Волшебство классической музыки

— Расскажи, Филипп, как ты пришёл к классической музыке?

Ф.К.: Я вырос в музыкальной семье. Моя мама — композитор Лора Квинт, обучалась сразу на двух факультетах по направлениям классическая композиция и фортепьяно в Ленинградской консерватории, так она тогда называлась. Дядя — Миша Квинт — концертный виолончелист. А дедушка с бабушкой очень любили искусство, классическую музыку, они мечтали, что получится семейное трио. Трио не получилось по разным причинам, но все мы продолжаем работать — каждый в своём направлении.— Когда ты начал играть?

Ф.К.: С четырёх лет. Дал свой первый концерт уже в 9 лет, я играл «Русский танец» Чайковского.

— То есть с четырёх лет родители уже обучали тебя классической музыке. Как ты себя осознавал? Ведь приходилось слушать и других исполнителей?

Ф.К.: Честно говоря, в 4 года я не до конца осознавал, что такое скрипка. Не понимал, зачем мне дали эту игрушку, и даже собирался её сломать… У родителей же было стремление дать мне профессию уже с этого возраста. Именно в 4, 5 и 6 лет и надо начинать. Хотя, казалось бы, в этом возрасте просто невозможно осознавать, что тебе дают профессию.

Какое-то время подавал серьёзные надежды в шахматах, уже в раннем возрасте обыгрывал дедушку, и даже некоторых гроссмейстеров, которые приходили к нам домой. Это было в раннем детстве. Тогда у меня была большая любовь к шахматам…— А кто научил играть?

Ф.К.: Дедушка. Многие считают, что шахматы — это спорт. Хотя я бы отнёс их к жанру науки — логики. В детстве перечитал много детективов Конан Дойля. Шерлок Холмс — мой любимый герой. Дедушка и бабушка не воспринимали серьёзно эти увлечения и настаивали, чтобы я всё-таки занимался музыкой.

Ф.К.: Нет, все эти увлечения были мимолётными. У меня не было никакого выбора, и музыка всегда оставалась главной в моей жизни.

— Когда ты почувствовал, что это — твоё, и полюбил музыку?

Ф.К.: Переломный момент наступил где-то в 13 лет. Получается, что первые 9 лет я играл для своих родителей и ради дедушки и бабушки.

В 13 лет поступил в Центральную музыкальную школу в Москве. Как я понимаю, это была самая лучшая музыкальная школа в Советском Союзе. И там был потрясающий уровень молодых музыкантов, атмосфера состязательности, что мне очень импонировало, и мне очень не хотелось оказаться на заднем плане и что-то просто чирикать на скрипке. Мне действительно захотелось посмотреть, насколько я могу преуспеть в мире профессиональной музыки.

— Значит, это был побуждающий мотив заниматься музыкой серьёзно?

Ф.К.: Да, на том этапе это было главным. Сейчас, конечно, уже совершенно другой подход к этим вопросам.

— Произведения каких авторов вызвали у тебя любовь к классической музыке, и ты почувствовал её глубину и необходимость в своей жизни?

Ф.К.: Русская школа музыки известна своей виртуозностью, она всемирно известна именно технической виртуозностью. На первых порах молодые музыканты пытаются развить технику исполнения. Этим отличалась американская школа от русской школы, но к этому вернёмся немного позже.

Но сейчас, когда вспоминаю о тех временах, понимаю, что к одной и той же цели можно придти разными путями и разными дорогами. Я об этом ничего не знал до того, как прибыл в Америку. Но этот тернистый путь в России, в Советском Союзе, меня приготовил к жизни в Нью-Йорке, к жизни в Америке в плане обучения и, конечно же, грандиозного уважения к «русско-советской» школе. Ведь музыканты начала двадцатого века, которые вышли из России, — это Рахманинов, Горовиц, Хейфец, Мильштейн, Айзек Cтерн. Это целая плеяда гениальнейших музыкантов. И это, естественно, показывает уровень, который русская школа давала всем. В коммунистическое время, особенно во времена сталинизмa, выбирали ряд лучших музыкантов, которых посылали на международные конкурсы. И в основном они брали первые места! Либо в Олимпийских играх, либо в музыке, либо в науке — всегда именно выходцам из бывшего Советского Союза или России удавалось брать высшие награды. Когда достигались эти победы, что интересно, их называли не победой индивидуума, а победой режима.

— Таким образом, лучшие достижения русской школы использовались режимом.

Ф.К.: Конечно, конечно! Просто интересно было наблюдать, как успех вообще, успех в каком-либо виде искусства, спорта или разделе науки всегда очень быстро приравнивался к политике. Я думаю, что это в какой-то мере неизбежно и до сих пор.

— Давай тогда вернёмся к тому моменту, когда ты решил ехать в Америку.

Ф.К.: В 1991 году. Но это было связано у меня с несколькими жизненными событиями. Одно из них — неожиданно и преждевременно ушёл из жизни в 44 года мой любимейший педагог Андрей Корсаков, выдающийся русский скрипач, музыкант. Я его безумно любил, эта утрата для меня была просто шоком. Это вообще был очень тяжёлый год. Ощущение, что просто земля уходила из-под ног, и было непонятно куда двигаться.

Мой дядя, который эмигрировал в Америку где-то в 1986 году, дал мою кассету именно этой Дороти Делэй, и я приехал в Америку, на самом деле, по её приглашению. И буквально уже на второй-третий день моего пребывания в Нью-Йорке я сыграл на прослушивании в её студии. Она меня тут же приняла и пригласила на фестиваль в Aспен, Колорадо, где я и обучился английскому языку. С этого потом началось моё американское шествие — Джульярдский колледж, 6 лет в её классе. В какой-то момент я сыграл на целом ряде конкурсов — американских, международных и так далее. Подписал контракт с моим первым коммерческим агентством, и это как бы открыло мне дорогу, дало начало моим концертам в Америке.

— Вначале ты упоминал о том, что только в Америке понял, что пути достижения цели могут быть разными. Расскажи об этом немножко больше.

Ф.К.: Ну, дело в том, что во всём всегда есть разные пути. Нет же такого, чтобы к определённому зданию можно было подойти только одним путём. Нет. Есть много путей, множество различных методов и подходов к проблеме вообще. Главное, в этих проблемах не упускать цель, то, что действительно главное, к чему мы идём.

Как — это уже другой вопрос, даже не настолько важный. Важно не упустить цель. Но если мы говорим про скрипичную школу, то именно американская школа дала мне возможность задуматься, что я могу прийти к решению любой проблемы своим путём, нежели путём, проделанным другими. Мне предлагался другой путь, даже несколько путей, но меня именно просили включать свои мозги с самого начала, как только я появился в Нью-Йорке, чтобы искать и находить свои решения любых вопросов.Это, я считаю, мне очень помогло в развитии и как музыканту, и как человеку. Мозг очень напрягался, особенно на первых порах. И вот эта методика мне подходила намного больше. То есть когда у меня были русские педагоги до Андрея Борисовича Корсакова, тогда по комнате летали разные предметы: и подушки летали, и ноты летали, и меня выгоняли вместе с футляром, если что-то было не готово. Это была очень типичная русская школа.

В американской школе ничего такого никогда не происходило, всегда очень сдержанный тон, всегда всё очень приятно, и в то же время это приводило абсолютно к тем же результатам. В моём случае это привело к лучшим, позитивным результатам. Потому что жизнь в постоянном страхе из-за того, что что-то не сделано, что за это накажут, для меня совершенно не подходила. Я честно скажу, это мне не давало возможности ни думать, ни чувствовать, ни ошибаться — что абсолютно нормально! На самом деле это свойственно человечеству — делать ошибки. Но на ошибках надо учиться. Правильно?

Это именно то, чему я научился в Америке: прощать ошибки, но на них учиться. В конце концов, это привело к каким-то определённым результатам: я стал намного больше внедряться в музыку. Опять же, впитывая в себя различные подходы к пониманию музыки, понимания композиторов, понимания того, чего композитор ждёт от исполнителя. Работа с грандиозным количеством великолепных американских современных композиторов — это тоже был для меня очень интересный процесс, на тот момент совсем незнакомый.

Сейчас я могу сказать, что это был один из самых интересных процессов в моей музыкальной жизни, когда я осознавал, что композитор находится в тот момент рядом. Многие современные композиторы рады, что их музыка исполняется, но всё же имеют тенденцию быть очень скрупулёзными и борются за каждый написанный ими акцент либо, наоборот, открыты к интерпретации того или иного музыканта. Когда начинаются дебаты, что Баха или Бетховена надо играть так, а не иначе, то я всегда говорю: «Это на самом деле звучит смешно, потому что мы ведь не знаем, какую игру в действительности хотел услышать Бетховен или Бах».

Ведь в исполнении этих произведений великими мастерами мы часто слышим практически шокирующие разные интерпретации, так что говорить или утверждать, как их надо исполнять — это просто спекуляция. В то же время всегда очень важно знать про этих композиторов, историю написания этих произведений и, конечно же, быть эрудитом, чтобы лучше осознавать стиль. После этого уже добавляется опыт и спонтанность исполнения. Это потрясающий процесс, который просто не имеет дна.

— Хорошо, давай теперь вернёмся чуть ближе к музыке. Как менялось твоё восприятие тех композиций, которые ты играешь? И какую роль они для тебя сыграли? То есть что они значат для тебя как слушателя, а потом уже как исполнителя? Почему ты выбираешь какие-то определённые композиции, чтобы донести их до своего слушателя?

Ф.К.: Я рос на самом романтическом репертуаре, начиная от Петра Ильича Чайковского, Глинки, Бородинa и Римскoго-Корсаковa. Это естественно. Это были композиторы, с которыми я рос, на чьи балеты и оперы я ходил. Одна из самых моих любимых опер до сих пор — это «Евгений Онегин», также «Пиковая дама» (я был на разных постановках этих опер), балеты «Щелкунчик», «Лебединое озеро», естественно. Но это лишь самые популярные, конечно.

Но ведь было же грандиозное количество и других великолепных композиторов, о которых мы даже не слышим. С ними я познакомился намного позже, но для меня это довольно-таки интересно. Самое главное для меня как для музыканта, как для артиста — это вдохновение.

Откуда приходит вдохновение? Отовсюду. Энергетические порывы вдохновения возникают от созерцания картин, скульптур, архитектурных сооружений, чтения книг, поэзии… Есть очень много и других источников вдохновения. И все они служат формированию и обогащению человека, это так называемые культурные минералы, и человек становится тем, кто он и есть на самом деле.

После Чайковского на меня неизгладимое впечатление оказало творчество Бетховена. До сих пор он один из моих любимейших композиторов. Я всегда с удивлением наблюдаю за структурой его произведений во имя их изучения. Это настолько гениально, и настолько просто.

Например, Бах для меня — нечто недосягаемое, хотя я часто исполняю Баха, практически с пелёнок. Нет ничего сложнее Баха. Это настоящая и серьёзная архитектурная музыка с грандиозным количеством уровней, тканей и математики.

— Получается, ты всегда раскрывал в этой музыке новые грани…

Ф.К.: Раскрывал и раскрываю до сих пор.

— То есть это не то, что там один композитор… Это целая жизнь, целая Вселенная, которая служит и источником вдохновения, и источником познания, и источником новизны в жизни и творчестве.

— Ф.К.: Да, именно так. И конечно же, я постоянно возвращаюсь к одним и тем же произведениям потому, что есть определённый ряд репертуара, который всё время просят: концерт Мендельсона, концерт Чайковского, концерт Брамса, концерт Бетховена. То есть это репертуар, который я играю раз в месяц с разными оркестрами мира.

— Хорошо, Филипп. Скажи, а когда ты ощутил, что не просто изучаешь музыку, наслаждаешься этой музыкой, или это твоя профессия, но что именно ты должен нести эту музыку и, собственно, несёшь её для других? То есть был ли у тебя такой момент переломный? Как ты это ощутил?

Ф.К.: Ну, это интересный вопрос, потому что симбиоз между публикой и артистом очень интересный сам по себе процесс, а точнее, средство коммуникации. Очень часто мы идём на концерт, слушаем очень хорошего артиста, который нас не трогает. Мы слушаем классическую знакомую или незнакомую композицию, которая нас почему-то не трогает.

Что происходит, когда выходит интересный артист, с интересной какой-то интерпретацией? Дело в том, что для человека, который никогда не был на классическом концерте, это один из самых важных компонентов, и именно для этого человека нет ничего важнее, чем видеть артиста и слушать музыку, которая полностью поглощает.

— То есть, если я правильно тебя понял, здесь большую роль играет именно личность артиста?

Ф.К.: Артист, интерпретатор, композитор, оркестр, магия. Магия музыки, харизма артиста… Сейчас очень много говорят об этом. Как так случается, почему у одного артиста есть магнетизм, а у другого нет?

— Хорошо. Тогда как ты в глобальном плане оцениваешь влияние классической музыки или её место в современном обществе? Приходилось слышать мнение, что классическая музыка — в самом низу популярности или досягаемости.

Ф.К.: Действительно, если посмотреть сейчас на то, что пишут в прессе, то иногда «вянут уши». По этому поводу скажу: классическая музыка с нами уже несколько веков. Теперь посмотрим на популярную музыку. Насколько быстро популярная музыка умирает и насколько долго живёт классическая музыка. Она способна устоять, и перевоплощает саму себя с разными потрясающими артистами, которые берут на себя ответственность популяризировать исключительно классическую музыку.

Хотя это, казалось бы, настолько старо, немодно, финансово невыгодно, и не всегда возможно продать достаточное число билетов, и что можно сделать в такой ситуации… Но могу сказать, я ещё ни разу не встречал человека, который бы на концерте классической музыки сказал: «Ой, мне это не понравилось». Люди находятся в состоянии некой медитации, восторга именно на таких концертах. Есть некое состояние гипноза, есть ощущение другого мира — Моцарт, Бетховен, Брамс. Они, как мне кажется, приводят людей в какое-то особое, очень интересное и более возвышенное состояние.

— Более интеллектуальное, можно сказать, по сравнению с компьютерной музыкой?

Ф.К.: Это бесспорно. Вот вы сказали, что классическая музыка умирает, что она сейчас непопулярна. Дело в том, что есть и другие теории. Кое-кто утверждает, что если бы Бетховен и Моцарт жили сейчас, то и они бы сочиняли Хаус-мюзик или Техно, потому, что это следующая ступень классической музыки. В классической музыке всё прекрасно, всё гениально. Все эти теории Хаус-мюзик я слышал, притом неоднократно.

У людей разное представление о написании музыки. У Бетховена был лист бумаги, и он на каждой строчке писал партии скрипки, альта, виолончели, и т. д. — это называлась партитура. Теперь это сравнивается с ди-джеем Хаус-мюзик, который собирает разные трэки и смешивает их вместе. И получается что-то типа той самой партитуры, но только это партитура электронной музыки.

Тут и начинаются дебаты: как можно сравнивать гениального композитора Бетховена, который знал основы написания музыки, точной инструментовки и структуры и переживал творческое вдохновение, с Хаус-мюзик, которая основана на звуках и шумах, смешанных вместе. Скажу, для меня это примитивная форма энтертеймента, примитивная форма развлечений. Но вот у многих нет этого понимания разницы, вообще понимания музыки, а то, что есть, уменьшается, к сожалению, с очень большой скоростью в этом мире.

Например, важный вопрос: что такое искусство? Давайте начнём с этого понятия. Очень часто я бываю на выставках скульптуры и живописи. Я очень часто не понимаю значения точки на полотне, я не понимаю присутствия в разных формах популярных кружочков. Я не понимаю, как это может относиться к Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэлю? Дальше пойдём — Шагал, Кандинский — это для меня по-прежнему гениальные мастера. Обожаю Дали. Да и сегодня, естественно, много талантливых, современных художников, бесспорно!

Но вот крестики и нолики на полотне, которые должны каким-то образом отражать настроение, — я очень странно к этому отношусь. Именно это я приравниваю к искусствам Хаус-мюзик. Это для меня всё равно что взять салфетку и положить её на стол по-особому и сказать, что это искусство, и я артист. А если вы мне говорите, что это не искусство, значит, вы меня обижаете, вы обижаете то, что я представляю собой как артист. Следовательно, вы ничего не можете мне доказать. Вы мне ничего существенного не скажете, просто посмотрите и произнесёте: «Очень интересно, окей!»

Меня такого рода искусство и артисты просто раздражают. Нажатие кнопки и извлечение звука из компьютера — ну, это несерьёзно. Я ровно полчаса назад давал интервью американской газете в Техасе, где я завтра выступаю. Так что я сейчас невольно вернулся к той же теме разговора.

— Я полностью с тобой согласен. Значит, получается, что люди ради своих выгод пытаются смешивать действительно талантливые, гениальные, вечные вещи с какими-то мимолётными порывами чего-то несерьёзного. В одной музыкальной академии в Нью-Йорке я прочитал, что классическая музыка может повысить моральный и нравственный уровень людей. И когда мы дискутировали с одним педагогом, то прозвучало мнение, что действительно понять классическую музыку, изучить все эти инструменты может только умный, настойчивый и целеустремлённый человек. А в обществе часто классических музыкантов считают какими-то неудачниками. Людьми, которым просто некуда больше податься. Скажите своё мнение вот по этому поводу.

Ф.К.: Да, вы знаете, я ни в коей мере не хотел бы унижать другие жанры. Более того, есть целый ряд артистов популярной музыки, которых я очень уважаю, они очень креативные, интересные: Стинг, Билли Джо, который недавно записал целый диск классических произведений, Пол МакКартни, который пишет оратории, Элтон Джон, который пишет оперы. Даже ходить далеко не надо…

Естественно, я большой поклонник моей мамы, которая написала целый ряд опер, мюзиклов и великолепных, красивейших, мелодичных песен. Так что я совсем не хочу сказать, что все эти жанры неинтересные или плохие, вовсе нет. Я очень большой поклонник джаза и считаю, что это вообще другая иерархия, другой раздел музыки, с другими понятиями. Это музыка, где громадная роль принадлежит импровизации.

Опять же, мы возвращаемся к тому, что джаз или классическая музыка имеют грандиозный положительный эффект на развитие математических способностей. Очень много классических композиций основаны на структурной математике, начиная с Баха. Структура его произведений — сонаты, партиты, концерты, всё настолько математично, всё настолько гениально продумано, что даже немного страшно.

Одна из величайших композиций Баха — «Чакона» для скрипки соло. Когда играешь это произведение Баха, возникает ощущение, что ты ходишь по грандиозному собору. Заходишь в разные комнаты, смотришь на разные скульптуры, иконы, различая маленькие детали. Даже если взять собор Гауди в Барселоне, видишь все эти потрясающие маленькие детали и осознаёшь, насколько точно они продуманы. Нет ни одного лишнего окна, ни одной ненужной двери, все колонны находятся там, где они должны быть. И, конечно, к этому надо прийти.

— Итак, мы обозначили пользу, ценность классической музыки и всё, что с этим связано. Тогда как музыкант как человек, как личность, скажи, что нужно сделать российским правителям, бизнесменам, чтобы они эту ценность сохранили в русской школе. Русскую музыку в целом, и классическую музыку распространяли, чтобы больше людей могли узнать и соприкоснуться с этим логическим и таинственным миром классической музыки?

Ф.К.: Вы знаете, дело в том, что я не был в России практически уже лет двадцать, мне трудно судить.

— Тогда, что нужно сделать для того, чтобы концерт музыканта Филиппа Квинта прошёл и в России?

Ф.К.: Ну, вы знаете, на данном этапе дело даже не в том, пройдёт ли мой концерт там когда-либо. Дело в том, в каком состоянии сейчас находится классическая музыка в России. Многие мои коллеги живут в России, и я общаюсь с ними. И вижу, что русское правительство очень поддерживает классическую музыку. Есть несколько лидирующих музыкантов, таких как Валерий Гергиев, Владимир Спиваков, Юрий Башмет — это люди, которые свято верят в классическую музыку, популяризируют её, и именно через неё, через культуру, пытаются улучшить этот мир.

— Что может сделать музыкант для людей, для юных талантов?

Ф.К.: То, что делал в своё время Святослав Рихтер. Для него не было концепции маленького места или маленькой публики. Он ездил по самым крошечным деревням, садился за любой рояль и играл Шопена, Шумана, Шуберта, Бетховена. Играл людям, которые ничего об этом не знали, не понимали. Играл, даже если в зале сидело всего два человека.

— У него была образовательная миссия?

Ф.К.: Надо в это верить… Я не знаю, как будет звучать по-русски слово ambassador?

— Посол, посланник.

Ф.К.: Да, вот именно! Посланник — это великолепное слово. Посланник музыки, солдат музыки, в какой-то мере. Ростропович, например, себя называл солдатом музыки.

— Хорошо, тогда как этому могли бы способствовать люди мира бизнеса?

Ф.К.: Вы будете удивлены, узнав, что огромное количество успешных бизнесменов как в России, так и в Америке, по всему миру, некогда обучались игре на каком-то инструменте. Я сейчас не буду вспоминать точно их имён, но я знаю, что это абсолютный факт. Например, Алан Гринспен играл на кларнете, окончил Джульярдскую школу, Кондолиза Райс играет на пианино и так далее.

Это только несколько примеров. Те бизнесмены, которые сами занимались игрой на рояле, на скрипке и прекрасно знакомы с миром музыки, имеют возможность спонсировать концерты классической музыки и способствовать популяризации классической музыки не только в России, но и по всему миру.

И это происходит, но вы знаете, за всё надо бороться, так? У нас в Америке есть Джастин Бибер и Майли Сайрус, о которых мне даже стыдно сказать, что они артисты, но они вызывают интерес у публики. Это меня пугает, это действительно пугает. Просто ощущение полной деградации…

— Что же должно всё-таки произойти, чтобы концерты Филиппа Квинта прошли в России, в его родном городе?

Ф.К.: Что должно произойти? Должно быть интересное предложение. Если предложена интересная программа, интересное сотрудничество, то я, конечно, с удовольствием приеду с концертами. Было раньше несколько предложений, но, к сожалению, не получилось — либо по срокам, либо по другим причинам.

— На твоём примере можно показать читателю образ счастливого молодого человека, которому классическая музыка приносит и удовольствие, и радость, помимо того, что стала его профессией, дающей заработок, которого хватает на жизнь. Этот человек пользуется популярностью у противоположного пола, живёт полной, насыщенной жизнью и всё время открывает для себя новые грани жизни благодаря классической музыке.

Ф.К.: Да, вы всё сказали…

— У нас получилась действительно такая беседа…

Ф.К.: Да, глобальная…

— Многим людям, и молодёжи, и правителям, есть о чём задуматься, о том, как способствовать всему этому.

Ф.К.: В любом случае поддержка искусства практически очень важна, даже если пока и не всегда и не во всех обществах есть понимание. И тут мы идём к вопросам обучения, от чего всё и начинается!

— Посмотрим объективно. Если маленькому ребёнку предложить выбор: стать футболистом или скрипачом? Как ты думаешь, какую профессию он выберет?

Ф.К.: Бить по мячику.

— Правильно, потому что в прессе создан образ преуспевающего футболиста, хотя на высшем уровне в футбол тоже тяжело играть! Об этом все знают. А если бы все увидели, что классические музыканты тоже не бедствуют и к тому же испытывают наслаждение от своего творчества…

Ф.К.: У исполнителей классической музыки существуют разные сферы заработка. Можно быть в составе музыкантов престижного оркестра, играть в каких-то камерных группах, быть солистом, как я, дирижировать, а также создавать свои проекты, в том числе и музыкальные фестивали классической музыки. Организацию фестивалей я считаю одним из очень важных компонентов популяризации классической музыки в мире.

Иногда действительно так случается, что приходит «великий» лидер в правительство и говорит, что для выхода страны из тяжёлого экономического кризиса надо урезать бюджет. А с чего начинают урезать? Рассуждают, ну, зачем нам столько денег тратить на культуру и искусство?

А без бюджета для культуры что происходит? Начинается упадок туризма, а ведь он приносит огромные поступления денег в страну. Урезаются средства на развитие искусства. На самом деле эти люди не понимают, зачем надо вкладывать деньги в культурные шоу, фестивали, концерты, кино и т. д. Именно это привлекает внимание людей и в итоге тоже принесёт прибыль в бюджет страны. Я не экономист, но, по-моему, эти истины легко понять даже человеку, который не занимается этим профессионально. Например, в Америке каждый год только Opera Houses приносит 1,15 миллиарда долларов в страну!

Часто слышу, что в Голландии, Германии, во Франции и даже в Англии и Шотландии такого рода урезания происходят постоянно. Безумно жалко, что есть люди, которые урезают бюджет нa обучение музыке в рамках школьных программ. Считают это неважным для детей, рассуждая примерно так: «Зачем им музыка, они же не будут музыкантами?» В этом и состоит огромная ошибка. Пусть лучше слушают рэп, слушают Джастина Бибера, какая разница? В этом и состоит большая общая глобальная проблема, против которой все должны коллективно бороться.

— Спасибо.

Биография

Филипп Квинт родился в Санкт- Петербурге, Россия. Учился в специальной музыкальной школе в Москве для одарённых детей, со скрипачом Андреем Корсаковым сделал свой оркестровый дебют в возрасте девяти лет. После эмиграции в США в 1991 году он получил степень бакалавра и магистра в Джульярдской школе, которую окончил в 1998 году. Гражданин Америки с 1998 года.

Квинт играет на скрипке «Руби» Антонио Страдивари 1708 года, которую ему предоставило общество Страдивари в Чикаго.

Он выпустил 14 коммерческих записей с четырьмя номинациями на премию Grammy.

Квинт выступал по всему миру со многими оркестрами, включая London Philhamronic, Chicago Symphony, Берлинский Оперный оркестр и так далее.

Его выступления и интервью транслировались по CBS, CNN, ABC, BBC, NBC, Reuters, Bloomberg TV, NPR, WNYC и WQXR.

Является основателем группы Quint Quintet, а также руководителем Mineria — фестиваля Kамерной музыки в Мехикo. В 2010 году сыграл главную роль в фильме Downtown Express продюсера Michaela Huasmana (Brokeback Mountain and Gangs of New York).