Интервью. Россияне о падении Берлинской стены

В дни падения Берлинской стены Андрею Михайловичу было 34 года, он жил в Красноярске, работал в Университете и его Экспериментальной школе.

А.Б.: Помню как раз довольно много, потому что специально интересовался событиями.

В том числе о падении Стены и вообще о развале Варшавской системы. Благо, читал и на немецком языке. Интернета еще не было, но информацию получал из радиоголосов, да и в СССР уже были весьма разные источники информации.

Мое отношение к этому событию было двойственное: радовало явное падение коммунизма. Моя семья всегда была настроена антикоммунистически. Но был и страх: перемены всегда пугают, а опыт советской системы подсказывал: перемены обычно к худшему. Был страх введения жесткой диктатуры, и страх, что достижения страны перестанут уважаться в мире. Ведь уважают только сильных.

В целом отношение народа было имперское: независимо от идеологии, люди боялись, что Россия проиграла битву за господство над восточной Европой. И была обида на народы, которые не хотят жить в советской империи.

Я рад, что коммунизм кончился, но что Россия многое и проиграла — это факт.

С. Л.: О тех событиях я помню, что Берлинская стена, разделявшая мир на две части — социалистическую и капиталистическую, была построена для того, чтобы избежать идеологического влияния друг на друга, что само по себе можно квалифицировать, как неадекватное управленческое решение, поскольку победить систему противника (неважно какой окраски) можно только идеологическими (информационными) мерами, а, по сути, образом жизни. Что-то похожее было в древности, например, Китайская стена. А в наши дни похожее сооружение сделано в США на границе с Мексикой. Как показывает опыт Берлинской стены — рано или поздно — желание людей и их свободолюбие может разрушить любую стену. Для современного глобализирующегося мира очень важно сделать выбор в пользу философии Добра и Справедливости.

В то время мне было 24 года и я, в основном, ещё был в поиске, как самого себя с точки зрения получения профессиональных знаний, так и в поиске почвы под ногами — хотелось понять, в какой стране я живу? Ведь одна система ценностей разрушалась, а другая ещё не была сформирована. Моим любимым в тот период было стихотворение Тютчева, где есть такие слова: «Блажен, кто мир сей посетил в его минуты роковые, его призвали всеблагие, как собеседника на пир».

События тех лет были очень противоречивыми и воспринимались мной с глубокой тревогой. С одной стороны, демонтаж Берлинской стены. С другой стороны, чуть ранее события в Китае на площади Тяньаньмэнь. С третьей стороны, нагнетание экономических неурядиц в СССР. Все эти события в комплексе звали к необходимости больших перемен. Но тогда ясной цели — а что же мы хотим — не было.

Общая ситуация в СССР тогда была очень тревожная. Было очень много различных митингов. На 7 ноября — день Октябрьской революции — я помню, вышла не одна, а две колонны. Одна — за КПСС, другая — за демократию. Стали появляться новые партии, в частности — ЛДПР и Российская Партия Зелёных. В последней я вскоре и оказался.

До этого я был на многих мероприятиях в поисках ответа на свои вопросы. Я ходил на семинары и встречи в Демократическую партию, в Русский Национальный Собор, в КПРФ, в Русскую партию. Два года учился на курсах в православной Духовной семинарии Санкт-Петербурга. Там многому научился. Но и увидел определённый недостаток в знаниях. Ответы нашёл только тогда, когда стал профессионально заниматься экологической деятельностью и познакомился с новой информацией, данной в Концепции Общественной Безопасности.

За эти годы, после падения Берлинской стены, свободы стало больше. Люди получили возможность передвигаться по всему миру. Это большой плюс. Однако осталось очень много не решённых проблем внутри страны. Прежде всего, это колоссальное расслоение на бедных и богатых, коррупция чиновников, нежелание решать экологические проблемы и переходить на высокие технологии, которые бы развивали производство в гармонии с окружающей средой.

Сегодня народ загнали в тиски потребительского рабства — потребляй, потребляй, потребляй. Это ужасно! Молодёжью мало занимается государство. Развивается алкоголизация общества. Разрушается село. У кого есть работа и деньги — тем хорошо. Но это всего 10 процентов. Остальным тяжело. За эти годы появилось много минусов. Мне хочется изменить положение дел в России, чтобы наша страна преобразилась в лучшую сторону. Нужно не забывать заниматься ежедневно экологическими вопросами.

Мой лозунг: «За экологически чистую, справедливую и великую Россию!». А в личном плане, у меня в 1990 году родилась дочь. Было кризисное время, но мы выстояли. И в 2000 году у меня родилась вторая дочь. Тоже было кризисное время после 1998 года, но вы выстояли. Народ всегда будет жить!

А.Л.: Безусловно, падение Берлинской стены стало знаковым событием конца 80-х годов прошлого века. СССР к тому времени был подвержен ветру перемен, и они уже бушевали в головах граждан. Мало кто мог тогда представить, что после серии бархатных революций в Восточной Европе, уже через год основательно полыхнуло в СССР. А еще через год случиться август 1991 года. Тогда все это было в новинку, и мы простые граждане не понимали суть происходящего. На наших глазах рушился незыблемый соцлагерь, а советское руководство просто сложило ручки и ждало, чем кончиться.

Вот оно и кончилось кадрами разрушения Берлинской стены, а еще через два года СССР.

Я в это время заканчивал МГПИ имени Ленина и слегка был втянут в первичные политические процессы, начинавшиеся в СССР. Тогда шли большие перемены в комсомоле, и мне пришлось, в этом участвовать. Тогда все было здорово и демократически. Ветры перемен затуманивали сознания и не давали понять, что нашими руками разрушается наша великая страна. Осознание пришло позже.

Была всеобщая радость, счастье от избавления влияния КПСС, многопартийность, свобода – все, что свойственно бедному и голодному народу. Минус мозги, которые вмиг потеряли люди.

Сегодня от нашей страны остался осколок СССР. Эта гостиница, где собрались случайные люди. Страна, в которой власть не нужна народу, а народ не нужен власти. Идеалы идеи 90-х преданы и выброшены в корзину. Предательство, народ и власть, ненавидящие друг друга.

Р.В.: Я ощутил, что мир и Европа меняются навсегда. Я был рад за немецкий народ. Боли разделенного народа (на две разные системы, на два лагеря) пришел конец!!!

Общая ситуация в России в то время была гораздо лучше, чем теперь. Люди (хотя бы часть) верили, что от коммунистического/марксистского прошлого можно уйти.

Сейчас многие в России находятся в апатии. Не хватает денег, нет доверия к нынешней власти.

Личное отношение к происходящему: пока используются идеи психополитики И.П. Павлова, честное и хорошее государство не может быть создано. «Реалполитик» должна уйти в прошлое. На смену должна прийти политика, основанная на уважении к правам человека и, главное, ко Всеобщей декларации прав человека.

В.С.-Х.: Это событие навсегда останется в памяти. Когда в 1961 году начался Берлинский кризис, как часть холодной войны, я ждал дальнейшего обострения войны, не исключая начала новой большой войны, воспоминания о трагедии второй мировой еще очень тревожили. С августа 1961 года началось строительство Берлинской стены, длина которой достигла 160 км. Тревога за мир усилилась Я., как и многие другие люди в СССР, особенно военнослужащие, не верили советским заявлениям, крикам и песням о мире, мы видели, что у нас идет откровенная подготовка к новой войне, причем, к далеко не оборонительной войне.

Поэтому падение Берлинской стены было у нас воспринято как падение символа холодной войны, а 9 ноября 1989 года я воспринял как праздник души!

В 1989 году я жил в Ленинграде, старший офицер в запасе с обширной информацией в голове и с большой тревогой в сердце. Работал в то время начальником орготдела и секретарем художественного совета в «Ленконцерте», моя сфера общения была — артисты, музыканты и другие творческие работники, которые, как и я, ненавидели войну в любых ее проявлениях и восприняли падение Берлинской стены, как начало строительства мира во всем мире не на лозунгах, а на деле.

Что изменилось в России сейчас? С одной стороны, это безусловное повышение уровня и качества жизни, без явной холодной войны, без Берлинской стены, с возвращением статуса Великой державы, с возможностью повидать весь мир и с возможностью отвечать на острые вопросы СМИ. Это плюс.

С другой стороны, постоянное ожидание каких-нибудь неприятностей от власти, связанных с отменой льгот, с поспешными «реформами», бьющими по людям и материально, и морально, чудовищная коррупция, разгул преступности, особенно убийства, катастрофы, бездействие или неадекватные действия различных органов
власти.

Но осталась НАДЕЖДА!

В.О.: Падение Берлинской стены 9 ноября 1989 г. встретил с ликованием: «Свершилось!» Далеко вперед еще не смотрел, но предвидел, что это пролог конца агонизирующего СССР и распада так называемого социалистического лагеря. Но до этого дважды или трижды имел возможность видеть Берлинскую стену и неизменно воспринимал ее не иначе как кровоточащую рану, зияющую в сердце Европы, и не мог простить этой раны Н.С. Хрущеву. Так же как вопреки несомненным половинчатым заслугам в сомнительных действиях сталинизму. Его (Хрущева) разлад с творческой интеллигенцией предвосхитил его скорое закулисное свержение.

Будучи ностальгическим энтузиастом шестидесятнической «оттепели», с пылом и иллюзорной романтической верой в обновление страны и мира принял и «перестройку» под обнадеживающими, отчасти самовнушаемыми лозунгами, которыми жил на рубеже 80-90-х гг. Что же до победного народного волеизъявления, силой которого была снесена Берлинская стена, то советский подголосок Хоннекер ни до, ни после этого не был моим «героем». Тем более что на его фигуру наслаивались впечатления от ГДР как полицейского государства. Моими героями были Вилли Брандт, Гельмут Шмидт, Гельмут Коль, задним числом после первой поездки в ФРГ в их круг вошел Конрад Аденауэр, оригинальный памятник которого в Дюссельдорфе произвел на меня сильнейшее впечатление.

В творческом плане в те же порубежные 80-90-е гг. совершался переход к оперативной публицистике, которой занимался параллельно с литературной критикой. Главными публицистическими темами в те годы стали для меня антифашизм, антисталинизм, неприятие антисемитизма. И то, и другое, и третье сильно стимулировалось просоветскими умонастроениями, разливы которых жарко тлели и тлеют по сей день.

Чуть позже, но тоже как постоянная пришла тема активной поддержки национально-освободительной борьбы Нагорно-Карабахской республики, а также правозащитная проблематика, усиленная личным опытом почти десятилетней работы в общественной Комиссии по вопросам помилования при президенте Российской федерации. Созывалась эта комиссия Ельциным, распустил ее Путин. С ее роспуском практика помилования фактически сошла в России на нет.

В этом факте сюжетная завязь моего ответа на больной вопрос о текущей российской ситуации. Забрезживший было прорыв к демократии не состоялся, демократическая риторика, на которую не скупится власть, его никак не восполняет. Понятия «либерализм» и «либералы» стали бранными кличками. Возврат к авторитарному правлению идет по нарастающей, и это исстари присуще укоренившимся традициям российского тоталитаризма.

Я помню не только ноябрь 1989 года, когда Берлинская стена была разрушена, но и август 1961, когда по требованию Кремля, она была воздвигнута. Двадцать лет минуло с тех пор, как немцы объединились, а железобетонно-идеологическая стена рухнула. На мой взгляд, произошло это все-таки с запозданием.

В 1989 году мне было 43 года. Я основал Нижегородский областной клуб экслибрисистов и готовился к изданию первой независимой газеты «Вестник коллекционера», которая распространялась затем по всей территории тогдашнего СССР. Одновременно являлся корреспондентом газеты ЦК ЛКСМ Латвии «Советская молодежь» в Поволжье.

Конечно, было ощущение того, что мир меняется в лучшую сторону, что мы, наконец, от прессинга тоталитаризма. В СССР уже появилась первая прослойка легальных миллионеров. У населения проснулся интерес к чтению печатных СМИ и просмотру новостных программ ТВ. Хотя люди, по прежнему, больше думали о том, где раздобыть что-нибудь съестное, чтобы как-то накормить семью.

Инакомыслящих, правозащитников, не продажных журналистов сегодня уже не только сажают, а просто убивают (хлопот меньше!). Оппозиционные общественные организации власти закрывают, преследуют их членов. В Уголовный кодекс ввели специальную статью о наказании за экстремизм. А экстремисты в России — это все те, кто не согласен с внутренней и внешней политикой власти. Очень тяжело сегодня жить в России…

Ю.Ш.: Крушение стены я наблюдал по телевизору — тогда я ещё смотрел телевизор. Описать ту радость, которая меня охватила при этом — невозможно. Сбывались самые заветные мечты. Европа становилась единой. Последняя евроазиатская империя рассыпалась. От азиатских республик европейская часть СССР стала отгораживаться — вначале на ментальном, затем — на экономическом уровне. «Недалёк стал день, когда и на политическом уровне мы перестанем быть азиатской страной и наши бывшие сограждане станут для нас нежелательными иностранцами,»-думал я.

Мало кто мог тогда, впрочем, как и сейчас, сложить 2 и 2 и предсказать будущее. Помню, было очень много людей, которые лезли не в свое дело. Очень много пены, болтовни. Совершенное нежелание идти на жертвы, работать… Этим ситуация отличалась от, допустим, прибалтийской, в худшую сторону.

В то время я жил в Питере, тогда ещё называвшемся Ленинградом, занимался, как и сейчас, социальными движениями в области охраны окружающей среды. Мне было 28 лет. Только что образовалось Российское Зеленое Движение, я занимал там один из руководящих постов, мы старательно двигали наших людей во власть всех уровней на всей российской территории. Что, собственно, и оказалось востребовано сразу после 91-го года. Практически все подготовленные нами люди попали «во власть».

Я ждал, что новая стена возникнет на востоке. Что граница Европы пройдет по Уралу. К сожалению, она пока проходит по Нарве. А хотелось бы — хотя бы по Волхову.

Что изменилось в России сейчас? Мне кажется, патернализма стало меньше. И тоски по нищему существованию в СССР стало меньше. Впрочем, возможно, я общаюсь не с «народом». Как бы то ни было, а свобода, хотя бы для части соцлагеря, в те годы была достигнута. Горбачев, конечно, великий человек.

Личное отношение к происходящему. Много недоделанного. Не вернули собственность тем, кому она принадлежала до 1917 года. Не запретили компартию. Не объявили коммунизм человеконенавистнической и опасной для развития общества идеологией. Но, собственно, это — вторично. Главное, мне кажется, народ усвоил — если цивилизация сохранится, каждый будет в ней жить и умирать так, как ему лично по силам. Попытки сбиться в кучу и сделать что-то «сообча» для всеобщего счастья всегда заканчиваются очередным обманом — что с коммунизмом, что с Мавроди. Есть вещи поважнее выживания, всеобщего равенства в нищете и справедливого распределения пайки. Это — свобода, достоинство, честь, творчество, следование высшему предназначению. Мне кажется, все больше людей это понимают.

И.С.: Было полное ощущение неразберихи, так как все происходило быстрее, чем об этом успевали сообщать СМИ — было ощущение, что советские СМИ сами не понимают, как надо освещать эти события, поддерживать или критиковать. Кроме того, в самом СССР был такой бардак, что за событиями в ГДР следил только краем сознания.

Отношение ко всему происходящему у меня было такое: если то, что происходит — плохо для коммунистов, значит это хорошо для все остальных.

Сейчас в отличие от 1990-х годов народу в России все безразлично.