Графиня Бобринская: Великим язык делает народ, на нём говорящий

Автор: 25.11.2020 Обновлено: 14.10.2021 12:55

В культурной жизни столицы произошло событие, которое не осталось незамеченным. 8 июня графиня Бобринская прилетела из Нью-Йорка, чтобы передать Московскому музею современного искусства (ММСИ) картину своего покойного мужа графа Николая Алексеевича Бобринского. /epochtimes.ru/

По словам исполнительного директора ММСИ Василия Церетели, картина «В нашей стране» займёт достойное место в экспозиции музея.

Бобринские принадлежат к русской ветви Ордена рыцарей-госпитальеров св. Иоанна Иерусалимского. Известно, что с 1976 года граф Николай Алексеевич Бобринской, прапраправнук императрицы Екатерины Великой, возглавлял эту ветвь. Брошка в виде креста, которую она носит на груди, представляет Орден. В своё время её покойный муж был избран Великим Приором американского подразделения ордена. В настоящее время графиня Бобринская носит титул Великого Канцлера.

Несмотря на свой возраст (графиня род. в 1923 г.), графиня стойко переносит жёсткий график встреч и мероприятий, пробки на столичных дорогах. Только один раз пожаловалась на позднее интервью в «Эхо Москвы», которое было назначено на 23 часа ночи. И всё же разговор с корреспондентом газеты «Великая Эпоха» состоялся, русская графиня ответила на несколько вопросов о целях своей поездки в Россию.

— Татьяна Николаевна, это первая картина графа Бобринского, которую Вы решили подарить России? Почему в России не знают его как художника, а знают только как учёного?

Т.Б.: Да, я впервые привезла картину мужа «В нашей стране». А рисовал он с детства. В пятилетнем или в семилетнем возрасте во Франции он выиграл приз за свой рисунок, и ему подарили велосипед, который его мать тут же продала, потому что им не на что было жить. Рисовал он всегда. Некоторые его картины были проданы, другие хранятся в разных коллекциях, но кое-что осталось в семье. Музей современного искусства заинтересовался его работами, они попросили картину, и я её с удовольствием привезла.

«Это просто — композиция, на оранжеватом фоне нарисованы разные диагональные полосы, но не полные. Там иногда пропускается задняя краска, разные диагональные рисунки, которые смешиваются друг с другом  и перекрещиваются. У Николая Алексеевича были две системы. Одни композиции абстрактные, а другие — разных красок черного: от черного до почти белого» — рассказывает графиня.

Конечно, это не единственная вещь, которую я делала во время своего приезда. Мы здесь устроили небольшое посвящение новых рыцарей ордена рыцарей-госпитальеров св. Иоанна Иерусалимского, о котором мы с вами говорили (https://www.epochtimes.ru/content/view/76700/54/). Очень важно, чтобы Россия была представлена в этом ордене, потому что мы занимаемся благотворительностью, а в России помощь нужна, особенно детям. Меня повезли в дом для больных детей, которые страдают болезнью мозга, и это очень тяжело видеть — страдания маленьких детей.

Есть и третья причина моего приезда — представить продукцию нашей мастерской по производству дизайнерских обоев Zina Studios . Есть люди, которые уже заинтересовались этим, и мне нужно было показать. Была в одной очень большой студии, которая открыла декоративный магазин. Мы им предварительно высылали фотографии наших рисунков на обоях ручной работы. Богатые люди хотят быть эксклюзивными. У меня на студии-дизайн были люди из Латвии, которые забрали с собой два чемодана хороших образцов, но сюда я их, конечно, привезти не могла, этим будут заниматься другие люди.

И четвёртая цель моего приезда — встретиться со своим родственником из Екатеринбурга, с академиком Святославом Анатольевичем Тимашевым, известным учёным, лауреатом Нобелевской премии. Он прилетел из Екатеринбурга в Москву, чтобы разговаривать о продолжении наследия моего отца Николая Сергеевича Тимашева — крупного учёного в области социологии права. Отец начал заниматься научной работой ещё в России, был одним из самых молодых профессоров в политехническом институте в Петербурге. Когда главный профессор ушёл на покой, его, очень молодого учёного, попросили вести главный курс по теории права. Такого направления в науке тогда ещё не было, но декан ему сказал: «А вы возьмите и создайте его с социологической точки зрения». К сожалению, из-за случившего революционного переворота он смог завершить свой труд только в Соединённых Штатах, потому что во Франции это было невозможно.

Как Вы знаете, французы не давали ему работать. Они не признавали никаких дипломов, кроме своих. Поэтому отец не смог там найти себя, и вынужден был выехать в США. Святослав прилетел, чтобы провести эту встречу — подарок картины в дар Музею. Потом мы обсудили с ним вопрос о публикации в России диссертации отца, которая называется «Возбуждение масс, как преступный акт». Святослава это очень интересует, и мы хотим, чтобы это наследие осталось бы в России, и получило распространение.

— Вы сказали, вторая цель Вашего визита в Москву — вовлечение новых членов в орден. Что для этого нужно было сделать?

Т.Б.: Несколько новых людей пришло в орден, очень стоящих. Одна из них работает с этим детским центром, в котором находятся дети, страдающие болезнью мозга. Эти дети или плохо говорят, или плохо слышат, им нужна помощь.

Новые члены заполняют формуляры, кто они, и что делают, и какие их интересы. Мы им говорим свои требования, смотрим, насколько эти люди интересуются нашей работой и хотели бы продолжить её. Мы нуждаемся в новых членах, более молодых, потому что некоторые из нас почему-то стареют (смеётся).

Где-то в 1996 году мы с мужем приехали в Москву для посвящения в орден и познакомились с Николаем Павловичем Красюком. Он основал приорство в Москве, и мы устроили первое посвящение в московской мэрии. Тогда это было официально, очень красиво оформлено. Нас возили повсюду и встречали очень дружелюбно. А сейчас это было сделано на квартире, второпях, у нас было очень мало времени на подготовку.

— Татьяна Николаевна, Вам интересно бывать в усадьбе Бобринских?

Т.Б.: У Бобринских остался в Петербурге знаменитый дворец в 140 комнаток, который 13 декабря 2001 года был передан Санкт-Петербургскому государственному университету по решению Федеральной комиссии по Управлению государственной собственностью. В настоящее время в здании ведутся реставрационные работы. Слава Богу, из него не сделали ресторан или какое-то кафе. Мы там были ещё с мужем, когда нашлись потомки Бобринских по другой линии. До этого мы не знали, что кто-то из них существует. В этот раз у меня не получится поехать туда.

— Кто-нибудь продолжает род Бобринских в России?

Т.Б.: Здесь, в Москве, живут наши родственники, сын Николая Николаевича Бобринского — Алексей Николаевич с семьёй — дочь и сын, внуки. Так что, слава Богу, род Бобринских не закончился. Он нас встречал в аэропорту.

— А как он к Вам обращается?

Т.Б.: Он называет меня тётушкой. Очень хорошо так, приятно. У него сын, который занимается юриспруденцией. Дочь — молодой учёный, занимается картографией. И внуки у них славные, вот только когда они лезут на балкон, это страшно.

— Татьяна Николаевна, и всё же удивительно, как тонко чувствуете связь с Россией, даже не родившись здесь?

Т.Б.: Как вы знаете, я родилась в Берлине, когда мне было всего шесть месяцев, выехали в Чехословакию, оттуда во Францию. Мама и папа меня и моего брата воспитывали в русском духе, чтобы мы знали историю России, уважали её достижения. Моя мать устроила в нашем доме во Франции под Парижем четверговую школу, куда приходили русские детишки, и нас учили русской грамоте. Мы рисовали не просто картинки, а русские географические пейзажи, к примеру, нам давали задание нарисовать Каспийское море или Уральские горы — у нас всегда всё было связано с Россией.

Семья моей матери очень серьёзно относилась к настоящей классической музыке. Мой дедушка, отец моей матери, был замечательным виолончелистом. Конечно, он не имел права играть публично, у них были только домашние концерты. Чего я не могу простить революционерам — так это то, что мы не можем найти его виолончель от Страдивари. Скрипок много, а виолончелей были считанные единицы, и мы нигде не можем её найти. Когда они приходили в усадьбу, срывали паркетный пол, рубили мебель, неужели взяли виолончель и разрубили?!

Дедушка, отец моей матери, был членом дирекции петербургского музыкального общества, большим другом великого пианиста, последнего и любимого ученика Листа — Александра Зилоти. Я никогда не слышала, как он играет, потому что он уже был очень стареньким, но помню их дружбу. И дедушка очень помог Прокофьеву, приглашая его играть на концертах, которые он устраивал. Прокофьев был в большой дружбе с моей матерью. Есть письма, которые они писали друг другу, и были опубликованы. Они всегда начинались словами «дорогая Танюша», «дорогой Сергуша». Он проигрывал им свои композиции, т. е. отношения были очень-очень близкие.

Я с шестилетнего возраста слушала Рахманинова. Один раз нам довелось быть очень близко к сцене, и я слышала, как Рахманинов вопил, буквально выл под свою игру. Он уходил в другой мир, когда играл. И не он один так делал, я слышала и других крупных музыкантов, которые уходили в другой мир и делали нечто подобное.

— Как Вы считаете, в современной России ещё сохранилась русская культура?

Т.Б.: То, что я видела, думаю, что она есть. Люди по-прежнему читают. Правда, я не могу принять, что теперь читают книжки в Интернете. Это не то, к чему вы можете вернуться в старости, пересмотреть прочитанную книгу. Совсем другое дело, когда держишь её руками.

В эту поездку мне удалось попасть в театр. Для меня это был большой праздник, спасибо моему другу, известному оперному певцу Александру Киселёву. Я не видела русского театра с детства. В Париже были русские эмигранты, которые играли в русских театрах из Сербии, Болгарии. Я видела очень много представлений русских классиков в Париже, а в Нью-Йорке этого нет. Так что для меня это было редкое удовольствие.

— А кого из современных русских писателей Вы читаете?

Т.Б.: Я читала Пастернака. Должна сказать о Пастернаке, что самое большое впечатление на меня произвели его переводы Шекспира. Я поняла, почему он получил Нобелевскую премию в области литературы. Его переводы изумительные. Они настолько близки к оригиналу, что когда читаете параллельно, это почти то же самое. Это мог сделать только великий поэт. Для меня это стало откровением. Когда я преподавала русскую литературу в университете, нужно было показать немножко классиков, и я решила взять «Доктора Живаго», чудно написано.

Сейчас в Нью-Йорке нет русских газет, все закрылись. Выходит четыре раза в год новый журнал Elegant New York. Я считаю, что это очень серьёзное издание, они часто публикуют мемуары разных людей. Через воспоминания очевидцев теперь, наконец, открывается то, что было после Второй мировой войны. Как несчастные русские беженцы попали в Германию, англичане ничего не понимали, и массами передавали беженцев в руки большевиков, и их там уничтожали. Это тяжело, но нужно это знать.

— Есть люди, которые считают, что русским надо помочь, вот только в чём?

Т.Б.: В первую очередь надо перестать винить во всём других. Газеты, журналы, телевидение и радио иногда говорят то, что им хочется, и это необязательно правда. И с той, и с другой стороны.
Во всём должна быть правда, должны понять, что русский народ — это не политика. Это просто народ. И у них великая культура, которую нужно поддержать. Весь мир считает Бетховена композитором номер один, а Чайковского — вторым. Очень жаль, что в США никак не отметили 125-летний юбилей Чайковского. И всё потому, что не было инициативы с российской стороны. Я обязательно об этом скажу при встрече Сергею Лаврову, министру иностранных дел РФ, с которым мы имеем очень давние отношения.

— Татьяна Николаевна, Вы очень бережно относитесь к русскому языку, считаете его великим, но что делает его таковым?

Т.Б.: Великим язык делает народ, на нём говорящий, который своим творчеством приносит пользу миру, всем людям. Ведь почему украинский язык не называют великим? Потому что у них нет Пушкина, Чехова, Толстого. Скажем, во Франции есть классический французский язык, и есть всякие провинциальные наречия, но великая французская литература написана на классическом французском языке. То же самое можно сказать про другие мировые языки.

— Почему английский стал мировым языком общения, а не русский?

Т.Н.: Потому что он труднее. В русском языке слова меняются, вы идёте к столу, что-то лежит на столе, уходите от стола — это нужно выучить. А по-английски, по-французски слово не меняется. Русский алфавит другой. Все другие языки употребляют римские буквы, а русский — греческие. Это уже корнями уходит в другой мир. Поэтому это всё труднее. В дворянских семьях полагалось говорить на четырёх языках. Мои родители с детства говорили по-французски, по-немецки, по-английски. Почему-то в России считалось, что только в бедных семьях говорят на русском языке. Но сейчас в России многие учат несколько языков, и это очень хорошо для общения с другими народами.

— Скажите, почему американцы считают, что русских трудно понять?

Т.Б.: У американцев другой способ мышления. У русских (у россиян) очень многое исходит из души. А у западного мира — из мозга. Скажем, английский и французский языки очень логичны, но у них нет такого богатства в выражении чувств. У русских есть потребность поговорить по душам, а у американцев или англичан этого нет. У них нет такой нужды показать, открыть свою душу. Потребность души у них другая, в этом сложность.

— Почему современные русские, когда выезжают за границу, не тянутся друг к другу, не формируют сообщества?

Т.Б.: Каждый хочет пробиться куда-то вперёд. Если они должны жить за границей, так нужно, чтобы они, и особенно их дети, успешно могли бы влиться в ту страну и в ту культуру, в которой они будут продолжать жить.

— Но Ваши родители к этому не стремились, наоборот, они старались сохранить в Вас русскую культуру?

Т.Н.: Я очень надеюсь, что Россия вновь вернётся к вере, но необязательно только к православной, а именно, к общей вере. Бог не говорил никому, что он православный, католик, буддист или еврей. Каждый интерпретирует Бога сам, по своей культуре.

Я очень надеюсь, что весь мир придёт к этому, и что он не станет только материалистическим, в погоне за выгодой и деньгами. Вера в бога очень помогает душе. Особенно приходят к религии, когда случается что-то тяжёлое. Когда всем весело и хорошо — ничего не нужно, правда?
Я верю, Господь нас не оставит.

Поддержите нас!

Каждый день наш проект старается радовать вас качественным и интересным контентом. Поддержите нас любой суммой денег удобным вам способом и получите в подарок уникальный карманный календарь!

календарь Epoch Times Russia Поддержать
«Почему существует человечество?» — статья Ли Хунчжи, основателя Фалуньгун
КУЛЬТУРА
ЗДОРОВЬЕ
ТРАДИЦИОННАЯ КУЛЬТУРА
ВЫБОР РЕДАКТОРА