Разным регионам – разные модернизации, или сохранится ли Россия

The Epoch Times04.05.2011 Обновлено: 06.09.2021 13:50
«Разным регионам – разные модернизации, или Сохранится ли Россия». Фото предоставлено Александром Черницким
«Разным регионам – разные модернизации, или Сохранится ли Россия». Фото предоставлено Александром Черницким
Участники круглого стола в здании РСПП на Котельнической набережной Москвы мигом перешли от обсуждения этнокультурных проблем модернизации России к теме сохранения ее территориальной целостности. Прогнозы звучали диаметрально противоположные, поэтому дискуссия получилась острой и жаркой. Раззадорил всех основной докладчик Эмиль Паин – доктор политических наук, антрополог и этнограф, один из основателей новой науки этнополитологии.

Богатыри с кинжалами

В презентации на большом экране изумленные эксперты обнаружили рядышком два изображения: репродукцию знаменитой картины с тремя богатырями и снимок группы чеченцев, включая Рамазана Кадырова, с внушительными кинжалами.

«Что касается русских богатырей, то в светлое время суток с холодным оружием их можно увидеть только в музее на картине Васнецова, – пояснил докладчик. – А чеченских богатырей мы видим на
современной фотографии во главе с современным президентом».

Столь образное сопоставление ярко продемонстрировало этническую неоднородность России, что постоянно и совершенно напрасно игнорируется в спорах о путях модернизации. Одновременно присутствующие сумели оценить точность названия доклада: «Этнокультурная специфика проблем модернизации России».

«Если для Азербайджана, сравнительно небольшого и культурно однородного, можно сказать, что есть некий страновой тип менталитета, который так или иначе влияет на экономику, то уже для Казахстана с его очень большими различиями между казахской, узбекской и русской частями это сделать сложно, а для России – вообще невозможно», – пригвоздил профессор Паин.

Ну никак нельзя по одним и тем же лекалам модернизировать и «русскую» Россию, и «кавказскую»

Россию: слишком непохожи они друг на друга. Согласно исследованиям социологов, «русское» общество – «одно из самых детрадиционализированных в современном мире, одно из самых расколотых, самое атомизированное, включенность населения в неформальные объединения самая низкая в Европе – менее 5%», в то время как в Западной Европе 50–60%. Соответственно, «русским»
россиянам присущи «самые низкие показатели ценностей коллективизма».

«И вы все прекрасно знаете на своем личном опыте, что это отвечает объективной реальности, это не только социологическая оценка, – подчеркнул докладчик. – Всякий, кто, подобно мне, живет в многоквартирном доме, знает не хуже меня, что договориться с соседями можно на лестничной клетке.

Уже в подъезде – трудно. В масштабе дома – практически невозможно. А чтобы возникло какое-то территориальное объединение, тут я не знаю, что нужно сделать, – бомбу разорвать рядом! По крайней мере, всякая угроза строительства, скажем, АЗС будоражила наш дом, но так и не вывела никого на улицы. Нет опыта солидарного действия, и трудно ожидать, что он вдруг возникнет сам по себе».

Что же случилось с русскими традициями, со сплоченностью населения? Вопреки расхожим представлениям, они были разрушены не только большевиками вкупе с постсоветскими либералами, но еще в царскую эпоху – в ходе уничтожения сельской общины. Между тем науке хорошо известно, что «при низком развитии институциональной среды, при слабости судебно-правовой системы, традиционная культура оказывает чрезвычайно сильное влияние на экономику, а при высоком уровне развития институциональной системы этот традиционный капитал играет значительно меньшую роль».

К сожалению, институты в России также чрезвычайно слабы, о чем говорил Дмитрий Медведев еще в ходе своей президентской кампании 2008 года, когда выдвинул концепцию «Четырех И» (инвестиции, инновации, инфраструктура, институты).

Черное не хочет белого

В таких условиях кавказское общество с его сильнейшими традициями оказывается в выигрышном положении.

«Чеченское общество сохранило элементы как кровно-родственных отношений (и «тейп», и «гар», и «цъа», и другие элементы в той или иной форме используются в жизни), так и территориально-общинные (и патриархальные семьи, и территориальные кланы, и сельские общины, и религиозные братства-вирды), – напомнил Э.А. Паин. – Этот панцирь спас жизнь людей в условиях коллективизации и раскулачивания… И в условиях депортации традиционные институты сохранили множество жизней». Если уж «традиционные институты прекрасно вмонтировались в советскую систему, создав элементы блата», то нынешний разгул коррупции – «просто благоприятнейшая для них среда, и никакой другой они не желают». С Кавказа носители прочных традиций целыми группами переезжают в «русские» города, где «прекрасно вписываются в коррупционные системы».

«Если закон не защищает, то очень хорошо помогает честное слово, и я знаю, что на честном слове заключаются в чеченской этнической среде многомиллионные подряды, – поведал ученый. – Под честное слово огромные капиталы раздробляются на огромное множество юридических лиц, и ни одна
налоговая служба их не унюхает и не узнает. А с другой стороны, ими можно управлять вполне эффективно и умело… Сложившееся черное общество, теневое, совсем не хочет белого, оно ему абсолютно не нужно».

Разумеется, у традиционной системы имеются минусы. В частности, она требует безоговорочного себе подчинения. Поэтому община выходцев с Кавказа приобретает черты «добровольного гетто», чьи члены отличаются заниженной конкурентоспособностью в масштабе всей страны.

Основной вывод профессор Паин сформулировал следующим образом: «Применительно к России слово «модернизация» правильнее использовать во множественном числе. Если они состоятся, то только как разные модернизации. На Северном Кавказе и в Центральной России они неизбежно будут различаться по целям, содержанию и срокам. И очень велика вероятность и того, что эти разные модернизации будут мешать друг другу».

Пессимистический прогноз докладчик решил разбавить толикой оптимизма, рассказав об особом «жанре» конструирования традиций, то есть облачения инноваций в национальные одежды, без чего никакое новшество не может стать легитимным. Так, в этом преуспели японцы: «все, что считалось некой давней японской традицией в сфере бизнеса было изобретено после 1932 года: это новация, переодетая в традицию». А «большая часть английских традиций – это традиции, изобретенные в викторианскую эпоху, о них раньше и знать не знали, но считается, что это – тысячелетняя английская традиция».

Конечно, россияне тоже не лыком шиты. В частности, изобретением традиций эффективно занимался бывший новгородский губернатор Михаил Прусак, который использовал миф о Новгородской республике для создания бренда и имиджа Новгородской области.

Без шуринов и деверей

В итоге регион получил внешние инвестиции, в внутри произошла долгожданная консолидация населения. «Проблема национальной консолидации – это, я бы сказал, центральная проблема для всех сторон, не только для модернизации, для всего выживания», – утверждал профессор Паин. Увы, описанный им случай вполне единичен, если не уникален.

«Ослабление традиционных социальных связей ведет к утрате культурной информации, например, ослабление родственных связей и практики их поддержания привело к утрате в русской массовой языковой практике терминов родства, – кручинился докладчик. – Кто такой деверь, шурин, золовка, свояк, свояченица? Проводил эксперимент со студентами: 99,9% понятия не имеют, что это значит. А это все ведь близкие, второй шаг по горизонтали: брат жены, сестра мужа… Кстати, есть еще вертикальные – тесть, теща, свекор, свекровь. Это еще помнится, хотя в сугубо негативных тонах, а вот горизонтальные отношения выпали».

Ничего подобного не наблюдается в тюркских республиках – в Казахстане, Азербайджане и так далее.

Там «племянник мужа сестры моей жены, – то есть на пятом ходу, – это близкий родственник, это вполне осознанный элемент связи». Соответственно, в тюркской языковой практике активно используются термины для обозначения соответствующих степеней родства, «племянник мужа сестры моей жены» обозначается одним словом – коротко и всем понятно.

Куда более страшным профессор Паин считает «разрушение традиционного социального контроля»: «Еще недавно были дворы, в которых пенсионеры, играя в домино, все же приглядывали за соседями, а бабушки, сидевшие на лавочках, все-таки судачили о нравственности тех или иных жителей дома, и это хоть в какой-то мере восполняло механизм социального контроля, который действует по принципу «Что люди скажут»». С наступлением рыночной поры данный принцип почти полностью испарился и ничем не был компенсирован, даже религиозными заповедями.

«При росте числа людей, посещающих церковь, доля людей воцерковленных, то есть как раз тех, которые соблюдают нормы и правила церкви, практически не растет: за 20 лет, как показывают исследования, она не изменяется, – отметил эксперт. – То же самое можно сказать и о семейных нормах, которые скорее забыты, чем транслируются».

Как ни странно, «низкий уровень традиционности компенсируется высокой готовностью к новациям». В городских промышленных агломерациях России население готово к «изменениям, новациям, риску» на уровне Бельгии и даже намного больше, чем в Болгарии и Греции, Польше и Португалии. Так за чем же дело стало?

«Российская инициативность анархична и зачастую безнравственна, о чем писали Гоголь, Салтыков-Щедрин, Платонов, Солженицын, – констатировал ученый. – Она, как передающееся знамя, уже полтора века допускает свободное хождение лихоимства и спокойное отношение к другим не вполне нравственным действиям, которые происходят в обществе. В России один из самых низких в Европе уровень уважения к правилам и нормам не только формальным, но и неформальным, –
религиозным, семейным, этническим».

Саудовский режим в русской стране

У азербайджанцев и казахов образы этничности возникают сразу, мгновенно. А коренные москвичи, нередко горланящие «За нашу Москву!» или «Москва для москвичей!», знают ничуть не больше символов своего родного города, чем приезжие: «место работы, место встречи, а памятник – это там, где стрелку забить».

Изоляция от корней оборачивается для России самым низким уровнем взаимного горизонтального доверия по сравнению с 27 странами Европы. И сие – ни мало ни много национальная трагедия.

«Если 70% населения полагают, что окружающие будут относиться к тебе нечестно, обманут и устраивают по три бронированные двери в квартире, то предположить, что они будут вкладывать в долгосрочные проекты большие деньги, – утопия, – заметил Э.А. Паин. – Отсюда сложность главного элемента всякой модернизации: нет денег, нет того фонда, который вкладывается, чтобы будущие поколения использовали этот задел».

Логичным было ожидать, что после такого доклада эксперты примутся горячо обсуждать конкретные сценарии модернизации разных по менталитету регионов. Однако дискуссия неожиданно перескочила на другие рельсы.

«С какого момента целостность страны перестанет быть для всех понятной ценностью, если рецепты модернизации, как вы говорите, для всех регионов разные и могут входить в противоречие друг с другом? – поинтересовалась Юлия Шатова, главный редактор РИА «Новый регион» (информационного партнера круглого стола в РСП). – Когда экспертное сообщество, а потом и население придут к мысли, что целостность страны не является ценностью?»

Отвергнув с порога версию некоего полного, сокрушительного распада России, Эмиль Паин признал, что «она может лишь обкрошиться с одного края» подобно тому, как Германия осталась Германией даже после того, как лишилась Эльзаса и Лотарингии: «ну, потеряла какой-то кусочек территории».

Впрочем, ученый поспешил успокоить аудиторию дагестанской пословицей «Мы в Россию добровольно не входили и добровольно не уйдем».

Правда, созданный в Чечне «режим саудовского типа» ну никак не встраивается «ни в культурную матрицу страны, ни в законную матрицу светского государства». Иными словами, Россия «уже вроде как и не совсем целостная», что проявляется в чем-то, весьма напоминающем плюрализм мнений в одной голове – шизофрению. Одни и те же люди ратуют за единую и неделимую Россию, но при этом скандируют на Манежной площади «Долой Кавказ!».

Поэтому россиянам следует срочно озаботиться «проблемами этнической отчужденности, неконсолидированности, отсутствия «мы»». Страна-то еще держится, а вот некогда единая многонациональная общность уже рассыпалась. В таком контексте зловеще прозвучала ссылка Эмиля Паина на польско-британского социолога Зигмунда Баумана, который «пришел к выводу, что общество обречено на умирание, на полный коллапс социально-нормативной системы, если отмирание традиционной коллективности не восполняется новыми институтами неформального общения».

Одичание – это контрмодернизация

Горькая правда вынудила встрепенуться ведущего научного сотрудника Института системного анализа РАН Андрей Пионтковский. Напомнив, что страшный удар по единству России нанесла 15-летняя Кавказская война, он сказал: «Я бы не радовался тому, что дагестанцы не хотят отделяться. Это показывает, что мы уже по ту сторону проблемы отделения. Проблем уже зашла намного глубже».

Доктор политических наук Андрей Савельев попытался отыскать методологическую ошибку в основном докладе, указав, что архаическое чеченское и современное русское общества вообще некорректно сравнивать между собой.

«Мне показалось, вы исключили возможность ближнего и дальнего порядка взаимодействия между людьми, – поделился наблюдением экс-депутат Госдумы Савельев. – Чеченцы, когда объединяются этим ближним порядком, дальний порядок отбрасывают. И их внутренние конфликты, их внутренняя резня не позволяют даже думать о какой-то государственности. У русских, наоборот, ближний порядок разрушен, зато дальний сохранился. Где ни встретились, свой своего видит: тут же бутылка, стакан и разговор не о своих клановых, внутренних интересах, а за жизнь, философские какие-то вопросы, политические. Ну совершенно просто иной подход!»

Советник аппарата Совета федерации Александр Юсуповский призвал научное сообщество изучить советский опыт наполнения национальных форм социалистическим содержанием. Стремясь вытеснить из архаичного сознания отсталых народов отжившие стереотипы вроде многоженства или религий, большевики вовсю пропагандировали «красные яранги», «свободную женщину Востока», пионерские дружины и прочее в том же духе: «для своего времени это была как раз та модернизация в советской форме». Причем совершенно неважно, что в пионерию трансформировали западный по происхождению скаутизм.

«Это был мощный и обязательный для всех, управляемый государством процесс социализации, кооперации, умения работать в коллективе, умения сотрудничать, – убежден господин Юсуповский. – Ставка на кооперативность – это суть социализма. А мы вдруг забыли слово «кооперация». И начали говорить: «конкуренция – двигатель прогресса», «сильная личность» и так далее. В итоге мы вытеснили советский строй, а потом провалились не в постмодерн, а в премодерн, в феодализм, ну, а кое-где и вообще в рабовладельчество».

Тему продолжила известный блоггер «Живого журнала» и активистка российского комсомола (РКСМ) Дарья Митина. Она посетовала, что без цемента сильных традиций общество на постсоветском пространстве одичало стремительно, за считанные годы, если не за месяцы. То была глубокая контрмодернизация, которую мы все «пережили, переживаем и рискуем дальше переживать», поскольку регресс – в отличие от прогресса – «наступает мгновенно».

Однако социальная модернизация, в которой отчаянно нуждаются и Россия, и другие постсоветские республики сегодня практически даже не обсуждается: «мы застряли вот в этих 1990-х годах».

Затем экс-депутат Госдумы Митина ознакомила собравшихся с курьезом – недавним исследованием предрасположенности регионов к модернизации, которое провел Институт социологии РАН для правительственной комиссии. Результаты вышли «в какой-то степени удивительными».

Искусство спекуляции

Так, сельская и депрессивная Амурская область оказалась гораздо лучше готова к рывку в светлое будущее, чем, например, регион-донор Томская область с мощным университетским центром и высокой урбанизацией. Почему? Выяснилось, что готовность к модернизации оценивалась отнюдь не по системе социальных связей или чему-то не менее серьезному.

Поразительно, но основными критериями служили частота смены… мобильного телефона, автомобиля
и тому подобного: «Ну невдомек нашим социологам уважаемым, что житель Амурской области меняет мобильный телефон гораздо чаще, чем житель Костромы, потому что под боком Япония с дешевыми моделями и машинами».

Кинорежиссер, актер и сценарист Игорь Черницкий (в частности, автор сериала «Юнкера») также совершил экскурс в недавнее прошлое, когда государство ограбило уже даже не кулаков, а пенсионеров с их ничтожными сбережениями. В результате либералы или их ставленники «стали богатыми и стали диктовать свои традиции», поэтому «модернизация сейчас – это просто крик SOS, в таком мы уже положении».

«Вы говорите, что настоящие традиции не разрушатся, что традицию невозможно выключить, – обратился маэстро к профессору Паину. – Нет, возможно, ее уже выключили! Ну, вот, смотрите, была традиция уступать стареньким место. Слава богу, пока еще находятся такие в метро. Но я часто вижу, когда девочки говорят какую-то гадость, матерятся… А знаете, почему? Потому что им на телевидении внушают, что «Вы этого достойны». Чего достойны?.. Раньше было достойно учиться, читать хорошие книги, говорить «простите», «пожалуйста» и так далее. Внедряются новые традиции. Почему же это традиции развязности?»

Как выяснилось, режиссер зафиксировал точку отсчета, и связана она с… первым президентом России.

Некогда Бориса Ельцина спросили, что такое предпринимательство, и он доходчиво объяснил:

«»Буратино» купил – лимонад – за 20 копеек, а продал за 30 копеек за углом гастронома, вот это и есть предпринимательство». Новая традиция тотальной спекуляции внедрилась и в искусство, которое в принципе не должно существовать «на самоокупаемости», ибо именно культура формирует традиции и сознание.

«Не сделать хорошее кино нужно, а твое кино должно заработать деньги, – пожаловался Игорь Черницкий. – Самый жуткий пример – фильм «Сволочи», который молодежь воспринимает как новую правду о войне. Там рассказывается, как наши готовили из подростков диверсантов, убийц. А было, оказывается, все наоборот! И уже книга об этом написана: готовили диверсантов фашисты, и эти мальчишки сразу приходили сообщить о своем задании в милицию или НКВД. Вот в каких традициях были воспитаны люди!»

Далее режиссер Черницкий объявил курс на некую ностальгическую контрперестройку: «Модернизацию я вижу в возвращении к настоящим завоеваниям, которые были в ближайшем прошлом. Я, поверьте, не защищаю социализм, меня в свое время, как очень нехорошего, не приняли в партию, в театре я работал…»

Даешь модерн!

Директор Аналитического центра Юрия Левады Лев Гудков похвалил докладчика Паина за критическое обоснование того, что традиции российском обществе были разрушены отнюдь не за последние 20 лет и даже не за последние 100 лет. Затем доктор философских наук Гудков направился в сферу прекрасного – возможно, тому виной эмоциональное выступление маэстро Черницкого.

Упомянув «мощнейшее описания разложения и традиционной морали, и экономических отношений, и общинных» в «Анне Карениной» Льва Толстого, эксперт посоветовал читать незаслуженно забытого Салтыкова-Щедрина с его красочными сценами разложения старого порядка в «Письмах к тетеньке», «Господах Головлевых» и «Пошехонской старине». Но наибольшее негодование Л.Д. Гудкова вызвала советская система, которая «специально разрушала сложившиеся отношения, ставила такую цель».

«Каждый тоталитарный режим начинает с того, что выдвигает свой новый проект нового общества, нового человека, ломая старое, принудительным образом создавая другие системы отношений», – печалился Лев Гудков. В качестве примера он привел рассказ Михаила Зощенко, в котором кондуктор трамвая, ничтоже сумняшеся, требует плату за проезд с собственного родного дядюшки, приехавшего из деревни: и вот уже созрел «конфликт формальных и неформальных отношений, универсалистских и партикулярных».

При этом парадоксальным образом в России на протяжении столетий остаются неизменными по принципу своего устройства и функционирования центральные институты власти и те институты, на которые опирается эта власть: полиция, суд, система образования и так далее. Как всегда, власть остается бесконтрольна, институты ее контроля попросту не возникают.

Вот почему в России модернизация должна начаться с дифференциации и усложнения структуры институтов, их умножения и надстройки над традиционными отношениями. Отношения, основанные на обычае, подражании, личных связях должны быть заменены более общими универсальными регуляторами, и прежде всего законом, соблюдение которого обеспечат независимый суд, разделение властей, конкуренция партийных программ, свободные СМИ. В итоге появится модерн – принципиально новые общественные отношения.

Не обошел стороной Лев Гудков и тему распада страны, сочтя его весьма реальным: «И система права на Кавказе уже другая, в армию с этого года не призывают, язык русский уходит и так далее. То есть реально устанавливается другая система отношений внутри как бы формально территориальной целостности. Это, так или иначе, действительно повлечет за собой отвал. Будет ли возражать население? Я сомневаюсь. Сейчас при слове «Курилы» вцепляются – ни пяди не отдадим! Не знают, где эти Курилы, но 90% говорят «Ни за что!». В отношении Северного Кавказа больше 60% сегодня готовы отделить это, выстроить забор».

Куда больший пиетет вызывает советский период у поэта Владимира Кострова, который нынче «как русский человек не чувствует себя защищенным».

Во всем виноваты обществоведы

Мэтр отечественной поэзии покаялся, что приложил руку к разрушению советской власти: будучи в 1987 году заместителем главного редактора журнала «Новый мир» и «проводником либеральной идеи», Костров поспособствовал публикации статья Николая Шмелева «Авансы и долги», которая требовала решительной перестройки экономики СССР. Прозрение наступило поздно: «пришли люди, которые называли себя либералами, и оказалось, что они совсем не либералы».

«Мне говорят, что нет ничего более милого на свете, чем всеобщая частная собственность, – присоединился поэт к курсу на контрперестройку, взятому режиссером Черницким (недаром они вместе работали над несколькими фильмами). – Но я знаю, что в Италии огромный кооперативный сектор, и он
хорошо работает. В Норвегии нефть вообще национализирована…»

Немалый скепсис относительно российской модернизации высказал ведущий круглого стола Сергей Магарил – преподаватель социологического факультета РГГУ: «Шансов объективно немного. Россия – это мчащийся по океану «Титаник», и я не уверен, что у нас еще есть время для исторического маневра.

Ни у Советского Союза, ни у Российской империи этого времени не хватило – государственность рассыпалась раньше».

Вслед за директором Левада-Центра Львом Гудковым кандидат экономических наук Магарил также уверен, что основная проблема страны кроется в законсервированных институтах власти, которые независимо от государственного строя воспроизводят одну и ту же «полицейщину». Тут эксперт сослался на Макса Вебера, который еще в 1906 году открыл всему миру глаза: «Когда знакомишься с государственными документами Российской империи, поражаешься, как тщательно они сделаны и сколько труда в них вложено, но всегда направлены к одной и той же цели – самосохранению полицейского режима».

«Полицейский режим неспособен обеспечить национальное развитие и неизбежно уйдет в небытие, вопрос времени, – формулирует господин Магарил. – И проблема только в том, в сопровождении конфликтов какого масштаба: общенационального – гражданского – по прецеденту начала XX века – или в сопровождении серии локальных конфликтов – по прецеденту конца XX века».

В косности российских институтов модератор круглого стола обвинил собственных коллег-обществоведов, процитировав в подтверждение своей правоты патриарха российской социологии академика Геннадия Осипова: «Отечественные социальные науки… фальсифицируют прошлое в сегменте исторического знания, мифологизируют настоящее, выдавая за абсолютные
рецепты то сплошную коллективизацию, то сплошную приватизацию, и, наконец, мистифицируют будущее, побуждая ныне живущее поколение отказываться от нормальных условий существования для того, чтобы какие-то отдаленные, грядущие поколения жили счастливо и благополучно».

Коснувшись территориальной целостности такой этнически гетерогенной страны, как Россия, Сергей Магарил поделился результатом собственного тестирования более 60 ведущих ученых-гуманитариев – «от докторов наук и выше».

Точка в споре

Практически все опрошенные Магарилом первоклассные специалисты высказали «самые серьезные опасения относительно системных рисков нашей постсоветской государственности». Вдобавок уровень взаимного доверия россиян в 3,0–3,5 раза ниже, чем в Европе, 90% россиян уверены, что не в состоянии влиять на власть, а 80% – что они в России ни за что отвечают.

«Где тут патриотизм, где тут державность, это мы о чем, коллеги? – ужаснулся эксперт. – И вот это сознание надо модернизировать?! Есть ли вообще инструменты, механизмы, способы?.. Несмотря на все социальные трансформации последних полутораста лет, массово воспроизводится все тот же тип Акакия Акакиевича Башмачкина, – социального изолянта, глубоко социально некомпетентного, политически некомпетентного человечка, который может воспроизводить только атомизированное общество. Что делать с этим?.. Тем более, нет уверенности, что у нас в запасе достаточно исторического времени».

Инициатор и организатор серии круглых столов по проблемам модернизации Виктор Бирюков напомнил, что сегодня уже 8-я такая дискуссия. Доклады на предыдущих сделали академик РАН Виктор Ивантер, член-корреспондент РАН Руслан Гринберг, профессор Евгений Гонтмахер, профессор Сергей Кара-Мурза, профессор Александр Аузан, профессор Георгий Дерлугьян, профессор Сергей Гуриев.

«Наши первые круглые столы проходили как чисто экономические дискуссии, – рассказал член правления РСПП В.С. Бирюков. – Экономистам «ассистировали» философы, политологи и социологи.

Приглашать людей искусства мы даже не догадывались, однако скоро вышли на тему зависимости экономики от менталитета, от народной души. Существует такая связь или нет? Либералы обычно убеждены, что менталитет на экономику почти не влияет, зато консерваторы уверены в их жесткой связи. Точку в споре поставил Эмиль Абрамович Паин: название его доклада «Этнокультурная специфика проблем модернизации России» говорит само за себя. Логично, что если культуры в разных регионах разные, то и подходы к экономике должны быть разными».

Лишним доказательством зависимости экономики от ментальности эксперт назвал провал попыток модернизации мусульманского Востока. Сейчас бушует панарабская революция, и на Западе считают, будто смена режимов в Северной Африке и на Ближнем Востоке приведет к демократизации, модернизации и всяческому прогрессу. Однако копирование чужих модернизаций в принципе невозможно: достаточно вспомнить, что Иранская революция 1979 года вместо модернизации отбросила общество в средневековье.

«В перестройку газеты наивно живописали американскую, германскую, японскую системы управления, – всмотрелся сквозь четверть века Виктор Бирюков. – Советских людей призывали: делайте, как «там», и уровень жизни будет, как «там». Мало кто догадывался, что нам не суждено стать ни англосаксами, ни немцами, ни – тем более! – японцами».

И ведь не поспоришь – ох же скифы мы.

Поддержите нас!

Каждый день наш проект старается радовать вас качественным и интересным контентом. Поддержите нас любой суммой денег удобным вам способом и получите в подарок уникальный карманный календарь!

календарь Epoch Times Russia Поддержать
«Почему существует человечество?» — статья Ли Хунчжи, основателя Фалуньгун
КУЛЬТУРА
ЗДОРОВЬЕ
ТРАДИЦИОННАЯ КУЛЬТУРА
ВЫБОР РЕДАКТОРА