Стихи Игоря Бяльского. Поэты по субботам
Игорь Бяльский организатор первого ташкентского КСП «Апрель» (1975) и Чимганских фестивалей авторской песни (1977 — 1989). Сборники его стихов: «Города и горы», «Времена города», «На свободную тему». Его переводы Джона Апдайка вошли в антологию «Строфы века».
Автор сборников «Города и горы», «Времена города», «На свободную тему» (1996). Стихи и переводы из Джона Апдайка включены в антологии «Строфы века».
Репатриировался в Израиль в 1990 году. Ныне живет в Текоа (еврейское поселение в Иудее) и работает главным редактором «Иерусалимского журнала».
Игорь Бяльский, поэт, переводчик. Фото: Хава ТОР/Великая Эпоха
Семёну Гринбергу
Ночного Вифлеема страж.
А ежели сказать своими
словами, не впадая в раж
в небесном Иерусалиме,
я сторож брату своему.
Он тоже правнук Авраама.
Но – и Агари. Потому
и длится эта мелодрама.
Пока не замирились мы,
не худо б видеться пореже.
Но Иудейские холмы,
они для нас одни и те же.
И эта ночь, и эта высь
библейская – они едины.
Не сжиться и не разойтись.
И не переменить картины.
Вот я. В дозорной маете
вышагивающий кругами.
Вот он. В острожной темноте
спешит к своей арабской маме.
И мы встречаемся. Мой брат,
поскольку всяко может статься,
меня приветствует. Мол, рад
приветствовать и улыбаться.
Поскольку я вооружён
и заодно неосторожен,
то он не лезет на рожон
и нож не достаёт из ножен.
Приветствует. Его иврит,
пожалуй, моего поглаже.
«Приятной стражи!» – говорит,
желая мне приятной стражи.
ПОДНИМАЯСЬ В ИЕРУСАЛИМ
как война с арабами эту страну берёт
за живое за душу горло за всё что есть
так во мне полыхать вовсю начинает лёд
по прошествии тоже восьми с половиной лет
или около этого в среднем какой счёт
если жизнь одна на всех и любовь одна
одинёшенька жалобна истова как месть
и единственна и убийственна как война
я не помнил голос не помнил твоих глаз
я узнал тебя потому что всегда знал
я сказал люблю и не важно в какой раз
потому что тебя и не важно где опоздал
по прошествии чёрт его знает каких лет
по стечении главной леты с живой водой
я встаю убитый стареющий молодой
и пою глаза твои весь твой свет
и чимганский ветер и тот белорусский лес
и одесский берег где тоже встречались мы
а теперь и эти светящиеся холмы
проникают одно в другое наперерез
как войдя в автобус протиснувшись ни усов
сумасшедший смертник-хамасовец щурит взгляд
как зрачки двоятся на лицах у пикассо
ещё миг и в один сольются и полетят
и летит на свет по ущелью мое шоссе
и купальщицы ренуара мне шлют знак
и давид и владимир-зеэв и все все все
три товарища пьют довоенный уже коньяк
за не важно какого цвета твои глаза
за мой смертный пьют и даже посмертный бой
за живое за душу личная война за
независимость за остаться самим собой
ГРУППОВОЙ ПОЛЁТ 2
Известным поэтам родня –
ну, всё-таки, общие музы –
я тоже, глаголом звеня,
взмывал от семейной обузы.
И с местными тоже в родстве
испытывал те же берёзы,
и дозы, в своём естестве,
и эти же общие позы.
Строгал на свободный манер
простые, по сути, куплеты.
А рядом летели в карьер
поэты, поэты, поэты.
Известные, как ни крути, –
покруче, повитиеватей.
А местные – тоже в пути
наитий и тех же полатей.
И те не любили овал,
и этим свой угол дороже.
…Я тоже редакторствовал
и литконсультировал тоже.
И вновь о судьбе горевал,
от боли страдая, как школьник,
и тоже, бывало, встревал
и в тре- и поболеугольник.
И влёт выгибался дугой,
приём исполняя словесный.
…Но я оказался другой,
летательный, но не совместный.
Не гриф, никакой не орёл,
скорее, какой-нибудь дятел,
я в небе покой не обрёл,
хотя до конца и не спятил.
Товарищ на вкус и на цвет,
машу я крылом породнённым
и шлю им воздушный привет –
капустницам и махаонам.
Порхание в общих местах –
и в роде своём совершенней.
…Конечно, я тот еще птах,
но чтобы до словосмешений?..
ШМА ИСРАЭЛЬ
когда взойдёт непроезжий знак
и солнце зайдёт в тупик
и рок зажжёт негасимый зрак
и друг покажет язык
и громко скажет вчерашний зэк
утрись мол и знай шесток
и вмиг восставший из пепла смог
накроет ближний восток
и весь каир вашингтон париж
и ближний и дальний мрак
тебе такой уготовят впрок
что может быть и поймёшь
что сорок восемь часов не срок
когда закончился век
и ты никакой им не доктор спок
а сам себе амалек
* * *
Теперь умею всё: и женщину любить,
и складывать стихи, и правду говорить,
и не обидеть мать и малое дитя.
Но только жизнь спустя.
ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА БОЛОТИНА
соберет нас опять воспеть на краю апреля
и субботними звёздами выстелет Млечный путь,
где дано обнять и Ешуа, и Гилеля.
И вернувши гитарам плоть, повернёт Мессия
и от Храма пойдёт пешком, ни гроша в кармане,
и твоя Иудея, брат, и моя Россия
у небесных врат на одной сойдутся поляне.
Ни оранжевых ленточек, ни поминальных свеч,
а родная речь – на Чимгане, в другом раю ли –
и пронзительно-звёздный, самый пасхальный луч,
по которому ты ушёл к небесам в июле.
…О любви и воле – о чём же ещё, о чём? –
этот жанр устный, круг этот наш нетесный,
где с небесным градом Давида к плечу плечом
Академгородок небесный, Ташкент небесный.
Поддержите нас!
Каждый день наш проект старается радовать вас качественным и интересным контентом. Поддержите нас любой суммой денег удобным вам способом!
Поддержать
