Роман «Сон в красном тереме». Том второй. Главы 51-60

The Epoch Times23.04.2013 Обновлено: 06.09.2021 14:15
Глава пятьдесят первая


Сюэ Баоцинь слагает стихи о древности;
Невежественный лекарь прописывает негодное лекарство

Итак, в ответ на предложение Баоцинь сочинить
десять стихотворных загадок о достопримечательных местах раздались
одобрительные восклицания:
–Замечательно! Прекрасно!
Баоцинь быстро записала стихи, и все бросились их читать. Вот какие это были стихи:

Вспоминаю о прошлом Красных стен

Река так много трупов увлекла,
Что перестала течь у Красных стен[82].
Сверкали зря на флагах имена[83], —
Былая слава превратилась в тлен.
Был крик и шум. И жгучий столб огня.
И ветер дул – безжалостный и злой[84].
Бессчетное число отважных душ
Скитается уныло под водой…[85]

Вспоминаю о прошлом Цзяочжи
[86]
Как колокол из меди, восстает
Встряхнувший мир в глухие времена[87].
О славе, прогремевшей на земле,
И жун, и цян – узнали племена[88].
А Ма Юань, чьих не сочтешь заслуг,
И в старости не изменил делам,
Пусть Песнь железной флейты скажет вам
О том, что он второй герой Чжан Лян[89].

Вспоминаю о прошлом гор Чжуншань
[90]

Присущи ль тебе
Благородные сердца порывы?
И все ж по указу
Ты в мир водворен суетливый!
Заботам твоим
Нет числа, а ведь ты лицедей![91]
Как много на свете
Достойных насмешки людей!

Вспоминаю о прошлом Хуайиня[92]

Славный Муж да от злых собак
Не потерпит грубых обид![93]
Он в Трех Ци себя утвердил[94],
После смерти стал знаменит.
Все ж потомки должны иметь
Снисхожденье, его браня:
Он убогой прачки еду
Не забыл до последнего дня[95].

Вспоминаю о прошлом Гуанлина[96]

Цикады стрекочут, вороны галдят, —
Все как наяву предстает.
Но где они, дамбы династии Суй
Былые краса и почет?
Он был неуемным, Ян-ди – государь,
Любитель красот, жизнелюб,
Издревле болтлива людская молва,
Язык человеческий груб!

Вспоминаю о прошлом Таоеду[97]

Засохшую траву, ленивые цветы
Пруд обмелевший отразил,– и больно,
Что персика листва летит от веток прочь
И что разлука ждет сердца влюбленных.
Грустна судьба лючаоских господ,
Их знатности завидовать не надо:[98]
Ведь толку нет от лика на стене
И имени, начертанного рядом![99]

Вспоминаю о прошлом Темной обители[100]

Как ни беспредельна ширь – беспредельней скорбь.
Задохнувшись, не течет Черная река[101].
Струны превратились в лед, грустно отзвенев[102],
Но в ушах ее звучит прежних дней тоска.
Пред потомками смешным и ничтожным слыть
За порядки и дела будет Ханьский двор.
Всем сановным, всем чинам, челяди гнилой,
Десять тысяч лет не смыть подлости позор![103]

Вспоминаю о прошлом горы Мавэй[104]

Безжизненно лицо. На нем лишь пудры след[105].
И, каплями светясь, застыл холодный пот.
Тепло и нежность – все исчезнет навсегда
И растворится вдруг в безбрежности пустот.
Что было – то прошло, и ветер отшумел,
Ее веселых дней не возвратить назад.
Могильная земля укутала ее,
Но даже под землей не тает аромат!

Вспоминаю о прошлом храма Пудунсы[106]

Душа малютки Хун ничтожна,
И правил в ней порок один[107],
Когда, как сводня, приглашала
Чжан Шэна к девушке Инъин.
Пусть пытке старшей госпожою
Хуннян подвергнута была, —
Влюбленные нашли друг друга,
Их жизнь дорогу обрела!

Вспоминаю о прошлом Обители цветов мэйхуа[108]

Придя, он встанет возле мэйхуа,
А может быть, недалеко от ивы.
Но не ему ль дано портрет узреть
Той девушки – воистину красивой?[109]
Сойдясь, не будут вспоминать Чуньсян[110],
Сказавшую, где Ду Линян могила, —
И так уж год, как западных ветров
Он о разлуке слышал стон унылый![111]

Прочитав стихотворения, все пришли в восторг и захлопали в ладоши.
–Первые
восемь стихотворений исторически достоверны,– произнесла Баочай.–
Чего нельзя сказать о последних двух. А жаль. Надо было и их написать в
том же духе.
–Нет, нет!– запротестовала Дайюй.– Напрасно сестра
Баочай придирается! Конечно, в официальной истории вы ничего подобного
не найдете. Это скорее неофициальные жизнеописания. Но на подобных
сюжетах часто строятся пьесы, их знают даже трехлетние дети! А о сестре
Баочай и говорить нечего!
–Дайюй права!– заметила Таньчунь.
–Ведь
Баоцинь побывала в тех местах, о которых пишет!– поддакнула Ли Вань.–
Пусть этого нет в официальной истории, но из уст в уста передаются
предания, и люди им верят. Я собственными глазами видела четыре могилы
наставника Гуаня! Кстати, наставник Гуань лицо вполне реальное. Но
потомки слагали о нем легенды, и точно неизвестно, где именно он
захоронен. В «Описании земли», например, говорится, что у некоторых
знаменитых людей много могил. Происхождение большинства древних реликвий
вообще неясно. Два последних стихотворения хотя и недостоверны
исторически, но их содержание часто служит темой для романов и пьес. Эти
пьесы всем хорошо известны, а отдельные реплики из них даже
употребляются как пословицы. В общем, не так опасно слушать арии из
«Западного флигеля» и «Пионовой беседки», как читать вредные книги.
Впрочем, все это придирки сестры Баочай.
Баочай ничего не могла возразить и умолкла. Затем все принялись отгадывать загадки, но ни одной не могли отгадать.
Зимой дни короткие, быстро стемнело, и сестры отправились ужинать к госпоже Ван.
Вдруг пришли и доложили:
–Приехал Хуа Цзыфан, старший брат Сижэнь. Мать Сижэнь тяжело заболела и просит дочь приехать.
–Можно ли не отпустить дочь к матери?!– промолвила госпожа Ван.– Мать и дочь – единое целое.
Госпожа Ван велела Фэнцзе отправить Сижэнь домой. Фэнцзе позвала жену Чжоу Жуя и сказала:
–Сопровождать
Сижэнь пошли женщину, которая при выездах следует за госпожами. Ты тоже
поезжай. Возьми с собой двух девочек-служанок. Коляску, в которой
поедет Сижэнь, пусть сопровождают четверо слуг. Во второй коляске
поедешь ты, в третьей – девочки-служанки.
–Слушаюсь, госпожа!– ответила жена Чжоу Жуя и собралась уходить, но Фэнцзе ее окликнула:
–Сижэнь
очень бережлива, но ты передай, что я велела ей одеться получше и взять
побольше платьев. Да упакуйте все как следует и не забудьте захватить
грелку для рук. Пусть Сижэнь ко мне непременно зайдет, я сама все
проверю.
Жена Чжоу Жуя кивнула и вышла.
Спустя немного
Сижэнь пришла к Фэнцзе вместе с женой Чжоу Жуя и двумя маленькими
служанками, которые несли узел с платьями и грелку для рук.
Фэнцзе
внимательно оглядела Сижэнь. Прическу ее украшали золотые шпильки, на
руках сверкали браслеты с жемчугом; из-под накидки, подбитой горностаем,
виднелась черная атласная безрукавка на беличьем меху. Зеленая юбка
была расшита золотом.
–Этот наряд тебе очень идет, его подарила
госпожа, я знаю,– произнесла Фэнцзе, оглядев Сижэнь с ног до головы,–
но безрукавка все же мне кажется простоватой, да и замерзнуть в ней
недолго. Надо бы потеплее одеться!
–Госпожа обещала мне подарить в конце года накидку на пушистом меху,– ответила Сижэнь.
–У
меня есть накидка, только мне не нравится, что она отделана мехом,–
сказала Фэнцзе.– Я давно собиралась ее переделать, но ладно, дам тебе
поносить. А потом переделаю, когда к Новому году госпожа подарит тебе
другую.
Все засмеялись.
–Вы и так раздарили уйму вещей,–
возразила, смутившись, Сижэнь.– То говорите, что от себя дарите, то –
что от старой госпожи. Но все это так, ради смеха.
–Госпоже такое
и в голову не приходит,– улыбнулась Фэнцзе.– Но разве это важно?
Главное – не уронить достоинства. Нечего и говорить, что мне приходится
нести убытки,– зато служанки хорошо одеты и не страдает мое доброе имя.
Ведь не над служанкой станут насмехаться, если она неказиста, как
подгорелая лепешка, а надо мной, скажут, будто, управляя хозяйством, я
довела вас чуть ли не до нищеты.
–Вы – сама мудрость, госпожа!–
растроганно вздыхали служанки, слышавшие этот разговор.– Вы и старшим
госпожам угождаете, и нас не забываете!
Между тем Фэнцзе приказала
Пинъэр принести безрукавку из темного набивного шелка, подбитую восемью
шкурками голубого песца, и отдала Сижэнь, после чего осмотрела
содержимое узла,– там были две безрукавки и два халата. Фэнцзе
приказала Пинъэр принести шелковый платок цвета яшмы, завязать в него
плащ, защищающий от снега, и тоже отдать Сижэнь. Пинъэр вышла и вскоре
вернулась, неся два плаща: темно-красный, поношенный, и поновее – из
голландского сукна.
–Хватит и одного,– возразила Сижэнь.
–Возьми
себе темно-красный,– сказала Пинъэр,– а второй передашь по пути
барышне Син Сюянь. Вчера все так красиво выглядели на фоне снега – кто в
меховой накидке, кто в плаще на меху! Одна Син Сюянь дрожала от холода в
своей плохонькой одежде, жалко было ее! Так что плащ ей пригодится!
–Вы только на нее посмотрите!– вскричала Фэнцзе.– Не спросись, вздумала дарить мои вещи! Будто я мало потратилась!
–Барышня
Пинъэр знает, что вы всегда готовы угодить госпоже, к тому же добры к
служанкам!– сказали все хором.– Что вы не мелочны, не стараетесь
побольше урвать для себя, заботитесь о прислуге. Иначе она не посмела бы
так поступить!
–Да, Пинъэр хорошо меня знает!– рассмеялась Фэнцзе и обратилась к Сижэнь:
–Если
с твоей матерью случится несчастье и ты задержишься, пришли человека
предупредить, я велю тебе отвезти постель. На домашней постели не спи и
туалетными принадлежностями там не пользуйся.– Затем она сказала жене
Чжоу Жуя:
–Тебя учить незачем, ты знаешь, какой у нас заведен в доме порядок.
–Не
извольте беспокоиться,– поспешила ее заверить жена Чжоу Жуя.– Как
только приедем, всем домочадцам велим удалиться. А уж если задержимся,
прикажем отвести две отдельные комнаты.
Сказав так, жена Чжоу Жуя
попрощалась с Фэнцзе и вышла следом за Сижэнь. Она приказала
мальчикам-слугам зажечь фонари и сопровождать коляску. Они направились к
дому, где жил Хуа Цзыфан. Но об этом мы рассказывать не будем.

Между тем Фэнцзе вызвала двух мамок со двора Наслаждения пурпуром и приказала:
–Выберите
одну из старших служанок потолковее и пошлите на ночь дежурить в покои
Баоюя, Сижэнь вряд ли сегодня вернется. Да смотрите, чтобы он
чего-нибудь не натворил.
Мамки удалились, но через некоторое время вернулись и доложили:
–В
покои второго господина Баоюя мы послали Цинвэнь и Шэюэ, а сами
вчетвером по очереди будем неотлучно находиться в прихожей.
–Проследите, чтобы Баоюй пораньше лег и пораньше встал,– наказала Фэнцзе.
Мамки обещали в точности исполнить ее приказание и возвратились в сад Роскошных зрелищ.
Вскоре вернулась жена Чжоу Жуя и сообщила Фэнцзе:
–Сижэнь пока останется дома, ее мать умерла.
Фэнцзе
немедленно передала эту весть госпоже Ван, а сама приказала одной из
служанок пойти в сад Роскошных зрелищ за постелью и шкатулкой с
туалетными принадлежностями. Баоюй велел Цинвэнь и Шэюэ собрать все
самое необходимое.
Вскоре пришла служанка и взяла у Цинвэнь и Шэюэ
все, что они приготовили для Сижэнь. Затем Шэюэ и Цинвэнь сняли
украшения, переоделись на ночь, и Цинвэнь села греться у жаровни.
–Не строй из себя госпожу!– заворчала Шэюэ.– Мне надо помочь, а ты ни с места!
–Я и одна могла здесь управиться,– ответила Цинвэнь.– Но раз уж ты взялась, пошевеливайся, а я хоть сегодня отдохну!
–Дорогая
сестра,– попросила Шэюэ,– я постелю второму господину, а ты занавесь
зеркало и задвинь верхние занавески – я не достаю, ты выше ростом.
С этими словами она пошла стелить Баоюю постель.
–Стоило
мне присесть, как она сразу подняла шум!– пробормотала вслед ей
Цинвэнь. Это услыхал из своей комнаты Баоюй, опечаленный вестью о смерти
матери Сижэнь. Он встал, опустил занавеску на зеркало и, выйдя в
прихожую, обратился к Цинвэнь:
–Можешь греться, я все сделал.
–Все время греться не будешь,– с улыбкой ответила Цинвэнь.– Я только что вспомнила, что не принесли постельных грелок.
–А тебе какая забота!– перебила ее Шэюэ.– Второму господину не нужны грелки, нам и жаровни достаточно.
–Если вы не ляжете спать в моей комнате, мне будет страшно и я всю ночь проведу без сна,– сказал Баоюй.
–Я останусь здесь,– успокоила его Цинвэнь,– а Шэюэ пусть ляжет у вас.
Наступила
вторая стража. Шэюэ опустила занавески и полог, принесла светильник,
подбросила благовоний в курильницу, помогла Баоюю лечь и легла сама.
Цинвэнь примостилась возле жаровни.
Во время третьей стражи Баоюй
стал сквозь сон звать Сижэнь. Никто не ответил, и он проснулся. Тут он
вспомнил, что Сижэнь уехала, и готов был над собой посмеяться.
Цинвэнь тоже проснулась и крикнула Шэюэ:
–Я в соседней комнате и то проснулась, а ты лежишь рядом и ничего не слышишь, как мертвая!
–Ведь он звал Сижэнь! При чем здесь я?– отозвалась Шэюэ и, зевая, перевернулась на другой бок.
–Вам что-нибудь нужно?– спросила она наконец Баоюя.
–Принеси чаю.
Шэюэ накинула халат из красного шелка и направилась к двери.
–Возьми мою накидку, замерзнешь!– крикнул ей вслед Баоюй.
Не
говоря ни слова, Шэюэ взяла поданную Баоюем накидку, подбитую соболем,
спустилась вниз, вымыла руки, налила в чашку теплой воды и вместе с
полоскательницей отнесла в комнату. Затем вытащила из ящика с чайной
посудой чашечку с блюдцем, налила и подала Баоюю. Сама она тоже
прополоскала рот и выпила полчашки чаю.
–Милая сестрица,– попросила Цинвэнь,– дай и мне глоток!
–Совсем обнаглела!– всплеснула руками Шэюэ.
–Дорогая сестра, завтра прислуживать буду я, а ты можешь всю ночь отдыхать,– сказала Цинвэнь.– Ладно?
Шэюэ наконец согласилась, подала ей воды прополоскать рот и налила полчашки чаю.
–Вы тут побеседуйте,– сказала Шэюэ,– а я пойду прогуляюсь.
–Во дворе темно, как бы тебя злой дух не утащил!– засмеялась Цинвэнь.
–Пусть выйдет, ночь нынче лунная,– проговорил Баоюй.– А мы поболтаем!– И он дважды громко кашлянул.
Шэюэ отодвинула занавеску и приоткрыла дверь. Ночь действительно была светлая. Шэюэ вышла.
Едва
она скрылась за дверью, как Цинвэнь пришло в голову ее напугать. Она
считала себя очень здоровой и, как была, в одной кофте, выбежала на
мороз.
–Постой!– окликнул ее Баоюй.– Так и простудиться недолго!
Но
Цинвэнь махнула рукой и скрылась. Двор залит был лунным светом. Вдруг
налетел порыв ветра, пронизав девушку до костей, волосы у нее встали
дыбом от безотчетного страха, и она подумала: «Недаром говорят, что
нельзя разгоряченной выходить на сквозняк! Как бы в самом деле не
заболеть!»
И все же мысль напугать Шэюэ не покидала Цинвэнь. В это время Баоюй крикнул:
–Цинвэнь убежала!
Поняв, что план ее провалился, Цинвэнь поспешила вернуться в дом.
–Разве ее напугаешь!– воскликнула она.– А вы, как старуха, всех жалеете!
–Да
не жалею я,– возразил Баоюй,– просто боялся, что ты схватишь
простуду! К тому же, напугай ты ее, она принялась бы кричать, перебудила
всех, и не миновать скандала! Никому в голову не пришло бы, что это
шутка. Стали бы говорить, что не успела уехать Сижэнь, и начались
безобразия. Иди-ка лучше сюда, поправь одеяло!
Цинвэнь поправила одеяло и сунула под него руки.
–Какие холодные!– воскликнул Баоюй.– Ведь говорил, что замерзнешь!
Баоюй погладил раскрасневшиеся, будто нарумяненные, щеки Цинвэнь и почувствовал, что они холодны как лед.
–Скорее залезай под одеяло!– заторопил ее Баоюй.
Но тут с шумом распахнулась дверь и в комнату влетела смеющаяся Шэюэ.
–Ну
и напугалась же я! Представьте, иду и вдруг вижу: в тени горки на
корточках сидит человек!– затараторила она.– Я уже готова была
закричать, но тут поняла, что никакой это не человек, а золотистый
фазан, он взлетел и опустился в том месте, где ярко светила луна!
Закричи я – воображаю, какой поднялся бы переполох!
Она ополоснула руки в тазу и продолжала:
–А где Цинвэнь? Что это ее не видно? Наверное, хочет меня напугать!
–А
это кто?– Баоюй указал рукой в ту сторону, где лежала Цинвэнь.– Она
греется. Не позови я ее, она непременно напугала бы тебя.
–Незачем
мне было пугать эту дрянную девчонку, она сама напугалась!– отозвалась
Цинвэнь, высунув голову из-под одеяла и снова прячась.
–Ты бегала на улицу в одной кофте?– удивилась Шэюэ.
–Конечно,– ответил Баоюй за Цинвэнь.
–Ах ты, несчастная!– вскричала Шэюэ.– И кожа у тебя от мороза не потрескалась?
Шэюэ
сняла медный колпак с жаровни, перемешала угли и, подбросив туда
немного благовоний, снова надела колпак. Затем прошла за ширму, убавила
свет в лампе и легла.
Цинвэнь дважды чихнула под одеялом.
–Вот видишь,– воскликнул Баоюй.– Все же простудилась!
–Она
с самого утра жаловалась, что ей нездоровится, и весь день почти ничего
не ела!– сказала тут Шэюэ.– Ей лечиться надо, а она на морозе бегает,
людей пугает! Заболеет, пусть пеняет на себя!
–Жар есть?– спросил Баоюй у Цинвэнь.
–Обойдется!– ответила та, снова чихнув.– Что я, неженка?
Дважды пробили в прихожей часы, и послышался голос старухи:
–Спите, барышни, смеяться будете завтра!..
–Давайте спать, хватит разговаривать,– понизив голос, произнес Баоюй,– а то расшумятся старухи.
В комнате воцарилась тишина, и вскоре все уже спали.
На следующее утро Цинвэнь почувствовала, что у нее ломит все тело, а нос заложило.
–Никому
ни слова об этом!– наказал Баоюй служанкам и обратился к Цинвэнь: – И
ты молчи! Узнает моя матушка, отправит тебя болеть домой. Там тебе,
конечно, будет неплохо, но здесь все же теплее. Лежи, а я прикажу
потихоньку позвать доктора.
–Так нельзя,– возразила Цинвэнь.–
Старшей золовке Ли Вань надо сказать. Ведь могут спросить, зачем звали
доктора! Что тогда?
Баоюй счел этот довод разумным, позвал старую мамку и сказал:
–Пойди
к старшей золовке, передай, что Цинвэнь простудилась, но серьезного
ничего нет. Домой уезжать ей не надо, тогда вообще никого не останется –
ведь Сижэнь нет! Доктора пусть пригласят, но госпоже говорить об этом
не нужно.
Мамка ушла. Ее не было довольно долго, наконец она появилась и сообщила:
–Старшая
золовка велела передать, чтобы Цинвэнь попринимала лекарство. А не
поможет – придется ее отправить домой, время сейчас нездоровое. Не беда,
если она заразит служанок, только бы вы и ваши сестры не заболели.
–Да
что у меня – чума?– возмутилась Цинвэнь.– Все здесь боятся, как бы за
мной не пришлось ухаживать! Ну, уеду я домой, так ведь другие могут
заболеть?!
Сказав это, она решила подняться с постели.
–Не
сердись!– стал уговаривать девушку Баоюй.– Это ее долг – предупредить.
Она боится, как бы матушка не узнала и не сделала ей выговор. Ты вечно
сердишься по пустякам, а сейчас тем более, потому что тебе нездоровится.
В
это время появилась служанка и доложила о приезде доктора. Не успел
Баоюй скрыться за этажеркой, как пришли две старухи, дежурившие у ворот
сада, а следом за ними врач. Служанки тоже попрятались. С Цинвэнь
остались не то две, не то три мамки. Они поспешно опустили над кроватью
Цинвэнь полог, из-под которого девушка выставила руку. Заметив два
длинных ногтя, красных от бальзамина, врач отвернулся, и служанки
поспешили прикрыть руку Цинвэнь шелковым платком. Внимательно обследовав
пульс, врач вышел в прихожую и сказал мамкам:
–В такую погоду не
мудрено простудиться, а от простуды у барышни застой крови. Простуда
легкая, к тому же барышня умеренно ест и пьет. Пусть попринимает
лекарство, и все обойдется.
Проходя по саду, врач любовался
живописными видами, но не встретил ни одной женщины: Ли Вань послала
людей предупредить, чтобы не попадались ему на глаза.
В домике для привратников доктор выписал рецепт, и тут одна из мамок ему сказала:
–Почтенный господин, задержитесь немного, молодой господин хочет вас о чем-то спросить.
–Неужели
я осматривал юношу?– изумился врач.– Судя но убранству, комната
принадлежит девушке, да и полог был спущен во время осмотра.
–Вы
не знаете в нашем доме порядков, поскольку впервые пришли,– произнесла
мамка.– Потому и говорите так. Какая же это женская спальня? Это
комната нашего младшего господина, а осматривали вы служанку! К барышне
вас так просто не провели бы!
Старуха взяла рецепт и удалилась.
Баоюй
внимательно посмотрел рецепт и, увидев, что в состав лекарства входит
нанкинская мелисса, корень платикодона, японская пепета и прочие травы и
еще дикая говения и стенник, возмущенно воскликнул:
–Чтоб он
пропал, негодяй! Такие лекарства принимают только мужчины! Разве можно
девушке принимать дикую говению и стенник? Кто позвал этого лекаря?
Велите ему убираться вон! И пригласите другого, которого знают у нас в
доме.
–Мы в рецептах не разбираемся,– стала оправдываться
мамка.– А за доктором Ваном можно послать хоть сейчас. Этого лекаря не
знаю, кто звал, главный управляющий тоже не посылал. Но заплатить
придется.
–Сколько?– спросил Баоюй.
–Кажется, лян серебра,– ответила мамка,– так у нас в доме заведено, меньше не платят – неловко.
–А сколько берет доктор Ван?– осведомился Баоюй.
–Доктор
Ван и доктор Чжан бывают у нас постоянно,– ответила мамка,– поэтому
отдельно за каждый визит им не платят, зато четыре раза в году, в каждый
сезон посылают кучу подарков. Этот же лекарь явился впервые, так что
надо ему заплатить.
Выслушав мамку, Баоюй велел Шэюэ принести деньги.
–Не знаю, где сестра Сижэнь их хранит,– ответила Шэюэ.
–Я
видел несколько раз, как она доставала деньги из маленького шкафчика,
инкрустированного перламутром,– проговорил Баоюй.– Пойдем вместе
поищем!
Они отправились в комнату, где Сижэнь обычно хранила вещи,
открыли шкафчик. На верхней полочке лежали кисти, тушь, веера,
благовония, вышитые кошельки разных цветов, полотенца для вытирания
пота. На нижней – несколько связок медных монет, и только в самом низу, в
выдвижном ящичке, они нашли несколько слитков серебра и небольшой
безмен.
Шэюэ взяла наугад один из слитков, положила на безмен и обратилась к Баоюю:
–Посмотрите, сколько в нем?
–Ты шутки ради спрашиваешь?– смутился Баоюй.– Неужели не знаешь или же только что родилась?
Шэюэ захихикала и хотела пойти спросить у других служанок, но Баоюй ее удержал.
–Выбери слиток побольше и отдай,– сказал он.– К чему мелочиться? Мы не торговцы!
Шэюэ взяла другой слиток, взвесила на ладони.
–По-моему,
тут ровно лян,– сказала она,– а если и больше, не беда! Лучше
передать, чем недодать, а то будут над нами смеяться. Лекарю в голову не
придет, что мы не умеем пользоваться безменом, он просто подумает, что
мы скупы сверх меры.
–В этом слитке, пожалуй, два с половиной
ляна!– заметила стоявшая в дверях служанка.– Во всяком случае, не
меньше двух. Его следовало бы убавить наполовину, вот только щипцов нет!
Лучше, барышня, выберите поменьше!
Однако Шэюэ уже заперла шкафчик и, подавая ей серебро, с улыбкой промолвила:
–Да что там выбирать? Сколько есть, столько и отнеси!
–И вели Бэймину пригласить другого врача!– произнес в свою очередь Баоюй.
Женщина
взяла серебро и ушла. Спустя немного явился доктор Ван, которого
пригласил Бэймин. Осмотрев Цинвэнь, он нашел у нее совершенно другую
болезнь и лекарство выписал другое. В нем не было ни дикой говений, ни
стенника, зато значилась белая гортензия, зоря и другие лекарственные
травы, все в небольшом количестве.
–Вот это самое подходящее
лекарство для девушки!– воскликнул обрадованный Баоюй.– То лекарство
тоже было жаропонижающим, только доза очень большая! Помню, в прошлом
году, когда я простыл, доктор Ван не рекомендовал принимать дикую
говению, стенник и другие сильнодействующие средства. Ведь человек все
равно что молодая бегония, которую осенью подарил мне Цзя Юнь! И если
мне, мужчине, вредны такие лекарства, то что говорить о девушках? Даже
самые здоровые из них подобны тополю, выросшему на могиле,– посмотришь –
он как будто могучий и пышный, а внутри пусто…
–Неужели на
могилах не растут сосны и кипарисы?– перебила его Шэюэ.– По-моему, нет
дерева хуже тополя. Высокий, а ничего на нем нет, кроме листьев, да и
те шумят на ветру! Видно, вкуса у вас совсем нет, раз вы сравниваете
девушку с тополем!
–Не с сосной же ее сравнивать и не с
кипарисом!– улыбнулся Баоюй.– Еще Кун-цзы сказал: «Сосны и кипарисы
теряют иглы лишь в сильный мороз». Нет, сосны и кипарисы чересчур
благородны, чтобы упоминать их по всякому поводу!..
Пока они
разговаривали, старая служанка принесла лекарство. Баоюй приказал налить
его в серебряную чашку и подогреть на жаровне.
–Лучше это сделать на кухне,– заволновалась Цинвэнь.– А то все здесь пропахнет лекарством.
–А
по мне запах лекарства лучше аромата цветов!– воскликнул Баоюй.–
Недаром бессмертные и небожители только и знают, что собирать целебные
травы и готовить лекарства! Так же и прославленные люди, и отшельники с
гор, и ученые. Каких только ароматов нет в моей комнате! Не хватает
только запаха лекарства! Вот и настаивайте его здесь для полной
гармонии!
Пока готовили лекарство, Баоюй приказал старой мамке
отнести кое-какие вещи Сижэнь и передать, чтобы не очень горевала,
берегла здоровье.
После этого он отправился к матушке Цзя и госпоже Ван поесть и справиться об их самочувствии.
Когда пришел Баоюй, Фэнцзе как раз держала совет с матушкой Цзя и госпожой Ван.
–Погода
холодная, рано темнеет,– говорила Фэнцзе,– поэтому пусть барышни и Ли
Вань не приходят сюда, пока не станет теплее, а едят дома.
–Ты,
пожалуй, права,– промолвила госпожа Ван,– А то ведь ходят и в ветер, и
в снег. Поедят – и на мороз! А это очень вредно. Носить им еду – тоже
не годится. По дороге все стынет. Лучше всего в большом пятикомнатном
доме у внутренних ворот сада устроить кухню и там готовить для барышень.
Отпускать овощи можно прямо туда, за счет главного управляющего. Также
дичь и всевозможные яства…
–Я тоже об этом думала!– обрадовалась матушка Цзя.– Только боялась, что с устройством кухни будет много хлопот.
–Не
так уж много!– успокоила ее Фэнцзе.– Расходы те же: здесь прибавили,
там убавили. А будет немного больше хлопот, ничего страшного, главное,
чтобы барышни не простыли. Особенно сестрица Линь Дайюй, да и у других
девушек здоровье слабое. Баоюй тоже не терпит холода.
Если хотите узнать, что ответила матушка Цзя, прочтите следующую главу.

{mospagebreak }
Глава пятьдесят вторая


Ловкая Пинъэр умалчивает о пропаже браслета «ус краба»;

Мужественная Цинвэнь во время болезни штопает плащ из павлиньего пуха

Итак, матушка Цзя, выслушав Фэнцзе, ответила:
–Об
этом я и хотела потолковать с тобой, но все не решалась. У тебя и без
того много забот. Перечить бы ты не стала, я знаю, а про себя подумала
бы, что я люблю только внуков и внучек, а тебя совсем не жалею. Но раз
ты сама об этом заговорила, тем лучше!
Тетушка Сюэ и госпожа Ли
давно были здесь, а затем подоспели госпожи Син и Ю. И вот,
воспользовавшись тем, что все в сборе, матушка Цзя обратилась к госпоже
Ван:
–Я хочу сказать то, чего раньше не говорила, чтобы не
перехвалить Фэнцзе и не вызвать вашего неудовольствия. Каждая из вас
либо невестка, либо золовка, либо свекровь. Скажите откровенно, можете
вы соперничать с Фэнцзе в умении хозяйничать, в расторопности?
–Такие
женщины встречаются редко!– в один голос воскликнули тетушки и госпожа
Ю.– И не ради приличия заботится она о младших и выказывает уважение
старшим, а делает это искренне, от всего сердца.
–За это я и люблю ее,– промолвила матушка Цзя со вздохом.– Только боюсь, не кончится это добром. Уж слишком она умна!
–Ошибаетесь,
бабушка!– воскликнула Фэнцзе,– хоть и говорят, что чересчур умные и
дальновидные не живут долго, верить в это не надо. Вы, к примеру, в
десять раз умнее меня! И вон до каких лет дожили! Как же вам удалось? А
уж как вы меня хвалите, так я самое меньшее проживу в два раза дольше!
По крайней мере еще тысячу лет. И умру лишь после того, как умрете вы!
Матушка Цзя, смеясь, ответила:
–Какой же интерес будет жить нам, двум старым красоткам, если остальные поумирают?
Эти слова были встречены дружным смехом.
Баоюй,
чьи мысли были полностью заняты Цинвэнь, под первым же благовидным
предлогом вернулся к себе. Едва он переступил порог, в нос ему ударил
запах лекарств. В доме не было ни души, Цинвэнь лежала на кане с красным
от жара лицом. Баоюй осторожно коснулся рукой ее лба и будто обжегся –
он только что вошел с холода. Погрев над жаровней руки, он сунул их под
одеяло и почувствовал, что Цинвэнь вся горит.
–Неужели Шэюэ и Цювэнь настолько безжалостны, что оставили тебя одну?
–Я
велела Цювэнь поесть,– ответила Цинвэнь,– а Шэюэ о чем-то шушукается с
Пинъэр. Они только что вышли. Наверное, осуждают меня, что я никак не
могу поправиться.
–Пинъэр не такая,– возразил Баоюй.– Да она и
не знала, что ты больна. Пришла к Шэюэ, вдруг увидела тебя в постели и
сказала, будто пришла тебя навестить. Умные люди, попав в неловкое
положение, всегда прибегают к лжи. Ведь ей все равно, лежишь ты в
постели или ходишь на улицу. Вы давно дружите, и она не захочет ни с
того ни с сего портить с тобой отношения.
–Все это так,– согласилась Цинвэнь.– Но у меня вдруг появилось такое чувство, будто она обманывает меня!
–Погоди,– сказал Баоюй,– пойду потихоньку послушаю, о чем они там говорят под окном, и все тебе расскажу.
Он проскользнул в дверь, ведущую во двор, неслышно подошел к окну и прислушался.
–Как ты его нашла?– донесся до него тихий голос Шэюэ.
–В
тот день, когда обнаружилась пропажа, вторая госпожа Фэнцзе не велела
мне поднимать шума,– ответила Пинъэр,– вышла из сада и приказала
передать всем служанкам, чтобы очень осторожно узнавали, что да как. Мы
подозревали служанку барышни Син Сюянь, она бедна и никогда таких
дорогих вещей не видала – может быть, заметила, как я его обронила, и
подобрала. Но каково было наше удивление, когда мы узнали, что браслет
взяла одна из ваших служанок! Его нашла няня Сун и принесла нам…
Только теперь Баоюй понял, что речь идет о браслете, который недавно пропал у Пинъэр.
–Так
вот, няня Сун принесла его нам и сказала, что браслет украла Чжуйэр, а
она отняла его и пришла доложить второй госпоже Фэнцзе. Я взяла у
старухи браслет и стала думать, что делать дальше. Баоюй в это время
развлекался с вами и понятия ни о чем не имел, а говорить ему я не
хотела. Ведь когда Лянъэр украла яшму, все обошлось, но целых два года
люди злорадствовали, зная, что у вас случилось воровство. А сейчас снова
появилась воровка, украла золото, и не в доме, а у соседей! Я уговорила
няню Сун скрыть это от Баоюя и вообще держать язык за зубами, ведь
подобные случаи позорят второго господина. Да и старая госпожа
рассердилась бы, если б узнала. Попали бы в неловкое положение Сижэнь и
остальные служанки. Поэтому, получив свой браслет, я так сказала второй
госпоже Фэнцзе: «Я только что ходила к Ли Вань. И, представьте себе,
браслет нашелся! Оказывается, я его уронила в снег, а теперь, когда
начало таять, браслет засверкал на солнце, и я его подняла». Вторая
госпожа Фэнцзе поверила мне. А сюда я пришла предупредить, чтобы
остерегались воровки и не давали ей никаких поручений! Как только
вернется Сижэнь, посоветуйтесь с ней, как избавиться от этой дряни, пока
не поздно!
–Эта тварь немало повидала в жизни!– воскликнула Шэюэ.– Чем же ее так привлек этот браслет?
–Даже
не знаю, сколько он стоит,– продолжала Пинъэр.– Все дело в том, что
он принадлежит второй госпоже Фэнцзе, она называет его «ус краба» и
говорит, что в нем очень дорогая жемчужина. Я никому, кроме тебя, об
этом не говорила. Не дай бог, узнает Цинвэнь, устроит скандал. Ведь она
вспыхивает, как порох. Так что смотри, будь осторожна!
Вскоре Пинъэр попрощалась и ушла.
Баоюй
и радовался, и сердился. Потом вздохнул. Его радовало, что Пинъэр ему
сочувствует; сердило то, что Чжуйэр оказалась воровкой. Вздохнул же он
потому, что Чжуйэр, такая умница, совершила настоящую подлость.
Вернувшись в комнату, Баоюй передал слышанный разговор Цинвэнь и сказал:
–Видно,
Пинъэр считает тебя самолюбивой. Она не хотела говорить тебе об этом,
пока ты болеешь, а как только поправишься, все подробно расскажет.
Цинвэнь, выслушав Баоюя, от злости вытаращила глаза, нахмурила брови и хотела позвать Чжуйэр. Но Баоюй стал ее уговаривать:
–Не
шуми, подведешь Пинъэр. А она и ко мне, и к тебе хорошо относится.
Пинъэр заслуживает только благодарности, а воровку мы непременно
выгоним.
–Пожалуй, вы правы, но как мне с собой совладать?– не унималась Цинвэнь.
–Выбрось это из головы,– сказал Баоюй,– успокойся и лечись.
Цинвэнь
приняла лекарство, вечером опять приняла и ночью пропотела, но
облегчения не почувствовала. Жар не проходил, голова разламывалась от
боли, нос еще больше заложило, в ушах стоял звон.
На следующий
день опять пришел доктор Ван, прописал другое лекарство, жар спал, но
голова по-прежнему болела. Тогда Баоюй приказал Шэюэ дать больной
понюхать табаку, чтобы она почаще чихала.
Шэюэ принесла стеклянную
коробочку с двумя золотыми звездочками. Баоюй вытащил из нее заморскую
эмалированную табакерку в виде обнаженной девушки с рыжими волосами и
крылышками за спиной. Табакерка была наполнена дорогим табаком. Цинвэнь
не интересовал табак, она лишь с любопытством рассматривала изображение
девушки.
–Нюхай, а то выдохнется,– сказал Баоюй.
Цинвэнь
взяла щепотку, сунула в нос, затем еще и еще. В носу защекотало, в
голове закололо. Цинвэнь чихнула несколько раз, из носа потекло, из глаз
полились слезы.
–Какой крепкий!– воскликнула девушка.– Скорее несите бумагу!
Девочка-служанка подала пачку тонкой бумаги, Цинвэнь взяла несколько листков, высморкалась.
–Ну что?– спросил Баоюй.
–Будто бы легче,– ответила Цинвэнь.– Только голова, как болела, так и болит.
–Лучше
всего помогают лекарства заморские!– сказал Баоюй и приказал Шэюэ: –
Сходи ко второй госпоже Фэнцзе. Попроси пластырь от головной боли. Я
знаю, у нее есть. Называется «ифуна» или что-то в этом роде, пусть даст
немного.
Спустя немного Шэюэ принесла пластырь, вырезала из шелка
два кружочка величиной с ноготь, кончиком шпильки подцепила разогретый
пластырь, намазала им кружочки, а Цинвэнь, глядя в зеркало, приложила
кружочки к вискам.
–Ты, как заболела, ни разу не причесалась,
стала лохматой, словно злой дух, а сейчас с этими кружочками у тебя
вообще озорной вид,– засмеялась Шэюэ.– Вторая госпожа Фэнцзе часто
пользуется этим пластырем, но у нее не так заметно. Вторая госпожа,–
продолжала она, обращаясь к Баоюю,– велела напомнить, что завтра день
рождения вашего дяди, и матушка велит вам его поздравить. Какой костюм
приготовить? Это надо с вечера сделать, чтобы утром не суетиться.
–Мне
все равно в чем ехать, что попадется под руку, то и надену,– ответил
Баоюй.– Целый год только и знаем, что праздновать дни рождения!
Он
вышел с намерением отправиться к Сичунь, посмотреть, как обстоят дела с
картиной. Но прямо у ее дома заметил выходившую из ворот Сяоло,
девочку-служанку Баоцинь.
–Ты куда?– окликнул ее Баоюй.
–К барышне Линь Дайюй, там сейчас обе наши барышни,– ответила Сяоло.
Услыхав
это, Баоюй раздумал идти к Сичунь и последовал за Сяоло в павильон Реки
Сяосян. Там он застал не только Баочай с младшей сестрой, но и Син
Сюянь. Девушки сидели возле жаровни и болтали. Цзыцзюань, примостившись
на кане у окна, занималась вышиванием.
–Только тебя здесь не
хватало!– со смехом вскричали девушки при появлении Баоюя.– Возле
жаровни больше нет места, так что к нам не пристраивайся.
–Вы
словно сошли с картины «Красавицы в зимних женских покоях»!– улыбаясь,
воскликнул Баоюй.– Как жаль, что я пришел слишком поздно! Ладно, я и на
стуле посижу. Здесь, по крайней мере, теплее!
Он опустился на
покрытый чехлом из беличьего меха стул, где имела обыкновение сидеть
Дайюй. Огляделся и заметил на столе большое яшмовое блюдо, а на блюде –
горшок с распустившимися нарциссами.
–Какие красивые!– воскликнул Баоюй.– Чем теплее, тем сильнее у них аромат. Но почему я их вчера не видел?
–Это
подарок жены главного управляющего Лай Да барышне Сюэ Баоцинь,–
ответила Дайюй.– Она подарила ей два горшка с нарциссами и два – с
чашкоцветниками. Один горшок с нарциссами Баоцинь отдала мне, а с
чашкоцветниками – Сянъюнь. Я сначала отказывалась, а потом приняла,
чтобы не обидеть барышню. Если хочешь, возьми себе!
–У меня в
комнате стоят две вазы с цветами, но разве их сравнишь с этими!– сказал
Баоюй.– Я был бы рад их взять, но, по-моему, нехорошо дарить то, что
тебе самой подарили!
–Я весь день подогреваю на огне лекарства,
даже платья пропитались их запахом, где уж мне наслаждаться ароматом
цветов! Да и они, пожалуй, пахнут теперь лекарствами. Так что забери их
лучше себе!
–А ведь у меня в покоях тоже лежит больная, которой
приходится подогревать лекарства,– улыбнулся Баоюй.– Неужели ты не
знаешь?
–Странный ты какой-то!– заметила Дайюй.– Ведь я
предложила от чистого сердца! Откуда мне знать, что делается у тебя
дома? Ты ничего не сказал, а теперь удивляешься!
–Давайте завтра
соберем наше поэтическое общество,– промолвил Баоюй, переводя разговор
на другое.– Тема для стихов уже есть – будем воспевать нарциссы и
чашкоцветники.
–Ладно тебе!– сказала Дайюй.– Уж лучше молчал бы
о стихах. Неужели не совестно писать хуже всех и за это подвергаться
штрафу?– И она ткнула пальцем в свою щеку, стыдя Баоюя.
–Зачем ты надо мной насмехаешься?– укоризненно покачал головой Баоюй.– Мне и так стыдно, а ты еще показываешь на щеку!
–У
меня тоже приготовлены четыре темы для следующего нашего собрания,–
вмешалась в разговор Баочай.– Пусть каждый напишет по четыре уставных
стихотворения и по четыре станса. Первая тема: «Воспеваю вселенную».
Стихотворение – пятисловное, а все слова рифмуются со словом «прежний»…
–Выходит,
моя сестра хочет собрать общество не ради удовольствия, а совсем
наоборот,– заметила Баоцинь.– То, что она предложила, разумеется,
выполнимо, но в этом случае в стихотворении на каждой строчке
встречались бы цитаты из «Книги перемен». А что тут интересного? Помню,
когда мне было восемь лет, мы ездили с отцом на побережье западного моря
скупать заморские товары. И встретили случайно девушку из страны
Чжэньчжэнь. В свои пятнадцать лет она была настоящей красавицей с
заморской картины. Золотая кольчуга и куртка из чужеземной парчи, на
поясе – короткий меч, украшенный золотом и драгоценными каменьями. Рыжие
волосы заплетены в косы и украшены агатами, кораллами, «кошачьим
глазом», изумрудами. Да что там говорить! И на картине такую красавицу
редко увидишь! Эта прелестная девушка изучила нашу поэзию, рассуждала о
«Пятикнижии», умела сочинять уставные стихи и стансы. Отец попросил ее
написать стихотворение ему на память, и она написала.
Все с изумлением слушали Баоцинь.
–Дорогая сестрица, не покажешь ли и нам это стихотворение?– попросил Баоюй.
–Увы! Оно хранится у меня в Нанкине!– ответила Баоцинь.
–Жаль, что я до сих пор нигде не побывал, ничего не видел!– воскликнул Баоюй.
–Ты
нас обманываешь!– промолвила Дайюй, толкнув Баоцинь в бок.– Я видела,
ты привезла с собой все вещи, и это стихотворение наверняка среди них. А
говоришь, оно в Нанкине! Рассказывай другим, а я тебе не верю!
Баоцинь покраснела и ничего не ответила.
–Ах, эта Чернобровка! Никогда никому не верит!– воскликнула Баочай.– Умна чересчур!
–Если эти стихи у нее с собой, отчего не дать нам их почитать?– заметила Дайюй.
–Да
разве найдет она их сейчас?– произнесла Баочай.– Раньше надо
разобрать вещи. Корзины, сундуки, коробки – все свалено в кучу! А
разберут их, непременно найдем и дадим почитать. Может быть, ты знаешь
эти стихи наизусть?– обратилась Баочай к Баоцинь.– Прочти тогда нам!
–Отдельные строфы я запомнила. Только учтите, она чужестранка и ей трудно было писать.
–Погоди, не читай,– остановила сестру Баочай.– Надо, чтобы и Сянъюнь послушала.
Она позвала Сяоло и сказала:
–Пойди
скажи барышне Сянъюнь, «одержимой поэзией», пусть придет послушать
прекрасные стихи «красавицы из дальних краев» и приведет с собой
«поэтическую дурочку».
Сяоло, смеясь, ушла, а через некоторое время за дверьми раздался голос Сянъюнь:
–Что у вас там за красавица приехала?
Вслед за тем она появилась на пороге, а за нею – Сянлин.
–Тебя еще не видно, но уже слышно,– рассмеялись все.
Баоцинь предложила Сянъюнь сесть и сказала, зачем ее звали.
–Что ж, читай скорее,– попросила Сянъюнь.
Баоцинь не заставила себя долго просить и прочла:

Это было вчерашней ночью:
Красный терем во сне предстал мне.
А сегодняшней – край Хуаньхая[112]
Словно ожил в моих стихах.
Там ползли над островом тучи,
В гневе волны гребни бросали,
И, сгущаясь, клубясь, туманы
Проплывали в горных лесах…

А луна, как в древние годы,
Неизменно светла над нами,
Поменялись людские чувства —
То мельчанье, то глубина…
А воочию коль представить
Ивы ствол и весну в Ханьнани[113], —
Как же может не тронуть сердце
Столь стремительная весна?
–Прекрасные стихи!– воскликнули все.– Чужестранка, а нам до нее далеко!
Вошла Шэюэ и обратилась к Баоюю:
–Ваша матушка, второй господин, плохо себя чувствует и просила нас передать дяде, что не сможет к нему прийти.
–Непременно передам,– вскочив с места, ответил Баоюй и обратился к Баочай и Баоцинь: – Вы тоже будете у дяди?
–Нет,– ответила Баочай.– Но мы вчера отослали подарки.
Они поболтали еще немного и разошлись. Баоюй пропустил вперед сестер, когда Дайюй, обернувшись, спросила:
–Не знаешь, когда вернется Сижэнь?
–Скорее всего после похорон,– ответил Баоюй.
Дайюй хотела еще что-то сказать, но раздумала и произнесла лишь:
–Ладно, иди…
Баоюю тоже надо было сказать Дайюй многое, но он не решался и вдруг ни с того ни с сего выпалил:
–Я приду к тебе завтра!
Опустив голову, он сбежал с крыльца, потом обернулся:
–Кашель, наверное, не дает тебе спать? Сколько раз ты просыпаешься? Ночи теперь длиннее!
–Вчера
мне стало немного легче, было только два приступа кашля,– ответила
Дайюй.– Но все равно я спала только четвертую стражу – не больше.
–Я
хочу сказать тебе что-то важное,– подойдя близко к Дайюй, тихо
произнес юноша.– Помнишь, сестрица Баочай присылала тебе ласточкины
гнезда…
В это время появилась наложница Чжао, она пришла навестить Дайюй, и Баоюй сразу умолк.
–Барышня,– спросила Чжао,– как вы себя чувствуете?
Дайюй поняла, что наложница была у Таньчунь, а к ней зашла по пути. Предложив наложнице сесть, Дайюй промолвила:
–Весьма признательна вам за внимание! Нынче так холодно, а вы не сочли за труд навестить меня!
Дайюй приказала служанке налить наложнице чаю и бросила выразительный взгляд на Баоюя. Тот понял и поспешил уйти.
Между
тем настало время ужина. Баоюй навестил госпожу Ван, и та наказала ему
на следующий день как можно раньше съездить к дяде. Возвратился он
только к вечеру, проследил, чтобы Цинвэнь приняла лекарство, а затем,
наказав ей не выходить из теплой комнаты, велел принести жаровню и
распорядился, чтобы Шэюэ на ночь не уходила. О том, как прошла ночь, мы
рассказывать не будем.

Утром, еще не рассвело, Цинвэнь разбудила Шэюэ.
–Вставай!– тормошила ее Цинвэнь.– Неужели не выспалась? Прикажи девочкам вскипятить для господина чай, а я разбужу его.
–Надо
сперва разбудить Баоюя и помочь ему одеться,– сказала Шэюэ,– а
вынести жаровню и позвать девчонок успеем. Сколько раз старые няньки
твердили, чтобы Баоюй не заходил к тебе в комнату, а то заразится!
Увидят, что мы вместе с ним, скандала не миновать!..
–Вот и я говорю то же самое!– поддакнула Цинвэнь.
Баоюя
не пришлось долго будить. Он сразу проснулся, быстро оделся. Шэюэ
велела девочке-служанке прибрать в комнате и лишь после этого позвала
Цювэнь, чтобы прислуживала Баоюю.
Когда Баоюй привел себя в порядок, Шэюэ сказала:
–День нынче пасмурный, того и гляди, пойдет снег. Оделись бы потеплее.
Баоюй
переоделся, после чего девочка-служанка подала ему чашку отвара из
цзяньаньского лотоса с жужубом. Баоюй отпил немного, и Шэюэ поднесла ему
блюдечко имбиря. Покончив с едой, юноша распорядился насчет Цинвэнь и
отправился к матушке Цзя. Та еще спала, но ее разбудили, и она приказала
тотчас же впустить внука. Едва переступив порог, Баоюй заметил Баоцинь,
которая спала, повернувшись лицом к стене.
Матушка Цзя с ног до
головы оглядела внука и, увидев, что на нем только короткая коричневая
куртка с узкими рукавами, расшитая золотом и отороченная атласной
бахромой, спросила:
–Снег идет?
–Пока нет, но небо в тучах,– ответил Баоюй.
Матушка Цзя приказала Юаньян:
–Принеси Баоюю плащ из павлиньего пуха, о котором я тебе вчера говорила!
–Слушаюсь,–
ответила Юаньян, выходя из комнаты, и вскоре появилась снова с плащом в
руках. Баоюй внимательно его осмотрел. Плащ сверкал золотом,
переливался лазурью, как радуга, и совершенно не походил на тот, который
Баоюй видел у Баоцинь.
–Это «кафтан»,– объяснила матушка Цзя,–
он соткан в России из павлиньего пуха. Недавно я подарила плащ из
утиных перьев твоей сестрице Баоцинь, а этот дарю тебе.
Баоюй поклонился матушке Цзя и облачился в плащ.
–А теперь пойди покажись матери,– промолвила матушка Цзя.
Баоюй снова поклонился и уже направился к выходу, как вдруг заметил Юаньян. Она стояла прямо перед ним и терла глаза.
С
того дня, как Юаньян дала клятву не выходить замуж, она ни разу не
разговаривала с Баоюем, и он чувствовал себя очень неловко. Вот и сейчас
Юаньян хотела убежать, но Баоюй ее спросил:
–Дорогая сестрица, идет мне этот плащ? Скажи!
Юаньян
только рукой махнула и скрылась в комнате старой госпожи. Баоюю ничего
не оставалось, как отправиться к госпоже Ван. От нее Баоюй вернулся к
матушке Цзя и промолвил:
–Маме плащ очень понравился, но она сказала, что я недостоин его носить. И еще велела мне беречь его и не портить.
–Да,
портить не нужно,– произнесла матушка Цзя.– Второго такого у меня
нет, и даже при желании сшить его невозможно.– Она помолчала и снова
обратилась к Баоюю: – Смотри, пойдешь к дяде, не пей лишнего! И
возвращайся поскорее!
–Непременно!– ответил Баоюй и направился к
выходу, сопровождаемый мамками. Здесь он увидел Ли Гуя, Ван Жуна, Чжан
Жоцзиня, Чжао Ихуа, Цянь Шэна и Чжоу Жуя, которых сопровождали Бэймин,
Баньцяо, Саохун и Чуяо. Слуги давно дожидались Баоюя, держа в руках узлы
с матрацами для сидения и подушками. Одна из мамок что-то сказала
слугам, и те помогли Баоюю сесть на коня. Ли Гуй и Ван Жун взяли в руки
поводья, Цянь Шэн и Чжоу Жуй шли впереди, Чжан Жоцзинь и Чжао Ихуа – по
бокам.
–Брат Чжоу Жуй и брат Цянь Шэн,– попросил Баоюй,–
давайте поедем через боковые ворота, а то возле кабинета отца мне
придется спешиться.
–Но вашего отца нет сейчас дома,– возразил Чжоу Жуй,– кабинет на замке, и вовсе незачем слезать с коня.
–Неважно, что отца нет дома, все равно надо спешиться,– ответил Баоюй.
–Совершенно
верно, господин,– поддакнули Цянь Шэн и Ли Гуй.– Если господин Лай Да
или второй господин Линь Чжисяо заметят, что вы не спешились, они
станут вас укорять в непочтении к отцу. А больше всех достанется нам,
господа скажут, что мы не учим вас правилам приличия.
Итак, Чжоу
Жуй и Цянь Шэн повели Баоюя к боковым воротам. В это время к ним подошел
Лай Да. Баоюй придержал коня и хотел соскочить на землю, но Лай Да
схватил его за ногу. Тогда Баоюй привстал в стременах и, улыбаясь,
произнес несколько вежливых фраз.
Неожиданно появился
мальчик-слуга, а с ним не то два, не то три десятка людей с метлами и
корзинами. Увидев Баоюя, они почтительно вытянулись и остановились возле
стены, и только мальчик-слуга, старший над ними, несколько раз
поклонился Баоюю и справился о его здоровье. Баоюй не знал, как зовут
мальчика. Он улыбнулся, приветливо ему кивнул и поехал дальше. Лишь
после этого мальчик сделал знак людям продолжать путь.
За боковыми
воротами Баоюя ждали Ли Гуй, шестеро мальчиков-слуг и еще несколько
конюхов, державших под уздцы с десяток коней. Как только Баоюй миновал
ворота, слуги вскочили в седла и последовали за ним. Шествие открывал
ехавший впереди Ли Гуй. Но рассказывать об этом подробно мы не будем.
А теперь вернемся к Цинвэнь. Она без конца принимала лекарства, но продолжала болеть и вовсю поносила врачей.
–Только и знают, что выманивать деньги, а лечить не умеют!
–Да
уймись ты!– пыталась успокоить ее Шэюэ.– Вспомни пословицу: «Болезнь
обрушивается внезапно и тянется, как длинная нить». Только эликсир
бессмертия Лао-цзы мог бы сразу помочь. Наберись терпения, полечись
несколько дней, и все пройдет. А будешь злиться, только самой себе
навредишь.
Уговоры не возымели действия, и Цинвэнь сорвала гнев на девочках-служанках:
–Куда они запропастились? Пользуются тем, что я заболела, и совсем обнаглели. Вот поправлюсь, шкуру с них спущу!
Услышав это, в комнату вбежала перепуганная Динъэр:
–Что прикажете, барышня?– спросила она.
–А
где остальные? Передохли, что ли?– напустилась на нее Цинвэнь. В этот
момент в комнату неторопливыми шагами вошла Чжуйэр.
–Вы только
поглядите на эту паршивку!– еще больше распалилась Цинвэнь.– Никогда
не явится сразу, ждет особого приглашения! Зато, когда раздают деньги
или фрукты, она тут как тут! Ну-ка, подойди ближе! Не тигр же я, не
съем!
Чжуйэр робко приблизилась. Забыв о холоде, Цинвэнь сбросила
одеяло и, схватив лежавшую рядом с подушкой ухочистку, больно уколола
девочку в руку, крикнув:
–Не руки, а грабли, ни на что не годны!
Нитку в иголку вдеть не умеешь, только и знаешь таскать что повкуснее да
обжираться! Такую тупицу, неряху и сплетницу лучше всего вообще
заколоть!
Чжуйэр вскрикнула, и Шэюэ поспешила оттащить ее в сторону. Она уговорила Цинвэнь лечь в постель и сказала:
–Ведь ты только что пропотела, а скачешь по комнате! Умереть захотелось? Выздоровеешь, тогда и поколотишь ее!
Но не так-то легко было урезонить Цинвэнь. Она велела позвать мамку Сун и сказала:
–Второй
господин Баоюй наказал передать вам, что Чжуйэр ленива, отлынивает от
поручений, ругает тихонько Сижэнь, когда та велит ей что-нибудь сделать.
Сегодня же надо выгнать ее, чтобы завтра второй господин Баоюй мог об
этом доложить своей матушке.
Мамка сразу поняла, что дело с браслетом раскрылось, и промолвила:
–Все
это так, но давайте дождемся возвращения барышни Хуа Сижэнь и обо всем
ей расскажем. А выгнать девочку никогда не поздно.
–Второй
господин Баоюй строго-настрого приказал сделать это сейчас же!–
закричала Цинвэнь. —При чем тут «барышни Хуа» или «барышни Цао»?[114] Мы и без них знаем, как поступить! Слушай, что тебе говорят: сейчас же
позови кого-нибудь из ее родных, и пусть забирают ее отсюда!
–Не волнуйся!– поддакнула Шэюэ.– Все равно Чжуйэр выгонят. И чем раньше, тем лучше!
Мамке Сун ничего не оставалось, как передать матери Чжуйэр, чтобы та пришла за дочерью.
Мать Чжуйэр не замедлила явиться и принялась укорять Цинвэнь:
–Нехорошо
вы поступаете, барышня! Если что не так, поучите девочку, зачем же
выгонять! Хотя бы из уважения к нам оставьте ее!
–Говорите с Баоюем, я тут ни при чем,– оборвала ее Цинвэнь.
–Да
разве я посмею?– усмехнулась женщина.– Ведь он все равно сделает так,
как скажете вы! Вы, например, можете называть господина по имени, а я
не могу, это сочтут дерзостью с моей стороны.
Цинвэнь побагровела от злости и закричала:
–Тебе
не нравится, что я назвала господина по имени! Иди пожалуйся на меня
старой госпоже, скажи, что такую грубиянку следует выгнать!..
–Вы,
тетушка, пока уведите дочку,– посоветовала Шэюэ,– а потом будете
разбираться! Здесь не место для ссор! Да и вряд ли кто-нибудь рискнет
нам перечить! Разве что жены господ Лай Да и Линь Чжисяо. И то вряд ли.
Да, Цинвэнь назвала второго господина по имени, но ведь это приказ
старой госпожи. Все мы с самого детства так зовем господина. Когда он
родился, старая госпожа велела расклеить по всему дому листочки с его
именем, чтобы отвести от него несчастья. Даже водоносы и золотари
называют господина по имени! А мы чем хуже?! Вчера жена господина Линь
Чжисяо назвала Баоюя господином – так старая госпожа сделала ей
выговор!.. К тому же не станем мы всякий раз называть Баоюя господином,
пока докладываем о нем его бабушке или матери. Мы произносим «Баоюй» не
менее чем двести раз в день. А вы, тетушка, вздумали нас пугать! Придите
и послушайте, как мы зовем второго господина при бабушке да при
матушке, тогда не будете удивляться. Вы просто не знаете заведенных в
доме порядков, потому что все время дежурите у третьих ворот и даже не
видите старую госпожу. В этих покоях вам вообще не положено находиться!
Увидят – обвинят в нарушении порядка. Так что забирайте свою дочь и
уходите поскорее. А после можете попросить жену Линь Чжисяо уговорить
второго господина Баоюя взять Чжуйэр обратно. Людей у нас в доме много, и
если каждый будет бегать сюда, мы даже фамилию не успеем спросить.
Шэюэ
позвала девочку-служанку и велела ей мокрой тряпкой вытереть пол в том
месте, где стояла мать Чжуйэр. Женщина молча проглотила обиду и, едва
сдерживая гнев, поспешила увести дочь, чтобы не навлечь беды. Ее
остановила мамка Сун и сказала:
–Ты и в самом деле не понимаешь
приличий! Твоя дочка прислуживала в покоях господина вместе с другими
служанками и на прощанье должна была им поклониться. Подносить подарки
не обязательно, а долг вежливости выполнить надо! А она повернулась и
ушла. Как же так?
Пришлось Чжуйэр вернуться. Она поклонилась
Цинвэнь и Шэюэ, попрощалась с Цювэнь и остальными служанками. Но те даже
не глянули в ее сторону. Матери было больно за дочь, но она слова не
смела сказать, так и ушла.
Что до Цинвэнь, то после скандала ей
стало хуже и до самого вечера она металась в жару, пока не пришло время
зажигать лампы. Вернулся Баоюй, он был чем-то расстроен, то и дело
вздыхал и охал.
Шэюэ стала спрашивать, что случилось.
–Утром
бабушка по доброте своей подарила мне плащ, а я случайно его прожег!–
признался Баоюй.– Хорошо еще, что стемнело и бабушка с матушкой ничего
не заметили!
Он снял плащ и отдал Шэюэ. Девочка поглядела и нашла дырку шириной с палец.
–Это от грелки для рук!– заметила она.– Ничего, отнесем швецу, он починит.
Она завязала плащ в узел и велела мамке отнести плащ швецу.
–Пусть сделает до утра,– наказывала она,– но смотри, чтобы старая госпожа и госпожа не узнали.
Женщины долго не было, наконец она вернулась и сказала:
–Была
я у ткачей и швецов, у вышивальщиц и кружевниц,– никто не знает, что
за ткань на плаще, и потому не решается брать плащ в починку.
–Что же делать?!– всполошилась Шэюэ.– В таком виде его нельзя надевать!
–Скоро
первый день Нового года, и по желанию бабушки с матушкой я должен быть в
этом плаще!– в отчаянии проговорил Баоюй.– А я, как назло, не успел
надеть – и уже дырку прожег! Как тут не расстраиваться?
Цинвэнь не вытерпела, повернулась к Баоюю и сказала:
–Дайте посмотреть! Может, я смогу что-нибудь сделать?
Баоюй передал плащ Цинвэнь. Она придвинула лампу, внимательно посмотрела и промолвила:
–Здесь нужны золотые нитки из павлиньего пуха. Найдем точно такие и заштопаем так, что никто ничего не заметит.
–Нитки из павлиньего пуха у нас есть,– с улыбкой произнесла Шэюэ,– но кроме тебя никто не сможет заштопать!
–Что тут рассуждать? Как-нибудь соберусь с силами!
–Да как можно!– запротестовал Баоюй.– Едва стало легче, и уже за дела?
–Хватит болтать, я знаю, что делаю!– ответила Цинвэнь.
Она
села на постели, поправила волосы, накинула одежду, но тут же
почувствовала в голове свинцовую тяжесть, а во всем теле необычайную
слабость, перед глазами поплыли круги, и она едва не упала на подушку.
Но, чтобы не огорчить Баоюя, стиснула зубы и приказала Шэюэ вместе с ней
сучить нитки. Одну из них приложила к плащу и сказала с улыбкой:
–Чуть-чуть отличается. Но, если заштопать, будет почти незаметно.
–Вот и прекрасно!– обрадовался Баоюй.– Где здесь найдешь русского швеца?
Цинвэнь
подпорола подкладку, подставила бамбуковые пяльцы величиной с чайную
чашку, вдела нитку в иголку и, наметив основу, стала наносить на нее
узор, такой же, как на плаще. Цинвэнь была до того слаба, что после
каждых пяти-шести стежков ложилась передохнуть.
Баоюй не отходил от постели и то предлагал Цинвэнь попить воды, то отдохнуть, то заботливо укрывал ее, то взбивал подушку.
–Шли
бы лучше спать,– сердито сказала Цинвэнь.– А то от бессонной ночи у
вас завтра глаза ввалятся. Каково тогда будет нам?!
Чтобы не волновать Цинвэнь, Баоюй не стал возражать и улегся, хотя заснуть все равно не мог.
Вскоре
часы пробили четыре раза. Цинвэнь окончила работу и маленькой щеточкой
осторожно подправляла торчавший на месте штопки пушок.
–Как замечательно ты заштопала!– воскликнула Шэюэ,– Если не присматриваться, совершенно незаметно!
Баоюй не вытерпел и потребовал, чтобы ему показали плащ.
–Как будто и не было дырки!– восхищенно вскричал он.
Цинвэнь была в полном изнеможении, у нее начался приступ кашля.
–Починить-то починила, но не так, как следовало бы… Больше не могу!..– вымолвила она через силу и упала на подушку.
Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

{mospagebreak }
Глава пятьдесят третья


Во дворце Нинго перед Новым годом совершают жертвоприношение;
Во дворце Жунго во время Праздника фонарей устраивают пир

Итак, Баоюй, заметив, что Цинвэнь очень устала, приказал девочкам-служанкам растереть ей спину.
Не
прошло время, достаточное, чтобы пообедать, как уже рассвело. Прежде,
чем выйти из дому, Баоюй велел пригласить доктора Вана и тот не замедлил
явиться. Он проверил пульс у больной и сказал:
–А ведь вчера ей
было лучше! Что же случилось? Может быть, она съела лишнего? Или же
переволновалась? Простуда почти прошла, но теперь, после того как
больная пропотела, надо особенно соблюдать осторожность, а то дело может
кончиться плохо.
Вскоре после ухода доктора принесли выписанный
им рецепт, и Баоюй увидал, что там нет уже снадобий от простуды, а
вместо них появились укрепляющие средства: гриб фулин, ретания, зоря и
прочие.
Баоюй велел приготовить новое лекарство и со вздохом сказал:
–Что же это получается? Если произойдет несчастье, виноват буду я?
–Дорогой мой господин!– отвечала Цинвэнь, бессильно опустив голову на подушку.– Не чахотка же у меня!
На
некоторое время Баоюю пришлось отлучиться, но уже в полдень, сославшись
на нездоровье, он вернулся к себе. Надобно сказать, что Цинвэнь никогда
не занималась умственным трудом, только физическим, ела и пила в меру,
голодать ей тоже не приходилось, поэтому она отличалась крепким
здоровьем.
Во дворце Жунго и слуги, и господа обычно лечили
простуду голодом, лекарства были на втором плане. Их начинали принимать
после двух-трех дней голодания. Так же лечилась и Цинвэнь, но она
потеряла много сил, и необходимо было их восстанавливать. На пользу ей
пошло то, что в последние дни девушки, жившие в саду Роскошных зрелищ,
ели отдельно от взрослых, и Баоюй мог без труда заказывать для Цинвэнь
то отвары, то соусы. Но об этом мы рассказывать не будем.

Тем временем после похорон матери вернулась Сижэнь и Шэюэ ей рассказала о том, что Чжуйэр за воровство выгнали.
Сижэнь ничего не могла возразить, лишь заметила:
–Уж очень поторопились…
Погода
стояла холодная, и Ли Вань тоже схватила простуду; у госпожи Син
началось воспаление глаз, поэтому Инчунь и Син Сюянь неотлучно
находились возле нее, ухаживали, подавали лекарства; старший брат Ли
Вань на несколько дней забрал к себе погостить тетушку Ли, Ли Вэнь и Ли
Ци; Баоюй был расстроен из-за. Сижэнь – в своем горе она была безутешна и
без конца вспоминала мать, Цинвэнь еще не оправилась от болезни. В
общем, неприятностей и забот хватало у всех и поэтическим обществом
никто не интересовался.
Шел двенадцатый месяц, близились проводы старого года. Госпожа Ван и Фэнцзе готовилась к встрече Нового года.
Ван
Цзытэн, получивший должность инспектора девяти провинций, отлучился по
служебным делам. Цзя Юйцунь получил повышение в звании и был назначен
начальником военного ведомства и членом государственного совета.
Но рассказывать об этом подробно мы здесь не будем.

А теперь вернемся во дворец Нинго и посмотрим, чем был занят все это время Цзя Чжэнь.
Незадолго
до Нового года Цзя Чжэнь приказал открыть родовой храм предков,
хорошенько прибрать там и расставить необходимую утварь. Он также велел
убрать одну из верхних комнат и развесить в ней портреты предков.
Перед
Новым годом было столько дел, что во дворцах Нинго и Жунго все, начиная
с хозяев и кончая слугами, буквально с ног сбились.
Как раз когда
во дворце Нинго госпожа Ю вместе с женой Цзя Жуна готовила вышивки,
собираясь поднести их матушке Цзя к Новому году, неожиданно появилась
служанка, неся на чайном подносе несколько слитков серебра, и доложила:
–Это
Ван Син принес долг! Здесь сто пятьдесят три ляна, шесть цяней и семь
долей серебра, серебро разной пробы – всего двести двадцать слитков.
Служанка
протянула поднос госпоже Ю, и та увидела груду серебряных слитков самой
различной формы: цветка сливы, бегонии, писчей кисти, жезла жуи.
–Унеси их и передай Ван Сину,– приказала госпожа Ю,– пусть немедленно принесет обычные слитки.
Служанка ушла. Вскоре явился обедать Цзя Чжэнь, и жена Цзя Жуна поспешила удалиться.
–Получены ли деньги, милостиво отпущенные нам государем на весенние жертвоприношения?– спросил Цзя Чжэнь у госпожи Ю.
–Нынче отправили за ними Цзя Жуна,– ответила та.
–Мы
и сами могли без труда израсходовать несколько лишних лянов, но должны
быть признательны государю за его небесную милость,– сказал Цзя
Чжэнь.– Как только получим деньги, надо сразу же их отослать во дворец
Жунго старой госпоже, чтобы устроила на них жертвоприношение предкам.
Прежде всего надо пользоваться милостями государя, а уж потом уповать на
счастье предков! Даже девять тысяч лянов серебра могли бы истратить на
жертвоприношения предкам, но это не сделало бы нам чести; весьма лестно
для нас, что сам государь осыпает нас милостями и дарит нам счастье! Но
много ли семей богатых, как наша? Две-три – не больше. А на какие деньги
совершать жертвоприношения обедневшим чиновникам, как не на жалуемые
государем? Поистине государь печется о своих подданных, безгранична
милость его.
–Что верно, то верно,– поддакнула госпожа Ю.
В это время появилась служанка и доложила:
–Господин, ваш сын возвратился.
Цзя Чжэнь велел привести Цзя Жуна. И тот вскоре вошел с желтым мешочком в руке.
–Где тебя носит весь день?– строго спросил отец.
–За деньгами ездил. Сегодня их выдавали не в ведомстве церемоний, как обычно, а в кладовых застольного приказа[115],–
ответил Цзя Жун.– Вот я и задержался немного. Ведающие кладовыми
велели передать вам поклон. Сказали, что давно не виделись с вами, но то
и дело о вас вспоминают.
–Так уж и вспоминают,– усмехнулся Цзя Чжэнь.– Просто ждут от меня подарков и угощения. Ведь близится конец года!
Он
взял у сына мешочек, перевязанный ленточкой, с надписью «милости
высочайшего непреходящи» и несколькими печатями приказа жертвоприношений
при ведомстве церемоний. Затем шли иероглифы помельче: «Такого-то
числа, такого-то месяца, такого-то года серебро в количестве стольких-то
лянов, жалуемое государем на жертвоприношения Нинго-гуну Цзя Яню и
Жунго-гуну Цзя Фа, получил сполна офицер императорской гвардии Цзя Жун».
И наконец, красной тушью была сделана надпись: «Ведающий кладовыми
такой-то».
Пробежав глазами написанное, Цзя Чжэнь быстро пообедал,
переоделся, приказал Цзя Жуну взять серебро и вместе с ним отправился
во дворец Жунго. Вначале они засвидетельствовали свое почтение матушке
Цзя и госпоже Ван, затем навестили Цзя Шэ и госпожу Син, после чего
возвратились домой.
Мешочек из-под серебра Цзя Чжэнь велел сжечь в жертвеннике храма предков, а потом приказал Цзя Жуну:
–Пойди
ко второй тете во дворец Жунго и спроси, наметила ли она день для
новогоднего угощения. Пусть составит список приглашенных, чтобы мы не
пригласили их на тот же самый день. В прошлом году из-за нашей
небрежности несколько семей получили по два приглашения на один и тот же
день и, возможно, подумали, что мы нарочно решили устроить общее
угощение, чтобы избавиться от лишних хлопот.
Цзя Жун ушел и вскоре принес список приглашенных на новогоднее празднество.
Цзя
Чжэнь просмотрел список, велел передать его Лай Шэну и предупредить,
чтобы он по ошибке не послал приглашения тем, кто уже приглашен во
дворец Жунго.
После этого Цзя Чжэнь решил посмотреть, как
расставляют в залах ширмы, развешивают украшения, протирают столы, а
также золотую и серебряную утварь.
К нему подошел мальчик-слуга с письмом и счетом в руках.
–Приехал староста У из деревни Хэйшаньцунь,– доложил он Цзя Чжэню.
–Старый болван!– вскричал Цзя Чжэнь.– Не мог раньше приехать!
Цзя
Жун взял у слуги письмо и счет и протянул Цзя Чжэню. Но Цзя Чжэнь,
заложив руки за спину, принялся читать бумаги, не беря их у сына:
«Покорный
слуга, староста У Цзиньсяо,– значилось в письме,– почтительно
кланяется господину и госпоже, желает им всяческого счастья и
благополучия, а также справляется о здоровье молодых господ и барышень.
Он искренне желает господам в новом году великого благоденствия, славы и
уважения, повышения в чинах, прибавки жалованья и осуществления всех
желаний».
–Забавно пишут деревенские люди!– заметил Цзя Чжэнь.
–Это неважно, отец,– улыбаясь, промолвил Цзя Жун.– Главное, что он желает вам счастья!
Он развернул счет и показал отцу. Тот прочел:
«Крупных оленей – тридцать штук.
Сайгаков – пятьдесят штук.
Косуль – пятьдесят штук.
Сиамских свиней – двадцать штук.
Свиней танчжу – двадцать штук.
Свиней лунчжу – двадцать штук.
Диких кабанов – двадцать штук.
Соленой свинины – двадцать туш.
Диких баранов – двадцать штук.
Молодых барашков – двадцать штук.
Вареной домашней баранины – двадцать туш.
Вяленой баранины – двадцать туш.
Осетров – двести штук.
Рыбы разных сортов – двести цзиней.
Трепангов – пятьдесят цзиней.
Вяленых кур, уток и гусей – по двести штук.
Живых кур, уток и гусей – по двести штук.
Фазанов и диких кошек – по двести штук.
Медвежьих лап – двадцать пар.
Оленьих языков – пятьдесят штук.
Говяжьих языков – пятьдесят штук.
Сушеных моллюсков – двадцать цзиней.
Орехов, персиков и абрикосов – по два мешка.
Креветок крупных – пятьдесят пар.
Сушеных мелких креветок – двести цзиней.
Отборного древесного угля – тысяча цзиней.
Угля второго сорта – две тысячи цзиней.
Шлифованного индийского риса – два даня[116].
Хворосту и дров – тридцать тысяч цзиней.
Голубого клейкого риса – пятьдесят ху[117].
Белого клейкого риса – пятьдесят ху.
Суходольного риса – пятьдесят ху.
Зерна других сортов – по пятьдесят ху.
Риса низшего сорта – тысяча даней.
Сушеных овощей – одна повозка.
За проданный скот и зерно наличными – две тысячи пятьсот лянов серебра.
Помимо этого ваш слуга в знак уважения дарит вам:
Оленей живых – две пары.
Зайцев белых – четыре пары.
Зайцев серых – четыре пары.
Фазанов пестрых – две пары.
Уток заморских, привезенных с запада,– две пары».
–Приведите старосту!– распорядился Цзя Чжэнь, просмотрев счет.
Появился У Цзиньсяо. Еще издали он опустился на колени, низко поклонился и справился о здоровье Цзя Чжэня.
Цзя Чжэнь приказал слугам его поднять и подвести поближе:
–А ты еще крепкий! Сам приехал…
–Уважаемый
господин, не стану вас обманывать,– произнес У Цзиньсяо.– Мои дети
привыкли ходить пешком, к тому же им хочется поглядеть столицу, где
живет Сын Неба! Но пока я боюсь их отпускать, мало ли что может
случиться в пути. Вот пройдет несколько лет, тогда дело другое.
–Сколько же дней ты сюда добирался?– осведомился Цзя Чжэнь.
–Скажу
вам откровенно, почтенный господин,– ответил У Цзиньсяо.– Ехали мы
месяц и два дня. Я все боялся, если не поспею к сроку, вы рассердитесь.
Снега нынче было много, сугробы в четыре-пять чи, а потом вдруг
потеплело и дороги развезло, вот и пришлось немного задержаться!
–А
я-то думаю, куда же ты запропастился?– съехидничал Цзя Чжэнь.– Твой
счет я прочитал, ну а теперь признайся, старый мошенник, сколько денег
положил в кубышку?
У Цзиньсяо приблизился и доложил:
–Господин,
урожай в нынешнем году плохой. С третьего до восьмого месяца лили
дожди; ясные дни наперечет были. А в девятом месяце град побил посевы, и
не только посевы, скотину и людей на двести – триста ли в округе.
Каждая градина – величиной с чайную чашку. Вот такие дела! Я не посмел
бы соврать, поверьте!
–По моим подсчетам, ты должен был в
нынешнем году привезти самое меньшее пять тысяч лянов серебра!–
нахмурившись, произнес Цзя Чжэнь.– А это разве деньги? У меня всего не
то восемь, не то девять имений и два из них страдают от наводнений и
засухи! К тому же старосты все мошенники. Хотите оставить меня на Новый
год без денег?
–Вам, господин, грех жаловаться,– возразил У
Цзиньсяо.– Дела у вас обстоят прекрасно! Посмотрели бы, в каком
положении мой младший брат! А ведь он живет всего в ста ли от меня! Он
управляет восемью имениями дворца Жунго, они в несколько раз больше
ваших владений, а доход от них в нынешнем году составляет всего две-три
тысячи лянов серебра. Там ничего не уродилось и все голодают.
–Допустим,–
согласился Цзя Чжэнь.– Но меня с ними сравнивать нечего. В нашем доме
не отмечали никаких знаменательных событий и лишних расходов не было. Я
сколько получаю, столько и расходую, если же расходы превышают доходы –
экономлю. Когда же речь идет о жалованье, подарках и угощениях, особой
щедрости не проявляю, как они, чтобы соблюсти свое достоинство. Расходы
во дворце Жунго год от года растут, там попросту транжирят деньги вместо
того, чтобы увеличивать доходы. Сколько они имущества промотали за
последние год-два! С кого же требовать деньги, как не со старост?
–Конечно,
во дворце Жунго расходов прибавилось,– согласился У Цзиньсяо.– Но
разве матушка-государыня – пусть здравствует она десять тысяч лет – не
помогает им?
Цзя Чжэнь, смеясь, ответил:
–Ну что за чушь ты плетешь! Слушать неохота!
–Ты
приехал из деревни,– обратился Цзя Жун к У Цзиньсяо,– и наших дел
тебе не понять! Ведь не может наша государыня даже при желании подарить
нам императорские кладовые. Ну, пожалует на праздник шелк и всякие там
золотые безделушки. А весят эти безделушки не более ста лянов, что равно
примерно тысяче лянов серебра. А что такое тысяча лянов?! Сколько денег
утекло за последние два года! Во время одного только визита государыни
на устройство сада ушло столько, что и поверить трудно. Стоит государыне
еще один-два раза навестить родных, и мы разоримся!
–Деревенские
не привыкли вникать в суть дела,– поддакнул Цзя Чжэнь.– Посмотришь на
кипарис – он будто бы крепкий, а внутрь заглянешь – весь сгнил!
Цзя Жун с улыбкой промолвил:
–Дворец
Жунго постепенно приходит в упадок. Недавно я слышал, как вторая
тетушка Фэнцзе советовалась с Юаньян, не заложить ли им тайком вещи
старой госпожи.
–Это все выдумки Фэнцзе!– ответил Цзя Чжэнь.–
Не до такой же степени они обеднели! Конечно, расходы растут, тратить
приходится много, на чем экономить, Фэнцзе не знает, вот и растрезвонила
всем, будто они обеднели. А я подумал, прикинул и вижу, что ничего
страшного пока нет!
С этими словами он приказал слугам проводить У Цзиньсяо и хорошенько его угостить.

Итак,
Цзя Чжэнь распорядился приготовить все необходимое для жертвоприношений
предкам, взять понемногу всего, что привез У Цзиньсяо, и велел Цзя Жуну
отвезти это во дворец Жунго; кое-что он оставил для себя и своей семьи,
а остальное приказал разложить на террасе, позвать младших
родственников из рода Цзя и раздать им. После этого Цзя Чжэнь принял
подарки, присланные из дворца Жунго для жертвоприношений предкам и для
него самого.
Когда все приготовления были окончены, Цзя Чжэнь
надел туфли, облачился в накидку из меха дикой кошки, приказал слугам
расстелить на террасе перед залом матрац из волчьей шкуры и расположился
на нем, чтобы погреться на солнышке, а заодно понаблюдать, как младшие
родственники будут получать новогодние подарки.
Вдруг он увидел Цзя Циня, который тоже пришел за подарками.
–А ты зачем здесь?– спросил Цзя Чжэнь.– Кто тебя звал?
–Узнал, что вы будете раздавать подарки, господин, вот и пришел,– ответил Цзя Цинь, почтительно вытянувшись.
–Это
подарки для тех, у кого нет ни доходов, ни заработков,– строго
произнес Цзя Чжэнь.– В прошлые годы ты ничего не зарабатывал, потому и
получал подарки, а сейчас ведаешь делами храма во дворце Жунго,
присматриваешь за даосскими и буддийскими монахинями и получаешь
жалованье. К тому же жалованье монахинь проходит через твои руки! И у
тебя еще хватило совести явиться за подарком! Ну и жадный же ты!
Посмотришь, как ты одет, сразу скажешь, что у тебя водятся деньги!
–У нас в семье много ртов и расходы большие,– робко возразил Цзя Цинь.
–Нечего
меня морочить!– с холодной усмешкой произнес Цзя Чжэнь.– Думаешь, я
не знаю, что ты в храме творишь? Разумеется, там ты хозяин и никто не
смеет тебе перечить. Храм далеко, деньги у тебя есть, вот ты и
безобразничаешь! Всяких бродяг по ночам собираешь, играешь в азартные
игры, баб водишь, с мальчишками забавляешься! И после всего еще за
подарком явился! Я тебе покажу подарки! А палки не хочешь?! Вот погоди,
после Нового года поговорю с твоим вторым дядей, пусть выгонит тебя вон!
Цзя Цинь стоял весь красный от стыда, не смея слово вымолвить.
В это время вошел слуга и доложил:
–Из дворца Бэйцзинского вана привезли подарки – парные надписи на шелку и кошельки.
Цзя
Чжэнь велел Цзя Жуну принять подарки, прогнал Цзя Циня и, когда все
подарки были розданы, возвратился в комнату, куда госпожа Ю принесла ему
поесть.
За ночь не случилось ничего, о чем стоило бы
рассказывать. Да и о том, сколько хлопот было на следующий день, тоже
слушать неинтересно.

Наступил наконец двадцать девятый
день последнего месяца старого года. Приготовления к празднику были
закончены. В обоих дворцах развесили новые изображения духов –
хранителей ворот[118] и парные надписи; свежеотполированные заклинательные доски из персикового дерева[119] блестели как новые.
Все
двери и ворота во дворце Нинго были распахнуты настежь. По обе стороны
парадного крыльца ярко горели красные праздничные свечи, похожие на двух
золотых драконов.
На следующий день матушка Цзя и остальные
титулованные дамы облачились в парадную одежду, соответствующую званию и
положению, сели в просторные паланкины, несомые восемью носильщиками, и
в сопровождении остальных родственников отправились в императорский
дворец на церемонию поздравления государя с праздником. Возвратившись из
дворца, матушка Цзя вышла из паланкина возле теплых покоев дворца
Нинго, где ее ожидали младшие члены рода Цзя, и направилась в храм
предков. Все последовали за нею.
Баоцинь впервые переступала порог
храма предков рода Цзя и старалась быть особенно внимательной, чтобы не
нарушить заведенного порядка. Но любопытство нет-нет да и брало верх, и
она с интересом рассматривала внутренние помещения храма.
Надо
сказать, что храм этот располагался на отдельном дворе у западной
границы дворца Нинго. Двор был обнесен высокой оградой, окрашенной
черным лаком, с огромными воротами; над воротами висела доска с
надписью: «Храм предков рода Цзя», а ниже было написано: «Сделана
собственной рукой Ван Сисяня, императорского наставника и распорядителя
академии Ханьлинь». По обе стороны от входа – вертикальные парные
надписи, гласившие:

Мы чувствуем сердцем, что так беспредельна
Для нас Государя великая сила добра!
Нас тысячи тысяч – и все мы готовы
Пожертвовать жизнью во благо Его и Двора.
Заслуги Его и безмерная слава
Возносятся к небу. Он все над землею объял.
Пусть сто поколений от чистого сердца
Его почитают, верша ритуал.

Эти надписи тоже принадлежали кисти Ван Сисяня.
Прямо
от ворот внутрь двора вела мощенная камнем дорожка, обсаженная голубыми
соснами и бирюзовыми кипарисами, а в конце ее на возвышении были
расставлены древние бронзовые треножники, чаши и другая ритуальная
утварь.
Над входом в храм висела доска с собственноручной надписью
покойного государя: «Блещут, как звезды, помощники трона», а по обе
стороны от входа – вертикальные парные надписи, тоже принадлежавшие
кисти государя:

Заслуги излучают яркий свет —
Они подобны солнцу и луне.
Почета, славы неразрывна нить, —
Она дойдет до внуков, до сынов.

Над
входом в главный зал, где совершались жертвоприношения, была прибита
черная доска с изображением девяти сражающихся драконов и надписью:
«Выполняй последний долг перед умершими родителями и не пренебрегай
жертвоприношениями», а по обе стороны парные надписи, тоже сделанные
рукой государя:

Приходит время для сынов и внуков
Наследовать их предков добродетель.
Поныне дорожат простые люди
Вельможными родами – Нин и Жун.

В
храме ярко сияли свечи, всеми цветами радуги переливались парчовые
пологи и узорчатые занавесы, и рассмотреть стоявшие в глубине статуи
духов было невозможно. Члены рода Цзя стояли ряд за рядом в порядке
старшинства.
Церемонией жертвоприношения распоряжался Цзя Цзин,
старший в роде, ему помогал Цзя Шэ; Цзя Чжэнь подавал жертвенные кубки,
Цзя Лянь и Цзя Цун – жертвенные деньги, Баоюй держал курительные свечи,
Цзя Чан и Цзя Лин – коврик, который должны были постелить перед Цзя
Цзином, когда тот опустится на колени и будет кланяться предкам. Они же
следили за воскуриванием благовоний. Служанки в черных одеяниях играли
на музыкальных инструментах. После третьего возлияния жертвенного вина
были совершены необходимые поклоны, сожжены бумажные деньги, музыка
прекратилась – и все наконец вышли из храма.
Родные окружили матушку Цзя и проводили в главный парадный зал с парчовыми пологами, пестрыми ширмами и ароматными свечами.
В
центре висели на стене портреты основателей рода – Нинго-гуна и
Жунго-гуна, облаченных в шелковые одеяния с узорами из драконов,
перехваченные яшмовыми поясами. Рядом с ними висели портреты других
членов рода.
Цзя Син, Цзя Чжи и другие младшие родственники
выстроились рядами, от внутренних ритуальных ворот до террасы перед
главным парадным залом, окруженной балюстрадой. У балюстрады стояли Цзя
Цзин и Цзя Шэ. За балюстрадой расположились женщины. Остальные члены
семьи, а также слуги остались за ритуальными воротами.
У
ритуальных ворот приношения духам принимали Цзя Син и Цзя Чжи и по
старшинству передавали их дальше, к балюстраде. Здесь каждое блюдо
принимал Цзя Цзин и передавал его Цзя Жуну, который как старший внук
старшей ветви рода находился с женщинами за балюстрадой. Цзя Жун отдавал
блюдо жене, а та в свою очередь передавала его Фэнцзе и госпоже Ю. У
жертвенного стола блюдо наконец попадало в руки госпоже Ван, которая
подносила его матушке Цзя и помогала установить на столе.
Когда приношения были расставлены, Цзя Жун покинул женщин и занял место позади Цзя Цзина и перед Цзя Цинем.
Члены
рода, в чьи фамильные иероглифы входил знак «вэнь» – «письмена», стояли
впереди во главе с Цзя Цзином, за ними члены рода, в чьи имена входил
знак «юй» – «яшма»,– возглавляемые Цзя Чжэнем, и, наконец, остальных
родственников, в чьих именах ключевым знаком был иероглиф «цао» –
«трава»,– возглавил Цзя Жун.
Все стояли строго по старшинству,
мужчины – на восточной стороне, обратившись лицом к западу, женщины – на
западной, лицом к востоку.
Как только матушка Цзя бросила в
курительницу щепоть благовоний и стала кланяться, все опустились на
колени. Все замерло – огромный зал, приделы храма, внутренние и внешние
террасы и галереи, просторный двор. Сверкали лишь узорною парчою спины
опускавшихся в поклоне и поднимавшихся с колен людей, слышался звон
колокольчиков и яшмовых подвесок на поясах да шорох туфель и сапог.
Вскоре церемония окончилась. Цзя Цзин и Цзя Шэ отправились во дворец Жунго лично поздравить матушку Цзя с праздником.
В
комнате госпожи Ю, на красном ковре, стояла большая эмалированная
жаровня с тремя ножками из слоновой кости, украшенная золотыми угрями из
литого золота. Напротив, на кане, лежала красная кошма, на кошме
подушка под спину с узором, изображающим дракона, рядом – высокая
подушка для сидения, возле нее – шкурка черно-бурой лисицы и еще
несколько подушек для сидения, покрытых мехом обыкновенной лисицы.
Матушку
усадили на подушку, а по обе стороны от нее – старших жен братьев ее
мужа. Госпожа Син устроилась на матраце на краю кана.
Сестры
расселись на стульях, которые поставили на полу двумя рядами, один
против другого. На каждом стуле лежала беличья подушечка, а внизу, у
ног, стояла жаровня.
Госпожа Ю подала матушке Цзя чай на подносе,
жена Цзя Жуна – женщинам, сидевшим рядом с матушкой Цзя. Затем госпожа Ю
поднесла чай госпоже Син, а жена Цзя Жуна – остальным сестрам, Фэнцзе и
Ли Вань стояли в ожидании приказаний.
После чаепития госпожа Син
встала, чтобы прислуживать матушке Цзя. Матушка Цзя немного поболтала со
своими невестками, а затем приказала подать паланкин. К ней подбежала
Фэнцзе, помогла встать.
–Почтенная госпожа, ужин для вас готов!–
обратилась госпожа Ю к матушке Цзя.– Каждый год вы обещаете нам
оказать милость и отужинать с нами, но обещания своего ни разу не
выполнили. Неужели мы для вас хуже этой девчонки Фэнцзе?
Фэнцзе лишь засмеялась в ответ и сказала:
–Не слушайте ее, бабушка, есть будем дома! Пойдемте!
–Вы
и так утомились на церемонии,– подхватила матушка Цзя.– Зачем вас еще
утруждать? Тем более что в этот день я никогда здесь не ела, вы
присылали мне угощение на дом. Вот и сейчас сделайте так же! Не съем
сегодня – съем завтра, а еще лучше – послезавтра. По крайней мере наемся
в свое удовольствие! Верно я говорю?
Все рассмеялись в ответ.
Тут матушка Цзя распорядилась:
–Ночью пошлите людей присматривать за курильницами, да предупредите, чтобы были повнимательнее.
Госпожа
Ю обещала в точности исполнить ее приказание, после чего матушка Цзя
встала и направилась к выходу. Госпожа Ю забежала вперед и отодвинула
занавеску на двери. Вскоре был подан паланкин, и матушка Цзя отправилась
во дворец Жунго.
Паланкин вынесли через главные ворота дворца
Нинго по улице, где на восточной стороне, закрытой в этот день для
прохожих, стояли музыканты и были выставлены регалии дома Нинго, на
западной стороне тоже стояли музыканты и красовались регалии дворца
Жунго.
Вскоре паланкин пронесли через распахнутые настежь ворота
дворца Жунго и проследовали дальше. Миновали большую гостиную и
повернули на запад, к парадному залу. Здесь матушка Цзя вышла из
паланкина и в сопровождении целой свиты родственников направилась в зал.
Парчовые коврики и узорчатые ширмы сверкали как новые. Из курильниц
волнами поднимался дым благовоний, приготовленных из сосен, кипарисов и
душистых трав.
Как только матушка Цзя заняла место соответственно своему положению, старая мамка из дворца Жунго ей доложила:
–Почтенные госпожи пожаловали приветствовать вас!
Матушка Цзя поднялась навстречу входившим в зал невесткам, но они подхватили ее под руки и снова усадили.
После
чаепития матушка Цзя проводила женщин до ритуальных ворот, а сама
возвратилась в зал. И к ней тут же вошли Цзя Цзин и Цзя Шэ с чадами и
домочадцами.
–Только прошу вас, без церемоний,– предупредила их
матушка Цзя,– достаточно и того, что весь год вы усердно выполняли свой
долг.
Справа мужчины, слева женщины по очереди подходили к старой
госпоже и кланялись, после чего все родственники в порядке старшинства
заняли места в креслах, стоявших двумя рядами, и им были вручены
новогодние подарки.
Мужчины и мальчики-слуги, женщины и
девочки-служанки из обоих дворцов, в соответствии с возрастом и званием,
подходили поздравлять матушку Цзя и получали подарки: кто – деньги, кто
– вышитые кошельки, кто – золотые или серебряные слитки и еще много
других вещей.
По окончании торжественной церемонии были накрыты
праздничные столы, с восточной стороны сели мужчины, с западной –
женщины. Чего только не было на столе! Мясные блюда, отвары, фрукты,
вино, всевозможные печения.
Сразу после угощения матушка Цзя встала из-за стола и удалилась во внутренние покои, следом за ней разошлись и остальные.
В этот вечер во всех домашних молельнях совершались жертвоприношения богу домашнего очага[120] и воскуривались благовония.
Во
дворе госпожи Ван была расставлена утварь, необходимая для совершения
жертвоприношений, разложены бумажные фигурки лошадей и других животных,
сжигавшиеся во время обряда, а также курения для совершения
жертвоприношений Небу и Земле.
По обе стороны главных ворот сада
Роскошных зрелищ сияли огромные фонари, аллеи и дорожки были увешаны
маленькими фонариками. Хозяева и слуги в роскошных шелковых и парчовых
одеждах веселились вовсю, гуляли, шутили, смеялись. Всю ночь не смолкал
треск ракет и хлопушек.
Утром, еще во время пятой стражи, старая
госпожа и другие старшие члены рода Цзя облачились в парадные одеяния,
согласно титулам и званиям, и отправились во дворец принести новогодние
поздравления государю и пожелать счастья и долголетия государыне
Юаньчунь. Возвратившись с придворного пира, матушка Цзя снова принесла
жертвы предкам в храме дворца Нинго и лишь после этого вернулась к себе.
Дома ей опять пришлось принимать новогодние поздравления, после чего
она переоделась и прилегла отдохнуть. В этот день она больше не
принимала ни поздравлений, ни подарков, поручив это другим, а сама во
внутренних покоях беседовала с тетушками Ли и Сюэ, играла в домино и в
облавные шашки с Баоюем, развлекалась с Баочай и ее сестрами.
Госпожа
Ван и Фэнцзе целыми днями были заняты приемом гостей. Они шли
непрерывным потоком, пили, ели, поздравляли с праздником. Их надо было
не только угощать, но и развлекать. Так продолжалось неделю, а то и
больше.
Близился Праздник фонарей. Во дворцах Нинго и Жунго зажглись разноцветные фонарики.
В
одиннадцатый день первого месяца Цзя Шэ пригласил матушку Цзя на
угощение, на следующий день ее пригласил Цзя Чжэнь во дворец Нинго. А
сколько приглашений получили госпожа Ван и Фэнцзе!
Но вот наконец
наступило пятнадцатое число. Матушка Цзя распорядилась к вечеру накрыть в
главном зале столы и устроить там представление. Она велела развесить
как можно больше фонариков и пригласить на пир из обоих дворцов всех
своих сыновей и племянников, а также внуков с женами.
Цзя Цзин на
пир не был зван, поскольку воздерживался от вина и мяса. В семнадцатый
день первого месяца, как только завершилось последнее жертвоприношение
предкам, Цзя Цзин уехал в пригородный монастырь, где с давних пор
занимался самоусовершенствованием. А пока находился дома, старался
держаться подальше от праздничной суеты. Однако оставим его на время и
расскажем о другом.
Вечером Цзя Шэ явился к матушке Цзя и, получив
подарок, поспешил откланяться. Матушка Цзя не стала его удерживать, ибо
считала, что он чувствует себя неловко в кругу молодежи. Возвратившись
домой, Цзя Шэ веселился со своими гостями. Они любовались фонариками,
слушали музыку, пение. Никто их здесь не стеснял, не то что у матушки
Цзя. Пир удался на славу! От украшений, сверкавших золотом и
драгоценными камнями, больно было глазам.

Тем временем в
расписном зале, где праздновала Новый год матушка Цзя, служанки
разостлали с десяток циновок и перед каждой поставили низенький столик.
На столиках стояли курильницы с тончайшими благовониями, какие можно
было обонять лишь при дворе императора; а в расписных вазах длиною в
восемь, шириною в четыре и высотою в два-три цуня благоухали свежие
цветы.
На чайном подносе, покрытом заморским лаком, сверкали
золотом десять чашечек из старинного фарфора, возле которых лежали
полоски шелка с причудливыми узорами и стихами. В небольших вазочках,
тоже из старинного фарфора, стояли цветы и «трое друзей студеного
времени года» – ветки сливы, сосны и бамбука. На возвышении расстелили
циновки для тетушек Ли и Сюэ, справа стояла тахта, а за ней – ширма с
вырезанными на ней драконами устрашающего вида. На тахте – меховой
матрац, подушка под спину и прочие необходимые принадлежности. Возле
стоял лакированный столик искусной работы, инкрустированный золотом, на
столике – чайные чашки, полоскательница, полотенце и очки в футляре.
Матушка Цзя полулежала на тахте. Она немного поговорила с гостями, а потом надела очки и стала смотреть спектакль.
–Прошу прощения, что лежу при гостях,– сказала она.– Совсем старая стала!
Она приказала Хупо взять «кулачок красавицы»[121] и почесать ей ноги.
Возле
тахты, на которой возлежала матушка Цзя, не было циновки – стоял
небольшой столик с миниатюрной ширмой, а на нем – ваза с цветами и
курильница. Рядом – довольно высокий столик с расставленными на нем
кубками и палочками для еды.
Неподалеку от матушки Цзя сидели на
циновке Баоцинь, Сянъюнь, Дайюй и Баоюй. Каждое блюдо служанки сначала
подавали матушке Цзя. Понравится ей оно с виду, она тотчас велит
поставить его на столик, отведает, а уж потом его несут молодым. При
этом считалось, что молодые едят вместе с матушкой Цзя.
Чуть
поодаль от матушки Цзя разместились госпожи Син и Ван, за ними – госпожа
Ю, Ли Вань, жена Цзя Жуна и Фэнцзе. По западную сторону – Баочай, Ли
Вэнь, Ли Ци, Син Сюянь, Инчунь и остальные сестры.
По обе стороны
зала на потолочных балках висели фонари самой причудливой формы, перед
каждым фонарем – раскрашенная свеча в подсвечнике, формой напоминавшем
цветок лотоса. Подсвечники можно было вертеть во все стороны, чтобы
освещать сцену там, где это необходимо. На окнах вместо занавесок висели
разноцветная бахрома и новогодние фонарики. На террасах, во дворах, в
галереях по обе стороны зала, на барьерах и решетках – везде сияли
фонарики: стеклянные, обтянутые шелком, атласом и бумагой, узорчатые.
На галерее тоже постелили циновки, там веселились молодые люди, друзья и родственники.
Надобно
вам сказать, что матушка Цзя велела звать на праздник всех членов рода.
Но пришли не все: одни не явились из-за преклонного возраста, другим не
на кого было оставить дом, третьи еще по каким-то причинам, стыдясь,
например, своей бедности, ненавидя Фэнцзе, робея на людях. Таким
образом, у Цзя хоть и было много родни по женской линии, на новогоднем
пиру оказалась лишь мать Цзя Ланя, урожденная Лоу, которая привела с
собой Цзя Ланя. Из мужчин пришли Цзя Цинь, Цзя Юнь, Цзя Чан и Цзя Лин.
Несмотря на то что народу собралось не очень много, семейный пир
проходил шумно и оживленно.
Спустя немного жена Линь Чжисяо
привела шестерых женщин. Они принесли три столика, покрытых красными
ковриками,– на ковриках лежали связанные красным шнурком медные монеты.
Один столик жена Линь Чжисяо приказала поставить перед матушкой Цзя, а
два других – перед тетушками Сюэ и Ли.
–Где стоите, там и ставьте,– распорядилась матушка Цзя.
Женщины-служанки,
хорошо знавшие порядок в доме, поставили столик там, где было
приказано, и высыпали на него деньги, предварительно разрезав на связках
шнурки, на которые были нанизаны монеты.
Как раз в это время
закончилось исполнение сцены «Встреча на западной башне», когда
разгневанный Юй Шуе собирается уходить. И тут все услышали шутку, удачно
вставленную Вэньбао:
–Ты, гневный, ушел в тот момент, когда в
пятнадцатый день первого месяца бабушка созвала пир во дворце Жунго. Дай
мне коня, я помчусь туда и попрошу, чтобы она угостила меня фруктами!
Все так и покатились со смеху, таким тоном произнесла это актриса.
–Вот чертовка!– вскричала тетушка Сюэ.– Она заслуживает награды!
–Да этой девчонке всего девять лет!– воскликнула Фэнцзе.
–Но как удачно у нее получилось!– сказала матушка Цзя.– За такую находчивость ее непременно нужно наградить!
Женщины взяли со столов монеты, наполнили ими корзиночки и бросились на сцену.
–Это
наши госпожи жалуют Вэньбао на фрукты!– кричали они и сыпали монеты
прямо на сцену. Монеты катились со звоном, и вся сцена оказалась
усыпанной деньгами!
Цзя Чжэнь и Цзя Лянь в свою очередь приказали мальчикам-слугам тайком от матушки Цзя наполнить корзину медными монетами.
Если хотите узнать, как награждали девочку-актрису, прочтите следующую главу.

{mospagebreak }
Глава пятьдесят четвертая

Матушка Цзя высмеивает старые, наскучившие сюжеты;
Ван Сифэн старается развлечь бабушку
Итак, Цзя Чжэнь с Цзя Лянем тайно приготовили полную корзину медных денег и приказали мальчику-слуге высыпать их на сцену.
Послышался звон, и на сцене, и без того усыпанной деньгами, прибавилось монет.
Матушка Цзя похвалила Цзя Чжэня и Цзя Ляня за щедрость, и оба направились к ней.
Мальчик-слуга подал Цзя Ляню серебряный кубок с подогретым вином, и Цзя Лянь следом за Цзя Чжэнем вошел в зал.
Первым
долгом Цзя Чжэнь приблизился к тетушке Ли, поклонился, взял ее кубок и
велел Цзя Ляню наполнить его вином. Затем подошел к тетушке Сюэ, и
церемония повторилась.
–Садитесь, пожалуйста, уважаемые господа,– сказали тетушки, вставая с мест,– к чему такие церемонии?
В это время все, кроме госпожи Син и госпожи Ван, подошли к тетушкам и почтительно стали в сторонке.
Затем
Цзя Чжэнь с кубком в руке, а Цзя Лянь с чайником, полным вина,
приблизились к матушке Цзя, возлежавшей на тахте, и, поскольку тахта
была низкая, опустились на колени.
После этого в зал вошли
остальные мужчины во главе с Цзя Цуном и, следуя примеру Цзя Чжэня и Цзя
Ляня, тоже опустились на колени. Глядя на них, преклонил колена и
Баоюй.
–А ты зачем?– тихонько спросила Сянъюнь, толкнув его в бок.– Неужели собираешься поднести бабушке вина?
–Немного погодя поднесу,– с улыбкой шепнул ей в ответ Баоюй.
Цзя Чжэнь и Цзя Лянь между тем налили вина госпожам Син и Ван и спросили у матушки Цзя:
–Как быть с сестрицами?
–Вы лучше идите к себе,– ответила матушка Цзя,– чтобы не стеснять девочек.
Цзя Чжэнь, а вслед за ним и остальные мужчины вышли.
Уже
давно наступила вторая стража. На сцене исполнялся акт «Восемь
справедливейших любуются фонарями». И вдруг, в самый интересный момент,
Баоюй встал и направился к выходу.
–Ты куда?– окликнула его матушка Цзя.– Во дворе пускают большие ракеты. Смотри, как бы тебя не обожгло искрами.
–Я ненадолго,– ответил Баоюй,– скоро вернусь!
Матушка Цзя приказала служанкам его проводить. Следом за Баоюем вышли Шэюэ, Цювэнь и еще несколько служанок.
–Что
это не видно Сижэнь?– осведомилась матушка Цзя.– В последнее время
она возгордилась и всюду вместо себя посылает маленьких девочек.
–У Сижэнь мать умерла. Она соблюдает траур и не показывается на людях,– встав с места, поспешно ответила госпожа Ван.
–О
каком трауре может идти речь,– возразила старая госпожа,– если Сижэнь
прислуживает господину! Прислуживай она мне, была бы здесь непременно.
Траур не траур, так уж у нас в доме заведено!
–Дело не в
трауре,– сказала Фэнцзе, приблизившись к матушке Цзя.– Везде горят
фонари и свечи, во дворе пускают ракеты, вот она и следит, чтобы не
случилось пожара! Другие служанки всеми правдами и неправдами стараются
пробраться сюда посмотреть представление. А Сижэнь не такая, из дому не
бегает, обо всем печется! Вернется братец Баоюй после пира домой, а там
уже все приготовлено, чтобы он сразу мог лечь. Никто ее не заменит.
Приди она сюда, постель не была бы Баоюю постлана, чай не подогрет.
Тогда я первая назвала бы Сижэнь никудышной служанкой! Но если вам так
уж хочется, бабушка, я велю ее позвать.
–Ты как всегда права,–
выслушав ее, согласилась матушка Цзя.– А почему я не знаю, что у нее
умерла мать? Когда это случилось?
–И как это вы запамятовали,
бабушка?– удивилась Фэнцзе.– Это случилось совсем недавно, и Сижэнь
вам докладывала прежде, чем уехать домой.
–Верно, припоминаю!– воскликнула матушка Цзя.– Совсем памяти у меня не стало!
–Да что вы, почтенная госпожа!– воскликнули все.– Дел столько, что их и не упомнишь!
–Совсем
еще ребенком Сижэнь прислуживала мне,– вздохнула матушка Цзя,– потом
присматривала за Сянъюнь. А теперь в услужении у нашего чертенка, и вот
уже несколько лет он ее обижает! Ведь Сижэнь не чета рабыням, которые
родились и выросли у нас в доме, а особых милостей от нас не видит.
Хотела дать несколько лянов серебра на похороны ее матери, и то забыла!
Простить себе не могу!
–Не огорчайтесь,– сказала Фэнцзе,– недавно госпожа Ван подарила ей сорок лянов серебра!
–Вот
и хорошо,– сказала матушка Цзя.– У Юаньян тоже умерла мать, живет она
далеко на юге, и я не отпустила Юаньян на похороны и не разрешила ей
соблюдать траур. Надо бы им пожить теперь вместе с Сижэнь и выполнить
свой дочерний долг!
Матушка Цзя приказала служанке взять со стола немного фруктов и других лакомств и отнести Юаньян и Сижэнь.
–Не надо,– промолвила с улыбкой Хупо.– Им уже отнесли.
На этом разговор окончился, и все снова стали пить вино и смотреть пьесу.

А
теперь расскажем о Баоюе. Уйдя с пира, он вернулся в сад, но служанки
не посмели сопровождать его до самого дома, только до ворот. Здесь они
остановились, а потом зашли в домик, где готовили чай, погрелись у огня,
выпили вина и принялись играть в кости с женщинами, ведавшими
приготовлением чая. С Баоюем остались Шэюэ и Цювэнь.
Втроем они вошли во двор, ярко освещенный фонарями, но совершенно пустынный.
–Неужели все спят?– изумилась Шэюэ.– Давайте войдем и напугаем их.
Они
осторожно пробрались в дом и прошли в комнату, где было зеркало. Сижэнь
лежала на постели, напротив кто-то полулежал на кане, а у стены на
скамье дремали две старые мамки.
Баоюй решил было, что все спят, как вдруг до него донесся голос Юаньян:
–Трудно
предугадать судьбу! Говоря по правде, ты все время жила здесь одна.
Родители переезжали с места на место и, казалось, так и умрут вдали от
тебя. А ведь умерла твоя мать здесь, и ты смогла ее похоронить!
–Признаться,
я не надеялась на это!– промолвила Сижэнь.– Мало того. Госпожа мне
подарила сорок лянов серебра на похороны. О такой милости я и мечтать не
могла!
–Подумать только,– шепнул Баоюй, повернувшись к Шэюэ,– и
Юаньян здесь! Лучше я уйду, а то она рассердится, если увидит меня.
Пусть наговорятся вволю. Сижэнь так тоскует, я очень рад, что Юаньян ее
навестила.
Баоюй тихонько вышел, свернул за каменную горку, отвернул полы халата.
–Сначала
присядьте, а потом снимайте штаны, а то продует!– прыснув со смеху,
проговорили Цювэнь и Шэюэ и отвернулись. А подоспевшие в это время
девочки-служанки поспешили в чайную согреть воды.
Только Баоюй отошел, как появились две служанки.
–Кто это?– спросили они.
–Господин Баоюй,– ответила Цювэнь.– Не кричите, а то напугаете его!
–А
мы и не знали!– воскликнули женщины.– Вот бы в конце праздника
навлекли на себя беду! Вам, барышни, наверное, нелегко приходится?
Женщины подошли ближе.
–Что это вы несете?– поинтересовалась Шэюэ.
–Подарки для барышень Цзинь и Хуа,– ответили женщины.
–Ведь
там сейчас исполняется сцена «Восемь справедливейших…», а впереди еще
сцена «Шкатулка»,– улыбнулась Шэюэ.– Откуда же появилась Цзиньхуа[122]?
–Покажите-ка, что вы несете!– попросил, подходя, Баоюй.
Цювэнь и Шэюэ быстро открыли короба, а женщины присели на корточки, чтобы Баоюю было лучше видно.
В
коробах оказались фрукты, печенье и другие яства с господского стола.
Баоюй посмотрел и пошел дальше. Шэюэ захлопнула крышки коробов и
побежала за ним.
–Мне кажется, эти женщины весьма скромны и
обходительны,– произнес Баоюй.– Сами устали, а виду не подают, еще
спрашивают, не тяжело ли вам.
–Это и в самом деле хорошие женщины,– промолвила Шэюэ,– а бывают бессовестные, ни с чем не желают считаться.
–Вот
вы умные девушки,– укоризненно покачал головой Баоюй,– а относитесь к
этим людям с презрением, словно к каким-то невеждам.
Он повернулся и зашагал к воротам сада.
Служанки,
сопровождавшие Баоюя, выскочили из чайного домика и поспешили за
юношей. Войдя в галерею у расписного зала, они увидели девочек-служанок,
которые давно поджидали Баоюя; одна из них держала чайник с ароматной
водой.
Цювэнь опустила в таз руки и гневно вскричала:
–Никак не поумнеете! Вода-то совсем холодная!
–А
вы поглядите, барышня, на погоду!– сказала в ответ одна из
девочек-служанок.– Я ведь кипятку подливала в воду! Неужели успела
остыть?
Как раз в это время появилась пожилая служанка с чайником кипятка, и девочка-служанка к ней обратилась:
–Уважаемая тетушка, плесните сюда немного водички!
–Это чай для старой госпожи,– возразила женщина.– Сама сходи принеси! Что у тебя, ноги отвалятся?!
–Ну и пусть чай!– вскричала Цювэнь.– Не дашь, силой отниму и вымою руки!
Узнав Цювэнь, женщина притихла и стала лить воду в таз.
–Достаточно!–
остановила ее Цювэнь.– Жизнь прожила, а ума не нажила! Всем известно,
что ты несешь старой госпоже чай. Так разве стала бы я просить, если бы
не крайняя нужда?
–Вижу я плохо,– оправдывалась женщина,– и не сразу признала вас, барышня.
Баоюй
прополоскал рот, девочка-служанка полила ему на руки. Цювэнь и Шэюэ
тоже вымыли руки и направились в зал следом за Баоюем.
Войдя в зал, Баоюй потребовал подогретого вина и налил кубки тетушкам Ли и Сюэ. Те заулыбались и пригласили его сесть.
–В таком случае,– промолвила матушка Цзя,– все должны выпить!
С
этими словами она подняла кубок и выпила. За нею осушили кубки госпожи
Син и Ван. Пришлось тетушкам Сюэ и Ли последовать их примеру.
–Налей сестрам,– приказала Баоюю матушка Цзя,– пусть выпьют.
Баоюй
наполнил кубки сестер. Но когда очередь дошла до Дайюй, та наотрез
отказалась пить, подняла кубок и поднесла к губам Баоюя. Баоюй единым
духом осушил кубок.
–Большое тебе спасибо,– сказала Дайюй.
Баоюй снова наполнил ее кубок.
–Пусть
пьет только подогретое вино,– сказала тут Фэнцзе,– а то от холодного
руки дрожат и братец не сможет ни писать, ни натягивать тетиву!
–Разве я пью холодное вино?– возразил Баоюй.
–Почем мне знать,– улыбнулась Фэнцзе,– какое вино ты пьешь? Мое дело – предупредить!
Баоюй
налил всем сестрам и остальным женщинам, кроме жены Цзя Жуна, приказав
это сделать служанке, и вышел в галерею поднести вино Цзя Чжэню и другим
мужчинам. После этого он вернулся в зал и занял свое место.
Вскоре подали суп, затем новогодние лепешки и прочие праздничные блюда.
–Прервем на время спектакль,– распорядилась матушка Цзя.– Дети устали, пусть подкрепятся, а затем продолжим.
Она велела отнести детям фрукты и различные блюда, приготовленные к Празднику фонарей.
Спектакль прервали, после чего в зал ввели двух девочек. Матушка Цзя велела их усадить и подать музыкальные инструменты.
–Что бы вам хотелось послушать?– спросила старая госпожа у тетушек Сюэ и Ли.
–Все равно,– ответили те.
–Какие книги и рассказы появились в последнее время?– поинтересовалась матушка Цзя.
–Из новых книг нам известны лишь «Гибель династии Тан» и «Повествование о Пяти династиях»,– ответили девочки-рассказчицы.
Тогда матушка Цзя осведомилась, какие эпизоды из этих книг они знают.
–«Феникс стремится к луаню»,– ответили девочки.
–Название красивое,– промолвила матушка Цзя,– а каково содержание? Расскажите вкратце. Если интересно, послушаем все.
–Там
рассказывается о том, как в последние годы династии Тан один шэньши из
Цзиньлина по имени Ван Чжун стал сановником, как служил во времена
следующей династии, а под старость возвратился домой, где у него остался
единственный сын Ван Сифэн.
Тут все рассмеялись.
–Надеюсь, он не имеет отношения к нашей Фэнцзе?– осведомилась матушка Цзя.
–Что ты болтаешь!– прикрикнула на рассказчицу одна из служанок.– Ведь так зовут нашу вторую госпожу!
–Пусть говорит!– приказала матушка Цзя.
–Виноваты,
почтенная госпожа!– оправдывались рассказчицы.– Мы не знали, что это
имя второй госпожи, иначе не произнесли бы его вслух!
–А что тут особенного?– улыбнулась Фэнцзе.– Рассказывайте! Мало ли людей с одинаковыми фамилиями и именами!
–Вернувшись
домой, почтенный господин Ван отправил своего сына на экзамены в
столицу,– продолжала рассказчица.– Лил сильный дождь, и молодой Ван,
добравшись до какой-то деревни, решил там укрыться. А в этой деревне жил
некий шэньши по фамилии Ли, старый друг отца Вана. Господин Ли приютил
молодого Вана и предложил ему пожить у него несколько дней. Сыновей
старый Ли не имел, только дочь Чулуань. Не говоря о том, что девушка
была необыкновенно хороша собой, она еще умела играть на цине и в
шахматы, знала толк в литературе и отлично рисовала.
–Так вот почему рассказ называется «Феникс стремится к луаню»![123] – воскликнула матушка Цзя, прерывая рассказчицу.– Можешь не продолжать, я уже догадалась: Ван Сифэн попросил в жены Чулуань.
–Вы уже слышали этот рассказ?– удивилась рассказчица.
–Разве
есть на свете рассказы, которых не слышала бы наша почтенная госпожа?–
восхищенно воскликнули все.– А если даже не слышала, все равно
догадается, о чем там может быть речь!
–Все книги и рассказы об
одном и том же,– продолжала матушка Цзя,– о красивых девушках и
талантливых юношах, и это уже наскучило. Представят чью-нибудь дочь в
самом неприглядном виде, а называют красавицей! Неинтересно! Ничего
увлекательного, таинственного! Все начинается с «семьи деревенского
шэньши», отец девушки непременно высший сановник либо первый министр.
Барышню холят, лелеют, берегут, словно драгоценность, и барышня эта
непременно знает литературу, разбирается в этикете, отличается
необыкновенным умом и вдобавок невиданная красавица. И непременно
влюбляется в какого-нибудь талантливого юношу, будь то родственник или
друг их семьи, и мечтает выйти за него замуж. Забывает обо всем на свете
– и о родителях, и о книгах, в общем, обо всем, что прежде было для нее
свято! Кому же нужна такая красавица? Да будь она семи пядей во лбу и к
тому же красавицей, но добродетельной ее никак не назовешь! Или же
взять, к примеру, юношу. Да будь он трижды талантливым, даже гением,
правосудие его не помилует, если он вдруг станет разбойником, и притянет
к ответу. Нет, не знают сочинители, о чем пишут. Ведь в знатных
образованных семьях все дочери грамотны, знают этикет, даже их матери
умеют читать и писать, отцы, покинув на старости лет службу, живут дома,
и за дочерьми, само собой, присматривают служанки. А почему-то в книгах
при любых обстоятельствах о происходящем знают только барышня и
доверенная служанка. А остальные куда смотрят? Ни в начале, ни в конце
книги об этом не сказано!
Выслушав старую госпожу, все стали смеяться и говорить:
–Почтенная госпожа сразу отличает правду от лжи. А в подобных книгах одни выдумки.
–Вы
спросите, почему такие книги выходят в свет? А вот почему,– с улыбкой
продолжала матушка Цзя.– Авторы этих книг либо завистники, либо
неудачники. Вот и пишут произведения, способствующие падению нравов.
Есть и другой род сочинителей. Начитавшись подобных книг, они начинают
мечтать о красавице, а не найдя ее, хватаются за кисть, чтобы отвести
душу. Не имея при этом ни малейшего представления о семьях истинных
ученых мужей и сановников… Каждому ясно, что героев таких произведений в
жизни не существует, если даже речь идет о семьях среднего достатка,
как наша. Эти писаки – настоящие зубоскалы! Поэтому у нас в доме
запрещено рассказывать такие истории и наши девочки не имеют о них
понятия. А я, старая, когда взгрустнется, слушаю их с удовольствием.
–Так
и должно быть в знатной семье!– промолвили тетушки Сюэ и Ли.– Даже у
нас в доме детям не разрешали слушать подобные глупости!
–Хватит
вам негодовать!– произнесла Фэнцзе, наполняя кубок матушки Цзя.– Вино
стынет. Выпейте, бабушка, а потом возмущайтесь сколько угодно. Мы ваши
речи запишем и издадим под названием «Записки о разоблачении лжи»,
причем непременно укажем династию, место, число, месяц и год их
создания. Наговорили вы за двоих, а ведь язык-то один. Так что нелегко
вам приходится. Правы вы или нет, мы решим потом, а сейчас давайте
смотреть пьесу и любоваться фонарями. Предложите почтенным родственницам
выпить по кубку вина и посмотреть два акта пьесы, а потом можете снова
вернуться к своим обличениям. Согласны?
Фэнцзе улыбнулась и под общий хохот налила матушке Цзя вина.
–Ну
и острый же язык у второй госпожи!– покатываясь со смеху, воскликнули
девочки-актрисы.– Стань вы рассказчицей, мы лишились бы заработка и
умерли с голоду!
–Не болтай лишнего!– одернула Фэнцзе тетушка Сюэ.– Ведь на террасе люди!
–Там
только Цзя Чжэнь,– возразила Фэнцзе,– мы вместе росли, вместе
озорничали и даже теперь, когда выросли, относимся друг к другу
по-прежнему, как брат и сестра. Неужели оттого, что мы породнились, наши
отношения должны измениться? Но не стоит об этом говорить. Ведь самое
главное сейчас развлечь бабушку! Но только я насмешила ее, как все на
меня напустились, вместо того чтобы благодарить. А бабушка
развеселилась, и аппетит у нее улучшился!
–Что верно, то верно,– улыбнулась матушка Цзя.– Давно я так не смеялась и теперь с удовольствием выпью еще кубок вина!
Осушив кубок, она приказала Баоюю:
–Ну-ка поднеси вина старшей сестре в знак уважения!..
–Не надо, бабушка!– засмеялась Фэнцзе.– Лучше дайте мне взаймы свое долголетие!
Фэнцзе
взяла кубок матушки Цзя, выпила остаток вина и передала кубок
служанкам, которые тотчас вручили ей взамен другой, чистый. После того
как все кубки за столом заменили, Фэнцзе наполнила их вином и села на
свое место.
–Почтенная госпожа,– обратилась к матушке Цзя одна из рассказчиц.– Может, вместо рассказа песню послушаете?
–Сыграйте «Приказ командующего»,– велела матушка Цзя.
Рассказчицы заиграли на цинях.
–Какая сейчас стража?– поинтересовалась матушка Цзя.
–Третья.
–То-то я чувствую, что стало свежо,– заметила матушка Цзя.
Служанки тотчас же подали ей теплую одежду.
–Не
перейти ли вам в теплые покои, почтенная госпожа?– почтительно
вставая, промолвила госпожа Ван.– Родственниц стесняться нечего, ведь
не чужие, мы не дадим им скучать.
–Мы можем все вместе пойти погреться!– предложила матушка Цзя.
–Боюсь, места не хватит,– возразила госпожа Ван.
–Хватит,– сказала матушка Цзя.– Возьмем не все столы, а два-три, сдвинем и сядем рядом,– и тепло, и удобно.
–Это вы хорошо придумали!– раздались одобрительные возгласы.
Все
встали со своих мест, служанки убрали со столов, три из них перенесли в
теплые покои, сдвинули вместе, расставили фрукты и сладости.
–Обойдемся без церемоний,– заявила матушка Цзя.– Просто я укажу каждому, куда сесть, и все.
Тетушки
Ли и Сюэ заняли почетные места, сама матушка Цзя села, обратившись
лицом к западу. Рядом с собой посадила Баоцинь, Дайюй и Сянъюнь, а Баоюю
сказала:
–Ты садись возле матери.
Баоюй оказался между
госпожами Син и Ван. Баочай и остальные сестры заняли места с западной
стороны. За ними разместились госпожа Лоу с Цзя Ланем, затем госпожа Ю и
Ли Вань, которая посадила между ними своего сына – тоже Цзя Ланя, а в
самом конце стола устроилась жена Цзя Жуна – госпожа Ху.
–Цзя Чжэнь!– крикнула матушка Цзя.– Уведи-ка своих братьев, чтобы не мешали нам!
Цзя Чжэнь хотел было войти, но матушка Цзя остановила его:
–Не
входи! Мы только что расселись, а из-за тебя придется вставать. Иди
отдыхай, праздник еще не кончился, и завтра хлопот будет немало.
Цзя Чжэнь почтительно поддакнул и с улыбкой спросил:
–Цзя Жуна, может, оставите? Пусть наливает вино!
–Конечно!– вскричала матушка Цзя.– Как это я не сообразила!
Выходя,
Цзя Чжэнь встретил Цзя Ляня. Они приказали слугам отвести домой Цзя
Цуна и Цзя Хуана, а затем уговорились развлечься так, чтобы им никто не
мешал. Однако об этом речь впереди.
–Нам, конечно, не скучно, но
станет еще веселее, если правнуки сядут рядом. Цзя Жун, кстати, здесь,–
сказала матушка Цзя и обратилась к Цзя Жуну: – Сядь рядом с женой, как
порядочный муж!
Тут служанка поднесла матушке Цзя программу спектакля, и та воскликнула:
–Мы
так мило беседуем, а актеры будут шуметь! Они за ночь устали, пусть
отдохнут, а заодно посмотрят, как играют наши девочки-актрисы! Надо их
позвать!
Женщины поспешили передать распоряжение матушки Цзя –
вызвать актрис из сада Роскошных зрелищ, а мальчики-слуги – предупредить
актеров о предстоящем представлении.
Вскоре учитель со двора
Душистой груши привел двенадцать девочек-актрис во главе с Вэньгуань,
следом шли служанки и несли узлы с костюмами для любимых ролей матушки
Цзя.
Женщины-служанки подвели Вэньгуань к матушке Цзя, чтобы она представилась.
–Учитель
отпускал вас на Новый год погулять?– спросила матушка Цзя.– Какие вы
сейчас пьесы разучиваете? У меня до сих пор трещит голова от «Восьми
справедливых…», уж очень много шума в этой пьесе! Исполните что-нибудь
потише, поспокойнее. И имейте в виду, что тетушки Сюэ и Ли очень любят
театр и видели много хороших пьес, да и девушки наши знают толк в
представлениях… Эта маленькая актриса не хуже самых опытных актеров из
известных трупп. Она хоть мала, а играет лучше взрослых! Так что
смотрите не оплошайте и представьте что-нибудь новое. Пусть Фангуань в
сопровождении флейты и свирели споет «Поиски сна».
–Вы совершенно
правы, почтенная госпожа,– заметила Вэньгуань.– Может быть, наши
представления и не понравятся госпожам Ли и Сюэ, но все же послушайте
нас.
–Конечно,– кивнула матушка Цзя.
–Как умна эта
девочка!– воскликнули восхищенные тетушки Сюэ и Ли.– Не иначе как,
следуя вашему примеру, она решила посмеяться над нами!
–Так ведь
театр – это у нас так, между делом,– возразила матушка Цзя.– Дохода не
приносит.– И, обратившись затем к Куйгуань, сказала:
–Пусть
исполнят акт «Хуэймин присылает письмо». Я хочу, чтобы каждый высказал
свое мнение об игре актрис. Но смотри, играй с чувством, не то пеняй на
себя!
Вэньгуань вышла вместе с остальными актрисами. Сначала
сыграли «Поиски сна», затем «Хуэймин посылает письмо». Все слушали
затаив дыхание, не шелохнувшись.
–Замечательно!– воскликнула
тетушка Сюэ.– Сколько спектаклей я пересмотрела, никогда этот акт не
шел в сопровождении одной только флейты!
–Это бывает!– возразила
матушка Цзя.– В «Западной башне», к примеру, главный герой тоже поет
под аккомпанемент флейты. Целиком пьесу редко так исполняют, но ничего
удивительного в этом нет – как кому нравится. Еще давно, когда я была в
ее возрасте,– матушка Цзя указала пальцем на Сянъюнь,– ее дед держал
собственную труппу. В ней особенно выделялась одна актриса. Она
бесподобно исполняла на цине арии «Слушаю цинь» из «Западного флигеля»,
«Играю на цине» из «Яшмовой шпильки» и «Восемнадцать мелодий для
свирели» из «Продолжения к „Лютне“. Этим девочкам до нее далеко!
–Да, такие встречаются редко!– согласились все.
Затем матушка Цзя позвала Вэньгуань и велела ей под аккомпанемент оркестра исполнить акт «Фонари в день новолуния».
Пока Вэньгуань готовилась, Цзя Жун и его жена вновь подали вино.
Видя, что матушка Цзя в приподнятом настроении, Фэнцзе сказала:
–Может
быть, пользуясь тем, что рассказчицы здесь, сыграем в «передачу ветки
сливы» на тему «весенняя радость, играющая на кончиках бровей»?
–С
удовольствием. Игра веселая, как раз для праздника!– откликнулась
матушка Цзя и не мешкая приказала принести черный лакированный барабан и
поставить перед рассказчицами. Затем, взяв со стола ветку сливы,
сказала:
–У кого окажется эта ветка в тот момент, когда умолкнет
барабан, тот должен будет выпить штрафной кубок и рассказать
какую-нибудь историю.
–Это только вы можете, бабушка,– возразила
Фэнцзе.– Не все же такие находчивые! Пусть будет приказ интересным и в
то же время простым, чтобы каждый мог его выполнить! Так что историй, я
думаю, рассказывать не стоит. Просто что-нибудь смешное, и все.
Все
знали, что Фэнцзе мастерица на шутки, которых у нее неистощимый запас, и
очень обрадовались. Девочки-служанки бросились приглашать своих старших
и младших товарок.
–Идите скорее!– говорили они.– Вторая госпожа Фэнцзе собирается всех смешить!
Служанки
гурьбой ввалились в комнату. Как только спектакль закончился и смолкла
музыка, матушка Цзя послала Вэньгуань фруктов и печенья в награду,
отпустила ее, а сама велела ударить в барабан.
Рассказчицы хорошо
знали порядок игры. Удары в барабан были то редкими, будто капли воды в
водяных часах, то частыми, будто бобы, сыпавшиеся из мешка, то
стремительными, словно несущийся галопом конь, то резкими и
оглушительными, будто раскаты грома. Неожиданно барабан умолкал! И вот
как раз в тот момент, когда ветка сливы оказалась у матушки Цзя, барабан
умолк. Все рассмеялись. Цзя Жун подошел к столу, наполнил вином кубок
старой госпожи.
–Почтенная госпожа должна радоваться первой, а уж мы будем довольны тем, что радуется она!– улыбаясь, говорили гости.
–Вино я выпью, а смешного рассказывать не умею,– промолвила матушка Цзя.
–Что
вы, почтенная госпожа!– послышались восклицания.– Вы шутите лучше
второй госпожи! Мы с нетерпением ждем, чтобы от души посмеяться!
–Ничего
такого не приходит на ум,– призналась матушка Цзя.– Но я наберусь
смелости и попробую рассказать старую историю. Слушайте! В одной семье
было десять сыновей. Женили их, и у десятого сына жена оказалась самой
умной, самой находчивой, острой на язык и ловкой и очень полюбилась
свекрови. Остальных же невесток свекровь не жаловала, говорила, будто
они непочтительны к ней. Обиделись старшие невестки и стали держать
совет, что делать да как быть. Говорит тут одна невестка: «Все мы
почитаем свекра и свекровь, но не так находчивы и остры на язык, как эта
негодница, вот и любят ее больше, чем нас. А пожаловаться на эту
несправедливость некому!» Другая невестка предложила: «Давайте пойдем в
храм Янь-вана, воскурим благовония и спросим: почему он, по чьей воле мы
возродились людьми, ей дал острый язык, а нам всем – тупые?» –
«Замечательный план!» – обрадовались остальные невестки. И вот, на
другой день, они все вместе отправились в храм Янь-вана, воскурили
благовония и так утомились, что тут же уснули, прямо перед жертвенником,
а души бодрствовали в ожидании Янь-вана. Ждут-ждут, а он не является.
Встревожились невестки, как вдруг увидели странника Суня,
приближавшегося на облаке. Увидел их странник, хотел побить палкой. А те
в страхе пали на колени и стали умолять о прощении. Тогда Царь обезьян
спросил, что их сюда привело, и они все подробно ему рассказали.
Выслушал их Сунь и произнес со вздохом: «Счастье ваше, что вы
повстречались со мной! Господин Янь-ван не смог бы помочь вам». Души
стали просить: «Великий мудрец, яви милосердие, помоги!» – «Это
нетрудно,– улыбнулся в ответ странник Сунь.– Все дело в том, что,
когда появилась на свет жена десятого брата, я был у Янь-вана и
помочился на Землю, а она взяла да и выпила мою мочу. Могу и сейчас
помочиться, а вы пейте, если хотите быть такими же острыми на язык!»
Тут все прыснули со смеху.
–Ну
и дела!– воскликнула Фэнцзе.– Хорошо, что мы не находчивы и не остры
на язык, а то пришлось бы отведать обезьяньей мочи!
Госпожи Ю и Лоу сквозь смех спросили Ли Вань:
–Ну-ка скажи, кто пил обезьянью мочу? А то сидишь с таким видом, будто это тебя не касается!
–Сказано весьма кстати, можно и посмеяться!– заметила тетушка Сюэ.
Снова раздались удары в барабан.
Девочкам-служанкам
очень хотелось послушать, что скажет Фэнцзе, и они тайком сделали знак
рассказчицам. Ветка сливы обошла два круга, и, как только оказалась у
Фэнцзе, служанки многозначительно кашлянули и рассказчицы перестали бить
в барабан.
–Ага, попалась?– раздались веселые возгласы.–
Скорее наливайте вино, пусть расскажет нам что-нибудь забавное!.. Такое,
чтобы живот надорвать от смеха!
Фэнцзе задумалась, потом лицо ее озарилось улыбкой, и она стала рассказывать:
–Некогда
в одной семье, вот как мы сейчас, праздновали Новый год, все домочадцы
были в сборе, любовались фонариками, пили вино, развлекались и
веселились. Бабушка, мать, жены сыновей и внуков, племянники, внуки,
правнуки по отцовской и материнской линиям, родные и двоюродные… Ай-я-й!
Вот где было шуму!..
–Ну, посыпалось, как бобы из мешка!– раздались восклицания.– Никого не пропустит!
–Попробуй только меня затронь, язык оторву!– пригрозила госпожа Ю.
–Помилуйте!–
всплеснула руками Фэнцзе.– Я стараюсь, из кожи вон лезу, а вы меня с
толку сбиваете! Могу вообще не рассказывать!
–Да не обращай ты на них внимания, продолжай!– промолвила матушка Цзя.– Что же было потом?
–Потом все пьянствовали целую ночь… – Фэнцзе запнулась и заключила: – А под утро разошлись.
Последние слова она произнесла самым серьезным тоном, в то время как все напряженно ждали, что будет дальше.
Сянъюнь долго глядела на Фэнцзе, и та, улыбнувшись, добавила:
–Могу
рассказать еще одну историю о том, как праздновали Новый год. Однажды
несколько человек, решив отличиться, заказали к Новому году ракету
величиной с дом и, чтобы запустить ее, отправились за город. За ними
увязалась толпа зевак. Один из них, самый нетерпеливый, украдкой поджег
фитиль. Послышался взрыв,– на том все и кончилось. Люди, смеясь,
разошлись по домам, а зачинщики принялись вовсю поносить торговца за то,
что он им продал плохую ракету: не взлетев в воздух, она рассыпалась,
на кусочки.
–А взрыва они разве не слышали?– спросила Сянъюнь.
–Они были глухими,– ответила Фэнцзе.
Сначала никто ничего не понял, ну а когда догадались, так и покатились со смеху. А потом спросили:
–Чем же все-таки кончилась первая история? Ты должна досказать.
–Какие
дотошные!– вскричала Фэнцзе, хлопнув рукой по столу.– Дело в том, что
следующий день уже не был праздником и я должна была присматривать за
уборкой. Откуда же мне знать, что было потом?
Такой неожиданный конец снова вызвал смех.
–Сейчас
уже четвертая стража,– продолжала между тем Фэнцзе.– Бабушка устала,
да и нам, как тем глухим, пускавшим ракету, пора расходиться!
Госпожа
Ю, зажав рот шелковым платочком, буквально тряслась от смеха, так и
покатывалась и, указывая на Фэнцзе пальцем, восклицала:
–У этой дрянной девчонки и в самом деле острый язык!
–Еще
острее, чем был,– смеясь, сказала матушка Цзя и распорядилась: – Раз
уж вспомнили о ракетах, давайте пойдем смотреть фейерверк! Кстати, и
освежимся.
Цзя Жун бросился во двор и приказал мальчикам-слугам
приготовить все необходимое для фейерверка. Ракеты были присланы в
подарок из разных мест и, хотя по размеру невелики, отличались яркостью и
причудливостью форм.
Дайюй, не очень-то смелая от природы, к тому
же не терпевшая шума и грохота, при первых же взрывах ракет прижалась к
матушке Цзя.
Глядя на нее, тетушка Сюэ крепко обняла Сянъюнь, но та со смехом сказала:
–Я не боюсь.
–Она сама любит пускать большие ракеты. Чего же ей пугаться!– проговорила Баочай.
Госпожа Ван обняла Баоюя, прижала к себе.
–А нас вот не обнимают, значит – не любят,– промолвила Фэнцзе.
–Хочешь,
я тебя обниму?– предложила госпожа Ю.– Капризничаешь, словно ребенок.
Медом тебя не корми – дай посмотреть, как пускают ракеты!
–Вот разойдутся все, пойду в сад ракеты пускать!– заявила Фэнцзе.– И сделаю это лучше, чем слуги.
В
этот момент в воздух с треском взвились разноцветные ракеты. Среди
больших были и мелкие – «звездное небо», «девять драконов в облаках»,
«удар грома на равнине» и «десять взлетающих к небу звуков».
Когда
ракет больше не осталось, девочкам-актрисам велено было исполнить арию
«Опадает цветок лотоса». После этого их наградили: рассыпали по сцене
монеты, и девочки, хохоча, бросились их подбирать.
Настало время подавать отвар, и матушка Цзя заметила:
–Ночи длинные, а мы так увлеклись развлечениями, что забыли поесть.
–Хотите бульон из утки?– спросила Фэнцзе.
–Охотно выпью немного бульона, только без утки,– заявила матушка Цзя.
–Еще есть отвар из фиников,– добавила Фэнцзе,– это для тех, кто не ест скоромного.
–Вот и хорошо,– отозвалась матушка Цзя.
Пока они вели разговор, со столов убрали и подали всевозможные закуски. Закончив трапезу, все прополоскали рот и разошлись.
Семнадцатого
числа рано утром обитатели дворца Жунго пошли во дворец Нинго,
совершили там церемонию, помогли закрыть храм предков и убрать портреты,
после чего возвратились домой.
В тот же день тетушка Сюэ устроила
угощение. Матушка Цзя у нее посидела недолго и возвратилась к себе. Она
очень утомилась за праздники, с восемнадцатого числа никого не
принимала и сама не ходила в гости. В доме распоряжались госпожи Син и
Ван и Фэнцзе.
Баоюй в эти дни съездил к Ван Цзытэну и больше не отлучался из дому, ссылаясь на то, что матушка Цзя без него скучает.
Сразу после Праздника фонарей у Фэнцзе начались преждевременные роды, и в доме поднялся переполох…
Если хотите узнать, что было дальше, прочтите следующую главу.

{mospagebreak }
Глава пятьдесят пятая

Глупая наложница навлекает позор на дочь;
коварная рабыня таит ненависть к молодой хозяйке
Итак, Фэнцзе во время праздников переутомилась и у нее случился
выкидыш. Два-три раза в день к ней вызывали докторов, и хозяйственными
делами она пока не могла заниматься, хотя вникала буквально во все и
через Пинъэр передавала свои распоряжения госпоже Ван. Всякие уговоры
поберечь себя и не волноваться ее, только сердили.
Госпожа Ван
чувствовала себя так, словно лишилась руки, но, ничего не поделаешь,
приходилось все важные вопросы решать самой, а второстепенные –
перепоручать Ли Вань.
Но отличавшаяся добродетелями и почтительная
к родителям Ли Вань мало что смыслила в хозяйственных делах и
распустила прислугу. Тогда госпожа Ван дала Ли Вань в помощь Таньчунь,
пообещав освободить ее от этой обязанности, как только Фэнцзе
поправится.
Но улучшения не наступало. Надеясь на свое здоровье,
Фэнцзе лезла из кожи вон, чтобы во всем быть первой, особенно во время
праздников, и надорвалась. А тут еще выкидыш. Все это привело к полному
истощению сил. Вдобавок через месяц открылось кровотечение. И хотя
Фэнцзе не жаловалась, нельзя было не заметить, как она похудела, как
пожелтело лицо. Все ей сочувствовали, сокрушались, что она не бережет
здоровье, а госпожа Ван строго-настрого приказала ей лечиться и ни о чем
не думать.
Фэнцзе сама не на шутку встревожилась, однако виду не
подавала, бодрилась, по-прежнему шутила и смеялась как ни в чем не
бывало, но усиленно лечилась, в душе досадуя, что никак не может
поправиться.
Лишь в середине третьего месяца кровотечение прекратилось и дело пошло на поправку. Но об этом речь впереди.

Между
тем госпожа Ван, опасаясь, что Таньчунь и Ли Вань не справятся с
хозяйством – людей в саду жило сейчас довольно много,– решила призвать
на помощь Баочай.
–На наших старух полагаться нельзя,– сказала
она.– От работы отлынивают. То вином балуются, то в кости играют, то
спать завалятся – даже днем. Фэнцзе они боятся, а сейчас им все нипочем.
Одна надежда на тебя. Твои братья и сестры совсем еще юны, о них надо
заботиться, а у меня времени не хватает. Случится что-нибудь, приходи ко
мне, не жди, пока узнает старая госпожа. Строптивых одергивай; не будут
слушаться, говори мне, чтобы из-за пустяка не вышло скандала.
Баочай обещала все в точности выполнять.
Незаметно наступила весна. У Дайюй снова начался кашель. Заболела и Сянъюнь, и к ней каждый день приглашали врача.
Ли
Вань и Таньчунь, жившие по соседству, с утра до вечера были заняты по
хозяйству. Ходить к ним с докладом служанкам было неудобно, поэтому
условились каждое утро встречаться в малом расписном зале у южных ворот
сада и решать все дела. После этого уходили завтракать и возвращались к
себе лишь в полдень.
Малый расписной зал был отведен для евнухов
на время приезда государыни к родным. Теперь этот зал пустовал, и по
ночам здесь дежурили служанки.
Погода стояла теплая, так что Ли
Вань и Таньчунь без особых хлопот устроились в зале, пришлось, правда,
принести туда самые необходимые вещи.
Над входом висела доска с
надписью: «Проникайся гуманностью и осуществляй добродетель», в обиходе
же зал называли залом Совета по хозяйственным делам.
Служанки
радовались, что всем теперь в доме заправляет Ли Вань, ибо знали, что по
доброте душевной она, не в пример Фэнцзе, не станет строго взыскивать
за малейшее упущение.
А о Таньчунь и говорить нечего: совсем
девочка, она еще не выходила за двери женских покоев и нрава была
спокойного, мягкого. Словом, кончилось тем, что слуги совсем вышли из
повиновения.
Но через несколько дней обнаружилось, что Таньчунь только кажется доброй и мягкой, а на деле решительна и строга, как Фэнцзе.
В
последние дни во дворце было оживленно, то и дело приезжали с визитами
ваны и гуны, чиновники, дальние родственники и друзья семей Нинго и
Жунго, одни – по случаю повышения по службе, другие – попрощаться в
связи с уходом в отставку, третьи – сообщить о свадьбе или похоронах,
так что у госпожи Ван не было ни минутки свободной; этих она
поздравляла, тем выражала соболезнования. Да и с приемом гостей хватало
хлопот. В общем, на домашние дела совсем не оставалось времени.
И
пока Ли Вань с Таньчунь находились в малом расписном зале, заботы по
дому легли на Баочай. Закончив все дела, Баочай шла с докладом к госпоже
Ван и лишь после этого возвращалась к себе. Вечерами же, позанимавшись
немного вышиванием, Баочай садилась в паланкин и в сопровождении ночных
сторожей объезжала сад, чтобы все проверить.
Увидев, что Ли Вань, Таньчунь и Баочай еще строже и дотошнее Фэнцзе, прислуга начала роптать:
–Только
что, как говорится, избавились от дьявола, снующего по морю, как на
голову свалились три демона, рыщущих в горах! Ночью и то не найдешь
нескольких минут, чтобы выпить и поиграть в кости!
Однажды,
проводив госпожу Ван во дворец Цзяньсянского хоу на званый обед, Ли Вань
и Таньчунь вернулись в расписной зал и сели пить чай, когда вдруг вошла
жена У Синьдэна и доложила:
–Умер Чжао Гоцзи, брат наложницы Чжао. Мы сказали об этом старой госпоже и госпоже, а они велели передать вам, барышни!
Она умолкла и, опустив руки, стала в сторонке, ожидая указаний.
Надобно
вам сказать, что служанки, которые как раз в это время явились с
докладами, с любопытством смотрели на Ли Вань и Таньчунь, желая скорее
узнать, как решат это непростое дело молодые хозяйки. Если правильно –
все будут трепетать перед ними, но стоит допустить малейшую оплошность, и
все пропало: ни послушания, ни уважения ждать нечего – одни насмешки
над неопытностью. Конечно, за спиной.
Жена У Синьдэна была себе на
уме. Будь перед нею Фэнцзе, она, чтобы выслужиться, дала бы ей
множество советов, и та без труда приняла бы решение. Но робкой Ли Вань и
совсем юной Таньчунь женщина помогать не собиралась – хотела испытать
молодых хозяек.
Таньчунь стала советоваться с Ли Вань, как поступить.
Ли Вань подумала и нерешительно проговорила:
–Когда умерла мать Сижэнь, я слышала, ей дали сорок лянов серебра на похороны. Давай сделаем то же самое, и делу конец…
–Вы
правы, госпожа!– поддакнула жена У Синьдэна, взяла у Ли Вань
верительную бирку на право получения денег и направилась к выходу.
–Ну-ка
постой!– окликнула ее Таньчунь и, когда женщина вернулась, сказала: –
Прежде чем будешь получать деньги, я хочу тебя кое о чем спросить. Ты
хорошо знаешь, что в доме у нас живет несколько наложниц. Одни родились
здесь, других купили, по положению они не равны. Так вот скажи, сколько
полагается денег на похороны родственников тем и другим!
В первое мгновение жена У Синьдэна растерялась, но потом спокойно ответила:
–Чуть больше, чуть меньше – не все ли равно! Кто посмеет вас упрекнуть?
–Не
мели вздор!– оборвала ее Таньчунь.– Я дала бы даже сто лянов, мне не
жалко! Только надо все делать по правилам. Иначе вы сами станете над
нами смеяться, да и нам будет стыдно смотреть в глаза второй госпоже!
–Тогда, с вашего разрешения, я загляну в старые счета,– сказала жена У Синьдэна.
–А
так не помнишь?– усмехнулась Таньчунь.– Ведь только этим ты всю жизнь
и занимаешься! Или, может быть, ты решила посмеяться над нами? Неужели
ты всякий раз проверяешь старые счета, когда идешь на доклад ко второй
госпоже Фэнцзе? В таком случае Фэнцзе к тебе чересчур снисходительна.
Что же, принеси счета, только живо! Ведь за проволочку будут ругать нас,
а не вас! Обвинят в неопытности, нерасторопности!
Жена У Синьдэна, покраснев от стыда, быстро вышла. А служанки от изумления языки высунули.
Прислуга
между тем по очереди подходила с докладами, когда вернулась жена У
Синьдэна со счетом в руках. Оказалось, наложницам, взятым со стороны, на
похороны родственников выдают по сорок лянов, тем же, кто родился в
доме,– по двадцать четыре. В счете были также оговорены два случая,
когда наложницам, взятым со стороны, выдали одной – сто лянов, другой –
шестьдесят. Первой пришлось перевозить гроб с телом родителей в другую
провинцию, второй – покупать место для могилы.
Таньчунь показала счет Ли Вань.
–Тебе выдадут двадцать лянов серебра, а счет оставь нам,– сказала Таньчунь жене У Синьдэна,– мы на досуге еще поглядим!
Вскоре в комнату влетела наложница Чжао. Ли Вань и Таньчунь пригласили ее сесть.
–Барышня, в этом доме все меня обижают, так хоть вы заступитесь!– выпалила она и, закрыв лицо руками, разрыдалась.
–О чем это вы?– изумилась Таньчунь.– Кто вас обидел? Скажите, и я заступлюсь!
–Вы сами меня обидели, кому же мне теперь жаловаться?– вскричала наложница.
–Да разве посмею я вас обижать!– От изумления Таньчунь даже с места вскочила.
Ли Вань тоже встала и принялась ее успокаивать.
–Садитесь,
садитесь,– замахала руками наложница Чжао,– сейчас я вам все объясню.
Сколько лет я в этом доме варюсь, словно в кипящем масле! Здесь сына
родила, здесь состарилась, а сейчас оказалась хуже Сижэнь! Перед людьми
стыдно. Не только мне, но и вам!
–Я все поняла,– сказала Таньчунь,– но порядка нарушать не могу!
С этими словами она развернула счет и промолвила:
–Так
было заведено еще нашими предками, и этим правилам все должны
подчиняться. Разве я могу что-нибудь изменить? Сижэнь не исключение! Так
же будет обстоять дело с будущей наложницей Цзя Хуаня. Так что ни о
каком позоре здесь рассуждать не приходится. Сижэнь – рабыня госпожи, и
госпожа вольна оказывать ей любые милости! Я же обязана поступать
согласно правилам. Довольные этими правилами благодарят предков и
госпожу за милость. Недовольные – просто не ценят своего счастья! Пусть
болтают что хотят. Госпожа, если ей заблагорассудится, может пожаловать
целый дом, меня это никак не касается. Не даст ни медяка – я тоже ни при
чем. Вы лучше успокойтесь, пока госпожи нет дома, не надо шуметь!
Госпожа меня любит, но не раз пеняла на то, что вы по всякому поводу
затеваете скандалы. Будь я мужчиной, давно уехала бы отсюда и жила
самостоятельно, по собственным правилам… Ну, а девушке ничего не
остается, как повиноваться. Поэтому госпожа и поручила мне хозяйственные
дела. Я еще ничего не успела сделать, а вы сразу хотите меня заставить
нарушать правила. Поступи я подобным образом, госпожа перепоручит
хозяйство кому-нибудь другому. Вот тогда мне действительно будет
стыдно!.. Да и вам совестно!
Сказав это, Таньчунь заплакала. Наложница Чжао растерялась, а потом сказала:
–Раз
госпожа вас любит, вы тем более должны нам делать поблажки. Неужели
ради благосклонности госпожи вы готовы забыть о нас?
–Разве я о
вас не забочусь?– удивилась Таньчунь.– О каких поблажках вы говорите? С
подобными просьбами надо обращаться к своему господину. Господа ценят
полезных людей. А других впутывать нечего! Нехорошо это!
–Не
сердитесь, тетушка,– попыталась успокоить наложницу Ли Вань.– Не
обижайтесь на барышню! Она готова сделать вам любую поблажку, только не
надо об этом говорить вслух!
–Глупости,– прервала ее Таньчунь.–
Где это видано, чтобы барышни потворствовали рабыням? Да и с какой
стати! Вы сами должны знать их достоинства и недостатки! А я тут при
чем?
–Ничего мне от вас не надо!– рассердилась наложница Чжао.–
Вы временно ведаете в доме деньгами, вот я и пришла к вам! Сейчас вы –
хозяйка. Как скажете, так и будет! Умер ваш дядя, а вы боитесь дать на
похороны несколько лишних лянов серебра! Неужели госпожа вас за это
осудит? Госпожа добрая, это вы все жестокие да скупые! Жаль, что госпожа
расточает вам свои милости! Не волнуйтесь! Никто в ваших деньгах не
нуждается! Выйдете замуж, по-другому будете относиться к Чжао! У вас еще
крылья не выросли, а вы хотите взлететь на самую высокую ветку! Забыли,
что дерево с корней начинается!
Таньчунь побелела от гнева.
–О
каком дяде вы говорите?– крикнула она.– Мой дядя – инспектор девяти
провинций! Я знаю приличия и уважаю моего дядю, как и остальных
родственников. А другого дяди у меня нет. Кто такой Чжао Гоцзи? Почему
сын его вместе с Цзя Хуанем ходит в школу, а дядя за него не платит?
Справедливо ли это? Всем известно, что я родилась от наложницы! Вот вы и
ищете причины для скандала. Месяц-другой не можете спокойно прожить.
Боитесь, что не все об этом знают! Хотите взять верх надо мной! Хорошо,
что я знаю приличия, другая на моем месте давно поругалась бы с вами!
Ли Вань принялась утешать Таньчунь, а Чжао угомонилась и лишь потихоньку ворчала. Тут появилась служанка и доложила:
–Вторая госпожа Фэнцзе прислала барышню Пинъэр с поручением.
Наложница Чжао сразу прикусила язык, любезно заулыбалась, пригласила Пинъэр сесть и спросила:
–Как чувствует себя вторая госпожа? Я как раз собиралась ее навестить, но вот задержалась!..
Когда Ли Вань поинтересовалась, с каким делом пришла Пинъэр, та ответила:
–Вторая
госпожа Фэнцзе велела передать, что, согласно правилам, которых вы,
возможно, не знаете, на похороны брата тетушки Чжао следует выдать
двадцать лянов серебра. Если сочтете нужным, можете увеличить сумму.
–С
какой стати?– утирая слезы, сказала Таньчунь.– Кто у нас в доме
получает двадцать четыре ляна в месяц? Если так разбрасываться деньгами,
можно уподобиться воинам, которые перед наступлением отпускают коней и
бегут, бросив на произвол судьбы полководцев! Уж очень хитра твоя
хозяйка: хочет все сделать моими руками и прослыть доброй за счет
госпожи. Передай ей, что я выдам ровно столько, сколько положено – ни
больше ни меньше. А если уж ей хочется показать свою доброту, пусть
выздоравливает скорее и распоряжается, как ей угодно!
Пинъэр сразу догадалась, в чем дело, и, заметив, что Таньчунь вне себя от гнева, умолкла и отошла в сторонку.
В
это время из главного господского дома возвратилась Баочай. Не успела
она и слово сказать, как появилась служанка и доложила еще о каком-то
деле.
У Таньчунь лицо было мокро от слез, и девочки-служанки поспешили подать ей таз для умывания, полотенце и зеркало.
Таньчунь
сидела на низкой скамье, и девочка-служанка, подавая ей таз с водой,
опустилась на колени. Ее примеру последовали и остальные девочки, те,
что держали полотенце, зеркало, румяна, пудру и помаду.
Заметив,
что здесь нет Шишу, служанки Таньчунь, Пинъэр засучила Таньчунь рукава,
сняла с ее рук браслеты и прикрыла грудь большим полотенцем.
Не успела Таньчунь вымыть руки, как доложили:
–Барышня, пришли из школы, просят выдать плату за господ Цзя Хуаня и Цзя Ланя.
–Да
погоди ты!– прикрикнула на служанку Пинъэр.– Не видишь, барышня
умывается? Спросят, тогда и ответишь, а то суешься со своими делами!
Забыла, как являлась ко второй госпоже Фэнцзе? А барышня добрая, все вам
прощает. Вот пожалуюсь на вас второй госпоже, она вам спуску не даст!
Тогда не обижайтесь!
–Простите меня!– испуганно пробормотала служанка и скрылась за дверью.
–Жаль,
ты не пришла раньше,– пудрясь, сказала Таньчунь, обратившись к
Пинъэр.– Не видела самого забавного. Даже такая опытная служанка, как
жена У Синьдэна, тоже вздумала нас морочить. Хорошо я сообразила, как
поступить. Спрашиваю ее об одном деле, а она заявляет, что ответить не
может,– ей, видите ли, надо заглянуть в счета! Я поинтересовалась,
заглядывала ли она в счета и при твоей хозяйке, второй госпоже Фэнцзе.
–Да
если бы она так поступила при моей госпоже, та ноги ей перебила бы!–
ответила Пинъэр.– Вы, барышня, их не слушайте! Они считают, что старшая
госпожа Ли Вань не от мира сего и в житейских делах ничего не смыслит, а
вы – тем более, потому что молоды и неопытны. Вот и норовят с толку вас
сбить, запутать, да и от работы отлынивают.
Она обернулась к двери, за которой стояли служанки, и крикнула:
–Распустились! Погодите! Выздоровеет вторая госпожа Фэнцзе, она вам покажет!
Женщины робко возразили:
–Барышня,
ведь вы умны и знаете пословицу: «Кто провинился, тот и держит ответ».
Разве посмеем мы обманывать господ! А тем более новую хозяйку – молодую и
неопытную! Да провалиться нам на этом месте, если мы ее чем-нибудь
прогневали!
–Вот и хорошо, что вы все поняли,– усмехнулась Пинъэр и продолжала разговор с Таньчунь:
–Вы
же знаете, у второй госпожи столько дел, что за всем ей не усмотреть.
Возможно, и у нее бывают упущения. Недаром говорят: со стороны виднее.
Вы на себе это испытали и потому знаете, как говорится, где убавить, где
прибавить. Главное, вторая госпожа осталась довольна и не рассердилась
на вас.
–Как мила Пинъэр,– в один голос воскликнули Ли Вань и
Баочай.– Не удивительно, что Фэнцзе ее так любит! Раньше нам и в голову
не приходило, что где-то можно прибавить, а где-то убавить, но своими
словами ты нам напомнила, что надо обсудить еще два важных дела. Так что
большое тебе спасибо!
–Я было до того рассердилась, что хотела
сорвать злость на ее госпоже!– вскричала Таньчунь.– А она видишь какой
дала умный совет! Я даже растерялась!
Таньчунь позвала служанку, стоявшую у дверей, и спросила:
–На
что тратят ежегодную плату за обучение в школе Цзя Хуаня и Цзя Ланя?
Ведь за каждого из них вносят по восемь лянов серебра.
–На эти деньги покупают кисти, бумагу, тушь и прочие принадлежности,– ответила женщина.
–Но
ведь деньги на детей выдают взрослым,– сказала Таньчунь.– Наложница
Чжао получает два ляна за Цзя Хуаня, Сижэнь все сполна получает за
Баоюя. Деньги за Цзя Ланя получает его мать. С какой же стати еще за
обучение платить по восемь лянов! Некоторые дети только ради этих восьми
лянов и ходят в школу. Так никуда не годится! Скажи своей госпоже,
Пинъэр, что эти расходы пора упразднить…
–Давно пора, барышня,–
поддакнула Пинъэр.– Об этом моей госпоже еще в прошлом году толковали,
но за делами она, видно, забыла.
Женщина-служанка не осмелилась возражать, кивнула головой и ушла.
Вскоре
из сада Роскошных зрелищ принесли короб с едой. Шишу и Суюнь поставили
перед Ли Вань и Таньчунь небольшой столик, Пинъэр стала расставлять
кушанья.
–Зачем ты хлопочешь?– спросила Таньчунь.– Ты все нам сказала, что нужно, а теперь иди занимайся своими делами.
–Дел у меня сейчас нет,– возразила Пинъэр.– Госпожа, посылая меня к вам с поручением, велела к тому же помочь.
–А почему не принесли поесть барышне Баочай? Пусть пообедала бы с нами!– промолвила Таньчунь.
Девочки-служанки бросились на террасу и передали другим служанкам:
–Пусть принесут сюда обед барышне Баочай.
–Незачем
людей беспокоить!– крикнула Таньчунь.– У них есть дела поважнее. Вы
что, не соображаете, кого надо посылать за едой или чаем? Пинъэр делать
нечего, она пусть и сходит!
Пинъэр почтительно поддакнула и вышла. Однако служанки у дверей ей потихоньку шепнули:
–Зачем вам ходить? Мы уже послали туда!
Они смахнули платком пыль с крыльца и сказали:
–Присядьте погрейтесь на солнышке! Вы так долго стояли, что утомились, пожалуй.
Пинъэр
села на ступеньку, но тотчас же две другие женщины принесли из чайной
матрац, разостлали на крыльце и обратились к Пинъэр:
–Крыльцо холодное, барышня. На матраце удобней и чище. Пересядьте, пожалуйста!
–Спасибо вам,– улыбаясь, поблагодарила Пинъэр.
Служанка подала Пинъэр чашку свежезаваренного чая и тихо сказала:
–Это чай не обычный. Мы подаем его только барышням. Я принесла вам отведать.
Пинъэр взяла чай и, указывая пальцем на стоявших перед ней служанок, произнесла:
–Совсем
распустились. Таньчунь – молода, ей неловко вас приструнить. Так за это
ее уважать надо, а не обманывать, не относиться свысока. Делаете все не
так, а потом обвиняете ее в грубости. Ох и поплатитесь вы за это! Уж
если она разойдется, ни госпоже Ван, ни второй госпоже Фэнцзе не
справиться с ней! Поистине опрометчиво поступаете! Стараетесь яйцом
разбить камень!
–Мы тут ни при чем,– возразили женщины.– Это наложница Чжао! Пришла и подняла скандал.
–Ладно
вам, дорогие сестры,– промолвила Пинъэр.– Знаете пословицу? «Когда
стена дает трещину, ее рушат». Положение наложницы Чжао в доме сейчас не
очень-то завидное. Вот на нее все и сваливают! А для вас нет большей
радости, чем причинить кому-нибудь зло. За эти несколько лет я вас
хорошо изучила! Допусти вторая госпожа Фэнцзе хоть малейшую оплошность,
вы бы ей давно на голову сели. Да и сейчас ищете случая ей напакостить!
Вам только попади на язык! И в то же время вы боитесь ее, потому что она
жестока. Я и то боюсь. Тут как-то был у нас с ней разговор, и мы решили
не потакать больше слугам, иначе не будет конца ссорам и дрязгам.
Таньчунь хоть и молода, но даже вторая госпожа Фэнцзе из всех старших и
младших сестер своего мужа только с ней одной и считается. Как же вы
смеете не уважать барышню!
Вдруг появилась Цювэнь. Служанки справились о ее здоровье, предложили сесть и сказали:
–Отдохните немного, барышня, пока госпожи обедают. А как только уберут со столов, пойдете с докладом!
–Я не чета вам, чтобы ждать,– с улыбкой произнесла Цювэнь и направилась в зал. Однако Пинъэр попросила ее не ходить.
Цювэнь обернулась и, только сейчас заметив Пинъэр, спросила:
–Ты что, сюда в сторожа нанялась?
Она подошла к Пинъэр и села рядом.
–Зачем пришла?– осведомилась Пинъэр.
–Спросить, когда выдадут деньги за месяц на Баоюя и нас самих,– ответила Цювэнь.
–Неужели
это так важно?– покачала головой Пинъэр.– Послушай меня, скажи
Сижэнь, чтобы никого сюда больше сегодня не посылала. На все будет
отказ.
–А в чем дело?– удивилась Цювэнь.
Пинъэр и служанки, перебивая друг друга, стали рассказывать о том, что здесь недавно произошло.
–Они
ищут, к чему бы придраться,– говорили женщины,– чтобы кого-нибудь
наказать в назидание остальным. Зачем же лезть на рожон? Придерутся к
вам, да еще и накажут, а старая госпожа и госпожа Ван расстроятся. Если
же все обойдется, опять-таки станут говорить: к одним придираются,
другим потакают. Потакают тем, кому покровительствуют старая госпожа и
госпожа Ван, чтобы выслужиться за счет слабых и беззащитных. Подумать
только! Дважды барышня Таньчунь отказалась выполнить просьбу второй
госпожи Фэнцзе, и никто не посмел ей перечить!
Цювэнь высунула язык и воскликнула:
–Какое счастье, что барышня Пинъэр меня предостерегла, не то я, как говорится, угодила бы носом в золу![124] Пойду предупрежу остальных, пока не поздно!
Вскоре
после ее ухода принесли обед для Баочай. Пинъэр взяла у служанки короб с
блюдами и направилась в зал, чтобы прислуживать за столом.
Наложница
Чжао уже ушла. За столом друг против друга сидели Баочай, Таньчунь и Ли
Вань. Баочай – лицом к югу, Таньчунь – к западу, Ли Вань – к востоку.
Служанки,
за исключением самых близких и доверенных, не осмеливались входить в
зал, стояли на террасе, ожидая, когда их позовут, и рассуждали между
собой:
–Лучше не наживать себе неприятностей и делать все, что
прикажут, чтобы нас не считали бессовестными! Уж если тетушке У
досталось, то что говорить о нас?
Так, тихонько переговариваясь,
они ждали окончания обеда, чтобы доложить о своих делах. Из зала
доносилось лишь легкое покашливание, ни звона чашек, ни стука палочек
слышно не было.
Спустя немного девочка-служанка отодвинула дверную
занавеску, две другие служанки вынесли стол, а три служанки принесли из
чайной полоскательницы.
Затем в зал вошли служанки, которые
убрали тазы для мытья рук и унесли полоскательницы, после чего Шишу,
Суюнь и Пинъэр принесли три чашки чая.
Наконец на пороге появилась Шишу и приказала девочкам-служанкам:
–Ждите здесь, мы поедим, а потом сменим вас. Только не вздумайте садиться!
Лишь
теперь в зал вошли женщины и стали по очереди докладывать о делах –
обстоятельно, осторожно, не болтая лишнего, не то что прежде.
Гнев Таньчунь постепенно утих, и она обратилась к Пинъэр с такими словами:
–Я
давно хотела посоветоваться с твоей госпожой об одном важном деле, да
все забывала. Кстати, и барышня Баочай здесь. Пойди пообедай и сразу
возвращайся. Мы вчетвером все обсудим, а затем еще спросим у твоей
госпожи, как поступить.
Как только Пинъэр вернулась к себе, Фэнцзе ее спросила:
–Где ты так долго была?
И Пинъэр подробно рассказала о том, что произошло в малом расписном зале.
–Ну
и третья барышня!– вскричала Фэнцзе.– Значит, я не ошиблась в ней!
Жаль только, что несчастная судьба у нее и родилась она от наложницы, а
не от законной жены!
–Неважно,– с улыбкой возразила Пинъэр.– Кто осмелится ее презирать за это!
–Ничего
ты не смыслишь,– со вздохом промолвила Фэнцзе.– При том, что законные
и побочные дети между собой равны, у дочерей положение хуже, чем у
сыновей. Люди сейчас привередливы, и когда придет пора выдавать Таньчунь
замуж, женихи первым долгом поинтересуются, от кого она рождена. Многие
не очень-то жалуют побочных дочерей. Хотя по характеру побочная дочь
может оказаться во сто раз лучше законной. Все зависит от того, какой
жених – какой-нибудь несчастный, который станет докапываться, побочная
она или законная дочь, или же счастливчик, который возьмет ее в жены, не
интересуясь этим. Знаешь,– смеясь, продолжала Фэнцзе,– за последние
несколько лет я придумала множество способов сократить расходы нашей
семьи, и, вероятно, за это меня осуждают и ненавидят. Я, как говорится,
села верхом на тигра, а сойти не могу, потому что он сразу меня сожрет.
Расходов у нас много, доходов мало, а мы все придерживаемся правил,
давным-давно установленных предками, забывая, что источники доходов у
нас не те, что прежде. Если сократить расходы и ввести строгую экономию,
скажут, что мы скупы, станут насмехаться над нами. Прислуга будет
роптать, а старая госпожа и госпожа расстроятся. Все надо делать
исподволь, составить определенный план и осуществлять его, иначе через
несколько лет дом наш придет в полный упадок.
–Совершенно с вами
согласна,– поддакнула Пинъэр.– Ведь в семье есть четыре барышни и
несколько молодых господ. Одних надо выдать замуж, других женить… Да и
старая госпожа…
–На это, я подсчитала, денег хватит,– улыбнулась
Фэнцзе.– Свадьбу Баоюя и сестрицы Дайюй, например, старая госпожа
устроит на свои личные деньги, из общей казны расходовать не придется.
Свадьбу второй барышни Инчунь возьмет на себя старший господин Цзя Шэ.
Остаются третья барышня Таньчунь и четвертая барышня Сичунь. На свадьбу
каждой из них придется израсходовать тысяч семь-восемь лянов серебра. На
женитьбу Цзя Хуаня уйдет не больше трех тысяч, а окажется мало,
сэкономим на чем-нибудь. На старую госпожу денег уходит мало. Все
необходимое у нее есть. Самое большее, что на нее придется потратить,
учитывая возраст, это три – пять тысяч лянов. На это тоже хватит.
Единственное, чего я опасаюсь, это всяких крупных событий. Достаточно
одного-двух – и всему конец! Но не будем загадывать… Пообедай скорее и
сходи послушай, что тебе скажут. К счастью, появился толковый человек. А
я все печалилась, что ни у кого не найду поддержки! Есть, правда,
Баоюй, но пользы от него мало. Как и от госпожи Ли Вань, ведь она
богомолка. Не лучше и вторая барышня Инчунь. А четвертая барышня,
Сичунь, еще слишком мала, к тому же она из семьи Нинго. О Цзя Лане и Цзя
Хуане говорить не приходится: они, как озябшие котята, только и ждут,
когда их пустят погреться на кан. Даже зло берет, что такие ничтожества
на свет рождаются! Умного слова от них не услышишь! О сестрице Линь
Дайюй и сестре Баочай ничего плохого сказать нельзя, но они только
родственницы, и наши дела их не касаются. Линь Дайюй – как фонарик,
подует ветер – угаснет. А Баочай живет по правилу: «Лучше промолчать,
чем сказать. Спросят – покачаю головой, мол, знать не знаю, ведать не
ведаю». От нее ничего не добьешься. Зато барышня Таньчунь умница и
говорить мастерица. К тому же она из нашей семьи. И госпожа ее любит.
Вот только с виду она не очень-то привлекательна. Оно и не удивительно.
Эта старая карга наложница Чжао то и дело устраивает скандалы и портит
ей настроение. Характер же у Таньчунь замечательный, не хуже, чем у
Баоюя. Кого я терпеть не могу, так это Цзя Хуаня. Давно бы из дома
выгнала, будь на то моя воля… А Таньчунь я непременно поддержу, раз она
хочет сократить расходы! По крайней мере я не буду одинока в своем
намерении. Признаться, я молю Небо, чтобы мне ее дали в помощницы,–
тогда ни о чем не придется беспокоиться, да и госпожа от этого только
выиграет. Было бы жестоко с моей стороны пойти ей наперекор лишь из
собственной корысти. Только действовать нужно осторожно, с оглядкой, как
говорится, подготовить себе тылы. Иначе меня все возненавидят и я стану
посмешищем в глазах людей. А насмешки ранят больнее кинжала, и тогда,
будь у каждой из нас хоть по четыре глаза и по два сердца, стоит лишь
оступиться, и все погибло. И вот в этот опасный момент Таньчунь приняла
на себя все хозяйство, отвела, можно сказать, от нас удар. И вот еще
что. Ты хоть и умна, но, боюсь, не сможешь остаться до конца твердой.
Таньчунь же совсем молодая, а как прекрасно разбирается в делах, да и в
речах воздержанна. Она и грамотнее меня, и нрава более крутого.
Пословица гласит: «Хочешь выловить разбойников, поймай главаря».
Таньчунь пытается устанавливать свои порядки, и первым долгом,
разумеется, это отразится на мне. Станет придираться, не перечь ей –
напротив, хвали и выказывай всяческое уважение. Не бойся запятнать мое
доброе имя! Теперь главное – не спорить с Таньчунь.
–Вы что, меня дурой считаете?– перебила ее Пинъэр.– Ведь именно так я и действую! А вы вздумали меня поучать!
–Только
и слышно «вы», «я»,– с улыбкой промолвила Фэнцзе.– Ну чего так
разволновалась?! Просто я полагала, ты никого, кроме меня, признавать не
желаешь. Вот и решила тебя поучить. Если же ты сама до всего
докопалась, значит, умнее меня.
–Вам не нравится, что я говорю «вы»,– улыбнулась Пинъэр, подставляя щеку.– Бейте! Мне не привыкать!
–Ах
ты дрянь!– вскричала Фэнцзе.– Все считаешь, сколько я совершила
ошибок? Ведь знаешь, что я болею, а сердишь меня? Ну, ладно, я на тебя
не в обиде! Давай пообедаем вместе! Все равно здесь никого нет.
В это время вошла Фэнъэр, а с ней несколько девочек-служанок, которые внесли столик.
Фэнцзе
съела немного супа из ласточкиных гнезд и две чашечки маринованных
овощей. Затем Фэнъэр поставила на столик четыре блюда для Пинъэр и
положила ей рис в чашку.
После обеда Пинъэр подала Фэнцзе
полоскательницу, подождала, пока та прополощет рот, и, сделав кое-какие
указания Фэнъэр, отправилась к Таньчунь.
Во дворе стояла тишина – уже все разошлись.
Если хотите узнать, что случилось дальше, прочтите следующую главу.

Глава пятьдесят шестая

Сообразительная Таньчунь думает о том, как бы сократить расходы;

мудрая Баочай старается всем угодить


Итак, Пинъэр, пообедав вместе с Фэнцзе, подала ей полоскательницу и отправилась к Таньчунь. Во дворе у окна она увидела служанок, ожидавших приказаний.
Пинъэр прошла прямо в зал, где Ли Вань и барышни советовались, как лучше вести хозяйство; речь шла о саде, в котором Лай Да в нынешнем году устраивал угощение. Таньчунь, едва Пинъэр вошла, велела ей сесть и сказала:
– Дело, о котором я хотела посоветоваться, стоит не больше двух лянов, то есть столько, сколько мы расходуем на помаду и пудру. Но служанкам, кроме того, выдают на нас еще по два ляна, и получается то же самое, что и с восемью лянами, которые платят за обучение в школе. Суммы будто бы небольшие, но их выдают дважды, а это нарушает порядок. Как же твоя госпожа допускает такое?
– Что же, дело немаловажное, – ответила Пинъэр. – Приказчики получают деньги, закупают все необходимое барышням, а потом выдают нам. А чтобы мы каждый день давали деньги служанкам и посылали их за покупками, такого правила нет. Два ляна ежемесячно выдаются барышням вовсе не на покупки. Бывает же, что вдруг понадобятся деньги, а госпожи нет дома. И барышне приходится их у кого-нибудь выпрашивать. Кстати, всякие мелочи барышни покупают чаще всего на эти два ляна. Вот я и подумала, что приказчики половину денег, выдаваемых им на покупки, утаивают или же закупают никудышный товар.
– Ты тоже это заметила? – спросили с улыбкой Ли Вань и Таньчунь. – Приказчики вряд ли мошенничают, просто не закупают вовремя. А станешь их торопить, принесут такое, что не знаешь, куда девать. Вот и приходится тратить собственные деньги из тех двух лянов, что нам выдают. Другого выхода нет.
– Все эти приказчики – мошенники, – поддакнула Пинъэр. – А выговоришь им за плохой товар, так еще обижаются, уверяют, будто это из зависти хотят их лишить торговли. Поэтому служанка скорее предпочтет остаться виноватой перед барышнями, чем уличит в недобросовестности приказчика. А приказчики слова не скажут, когда барышни за покупками посылают не их.
– Вот это меня и беспокоит, – сказала Таньчунь. – Чем попусту тратить деньги, лучше вообще не давать их приказчикам. И еще одно дело. Когда мы ходили к Лай Да, то видели его сад. Разве можно сравнить его с нашим?
– Он в два раза меньше, – промолвила Пинъэр. – А значит, в нем меньше трав, цветов и деревьев.
– Совершенно верно, – согласилась Таньчунь. – Я говорила с одной служанкой из семьи Лай, и она мне сказала, что кроме цветов, съедобных ростков бамбука, фруктов и овощей, рыбы и раков из пруда, которые идут им на стол, их сад ежегодно дает почти двести лянов серебра чистого дохода. Тогда я и поняла, что каждый обломанный лист лотоса, каждая засохшая травинка и древесная ветка стоят денег, и немалых.
– Ты рассуждаешь как богатая и знатная бездельница! – усмехнулась Баочай. – Все вы хоть и барышни, а не знаете самых простых истин! Вы грамотны, читаете книги, так неужели вам не приходилось заглядывать в сочинение великого наставника Чжу Си «Не забывай о себе»?
– Я эту книгу читала, – улыбаясь, ответила Таньчунь, – там много пустословия и всяких небылиц, а это не располагает к усердию. Ничего жизненного нет в этом сочинении.
– По-твоему, выходит, философ Чжу Си пустослов? – спросила Баочай. – А я уверена в обратном. О чем бы он ни писал, все это жизнь! Второй день занимаешься хозяйственными делами, а жажда корысти лишила тебя здравого смысла. Потому сочинения Чжу Си и показались тебе пустыми и бессодержательными. Что же будет дальше? Когда ты собственными глазами увидишь, как наживаются люди, какие творят злоупотребления? Тогда, пожалуй, ты и самого Кун-цзы назовешь пустословом?
– Неужели ты, многоопытная и мудрая, не читала книгу Цзи-цзы? – в свою очередь насмешливо спросила Таньчунь. – Вот что он писал: «Стремящийся к карьере и выгоде, достигающий удачи и долголетия, – предает забвению заповеди Яо и Шуня и сходит с пути, начертанного Кун-цзы и Мэн-цзы».
– А ты прочти дальше, – с улыбкой промолвила Баочай.
– Зачем? Чтобы опровергнуть самое себя? Нет уж, я цитирую лишь то, что считаю истиной.
– В Поднебесной нет вещей бесполезных, потому они и стоят денег, – продолжала поучать Баочай. – Ты вот умная, а этого не знаешь. Так не годится!
– Да что же это вы! – вскричала Ли Вань. – Пригласили Пинъэр посоветоваться, а сами стараетесь перещеголять друг дружку в учености!
– Ученость – самое главное! – заметила Баочай. – Лишь простолюдины да базарные торговцы способны пренебречь ею!
После шуток и смеха девушки вновь заговорили о делах.
– Если наш сад вдвое больше сада Лай Да, значит, должен приносить вдвое больше прибыли, самое меньшее четыреста лянов, – решила Таньчунь. – Нам самим, разумеется, не пристало заниматься доходами от сада. Но поручить это кому-нибудь нужно, ведь безрассудно терять то, что даровано Небом. За это, пожалуй, могли бы взяться старые мамки, те, что живут в саду и знают толк в садоводстве и огородничестве. Арендной платы взимать с них, конечно, не следует – пусть часть дохода отдают нам, и все. Тогда год от года все пышнее будут разрастаться цветы и деревья, и если понадобится, мы легко приведем сад в порядок. Никто не посмеет портить плоды и растения, дарованные природой. Мамки получат определенный доход, будут вознаграждены за труды. Но и это не все! Мы избавимся от платы садовникам, уборщикам и мастерам, которые сооружают искусственные горки! А сэкономленными деньгами покроем другие расходы.
Баочай, которая в это время рассматривала каллиграфическую надпись на стене, обернулась и в знак одобрения кивнула головой.
– Прекрасно! – воскликнула она. – За три года, я думаю, мы таким образом поправим дела!
– Хорошая мысль! – произнесла в свою очередь и Ли Вань. – То-то госпожа обрадуется, если мы осуществим наш план. И дело даже не в экономии, а в том, что сад больше не будет без присмотра и люди, заинтересованные в доходах от продажи фруктов и овощей, станут работать на совесть!
– Только пусть об этом объявит сама барышня Таньчунь, – предложила Пинъэр. – Вторая госпожа, правда, тоже об этом думала, но сказать не решилась. Вы и так живете почти без развлечений, а тут еще кто-то будет присматривать за садом и мешать вам свободно гулять и делать то, что хочется.
Баочай подошла к Пинъэр, ткнула ее пальцем в щеку и, смеясь, сказала:
– Открой-ка рот, я погляжу, из чего у тебя сделаны зубы и язык! Сегодня ты с самого утра так и сыплешь заученными фразами: боишься похвалить третью барышню за то, что она придумала, и не хочешь признать, что у твоей госпожи Фэнцзе на это не хватило ума. На каждое слово у тебя готов ответ. Не успеет барышня Таньчунь что-нибудь предложить, как ты тут же заявляешь, что твоя госпожа давно об этом думала, но сделать ничего не могла, то одно ей мешало, то другое. Сад, видите ли, отдавать под присмотр не стоит, экономия незначительная, а неудобств много. Ведь тогда нельзя будет сорвать ни плода, ни цветка. Барышням, конечно, никто слова не скажет, зато служанок будут ругать. Эта Пинъэр так печется о барышнях и до того дальновидна, что своими речами могла бы озадачить саму вторую госпожу Фэнцзе, если бы даже та плохо к нам относилась.
– Я нынче с утра была в скверном настроении, а стоило появиться Пинъэр, еще больше рассердилась, потому что вспомнила, что ее госпожа прибегает к услугам всяких грубиянок, – с улыбкой сказала Таньчунь. – Кто мог подумать, что Пинъэр целых полдня простоит в сторонке, как мышонок, напуганный кошкой, а затем поведет подобные речи! И не скажет прямо, что ее госпожа ко мне благоволит, а все обиняками, мол, «не напрасно госпожа не оставляет своим вниманием барышню Таньчунь». Тут весь мой гнев пропал, мне даже стало стыдно и больно. Я ведь совсем еще девочка и сама нуждаюсь в присмотре, как же мне управлять другими?
Слезы хлынули из глаз Таньчунь, и растроганная Ли Вань подумала:
«Наложница Чжао вечно клевещет госпоже Ван на эту милую девушку, как же ей от обиды не плакать?»
– Мы нынче решили два важных дела, – принялась утешать ее Ли Вань, – и скоро сможем увеличить доходы. Госпожа Ван будет довольна, ты оправдала ее надежды. Так что выбрось из головы всякую чепуху!
– Я все поняла! – с улыбкой промолвила Пинъэр. – Кого назовешь, того и пошлем работать в саду.
– Все это так, – согласилась Таньчунь. – Только прежде следует посоветоваться с твоей госпожой. Достаточно того, что мы самовольно нашли способ сократить расходы. Но твоя госпожа – человек умный, мешать не станет, поэтому я и пошла на это. Будь она глупой и завистливой, дело другое. Тогда она наверняка решила бы, что я хочу перебежать ей дорогу и все заслуги приписать себе. И все же надо посоветоваться с ней, а уж потом действовать.
– В таком случае я с ней поговорю, – пообещала Пинъэр и ушла.
Прошло довольно много времени, прежде чем она вернулась и сказала:
– Я знала, что пойду не напрасно! Разве стала бы госпожа Фэнцзе возражать против такого стоящего дела?
Ли Вань и Таньчунь приказали подать им список женщин, живших в саду, тщательно обсудили и выбрали несколько человек. Ли Вань вызвала женщин к себе и рассказала, что будет входить в их обязанности. Женщины с радостью согласились.
– Я возьму, если можно, участок, засаженный бамбуком, – сказала одна из женщин. – И на будущий год уже будет два таких участка. Я буду поставлять вам к столу молодые побеги бамбука и платить определенную сумму денег.

– А посевы риса отдайте мне, – попросила другая, – тогда не надо будет получать из общих кладовых рис и другое зерно на корм птицам – хватит того, что дам я.
Не успела Таньчунь ответить, как служанка доложила:
– К барышне Сянъюнь пожаловал доктор.
Женщины поспешили встретить врача, чтобы проводить к больной.
– Куда же вы? – крикнула вслед им Пинъэр. – Чем больше народу, тем меньше порядка. Неужели не достаточно двух экономок?
– У ворот Золотой парчи, в юго-западном углу сада, доктора дожидаются тетушки У и Дань, – ответила служанка.
Когда женщины ушли, Таньчунь спросила, что думает о них Баочай.
– «Усердный вначале, в конце нерадив. Кто корысти не чужд, тот и велеречив».
Таньчунь кивнула в знак согласия и указала несколько имен в списке. Пинъэр тем временем принесла кисть и тушечницу.
– Мамка Чжу вполне подходит, – единодушно решили девушки, – да и старик ее всю жизнь присматривает за бамбуком. Мамка Тянь из семьи земледельцев, и хотя злаки и овощи возле деревушки Благоухающего риса посажены забавы ради и там нет настоящих полей и огородов, лучше все же их не оставлять без присмотра – вовремя посадить что нужно, вовремя убрать.
– Очень жаль, что на таких обширных пространствах, как двор Душистых трав и двор Наслаждения пурпуром, не растет ничего, что могло бы принести доход! – с грустной улыбкой заметила Таньчунь.
– Во дворе Душистых трав растет кое-что получше! – возразила Ли Вань. – Например, душистые травы для благовоний, которые в больших городах торговцы продают в храмы! От них можно получить доход больший, чем от всего остального. Подсчитайте, и сами убедитесь. А во дворе Наслаждения пурпуром дважды в году – весной и летом – цветет роза мэйгуй. Сколько у нее бутонов! Я уже не говорю о вьющихся розах, красных и белых, чайных, индийских, гарциниях!.. Их лепестки можно продать в чайные лавки либо аптекарям и выручить значительную сумму!
Таньчунь слушала и кивала головой, потом заметила:
– Жаль, что никто не разбирается в душистых травах и цветах.
– Мать Инъэр разбирается, – быстро подсказала Пинъэр, – ведь ее дочь прислуживает барышне Баочай и живет во дворе Душистых трав. Я помню, как она собирала травы, сушила на солнце и плела для меня красивые корзиночки, а также мастерила игрушки из тыквы-горлянки… Как же вы о ней забыли?
Баочай, покачав головой, усмехнулась:
– Я тебя похвалила, а ты яму мне роешь!
– Что это значит? – удивились девушки.
– Мать Инъэр я отдать не могу, – заявила Баочай. – У вас и без нее хватает людей, которые, кстати, ходят без дела и станут надо мной насмехаться, если мать Инъэр заберут у меня. Почему бы, например, им не приспособить к этому мамку Е, мать Бэймина, которая живет во дворе Наслаждения пурпуром? Она очень честная и дружна, кстати, с матерью моей Инъэр. Поэтому мать Инъэр, если понадобится, ей поможет и вы будете избавлены от лишних хлопот. Мало того. Мать Инъэр может взять на себя часть работы, если мамка Е не будет справляться и попросит об этом. Это уже их личное дело. Нас не касается. Пусть тогда болтают что угодно. Поступить так и справедливо, и для дела полезно.
– Прекрасная мысль! – вскричали Ли Вань и Пинъэр в один голос.
– Пожалуй, – сказала Таньчунь. – Боюсь только, как бы они не забыли о долге ради собственной выгоды.
– Об этом не беспокойтесь, – с улыбкой промолвила Пинъэр. – Недавно Инъэр признала мамку Е названой матерью и в честь этого устроила угощение. Так что обе семьи подружились крепко.
Слова Пинъэр немного успокоили Таньчунь.
Затем девушки, стараясь быть беспристрастными, снова просмотрели список прислуги и обвели кружочками имена тех, кого выбрали для того или иного дела.
Возвратились служанки, доложили, что доктор ушел, и подали девушкам рецепт. Те, внимательно его просмотрев, тотчас послали за лекарством, а сами объявили женщинам, кто за чем будет присматривать. Было точно указано, когда, что и в каких количествах следует поставлять в дом, остальное же разрешено было продавать, а в конце года производить расчеты.
– Вот еще что я хотела сказать, – произнесла напоследок Таньчунь. – Если наши служанки в конце года будут сдавать оброк в общую казну, служащие могут этим воспользоваться в своих целях, потому что будут недовольны тем, что их обошли. Вначале они промолчат, но, как только вы в конце года явитесь к ним с отчетами, к чему-нибудь да придерутся. К тому же, согласно заведенному порядку, из всего, что будет получено за год, хозяевам, как всегда, достанется полная доля, а работающим – половина. Поэтому лучше не связываться с ними и расчеты за год производить самим, а не через общую кассу.
– А по-моему, эти расчеты вообще не нужны, – возразила Баочай. – Там излишек, здесь нехватка, – словом, одни хлопоты. Лучше выделить каждому определенный участок, и все вместе пусть снабжают нас тем, что потребуется в установленном количестве: масло для волос, помада, пудра, благовония и румяна – для барышень и служанок; метлы, веники, решета, корзины, метелочки для обметания пыли, а также корм для крупной и мелкой птицы, для оленей и зайцев, обитающих в саду. Тогда на все это не надо будет получать деньги из общей казны. Вот и подсчитайте, какая получится экономия!
– Вроде мелочь, – поддакнула Пинъэр, – а если сосчитать за год, выйдет не меньше четырехсот лянов.
– Да, в самом деле! – с улыбкой заметила Баочай. – За год – четыреста, за два – восемьсот! Да за такие деньги можно купить несколько домов для сдачи в аренду или несколько му земли, а излишки отдать тем, кто работает в саду, – по крайней мере и они не будут внакладе! Целый год не так-то легко трудиться! Экономия – дело хорошее, но увлекаться нельзя. Стоит ли ради каких-нибудь двухсот – трехсот лянов ронять доброе имя семьи? И все же если из общей казны будут в год выдавать на четыреста – пятьсот лянов меньше, никто не обвинит господ в скаредности, а для нас это большая поддержка! Да и для мамок, которые не при деле, – тоже. Благодаря их стараниям сад расцветет, мы ни в чем не будем нуждаться и достоинство семьи сохраним. Если начать экономить на всем и сэкономленные деньги сдавать в казну, начнется ропот, пойдут сплетни. Престиж семьи пострадает. Поручить прибыльное дело только нескольким мамкам – значит вызвать недовольство подобной несправедливостью. Поэтому мамки, работающие в саду, должны не только поставлять нам то, что потребуется, а еще и делиться своими доходами с другими служанками. Ведь служанкам приходится все время присматривать за садом. То их посылают с поручениями, то с раннего утра до позднего вечера они дежурят у ворот, открывают и закрывают, сопровождают барышень при выездах, носят паланкины, катают барышень на лодках, санках и выполняют другую тяжелую работу. И еще – на первый взгляд мелочь, но она может сыграть огромную роль. Если мы будем думать лишь о себе, как бы самим жить получше, а им никакой доли от доходов не выделим, они не посмеют открыто роптать, однако в душе затаят недовольство, станут красть фрукты, рвать цветы, – в общем, превратятся в наших врагов, а на кого пожаловаться – неизвестно. Если же кое-что и на их долю перепадет, то там, где не сможем досмотреть мы, они сами досмотрят.
Услышав, что в конце года не придется отчитываться в конторе и перед Фэнцзе, а только отдавать несколько связок медных монет остальным служанкам, женщины радостно вскричали:
– Согласны! Это лучше, чем иметь дело с конторщиками, ведь все равно приходится платить!
А служанки, не получившие работы в саду, узнав, что им достанется часть доходов, дружно заявили:
– Мы не хотим зря получать деньги. Мы тоже будем работать. Помогать!
– Вот и хорошо, – улыбнулась Баочай. – Старайтесь, не отлынивайте от работы! Не пейте лишнего, не увлекайтесь игрой в кости! Не мне вам об этом напоминать! Госпожа Фэнцзе больна, барышни еще слишком молоды, и присматривать за домом тетушка велела мне. Я согласилась, не хотела ее огорчать. В доме дел много, здоровье у нашей госпожи слабое, ей одной не управиться, а мне делать нечего. Я всегда готова помочь даже соседу, ну а тетушке и говорить не приходится. Не все, конечно, будут мною довольны. Не ради славы же согласилась я помогать. И как я буду смотреть в глаза тетушке, если вы станете пьянствовать и играть в азартные игры. Смотрите не запятнайте свое доброе имя, чтобы потом не пришлось раскаиваться! За барышнями в саду, а теперь и за садом велено присматривать вам потому, что вы люди как будто надежные, давно служите и не станете нарушать приличия. А будете своевольничать и творить всякие безобразия, тетушка вам сделает выговор. Но это не самое страшное. Хуже, если об этом прознают главные управительницы и, не докладывая госпоже Ван, накажут вас сами. Тогда вам, почтенным пожилым женщинам, придется выслушивать поучения молодых. И хотя они – управительницы, для вас все равно позор! Потому я и предложила выделять вам часть доходов, чтобы вы старались, не ссорились друг с другом и заботились о саде. Послушаетесь моего совета, управительницы станут уважать вас, да и остальным служанкам будет от этого польза. Так что подумайте хорошенько над моими словами!
– Вы правы, барышня! – сказали женщины. – Не беспокойтесь! Пусть покарают нас Небо и Земля, если мы подведем вас!
В это время появилась жена Линь Чжисяо.
– Вчера из Цзяннани приехала семья Чжэнь, – сказала она. – Они побывали при дворе, принесли поздравления государю, а сейчас прислали сюда человека справиться о здоровье наших господ, госпожи и барышень.
С этими словами женщина вручила Таньчунь список подношений семьи Чжэнь. Вот что там значилось:
«Шелка лучшего, с узорами в виде драконов – двенадцать кусков.
Шелка высшего качества, разных цветов – двенадцать кусков.
Флера разных цветов – двенадцать кусков.
Лучшего дворцового атласа – двенадцать кусков.
Дворцового набивного шелка, сатина, флера и атласа разных цветов – двадцать четыре куска».
Просмотрев список, Ли Вань и Таньчунь приказали:
– Как следует наградить доставивших подношения.
Когда о подарках доложили матушке Цзя, она распорядилась принести их к ней. Ли Вань вызвала кладовщиков и приказала:
– Как только старая госпожа осмотрит подарки, сразу их уберете!
Матушка Цзя все внимательно осмотрела и заявила:
– В семье Чжэнь порядки особые. Слуг, которые принесли подношения, мы наградим, а следом явятся служанки справиться о нашем здоровье. Для них тоже нужно приготовить подарки.
И в самом деле. Только матушка Цзя это произнесла, как служанка доложила:
– Прибыли четыре женщины из семьи Чжэнь справиться о вашем здоровье, почтенная госпожа!
Матушка Цзя приказала их просить. Вошедшие служанки были немолоды, лет по сорок, и одеты почти так же богато, как их госпожи. Они передали поклон от своих господ, после чего матушка Цзя распорядилась принести четыре стульчика и усадить их. Женщины поблагодарили за приглашение, но сели лишь после того, как сели Баочай и все остальные.
– Давно ли вы прибыли в столицу? – осведомилась матушка Цзя.
– Вчера, – ответили женщины. – Госпожа взяла барышню и отправилась во дворец с поздравлениями, а нам велела заехать сюда, справиться о здоровье вашем и барышень.
– Давно вы у нас не были, – заметила матушка Цзя, – я уж и не чаяла свидеться с вами.
– Вы правы, почтенная госпожа, очень давно. А вот в нынешнем году мы удостоились высочайшего повеления прибыть в столицу.
– Приехали всей семьей? – поинтересовалась матушка Цзя.
– Нет, только госпожа с третьей барышней пожаловали, – отвечали женщины. – А старая госпожа с сыном и двумя младшими барышнями остались дома.
– Третья барышня просватана? – спросила матушка Цзя.
– Пока еще нет.
– Ваши старшая и вторая барышни очень дружны с нашими, – улыбнулась матушка Цзя.
– Это мы знаем, – промолвили женщины. – Наши барышни в письмах пишут, сколько вы уделяете им внимания.
– При чем тут внимание? – усмехнулась матушка Цзя. – Ведь мы давнишние друзья и вдобавок связаны родственными узами. Как же может быть иначе? Особенно хороша ваша вторая барышня! Держится просто, и мы очень друг другу близки!
– Это вы, почтенная госпожа, из скромности не хотите признаться в собственной доброте! – хором возразили женщины.
– Значит, ваш младший господин остался со старой госпожой? – спросила матушка Цзя.
Женщины ответили, что остался.
– А сколько ему лет? – продолжала расспрашивать матушка Цзя, – В школу он уже ходит?
– Младшему господину тринадцать минуло, – ответили женщины. – Он очень хорош собой, и старая госпожа души в нем не чает. Совсем избаловала. Учиться он не желает, часто убегает из школы. А отец с матерью смотрят на это сквозь пальцы.
– Точь-в-точь как у нас! – воскликнула матушка Цзя. – Как же зовут вашего младшего господина?
– Старая госпожа нарекла мальчика Баоюем, потому что у него белая, словно яшма, кожа, и дорожит им, будто сокровищем.
– Вот видишь, – сказала матушка Цзя, обращаясь к Ли Вань, – оказывается, есть на свете еще один Баоюй.
Ли Вань с поклоном ответила:
– С древности известны люди с одинаковыми именами, которые жили в разное время.
– Вполне возможно, – согласились женщины. – Когда мальчику давали молочное имя, стали припоминать, нет ли среди детей наших родичей кого-нибудь с таким же именем, но так и не вспомнили – ведь почти десять лет не приезжали в столицу.
– Моего внука тоже зовут Баоюй, – с улыбкой промолвила матушка Цзя и приказала служанкам: – Приведите сюда Баоюя, чтобы эти почтенные женщины на него посмотрели и сравнили с их Баоюем.
Служанки удалились и вскоре вернулись вместе с Баоюем.
Тут все четыре женщины из дома Чжэнь вскочили и взволнованно промолвили;
– Ну и перепугали вы нас, почтенная госпожа! Повстречай мы вашего внука где-нибудь в другом месте, подумали бы, что это наш младший господин приехал в столицу!
Они подошли к Баоюю, взяли его за руки и принялись расспрашивать о том о сем. Баоюй улыбнулся, справился об их здоровье.
– Ну что? Похож он на вашего Баоюя? – с улыбкой спросила матушка Цзя.
Тут в разговор вмешалась Ли Вань:
– Уважаемые тетушки только что сказали, что мальчики похожи друг на друга как две капли воды!
– Не может этого быть, – покачав головой, возразила матушка Цзя. – Просто вам показалось. Все дети, которые растут в одинаковых условиях, если у них не безобразные лица, в общем похожи друг на друга.
– Они и в самом деле очень похожи, – подтвердили женщины, – и, судя по вашим словам, почтенная госпожа, в равной степени избалованы. И все же ваш мальчик, пожалуй, лучше нашего.
– С чего вы взяли? – удивилась матушка Цзя.
– Он позволил нам взять его за руки и не ругался при этом, – ответили женщины. – А наш господин обозвал бы нас дурами. Наш никому не дает прикасаться ни к себе, ни к своим вещам. А прислуживают ему только молоденькие девушки.
Тут Ли Вань и барышни не сдержались и прыснули со смеху, а матушка Цзя с улыбкой сказала:
– При посторонних ваш Баоюй повел бы себя совсем иначе, если бы даже его взяли за руки старухи. И ваш мальчик, и наш, оба понимают, что надо соблюдать приличия, иначе их осудят, и делают все, чтобы добиться расположения и любви взрослых. Они видят, что взрослые соблюдают приличия, и стараются подражать им. А безобразничают, лишь когда взрослых поблизости нет. Чтобы не позорить родителей. Иначе убить бы их мало, несмотря на их красоту.
– Вы совершенно правы, почтенная госпожа, – поддакнули женщины. – Наш Баоюй, хотя распущен и избалован, при гостях ничего лишнего себе не позволит и соблюдает приличия еще усерднее взрослых. Поэтому он всеобщий любимчик, и все удивляются, почему его бьют и наказывают. Но что он дома творит, даже представить трудно. Никого не признает, все ему нипочем, а уж какие речи ведет, так не всякий взрослый до таких додумается! Вот почему отец с матерью им недовольны. Хотя капризы свойственны чадам богачей, а ходить в школу дети вообще не любят. Дело это поправимое. Но как быть с его странным характером, неизвестно!
– Госпожа вернулась! – доложили служанки, прервав разговор.
На пороге появилась госпожа Ван. Она справилась о здоровье матушки Цзя, а затем женщин из дома Чжэнь. Завязался непринужденный разговор. Наконец матушка Цзя сказала госпоже Ван:
– Можешь идти отдыхать!
Госпожа Ван налила матушке Цзя чаю и удалилась. Женщины из дома Чжэнь попрощались с матушкой Цзя и отправились к госпоже Ван. Но о том, какой они вели разговор, мы рассказывать не станем.
Матушка Цзя сразу после ухода служанок из дома Чжэнь всем рассказала, что есть, оказывается, на свете еще один Баоюй, похожий как две капли воды на ее внука и внешностью, и характером. Никто между тем не придал ее словам особого значения, ибо все думали: «Много в Поднебесной богатых и знатных семей, а еще больше детей с одинаковыми именами. Просто бабушка обожает своего внука и без конца о нем говорит!»
Что же касается Баоюя, то он считал себя единственным, как всякий избалованный юноша из знатной семьи, и был убежден, что всю эту историю женщины из дома Чжэнь рассказали лишь для того, чтобы угодить матушке Цзя. Но когда он навестил Сянъюнь, та заметила:
– Можешь теперь безобразничать сколько угодно! Раньше ты был один, а как известно, «из одной шелковинки не сплести нити, из одного дерева не получится лес». Теперь у тебя нашелся двойник, и если тебя поколотят за твои безобразия, сможешь убежать в Нанкин, к своему двойнику.
– Значит, ты поверила этой выдумке? – спросил юноша. – Думаешь, есть еще один Баоюй?
– Почему бы и нет? – промолвила Сянъюнь. – Неужели ты не знаешь, что в период Борющихся царств жил Линь Сянжу[125], а при Ханьской династии – Сыма Сянжу[126]?
– Одно дело люди с одинаковыми именами, другoe – с одинаковой внешностью, – с улыбкой заметил Баоюй.
– И такое бывает! – проговорила Сянъюнь. – Вспомни, жители области Куан приняли Кун-цзы за Ян Хо![127]
– Это я знаю, – промолвил Баоюй, – но ведь имена у них были разные! Линь Сянжу и Сыма Сянжу совсем не походили друг на друга внешностью. А про того мальчика говорят, что он точная моя копия. Неужели ты в это веришь?
Сянъюнь не знала, что ответить, и сказала с улыбкой:
– Не желаю я слушать твою болтовню. Есть у тебя двойник или нет – совершенно меня не касается.
Она легла, отвернулась к стене и уснула.
В душу Баоюя закралось сомнение. «Нельзя не верить, раз говорят, что у меня есть двойник, – думал он, – но и верить нельзя, раз я его не видел!»
Баоюю стало почему-то грустно, он вернулся к себе, лег и задремал. И приснилось ему, будто он попал в сад, точь-в-точь похожий на сад Роскошных зрелищ.
«Неужели есть еще такой сад, как у нас?» – удивился Баоюй.
В этот момент к нему подошли служанки. Баоюй еще больше удивился.
– Оказывается, есть не только Юаньян, Сижэнь и Пинъэр, но еще и вы?
Служанки улыбнулись и ничего не сказали. Потом вдруг воскликнули:
– Как попал сюда Баоюй?
Баоюй решил, что вопрос обращен к нему, и ответил:
– Я случайно сюда попал, даже не знаю, кому принадлежит этот сад… Возьмите меня с собой погулять, сестрицы!
– Да это же не наш Баоюй! – замахали руками девушки. – Но манеры у него хорошие, и говорит он умно!
– Сестрицы, значит, у вас есть еще Баоюй? – спросил юноша.
– Конечно! – отвечали служанки. – Так назвали нашего младшего господина по желанию старой госпожи, чтобы продлить ему жизнь. А ты, интересно, откуда взялся и почему носишь такое же имя? Берегись, самозванец, как бы тебе не попало за это!
В тот же момент одна из служанок воскликнула:
– Идемте скорее отсюда, а то Баоюй нас увидит!
– Да что с ним разговаривать, с этим вонючим, – вскричала другая служанка. – Мы так провоняли, что и благовония не помогут!
Служанки исчезли.
«Меня еще никто так не оскорблял, – рассердился Баоюй. – В чем же дело? Пожалуй, у меня и в самом деле есть двойник!»
Опечаленный Баоюй пошел прочь и вдруг очутился в каком-то дворе, точь-в-точь похожем на двор Наслаждения пурпуром.
«Неужели есть еще такой двор, как у нас?» – подумал он.
Баоюй поднялся на крыльцо, вошел в дом и вдруг увидел спящего на лежанке юношу, а рядом – служанок. Вдруг спящий вздохнул, и одна из служанок спросила:
– Баоюй, почему ты вздыхаешь? Тебе грустно, что твоя сестра опять заболела?
Баоюй и удивился, и испугался. Вдруг он услышал, как юноша произнес:
– Бабушка уверяет, будто в столице тоже живет Баоюй с таким же нравом, как у меня. Я не поверил, но только что мне приснилось, будто я очутился в столице, в большом саду, где служанки почему-то обозвали меня вонючим.
Тут Цзя Баоюй не выдержал и вскричал:
– Я искал Чжэнь Баоюя! Оказывается, это ты и есть?
Юноша быстро вскочил с лежанки, схватил Баоюя за руку и воскликнул:
– Значит, ты и есть тот самый Баоюй? Не во сне ли я тебя вижу?
– Как же во сне? – возразил Цзя Баоюй. – Все наяву!
В этот момент на пороге появился слуга и громко произнес:
– Баоюя зовет к себе отец!
Юноши всполошились. Один бросился к двери, другой крикнул:
– Баоюй, вернись!
Тут Сижэнь растолкала Баоюя и с улыбкой спросила:
– О каком Баоюе ты говоришь?
Баоюй, еще не совсем проснувшись, указал пальцем на дверь:
– Он только что вышел.
– Тебе показалось! – улыбнулась Сижэнь. – Протри глаза, и увидишь собственное отражение в зеркале!
И в самом деле. Баоюй поглядел и рассмеялся, увидев себя в зеркале, вделанном в стену напротив его постели.
Служанка подала ему полоскательницу и чашку с раствором соли, а Шэюэ, видя, что Баоюй не в себе, сказала:
– Недаром старая госпожа велела убирать зеркала из комнат молодых, а то душа покидает тело и, если долго смотреть в зеркало, снятся странные, тревожные сны. А мы, как назло, поставили кровать прямо напротив зеркала! Хорошо еще, что время от времени опускаем на него покрывало. А настанет лето, нас разморит жарой, и мы нет-нет да и забудем занавесить зеркало. Вот и сейчас забыли! Перед сном он баловался, смотрелся в зеркало, ему и приснилась всякая ерунда. Иначе разве стал бы он сам себя звать детским именем? Завтра же надо переставить кровать.
Не успела Шэюэ произнести эти слова, как явилась служанка и сказала, что госпожа Ван зовет сына.
Если хотите знать, что случилось дальше, прочтите следующую главу.

Глава пятьдесят седьмая

Хитрая служанка льстивыми речами испытывает Баоюя;
добрая тетушка ласковыми словами утешает Чернобровку

Итак, Баоюй поспешил к госпоже Ван. Она сказала, что собирается навестить госпожу Чжэнь, и решила взять его с собой. Обрадованный Баоюй прибежал домой, переоделся и вместе с матерью отправился в гости.
Дом семьи Чжэнь очень походил на дворцы Жунго и Нинго, только там было еще роскошней.
Тщательно обо всем расспросив госпожу Чжэнь, госпожа Ван узнала, что в семье Чжэнь тоже есть юноша по имени Баоюй. Госпожа Чжэнь пригласила гостей обедать, и возвратились они домой лишь к концу дня.
И все же Баоюю не верилось, что есть на свете юноша с таким же именем и внешностью, как у него.
Возвратившись домой, госпожа Ван распорядилась устроить угощение, позвать актеров и пригласила госпожу Чжэнь с дочерью. А еще через два дня госпожа Чжэнь, даже не успев нанести прощальный визит госпоже Ван, вместе с семьей отбыла к месту службы мужа. Но об этом пока речи не будет.

Однажды, когда Сянъюнь уже начала поправляться, Баоюй решил навестить Дайюй. Дело было в полдень, и Дайюй как раз прилегла отдохнуть. Баоюй не стал ее тревожить и, заметив на террасе Цзыцзюань с вышиванием в руках, подошел к ней и спросил:
– Как твоя барышня? Все так же кашляла ночью?
– Немного поменьше, – ответила Цзыцзюань.
– Амитаба! – произнес Баоюй. – Скорее бы поправлялась!
– Не знала я, что и вы теперь поминаете Будду! – воскликнула Цзыцзюань.
– Что ж, – улыбнулся Баоюй, – пословица гласит: «Когда болезнь обостряется, на помощь призывают любых докторов»!
Вдруг Баоюй заметил, что на Цзыцзюань только черная сатиновая кофта и синяя атласная безрукавка. Он погладил девушку по спине и произнес:
– Ты так легко одета, а сидишь на самом ветру. Еще не хватало, чтобы ты заболела!
– Говорите сколько угодно, только руки в ход не пускайте! – строго произнесла Цзыцзюань. – Увидит какой-нибудь дурак, сплетни пойдут. Вы ведете себя как ребенок. Разве можно? Барышня не велит нам ни шутить, ни смеяться с вами, но от вас разве спрячешься?
Она встала, взяла вышивание и ушла к себе в комнату.
Баоюя словно окатили ушатом холодной воды. Он стоял на террасе, тупо глядя на растущий во дворе бамбук.
Мамка Чжу в это время рыхлила землю, сажала бамбук и сметала опавшие прошлогодние листья. Погруженный в свои невеселые мысли, Баоюй не заметил ее, сел на камень, и из глаз его покатились слезы. Сидел он долго, за это время, пожалуй, можно было бы пообедать. И чего только не передумал! А тут как раз появилась Сюэянь, она принесла от госпожи Ван женьшень для Дайюй. Заметив, что кто-то сидит на камне, она повнимательней присмотрелась и узнала Баоюя.
«Зачем он сидит здесь в такой холод совершенно один? – удивилась девушка. – Говорят, что весной у людей слабовольных могут взыграть прежние чувства. А может быть, Баоюй не в себе, как уже было однажды?»
Она подошла к юноше, опустилась на корточки, заглянула в глаза и спросила:
– Что вы здесь делаете?
– Не приближайся ко мне! – воскликнул Баоюй. – Твоя барышня тебе не велит! Всем девушкам она запретила знаться со мной, чтобы избежать неприятностей. Увидит кто-нибудь, сплетни пойдут! Так что уходи лучше!
Сюэянь решила, что Дайюй его чем-то обидела, ничего не сказала и скрылась за дверью.
Дайюй спала, и Сюэянь отдала женьшень Цзыцзюань.
– Что делает госпожа Ван? – поинтересовалась Цзыцзюань.
– Отдыхает, поэтому я и задержалась, – ответила Сюэянь. – Ждала в прихожей, пока госпожа проснется, и от нечего делать болтала с сестрой Юйчуань. Вдруг появилась наложница Чжао и поманила меня рукой. Зачем, думаю, я ей понадобилась? А она, оказывается, собиралась в дом своего умершего брата посидеть у гроба и остаться на следующий день на похороны. Попросила у меня белый сатиновый халат для Цзисян, ее служанки, говорит, той надеть нечего. А я сразу смекнула, в чем дело. Одеться ей есть во что, только зачем портить свое, если можно взять чужое. Мелочь это, конечно, можно бы и дать халат, но с какой стати? Что хорошего мы видели от наложницы Чжао? Я ей и говорю: «Все мои платья, головные украшения и кольца взяла на хранение сестра Цзыцзюань, так барышня распорядилась. В общем, придется вам обратиться к барышне. А это не так просто! Сколько лишних хлопот! Вы задержитесь с выездом. Лучше попросите халат у кого-нибудь другого!»
– Ну и плутовка! – смеясь, воскликнула Цзыцзюань. – Своего ничего не дала, свалила все на нас с барышней и сухой из воды вышла! Она уезжает прямо сейчас? Или утром?
– Сейчас, а может быть, уже уехала! – ответила Сюэянь.
Цзыцзюань молча кивнула.
– Барышня как будто еще не проснулась, – произнесла между тем Сюэянь. – Кто же расстроил господина Баоюя? Иду, смотрю – он сидит и плачет.
– Где? – удивилась Цзыцзюань.
– Совсем рядом, у беседки Струящихся ароматов под персиковым деревом!..
Цзыцзюань отложила вышивание, встала и обратилась к Сюэянь:
– Посиди здесь, если барышня станет звать меня, скажи, я мигом вернусь.
Она выбежала из ворот павильона Реки Сяосян, нашла Баоюя и с улыбкой сказала:
– Я говорила все для вашей же пользы, а вы обиделись, плачете, да еще сели на самом ветру. Так и заболеть недолго!
– Кто обиделся? – вскричал Баоюй. – Ты все говорила разумно, но мне стало больно при мысли, что и другие будут меня избегать. Как и ты!
Цзыцзюань села рядом с Баоюем, а он продолжал:
– Ведь только что ты отсюда ушла рассерженная, а теперь снова явилась да еще села рядом. Не боишься?
– Я просто хотела узнать, – смеясь, ответила Цзыцзюань, – о чем шел у вас с барышней разговор несколько дней назад. Помните? Вы что-то говорили о ласточкиных гнездах, но пришла наложница Чжао, и вы замолчали.
– Ничего особенного, – ответил Баоюй. – Барышне нужны ласточкины гнезда, а просить все время у сестры Баочай неудобно, она наша гостья. К матушке обратиться я не решился. Намекнул бабушке, зная наперед, что она все перескажет Фэнцзе. Об этом у нас и шел разговор. Но теперь все в порядке. Сестрице Дайюй, я слышал, ежедневно дают по одному ляну ласточкиных гнезд.
– Спасибо вам за заботу о барышне, – ответила Цзыцзюань. – А мы думали, это вдруг старая госпожа о нас вспомнила и, что ни день, шлет ласточкины гнезда!
– Если сестрица привыкнет их есть, глядишь, года через два-три поправится, – с улыбкой промолвил Баоюй.
– Привыкнуть она привыкнет, – кивнула Цзыцзюань, – но что будет на следующий год, когда барышня вернется домой? Там ей не на что покупать такие деликатесы!
– Кто уедет? – встревоженно спросил Баоюй.
– Сестрица Дайюй. Она уедет в Сучжоу, – усмехнулась Цзыцзюань. – Вы разве не знаете?
– Не болтай глупостей, – недоверчиво сказал Баоюй. – Я знаю, конечно, что родом она из Сучжоу, но матери ее нет в живых, и дома некому о ней позаботиться. Как же она уедет? Все это выдумки!
– Напрасно вы так говорите! – холодно усмехнулась Цзыцзюань. – Думаете, только ваш род такой многочисленный, а у других не может быть родственников? Старая госпожа из жалости приютила барышню, но не навсегда же! В Сучжоу у барышни живет дядя. А барышне скоро замуж пора, и она должна возвратиться в семью Линь. Не век же ей у вас жить! Что и говорить, семья Линь бедна, бывает, что им и есть нечего, но люди они ученые и ни за что не согласятся, чтобы барышня навсегда осталась в вашем доме. Ведь все станут над ними смеяться. В общем, будущей весной, самое позднее – осенью барышню отправят в Сучжоу, а не отправят, за ней приедут люди из семьи Линь. Третьего дня барышня сама мне об этом сказала. Еще она просила вас вернуть все игрушки, которые подарила вам в детстве, а она вам ваши вернет.
Услышанное повергло Баоюя в смятение: будто гром грянул над его головой. Цзыцзюань любопытно было услышать, что Баоюй ответит, и она не уходила. Но Баоюй ни слова не произнес. Когда же Цзыцзюань сама захотела его о чем-то спросить, появилась Цинвэнь и воскликнула:
– Так вот, оказывается, вы где! Идемте скорее, бабушка зовет!
– Второй господин интересовался, как чувствует себя моя барышня, – произнесла с улыбкой Цзыцзюань. – Я стала рассказывать, а он не верит. Лучше уведи его отсюда!
С этими словами Цзыцзюань направилась к дому.
Цинвэнь взглянула на Баоюя и испугалась. Он покраснел, на лбу выступил пот, и вообще вид у него был как у безумного. Недолго думая Цинвэнь схватила его за руку и потащила во двор Наслаждения пурпуром. Увидев Баоюя, Сижэнь не знала, что и думать; то ли погода на него подействовала, то ли его продуло.
Жар – это бы еще полбеды! Но глаза у Баоюя остекленели, на губах выступила пена, и он ничего не соображал. Подали подушку – он послушно лег, подняли и посадили – сел, поднесли чашку чая, стал пить. Служанки переполошились, но ни одна не осмелилась доложить матушке Цзя, а послали за мамкой Ли.
Старуха тотчас явилась. Долго осматривала Баоюя, о чем-то спрашивала, ответа не получила, пощупала пульс, несколько раз надавила на верхнюю губу, так что на ней остались следы пальцев. Баоюй ничего не почувствовал.
– Плохо дело! – охнула мамка, обхватила руками голову и запричитала.
– Ну, говори же скорее, что с ним? – дернула ее за рукав Сижэнь. – Надо ли доложить бабушке и матушке? Перестань причитать!
– Надежды никакой! Напрасно я весь век старалась! – голосила мамка.
Мамка Ли была старой и опытной, поэтому все поверили ее словам и тоже запричитали.
Цинвэнь между тем рассказала Сижэнь о том, что видела и слышала. Сижэнь помчалась в павильон Реки Сяосян и появилась там, как раз когда Цзыцзюань подавала Дайюй лекарство. Сижэнь бросилась к служанке:
– Ты о чем говорила с Баоюем? Пойди посмотри на него, а потом отправишься к старой госпоже докладывать. Я не пойду, не хочу наживать неприятности!
И Сижэнь в изнеможении опустилась на стул.
– Что случилось? – встревожилась Дайюй, глядя на пылавшее гневом лицо Сижэнь со следами слез.
– Не знаю, что ему сказала «госпожа Цзыцзюань», – сквозь слезы промолвила Сижэнь, – но только глаза у Баоюя стали будто стеклянные, руки и ноги похолодели, язык отнялся! Мамка Ли щиплет его, а он как мертвый, не чувствует! Все няньки в один голос твердят, что надежды никакой, и голосят!
Дайюй подумала, что раз мамка Ли говорит, значит, так и есть, охнула, по телу пробежала судорога, начался приступ кашля, и ее вырвало. Лицо покраснело, волосы растрепались, глаза припухли, она задыхалась и не могла поднять голову. Цзыцзюань стала хлопать ее по спине. Но Дайюй, упав на подушки, оттолкнула ее и выкрикнула:
– Не трогай меня! Лучше принеси веревку и удуши!
– Ничего особенного я не сказала! – оправдывалась Цзыцзюань. – Пошутила, а он принял мои слова всерьез!
– Но он мог не понять твоей шутки! Об этом ты не подумала? – обрушилась на служанку Сижэнь.
– Пойди объясни, что ты пошутила, – приказала Дайюй, – может быть, ему станет легче?
Цзыцзюань соскочила с кровати и следом за Сижэнь побежала во двор Наслаждения пурпуром. Матушка Цзя и госпожа Ван уже были там.
– Что ты ему сказала, негодница?! Отвечай! – напустилась на девушку старая госпожа.
– Ничего, просто пошутила, – робко произнесла Цзыцзюань.
Баоюй, увидев Цзыцзюань, неожиданно охнул и разразился рыданиями. У всех отлегло от сердца.
Матушка Цзя схватила Цзыцзюань за руку – она думала, девушка обидела внука, – приказала ей встать на колени и просить у Баоюя прощения. Но тут, ко всеобщему удивлению, Баоюй вцепился в руку Цзыцзюань так, что не оторвать, и твердил:
– Возьмите меня с собой!
Никто не понял, что значат его слова. Лишь потом выяснилось, что Цзыцзюань сказала Баоюю, будто Дайюй собираются отправить в Сучжоу, из-за этого все и случилось.
– Я думала, что-то важное, а оказалось – просто шутка! – сквозь слезы промолвила матушка Цзя и обратилась к Цзыцзюань: – Ведь ты умная, смышленая девушка, знаешь, что у него есть странности, – зачем же вздумала его обманывать?
В разговор вмешалась тетушка Сюэ:
– Баоюй искренний и чистосердечный мальчик, вырос вместе с барышней Линь Дайюй, и дружат они не как брат с сестрой. Будь Баоюй не наивным мальчиком, а взрослым рассудительным человеком, он все равно расстроился бы от подобной новости. Успокойтесь, почтенная госпожа, опасности никакой нет, выпьет лекарство, и все пройдет.
В это время вошла служанка и доложила:
– Пришли жены Линь Чжисяо и Лай Да навестить второго господина Баоюя.
– Передайте им мою благодарность за заботу, – сказала матушка Цзя, – и позовите сюда!
Но Баоюй, услышав слово «Линь», начал метаться и кричать:
– Не надо, не надо! Они за ней приехали, гоните их прочь!
– Скажите, пусть уходят! – приказала служанке матушка Цзя и принялась утешать Баоюя: – Успокойся! За ней не приедут, в семье Линь никого не осталось в живых!
– Никто, кроме сестрицы Дайюй, не имеет права носить фамилию Линь, – кричал Баоюй, – я не разрешаю!
– Никто с фамилией Линь и не приходил! – ответила матушка Цзя. – С этой фамилией всех давно выгнали. – И затем велела служанкам: – Передайте жене Линь Чжисяо, чтобы впредь не появлялась в саду и чтобы никто не произносил слова «Линь»! Слышали?
Все лишь поддакивали, не осмеливаясь улыбнуться.
Между тем взгляд Баоюя упал на маленький заморский кораблик, стоявший на полке, и он снова закричал:
– Зачем здесь корабль? Это за ней? Он только что причалил к пристани!
Матушка Цзя приказала убрать кораблик, и Сижэнь поспешила исполнить приказание. Однако Баоюй потребовал кораблик, сунул его под одеяло и, по-прежнему крепко держа за руку Цзыцзюань, промолвил:
– Теперь она не уедет! – и рассмеялся.
В это время служанка доложила:
– Приехал доктор.
Матушка Цзя распорядилась немедленно его привести. Госпожа Ван, тетушка Сюэ и Баочай поспешили уйти во внутреннюю комнату, а матушка Цзя осталась.
Доктор Ван почтительно приблизился к старой госпоже, справился о здоровье, после чего принялся осматривать Баоюя. Цзыцзюань, стоявшая тут же, невольно опустила голову.
Доктор Ван пощупал пульс, покачал головой и сказал:
– У мальчика умопомрачение, вызванное резкой болью. Как говорили древние: «Бывает несколько случаев помешательства: на почве застоя крови и несварения желудка, вследствие усиленного выделения слизи в моменты гнева и раздражения и, наконец, в результате резкой внезапной боли». У вашего мальчика последний случай. Он легче других поддается лечению.
– Скажите прямо, болезнь опасна? – перебила доктора матушка Цзя. – Зачем пересказывать медицинские книги?
– Ничего опасного нет, – кланяясь, ответил доктор.
– В самом деле? – недоверчиво спросила матушка Цзя.
– Да, конечно, – подтвердил доктор. – Я готов нести ответственность за свои слова.
– В таком случае пройдите в прихожую и выпишите рецепт, – сказала матушка Цзя. – Если Баоюй быстро поправится, я отправлю его к вам на поклон с щедрым вознаграждением, а не поправится – велю разнести до основания лекарский приказ!
Доктор Ван непрерывно кланялся, улыбался и не переставал повторять:
– Что вы! Что вы! Помилуйте! Премного благодарен!
Предвкушая щедрое вознаграждение, доктор пропустил мимо ушей угрозу матушки Цзя разнести до основания лекарский приказ, приняв ее за шутку.
Глядя на него, матушка Цзя, а вслед за нею и остальные весело рассмеялись.
Выписанное доктором Ваном лекарство и в самом деле помогло. Баоюй немного успокоился, но ни в какую не соглашался отпустить Цзыцзюань, продолжая твердить:
– Они уедут в Сучжоу!..
Тогда матушка Цзя и госпожа Ван решили пока оставить девушку у Баоюя, а Хупо послали прислуживать Дайюй.

Между тем Дайюй то и дело посылала Сюэянь во двор Наслаждения пурпуром разузнавать, что там происходит.
К вечеру, видя, что Баоюю лучше, матушка Цзя с госпожой Ван ушли, однако ночью несколько раз присылали служанок справляться о его самочувствии.
В эти дни за Баоюем присматривали мамка Ли, няня Сун и еще несколько пожилых женщин, а Цзыцзюань, Сижэнь и Цинвэнь ни днем ни ночью не отходили от его постели. Забывшись коротким сном, Баоюй просыпался в испуге и плакал. То ему казалось, что Дайюй уже увезли, то, что за ней приехали из Сучжоу.
Наконец матушка Цзя распорядилась дать Баоюю пилюли, спасающие душу от наваждения и просветляющие разум, а на следующий день – снова лекарство, выписанное доктором Ваном. С этого времени Баоюй пошел на поправку, к нему полностью вернулось сознание, но он продолжал притворяться больным, опасаясь, как бы Цзыцзюань от него не ушла.
Что же до Цзыцзюань, то она горько раскаивалась в том, что так зло подшутила над Баоюем, и не щадя сил ухаживала за ним, стараясь искупить свою вину.
Сижэнь не упускала случая ее упрекнуть:
– Из-за тебя Баоюй заболел, ты и лечи его. Нет у него ума, у нашего господина. Как говорится, шум ветра принял за проливной дождь.

Расскажем теперь о Сянъюнь. Она выздоровела и каждый день навещала Баоюя. Глядя, как девушка изображает все его безумства во время болезни, Баоюй хохотал до упаду, повалившись на подушку. Ему не верилось, что все это с ним и в самом деле происходило. Ведь первые дни он был без сознания и ничего не помнил.
Однажды, оставшись наедине с Цзыцзюань, Баоюй тронул девушку за руку и спросил:
– Зачем ты меня так напугала?
– Я пошутила, а вы все всерьез приняли, – ответила Цзыцзюань.
– Но ты говорила так убедительно, с такой искренностью, что невозможно было не поверить! – возразил Баоюй.
– Все это я выдумала! – улыбнулась Цзыцзюань. – Из семьи Линь никого не осталось в живых, у барышни есть только дальние родственники, и живут они не в Сучжоу, а в других местах. Да разве отпустит барышню старая госпожа, если бы за ней и приехали?
– Может, бабушка и отпустит, а я ни за что! – решительно заявил Баоюй.
– Неужели? – улыбнулась Цзыцзюань. – По-моему, это вы просто так говорите. Ведь вам невесту уже подыскали. Года через два-три придется жениться.
– Какую невесту? – удивленно вскричал Баоюй. – Кто сватал?
– Я сама слышала, как в Новый год старая госпожа говорила, что хочет просватать за вас барышню Баоцинь, – ответила Цзыцзюань. – Теперь понятно, почему она ее так любит!
– Опять шутишь! – рассмеялся Баоюй. – Говорят, я глуп, но ты еще глупее! Ведь Баоцинь давно помолвлена с господином Мэем, сыном члена императорской академии Ханьлинь. Будь она просватана за меня, разве посмел бы я вести себя подобным образом? Помнишь, как я давал клятву и хотел разбить яшму? Разве не ты пыталась мне помешать?! Только я стал поправляться, а ты опять меня дразнишь! – Баоюй стиснул зубы, помолчал и добавил: – Как хотелось бы мне умереть, чтобы вынули мое сердце и посмотрели, что в нем творится, чтобы сожгли мое тело, а пепел развеяло ветром! Это поистине было бы счастьем!
Из глаз Баоюя покатились слезы. Цзыцзюань принялась их вытирать и зажала ему рукой рот.
– Не волнуйтесь, – с улыбкой произнесла она. – Я так сказала нарочно, чтобы вас испытать, я о себе беспокоюсь.
– О себе? – изумился Баоюй.
– Ведь я не из семьи Линь, – пояснила Цзыцзюань. – Я такая же служанка, как Юаньян или Сижэнь. Меня отдали в услужение барышне Линь, а она полюбила меня больше своих служанок, тех, что приехали с ней из Сучжоу, мы ни на минуту не расстаемся. И если бы барышне пришлось уехать, я последовала бы за ней, чтобы не оказаться неблагодарной. А разве легко было бы мне оставить моих родных? Ведь они здесь живут. Вот я и решила вас испытать, узнать, как вы относитесь к барышне. Мне и в голову не могло прийти, что вы из-за этого заболеете.
– Так вот оно что! – обрадованно вскричал Баоюй. – Значит, и ты беспокоилась? Глупенькая! Поверь мне! Пока живы, мы всегда будем вместе, а после смерти обратимся в пепел и вновь соединимся. Согласна?
Цзыцзюань задумалась, но в этот момент вошла служанка и доложила:
– Господа Цзя Хуань и Цзя Лань пришли справиться о здоровье господина Баоюя.
– Пойди извинись перед ними за беспокойство и скажи, что я сплю, – велел Баоюй.
Служанка кивнула и вышла. Цзыцзюань промолвила:
– Отпустили бы меня хоть взглянуть на барышню, ведь вы уже выздоровели!
– И то правда, – согласился Баоюй. – Я еще вчера вечером хотел тебя отпустить, но потом забыл. Можешь идти.
Цзыцзюань принялась собирать свою постель и туалетные принадлежности.
– Я видел, у тебя есть маленькие зеркальца, – заметил наблюдавший за нею Баоюй, – может, оставишь мне одно, то, что украшено цветами водяного ореха? Я спрячу его под подушку и перед сном буду глядеться. А потом, когда начну ходить, буду везде носить его с собой – оно маленькое.
Цзыцзюань с готовностью отдала зеркальце Баоюю, после чего велела отнести свои вещи и, попрощавшись со всеми служанками, возвратилась в павильон Реки Сяосян.
Пока Баоюй болел, Дайюй часто плакала, и здоровье ее ухудшилось. Едва Цзыцзюань вернулась, Дайюй ее обо всем подробно расспросила и, узнав, что Баоюй поправился, тотчас отпустила Хупо к матушке Цзя.
Вечером, раздеваясь перед сном, Цзыцзюань как бы между прочим сказала Дайюй:
– Баоюй такой искренний! Он не умеет скрывать свои чувства. Стоило мне сказать, что мы уедем, как он заболел от расстройства.
Дайюй ничего не ответила.
Помолчав, Цзыцзюань, будто разговаривая сама с собой, продолжала:
– Лучше нам никуда не трогаться! Разве плохо к нам здесь относятся? И любят, и уважают. А главное, вы выросли вместе и хорошо узнали друг друга.
– Что ты бормочешь? – рассердилась Дайюй. – Разве ты не устала и тебе не хочется спать?
– Я говорю, а не бормочу, – с улыбкой возразила Цзыцзюань. – Кто, кроме меня, о вас позаботится? Кто вас будет любить? Ведь вы – сирота! Хорошо бы старая госпожа, пока жива, просватала вас. Не зря гласит пословица: «Все мы под Небом ходим». А случись со старой госпожой несчастье? Кто тогда станет думать о вашей свадьбе? Так и не сбудется ваше желание. Знатных молодых людей много, но найдется ли хоть один, который не обзавелся бы несколькими наложницами. Сегодня, как говорится, он смотрит на восток, а завтра на запад. Возьми он в жены хоть бессмертную деву, она надоест ему, не пройдет и нескольких ночей. Бросит он ее, а себе найдет новую. Хорошо, если родители у жены влиятельные, есть кому заступиться. А у вас, барышня, вся надежда на бабушку. Не станет ее, ничего хорошего вам ждать не придется – лишь обиды да оскорбления. Поэтому вам надо действовать решительно. С вашим умом, барышня, нетрудно понять, что проще раздобыть десять тысяч лянов серебра, чем найти одного верного друга!
– Да эта девчонка просто рехнулась! – воскликнула Дайюй. – Всего на несколько дней ее отпустила, и что с ней стало?.. Завтра же попрошу старую госпожу избавить меня от твоих услуг. Не нужна ты мне больше.
– Я все сказала вам от чистого сердца и вовсе не толкала на дурные поступки, – обиделась Цзыцзюань. – Зачем же докладывать старой госпоже? Неужели вам доставит удовольствие, если она меня отругает?
Цзыцзюань отвернулась и вскоре уснула.
Хотя Дайюй выслушала Цзыцзюань с притворным равнодушием, слова девушки ее глубоко тронули. Почти всю ночь Дайюй проплакала и лишь перед самым рассветом задремала. Спала она недолго и, проснувшись, с большим трудом заставила себя съесть чашку супа из ласточкиных гнезд. Не успела позавтракать, как пришла матушка Цзя и надавала девочке кучу наставлений.
Надобно сказать, что близился день рождения тетушки Сюэ и все в доме, начиная с матушки Цзя, приносили ей свои поздравления. Дайюй, как ни трудно ей это было, закончила две вышивки и тоже отослала в подарок.
Тетушка Сюэ устроила угощение, пригласила матушку Цзя, госпожу Ван и других родственников. Только Баоюй и Дайюй из-за нездоровья не смогли пойти.
Вечером матушка Цзя, возвращаясь от тетушки Сюэ, где, кроме угощения, еще был дан и спектакль, навестила Баоюя и Дайюй.
На следующий день тетушка Сюэ велела Сюэ Кэ устроить угощение для приказчиков. В общем, все последние дни прошли в хлопотах.
За это время тетушка Сюэ успела присмотреться к Син Сюянь. Девушка ей очень нравилась. Умная, рассудительная, она происходила из семьи, в которой женщины, как говорится, носили «терновые шпильки и холщовые юбки», и не была избалована. Не удивительно, что тетушка Сюэ решила просватать ее за Сюэ Паня. А потом спохватилась – этот легкомысленный мот мог испортить девушке жизнь. Другое дело Сюэ Кэ, двоюродный брат Сюэ Паня. Он вполне подходил Син Сюянь, будто был предназначен ей самой судьбой, и тетушка решила посоветоваться об этом деле с Фэнцзе. Фэнцзе ответила:
– Мне надо подумать. Вы же знаете, тетушка, нрав нашей бабушки. Все от нее зависит.
И вот, когда матушка Цзя пришла навестить Фэнцзе, та, воспользовавшись случаем, ей сказала:
– У тетушки Сюэ есть важное дело, но обратиться прямо к вам она постеснялась…
– Что же это за дело? – полюбопытствовала матушка Цзя.
Фэнцзе передала ей свой разговор с тетушкой Сюэ.
– Почему же она постеснялась обратиться ко мне? – недоумевала матушка Цзя. – Ведь это замечательно! Погоди! Я поговорю со своей невесткой Син, уверена, она возражать не станет!
Вернувшись к себе, матушка Цзя позвала госпожу Син и объявила, что хочет быть свахой.
Госпожа Син поразмыслила, прикинула, что семья Сюэ состоятельная, жених человек достойный, к тому же сватает сама матушка Цзя, а потому охотно согласилась.
Как обрадовалась матушка Цзя, и сказать трудно. Она пригласила к себе тетушку Сюэ, принялась на все лады ее хвалить, а тетушка Сюэ в свою очередь стала превозносить матушку Цзя. Госпожа Син велела передать эту новость Син Чжуну и его жене. Они же, находясь в зависимости от госпожи Син, перечить не осмелились и в один голос воскликнули:
– Лучшего и желать не приходится!
– Вот и хорошо! – проговорила матушка Цзя. – Я всегда любила улаживать чужие дела! Какова будет плата за сватовство?
– Мы вас не обидим, – с улыбкой отвечала тетушка Сюэ, – но вас ведь не удивишь, хоть десять тысяч лянов серебра дай! Не забудьте только, почтенная госпожа, раз уж вы взяли на себя роль свахи, подыскать распорядителя свадьбы.
– За этим дело не станет, несколько калек в доме всегда найдется! – промолвила матушка Цзя и велела позвать госпожу Ю с невесткой.
Когда женщины пришли и матушка Цзя им все рассказала, они поздравили всех с радостным событием.
Между тем матушка Цзя наказывала госпоже Ю:
– Порядки в нашей семье ты знаешь, никого из родственников мы никогда не унижали. Сейчас свадебными делами вместо меня займешься ты. Сверх меры не экономь, но и не будь чересчур расточительной! Устрой все как надо и доложи мне!
Госпожа Ю почтительно кивнула. Радуясь предстоящей свадьбе, тетушка Сюэ, как только вернулась домой, сразу же велела написать приглашения и отправила их во дворец Нинго.
Госпожа Ю хорошо знала, какой у госпожи Син нрав, и ей не хотелось распоряжаться свадьбой, но ведь не могла она не выполнить волю матушки Цзя. И пришлось госпоже Ю всячески угождать госпоже Син. Зато тетушка Сюэ была покладистой и никаких хлопот не доставляла. Так что рассказывать об этом мы не будем.

Весть о том, что Син Сюянь просватана, сразу облетела дом тетушки Сюэ.
Госпожа Син хотела не мешкая отправить Син Сюянь домой, но матушка Цзя этому воспротивилась.
– Не волнуйся, – сказала она, – все будет как надо. С женихом они раньше времени не встретятся, в доме никого нет, кроме тетушки Сюэ и ее будущих золовок. А с золовками, я думаю, Син Сюянь быстро подружится.
Госпожа Син успокоилась, и Син Сюянь осталась в саду Роскошных зрелищ.
Надобно вам сказать, что Сюэ Кэ и Син Сюянь встретились как-то в дороге и понравились друг другу с первого взгляда.
После сватовства Син Сюянь уже не чувствовала себя так свободно, как раньше: стеснялась болтать с Баочай и ее двоюродной сестрой и побаивалась Сянъюнь, любительницы подшутить. Сюянь была девушкой начитанной, с хорошими манерами и ничуть не походила на тех легкомысленных девиц, которые лишь из жеманства прикидываются застенчивыми.
Баочай вначале относилась к Сюянь с некоторым пренебрежением. Она происходила из бедной семьи, родители ее никаких чинов не имели да к тому же пристрастились к вину. Госпожа Син только притворялась, что любит девушку, а сама никаких чувств к ней не питала. Так, по крайней мере, казалось Баочай. Сама же Сюянь, как вскоре выяснилось, была скромной и деликатной. Инчунь, с которой они вместе жили, совершенно о ней не заботилась, но Сюянь никогда не жаловалась. Баочай ничем не могла ей помочь, боялась, что узнает госпожа Син и начнутся толки и пересуды. И вот, совершенно неожиданно, Сюянь просватали. Надо вам сказать, что Сюянь с первого же дня своего приезда в дом Цзя прониклась симпатией к Баочай, которая звала ее сестрицей. Они и теперь изредка встречались.
Однажды Баочай и Сюянь, не сговариваясь, пошли навестить Дайюй и встретились по дороге. Баочай отвела девушку в сторонку, так, чтобы их никто не увидел, и с улыбкой промолвила:
– Так холодно, а ты налегке!
Син Сюянь ничего не ответила, лишь опустила голову.
– Может быть, ты за этот месяц не получила денег? Фэнцзе их никогда не выдает вовремя, стала совсем бесчувственной.
– Она все выдала в срок, – ответила Сюянь. – Я получила два ляна серебра, но один тетушка велела отослать родителям, а если мне не хватит, взять у Инчунь. Но судите сами, Инчунь слишком скромна и не видит, что творится вокруг. Она, конечно, мне не откажет, но как будут злословить служанки?! Я никогда не обременяю их никакими просьбами. Мало того. Приходится им давать деньги на вино и лакомства. Разве обойдешься тут двумя лянами? Один сейчас отослала домой, а третьего дня заложила свое платье за несколько связок монет. Так и перебиваюсь.
Баочай вздохнула:
– Как нарочно, вся семья Мэй уехала к месту новой службы, и вернутся они лишь через год. Иначе сестрица Баоцинь переехала бы к ним, и тогда можно было бы заняться твоей свадьбой. Выйдешь замуж, все будет хорошо. Но пока не выдана замуж младшая сестра, брат Сюэ Кэ не может жениться. А ждать целых два года просто невозможно, ты не выдержишь и заболеешь. Погоди, попробую поговорить со своей матушкой.
Заметив на Сюянь пояс с яшмовыми подвесками, Баочай спросила:
– Откуда он у тебя?
– Третья сестра Таньчунь подарила, – ответила Сюянь.
– Она, видимо, заметила, что у тебя нет никаких украшений, и, чтобы над тобой не стали смеяться, подарила тебе этот пояс. Я всегда знала, что третья сестра умна и заботлива.
– Куда ты шла, сестра? – спросила Сюянь.
– В павильон Реки Сяосян, – ответила Баочай. – А ты возвращайся к себе и вели служанке принести закладную на твое платье. Я его выкуплю, чтобы никто не знал, и вечером незаметно пришлю тебе. Иначе простудишься… Где заложено твое платье?
– В какой-то закладной лавке Хэн Шэ, что на западной улице Гулоу, – ответила Сюянь.
– Так ведь это у нас! – с улыбкой произнесла Баочай. – Узнают приказчики, скажут, что сама ты еще не переехала в нашу семью, а платье уже у нас!
Выходит, лавка, куда Сюянь заложила платье, принадлежит семье Сюэ! Девушка ничего не ответила, покраснела и ушла.
В павильоне Реки Сяосян Баочай застала свою мать, она о чем-то оживленно беседовала с Дайюй.
– Мама, давно вы пришли? – улыбаясь, спросила Баочай. – Никак не ожидала встретить вас здесь.
– Последние дни я была занята и не могла навестить Дайюй и Баоюя, – ответила тетушка Сюэ. – Сегодня побывала у обоих. Оказывается, они уже поправились.
Дайюй предложила Баочай сесть и сказала:
– Поистине неисповедимы пути Неба! Как случилось, что семьи тетушки и старшего дяди породнились?
– Дитя мое, разве вы, девочки, что-нибудь понимаете в подобных делах! – ласково сказала тетушка Сюэ. – Ведь еще древние говорили: «Пусть разделяют тысячи ли, нить судьбы все равно свяжет». И хранится она, эта нить, у Лунного старца[128]. Суждено двоим соединиться, пусть даже их разделяет море, Лунный старец тайком свяжет им ноги, и эти двое станут супругами. Человек бессилен перед судьбой. Бывает, что юноша и девушка живут рядом, родители хотят их поженить, но, если Лунный старец не свяжет их красной нитью, свадьбе не бывать. Так и с вами, милые мои девочки. Кто может сказать, близко ваша свадьба или же за семью морями?!
– Вечно вы, мама, так! – воскликнула Баочай, прильнув к матери. – О чем бы ни заговорили, упоминаете нас и кстати, и некстати.
– Вы только посмотрите на нее! – засмеялась Дайюй. – Изображает из себя даосскую праведницу, а при матери сразу начинает капризничать, словно маленькая.
Тетушка погладила Баочай по голове и со вздохом сказала:
– Баочай ведет себя со мной как Фэнцзе с матушкой Цзя. Чуть что – бежит ко мне советоваться, не прочь поразвлечь меня в свободное время. Стоит мне ее увидеть, как я забываю обо всех своих горестях!
Тут у Дайюй вырвался тяжелый вздох, из глаз потекли слезы, и дрогнувшим голосом она проговорила:
– Это она нарочно! Чтобы подразнить меня, сироту.
– Видите, мама, что ей на ум пришло! А еще меня называет капризной!
– Конечно, ей тяжело – ведь у нее нет ни родных, ни близких, – сказала тетушка Сюэ и, ласково гладя Дайюй, добавила: – Милое дитя, не плачь! Ты и не знаешь, как дорога мне! Баочай счастливее тебя. У нее хоть и нет отца, зато есть я, есть брат. Баочай знает, как я тебя люблю, а другим я об этом не говорю, чтобы не вызывать лишних толков. Люди болтливы, только доброго от них не услышишь, чаще плохое. Скажут, что я хорошо к тебе отношусь лишь из желания угодить старой госпоже, которая души в тебе не чает.
– Знаете, тетушка, я хоть завтра готова признать вас своей приемной матерью, – улыбаясь, промолвила Дайюй. – И если вы меня искренне любите, то не отвергайте.
– Если ты не питаешь ко мне неприязни, я хоть сейчас могу признать тебя своей дочерью, – заявила тетушка Сюэ.
– Это невозможно, – произнесла Баочай.
– Почему? – удивилась Дайюй.
– Сейчас объясню, – продолжала Баочай. – Как ты думаешь, почему просватали барышню Сюянь за моего младшего брата, когда старший еще не помолвлен?
– Может быть, потому, что он в отъезде или же его гороскоп не подходит, – ответила Дайюй.
– Вовсе нет, – улыбнулась Баочай. – Старший брат женится сразу, как только вернется домой. И за невестой далеко ходить не придется. А теперь хорошенько подумай, почему моя матушка не может стать твоей приемной матерью.
Она подмигнула матери и засмеялась.
– Тетушка, поколотите ее, иначе я не знаю что сделаю! – вскричала Дайюй, прижимаясь к тетушке Сюэ.
Тетушка Сюэ нежно обняла Дайюй и сказала:
– Не обращай на нее внимания, она шутит.
– Право же, мама, поговорите со старой госпожой, пусть выдаст замуж Дайюй, – смеясь, говорила Баочай. – Ведь это для нас лучше, чем искать старшему брату невесту на стороне!
– С ума ты сошла! – крикнула Дайюй, бросаясь к Баочай и норовя ее поцарапать.
Тетушка Сюэ, смеясь, разняла их, успокоила Дайюй, а затем обратилась к Баочай:
– Я не хотела, чтобы твой старший брат загубил жизнь барышне Син Сюянь, потому и просватала ее за Сюэ Кэ. О такой милой девушке Сюэ Паню и мечтать нечего! Старая госпожа хотела просватать за Баоюя твою младшую сестру Баоцинь, но она помолвлена. А жаль. Получилась бы неплохая пара. Недавно, когда просватали барышню Син Сюянь, старая госпожа как бы шутя мне сказала: «Только было я собралась сосватать у них девочку, а они нашу сосватали!» Но в шутке госпожи большая доля правды. Старая госпожа обожает Баоюя, хочет подыскать ему невесту. Но найти на стороне достойную, чтобы понравилась старой госпоже, трудно. Так не лучше ли просватать за него сестрицу Дайюй?
Дайюй сначала слушала тетушку Сюэ с замиранием сердца, но, когда речь зашла о ней самой, покраснела, плюнула в сторону Баочай, вцепилась ей в рукав и, громко смеясь, заявила:
– Ох и достанется тебе от меня! Зачем втянула матушку в этот разговор?
– Странно! – улыбнулась Баочай. – Мама говорит, а набрасываешься ты на меня!
В этот момент в комнату вбежала Цзыцзюань и, забыв о почтительности, воскликнула:
– Госпожа, раз вы так думаете, почему не поговорите об этом со старой госпожой прямо сейчас?
– А зачем торопиться? – с улыбкой спросила тетушка Сюэ. – Хочешь поскорее выдать барышню замуж, а потом и себе найти жениха?
Цзыцзюань покраснела и едва слышно пробормотала:
– Ах, госпожа, были бы вы молодой, не говорили бы так! – Она бросилась к двери.
– Негодяйка! – вслед ей крикнула Дайюй. – Тебе до этого что за дело! – Она улыбнулась и уже спокойно произнесла: – Амитаба! Хоть устыдилась наконец-то!
На эти слова все ответили дружным смехом. Вдруг на пороге появилась Сянъюнь с закладной распиской в руках.
– Что это у тебя? – спросила Дайюй, пробежала расписку глазами, но ничего не поняла. Служанка, стоявшая рядом, сказала:
– Это интересная вещь. Заплатите – объясню.
Баочай взяла листок, прочла и, увидев, что это закладная на платье Син Сюянь, аккуратно сложила ее и спрятала.
– Должно быть, какая-нибудь служанка потеряла, а потом будет искать, – промолвила тетушка Сюэ и обратилась к Сянъюнь: – Это закладная. ; Где ты ее нашла?
– Какая закладная? – удивилась Сянъюнь.
– Как вы наивны, барышня! – заулыбались служанки. – Даже не знаете, что такое закладная!
– Чему тут удивляться, – вздохнула тетушка Сюэ. – Ведь она из богатой семьи и к тому же слишком молода. Ведь закладные чаще всего бывают у слуг, барышня их никогда и не видела. Так что нечего над ней насмехаться! Барышни, которым вы прислуживаете, тоже не знают, что это такое.
– К примеру, барышня Линь Дайюй, – поддакнули служанки постарше. – Даже господин Баоюй, хоть и выезжает из дома, наверняка ни разу не видел таких бумаг.
Тут тетушка Сюэ принялась все подробно объяснять.
– Выходит, владельцы закладных лавок только и думают что о наживе! – выслушав ее, воскликнули Сянъюнь и Дайюй. – Неужели, тетя, в вашей лавке выдают такие закладные?
– А какие же еще? – воскликнули женщины-служанки. – Недаром говорят: «Все вороны черные»! Видели вы других ворон?
– Где же ты нашла этот листок? – спросила у Сянъюнь тетушка Сюэ.
Только было Сянъюнь собралась все подробно рассказать, как в разговор вмешалась Баочай.
– Это какая-то старая, никому не нужная закладная, – сказала она. – Видимо, Сянлин ее подбросила, чтобы подшутить над нами.
Тетушка Сюэ поверила и ни о чем больше не спрашивала. Как раз в это время вошла служанка и обратилась к тетушке Сюэ:
– Старшая госпожа из дворца Нинго приглашает вас к себе. Ей надо с вами о чем-то поговорить!
Как только тетушка Сюэ ушла, Баочай спросила Сянъюнь, где та нашла закладную.
– Я случайно заметила, как служанка Чжуаньэр передает этот листок Инъэр, – стала рассказывать Сянъюнь. – Инъэр не знала, что я за ней наблюдаю, и сунула его в книгу. Когда они ушли, я вытащила листок и вот пришла к вам, показать.
– Неужели Сюянь заложила свое платье? – вскричала Дайюй. – И почему Сянъюнь принесла закладную тебе?
Пришлось Баочай рассказать все как было. Дайюй опечалилась, недаром говорят: «Когда гибнет заяц, и лисица плачет»!
Сянъюнь очень расстроилась.
– Я непременно поговорю с Инчунь! – пообещала она. – И служанкам ее от меня достанется.
Она пошла было к двери, но Баочай ее удержала.
– С ума сошла! И надо же такое придумать!
– Будь ты мужчиной, мстила бы за обиженных друзей! – рассмеялась Дайюй. – Но ни на Цзин Кэ[129], ни на Не Чжэна[130] ты не похожа!
– Ладно, не хотите, чтобы я вмешивалась, дело ваше. Но давайте тогда заберем Сюянь к нам! Разве здесь ей не будет лучше?
– Завтра это обсудим! – улыбнулась Баочай.
Тут снова вошла служанка и доложила:
– Пришли третья барышня Таньчунь и четвертая барышня Сичунь.
Разговор сам собой прекратился, и никто больше словом не упомянул о случившемся.
Если вам интересно узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Глава пятьдесят восьмая

В тени абрикоса мнимый супруг оплакивает мнимую супругу;
возле узорчатого окна юная дева рассказывает о глупой причуде

Итак, едва вошла Таньчунь, все сразу умолкли. Таньчунь поздоровалась, женщины поговорили немного и разошлись.
Случилось так, что одна из старших жен императора умерла и женщины из знатных семей, выполняя высочайшее повеление, прибыли ко двору для выполнения траурных церемоний. Сановникам было запрещено на протяжении года устраивать пиры, а простолюдинам – в третьем месяце играть свадьбы дочерей и сыновей.
Матушка Цзя с невестками и внуками каждый день ездила во дворец на церемонию жертвоприношения и возвращалась домой лишь к вечеру. На двадцать первый день после кончины гроб с телом жены императора отправили на кладбище, а уезд, где оно находилось, переименовали в уезд Смиренных праведников.
Путь из столицы до кладбища и обратно должен был занять десять дней, да еще несколько дней погребальные церемонии. Всего около месяца.
Цзя Чжэню из дворца Нинго, его жене и остальным родственникам надлежало прибыть на похороны. На то время, что они отлучатся, решено было пригласить госпожу Ю ведать делами во дворцах Нинго и Жунго, а барышень и их служанок, живших в саду, оставить на попечение тетушки Сюэ. Таким образом, тетушке пришлось временно переехать в сад.
У Баочай в это время жили Сянъюнь и Сянлин. Тетушка Ли уехала от Ли Вань и лишь изредка приезжала. Но заботам Ли Вань теперь была поручена Баоцинь. Сюянь по-прежнему жила у Инчунь. Таньчунь занималась хозяйством, и у нее то и дело происходили стычки с наложницей Чжао и Цзя Хуанем. У Сичунь было тесно. В общем, тетушке Сюэ было нелегко найти себе подходящее жилье.
А поскольку матушка Цзя десять тысяч раз просила тетушку Сюэ заботиться о Дайюй, тетушка, без памяти любившая Дайюй, переселилась в павильон Реки Сяосян и стала жить вместе с ней, следила, чтобы та принимала лекарства и вовремя ела.
Тронутая ее вниманием, Дайюй теперь называла Баочай старшей сестрой, а Баоцинь – младшей. Девушки были дружны, как родные сестры. Матушка Цзя радовалась, глядя на них, и не испытывала больше беспокойства.
Тетушка Сюэ присматривала за барышнями и их служанками, но в домашние дела не вмешивалась.
Госпожа Ю каждый день приходила во дворец Жунго, проверяла, на месте ли служанки, и тем ограничивалась, никому не показывая свою власть. Хлопот у нее и без того хватало, поскольку ей еще нужно было снабжать всем необходимым матушку Цзя и госпожу Ван.
Хозяева дворцов Нинго и Жунго не имели ни минуты свободной – ежедневно в сопровождении старших слуг они ездили во дворец, а также занимались другими делами. Воспользовавшись этим, прислуга начала своевольничать. Во дворце Нинго остались только Лай Да и еще несколько слуг для поручений. Помощники Лай Да находились при господах, правда, взамен ему дали других, но одни из них оказались малоопытными, другие – бестолковыми или же, что того хуже, мошенниками и клеветниками. Не мудрено, что то и дело возникали скандалы.
Поскольку, согласно императорскому указу, в знатных семьях на год были прекращены всякие развлечения, пришлось распустить актерские труппы.
– Все ваши девочки-актрисы куплены, – сказала госпожа Ю госпоже Ван. – Но их можно сделать на время служанками, а учителей отпустить.
Госпожа Ван, подумав, ответила:
– Не могут девочки из приличных семей стать служанками. Родителей нужда заставила их продать. Разве стали бы они иначе кривляться на сцене? Нет, я готова дать каждой несколько лянов серебра на дорогу, пусть идут куда хотят. Так же поступали и наши предки. И мы не вправе нарушать их заветы. Иначе нас сочтут мелочными. В нашем доме, правда, есть несколько старых служанок, которые прежде играли на сцене. Но они по собственной воле остались у нас, никто их не заставлял. Позже, когда они выросли, мы их выдали замуж за слуг.
– Надо бы поговорить с девочками! – сказала госпожа Ю. – Захочет кто-нибудь из них уйти, напишем родителям, пусть приезжают за ними, а дорожные расходы оплатим. Родителям надо сообщить заранее. А то найдутся негодяи, объявят себя родителями, а по пути перепродадут девочек. Разве это не позор для нас? Возможно, не все девочки захотят уйти, кто не захочет, пусть остаются.
– Пожалуй, так и сделаем, – улыбнулась госпожа Ван.
Госпожа Ю рассказала обо всем Фэнцзе, и главному управляющему дворца было приказано: учителям девочек-актрис дать по восемь лянов серебра и пусть поступают как знают. Имущество, находившееся в саду Душистой груши, тщательно проверили, сделали опись и на ночь выставили сторожей.
Госпожа Ван велела девочкам явиться к ней и расспросила, кто из них хочет вернуться домой. Большинство девочек пожелало остаться. Одни сказали, что родители снова их продадут; другие заявили, что родителей у них давно нет и продали их либо дяди, либо братья; нашлись и такие, которым просто некуда было ехать или же хотелось остаться.
Девочек, которые собрались уезжать, до приезда родителей взяли к себе приемные матери, так велела госпожа Ван. А тех, кто остался, отдали в услужение барышням, жившим в саду Роскошных зрелищ.
Вэньгуань матушка Цзя оставила у себя, а Фангуань, обычно выступавшую в роли главной положительной героини, определила служанкой к Баоюю. Жуйгуань, исполнявшую роли подростков, отдали в услужение Баочай. Оугуань, игравшую молодых героев, – Дайюй. Куйгуань, игравшую молодых отрицательных персонажей, отдали Сянъюнь. В услужение к Баоцинь пошла Доугуань, исполнявшая роли пожилых отрицательных героев. Айгуань, игравшую стариков, отдали Таньчунь. Госпожа Ю взяла себе Цегуань, великолепную исполнительницу ролей старух.
Теперь девочки, точно птицы, выпущенные из клетки, целыми днями играли в саду Роскошных зрелищ. Никто с них за это не взыскивал, потому что знали, что ни прислуживать, ни вышивать они не умеют. Впрочем, не то две, не о три девочки поумнее огорчились, узнав, что им больше не придется играть на сцене, но сидеть без дела они не пожелали и усердно учились вышивать, прясть и выполнять другую женскую работу.
Однажды с самого утра, во время пятой стражи, матушка Цзя поехала во дворец на церемонию жертвоприношения.
Там, в отведенных ей покоях, она перекусила и отправилась ко двору. Когда во дворце кончился ранний завтрак, она вернулась к себе, тоже позавтракала, отдохнула немного и опять отправилась во дворец на вечернюю церемонию жертвоприношения. Домой она возвратилась уже после ужина.
Покои, отведенные во дворце матушке Цзя, представляли собой домашний храм одного из высших государственных сановников со множеством строений, которые занимали монахини, и двумя дворами – восточным и западным. Восточный двор арендовала семья Цзя, а западный – Бэйцзинский ван. Западный двор был также местом отдыха императорских наложниц. Матушка Цзя то и дело с ними встречалась, оказывала им всяческое внимание, да и они перед ней не оставались в долгу.
Но не будем все это подробно описывать, а вернемся в сад Роскошных зрелищ. Все дни матушка Цзя и госпожа Ван проводили во дворце, а потом еще целый месяц находились в отъезде, сопровождая к месту погребения гроб с телом жены императора. Не удивительно, что служанки совсем от рук отбились, только и знали, что играть да развлекаться. А тут еще в сад переселились девочки-актрисы и служанки со двора Душистой груши.
Поселившись некоторое время назад в доме, Вэньгуань и другие девочки-актрисы, то ли из-за своего высокомерия, то ли в силу привередливости в пище и одежде, по любому поводу поднимали шум. Служанок это злило, но высказывать вслух недовольство они не решались. Теперь же, когда актерскую труппу распустили, служанки злорадствовали. Если девочки-актрисы к ним за чем-нибудь обращались, гнали их прочь, вспоминая старые обиды. Только с младшими девочками, отданными в услужение барышням, никто по-прежнему не решался затевать скандалы.
Незаметно наступил Праздник поминовения усопших. К этому дню Цзя Лянь приготовил все необходимое для жертвоприношения, как и в прошлые годы, и в сопровождении Цзя Хуаня, Цзя Цуна и Цзя Ланя отправился в кумирню Железного порога, чтобы сжечь жертвенные деньги и совершить жертвоприношение на могилах предков. Туда же отправился и Цзя Жун из дворца Нинго, а также другие члены рода. Дома оставался только Баоюй, который еще не совсем поправился.
После обеда он почувствовал себя утомленным, и Сижэнь ему сказала:
– Погода замечательная, пошел бы погулял! Сразу после обеда вредно спать. Может случиться несварение желудка.
Баоюй сунул ноги в туфли и, опираясь на палку, вышел во двор.
Надобно сказать, что в саду теперь хозяйничали женщины, которым сад был отдан на откуп. Наступила весна, а с ней и горячие дни: надо было сажать бамбук, цветы, а также бобы, подрезать деревья. На пруду лодочницы прямо с лодок сажали лотосы.
Сянъюнь, Сянлин и Баоцинь со своими служанками уселись на склоне искусственной горки и от нечего делать наблюдали за работой женщин. Баоюй хотел подкрасться к ним сзади, но Сянъюнь его заметила и, смеясь, крикнула:
– Скорее уберите лодки! А то как бы на них не увезли сестрицу Линь Дайюй!
Все рассмеялись. Баоюй покраснел от смущения.
– Думаешь, приятно болеть? – произнес он. – Разве можно над этим смеяться?!
– Над такой болезнью, как у тебя, можно! – парировала Сянъюнь. – Нечего меня укорять!
Баоюй сел рядом с девушками. Поглядев еще некоторое время на работавших женщин, Сянъюнь сказала:
– Ветер сильный, да и камни холодные. Не стоит тебе здесь сидеть.
Баоюю и самому хотелось поскорее уйти, он собирался навестить Дайюй и не стал задерживаться. Попрощавшись, он поднялся на дамбу и направился к мосту Струящихся ароматов.
Дамба густо поросла ивами, их золотые сережки висели над самой водой, а рядом пылали, словно утренняя заря, распустившиеся цветы персика. А за горкой неподалеку уже отцвел абрикос, и среди молодых ярко-зеленых листьев виднелось множество плодов, каждый величиной с боб.
«Как обидно, – подумал Баоюй. – Пока болел, абрикос отцвел, не успел даже полюбоваться. Незаметно пролетело время, и, как сказал поэт, „темно-зеленые листья густо все ветви покрыли!“.
Он как завороженный смотрел на абрикос, не в силах уйти. Вдруг он вспомнил, что Сюянь помолвлена, и ему стало грустно. Конечно, девушка должна выйти замуж, мужчина – жениться. Но увы! Теперь в саду еще одной замечательной девушкой станет меньше. А через год или два она станет похожа на этот абрикос, у которого «темно-зеленые листья густо все ветви покрыли». Пройдет еще время, опадут листья, и ветви останутся голыми. Волосы Сюянь, черные, как вороново крыло, посеребрит седина, румяные щеки поблекнут, а сама она станет старой и дряхлой. Печальный стоял юноша, глядя на абрикос, и тяжело вздыхал.
Вдруг на ветке прямо перед Баоюем защебетала птичка.
«Эта птичка, – пришла в голову мысль, – прилетала сюда, когда абрикос цвел, а сейчас она плачет по опавшим цветам. Будь здесь Гун Ечан[131], он мог бы ее об этом спросить. Прилетит ли птичка в будущем году, когда снова расцветет абрикос, полюбоваться цветами?..»
Вдруг птичка вспорхнула и улетела, словно испугалась чего-то. И следом послышался голос:
– Оугуань, ты что, смерти своей ищешь? Где ты взяла эти жертвенные деньги? Зачем сжигаешь их здесь? Вот расскажу госпоже, она с тебя шкуру спустит!
Баоюй тихонько вышел из-за горки и увидел плачущую Оугуань. Девочка сидела на корточках с факелом в руках и сжигала бумажные деньги.
– Кому ты приносишь жертвы? – крикнул ей Баоюй. – Здесь ничего нельзя жечь! Если родителям или братьям, назови их имена, я запишу и прикажу слугам принести жертвы в храме, как полагается.
Увидев Баоюя, Оугуань от страха не могла произнести ни слова. Так он от нее и не добился ответа, сколько ни спрашивал.
Тут из-за противоположного склона горки появилась женщина. Она дернула Оугуань за рукав и закричала:
– Я рассказала госпожам, что ты здесь творишь. Они гневаются!
Женщина стала тащить девочку за собой, но та, боясь наказания, не шла, упиралась. Она выглядела совсем еще ребенком.
– Это вы у себя привыкли безобразничать, так думаете, и здесь можно?! – распекала женщина Оугуань. – К этому месту даже приближаться нельзя, здесь гуляла сама государыня! Наш господин, – она указала пальцем на Баоюя, – и то соблюдает все правила! А ты вон что творишь! Краля какая выискалась! Идем со мной, идем же, негодница…
– Она не деньги жгла, – вступился за девочку Баоюй, – а исписанную бумагу. Барышня Дайюй ей велела. Так что напрасно ты на нее пожаловалась.
Увидев, что Баоюй, которого она так испугалась, за нее заступился, девочка осмелела.
– Да откуда ты взяла, что я деньги сжигаю? – крикнула она в свою очередь женщине. – Это я бумагу сжигаю. Барышня Линь Дайюй велела!
Женщина схватила несколько еще не сгоревших бумажек и сунула их прямо в нос девочке.
– А это что? Нечего врать! Вот они, доказательства!
И женщина снова стала тащить Оугуань за собой. Тут Баоюй палкой отвел в сторону руку женщины и сказал:
– Можешь отнести эти доказательства госпоже! Это я приказал Оугуань сжечь бумажные деньги! Накануне я видел во сне духа абрикосовых деревьев. Он велел принести ему жертвы, но предупредил, чтобы не я, а кто-нибудь другой сжег деньги, иначе я так и не выздоровею. Вот я и велел это сделать Оугуань. И, как видишь, смог встать сегодня с постели. А тут, как назло, принесло тебя! И мне опять стало хуже – ты все испортила! А еще собираешься жаловаться!.. Иди с ней, Оугуань, не бойся и расскажи им все, что ты сейчас слышала…
Пока Баоюй говорил, у Оугуань созрел план, и теперь уже она стала тащить женщину за собой.
Женщина бросила на землю обгоревшие клочья бумаги и виновато улыбнулась.
– Откуда я могла знать? Теперь мне от вашей матушки попадет!
– А ты молчи, – улыбнулся Баоюй, – и я никому не стану рассказывать.
– Но госпожам уже все известно, я доложила, и мне велено привести девчонку. Можно, правда, сказать, что ее потребовала к себе барышня Линь Дайюй.
Баоюй согласился. А когда женщина ушла, спросил Оугуань:
– Зачем ты сжигала деньги? Уверен, что ни родители твои, ни братья к этому отношения не имеют. В чем же тогда дело?
Растроганная заступничеством Баоюя, девочка решила ничего не скрывать от него и, сдерживая слезы, принялась рассказывать:
– Только два человека знают о моей тайне: Фангуань – ваша служанка, и Жуйгуань – служанка барышни Баочай. Но придется теперь рассказать еще вам, раз вы все видели. Только не выдавайте меня! – Из глаз ее полились слезы. – Нет, не могу! Лучше расспросите об этом Фангуань, а то мне как-то неловко рассказывать.
Она повернулась и побежала прочь. Баоюю стало грустно, но делать нечего, и он отправился в павильон Реки Сяосян к Дайюй. Она показалась ему похудевшей и жалкой. Но на вопрос, как себя чувствует, отвечала, что ей значительно лучше.
Дайюй в свою очередь показалось, что у Баоюя вид нездоровый. Она вспомнила о недавних событиях, из-за которых он заболел, и заплакала. После недолгой беседы Дайюй стала торопить Баоюя пойти отдохнуть и сказала, что ему надо хорошенько лечиться. Пришлось Баоюю внять совету Дайюй и уйти. Ему не терпелось поговорить с Фангуань, но, как нарочно, пришли Сянъюнь и Сянлин, завели разговор с Сижэнь, стали шутить. Позвать Фангуань в другую комнату Баоюй не решился, чтобы не вызывать подозрений. Пришлось ему запастись терпением.
Вскоре за Фангуань пришла ее приемная мать и позвала мыть голову, – родные ее дочери уже вымылись.
Но Фангуань наотрез отказалась мыть голову в грязной воде и решительно заявила:
– Все деньги, которые мне выдают, вы берете себе, а меня держите в черном теле!
Женщина было смутилась, но потом набросилась на девочку с бранью:
– Ах ты дрянь! Недаром говорят, что с комедиантками сладу нет. В такой компании любая, дурному выучится, если даже и была хорошей. Только и знаешь, паршивка, что привередничать – все тебе не так! Брыкаешься, как упрямый мул!
Началась перебранка. Сижэнь услышала и послала служанку унять строптивых.
Служанка слово в слово передала все, что велела Сижэнь.
– Не шумите! – сказала она. – Пользуетесь тем, что старая госпожа отлучилась из дома, и скандалите!
– Так ведь эта паршивка слушать никого не желает, – заявила Цинвэнь. – Словно взбесилась. Сама не знает, чего хочет. И всего-то умеет сыграть один-два акта из пьесы, а строит из себя героиню – будто убила главаря разбойников или же выловила шайку мятежников!
– Они обе не правы, – сказала Сижэнь. – Недаром говорят, что одной ладонью не захлопаешь. Старуха, конечно, несправедлива, но и девчонка ведет себя безобразно.
– Фангуань не виновата! – вмешался в разговор Баоюй. – «Кто недоволен, тот жалуется» – гласит пословица. У девочки здесь никого нет, кто о ней позаботится? Все только и думают, как бы нажиться за ее счет, да ее же еще и презирают. Не удивительно, что ей обидно. Сколько ей положено денег на месяц? – обратился он к Сижэнь. – Получай их отныне сама и присматривай за девочкой. Меньше хлопот будет.
– С какой стати я стану за ней присматривать? – возразила Сижэнь. – И деньги ее мне не нужны, только неприятности на себя навлекать.
Сижэнь пошла в комнату, достала кувшинчик цветочного масла, несколько куриных яиц, душистое мыло, шнурок для волос и, отдав все это одной из женщин, сказала:
– Отнеси Фангуань, пусть попросит себе чистую воду для умывания и не скандалит.
Приемной матери Фангуань стало неловко.
– Бессовестная! – корила она девочку. – И как только у тебя язык повернулся сказать, будто я утаиваю твои деньги! Вот тебе за это!
Она несколько раз шлепнула девочку. Фангуань заплакала навзрыд. Баоюй не стерпел и решил вмешаться.
– Не надо! – удержала его Сижэнь. – Я сама с ней поговорю.
Однако Цинвэнь опередила ее. Она подбежала к старухе и, тыча в нее пальцем, закричала:
– До старости дожила, а ума не нажила! Ведь Фангуань даже умыться не может как следует. Мы все свое ей даем. От тебя не дождешься. Мало того, ты еще бьешь ее! Будь она в труппе, ты не посмела бы с ней так обращаться!
– Она признала меня своей матерью, – возразила старуха, – и я вправе бить ее за непослушание!
Видя, что дело принимает серьезный оборот, Сижэнь подозвала Шэюэ и сказала:
– Я совсем не умею спорить, а у Цинвэнь слишком горячий характер, того и гляди, наделает глупостей. Уйми ее да припугни старуху!
Шэюэ быстро вышла и строгим голосом приказала:
– Немедленно прекратите ссору! Где это видано, чтобы служанки поучали своих дочерей в хозяйском доме?! Не только приемных, но даже родных! Тем более что у Фангуань теперь есть господин и только он волен распоряжаться ею. Ее могут побить служанки постарше, но разве пристало тебе, старухе, заниматься подобным делом? Чему мы научим девочек, если будем так поступать?! Ты чем старше, тем больше безобразничаешь! Подражаешь матери Чжуйэр, которая недавно устроила скандал? В последнее время в нашем доме часто болеют, старая госпожа занята и не знает, что у нас здесь творится, а я не докладываю, не хочу беспокоить. Но через несколько дней обо всем расскажу, она вам спуску не даст! Второй господин Баоюй только недавно поправился, ему нужен покой, даже мы стараемся говорить потише, а ты девочку вздумала бить, и она ревет, будто резаная! Стоило госпожам на несколько дней отлучиться, как ты начала бесчинствовать; никого в грош не ставишь! Чего доброго, и нас вздумаешь бить! Фангуань такая приемная мать не нужна! Ведь она грязью у тебя зарастет!
Баоюй тем временем стучал палкой по порогу и кричал:
– До чего же бессердечны эти старухи! О девочках не заботятся, только и знают, что их обижать! О всемогущее Небо, как быть?
– Как быть? – вскричала Цинвэнь. – Выгнать их вон, не нужны они здесь!
Женщина не знала, куда деваться от стыда, и не произносила ни слова. Слышался только плач Фангуань. На девочке были розовая кофта и зеленые штаны; черный как смоль пучок на затылке вздрагивал от каждого всхлипывания. Плакала Фангуань как настоящая плакальщица на похоронах.
– Барышня Инъин превратилась в истерзанную Хуннян[132], – улыбнулась Шэюэ, глядя на Фангуань. – Нужно сейчас же переодеть ее и попудрить. Посмотрите, на кого она похожа!
Цинвэнь вымыла Фангуань голову, вытерла насухо полотенцем, собрала волосы в узелок, а затем велела одеться и прийти к ней.
Вскоре явилась женщина из кухни и сообщила:
– Ужин готов! Прикажете подавать?
Девочка-служанка побежала спросить Сижэнь.
– Из-за этой ссоры даже не заметили, как пролетело время, – виновато улыбаясь, произнесла Сижэнь. – Сколько раз били часы?
– Они, кажется, испортились. Придется снова нести в починку! – сказала Цинвэнь, взглянула, на часы и добавила: – Можно немного подождать.
Девочка ушла.
– Говоря откровенно, Фангуань следовало побить не раз, а два раза, – заметила Шэюэ. – Она взяла вчера серьги и забавлялась, пока не сломала.
Тем временем принесли короб с ужином и служанки накрыли на стол. В коробе оказались четыре блюда с холодными яствами.
– Баоюй уже выздоровел, а ему не дают жидкой горячей пищи! – воскликнула Цинвэнь, успевшая вместе с Шэюэ заглянуть в короб. – До каких же пор будут подавать рисовую кашу и маринованные овощи!
Расставив закуски, она вновь заглянула в короб и вдруг увидела небольшую чашку супа из ростков бамбука с ветчиной. Цинвэнь вынула чашку и поставила перед Баоюем.
Баоюй отпил несколько глотков и воскликнул:
– До чего вкусно!
– Сколько же дней вы не ели мясной пищи? – засмеялись служанки.
Баоюй снова поднес чашку ко рту и стал дуть. Но, заметив, что Фангуань стоит рядом, отдал ей чашку.
– Учись прислуживать, нечего целыми днями баловаться да спать. Остуди суп, только смотри, чтобы слюна туда не попала.
Фангуань взяла чашку и принялась дуть. В это время в комнату вбежала ее приемная мать и, улыбаясь, почтительно промолвила:
– Она ведь не умеет, господин, того и гляди, разобьет чашку. Дайте, я остужу!
Она хотела взять у Фангуань чашку, но Цинвэнь закричала:
– Вон отсюда! Пусть разобьет, но остудить суп тебе все равно никто не позволит. Дел, что ли, нет? Зачем притащилась?
– А вы куда смотрите? – обрушилась она на девочек-служанок. – Объяснили бы ей, как нужно себя вести, если она сама не знает.
– Мы говорили ей, чтобы уходила! А она слушать ничего не желает, чем же мы виноваты? – оправдывались служанки. – Ну что, поверила теперь? – набросились они на старуху. – Ведь предупреждали, раз не дозволено – нечего лезть! Да еще руки и язык распустила!
Они подхватили старуху и вытолкали за дверь. Служанки, стоявшие у крыльца в ожидании короба с посудой, встретили ее градом насмешек:
– Ну что, тетушка? Неужто забыли посмотреться в зеркало, прежде чем войти?
Женщина не знала, куда деваться от стыда, и была возмущена до глубины души, но пришлось проглотить обиду.
Фангуань между тем все еще студила суп.
– Хватит! – сказал наконец Баоюй. – А теперь попробуй, не очень горячий?
Фангуань решила, что это шутка, и, растерянно улыбаясь, оглянулась на служанок.
– Пробуй, пробуй! – ободрила ее Сижэнь.
– Дай-ка мне, – предложила Цинвэнь, взяла чашку и отпила глоток.
Тогда Фангуань расхрабрилась и тоже попробовала.
– Пожалуй, не очень горячий, – сказала она и отдала чашку Баоюю. После супа Баоюй съел несколько ломтиков бамбука и запил их рисовым отваром. Затем девочки-служанки подали ему полоскательную чашку и таз для умывания. Наконец и Сижэнь пошла ужинать. Фангуань хотела последовать за ней, но Баоюй бросил на девочку выразительный взгляд. Фангуань была сообразительна, к тому же игра на сцене научила ее понимать других по выражению лица. Заметив взгляд Баоюя, она притворилась, будто у нее болит живот, и заявила, что ужинать не будет.
– Тогда посиди здесь, – сказала Сижэнь. – Мы оставим тебе немного рисового отвара, когда проголодаешься – поешь.
Оставшись наедине с Фангуань, Баоюй рассказал ей о своей встрече с Оугуань, о том, как он солгал, чтобы ее выручить, и как по ее совету решил поговорить с Фангуань.
– Кому же она приносила жертву? – спросил Баоюй.
Фангуань сразу погрустнела, глаза ее покраснели, и она со вздохом промолвила:
– По правде говоря, это блажь Оугуань.
– Почему блажь? – удивился Баоюй.
– Она приносила жертву душе умершей Яогуань.
– Если они дружили, Оугуань так и должна была поступить, – заявил Баоюй.
– Какое там дружили! – воскликнула Фангуань. – Просто глупостями занимались! Оугуань обычно исполняла роли молодых героев, а Яогуань – молодых героинь. Как-то им пришлось играть любящих супругов, и с того самого момента они обе словно одурели и стали вести себя в жизни как на сцене. А потом и в самом деле влюбились друг в друга. Как плакала Оугуань, когда Яогуань умерла! Она до сих пор ее помнит и всякий раз в положенное время приносит ей жертвы. После смерти Яогуань она стала играть в паре с Жуйгуань, но и с ней вела себя так же, как с Яогуань. Мы говорим ей: «Так скоро ты утешилась с новой подругой, а о старой забыла?» – «Я не забыла, – ответила Оугуань. – Если умирает жена, мужчина женится вторично, но покойную жену не забывает, это – закон любви». Ну скажите, не глупа ли она?
Поступки Оугуань запали глубоко в душу Баоюю, ибо в точности соответствовали его взглядам на жизнь. Это и радовало его, и печалило, и в то же время казалось удивительным.
– Если все так, как ты говоришь, – промолвил Баоюй, – то передай, пожалуйста, Оугуань, чтобы не жгла больше бумажные деньги, а в положенное время воскуривала благовония в курильнице. Так она и почтит память покойной, и избежит неприятностей. На моем столике тоже стоит курильница, и если меня что-то тревожит, я, независимо от времени года, ставлю перед курильницей чашку с чистой водой и свежего чая, иногда кладу цветы и фрукты, а то расставляю мясные и овощные блюда и совершаю жертвоприношения. Все дело в искреннем уважении к памяти умершей, а не в пустых словах. Так что скажи ей, чтобы отныне больше не жгла бумагу!
Фангуань пообещала все в точности выполнить и ушла в комнату служанок, где принялась за оставленный для нее рисовый отвар. В этот момент вошла служанка и сообщила:
– Старая госпожа вернулась!
Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Глава пятьдесят девятая

У плотины Ивовых листьев порицают Инъэр и бранят Чуньянь;
во двор Наслаждения пурпуром срочно вызывают посредника

Итак, Баоюй, узнав о возвращении матушки Цзя, оделся потеплее и отправился ее навестить. Он пробыл у нее недолго, так как матушка Цзя за последние дни очень устала и собиралась пораньше лечь спать. Ночью ничего достойного упоминания не произошло. А на следующее утро, в пятую стражу, матушка Цзя встала и снова отправилась ко двору.
Накануне похорон жены императора служанки собрали вещи матушки Цзя и госпожи Ван, тщательно все проверили и передали служанкам, которые должны были сопровождать матушку Цзя и госпожу Ван во время поездки. Провожали их шесть девочек-служанок и десять пожилых женщин (мужчины не в счет). Последний день целиком ушел на снаряжение конных паланкинов и приведение в порядок дорожных принадлежностей.
Юаньян и Юйчуань остались присматривать за домом и не сопровождали своих хозяек. Они только привели в порядок дорожные постели и пологи и отправили их заранее в гостиницу, где матушка Цзя и госпожа Ван должны были остановиться.
Слуги отправились к месту назначения первыми, устроили все как было приказано и ожидали приезда хозяев.
Наступил день отъезда. Матушка Цзя села в паланкин вместе с женой Цзя Жуна, госпожа Ван – в другой паланкин. Сопровождал их Цзя Чжэнь во главе отряда домашней охраны. Следом за ними ехали большие повозки со служанками и вещами.
Тетушка Сюэ, госпожа Ю и остальные члены семьи проводили отъезжающих до главных ворот.
Цзя Ляню не хотелось трогаться в путь, он опасался, что придется терпеть неудобства, но ему пришлось возглавить второй отряд домашней охраны, поскольку вместе с матушкой Цзя и госпожой Ван ехали и его родители.
Поскольку во дворце Жунго почти никого не осталось, управляющий Лай Да назначил ночных сторожей, велел запереть все гостиные и парадные залы и закрыть все входы и выходы; таким образом, во дворец входили и выходили через западную угловую калитку. А как только садилось солнце, запиралась и эта калитка.
В саду Роскошных зрелищ тоже были заперты все ворота, открытыми оставались лишь одни, небольшие, ведущие к дому госпожи Ван, которыми обычно пользовались все живущие в саду девушки, а также ворота, ведущие на ту сторону, где жила тетушка Сюэ. Эти ворота незачем было запирать, так как через них можно было попасть лишь во внутренний двор дворца Жунго.
Юаньян и Юйчуань заперли господские покои, сами же вместе с остальными служанками жили в прихожих. Жена Линь Чжисяо на ночь присылала во дворец с десяток пожилых женщин, а в залах и коридорах разместила мальчиков-слуг, чтобы сторожили и отбивали стражи. В общем, все было предусмотрено и сделано самым тщательным образом.
Однажды ранним весенним утром Баочай, едва проснувшись, откинула полог и соскочила с кровати. Было ясно и свежо. Баочай приоткрыла дверь и выглянула наружу. На влажной земле ярко зеленел мох – недавно, видимо, прошел дождик.
Баочай разбудила Сянъюнь. Та села к зеркалу причесываться и сказала:
– Щеки что-то чешутся. Наверное, персик расцвел, и у меня снова появились прыщи. Дай немного розовой мази, сестра, я смажу лицо.
– У меня нет, – ответила Баочай, – я сестрице Баоцинь отдала… Надо попросить у Чернобровки. У нее много. Собиралась взять у нее, но все забываю. Не чешется – и ладно.
Она велела Инъэр пойти к Дайюй попросить розовой мази.
– Погоди, – сказала тут Жуйгуань, – вместе пойдем. Заодно навестим Оугуань.
Девушки вышли со двора Душистых трав, смеясь и беседуя, дошли до плотины Ивовых листьев и поднялись на дамбу. Сережки ив уже распустились и золотыми нитями свисали над водой.
– Ты умеешь плести из ивовых прутьев? – спросила подругу Инъэр.
– Что плести? – с улыбкой спросила Жуйгуань.
– Мало ли что! Всякие безделушки да полезные вещи, – отвечала Инъэр. – Сейчас я сломаю несколько прутиков и сплету корзиночку для цветов. Увидишь, как красиво получится!
Она сломала несколько молодых побегов и на ходу стала плести корзиночку. Пока они шли, корзиночка была готова, и в нее поставили цветы, сорванные по дороге. В самом деле получилось очень красиво.
– Милая сестрица, подари корзиночку мне! – весело попросила Жуйгуань.
– Я подарю ее барышне Линь Дайюй, – ответила Инъэр, – а на обратном пути сплету для всех.
Тем временем они добрались до павильона Реки Сяосян.
Дайюй только что встала. Заметив у Инъэр корзиночку, она радостно воскликнула:
– Кто это сплел? И цветы свежие!
– Это я сплела, для вас, – ответила Инъэр.
– Не удивительно, что все восхищаются твоим искусством! – промолвила Дайюй. – Эта корзиночка – выше всякой похвалы!
Она повертела корзинку в руках и велела Цзыцзюань поставить ее на столик.
Инъэр справилась о здоровье тетушки Сюэ, которая была здесь, а потом попросила розовой мази, и Дайюй велела тотчас ее принести.
– Я уже здорова, – сказала Дайюй, – и собираюсь прогуляться. Передай барышне, чтобы не беспокоилась и не приходила справляться о здоровье мамы, мы сейчас сами к ней придем, вместе поедим и повеселимся.
Инъэр поддакнула и пошла за Жуйгуань. Та сидела в комнате Цзыцзюань и о чем-то оживленно беседовала с Оугуань. Инъэр с улыбкой обратилась к Оугуань:
– Твоя барышня собирается к нам. Может быть, и ты пойдешь и будешь ей прислуживать?
– С удовольствием, – обрадовалась Цзыцзюань. – Эта Оугуань так надоела нам своим озорством!
Цзыцзюань завернула в шелковый лоскут палочки, которыми обычно ела Дайюй, и, передавая их Оугуань, сказала:
– Иди с ними, хоть какая-то польза от тебя будет!..
Оугуань взяла палочки и вышла вслед за Инъэр и Жуйгуань. По дороге Инъэр снова наломала ивовых прутьев, села на камень и принялась плести корзинку, приказав Жуйгуань идти вперед и отнести розовую мазь. Однако Жуйгуань и Оугуань залюбовались ее работой и никак не могли уйти.
– Идите, идите! – заторопила их Инъэр. – А то перестану плести!
– Ладно, мы отнесем мазь и сразу вернемся, – сказала Оугуань и ушла, увлекая за собой Жуйгуань.
Инъэр продолжала плести корзинку и не заметила, как к ней подошла Чуньянь, дочь няньки Хэ.
– Что это вы плетете, барышня? – поинтересовалась она.
Между девушками завязался разговор, который был прерван появлением Жуйгуань и Оугуань, они уже успели отнести мазь и вернулись.
Завидев Оугуань, Чуньянь спросила:
– Что за бумагу ты сжигала третьего дня, когда моя тетка тебя заметила? Она хотела пожаловаться, но не осмелилась, потому что господин Баоюй ей пригрозил. Но моей маме она все же рассказала об этом, а я случайно услышала. Неужели у вас столько ненависти, что вы никак не можете от нее избавиться?
– Какая же тут ненависть? – усмехнулась Оугуань. – Просто они меры не знают в своей жадности и злятся на нас! Неплохо они поживились за наш счет в эти несколько лет! Или я, может быть, вру?
– Она моя тетя, а тетю нельзя осуждать, – возразила Чуньянь. – Недаром господин Баоюй говорит: «Посмотришь на девушку – драгоценная жемчужина. Авыйдет замуж – откуда-то берутся изъяны. Когда же состарится – рыбий глаз, да и только. Удивительно! Трижды в своей жизни человек меняется». Эти слова на первый взгляд кажутся наивными, но, если поразмыслить, в них скрыта глубокая истина. Не знаю, как другие, а моя мама и тетя чем старше, тем жаднее. Когда-то они роптали, что им не дают никакого дела. Потом меня взяли во двор Наслаждения пурпуром, одним ртом стало меньше, и расходы у них сократились. Мало того. Ежемесячно я им давала по четыреста – пятьсот монет, но они все равно были недовольны. Спустя некоторое время их обеих взяли служить во двор Душистой груши, где моя мама удочерила Фангуань, а тетя – Оугуань. Так что все эти годы они жили безбедно. Ну, а сейчас, когда они поселились в саду и работают там, и говорить не приходится. Теперь моя мама поссорилась с Фангуань да еще вызвала гнев Баоюя, когда принялась студить для него суп. Хорошо, что у нас в саду живет много народу и не упомнишь, кто кому доводится родственником! А если бы помнили? Как бы я смотрела людям в глаза? Вот ты сейчас наломала прутьев. А известно тебе, что эта часть сада отдана на откуп моей тете? Она встает на рассвете, а ложится спать поздним вечером. Трудится не покладая рук да еще нас заставляет следить, как бы чего не поломали и не попортили. Боюсь, скоро не останется времени на мои прямые обязанности! Мама и тетушка ходят по саду и тщательно следят, чтобы никто травинки не тронул, а ты нарвала таких красивых цветов и наломала веток с молодого деревца. Увидишь, как они рассердятся, когда придут сюда.
– Если бы это сделала не я, дело другое, а мне разрешается, – возразила Инъэр. – После того как землю разделили и отдали на откуп, обещали все необходимое доставлять барышням домой. К примеру, кто ведает цветами, присылает цветы, кто травами – травы. А наша барышня заявила: «Мне ничего не присылайте, понадобится – скажу». Так она до сих пор ничего и не попросила. Думаю, твоя мать постесняется ругать меня за то, что я сорвала несколько цветочков и сломала несколько веток.
Не успела она договорить, как заметила приближавшуюся к ним тетку Чуньянь. Инъэр и Чуньянь мигом вскочили и предложили женщине сесть. Тетка, глянув на ивовые ветки и сорванные цветы, рассердилась было, но, увидев, какую красивую корзинку плетет Инъэр, не решилась ее ругать и выместила свою злость на Чуньянь.
– Сколько раз посылала тебя присматривать за садом, но ты только и знаешь, что развлекаться. А позовут господа, говоришь, что в саду занята. Прячешься за моей спиной как за ширмой, а сама бездельничаешь!
– Ты заставляешь меня работать, а сама боишься, что тебе за это влетит от господ, виновата же во всем я, – огрызнулась Чуньянь. – Что же мне, разорваться на части?
– Не верьте ей, тетушка, – вмешалась в разговор Инъэр. – Это она нарвала цветов и наломала веток, пристала, чтобы я сплела ей корзиночку. Я ее гоню, а она не уходит.
– Пожалуйста, не шути! – воскликнула Чуньянь. – А то старая, чего доброго, твои слова всерьез примет.
Старуха и в самом деле была на редкость бестолковой и глупой, совсем из ума выжила. Она только и думала, как бы нажиться, остальное ее не интересовало. И вот теперь, услышав слова Инъэр, она несколько раз прошлась палкой по спине Чуньянь и закричала:
– Паршивка! Я тебе дело говорю, а ты огрызаешься! Даже мать довела до того, что терпеть тебя не может. Трещотка! Вот ты кто!
– Сестра Инъэр пошутила, а ты сразу бить! –сквозь слезы крикнула Чуньянь – ей было и больно, и стыдно. – Что же я такого сделала, что мама меня не терпит? Разве я плохо подогревала воду для мытья головы? В чем я провинилась?
Инъэр опешила. Она и подумать не могла, что ее шутка так подействует на старуху.
– Я пошутила, тетушка, – торопливо сказала она, беря старуху за руку. – Не надо ее бить! Не позорь меня!
– Вы в наши дела не вмешивайтесь, барышня! – оборвала ее старуха. – Неужели я не могу при вас как следует поучить свою девчонку?!
Ничего более глупого старуха сказать не могла. Инъэр покраснела и зло усмехнулась.
– Ты что, так занята, что не нашла для этого другого времени? Или же ты ждала, когда я над ней подшучу? Что ж, продолжай, учи ее! Я погляжу!
Инъэр села и снова принялась за корзиночку. Но тут раздался голос матери Чуньянь:
– Ах, дрянная девчонка! Ты что здесь делаешь? Почему не натаскала воды?
– Полюбуйся на нее! – подхватила тетка. – Совсем от рук отбилась, вздумала мне перечить.
– Перечить? – возмутилась мать Чуньянь, с грозным видом наступая на дочь. – Родной тетке? Да это хуже, чем матери!
Пришлось Инъэр снова вмешаться, и она стала рассказывать, что произошло. Но тетка, как обычно, слушать ничего не желала. Она схватила цветы и ивовые прутики и, тыча их в нос матери Чуньянь, закричала:
– Видишь! Твоя дочка, как маленькая, в детские игры играет! Все меня оскорбляют, и она вместе со всеми! Что мне теперь делать?!
Мать Чуньянь никак не могла успокоиться после ссоры с Фангуань, а слова тетки подлили масла в огонь. Как смеет девчонка не слушаться? И мать закатила Чуньянь звонкую пощечину.
– Потаскушка! – ругалась она. – Ты что, актриса какая-нибудь? Или же берешь пример с той паршивой девчонки? Ну как вас после этого не учить? Пусть приемную дочь мне не разрешают учить, а родную – не запретят. Я, видите ли, не имею права появляться там, куда ходите вы, дряни этакие! Вот и нечего бегать и грубить мне!
Она схватила ивовые прутья и ткнула ими в лицо дочери:
– Что ты из этих прутьев плетешь?
– Это я плету, – возразила Инъэр, – и нечего, как говорится, указывая на тутовое дерево, ругать акацию!
Женщина завидовала Сижэнь, Цинвэнь и другим старшим служанкам из комнат барышень, ибо знала, что, несмотря на молодость, они пользуются уважением господ и имеют больше прав, чем она, старуха. Она их побаивалась, уступала им, но ненавидела лютой ненавистью и старалась сорвать злость на ком придется. Оугуань она считала смертельным врагом своей старшей сестры и буквально видеть ее не могла.
С громким плачем Чуньянь бросилась бежать в сторону двора Наслаждения пурпуром. Опасаясь, как бы Цинвэнь еще больше не рассердилась, узнав, что произошло, старуха бросилась следом за дочерью.
– Чуньянь, вернись! – крикнула она. – Послушай, что я тебе скажу!
Но Чуньянь продолжала бежать. Мать догнала ее и хотела схватить за руку, но Чуньянь еще быстрее побежала. Старуха же поскользнулась на влажном мху и растянулась на земле, вызвав смех Инъэр и остальных служанок.
Инъэр в сердцах бросила в речку цветы и прутья и ушла домой. А тетка Чуньянь долго еще стояла на берегу, глядя на уплывавшие цветы, поминала Будду, горестно вздыхала и ругалась:
– Негодница! Чтоб тебя гром поразил!..
Затем она нарвала цветов и понесла барышням.
Тем временем Чуньянь вбежала во двор Наслаждения пурпуром и столкнулась с Сижэнь. Та шла к Дайюй справиться о здоровье.
– Барышня, спасите меня! – закричала она, обнимая Сижэнь. – Мать хочет меня убить!
Тут как раз прибежала мать Чуньянь, и рассерженная Сижэнь на нее обрушилась:
– За каких-то три дня ты успела побить и приемную дочь, и родную! И еще смеешь хвастаться, что ты хорошая мать! Законов, что ли, не знаешь?
Женщина считала Сижэнь доброй, потому что со времени своего приезда ни разу не слышала, чтобы та грубила или ругалась, и потому сказала:
– Ах, барышня, ничего вы не знаете, и не надо вмешиваться в наши дела! Вы и так всех служанок распустили!
Она схватила Чуньянь, намереваясь ее поколотить. Разгневанная Сижэнь ушла в дом.
Шэюэ в это время развешивала под деревом полотенца для просушки. Она все слышала и крикнула Сижэнь:
– Не вмешивайся, сестра, посмотрим, что будет!
Она незаметно сделала знак Чуньянь. И та бросилась в комнаты Баоюя.
– Такого у нас еще не было! – засмеялись служанки.
– Уймись, – сказала старухе Шэюэ. – Хотя бы из уважения ко всем нам!
В это время на пороге появился Баоюй. Он держал Чуньянь за руку и успокаивал:
– Не бойся, я тебя в обиду не дам!
Чуньянь сквозь слезы рассказала о случившемся.
Баоюй напустился на женщину:
– Мало того, что ты здесь скандал учинила, так еще дочь свою обижаешь!
– Тетушка говорит, будто мы не имеем права вмешиваться в ее дела, – сказала Шэюэ. – Может быть, она и права. Ведь мы жизни не знаем и мало в чем разбираемся. А тут нужен человек опытный, чтобы поучил тетушку вежливости и приличиям.
Она подозвала девочку-служанку и приказала:
– Пойди скажи Пинъэр, что я просила ее прийти. Если же она занята, пусть пошлет жену Линь Чжисяо.
Девочка ушла. А женщины-служанки стали потихоньку советовать старухе:
– Скорее проси барышень, чтобы вернули служанку. Если придет барышня Пинъэр, несдобровать тебе!
– Пусть приходит! – заупрямилась старуха. – Кто может помешать матери учить свою дочь! Ведь это несправедливо!
Служанки ушам своим не поверили.
– А известно тебе, кто такая барышня Пинъэр? Ведь она доверенная второй госпожи Фэнцзе! Если рассердится, дело руганью не ограничится!
В это время вернулась девочка-служанка и доложила:
– Барышня Пинъэр прийти не может. Она спросила, в чем дело, и когда я рассказала, распорядилась: «Прогоните старуху и прикажите жене Линь Чжисяо отвести ее к воротам и дать сорок палок».
Услышав эти слова, старуха затряслась от страха и с плачем бросилась к Сижэнь:
– Я вдова, никому ничего дурного не сделала, всячески стараюсь угождать барышням! Что же я стану делать, если меня отсюда выгонят!
Сижэнь стало жаль старуху.
– И откуда ты взялась, такая бестолковая? – сказала она. – Хочешь служить у нас, соблюдай принятые в доме правила, слушай, что тебе говорят! Ведь над тобой же станут смеяться, если будешь каждый день безобразничать!
– Ну что с ней разговаривать! – вмешалась Цинвэнь. – Выгнать, и все! Разве есть у нас время спорить с ней всякий раз?
Женщина снова принялась умолять:
– Я виновата, простите меня, барышни, сделайте доброе дело!.. Все из-за тебя, Чуньянь! Я тебя и пальцем не тронула, а оказалась виноватой. Хоть ты вступись за меня, милая моя девочка!
Мольбы ее тронули Баоюя, он сжалился над старухой, не велел ее выгонять, но предупредил:
– Смотри, не скандаль больше! Не то поколотят и выгонят!
Женщина поблагодарила и поспешила выйти.
Вскоре появилась Пинъэр и осведомилась, что произошло.
– Все обошлось, не стоит вспоминать, – ответила Сижэнь.
– Вот и хорошо, – кивнула Пинъэр. – Если можно, надо простить человека – меньше хлопот. Правда, я слышала, что теперь слуги часто перечат господам. То тут скандал, то там, не знаешь, где раньше улаживать.
– Оказывается, не только у нас безобразия, – улыбнулась Сижэнь. – Где же еще?
– За последние дни много чего случилось, похлеще, чем у вас, – ответила Пинъэр. – И зло разбирает, и смех!
Все удивленно смотрели на Пинъэр.
Если вам интересно узнать, что хотела рассказать Пинъэр, прочтите следующую главу.

Глава шестидесятая

Розовую мазь подменяют жасминовой пудрой;
с помощью эссенции мэйгуй раскрывают историю порошка гриба фулин

Итак, все очень удивились, а Сижэнь спросила:

– Что же еще случилось?
– Случилось такое, что и в голове не укладывается, – с улыбкой ответила Пинъэр, – а как подумаешь, становится смешно. Потерпи, через несколько дней я тебе все расскажу, а сейчас времени нет для разговоров.
Не успела она договорить, как появилась служанка Ли Вань.
– Барышня Пинъэр! Моя госпожа вас заждалась, а вы, оказывается, здесь!
– Бегу! – отозвалась Пинъэр, направляясь к выходу. Все рассмеялись, а Сижэнь проговорила:
– С тех пор как ее госпожа заболела, Пинъэр словно пирожное: все хотят, но никак не дотянутся.
Пинъэр ушла, и мы пока ее оставим и расскажем о Баоюе. Он сказал Чуньянь:
– Пойдите с матерью в дом барышни Баочай и извинитесь перед Инъэр. Нехорошо обижать ее понапрасну!
Чуньянь поддакнула и хотела выйти следом за матерью, когда Баоюй ее предупредил:
– Только при барышне Баочай разговора не заводите, а то она будет ругать Инъэр.
Мать и дочь шли мирно беседуя между собой.
– Говорила я тебе, а ты не верила, – сказала Чуньянь матери. – Вот и нажила неприятности. Довольна?
– Ладно, ладно, иди, негодница! – с улыбкой отвечала женщина. – Верно говорит пословица: «Со стороны виднее». Я все поняла, и нечего меня поучать!
– Будешь посдержаннее, приживешься здесь. Плохо ли? – продолжала Чуньянь. – Баоюй не раз говорил, что всех служанок надо отпустить по домам, чтобы жили с родителями. Он давно собирается об этом попросить свою матушку. Ведь лучше не придумаешь, верно?
– Неужели это правда? – обрадовалась женщина.
– Зачем же мне врать?
Мать ничего не ответила, только несколько раз помянула Будду.
Вскоре они уже были у двора Душистых трав. Баочай, Дайюй и тетушка Сюэ как раз обедали, а Инъэр ушла заваривать чай.
Чуньянь с матерью ее отыскали.
– Барышня, – сказала старуха, – не гневайтесь на меня. Я пришла просить у вас прощения.
Инъэр улыбнулась, предложила старухе сесть, налила чаю. Мать с дочерью не стали пить, сославшись на дела, и ушли. Вдруг выбежала Жуйгуань и закричала:
– Мама, сестренка, погодите!
Она подбежала к ним и сунула в руку Чуньянь небольшой сверток, сказав, что это розовая мазь для Фангуань.
– До чего же вы мелочные! – заметила Чуньянь. – Неужели ты думаешь, что у нас не найдется мази? Напрасно посылаешь!
– Знаю, что найдется, – ответила Жуйгуань, – но это – подарок. Непременно передай, прошу тебя, сестрица!
Девочке ничего не оставалось, как взять сверток.
Чуньянь с матерью вернулись к себе, как раз когда Цзя Хуань и Цзя Цун пришли справиться о здоровье Баоюя.
– Я сама пойду, а ты подожди здесь, – сказала матери Чуньянь. Мать не перечила, опасаясь нового скандала.
Увидев Чуньянь, Баоюй понял, что она выполнила все его приказания и пришла доложить, поэтому знаком велел девочке уйти. Чуньянь в нерешительности потопталась на месте и направилась к двери, дав Фангуань понять, чтобы та следовала за нею.
Чуньянь передала Фангуань розовую мазь и сказала, что это ей посылает в подарок Жуйгуань.
Разговор с Цзя Хуанем и Цзя Цуном не клеился, и Баоюй невольно следил за происходящим вокруг. От него не ускользнуло, что Фангуань вернулась с каким-то пакетиком.
– Что это у тебя? – спросил Баоюй.
– Розовая мазь. Ею мажут весной лицо, чтобы кожа не портилась, – ответила Фангуань, протягивая Баоюю пакетик.
– Молодец Чуньянь, что не забыла, – с улыбкой произнес Баоюй.
Цзя Хуань вытянул шею, заглядывая в пакетик, и, уловив тонкий приятный аромат, вытащил из-за голенища листок бумаги, отдал Баоюю и попросил:
– Дорогой братец, дай мне немного!
Баоюй согласился, но Фангуань, поскольку это был подарок Жуйгуань, запротестовала:
– Господин, я принесу другую, тогда отдадите, а эту оставьте!
– Ладно, возьми. – И Баоюй вернул пакетик Фангуань.
Но когда девушка захотела принести розовую мазь, которой обычно пользовалась, коробочка оказалась пуста. Фангуань удивилась: еще утром коробочка была почти полной, куда же девалась мазь?
Она стала спрашивать у служанок, но те толком ничего объяснить не могли.
– Далась тебе эта мазь, – вмешалась тут Шэюэ. – Может, понадобилась кому-то из наших, вот и попользовались. Возьми, что под руку попадет, и отдай! Думаешь, этот Цзя Хуань разберется? Главное, чтобы они ушли поскорее, обедать пора.
Фангуань так и сделала. Завернула в бумажку немного жасминовой пудры и отнесла Цзя Хуаню. Тот обрадовался и протянул было руку за пакетиком, но Фангуань бросила его на кан и выскочила за дверь. Цзя Хуань сунул пакетик за пазуху, попрощался с Баоюем и ушел.
Пользуясь тем, что Цзя Чжэн и госпожа Ван на некоторое время отлучились из дому, Цзя Хуань бездельничал, сказавшись больным и придумав еще множество причин, чтобы не ходить в школу. Розовую мазь он, собственно, попросил не для себя – хотел сделать подарок Цайюнь и сразу побежал ее разыскивать.
Цайюнь в это время беседовала с наложницей Чжао.
– А что у меня есть! – воскликнул Цзя Хуань, входя в комнату. – Помнишь, ты говорила, что розовая мазь лучше серебряной. Вот я тебе ее и принес! Погляди!
Цайюнь развернула пакетик и прыснула со смеху:
– Кто тебе дал?
Цзя Хуань рассказал, как было дело.
– Тебя обманули, – вскричала Цайюнь, – как деревенского простака. Ведь это жасминовая пудра!
Цзя Хуань, посмотрев, сам убедился, что дали ему не то. Даже запах совсем другой.
Однако он сказал:
– Неважно, все равно оставь себе. Такой в лавке не купишь!
Цайюнь не стала возражать и спрятала пакетик.
– Ты думал, тебе дадут что-нибудь хорошее?! – обрушилась на сына наложница Чжао. – Не надо было просить! А теперь нечего обижаться, что над тобой подшутили! На твоем месте я бы им в морду это швырнула! Паршивки! Неужели вспомнили, как два месяца назад я с ними поругалась, и решили на тебе отыграться?.. Но ты должен был за себя постоять! С Баоюя спроса нет – он твой старший брат, а вот девчонкам спуску давать не надо.
Цзя Хуань, опустив голову, слушал мать.
– А по-моему, скандалить ни к чему, – вмешалась Цайюнь. – Лучше стерпеть.
– Молчи, тебя не спрашивают, – оборвала ее наложница Чжао. – Этим дрянным девчонкам надо выговаривать при всяком удобном случае.
Наложница все больше распалялась и, тыча пальцем в Цзя Хуаня, громко кричала:
– Тьфу! Мямля! Попробовала бы я дать тебе вместо нужной вещи ненужную! От злости у тебя жилы вздулись бы и ты запустил бы в меня этой вещью, а когда эти сучки над тобой насмехаются, тебе все равно! Кто же после этого станет тебя уважать и бояться?! Зло берет, как погляжу на тебя! Ну куда ты годишься!
Цзя Хуань смутился. Он был зол, но вернуться и поднять скандал не решался.
– Подстрекать ты умеешь, матушка, – сказал он, махнув рукой, – а попробуй сама пойди поскандаль! Не посмеешь! А я подними шум – меня в школе за это выпорют! Приятно будет? Сколько раз ты науськивала меня на других, а потом самой стыдно было. И все равно опять за свое. Пойди пожалуйся третьей барышне Таньчунь, если не боишься, я в ножки тебе поклонюсь!
Эти слова были для наложницы Чжао будто нож острый.
– Ах ты выродок, – закричала она. – Это я ее боюсь? Да мне тогда лучше не жить на свете!
Она вскочила, схватила пакетик и побежала в сад.
Цайюнь попыталась было ее удержать, но, поняв, что старания ее тщетны, спряталась в своей комнате. А Цзя Хуань выскользнул за дверь и побежал играть.
Примчавшись в сад, Чжао увидела тетку Ся, приемную мать Оугуань.
– Куда это вы, госпожа? – в недоумении спросила та, заметив, что у наложницы потемнело от гнева лицо, а глаза налились кровью.
– Да ты посмотри! – всплеснула руками наложница Чжао. – Пусть бы кто-нибудь другой такое сделал, а то эти дрянные комедиантки! Живут в доме без году неделю и вон что вытворяют! Нет, я не позволю этим тварям шутить над собой!
– Что случилось? – спросила тетка Ся, невольно вспомнив и про свои обиды.
Наложница Чжао ей рассказала, как подсунули Цзя Хуаню вместо розовой мази пудру.
– Неужели вас это удивляет, госпожа? – воскликнула тетка Ся. – Вчера случилось кое-что поважнее – одна из девчонок вздумала на этом самом месте жечь бумажные деньги, ее поймали и хотели наказать, но Баоюй не позволил! В сад запрещено вносить буквально все, любую мелочь, а бумажные деньги, оказывается, можно жечь. Где же справедливость? Госпожа отлучилась из дома, значит, старшая теперь вы. Вот и распоряжайтесь! Кто посмеет вам перечить? Все эти напудренные рожи – негодницы, и нечего их бояться. Вам представляется прекрасный случай – история с бумажными деньгами и пудрой. Я пойду к вам в свидетельницы. Вас сразу зауважают. Не станут же барышни и невестки ссориться с вами из-за каких-то девчонок!
Чжао слушала и поддакивала:
– Правильно, верно! А что это за история с бумажными деньгами? Расскажи поподробней!
Тетка Ся рассказала все, что знала, и напоследок добавила:
– Если они станут все отрицать, позовете в свидетели нас.
Наложница Чжао, очень довольная, бодро направилась во двор Наслаждения пурпуром.
Баоюй в это время был у Дайюй, а Фангуань и Сижэнь обедали.
Увидев наложницу Чжао, они мигом вскочили и предложили ей сесть, говоря:
– Куда вы так торопитесь, госпожа? Посидите с нами, поешьте!
Чжао, не произнеся ни слова, подошла к столу, швырнула пакетик с пудрой в лицо Фангуань и, тыча в девушку пальцем, разразилась бранью:
– Потаскушка! Паршивая девчонка! Тебя за деньги купили! Ты хуже самой последней служанки! А еще задаешься! Баоюй хотел сделать подарок, а ты его подвела! Может быть, он твое дарит? Подсунула моему сыну пудру, думала, он не разберется! А ведь он тоже господин, как и Баоюй! Они братья! Как же ты смеешь так поступать?!
Фангуань громко заплакала от обиды и сказала сквозь слезы;
– У меня не осталось мази, вот я и дала пудру. Скажи я ему, что мази нет, он не поверил бы. Разве пудра плохая? Да, я играла на сцене, но только в вашем доме. Я не распутная, дурными делами не занималась. Нечего меня ругать! Не вы меня покупали, и я не ваша служанка. Пусть я рабыня, пусть все мои братья и сестры рабы, но вы с какой стати меня оскорбляете?!
– Не болтай лишнего! – прикрикнула на нее Сижэнь.
Чжао в ярости дала Фангуань две пощечины. Сижэнь стала ее урезонивать.
– Не к лицу вам сводить счеты с девушкой! Я сама с ней поговорю!
Но разве могла Фангуань такое стерпеть? Она завопила истошным голосом:
– Кто дал вам право меня бить? Поглядели бы лучше на себя в зеркало! Ну что ж, бейте, совсем убейте, я не хочу больше жить!
Она подскочила к наложнице Чжао и подставила лицо. Служанки оттащили девушку и принялись успокаивать.
Цинвэнь подошла к Сижэнь и, тронув ее за локоть, шепнула на ухо:
– Не обращай внимания, пусть себе шумят, а мы поглядим. А то вмешаемся, придется в ход пустить руки! Ничего хорошего из этого не получится.
Служанки, пришедшие вместе с наложницей Чжао и теперь стоявшие за дверью, радовались, слыша крики и брань. И, возблагодарив Будду, говорили:
– Наконец-то и наш день настал…
Старухи, которым не раз доставалось от девочек-актрис, тоже ехидно улыбались – поделом этой Фангуань!
Оугуань, Жуйгуань и других актрис поблизости не было, они ушли играть. И Куйгуань, исполнительница ролей отрицательных героев, ныне прислуживавшая Сянъюнь, вместе с Доугуань, отданной в услужение Баоцинь, бросилась их искать, чтобы вместе поспешить на выручку Фангуань.
– Фангуань бьют! – сообщили они. – Того и гляди, до нас доберутся! Надо за себя постоять! Пошли!
И все четверо, охваченные гневом, устремились во двор Наслаждения пурпуром, чтобы выполнить свой долг и помочь подруге. Доугуань налетела на наложницу Чжао и так сильно ударила ее головой, что едва с ног не сбила. Остальные вцепились в обидчицу и принялись ее колотить и пинать.
Служанки, давясь от смеха, подбежали к ним, будто желая разнять. А Сижэнь была не на шутку встревожена: не успевала она оттащить одну, как подбегала другая.
– Вы что, своей смерти ищете? – кричала Сижэнь. – Обидели вас – скажите. А вы вон что затеяли!
Наложница Чжао только и могла что ругаться. Жуйгуань и Оугуань держали ее за руки, Куйгуань и Доугуань навалились с обеих сторон и кричали:
– Убей нас всех!..
Фангуань лежала на полу и плакала навзрыд.
Поняв, что дело принимает серьезный оборот, Цинвэнь потихоньку послала Чуньянь за Таньчунь. Таньчунь не замедлила явиться вместе с госпожами Ю и Ли Вань. Их сопровождали Пинъэр и целая толпа женщин-служанок. Они разняли дерущихся и стали расспрашиватв, что случилось. Наложницу Чжао трясло от гнева, она зло таращила глаза и пыталась рассказать, как было дело. По от волнения то и дело сбивалась, путалась, и понять ее было почти невозможно.
Госпожа Ю и Ли Вань, выслушав ее, ничего не сказали, лишь прикрикнули на девочек. А Таньчунь со вздохом проговорила:
– Ничего особенного! Просто тетушка Чжао чересчур вспыльчива… Я посылала за вами служанок, тетушка хотела кое о чем посоветоваться, а вы, оказывается, здесь, пришли ссориться! Идемте со мной!
– Да, да, тетушка, пойдемте в зал, – поддакнули госпожа Ю и Ли Вань, – там и поговорим!
Наложнице ничего не оставалось, как последовать за ними. Но она никак не могла успокоиться и все время доказывала свою правоту.
– Девочки-актрисы все равно что игрушки, – прервала ее Таньчунь. – Позабавиться с ними можно, а надоест – не следует на них обращать внимание. Провинятся – и ладно, прощает же хозяин кошку или собаку, если те оцарапают его или укусят. Ну, а если никак нельзя простить – надо позвать управительницу, она и накажет. А скандалить с ними – только ронять собственное достоинство. Почему никто не оскорбляет тетушку Чжоу? Потому что она ни с кем не связывается. Мой вам совет пойти домой и успокоиться. Не слушайте этих негодяек, они только и знают, что стравливать всех, выставлять на посмешище. Умерьте ваш гнев и потерпите несколько дней; вернется госпожа Ван и все уладит.
Возразить наложнице Чжао было нечего, и она отправилась восвояси.
Тут Таньчунь с нескрываемым раздражением сказала:
– Дожила до таких лет, а вести достойно себя не умеет. Так разошлась, что о приличиях забыла. Слушает всякие сплетни, а сама ничего не соображает. Эти бесстыжие служанки науськивают ее на тех, кого недолюбливают, а из нее делают посмешище!
Таньчунь, думая о случившемся, все сильнее гневалась и наконец приказала во что бы то ни стало дознаться, кто подстрекнул наложницу Чжао затеять ссору.
Женщины пообещали исполнить ее приказание, но, выйдя за дверь, с усмешкой переглянулись:
– Разве выловишь в море иголку?..
Вызвали служанок наложницы Чжао и служанок из сада. Учинили допрос. Но все в один голос твердили, что ничего не знают. Женщины вернулись и доложили Таньчунь:
– Сразу не выяснишь, придется действовать не торопясь. Узнаем, кто распускает слухи и сплетни, и накажем примерно.
Гнев Таньчунь постепенно утих. Но тут к ней украдкой пробралась Айгуань и стала рассказывать:
– Во всем виновата мамка Ся. Она терпеть не может Фангуань и не упускает случая к ней придраться. Это она донесла, что Оугуань сжигала в саду бумажные деньги. К счастью, второй господин Баоюй выручил Оугуань, приняв всю вину на себя. Сегодня я относила барышне платок и случайно увидела, как мамка Ся шушукалась с тетушкой Чжао. При моем появлении они сразу умолкли и разошлись.
Конечно, виной всему чей-то злой умысел, в этом Таньчунь не сомневалась, но нельзя отрицать и того, что девочки-актрисы очень избалованы и горой стоят друг за друга. Поэтому, слушая Айгуань, Таньчунь кивала, будто соглашаясь с ней, однако не могла принять слова девочки в качестве бесспорного доказательства.
Надобно сказать, что Сяочань, внучка мамки Ся, была на посылках у Таньчунь. Она делала покупки для служанок, и те ее очень любили. В тот день после обеда Таньчунь как раз занималась в зале хозяйственными делами, когда Цуймо позвала к себе Сяочань и попросила купить немного сладостей.
– Я только что подмела большой двор и очень устала, ноги и спина ноют, – ответила Сяочань, – пошлите кого-нибудь другого!
– Кого же я пошлю? – улыбнулась Цуймо. – Иди скорее сюда, я тебе кое-что расскажу, а ты предупредишь бабушку, чтобы была осторожна.
И Цуймо рассказала девочке о том, как Айгуань жаловалась Таньчунь на мамку Ся.
– И эта негодница вздумала над нами насмехаться! – возмутилась Сяочань и, позабыв об усталости, взяла у Цуймо деньги. – Хорошо, я скажу бабушке!
Она вышла из дому и направилась к задним воротам. Там неподалеку была кухня, и все повара и кухарки, а с ними и мамка Ся от нечего делать сидели на крыльце и точили лясы. Сяочань послала одну из женщин за покупками, а сама отозвала в сторону мамку Ся и потихоньку рассказала ей все, что узнала от Цуймо.
Выслушав внучку, мамка Ся и рассердилась и испугалась. Она не знала, что делать: допросить Айгуань или пожаловаться Таньчунь на несправедливость!
– Что же ты скажешь? – удерживая ее, спросила Сяочань. – А вдруг поинтересуются, откуда ты это узнала? Неприятности не избежать. К чему торопиться? Ведь тебе велели быть осторожнее.
В это время в ворота просунулась голова Фангуань. Девочка позвала тетку Лю, работавшую на кухне, и сказала:
– Тетушка Лю, второй господин Баоюй велел подать ему на ужин холодные кислые блюда, только без кунжутного масла.
– Знаю, знаю, – с улыбкой отвечала тетка Лю. – Что это вдруг тебя послали с таким важным поручением? Заходи, если не боишься испачкаться.
Фангуань вошла и тут увидела женщину с блюдом печенья и сладостей в руках.
– Чье это печенье? – спросила Фангуань в шутку. – Может, и мне дадите немного отведать?
– Нельзя! – поспешила сказать Сяочань. – Вы что, никогда печенья не видели?
– Тебе нравится, барышня Фангуань? – вмешалась тут тётка Лю. – У меня есть такое печенье. Его купили для вашей старшей сестры, но она отослала его сюда. К нему никто не прикасался. Возьмите!
И тетка Лю протянула Фангуань блюдце с печеньем:
– Подержи, а я тебе приготовлю хорошего чаю.
И она ушла на кухню. Фангуань взяла кусочек печенья, ткнула прямо под нос Сяочань и воскликнула:
– Очень мне нужно твое печенье! Видишь? У меня тоже есть. Я посмеялась над тобой. Да поклонись ты мне в ноги, я не взяла бы у тебя ни крошки!
С этими словами она бросила печенье воробьям.
– Тетушка Лю, – окликнула она старуху, – распоряжайся этим печеньем как хочешь, я могу купить тебе целых два цзиня.
Сяочань едва не лопнула от злости и, тараща глаза, прошипела:
– Куда только смотрит Лэй Гун, что до сих пор не поразил это отродье?
– Будет вам, барышни! – стали их урезонивать женщины. – Хватит ссориться!
А более опытные и осторожные поспешили скрыться, как только началась перепалка. Сяочань не решилась продолжать ссору и, бурча что-то себе под нос, ушла со двора.
Когда все разошлись, тетка Лю спросила у Фангуань:
– Ты рассказала о нашем разговоре третьего дня?
– Да, – ответила Фангуань. – Дня через два еще раз напомню. Как назло, наложница Чжао, чтоб ей подохнуть, опять со мной поскандалила. Кстати, пила ваша дочка росу мэйгуй, которую я принесла? Понравилась ей?
– Всю до капельки выпила, – ответила тетка Лю. – С большим удовольствием. Хотела еще попросить, да постеснялась.
– Пустяки, – заявила Фангуань, – я принесу.
Надобно сказать, что у тетки Лю была дочь, которой исполнилось нынче шестнадцать. Внешностью она не уступала Пинъэр, Сижэнь, Юаньян, Цзыцзюань и прочим господским служанкам. У тетки Лю она была пятой по старшинству, и звали ее Уэр. Слабая и болезненная, она не могла пойти в услужение. Прознав, что у Баоюя много служанок, что делать им особенно нечего и Баоюй собирается их отпустить по домам, тетка Лю решила пристроить к нему свою дочь, чтобы та хоть числилась в служанках. По как это сделать? Тетка Лю обслуживала двор Душистой груши, старательно исполняла свои обязанности и относилась к девочкам-актрисам, в том числе и к Фангуань, куда лучше, чем их приемные матери. Фангуань платила тетке Лю тем же. И теперь, когда Фангуань была отдана в услужение Баоюю, тетка уговорила ее попросить Баоюя взять к себе ее дочь Уэр. Баоюй не возражал, но из-за болезни и множества скопившихся дел никак не мог этим заняться.
Между тем Фангуань, возвратившись во двор Наслаждения пурпуром, доложила Баоюю о том, что поручение его выполнено.
После скандала, учиненного наложницей Чжао, когда Таньчунь уговорила наложницу уйти и все утихомирились, Баоюй успокоил Фангуань и отправил ее с поручением на кухню, но до сих пор пребывал в плохом настроении.
Когда Фангуань попросила у Баоюя росу мэйгуй для Уэр, он сказал:
– У меня есть немного эссенции, можешь отдать Уэр, – и приказал Сижэнь принести эссенцию. Во флаконе оставалось совсем немного, и он отдал его девочке.
Фангуань снова отправилась к тетке Лю, которая уже успела погулять с дочерью и теперь пила чай на кухне.
Увидев в руках у девочки флакон высотой в пять цуней, до половины наполненный розовой жидкостью, тетка Лю решила, что это заморское вино, которое пьет господин Баоюй.
– Живее вскипятите воду, – приказала она, жестом пригласив Фангуань сесть.
– Это все, что осталось, – с улыбкой промолвила Фангуань. – Он отдал мне даже флакон.
Только теперь Уэр поняла, что это не вино, а эссенция мэйгуй, и поблагодарила Фангуань.
– Сегодня мне немного лучше, – проговорила она, – я даже смогла погулять. Только здесь у нас нет ничего интересного – несколько камней, деревьев да задняя стена дома, никакого пейзажа.
– А почему бы тебе не пойти в сад? – спросила Фангуань.
– Я не велела ей туда ходить, – вмешалась тетка Лю. – Барышни ее не знают, попадется кому-нибудь на глаза – пойдут сплетни. Если можешь, возьми ее завтра с собой погулять. Приедут хозяева, тогда ей туда не попасть! Но ничего, может, когда-нибудь ей этот сад еще надоест!
– Не беспокойтесь! – улыбнулась Фангуань. – А я на что?
– Ай-я-я! – запричитала тетка Лю. – Барышня ты моя! Ведь мы люди маленькие, тебе не ровня!..
Она налила Фангуань чаю, но та отхлебнула глоток и собралась уходить.
– Ладно, иди! У меня тут еще кое-какие дела, – сказала тетка Лю. – Уэр тебя проводит.
Уэр последовала за Фангуань и, когда они отошли немного, огляделась, взяла Фангуань за руку и осторожно осведомилась:
– Ты говорила с ним обо мне?
– Неужели я стану обманывать! – улыбнулась Фангуань. – Я сама слышала, что в комнатах не хватает двух служанок; Сяохун забрала вторая госпожа Фэнцзе, а Чжуйэр выгнали. На одно из этих мест можно было бы устроить тебя. Но Пинъэр все время твердит: «Перемещения служанок и денежные расходы надо пока отложить, у третьей барышни Таньчунь на этот счет свои соображения». Зачем же лезть на рожон, если она то и дело придирается к своим служанкам, а сейчас ищет повод взяться за наших? Попробуй скажи ей хоть слово поперек! Потерпи немножко. Приедут старая госпожа и госпожа Ван, и все устроится.
– Не могу я ждать, – возразила Уэр. – Терпенья не хватает. Если я пристроюсь, мама сразу успокоится – значит, не зря меня растила; и всей нашей семье станет легче – мне будут платить жалованье, да и я сама почувствую себя увереннее, может быть, и болезнь пройдет… А не пройдет, родным не придется тратиться на врача и лекарства.
– Все это я знаю, – заметила Фангуань, – не беспокойся и жди!
С этими словами она ушла.
Когда Уэр вернулась домой, они с матерью долго говорили о Фангуань, которая сделала им столько добра!
– Такой эссенции нам больше не видать, – сказала мать Уэр. – Надо отлить немного и подарить кому-нибудь в знак уважения.
Когда Уэр спросила, кому именно, мать ответила:
– Хотя бы твоему старшему дяде, у него горячка. Он с удовольствием отведает такой прекрасный напиток.
Уэр промолчала. Мать отлила полчашечки и поставила флакон в кухонный шкаф.
– Зря ты это делаешь, – с холодной усмешкой произнесла Уэр. – Ведь если станут расспрашивать, откуда мы взяли эссенцию, неприятностей не избежать.
– Чего ж тут бояться?! – воскликнула мать. – Мы день и ночь трудимся, зарабатываем. Могли и купить. Неужто подумают, что украли?
И мать понесла эссенцию больному племяннику. Все в доме обрадовались, достали из колодца свежей воды, развели эссенцию и дали больному выпить. А что осталось, поставили на стол и прикрыли бумагой.
В это время несколько мальчиков-слуг, друзей племянника, пришли навестить больного. Среди них оказался Цяньхуай, родственник наложницы Чжао. Родители его служили писцами в кладовых дворца Жунго, а сам Цяньхуай был в услужении у Цзя Хуаня и сопровождал его в школу.
Жили они в достатке, но мальчик все еще не был помолвлен. Он был влюблен в Уэр, которую считал красавицей, и упрашивал отца женить его на ней. Отец согласился и пригласил сваху. Родители Уэр дали согласие на брак, но сама Уэр вдруг заупрямилась и отказала. Причины отказа она не объяснила, а родители не стали допытываться. Их интересовало только одно: устроить дочь служанкой в сад Роскошных зрелищ. Поэтому о сватовстве они и не вспоминали. Отпустят через несколько лет служанок домой, тогда можно будет найти дочери мужа.
Видя, что дело приняло такой оборот, родители Цяньхуая не стали упорствовать и отказались от своего намерения, зато Цяньхуай обозлился, но не отказался от мысли просватать Уэр.
И надо же было такому случиться! Он пришел навестить племянника тетки Лю и вдруг повстречался здесь с ней самой. А тетка Лю, заметив Цяньхуая, сославшись на дела, собралась уходить.
– Почему вы уходите, тетушка, даже чаю не выпили? – с недоумением промолвила жена племянника. – Ведь мы вам так обязаны за заботу.
– Мне пора накрывать стол для господ, – ответила тетка, – освобожусь и зайду.
Видя, что тетку не уговорить, жена племянника вытащила из ящика небольшой сверток и пошла ее провожать.
На углу она протянула сверток тетке Лю и сказала:
– Это получили вчера за дежурство у ворот. Последние дни дежурные ничего не получали, а вчера приехал чиновник из Гуандуна и привез для господ несколько корзиночек порошка лекарственного гриба фулин. От своих щедрот он одну корзиночку подарил привратникам, а те разделили порошок между собой. Ваш племянник тоже получил свою долю. Порошок белый, как снег, – вчера вечером я рассмотрела его. И очень помогает при всяких болезнях. Его нужно пить по утрам с молоком грудным или коровьим. А можно и с кипятком. Возьми немного для дочери. Я утром хотела послать его с девочкой, но та вернулась, сказав, что ворота заперты на замок. Я сама было решила отнести, но подумала: хозяев нет дома, ворота все заперты, чего понапрасну бегать? Кроме того, мне стало известно, что в доме случилось какое-то происшествие, и я побоялась, что меня в него впутают. Так что вы, тетушка, пришли весьма кстати.
Тетка Лю поблагодарила, взяла порошок и ушла. Но только она приблизилась к воротам, как навстречу ей попался мальчик-слуга.
– Где же вы были? – спросил он. – За вами несколько раз посылали! Велено непременно вас найти. Просто удивительно, как вы здесь очутились? Ведь эта дорога не ведет к вашему дому!
– Ах ты моя обезьянка! – засмеялась тетка Лю. – Не болтай глупостей! Дай только вернуться домой, я тебе покажу!
Если хотите узнать, что было дальше, прочтите следующую главу.

Поддержите нас!

Каждый день наш проект старается радовать вас качественным и интересным контентом. Поддержите нас любой суммой денег удобным вам способом и получите в подарок уникальный карманный календарь!

календарь Epoch Times Russia Поддержать
«Почему существует человечество?» — статья Ли Хунчжи, основателя Фалуньгун
КУЛЬТУРА
ЗДОРОВЬЕ
ТРАДИЦИОННАЯ КУЛЬТУРА
ВЫБОР РЕДАКТОРА