!
И по той лишь причине, что служба меня занесла
В те края, где граница проходит по морю,
Я, боясь быть назойливо-грубым, Вам свои пожеланья не смел излагать
И досаду в душе подавлял, беспричинно вздыхая…
К счастью, ныне узнал, что в иные места призывает Вас долг, —
Значит, сбудется скоро надежда всей жизни моей!
А пока, вторя ласточкам, Вас поздравляю с обителью новой![61]
И хочу, оказавшись вблизи,
Получать наставленья от Вас, умудренного жизнью,
Ибо даже соседство шатра боевого вселяет отраду[62] и радует душу!
И хотя между нами бездонный лежит океан,
Все еще уповаю на то, что в жару
Удостоюсь от Вас я принять благодатную тень…[63]

Полагаю, что Вы на меня не обрушите холод презренья
И со мною, чужим человеком, решитесь сродниться…
Отрок мой, удостоенный Вашего доброго взгляда,
С неизменной надеждой взирает
На чистый и благоуханный цветок…
Если Вы не забыли былой уговор,
Присылайте того человека, кто может свершить сватовство.
Пусть невесте весьма продолжительный путь предстоит,
Надо, как говорится, «реку перейти»…
Встретить ста экипажами не обещаю, конечно,
Но сумею достойный найти для нее паланкин.
Настоящим письмом выражаю почтенье и счастья желаю
И прошу снисхожденья, если что-то не так написал.
…Жду ответного слова с застывшею кистью в руке…
С нижайшим поклоном Ваш младший брат Чжоу Чун».

Прочитав письмо, Цзя Чжэн предался размышлениям.
«Поистине
браки заключаются на небесах. В год приезда моего друга в столицу я
как-то встретился с его сыном, и юноша мне очень понравился. Я как бы
между прочим сказал, что охотно выдал бы за него Таньчунь. Но
окончательного уговора о сватовстве не было, и я никому об этом не
говорил. Потом меня назначили на должность в приморскую провинцию, и к
этому разговору мы больше не возвращались. Не ожидал, что, как только
буду повышен в чине, получу от него такое письмо! По положению семьи
наши примерно равны, и его сын – прекрасная пара для Таньчунь. Жаль, что
жена далеко. Надо ей написать, посоветоваться».
В это время
появился привратник с письмом, Цзя Чжэна срочно вызывали в
провинциальное управление к генерал-губернатору по каким-то делам. Цзя
Чжэн не стал мешкать и тотчас отправился в путь.
На казенном
подворье для приезжих чиновников, ожидая приема у генерал-губернатора,
Цзя Чжэн увидел на столе целую стопу правительственных вестников. Стал
их просматривать, и в вестнике ведомства наказаний ему бросилась в глаза
фраза: «…доводится до всеобщего сведения дело уроженца Цзиньлина
торговца Сюэ Паня…»
–Вот так дела!– взволнованно воскликнул Цзя Чжэн.– В правительственный вестник попал!
В
сообщении говорилось о том, как Сюэ Пань убил Чжан Саня, а потом
подкупил свидетелей, и те показали, будто убийство совершено
непреднамеренно.
–Все кончено!– вскричал Цзя Чжэн и даже хлопнул рукой по столу.
Дальше говорилось:
«На
основании сообщения генерал-губернатора столичного округа стало
известно, что Сюэ Пань, уроженец Цзиньлина, проезжая через уезд Тайпин,
остановился на ночь на постоялом дворе семьи Ли. С трактирным слугой
Чжан Санем знаком не был. В такой-то день такого-то месяца такого-то
года Сюэ Пань велел хозяину приготовить для него угощение и пригласил
жителя уезда Тайпин некоего У Ляна вместе выпить вина. Вино показалось
Сюэ Паню разбавленным, и он велел Чжан Саню его заменить. Чжан Сань
отказался. Сюэ Пань в гневе хотел выплеснуть вино в лицо слуге, но чашка
выскользнула из руки и угодила Чжан Саню в самое темя – он как раз
наклонился, накрывая стол. Из раны хлынула кровь.
Хозяин бросился было на помощь, но поздно, пострадавший скончался.
Мать
Чжан Саня, урожденная Чжан Ван, сообщила об убийстве сельскому старосте
и подала жалобу начальнику уезда. Из уездного управления прибыл
следователь; он обнаружил на черепе убитого трещину в один вершок и три
доли, а также рану на пояснице, о чем и был составлен соответствующий
протокол, после чего дело передали в областной суд. Суд признал, что Сюэ
Пань нечаянно выронил чашку из рук, и определил убийство как
непреднамеренное.
Тщательно проверив материалы дела, мы обратили
внимание на показания родственников убитого и свидетелей, данные в
начале следствия. Они не совпадают с последующими. Мы сверились с
соответствующей статьей свода законов, где сказано: «Смертельный исход
борьбы или драки определяется как убийство. Лишь в том случае, если
действие не подходит под определение борьбы или драки, но результатом
все равно является смерть одного из участников, его следует
рассматривать как непреднамеренное убийство».
Посему поручено
вышеуказанному генерал-губернатору выяснить подлинные обстоятельства
дела и представить соответствующее донесение.
Ныне, основываясь на
донесении генерал-губернатора, сообщаем: когда Чжан Сань отказался
заменить вино, Сюэ Пань в состоянии опьянения схватил его за правую руку
и нанес удар кулаком по пояснице. Чжан Сань ответил бранью, тогда Сюэ
Пань швырнул в него чашкой, чашка попала в темя, в темени появилась
трещина, и Чжан Сань скончался от потери крови. Сюэ Пань тотчас же
заключен был под стражу по обвинению в убийстве, а У Лян взят на заметку
как соучастник.
Начальников уезда и области за искажение фактов
считаем необходимым…» В конце стояла приписка: «Настоящее дело еще не
закончено».
Цзя Чжэн, который по просьбе тетушки Сюэ в свое время
обращался к начальнику уезда с ходатайством по этому делу, заволновался:
ведь если дойдет до государя и он окажется втянутым в эту историю,
неприятностей не миновать.
Следующий номер вестника с
перечислением различных мелких провинностей чиновников Цзя Чжэн лишь
полистал и отложил в сторону. Читать больше не хотелось, тревога росла.
В таком состоянии Цзя Чжэна и застал Ли Шиэр.
–Прошу вас, господин, выйти в главный зал,– сказал он,– в ямыне правителя уже дважды ударили в барабан.
Цзя Чжэн от расстройства пропустил слова Ли Шиэра мимо ушей, и тот вынужден был повторить.
–Какой может быть теперь приговор?– вырвалось у Цзя Чжэна.
–Чем вы обеспокоены, господин?– удивился Ли Шиэр.
Цзя Чжэн рассказал ему о сообщении в правительственном вестнике.
–Не
волнуйтесь, господин, такое решение высоких инстанций лишь на пользу
господину Сюэ Паню!– заверил его Ли Шиэр.– Еще в столице я слышал, как
старший господин Сюэ Пань привел в кабак каких-то баб, напоил, а потом
ни с того ни с сего чуть не до смерти избил слугу. Дело приняло такой
оборот, что пришлось вмешаться не только начальнику уезда, но и
начальнику повыше. Даже второй господин Цзя Лянь раскошелился, чтобы
замять дело. Удивляюсь, как об этом не стало известно в ведомстве! Хотя
дело получило огласку, все равно чиновник чиновника покрывает. Допустим,
они признаются, что вели дело неправильно – в худшем случае за это
могут уволить со службы, но разве кто-нибудь скажет, что ему за это
платили?! Не беспокойтесь, господин, как-нибудь обойдется. Я все
подробно разузнаю, а вы идите в зал, не задерживайтесь!
–Да что
ты понимаешь!– воскликнул Цзя Чжэн.– Мне жаль того начальника уезда,
который из-за жадности потеряет должность, а то и понесет наказание!
–Сейчас не время об этом думать,– возразил Ли Шиэр.– Вас заждались, идите, господин!
Если хотите знать, по какому делу генерал-губернатор вызвал Цзя Чжэна, прочтите следующую главу.

{mospagebreak }
Глава сотая


Случайно помешавшая неблаговидному делу Сянлин навлекает на себя ненависть;
неотступно думающий об уезжающей сестре Баоюй осознает горечь разлуки

Итак, Цзя Чжэн отправился к генерал-губернатору, долго не возвращался, и дожидавшиеся его люди терялись в догадках.
Ли Шиэр попытался навести справки, но ничего толком узнать не мог; потом вспомнил про сообщение в вестнике и забеспокоился.
Не
успел Цзя Чжэн появиться, как Ли Шиэр бросился навстречу, и они вместе
отправились домой. Улучив момент, когда поблизости никого не было, Ли
Шиэр спросил:
–Что-нибудь важное, господин? Почему вы так задержались?
–Ничего
особенного,– отвечал Цзя Чжэн.– Начальник уездного города Чжэньхай,
родственник его превосходительства, попросил в письме переговорить со
мной, хочет женить сына на моей дочери. Мы заговорились, и на прощание
генерал-губернатор сказал: «Теперь мы с вами породнимся».
Известие
не только обрадовало Ли Шиэра, но и придало ему уверенности, и он
всячески старался склонить Цзя Чжэна к согласию на сватовство. Однако
Цзя Чжэну было не до того. Опасаясь неприятностей из-за истории с Сюэ
Панем, он решил послать одного из слуг в столицу разузнать, как обстоят
дела, а заодно сообщить матушке Цзя, что начальник уезда сватает
Таньчунь за своего сына, и если матушка Цзя согласна, пусть отправит
девушку к нему, Цзя Чжэну.
Получив повеление, слуга поспешил в
столицу, передал госпоже Ван письмо, а затем навел справки в ведомстве
чинов и выяснил, что начальник уезда Тайпин снят с должности, а за Цзя
Чжэном никаких провинностей не числится. Он поспешил письмом успокоить
своего господина, а сам остался в столице в ожидании дальнейших
указаний.

А сейчас вернемся к тетушке Сюэ. Не счесть,
сколько денег потратила она на подношения чиновникам из разных ямыней,
добиваясь решения о непреднамеренном убийстве. Она уже готовилась
продать лавку, чтобы на вырученную сумму откупить сына от наказания, но
неожиданно ведомство отменило решение суда, и ей снова пришлось
тратиться на подношения. Однако ничего не помогло, высшие инстанции
сочли убийство преднамеренным, и Сюэ Паню грозила смертная казнь. Он
по-прежнему находился в тюрьме в ожидании осеннего заседания большого
суда, когда ему должны были объявить приговор.
Тетушка Сюэ плакала дни и ночи.
Баочай часто ее навещала, старалась утешить.
–Старшему
брату судьба поистине не благоприятствует,– говорила она.– Получил
такое большое наследство от предков и не сумел сберечь. Вспомните
историю с Сянлин, когда мы жили на юге! Благо еще, помогли влиятельные
родственники и убийство обошлось нам в незначительную сумму. Брату,
казалось бы, следовало образумиться, подумать о том, как стать опорой
для матери, а он, приехав в столицу, взялся за старое! Уж столько вы
из-за него горя вытерпели, столько слез выплакали! Женили его, думали,
остепенится, но судьба послала ему непутевую жену, и старший брат бежал
от нее без оглядки! Есть мудрая пословица: «Люди, связанные судьбой,
непременно встретятся на узкой дорожке». Не прошло и нескольких дней,
как он лишил человека жизни! Вы и брат Сюэ Кэ не жалели сил, чтобы его
выручить: и подношения посылали чиновникам, и о заступничестве молили.
Но суждено ему, видно, возмездие за грехи! Родители вправе рассчитывать
на поддержку детей в старости. Даже в семьях низкого происхождения сын
старается заработать на чашку риса для матери. А у нас сын промотал все
наследство и заставляет старую мать обливаться слезами! Простите мне,
мама, мою непочтительность, но старший брат поступает не как сын, а как
враг! Вы не хотите этого понять, целые дни плачете, да еще от невестки
терпите! А я!.. У меня нет возможности часто приходить утешать вас! Хотя
Баоюй не в себе, а отпускать меня не желает. И я потеряла покой, зная,
как вы убиваетесь! Недавно от отца Баоюя пришло письмо, он что-то прочел
в правительственном вестнике и так испугался, что послал в столицу
слугу разузнать поточнее, в чем дело, и, если возможно, как-то уладить
его. Да, брат много доставил хлопот. Хорошо еще, что я с вами рядом! А
живи я в чужих краях, при подобном известии покончила бы с собой! Прошу
вас, мама, берегите себя! Пока жив брат, приведите в порядок наши
торговые дела! Позовите приказчика, велите выяснить, сколько мы должны и
сколько нам должны, и подсчитайте, останутся ли у нас какие-то деньги.
Тетушка Сюэ, не переставая плакать, говорила дочери:
–Ты
всегда утешаешь меня, а не знаешь того, что нас исключили из числа
поставщиков императорского двора, обе лавки проданы и деньги полностью
израсходованы! Осталась только закладная лавка, да и то приказчик
сбежал, растратив несколько тысяч лянов серебра, и теперь на нас подали в
суд, требуя возмещения убытков. Сюэ Кэ собирает долги с должников в
провинции – вот все, на что мы можем рассчитывать. Я намеревалась взять
деньги из тех лавок, что на юге, и, кроме того, выручить какую-то сумму
от продажи домов. Но третьего дня мне сообщили, будто наша закладная
лавка на юге прогорела и закрылась! Если это правда, твоей матери
остается лишь покончить с собой.
Тут тетушка Сюэ в голос заплакала.
–Не
беспокойтесь о деньгах, мама,– промолвила Баочай,– ведь финансовыми
делами занимается брат Сюэ Кэ. Досадно только, что приказчики все
сбежали, как только поняли, что мы разорились. Мало того, я слышала, они
помогают кое-кому вымогать у нас деньги! Мой брат, видимо, не
разбирался в людях, с кем попало водился! Дружки вечно старались выпить
да поесть за его счет, а в тяжелую минуту скрылись! Если вы меня любите,
мама, послушайте, что я вам скажу: вы уже в летах и должны прежде всего
заботиться о своем здоровье. Не бойтесь, вам никогда не придется жить в
нужде. Оставшуюся в доме утварь и одежду отдадим жене старшего брата –
ничего не поделаешь! Я вижу, слуги не хотят больше оставаться у нас, что
же, пусть уходят! Жаль только Сянлин, она столько выстрадала, хорошо бы
ей остаться с вами. Если что-нибудь понадобится, я охотно с вами
поделюсь, и, надеюсь, муж мой не станет возражать. Барышня Сижэнь так
отзывчива и добра, так сочувствует нам! Даже плачет. Что же до Баоюя, то
он считает, что с моим братом ничего не случится, и поэтому не
волнуется. Знай он всю правду, пожалуй, перепугался бы до смерти!
–Милая
доченька!– сказала тетушка Сюэ.– Ты лучше ничего ему не рассказывай!
Не надо его волновать. И так он из-за барышни Линь чуть не умер. И если
опять заболеет, не только тебе придется страдать, но и я останусь на
старости лет без опоры!
–И я так думаю,– кивнула Баочай.– Поэтому стараюсь ему ничего не рассказывать.
Разговор их внезапно был прерван истошными криками Цзиньгуй:
–Мне больше жизнь не дорога! Все равно мой муж не вернется! Пойдем в суд! Нечего прятаться!
Страшная, со всклокоченными волосами, Цзиньгуй стала биться головой о дощатую перегородку.
У тетушки Сюэ от ужаса глаза полезли на лоб, она не могла вымолвить ни слова.
Хорошо, что Баочай была здесь и кое-как сумела утихомирить Цзиньгуй.
–Сестра!–
кричала Цзиньгуй.– Ты вышла замуж! Вы живете в мире и согласии, а я
одна-одинешенька, зачем мне беречь свое доброе имя?
Она вскочила и
хотела бежать к своей матери, но служанки уговорили ее возвратиться.
Частые припадки буйства Цзиньгуй так напугали Баоцинь, что та не
решалась появляться ей на глаза.
Когда Сюэ Кэ был дома, Цзиньгуй
пудрилась, румянилась, подводила брови, наряжалась, а проходя мимо
комнат, в которых жил Сюэ Кэ, нарочито громко кашляла и спрашивала, кто
дома. С Сюэ Кэ она жеманничала, болтала о разных пустяках, то сердилась,
то смеялась. Служанки, завидев ее, разбегались, но она ничего не
замечала и по совету Баочань думала лишь о том, как соблазнить Сюэ Кэ.
Сюэ Кэ же всячески ее избегал, но при встрече старался держаться любезно, опасаясь, как бы она не сыграла с ним злую шутку.
В
своей слепой страсти Цзиньгуй терзалась сомнениями, искренна ли
любезность Сюэ Кэ или он притворяется. Не давало покоя и еще одно
обстоятельство: Сюэ Кэ частенько прибегал к услугам Сянлин – отдавал на
хранение вещи, в стирку белье. Стоило Цзиньгуй застать их за разговором,
как они тотчас умолкали и расходились. Цзиньгуй мучила жгучая ревность.
Она хотела возненавидеть Сюэ Кэ, но не могла и всю свою ненависть
перенесла на Сянлин. Однако боялась причинить девушке какой-либо вред.
Это могло оттолкнуть от нее Сюэ Кэ. Поэтому приходилось Цзиньгуй таить
свою злобу в себе.
Однажды Баочань, хихикая, спросила у Цзиньгуй:
–Вы видели сейчас второго господина Сюэ Кэ?
–Не видела.
–Поистине
он не заслуживает доверия,– продолжала Баочань.– Говорил, что не
пьет, когда вы посылали ему вино, а тут смотрю, идет в покои вашей
свекрови пьяненький, с красным лицом. Не верите – подождите его у ворот!
Когда он будет возвращаться, перемолвитесь с ним словечком и сами
убедитесь!
–Да он не скоро оттуда выйдет!– произнесла
раздосадованная Цзиньгуй.– И о чем говорить с ним, если он не питает ко
мне никаких чувств?
–Вы не правы, госпожа,– возразила
Баочань.– Если он будет с вами любезен, мы будем отвечать тем же, а
начнет грубить – подумаем, что делать!
Цзиньгуй послушалась Баочань и приказала ей доложить, когда появится Сюэ Кэ.
Баочань
ушла, а Цзиньгуй села к зеркалу, подкрасила губы, накинула пестрый
платок и нерешительно направилась к выходу, припоминая, все ли она
сделала.
–Вы сегодня так веселы, второй господин!– услышала она голос Баочань.– Где же это вы пили вино?
Баочань говорила нарочито громко, чтобы Цзиньгуй слышала, и та не замедлила появиться.
Сюэ Кэ в это время говорил Баочань:
–Нынче у господина Чжана радостный день, и меня заставили выпить полчарки. Лицо до сих пор горит!
–Конечно, у чужих пить интереснее, чем у своих,– подхватила Цзиньгуй, появляясь в дверях.
Сюэ Кэ смутился и, приблизившись к ней, с улыбкой спросил:
–Как понимать ваши слова?
Баочань между тем незаметно скрылась в комнате.
Цзиньгуй
хотела поддеть Сюэ Кэ, но, видя, как он растерянно заморгал глазами,
отказалась от своего намерения. Надменность сменилась жалостью.
–Вы говорите, вас заставили выпить?– произнесла она.
–Ну конечно же,– отвечал Сюэ Кэ.– Да я и пить не умею.
–Это
хорошо, что вы не пьете,– откликнулась Цзиньгуй,– а то напивались бы и
скандалили, как ваш старший брат Сюэ Пань. Каково было бы вашей будущей
жене? Жила бы она вдовой при живом муже! Как я!
Она исподтишка глянула на Сюэ Кэ и почувствовала, что краснеет.
Молодой человек догадался, к чему клонит Цзиньгуй, и решил ретироваться. Но Цзиньгуй схватила его за руку.
–Сестра!–
вскричал Сюэ Кэ.– Вам следовало бы держаться поскромнее!– Он весь
дрожал, а Цзиньгуй, отбросив всякий стыд, сказала:
–Прошу вас, зайдите ко мне, я хочу с вами поговорить по важному делу!
–Госпожа! Сянлин идет!
Цзиньгуй вздрогнула, обернулась к Баочань. Та заметила приближавшуюся Сянлин и поспешила предупредить госпожу.
Цзиньгуй испугалась, выпустила руку Сюэ Кэ, а тот не преминул поспешно скрыться.
Однако
Сянлин, которой не могло и в голову подобное прийти, успела заметить,
что Цзиньгуй тащит Сюэ Кэ к себе в комнату. С сильно бьющимся сердцем
она повернула обратно, так и не навестив Баочань, к которой шла.
Цзиньгуй, напуганная и рассерженная, поглядела вслед удалявшемуся Сюэ Кэ и, бранясь, ушла в дом.
С этих пор она еще больше возненавидела Сянлин.
Баочай в это время была в комнатах матушки Цзя и там услышала от госпожи Ван, что Таньчунь собираются выдать замуж.
–Это
сын нашего земляка,– сказала матушка Цзя.– Кстати, он бывал у нас в
доме! И как это твой муж мне раньше ничего об этом не сказал!
–Так ведь и я не знала!– заметила госпожа Ван.
–Все
это, конечно, хорошо,– проговорила матушка Цзя,– только дорога туда
дальняя. И если Цзя Чжэна переведут в другое место, наша девочка
окажется в одиночестве.
–Вряд ли его переведут. Ведь наши семьи
служилые,– произнесла госпожа Ван.– Возможно, их переведут сюда или же
мы туда переедем! Недаром говорят, листья падают ближе к корню!
Начальство сватает, как ему откажешь?! Муж наверняка все решил, а к нам
человека прислал совета спросить только приличия ради.
–Если вы
оба согласны, тем лучше,– промолвила матушка Цзя.– Не знаю только,
увижусь ли я когда-нибудь с Таньчунь. Вряд ли она сумеет побывать дома
раньше, чем через два-три года.
У матушки Цзя по щекам покатились слезы.
–Девочки
выросли, им пора замуж,– заметила госпожа Ван.– Выдашь дочь за
местного чиновника, а кто поручится, что его не переведут в другое
место?! Главное, чтобы дети счастливы были! Взять, к примеру, Инчунь!
Живет совсем близко, а что толку! Вечно ссорится с мужем, дело доходит
до того, что ее не кормят. А пошлем что-нибудь,– не передают. От мужа
одни упреки. Будто мы у них деньги взяли и не возвращаем. Родных
навестить – и то не разрешают. Не видать нашей девочке счастья! Я
соскучилась и недавно послала женщин навестить ее, но Инчунь к ним даже
не вышла. Тогда они сами пошли к ней. Смотрят, девочка наша в легком
старом платьишке, а день был холодный. Заплакала она, умолять стала: «Не
рассказывайте дома, как я тут мучаюсь. Это мне наказание за грехи! И
присылать ничего не надо, ни из одежды, ни из съестного,– все равно не
передадут да еще поколотят за то, что я будто бы жалуюсь». Подумать
только, что все происходит почти у нас на глазах. От этого еще тяжелее! А
отец с матерью равнодушны к страданиям дочери! Поистине девочке живется
хуже, чем нашей самой последней служанке! Но у Таньчунь, я думаю, муж
будет хороший, раз мой супруг согласился на сватовство. Хочу попросить
вас, почтенная госпожа, назначить несколько слуг и выбрать счастливый
день, когда можно будет отправить Таньчунь к месту службы отца. Дело
важное, и подготовиться надо тщательно, чтобы муж мой остался доволен.
–Твой муж решил, ты и распорядись!– приказала матушка Цзя.– Выбери счастливый день и отправь девочку!
–Слушаюсь,– отозвалась госпожа Ван.
Баочай,
слышавшая разговор госпожи Ван с матушкой Цзя, не осмеливалась
произнести ни слова и лишь с горечью думала: «Таньчунь – самая умная из
барышень нашей семьи, а сейчас ее отдают замуж в дальнюю местность.
Поистине все меньше и меньше остается в доме достойных людей».
Вскоре
госпожа Ван попрощалась с матушкой Цзя и вышла из комнаты, Баочай
последовала за ней и возвратилась к себе, но ни словом не обмолвилась
Баоюю о том, что слышала. Заметив сидевшую в одиночестве Сижэнь с
вышиванием в руках, Баочай рассказала ей о предстоящем замужестве
Таньчунь, чем очень огорчила девушку.

Между тем наложница Чжао, прослышав, что Таньчунь выдают замуж, обрадовалась.
«Эта
девчонка больше всех презирает меня!– думала она.– Даже матерью не
считает. Я для нее хуже служанки! А вот о других заботится! Когда в доме
распоряжалась она, Цзя Хуань шагу ступить не смел. Уедет – нам станет
свободнее! Уважения от нее не дождешься, и я со спокойной совестью могу
пожелать ей такой доли, как Инчунь».
Чжао побежала к Таньчунь сообщить новость.
–Барышня,–
не без злорадства произнесла она,– вы теперь будете занимать высокое
положение. Разумеется, у мужа вам будет лучше, чем дома, и вам надо
поскорее переехать к нему! Я хоть вас и растила, но благодарности за это
не видела. Всегда плохой была для вас. И все же я надеюсь, что вы обо
мне не забудете!
Слушая ее болтовню, Таньчунь не отрывалась от вышиванья и не произносила ни слова.
Так и ушла наложница Чжао, сдерживая негодование.
Оставшись
одна, Таньчунь рассердилась, затем рассмеялась, потом ей стало обидно
до слез, и, чтобы рассеять печаль, она отправилась навестить Баоюя.
–Сестрица,
я слышал, ты была возле сестрицы Линь до самой ее кончины,– произнес
Баоюй, как только Таньчунь вошла.– Говорят, в момент ее смерти
откуда-то донеслись звуки музыки. Это, наверное, неспроста!
–Ты
думаешь?– улыбнулась Таньчунь.– Впрочем, та ночь действительно была
странной и музыка необычная, так что, возможно, ты прав!
Слова
девушки лишь подкрепили догадки Баоюя. Ему припомнилось, как недавно,
когда его собственная душа носилась где-то далеко, ей повстречался
человек, который сказал, что Дайюй при жизни была не такой, как все
люди, и после смерти не превратилась в обычного духа. Конечно, размышлял
он, Дайюй была небожительницей, сошедшей в мир людей по случаю
какого-то выдающегося события! И тут он подумал о Чан Э, которую
когда-то видел на сцене в одной из пьес.
Вскоре Таньчунь ушла. Баоюй упросил матушку Цзя прислать к нему Цзыцзюань.
Та
ни за что не хотела идти, но матушка Цзя и госпожа Ван приказали.
Цзыцзюань все время вздыхала и хмурилась, а когда Баоюй начинал
спрашивать ее о Дайюй, отвечала грубо и резко. Но Баочай не сердилась –
ее восхищала преданность Цзыцзюань покойной барышне.
Сюэянь хотя и
показала себя старательной в день свадьбы Баоюя, но была не слишком
смышленой, поэтому Баочай попросила матушку Цзя и госпожу Ван забрать
девушку и выдать замуж за одного из слуг; теперь Сюэянь жила в доме
мужа. Мамке Ван, кормилице Дайюй, вскоре предстояло сопровождать на юг
гроб с телом умершей. Инъэр и другие служанки перешли в услужение к
матушке Цзя.
Люди, находившиеся в услужении у Дайюй, постепенно
уходили, и это не могло не печалить Баоюя. Единственным утешением была
мысль о том, что Дайюй небожительница, сошедшая на землю и затем
возвратившаяся в мир бессмертных.
Рассказывая Сижэнь о замужестве
Таньчунь, Баочай старалась говорить как можно тише, но Баоюй все равно
услышал, охнул и с рыданиями повалился на кан.
–Что с тобой?– воскликнули перепуганные девушки, бросаясь к нему.
Баоюя душили рыдания, и он не мог вымолвить ни слова. Наконец, овладев собой, он воскликнул:
–Жить
стало невозможно! Сестры уходят одна за другой! Сестрица Линь сделалась
небожительницей. Старшая сестра Юаньчунь умерла. Второй сестре Инчунь
достался в мужья негодяй. Третья сестрица Таньчунь выходит замуж в
дальние края, и мы с нею больше никогда не увидимся! Сестрица Сянъюнь
тоже уезжает неизвестно куда; сестрица Сюэ Баоцинь помолвлена… Неужели
ни одна из сестриц не останется дома? Как мне жить одному!
Сижэнь пыталась его утешить, но Баочай только рукой махнула:
–Не
надо, я сама с ним поговорю.– И обратилась к Баоюю: – Ты, значит,
хочешь, чтобы сестры весь век жили рядом с тобой и не выполнили главного
своего предназначения в жизни? Шла бы речь о посторонних девушках, тебя
еще можно было бы понять, мужчина есть мужчина. Но сестры?! Кстати,
пока еще ни одну из них не выдали замуж в чужие края. Но даже случись
такое, тебе пришлось бы смириться. Все решает отец! Неужели ты думаешь,
что во всей Поднебесной ты один любишь своих сестер? Рассуждай и
остальные как ты, я так и осталась бы в девицах. Учатся для того, чтобы
стать мудрыми и просвещенными, а ты наоборот,– чем больше учишься, тем
глупее становишься. По-твоему, нам с Сижэнь надо разъехаться по домам, а
ты соберешь всех сестер, и они будут о тебе заботиться.
Баоюй схватил за руки Баочай и Сижэнь и закричал:
–Я все понимаю! Но зачем так спешить? Могли бы это сделать, когда я превращусь в прах!
–Опять
мелешь вздор!– Сижэнь торопливо зажала ему рот.– Только два дня, как
ты почувствовал себя лучше, а у второй госпожи Баочай появился аппетит!
Если она снова расстроится, пеняй на себя!
–Все это верно,– произнес Баоюй,– только на душе у меня тяжело.
Баочай промолчала и знаком велела Сижэнь дать юноше успокаивающее.
Сижэнь решила попросить Таньчунь, чтобы, уезжая, она попрощалась с Баоюем, и поделилась этой мыслью с Баочай.
–Нечего
бояться!– возразила Баочай.– Через несколько дней он успокоится и все
поймет. Я думаю, надо дать им возможность подольше поговорить. Третья
барышня умна, сумеет убедить его не болтать всякий вздор.
Разговор
был прерван приходом Юаньян. Ее прислала матушка Цзя передать Сижэнь,
чтобы та уговорила Баоюя выбросить из головы всякие глупые мысли. Юаньян
посидела немного и ушла.
Пора было готовить Таньчунь в дорогу.
Приданое с ней не отправляли, но хлопот все равно было много. Матушка
Цзя объявила Фэнцзе решение Цзя Чжэна и велела ей заняться сборами.
Если хотите знать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Поддержите нас!

Каждый день наш проект старается радовать вас качественным и интересным контентом. Поддержите нас любой суммой денег удобным вам способом и получите в подарок уникальный карманный календарь!

календарь Epoch Times Russia Поддержать
«Почему существует человечество?» — статья Ли Хунчжи, основателя Фалуньгун
КУЛЬТУРА
ЗДОРОВЬЕ
ТРАДИЦИОННАЯ КУЛЬТУРА
ВЫБОР РЕДАКТОРА