В гостях у графа – Каменского Николая Николаевича

Дворянское сословие – каковы судьбы его представителей в страшное время нашей коммунистической истории? Остались или нет в современной России истинные потомки дворянского сословия, и сумели ли они сохранить дух и традиции своих предков?

На примере нашего героя можно проследить одну из интересных судеб  представителей русского дворянства.

Родился Николай Николаевич 10 декабря 1923г., спустя 6 лет после Октябрьской революции. «Отец мой был юнкером пажеского корпуса и защищал Зимний дворец, правда, к сожалению, безуспешно», — поделился с нами Н.Н.Каменский. Родители, поначалу, скрывали социальное происхождение от единственного сына, но он все знал от бабушки, Натальи Львовны, занимавшейся его  воспитанием и образованием: «Бабушка часто напоминала мне, особенно тогда, когда ей казалось, что я вел себя не совсем правильно и достойно, что я крещен в младенчестве, и что я – граф».

Помимо школьного образования маленькому графу давали уроки и дома: «Со мной в семье занимались музыкой, французским (бабушка учила языкам, ее, в свое время, тоже обучали французскому), учили поведению за столом, в гостях; водили в Тифлисский оперный театр и в церковь. Поэтому я человек верующий, так как воспитывался в вере. В те годы зарубежная детская литература в стране почти не издавалась, но мне доставали Фенимора Купера и Жюля Верна полностью – переплетенными из приложений к дореволюционному журналу “Нива”».

В своей книге «Девятый век на службе России. Из истории Рода графов Каменских» он пишет о себе такие строки: «С детства склонный к искренности и открытости, я, тем не менее, четко ощущал, где для меня, представителя “из бывших”, находится та грань, за которой таится некая опасность». Нелегко было представителю дворянского рода проживать «двойную» жизнь, скрывая свое социальное происхождение от коммунистического режима. Так маленький мальчик с детства учится жить двойной жизнью. Глубокая духовная жизнь и классическое дворянское образование — с одной стороны,  строгий постоянный надзор со стороны родителей и боязнь, что малыш проговорится и расскажет что-то, что может поставить под угрозу его жизнь и жизнь всей семьи, — с другой.

По словам Николая Николаевича, он «с детства был воспитан в критическом ключе: нехватка и товаров первой необходимости и самых элементарных продуктов, карточки почти на все, постоянные перебои с водой и электричеством, но мы, юнцы, (так как ничего другого не видели с рождения) воспринимали бедность как должный порядок вещей. Мы в детстве были беззаботны: строили детскую железную дорогу, пели отчаянно- веселые советские песни, ходили в походы и вроде не замечали  все эти неурядицы жизни….

Мы все в этом росли и так жили. Сегодня вечером может не быть света. А почему может не быть света? Свет нужен промышленности. А что вечером полным ходом работают промышленные предприятия? Так надо, говорили нам. Вода? Нет, воды сегодня не будет. Сточные канавы. Прорвало трубу. На Западе такие вопросы не принято обсуждать.  Не то, что там такого совсем не случается. А просто как-то это неприлично даже обсуждать вопросы канализации и аналогичные им. Поэтому мы часто и шокируем Запад тем,  какие вопросы обсуждает все общество и какими вопросами все обеспокоены. Позора не оберешься. И, конечно, вся эта среда откладывала негативный отпечаток на воспитание детей».

Когда началась Великая Отечественная война, семнадцатилетний Николай добровольно пришел в районный  военный комиссариат, откуда был направлен в школу младших командиров: «Не курящий, не пьющий, не сквернословящий, не член коммунистического союза молодежи, не приученный класть локти на стол, не называющий женщин “бабами”, я, оглядевшись, начал понимать, что в армейской среде эти качества острым спросом не пользуются».

Вскоре Каменский был отправлен в действующую армию. По словам самого Николая Николаевича, свое первое боевое крещение он получил «под вагоном»: «Налетели самолеты, и я лег под вагон. И мне не стыдно, стыдно должно быть тем, кто нам не дал оружие и патроны. И нам нечем было отстреливаться. И я лег…». Как всегда,  экономили на всем, в том числе и на патронах. Отправляли толпами людей на фронт, просто как пушечное мясо, лишив их и оружия, и патронов. Одним из самых сильных воспоминаний осталось воспоминание о серости руководства в армии: «Например, тот же Калинин. Он, конечно, хорош для крестьян, но он же совершенно не был военнообразован.

Военнообразованным был Тухачевский, так он пострадал. Тогда говорили: “ Нужен нам этот Тухачевский. У нас есть Ворошилов, Буденный”, — кстати, совершенно ничего не стоящие на фронте, однако они возглавляли фронт. Была вопиющая серость военных начальников, которой они еще и хвастались: “А у меня отец вообще грамоты не знал. А мать так и не писала, и не читала, только водку пила”.

Но чем тут можно хвастаться, разве этим можно гордиться? А красные командиры гордились. Мода такая была. Сталин ругал Ворошилова, что он не хочет учиться. Но Ворошилов отвечал, что ему ни к чему, он и так и в ремнях, и в орденах, и, вообще, ему неудобно учиться. Вот вам менталитет руководства Красной Армии. Отбор кадров идет по политической надежности и анкетным данным. Принцип: хоть хуже некуда – но пойдет. Десять классов — и больше нет никакого образования, — это нам подходит».

Здесь, на месте проведения боев, юному бойцу поступило предложение вступить в партию. Проходя предварительное собеседование, где вопросы кадрового чекиста едва касались родителей и более старшего поколения по родовой линии, он ощутил себя «словно на минном поле», ведь о своем непролетарском происхождении говорить было нельзя: «Конечно, отвечал, что они – “из служащих”, сам притворился человеком без особых запросов».

Николая Николаевича, человека «законопослушного, богобоязненного, дисциплинированного», как он о себе говорит, охватило беспокойство, и он уклонился от предложения политрука, ссылаясь на то, что «не чувствовал себя готовым и достойным для этого шага».

При повторном же предложении ему, все же, пришлось согласиться: «Горько сознавать, что мне пришлось приспособить свои скромные убеждения, и тем самым свою совесть, к политической необходимости – каюсь. Что поделать: вступить, слиться с очередной отобранной группой было проще, спокойнее. Я ценил свое спокойствие, а инстинкт самосохранения считал нормальной защитной реакцией человека». Второй раз отказываться от предложения вступить в партию, было просто опасно.

Членом КПСС Николай Николаевич был  «не до конца искренним, хотя старался». Пытаясь использовать партийный энтузиазм, хотел сделать хоть что-то полезное для общего блага и для всего общества. Но понял, что это практически невозможно. По прошествии 50-ти лет он вышел из партии, т.к. понял, что тезисы, провозглашенные коммунистами, «не реальны, несмотря на их некоторую привлекательность». По мнению Н.Н.Каменского, «коммунизм сложен, некоторые лозунги выглядят заманчиво, например, такой: “от каждого – по способности, каждому – по потребности”.

То есть, я сегодня могу не работать, нет настроения, а съем за 3-их. Но как такое воплотить в жизнь, никто не знал и не знает. Эти тезисы привлекали и обманывали многих. Когда партия стала разваливаться, я понял, что везде фальшь. Но не я ушел от партии, а она от меня, — не поблагодарив (за безупречную работу), не попрощавшись, не извинившись, что покидает, ушла, взмахнув подолом. И я вышел из партии тоже без объяснений».

После окончания войны Н.Н.Каменский, прекрасно говоривший по-французски и хорошо по-английски, поступил в Институт внешней торговли Министерства внешней торговли СССР.  Николай Николаевич, опасаясь того, что при отправке его на работу за границу может открыться его графское происхождение, готовился к тому,  что сможет избежать вскрытия этого факта и не подвергаться детальным проверкам только оставшись учиться в аспирантуре. Каменский делал все возможное для воплощения этой задачи.

Но партийные органы и органы НКВД решили по-своему: “ Раз не хочешь ехать за границу, тогда точно поедешь. Тебя — то мы и отправим”. После окончания институтской учебы его вызвали в отдел заграничных кадров. Началось длительное оформление документов в Бельгию, которое закончилось обязательным посещением НКВД. Незадолго до отъезда представитель Комитета Государственной безопасности «дал понять, что, если вдруг меня станут вербовать иностранные службы, пытаясь, при этом, шантажировать моим социальным происхождением (“Ваш дед, знаем, проходит царским генералом”), то пусть знаю и я: Комитету это обстоятельство известно».

Вскоре вся семья (я, жена и, к тому времени, 2-е маленьких сыновей),  уже была готова к отлету: «Билеты – дали, паспорта — дали, валюту – дали. И вот, самолет взревел, развернулся и полетел… Выезд за границу открыт.… Как я переживал тогда… Ведь могли высадить и в последнюю минуту…».

«Были как-то в гостях в доме у “фирмача” за границей. Чувствовали себя свободно, разговорились. Я спросил, нравится ли им Хрущев. Ведь, все-таки, Сталин крут был. А этот, все-таки, помягче. Тот, сморщившись, ответил: “Да ну что вы! Ну кому может нравиться коммунист? Это исключено! А вы- то сами уже без вождей совсем не можете?”. Фирмач, конечно, был, “навеселе”, поэтому так откровенно и сказал.

А мы, если и выпивали, то всегда все равно должны были контролировать себя. Это была школа МИДа и Внешторга: споить собеседника, но не напиться самому. А все шло, конечно, от Сталина. Он обожал споить и подслушать. А сам пил в меру. Боялся, что напьется и может пропустить какую-нибудь ценную информацию или деталь».

Всю свою жизнь граф Каменский трудился на внешторговом поприще, каждодневно опасаясь, что кто-нибудь узнает о его графском происхождении.

Рассказывая о своей жизни, Николай Николаевич затронул тему веры. Привитая ему с раннего детства, вера была существенно поколеблена во время службы в армии, где это не поощрялось и высмеивалось. «Хотя, когда я лежал тогда во время обстрела под вагоном, то мысленно крестился, может быть, только это меня и спасло», — признался он.

Путем чтения «Евангелия», запрещенного в то время в России, но разрешенного за рубежом, путем ознакомления с богословской, а также философской литературой, он понял, что «человеку нужен Бог, а русскому – в особенности. Вера – это то, что дает возможность терпеть, ждать, надеяться. Если ее нет, тогда человек как бы беззащитен перед стихиями людей и природы.… И вы вообще никто, просто мелкое существо.

Такое ощущение, как будто вас застигла гроза в поле.…Поэтому я вернулся к вере уже осмысленно в зрелые годы. А коммунизм, предложив нам свой мундир и свою философию, фактически сделал нас беззащитными перед миром. Нам предлагалась такая  концепция, что если что-то в «Правде» не опубликовано, значит, это от лукавого. Так рассуждали раньше. Тогда были обязательны установки и указания. Если их нет, никто не знает, что нужно делать, и мы беззащитны. Так коммунизм нас сделал беззащитными».

На вопрос, что бы Вы хотели сделать в оставшиеся годы жизни, Николай Николаевич ответил: «Продлил бы род Каменских. Хочу внушить моим внукам и сыновьям, что нужно дружить друг с другом, помогать друг другу во всех мелочах. Ведь семья – это то основное, главное, что должно быть в жизни человека. Коммунисты планомерно разрушали устои семьи, семья всегда была под ударом. Нам запрещали думать о благе семьи, надо было думать только о каком-то мифическом благе всего народа».

И это тлетворно влияло в целом на все общество. Еще во времена монархии устои патриархальной семьи были очень сильны. Пример народу подавала сама монаршая семья. Сегодня же по статистическим данным на 10 браков приходится 9 разводов. В целом,  все это говорит о морально-нравственном разложении и нестабильности сегодняшнего общества под влиянием пагубной партийной идеологии, многие годы разрушающей устои института семьи.

«Я никогда не мог сказать, что мне надо идти домой, чтобы воспитывать моих сыновей, партсобрание всегда было важнее. А все семейные дела второстепенны.…Ни за что не пожелал бы своим детям жить при коммунизме…» У Николая Николаевича три сына и двое внуков. Он пишет книги на разные темы. Но основная его тематика –  семья и род. Это то, что он считает главным в жизни, и рад, что может теперь, не скрываясь ни от кого, не претворяясь,  не кривя душой, отдавать все свои силы и энергию своей семье и своему графскому роду Каменских, что может  не скрывать свое графское происхождение, а нести его с гордостью по жизни.