Стихи Анны Маркиной. Поэты по субботам

Автор: 11.02.2021 Обновлено: 01.11.2023 22:57

Анна Маркина –– поэтесса, потому что так решительно решила…талант вёл. Родилась в 1989 г. в Москве, росла в подмосковном городе Климовске. Родители инженеры-металлурги, поэтому первым образованием стала прикладная математика, но не завершилось…литературный дар не дал.

Первое стихотворение написала во втором классе. В школьные годы постоянно что-то сочинялось, незначительное, несущественное, не столь важное до… До решительного поворота в Литературный институт им. Горького, который закончила с отличием и ещё серьёзней занялась стихосложением.

Вернее, не «занялась стихосложением серьёзно», а вступила в самостоятельную, свою неповторимую, сложную и молодую жизнь:

«Я ходила по этой стране, как перина, взбитой
сапогами, стадами, страданием и дождями,
И, казалось, тело двигалась по орбите
между госинстанций, окружённых очередями…»

(из стихотворения Год тянула себя…)

Работала промоутером, оператором колцентра, продавцом, и на прочих подсобных должностях. Поняла, что филология –– это «то самое», где готова остаться. Москва стала её литературным пристанищем, куда перебралась ещё с поступлением в технический вуз.

Анна Маркина преподаёт русский язык и литературу, пишет диссертацию о языковых особенностях прозы Юрия Коваля. Как поэт выступает на столичных и региональных площадках. Финалист Илья-премии (2008), финалист премии «Серебряный стрелец» (2011), призер Чемпионата Балтии по русской поэзии (2014), лауреат конкурса им. Бродского (2014), победитель премии «Северная Земля» (2014). Печатается в «Зинзивере», «Новой Юности», «Дружбе Народов», «Авроре», «Российском писателе», «Слове/Word», «Кольце А», «Московском вестнике» и др.

***

Корни

Бабка моя померла, нет сорока дней.
И постепенно сходит помнящее о ней:
брошенный огород, бывших борозд линии,
буйной крапивы рост, губы рябой малины.
Место на рынке, где копеечка –– у руки,
где продавала лук, клубнику и кабачки.
Всё отошло, все. Теперь не растёт лук.
В доме уже мычит песню свою внук.
Пёс, стороживший дом, не причитал о ней,
он просто стал ещё косматей, худей и злей.
Баня сгорела в ночь, сарая давно нет,
в сарае был угол, где повесился мой дед.
Господи, сколько люди душу к тебе несут!
Бабку мою четвёртый только замял инсульт
(крючит, парализует и отнимает речь,
ангелы продолжают долгую жизнь стеречь).
Похоронили под кузнечиков хор трескучий
бросили горсть земли: ну, наконец, отмучилась.

***

Правоохранитель

Он уже не тот и уже не юн,
и белье, поройся, сплошная грязь.
Он скрипит и тащит свою семью,
иногда выпивая и матерясь.

Он хотел помочь, что-нибудь суметь,
что-то ради вечности и добра,
а теперь он муж, и отец, и мент,
у которого дома прогнивший кран,

у которого дома больная мать,
и жена, тяжелая, что цемент, —
хоть стреляй –– такая стоит тюрьма,
в этом доме, который построил мент.

Он когда-то не был ни вор, ни Брут,
знал, что можно делать, а что нельзя.
А потом увидел, как все берут
и, подрыгавшись годик, не снёс и взял.

Вот собачья доля –– крутись и трать:
надо было сунуть сынишку в сад…
это все так ясно, –– кромешный мрак,
о котором даже смешно писать.

И сидит, захлопнутый на засов:
–– Кем там, мама, я собирался стать?
Всё бежал со сворою Гончих Псов,
не догнавших собственного хвоста.

Он играет в шашки, немного пьет,
смотрит, как антенны уходят в синь,
как жена стирает ему бельё,
как удит плотву повзрослевший сын.
И кому скорбеть, выдохнуть или охнуть?
Ни родни, ни страны, что ценит тебя живьём ––
и сидишь, как жук, который приговорен
в коробке, побарахтаться, побарахтаться и засохнуть.

***

Девочка-вроде

Девочка бродит
по запертой комнате,
девочку-вроде
не любят, не помнят и
не заплетают
ей в волосы ленточки.
Девочка тает
по шагу, по клеточке.
Но продолжает
раскрашивать в розовый
окна. Чужая
для всех, а ведь создана
для небывалой,
великой, непознанной
жизни, да свалка
в глазах –– а не поздно ли?!

Девочка спит
на подстилке из робости
в чёрной степи
между небом и пропастью;
в чёрной степи,
ограниченной стенами.
Время-вампир
лижет руки почтенно ей.

Кожу давненько
морщины изрезали
(скачут по ней, как
бродяги нетрезвые).
Так и не явится
принц к ней на лошади, ––
ходят-то пьяницы,
гнусный люд сплошь один.

Девочка бродит,
Чтоб принца хоть в ком найти …
Девочка-вроде
Состарилась в комнате.

***

Почемучка

Почему, как в детстве, нельзя заходить на край?
Почему мы ищем последствия и причины?
Почему нельзя сказать: это мой мужчина,
это мой –– и с ним, пожалуйста не играй?
Почему все загружено и не полно?
Покупаешь шкаф и чинишь сто лет сарай.
Но не скажешь, не скажешь: мама, не умирай.
Потому что знаешь, что не исполнят.
Ты мечтаешь о ком-то: голосе, пальцах, теле…
тащишь теплое облако вместе с собой в кровать.
А ему там –– совсем своё и совсем плевать,
вы и видитесь раз в неделю.
Ты, конечно, любишь людей и слова горячие,
разбиваешь планы, словно тугие грядки.
Но когда находишься в беспорядке…
понимаешь, что за людьми не спрячешься.
Почему стареют люди и утихают,
как комплект заезженных батареек?
В моем доме слова и книги уже не греют,
и становится невыносимо любить стихами.
Сообщать, что выхлопов много и хлопьев много,
что спешишь чужих детей забирать из сада,
что песок зимой, как спасение, как рассаду
досыпают на отравленные дороги.
Я же помню в себе горение, веру тоже,
что-то легкое, словно платьице или тюль,
полыхавшее и бездонное, как июль…
ах, дышал июль над загоравшей кожей!

Подари мне, пожалуйста, краешек моря зыбкий,
недозрелую грушу, веток, пускай, еловых,
недозрелую душу, неизмученное слово.
Я не жду открытий. Подари мне свою улыбку,
настоящих слез, как прозрачную горсть горошин.
И останься крепким, как подорожник дикий.
Поживи всерьез и не стань одинокой льдинкой.
Я прошу тебя: будь встревоженным и хорошим.

***

Крым

Стрекозы оккупировали Крым,
и плёнка крыльев пропиталась красным
с небес. На остывающей террасе
о крови говорили комары.

На землю, на крапиву, на сарай
сходила кровь по вишням. Фотоснимок,
где маялось три тысячи травинок
в заборной раме сонного двора.

Всё было контуром, волнением крыла,
лягушек хор, осоловевший ежик,
и вечер, близкой смертью покорёжен,
и воздух острый, будто из стекла.

***

Я просто не знаю, когда уже ветер смолкнет

Я просто не знаю, когда уже ветер смолкнет;
из ванной слышно – болтается ночью ветер,
болтается в стенах. И в складках рябой толпы.
Живут в гармошках зданий квадраты света,
и в них гудят истеричные кофемолки.
И небо зажмурило глаз, чтобы стать слепым.

Гудят кофемолки, чтоб чашки поить с Амурами,
дешевые чашки, небрежные, made in China,
дареные и не близким, и не чужим.
Хранилась побитая чашка весь год нечаянно,
как долгая смерть, занесенная в тело хмурое.
Я просто замерзла. Прошу тебя, убежим.

Я знаю, что камни упавшие между нами –
всего лишь камни, еще не скалы, еще не горы.
Пусть воет ветер, мой дом – его конура.
Мы вышли важно, как слоники, в тесный город…
а в партии просто пожертвовали слонами,
и тот, кто жертвовал, сам уже проиграл.

Поддержите нас!

Каждый день наш проект старается радовать вас качественным и интересным контентом. Поддержите нас любой суммой денег удобным вам способом и получите в подарок уникальный карманный календарь!

календарь Epoch Times Russia Поддержать
«Почему существует человечество?» — статья Ли Хунчжи, основателя Фалуньгун
КУЛЬТУРА
ЗДОРОВЬЕ
ТРАДИЦИОННАЯ КУЛЬТУРА
ВЫБОР РЕДАКТОРА