Аксакал космоса

Многие в таком возрасте тихо сидят на пенсии, пишут мемуары и воспитывают внуков, а этот космонавт удивляет многих своей энергией. Недаром он несколько лет был президентом теннисного клуба космонавтов в городке на Хованской улице в Москве. Он неоднократно становился победителем международного теннисного турнира памяти Юрия Гагарина. Наш корреспондент беседует с ветераном космоса.

— Валерий Николаевич, вы москвич?

— Нет. Я родился в городе Вязники Владимировской области. Летом 1952 года приехал поступать в МАИ. Этот вуз меня привлекал тем, что с детства меня тянуло к механизмам. Мой отец Николай Иванович по профессии был механик. И я все время пытался что-то мастерить, собирать своими руками, конструировать. Вот и «заболел» реактивной авиацией. Тогда и решил стать инженером и строить самолеты. Однако стал специалистом по ракетно-космической технике и через год после запуска Первого спутника начал работать в КБ, которое возглавлял Сергей Павлович Королев. Правда, попал я туда не сразу. После окончания МАИ меня распределили на предприятие, которое вовсе не занималось космической проблематикой, а я мечтал «работать на космос».

— Какими вопросами приходилось заниматься в КБ?

— Выбором орбит для космических кораблей, расчетом траекторий и их коррекцией совместно с сотрудниками Института прикладной математики АН СССР. Позже защитил диссертацию на эту тему, опубликовал ряд работ в журнале «Космические исследования», а впоследствии обобщил этот материал в монографии «Межпланетные полеты». После полета Феоктистова на трехместном корабле «Восход» стало ясно, что путь в космос не закрыт для специалистов, ученых.

— С Сергеем Павловичем Королевым довелось встречаться?

— Он лично беседовал с каждым из первых тринадцати инженеров, подавших заявление. Если кандидат на его вопрос почему подал заявление отвечал, что хочет стать космонавтом, шансов действительно им стать не оставалось. Когда дошла очередь до меня, я ответил, что хочу испытывать технику, в создании которой участвовал. Видимо, что мой ответ ему понравился и в результате я был зачислен в отряд космонавтов. Датой рождения группы бортинженеров из восьми человек стало 23 мая 1966 года. Хотя в Центр подготовки космонавтов четверо из этой восьмерки попали в августе. Среди счастливчиков были Елисеев, Волков, Гречко и я. Мы прошли медицинскую комиссию и начали готовиться к полетам на космическом корабле «Союз».

— А где вы жили?

— В профилактории. Я в комнате с Елисеевым, а Волков с Гречко. В нашей комнате стоял большой шкаф, две тумбочки, кровати. На стене — репродуктор. Шесть дней мы находились в профилактории, а по субботам уезжали домой. Заниматься приходилось много. До позднего вечера — учеба и тренировки. Спать ложились ближе к полуночи. В семь утра – подъем, как в армии. Вскоре наша группа пополнилась «новобранцами» — Макаровым, Севастьяновым и Рукавишниковым.

— Сергей Павлович был крутого нрава?

— Генеральный конструктор ракетной техники был человеком требовательным. К себе и окружающим. Хотя он строго никого не наказывал. Словом, всегда был строгим, но справедливым. Первая встреча с Королевым была в ОКБ-1. Сергей Павлович ревностно относился к тому, чтобы работники КБ всегда вовремя приходили на работу. И нередко лично проверял явку на рабочее место. Мне же большую часть пути до работы приходилось проделывать на электричке. Однажды она немного задержалась и мне пришлось бежать вверх по лестнице в свой отдел. На этаже чуть не столкнулся с человеком невысокого роста, с серьезным, волевым лицом и проницательными глазами. Он мельком строго взглянул на меня, я поздоровался кивком головы и пробежал мимо. Без пяти минут оказался на рабочем месте. Тогда ребята сказали мне, что несколько минут назад заходил Королев. Вот так в первый раз увидел Сергея Павловича.

— С Гагариным вы тоже встречались?

— В те времена мне довелось готовиться вместе с Юрой на новом тогда корабле «Союз». В связи с этим то и дело возникали спорные ситуации, что-то не получалось и тогда я раздражался. Реакция Гагарина всегда была неизменной. Он отводил меня в сторону и просил, чтобы я держал себя в руках. Во многом благодаря его влиянию научился более спокойно вести себя в различных ситуациях, стал сдерживать эмоции там, где они не нужны. Однажды вечером после посещения завода «Союзов» мы шли с Гагариным, Николаевым и Горбатко по улице подмосковного Калининграда. Вдруг Юрий предложил зайти ко мне в гости. Мне же было стыдно пригласить друзей. Ведь я, жена, дочка и теща жили тогда в одной небольшой комнате старой коммунальной квартиры. Я прямо сказал об этом Юрию. А через несколько дней мне вдруг позвонили из завкома и сообщили, что дают новую квартиру. Вот так Гагарин помог мне с жильем.
— Валерий Николаевич, вы ведь аксакал космоса – трижды побывали на орбите…

— В этом году исполняется 40 лет со дня первого полета. Было это в октябре 1969 года на корабле «Союз-6» вместе с Шониным. Это был первый по тем временам групповой полет, когда на околоземную орбиту вышли одновременно три корабля. На следующий день после нашего старта был запущен «Союз-7» с Филипченко, Волковым и Горбатко. Через сутки в космосе оказался и третий корабль «Союз-8», который пилотировали Шаталов и Елисеев. Они должны были состыковаться, но отказала система стыковки. Нам предстояло провести первую в мире сварку металлов в невесомости. Иногда говорят, что мы должны были снимать процесс стыковки со стороны. Мы же не могли сблизиться с ними потому, что на нашем корабле не было системы сближения. А в ручном режиме это тогда никто не умел, хотя мы с Шониным и пытались это осуществить.

— Как прошел эксперимент по сварке?

— Его готовили для нас в Киеве, в Институте электросварки имени Патона. Там же была создана автоматическая установка «Вулкан», управлять которой можно было из спускаемого аппарата. Сварка выполнялась электронным лучом, сфокусированным магнитным полем. Мы с Шониным разместились в спускаемом аппарате, а сама установка осталась в орбитальном отсеке, в котором на время эксперимента был создан вакуум. По моим командам «Вулкан» выполнил всю программу сварки. Были опробованы многие ее виды, применялись различные материалы. Потом мы восстановили в отсеке нормальную атмосферу и приплыли туда из спускаемого аппарата посмотреть на результаты эксперимента. Сразу почувствовали какой-то странный запах, словно в баллоны для наддува закачали некондиционный воздух.

Принюхиваясь, я подплыл к столу со сварочными образцами и ахнул. Стол чуть ли не пополам разрезан, как острым ножом, края оплавлены, обшивка отсека тоже. Нам тут же пришлось вернуться в спускаемый аппарат. Благо, что полет был практически завершен, программу свою мы всю выполнили. Сидим с командиром в креслах, обдумываем создавшуюся ситуацию: стол со сварочными образцами, полученными такой ценой, остался в орбитальном отсеке.

Если их не забрать — они сгорят при посадке в плотных слоях атмосферы вместе с отсеком. Нужно было что-то делать. Включили телекамеру, внимательно еще раз поглядели на стол, на обшивку, оценили обстановку в отсеке. Решили для подстраховки снизить в нем давление. Если обшивка выдержала больший перепад, то должна устоять и при меньшем давлении. Я отправился за образцами один — так было меньше риска. Забрал образцы, вернулся. Плотно задраил за собой люк и больше в орбитальный отсек не входили. После посадки специалисты выяснили, что неправильно было учтено влияние магнитного поля Земли. Из-за этого изменилась фокусировка электронного луча и вместо сварки получилась резка.

— Можете рассказать случай, когда вас сняли с полета?

— На «Союзе-11» я должен был лететь бортинженером вместе с Леоновым и Колодиным. Полет на первую в мире орбитальную станцию! Мы долго готовились, сдали все экзамены. Перед самым стартом, на Байконуре, в ходе последнего медицинского обследования у меня вдруг обнаружили» «затемнение в легком». Хотели вместо меня в экипаж назначить Волкова из дублирующего экипажа. Но Леонов отказался. Тогда весь экипаж с полета был снят. Всего лишь за два дня до старта. Позже я прошел дополнительное обследование. Никаких «затемнений» у меня не обнаружили. Легкие были чистыми. Что же тогда произошло перед полетом? Как сказали врачи, это была аллергия. А в космос отправились наши дублеры — Добровольский, Волков и Пацаев. Этот полет закончился трагически – весь экипаж погиб из-за того, что не сработал злополучный клапан.

— Второй полет был летом 1975 года. А были нештатные ситуации?

— Тот полет завершился стыковкой на орбите нашего «Союза и американского «Аполлона». Были, разумеется, и нештатные ситуации. Перед самым стартом вдруг отключились все телевизионные камеры в корабле. На сам старт это не повлияло, но, оказавшись на орбите, нужно было как-то исправлять положение. Оказалось, что из строя вышел блок коммутатора, который находился за внутренней обшивкой отсека. Чтобы добраться до него, нужно было каким-то образом вскрыть обшивку, сделать в ней окно.