Советская школа. Нарком просвещения Луначарский
Интересна личность самого наркома просвещения Анатолия Васильевича Луначарского. Незаконнорождённый сын помещика (непролетарское происхождение!), он получил хорошее образование, знал несколько языков и, главное, умел много и красиво говорить на любую предложенную тему. В период перманентных революционных митингов в массах популярнее был тот, кто говорил красивее и обещал больше. Речи Луначарского были непонятны, но увлекали интеллигенцию. Ленин сразу оценил его полезность. На следующий день после взятия Зимнего он был назначен наркомом просвещения.
Сам Луначарский колебался и сомневался: «Ясно одно — с властью у нас ничего не выходит… Погибнуть за нашу программу — достойно. Но прослыть виновником безобразий и насилий — ужасно». Услышав, что во время боёв в Москве разрушен Кремль (что оказалось преувеличением), он тут же подал в отставку. «Борьба ожесточается до звериной злобы… Вынести этого я не могу». Но наркома убедили остаться на посту: никто, кроме него, не знал, как руководить просвещением.
Но он тоже не знал. В его ведении оказались культура, наука и образование огромной империи, миллионы образованных людей, внезапно объявленных «лишними», ненужными победившему пролетариату. Когда Луначарский впервые явился в Академию наук, учёные мужи демонстративно повернулись к нему спиной. Не растерявшись, Анатолий Васильевич начал речь на французском, непринуждённо перешёл на немецкий, потом на итальянский. Когда к нему повернулись больше половины, сделал остальным замечание: «Господа, у культурных людей принято сидеть лицом к собеседнику». Лёд был сломан.
Нарком сделал и много полезного. Невзирая на идейные разногласия, выбивал пайки для писателей и профессоров. Открывал издательства и институты. Спас Бунина, которого собирались арестовать одесские чекисты. А вот Гумилева спасти не смог — позвонил среди ночи Ленину, но тот ответил: «Мы не можем целовать руку, поднятую против нас».
После расстрела поэта плакал, грозил отставкой, но продолжал преданно и небрезгливо служить власти.
Но развитию системы образования — без субсидий и осмысленной стратегии — это мало способствовало. Ведомство Луначарского влачило жалкое существование в то время, как нарком затевал всё новые и новые реформы. В итоге сбитые с толку преподаватели учили детей как попало и чему попало.
Насколько бедственным было положение в школе, становится ясно из приведённого в журнале «Народное просвещение» диалога инспектора и учителя. На вопрос учителя, как исправить огромнейшие недочёты, когда нет чернил и бумаги, а ребята пишут на лоскутках, инспектор Варавко ответил:
«— Способов много, педагог — прежде всего творец. Готовых рецептов, конечно, нет. Запишитесь на заочные курсы, я всем это советую сделать.
— Но ведь нет таких курсов, которые бы научили доставать бумагу и чернила.
— Ах, у вас нездоровый уклон».
В результате учителя обвинили в антисоветских высказываниях, и был поставлен вопрос о его увольнении.
Супруга наркома в это время щеголяла в бархатных платьях и разъезжала по магазинам на служебном авто. Семья жила на широкую ногу: выходные проводили в усадьбе Остафьево, каждый год выезжали на отдых за границу.
Луначарский оказался самым долговечным из первых советских наркомов и к концу 1920-х годов плохо гармонировал с изменившейся советской жизнью.
А поводом для его отставки стал мизерный, на первый взгляд, случай — спор вокруг передачи промышленному ведомству нескольких техникумов. Это было началом системы ПТУ, воспитывающей «придатки к машинам», и концом утопии Луначарского о «гармоничном воспитании» нового человека.
В сентябре 1929 года он добровольно-принудительно подал в отставку. Его проводили с почестями, назначив главой Учёного комитета, координировавшего деятельность Академии наук. Но реальных прав у Луначарского становилось всё меньше. Никто не реагировал на его протесты, когда из вузов увольняли выходцев из «чуждых слоёв», а их место занимали партийные выдвиженцы. Постоянно болело сердце — он с молодости страдал от тахикардии. А в 1932 году он перенёс в Германии операцию по удалению ослепшего глаза.
Незадолго до смерти он записал в дневник: «Я совсем мало создал для своего свирепого времени. Допустим, я сам ничего не совершил тяжёлого. Однако нельзя прятать от себя, что, в конце концов, отвечу за всё».
Поддержите нас!
Каждый день наш проект старается радовать вас качественным и интересным контентом. Поддержите нас любой суммой денег удобным вам способом и получите в подарок уникальный карманный календарь!
Поддержать