О тепле людского участия

Из цикла «Зарисовки с натуры»

Спустя минут пятнадцать-двадцать, когда голос безнадежно осип и приобрёл заунывность народного страдания, из-за поворота показался долгожданный «Икарус». Длинный – из тех, что с «гармошкой» посередине – и медленный, как ошарашенная ударом гусеница. Пока он подползал к остановке, тормозил и фыркал, открывая двери, покрывшийся инеем народ сгруппировался для атаки этих самых дверей.

В салон вошли дружно, без препирательств и толкотни; встали тесно прижимаясь друг к другу, чтобы никого не оставить на растерзание лютому врагу. Утрамбовались, как шпроты в банке; индивидуального места осталось только на вдох-выдох, зато в прямом смысле чувствуешь тепло и поддержку соседнего плеча и уверен, что упасть не позволят.

Водитель попытался закрыть двери салона, да не тут-то было: венгерская пневматика от сибирского холода окочурилась. Но наш народ сообразительный и отзывчивый – помог закрыть створки мозолистыми руками.

Автобус фыркнул, собираясь тронуться с места, да сразу не получилось: двигатель пыхтит, чихает, шипит, а с места машину сдвинуть не может. Минут пять так мучился. Кондуктор оправдываться начала, на погоду сетовать… Народ в солидарности понимающе молчит, сочувствует, и вдруг та самая нетерпеливая бабулька с осипшим голосом всю солидарность нарушить решила. «Чевой-то он не фурычит, — говорит, — мне в полуклинику на анализы надо. Хватит пыхать без толку, езжать пора». Народ её не поддержал, она, конечно, умолкла, но водитель то ли услышал это возмущение, то ли чутьём догадался, – включил микрофон и …:

«Уселись, — говорит, — довольны. Рады, что в тепло попали. А машине, между прочим, в сто раз холодней вашего. Вы вон все в дублёнках да шубах, а она нагишом работает».

Народ от такого откровения вначале опешил, а потом дружно расхохотался. И представьте себе – автобус тронулся! Не спеша, мягко, но покатился, будто только и ждал, когда к нему – замерзшему трудяге – тёплое сочувствие проявят. А вы сомневаетесь в необходимости людского участия…