Роман «Сон в красном тереме». Том третий. Главы 101 — 110

The Epoch Times10.04.2013 Обновлено: 06.09.2021 14:15
Глава сто первая


В саду Роскошных зрелищ бродит одинокая беспокойная душа;
в кумирне Осыпающей цветами гадательная пластинка предупреждает о необыкновенном событии

Итак, Фэнцзе возвратилась домой, позвала служанок и приказала
немедленно приготовить все, что может понадобиться Таньчунь в дороге. Вечером
Фэнцзе взяла с собой Фэнъэр и двух девочек-служанок, третьей велела
нести фонарь и пошла навестить Таньчунь. Но едва вышли за ворота, Фэнцзе
велела служанке с фонарем вернуться – в небе ярко светила луна.
Проходя
мимо чайной, они услышали доносившиеся из окна странные звуки: не то
бормотание, не то плач. Фэнцзе подумала, что это ропщут кем-то обиженные
старые служанки, и велела Сяохун зайти в чайную и как бы невзначай
справиться, в чем дело.
Сама же Фэнцзе вместе с Фэнъэр подошла к
воротам. Они не были заперты, лишь прикрыты, и двое слуг впустили их.
Тени деревьев четко вырисовывались при ярком свете луны. Вокруг было
пусто и безмолвно.
Но только Фэнцзе с Фэнъэр свернули на дорожку,
ведущую к кабинету Осенней свежести, как налетел ветер, на землю
посыпались листья. Сад наполнился шумом и шорохами, устроившиеся было на
ночлег вспугнутые птицы с криками взмыли вверх.
Фэнцзе недавно выпила вина и разгорячилась, но сейчас ее стало знобить. Фэнъэр тоже поежилась:
–Ну и холод!
–Принеси мне безрукавку на беличьем меху!– приказала Фэнцзе.– Я буду ждать тебя у третьей барышни!
Фэнъэр обрадовалась, что и сама сможет одеться потеплее, и убежала.
Продолжая
путь, Фэнцзе вдруг услышала за спиной шипение, словно кто-то с шумом
втягивал носом воздух, и обернулась. Волосы у нее встали дыбом: какое-то
черное существо тянулось к ней мордой со сверкающими, как фонари,
глазами. От страха у Фэнцзе душа ушла в пятки, и она громко вскрикнула.
Но
это оказалась всего-навсего большая собака, которая, вильнув хвостом,
взбежала на горку и уселась на задние лапы, словно приветствуя Фэнцзе. У
Фэнцзе от ужаса поджилки затряслись, и она со всех ног бросилась к
кабинету Осенней свежести. Но едва обогнула горку, как ей померещилась
чья-то тень.
Наверное, какая-нибудь из здешних служанок,– подумала Фэнцзе и крикнула:
–Кто это?
Ответа не последовало. Фэнцзе снова окликнула, тень не отозвалась, метнулась прочь и скрылась. Вдруг Фэнцзе почудился за спиной чей-то голос:
–Тетушка, неужели вы меня не узнали?
Фэнцзе
стремительно обернулась и увидела красивую, изящно одетую женщину.
Женщина показалась Фэнцзе знакомой, но она не могла вспомнить, где ее
видела.
–Тетушка, вы, как и прежде, наслаждаетесь богатством и
роскошью,– продолжала женщина.– Забыли мой наказ заботиться об
укреплении благосостояния нашей семьи на многие годы!
Фэнцзе слушала ее, опустив голову.
–Ведь вы когда-то меня любили,– продолжала женщина.– Как же могли забыть?
Наконец Фэнцзе вспомнила, что это – первая жена Цзя Жуна – госпожа Цинь Кэцин.
–Ай-я-я!– воскликнула она.– Ведь ты давно умерла! Как же ты здесь очутилась?!
Фэнцзе
плюнула, чтобы отогнать наваждение, и собралась уходить. Но, ступив
шаг, споткнулась о камень и упала. И тут она словно очнулась от сна и
почувствовала, что вся покрыта холодным потом.
В это время
подоспели служанки, и Фэнцзе, не желая давать пищу для сплетен, быстро
поднялась и как ни в чем не бывало проговорила:
–Почему вы так долго? Дайте скорее одежду!
Фэнъэр подала одежду, а Сяохун подхватила Фэнцзе под руку, собираясь идти дальше.
–Давайте вернемся,– заторопилась Фэнцзе,– там все спят.
Цзя
Лянь уже был дома, когда Фэнцзе пришла. Она заметила, что муж бледнее
обычного, но, зная его характер, расспрашивать ни о чем не стала,
разделась и легла спать.
Цзя Лянь поднялся во время пятой стражи и
собрался к главному цензору Цю Шианю по служебным делам, но время было
раннее, и он решил просмотреть вестник, присланный накануне. Ведомство
чинов сообщало, что государь распорядился найти на должность чжунлана
достойного человека. Ведомство наказаний опубликовало сообщение
генерал-губернатора Юньнани Ван Чжуна о том, что поймано восемнадцать
контрабандистов, провозивших через границу ружья и огневое зелье. Во
главе шайки стоял Бао Инь – слуга гуна, Умиротворителя государства Цзя
Хуа.
Задумавшись было, Цзя Лянь стал читать дальше.
Цыши[64] Ли Сяо из округа Сучжоу сообщал, что господа покровительствуют слугам, а
те, пользуясь безнаказанностью, чинят беззакония, дело дошло до того,
что один из них, некто Ши Фу, убил целомудренную женщину. На допросе он
показал, что принадлежит к слугам господина Цзя Фаня.
Сообщение
это вывело Цзя Ляня из состояния равновесия. Он стал читать дальше, но
тут спохватился, что опоздает на свидание с Цю Шианем, и, даже не
позавтракав, стал одеваться.
Пинъэр принесла чай. Цзя Лянь выпил два глотка, выбежал во двор, вскочил на коня и уехал.
Пинъэр стала убирать оставленную Цзя Лянем одежду; Фэнцзе поднялась было, но Пинъэр ей сказала:
–Госпожа, вы ночью почти не спали. Полежите немного! Я разотру вам спину.
Пинъэр взобралась на кан и принялась растирать Фэнцзе спину. Та задремала было, но ее разбудил плач Цяоцзе.
–Мамка Ли, ты что там делаешь?– окликнула няньку Пинъэр.– Успокой девочку. Тебе бы все дрыхнуть!
Нянька Ли проснулась и, ворча, отшлепала девочку.
–Чтоб ты подохла, чертовка! Орешь да орешь, словно мать хоронишь!
Старуха даже зубами скрипнула, но тут же спохватилась и начала ласково гладить девочку. Однако та еще громче расплакалась.
–Дрянь!– вскричала Фэнцзе.– Опять бьет ребенка! Пинъэр, поддай ей хорошенько, а Цяоцзе принеси сюда!
–Не
сердитесь, госпожа, старуха не посмеет бить девочку!– произнесла
Пинъэр.– Может, ненароком ее задела? Поколотить няньку можно, но ведь
завтра пойдут сплетни, будто мы жестоко обращаемся с людьми!
Фэнцзе вздохнула и, помолчав, сказала:
–Погляди, на кого я похожа! Ведь если умру, некому будет позаботиться о девочке!
–Зачем так говорить, госпожа,– упрекнула ее Пинъэр.– С самого утра расстраиваете себя мыслями о смерти!
–Что
ты понимаешь?– горько улыбнулась Фэнцзе.– Я давно знаю, что долго не
протяну! За свои двадцать пять лет я столько всего натерпелась, что
другому и во сне не приснится. Зато никогда ни в чем не знала отказа!
Так что бог с ним, с долголетием.
Пинъэр чуть не расплакалась.
–Нечего
притворяться!– усмехнулась Фэнцзе.– Вам моя смерть будет в радость.
Вы все заодно! Я мешаю всем жить в мире и согласии! Зачем же вам такая
колючка в глазу – а я жизнью не дорожу! Дочь жалко!
Пинъэр разрыдалась.
–Ладно, не реви!– оборвала ее Фэнцзе.– Не умерла же я пока! Сама первая подохнешь от слез!
–Вы так расстроили меня, госпожа!– воскликнула Пинъэр.
Вскоре
Фэнцзе уснула. Но тут снаружи послышались шаги. Это вернулся Цзя Лянь.
Он так и не повидался с Цю Шианем – тот уже отправился ко двору – и,
раздосадованный, вернулся домой.
–Еще не вставали?– спросил Цзя Лянь прямо с порога.
–Нет,– отозвалась Пинъэр.
Цзя Лянь откинул дверную занавеску, вошел во внутреннюю комнату и воскликнул:
–Надо же! До сих пор дрыхнут!
Он
потребовал чаю. Пинъэр налила. Чай оказался чуть теплым.
Девочки-служанки, как только Цзя Лянь уехал, снова улеглись спать и не
успели ничего приготовить. Цзя Лянь в сердцах швырнул чашку на пол.
Фэнцзе
проснулась вся в холодном поту и охнула, глядя округлившимися от ужаса
глазами на рассвирепевшего Цзя Ляня и Пинъэр, подбиравшую с пола осколки
чашки.
–Почему ты вернулся?– спросила Фэнцзе и, не получив ответа, повторила вопрос.
–А ты хотела, чтоб я не вернулся и околел где-нибудь на дороге?– крикнул Цзя Лянь.
–Ну зачем так?– улыбнулась Фэнцзе.– Просто я удивилась, вот и спросила. Сердиться незачем!
–Не застал его, вот и вернулся,– проворчал Цзя Лянь.
–Наберись терпения! Завтра поедешь пораньше и застанешь.
–Что,
у меня ноги казенные?– вскричал Цзя Лянь.– Мало своих хлопот, так еще
чужие прибавились! И так вздохнуть некогда, минуты свободной нет! Тот,
кому это нужно, знать ничего не знает, дома сидит. Пир собирается
устроить в день своего рождения! Актеров пригласить! А я бегай за него!
Цзя Лянь плюнул с досады и напустился на Пинъэр. От волнения у Фэнцзе пересохло в горле; она хотела возразить мужу, но почла за лучшее сдержаться и с улыбкой произнесла:
–Не
надо кипятиться! С самого утра на меня накричал. Никто не велел тебе
стараться ради чужих! Но раз уж взялся, терпи! Не понимаю, как можно
думать о развлечениях, когда грозят неприятности!..
–Что зря болтать!– крикнул Цзя Лянь.– Сама у него и спроси!
–У кого?– изумилась Фэнцзе.
–У кого? У своего старшего братца!
–Так это ты о нем?
–А о ком же?
–Ну и что у него случилось, у моего братца?– спросила Фэнцзе.
–Будто слепая, сама не видишь!
–Право же, мне ничего не известно! Я человек неученый!
–Разумеется,
неизвестно!– усмехнулся Цзя Лянь.– Не только тебе, но и госпоже, и
тетушке тоже! Я постарался дело замять, чтобы дома не волновались, ты и
так все время болеешь! Но история возмутительная! Не спроси ты, я не
стал бы ничего говорить. Хороший у тебя брат, нечего сказать! Знаешь,
как его прозвали?
–Откуда мне знать?
–Не знаешь?– вскричал Цзя Лянь.– Ван Жэнем его прозвали!
Фэнцзе прыснула со смеху.
–Так ведь он же Ван Жэнь и есть!
–Верно
– Ван Жэнь! Только прозвище его пишут иероглифами «ван» – «забывать» и
«жэнь» – «гуманность». Он и в самом деле забыл гуманность, долг и вообще
все приличия!..
–Кто посмел так бессовестно очернить человека?– рассердилась Фэнцзе.
–Никто
его не чернит,– возразил Цзя Лянь.– Сейчас я тебе расскажу кое-что,
тогда узнаешь, что собой представляет твой братец! Он, видите ли,
задумал справить день рождения своему второму дяде Ван Цзытэну!
–Ай-я!–
воскликнула Фэнцзе.– В самом деле? А я все хотела спросить, не зимой
ли день рождения второго дяди? Помню, Баоюй из года в год ездил к нему.
Когда господина Цзя Чжэна повысили в чине, второй дядя Ван Цзытэн
прислал труппу актеров. Я тогда сказала, что второй дядя скуп, не чета
старшему, Ван Цзытэну, и живут они как кошка с собакой. А живи они
дружно, разве отказался бы он помочь в устройстве похорон Ван Цзытэна?!
Поэтому я и предложила в день его рождения послать труппу актеров, чтобы
не остаться перед ним в долгу. Не могу понять, почему Ван Жэнь решил
раньше времени устроить день рождения дяди.
–Ты, видно, все еще
спишь и видишь сны!– ответил Цзя Лянь.– В первый же день по приезде в
столицу твой брат Ван Жэнь под предлогом устройства похорон постарался
захватить все состояние своего дяди Ван Цзытэна. Потому ничего и не
сообщил нам. Боялся, как бы мы не помешали. Присвоил немало – несколько
тысяч лянов серебра. Твой второй дядя заявил, что поступил он незаконно.
Поняв тогда, что часть присвоенного придется вернуть, Ван Жэнь пошел на
хитрость – решил устроить день рождения дяди, рассудив, что это
обойдется куда дешевле. Бессовестный! Ему все равно, что подумают о нем
родные и друзья!.. Но не из-за этого я хлопочу. Дело в том, что цензор
сообщил мне, будто у старшего дяди Ван Цзытэна остались долги. Это
обнаружилось после его смерти. Их должны погасить младший брат Ван
Цзышэн и племянник Ван Жэнь. Вот они и переполошились, попросили меня
похлопотать. Я согласился, и то лишь потому, что они приходятся
родственниками тебе и нашей госпоже. Встал нынче чуть свет и собрался к
цензору, надеясь на его помощь, и на тебе – не застал. Бегаю, бегаю, а
они веселятся! Ну как тут не рассердиться!
Наконец Фэнцзе поняла, что натворил Ван Жэнь, но не удержалась от упрека:
–Как
бы то ни было, он сын твоего дяди. Кроме того, покойному дяде Ван
Цзытэну и второму дяде Ван Цзытэну ты многим обязан. Что ни говори, а
речь идет о нашей семье, поэтому я смиренно прошу тебя о помощи, не к
чужим же мне обращаться, чтобы злорадствовали и за глаза поносили меня.
Слезы потекли из глаз Фэнцзе. Она сбросила одеяло, села на постели и начала одеваться.
–Зря
ты так говоришь,– сразу смягчился Цзя Лянь.– Тебя я ни в чем не виню,
но твой брат человек нехороший. А рассердился я из-за того, что порядка
нет в доме. Мне надо ехать, тебе нездоровится, а служанки спят! Не
думаю, что у старших членов нашего рода хозяева встают раньше прислуги! А
ты все служанкам спускаешь! Стоило мне слово сказать, как ты сразу
вскочила! Уж не собираешься ли вместо этих лентяек сама мне
прислуживать?! На что это похоже?
Фэнцзе успокоилась, перестала плакать.
–Все
равно надо вставать, уже поздно,– проговорила она,– очень любезно с
твоей стороны, что ты так стараешься помочь родственникам. Если что-то
удастся сделать, не только я – впрочем, я не в счет,– но и госпожа Ван
обрадуется.
–Без тебя знаю!– буркнул Цзя Лянь.– Не учи!
–Госпожа,
зачем вам так рано вставать?– вмешалась Пинъэр.– И вы, господин,
хороши! Кто-то вас рассердил, а вы на нас злость срываете! Разве госпожа
для вас мало сделала? Разве когда-нибудь отказала вам в помощи в
трудный момент? Сколько раз приходили вы на готовенькое! А сейчас
сделали какую-то мелочь и расшумелись. Не стыдно?.. К тому же дело, о
котором вы говорили, касается не только госпожи, но и всех
родственников. Сердиться надо на нас за то, что поздно встаем, мы ваши
служанки! А госпожа и так сил не жалеет, надрывается, от этого и
заболела.
На глаза Пинъэр навернулись слезы.
Цзя Лянь, и без того расстроенный, не мог вынести всех этих упреков и сказал:
–Довольно! Госпожа сама за себя постоит, без тебя обойдется! Чужой я вам! Лучше бы мне умереть!
–Не
говори так!– оборвала его Фэнцзе.– Неизвестно, что кого ждет! Скорее я
умру, а не ты! И чем раньше, тем быстрее душа моя обретет покой.
Фэнцзе заплакала в голос, и Пинъэр снова пришлось ее утешать.
Уже совсем рассвело, и в комнату проникли солнечные лучи. Цзя Ляню надоело препираться, и он вышел.
Фэнцзе поднялась с постели и занялась утренним туалетом, как вдруг вошла девочка-служанка госпожи Ван.
–Госпожа послала меня узнать, поедете ли вы сегодня к дядюшке. Если поедете, она просит взять с собой вторую госпожу Баочай.
Фэнцзе
была расстроена разговором с мужем и очень досадовала, что некому
заступиться за ее родных; кроме того, накануне в саду она натерпелась
страху и сейчас чувствовала себя подавленной.
–Передай госпоже,–
сказала она,– что я не могу поехать, дел много. Да и у дядюшки ничего
интересного не будет. Пусть вторая госпожа Баочай, если хочет, едет
одна!
После ухода служанки Фэнцзе закончила причесываться и вдруг
подумала, что нужно дяде передать поклон, раз уж она сама к нему не
едет. Кроме того, следовало позаботиться, чтобы Баочай хорошенько
подготовилась к визиту, ведь она совсем еще молода. Фэнцзе повидалась с
госпожой Ван, извинилась, что не может поехать, а затем отправилась к
Баоюю.
Баоюй одетый лежал на кане и с безразличным видом наблюдал, как Баочай причесывается.
Фэнцзе
остановилась в дверях, но Баочай, случайно повернув голову, заметила
ее, торопливо вскочила и пригласила сесть. Баоюй тоже приподнялся и
повторил приглашение.
Баочай строго сказала Шэюэ:
–Ты что, не видела, как вошла вторая госпожа? Почему не предупредила?
–Вторая госпожа сделала мне знак молчать,– улыбаясь, ответила Шэюэ.
–Ты
почему не собираешься?– спросила Фэнцзе у Баоюя.– Не хочешь ехать?
Взрослый, а ведешь себя как ребенок! Не видал, как причесываются? Целыми
днями вы вместе, неужели еще не нагляделся? И как ты не боишься, что
служанки станут над тобой смеяться?
Она хихикнула и, в упор глядя
на Баоюя, причмокнула губами. Баоюю стало неудобно, но особого значения
намекам Фэнцзе он не придал. Зато Баочай смутилась и покраснела.
Сижэнь, которая в это время принесла чай, сделала вид, будто ничего не слышала.
–Не обращай на нас внимания, вторая сестрица,– сказала Фэнцзе, подымаясь с места и принимая чай,– скорее одевайся!
Баоюй бросился помогать жене.
–Шел бы ты лучше вперед,– сказала юноше Фэнцзе.– Разве мужья ожидают жен?
–Мне
не очень нравится мой халат,– проговорил Баоюй,– он куда хуже, чем
плащ из павлиньего пуха, который бабушка подарила мне в позапрошлом
году.
–Почему же ты его не наденешь?– решила поддразнить юношу Фэнцзе.
–Рано еще.
Тут
Фэнцзе вспомнила историю с плащом и пожалела, что завела о нем
разговор. Баочай принадлежала к семье Ван и приходилась ей
родственницей, так что ее можно было не стесняться, но здесь находились
служанки, и Фэнцзе стало неловко.
–Вы ничего не знаете, вторая госпожа,– вмешалась в разговор Сижэнь.– Он этот плащ никогда не наденет!
— Почему?– удивилась Фэнцзе.
–Скажу
вам прямо, вторая госпожа: у нашего господина какие-то странности,–
отвечала Сижэнь.– Когда-то старая госпожа подарила Баоюю плащ, это было
в день рождения его второго дяди, но он прожег его в первый же раз, как
надел. Я в то время уехала домой ухаживать за больной матерью, но
слышала, что Цинвэнь, хоть и расхворалась, за ночь починила плащ, и
старая госпожа ничего не заметила. Как-то, еще в прошлом году, господин
Баоюй шел в школу, день выдался холодный, и я велела Бэймину взять с
собой плащ. Но Баоюй заявил, что больше никогда его не наденет, и
приказал убрать подальше.
–Бедная девочка!– вскричала тут
Фэнцзе.– Как мне ее жаль! Она была так красива, и руки золотые, только
уж слишком остра на язык! И надо же было, чтобы наша госпожа,
наслушавшись сплетен, так жестоко с ней обошлась! Кстати, я давно хотела
сказать. Однажды на кухне я видела дочку тетушку Лю – зовут ее,
кажется, Уэр,– вылитая Цинвэнь! Я сразу подумала, что хорошо бы отдать
ее в услужение Баоюю, на место Сяохун, которую я взяла к себе.
Поговорила с ее матерью. Та дала согласие. А тут Пинъэр мне говорит, что
госпожа распорядилась не определять к Баоюю служанок, хоть чем-то
похожих на Цинвэнь. Пришлось мне отказаться от своего намерения. Но
сейчас, когда второй господин Баоюй женат, бояться нечего! Я непременно
ее пришлю… Не знаю только, что скажет на это сам второй господин! Если
он до сих пор тоскует по Цинвэнь, пусть смотрит на Уэр, ему будет легче…
Баоюй собрался было уходить, но, услышав о Цинвэнь, стал сам не свой.
–А что он может сказать?– вмешалась Сижэнь.– Он давно взял бы ее, если бы матушка разрешила.
–В таком случае завтра же пришлю сюда Уэр,– заявила Фэнцзе.– Если госпожа будет недовольна, все возьму на себя.
Баоюй
не мог скрыть своей радости и тут же побежал к матушке Цзя. Между тем
Баочай уже оделась. Глядя, с какой любовью относится Баочай к мужу,
Фэнцзе невольно вспомнила, что произошло нынче между нею и Цзя Лянем, и
обида вспыхнула с новой силой.
–Пойдем к госпоже,– сказала она Баочай, стараясь ничем не выдать своих страданий.
Войдя к матушке Цзя, они услышали, как Баоюй сказал, что собирается ехать к дяде.
–Вот и хорошо,– сказала матушка Цзя,– только смотри не пей лишнего и поскорее возвращайся! Ты ведь еще не совсем здоров!
Едва Баоюй вышел во двор, как вдруг снова вернулся и что-то шепнул на ухо Баочай.
–Ладно,
идите скорее,– с улыбкой сказала Баочай и продолжала болтать с
матушкой Цзя и Фэнцзе. Вдруг вошла Цювэнь и доложила:
–Второй господин Баоюй через Бэймина велел передать, что просит вторую госпожу Баочай выйти.
–Баоюй что-то забыл?– спросила девушку Баочай.
–Бэймин
сказал девочке-служанке, что второй господин Баоюй просит госпожу
Баочай скорее выйти, если же она раздумала ехать, пусть не стоит на
ветру, не то простудится.
Матушка Цзя, а за ней и все остальные рассмеялись.
Баочай густо покраснела и, повернувшись к Цювэнь, тихонько произнесла:
–Ну и дура! Стоило из-за этого бежать сломя голову!
Цювэнь,
давясь от смеха, вышла и велела девочке-служанке хорошенько отругать
Бэймина. Однако Бэймин отмахнулся от нее и убежал, крикнув на ходу:
–Ради
этого я сошел с коня и вернулся. Ведь если бы не передал, досталось бы
мне от второго господина. Передал – меня все равно ругают!
Девочка-служанка, смеясь, убежала в дом и передала эти слова матушке Цзя.
–Иди,– сказала матушка Цзя, обращаясь к Баочай,– не волнуй его!
У Баочай не проходило чувство неловкости, а тут еще Фэнцзе стала ее поддразнивать, и ей ничего не оставалось, как уйти.
Пришла монахиня Даляо из кумирни Осыпающей цветами[65]. Она справилась о здоровье матушки Цзя, поклонилась Фэнцзе и села пить чай.
–Почему ты так долго не приходила?– спросила матушка Цзя.
–Много
дел было,– отвечала монахиня.– Нас навещали знатные женщины. Завтра
снова приедут. Хотят совершить доброе дело. Может, и вы заглянете?
Развлечетесь немного.
–А что за доброе дело, о котором вы упомянули?– осведомилась матушка Цзя.
–В
позапрошлом месяце в доме вдовы его превосходительства господина Ван
Цзытэна появились оборотни,– отвечала Даляо,– а однажды ночью госпоже
привиделся покойный супруг. После этого она приехала к нам и сказала,
что собирается воскурить благовония перед статуей бодхисаттвы,
Осыпающего цветами, а также устроить обед и заказать сорокадевятидневные
молебствия, дабы испросить спокойствия для всех членов семьи, помочь
умершим вознестись на Небо, а живым – обрести счастье. Теперь вы
понимаете, почему я никак не могла прийти справиться о вашем здоровье,
почтенная госпожа!
Надо сказать, что до вчерашнего вечера Фэнцзе,
пока не увидела привидение, не была суеверной. Но сейчас ее душу
охватили сомнения, и она обратилась к монахине:
–Кто этот Бодхисаттва, Осыпающий цветами? Каким образом он избавляет людей от наваждений и изгоняет нечистую силу?
Даляо поняла, что молодая женщина все приняла всерьез, и сказала:
–Раз
уж вы задали мне такой вопрос, госпожа, я вам объясню. Бодхисаттва,
Осыпающий цветами, творит чудеса. Он родился в стране великого дерева
бодхи под западным небом Индии. Отец с матерью рубили хворост,
продавали, тем и кормились. Бодхисаттва появился на свет с тремя рогами,
четырьмя глазами, руками чуть ли не до земли и восьми чи ростом.
Родители подумали, что это оборотень, отнесли его за ледяные горы и там
бросили. Подобрала бодхисаттву старая обезьяна, познавшая великую
истину. Выйдя как-то на поиски пищи, она заметила младенца, а над ним
облако пара. Все тигры и волки в страхе попрятались. И поняла обезьяна,
что младенец этот необыкновенный. Унесла обезьяна младенца к себе в
пещеру, вскармливать стала. Мудрым оказался бодхисаттва, умел рассуждать
о прозрении, и они с обезьяной изо дня в день беседовали о таинствах
буддийской веры. Через тысячу лет на гору посыпались сверху цветы, и
бодхисаттва вознесся на Небо. До сих пор на той горе сохранилось место,
где велись святые беседы и сыпались с неба цветы. Если обратиться к
бодхисаттве с мольбой, он явит мудрость и избавит от страданий. За это
люди построили в честь бодхисаттвы храм и делают ему подношения.
–А где доказательства, что бодхисаттва и в самом деле может помочь?– спросила Фэнцзе.
–Опять
вы сомневаетесь,– промолвила Даляо.– А где доказательства, что
бодхисаттва вообще существует? Одного-двух обмануть можно, но ведь в
бодхисаттву верят мудрецы с древности и поныне. Сами подумайте, госпожа:
из века в век бодхисаттва воскуривает благовония, хранит государство и
оберегает народ, творит чудеса, как же в него не верить?
Слова монахини показались Фэнцзе справедливыми и разумными.
–В
таком случае,– заявила она,– я завтра же приеду и попробую
помолиться. Есть у нас в храме гадательные пластинки? Вытащу наугад
любую и, если сомнения мои развеются, навсегда уверую в могущество
бодхисаттвы.
–Гадательные пластинки у нас чудодейственные!– заверила ее Даляо.– Приходите, госпожа, погадаете и убедитесь!
–А по-моему, надо дождаться первого дня нового месяца,– произнесла матушка Цзя.– Тогда гадать лучше.
Выпив чай, Даляо пошла к госпоже Ван справиться о здоровье, а затем удалилась. Но об этом мы рассказывать не будем.
Между
тем Фэнцзе насилу дождалась первого дня нового месяца. С самого утра
велела подать коляску и в сопровождении Пинъэр, нескольких слуг и
служанок отправилась в кумирню Осыпающей цветами.
Монашки встретили ее и провели в келью. Выпив чаю, Фэнцзе вымыла руки, прошла в храм и воскурила благовония.
Желания
молиться у Фэнцзе не было, она лишь отвесила земной поклон перед
изображением бодхисаттвы, взяла стакан с гадательными пластинками,
мысленно попросила ниспослать ей здоровье и избавить от наваждения и
трижды встряхнула стакан. Из стакана на пол упала пластинка. Фэнцзе еще
раз поклонилась, подняла пластинку и прочла надпись на ней: «Пластинка
тридцать третья предвещает великое счастье».
Даляо раскрыла
гадательную книгу и нашла место с толкованием тридцать третьей
пластинки, где говорилось: «Ван Сифэн в парчовых одеждах возвратится в
родные места».
Фэнцзе была ошеломлена и спросила у монахини:
–Неужели в древности жил кто-то, носивший имя Ван Сифэн?
–Госпожа,
вы же сведущи в событиях древности и современности,– отвечала
монахиня,– неужели не слышали о рассказе «Ван Сифэн домогается
чиновничьей должности»?
–В позапрошлом году рассказчица Ли
упоминала о нем,– сказала стоявшая рядом жена Чжоу Жуя.– Но мы
запретили ей пересказывать эту историю из уважения к вашему имени.
–Ах да!– воскликнула Фэнцзе.– Совсем забыла.– И она принялась читать дальше:

Двадцать лет миновало,
Как рассталась с родной стороной[66].
А теперь ты в парчовой одежде,
Может быть, и вернешься домой?

Сто расцветших цветов облетает,
Трудный мед добывает пчела, —
Для кого она сил не жалеет
И кому она сладость дала?

Дальний путник придет,
Поздно весть принесет.
Распри сменит согласье.
Будут свадьба и счастье![67]

Фэнцзе не до конца поняла смысл строк, и Даляо ей пояснила:
–Вам
предстоит великая радость, госпожа, недаром выпала эта пластинка. Вам
до сих пор не приходилось бывать в Нанкине! Но может быть, господин Цзя
Чжэн захочет взять семью к себе, и тогда по пути вы сможете заехать на
родину. Вот как следует толковать «в парчовых одеждах возвратится в
родные места».
Монахиня написала предсказание на листке и отдала девочке-служанке. Фэнцзе и верила и не верила.
Даляо
накрыла на стол. Мясных блюд, разумеется, не было, и Фэнцзе, едва
прикоснувшись к еде, отставила чашку, дала монахине денег на благовония и
собралась уходить. Даляо не стала ее удерживать.
Возвратившись
домой, Фэнцзе первым долгом навестила матушку Цзя и госпожу Ван и
рассказала им о гадании.
Женщины в один голос воскликнули:
–Может быть, у Цзя Чжэна и в самом деле есть такое намерение?! Это было бы замечательно!
Фэнцзе наконец уверовала в предсказание, но это уже к делу не относится.
А
сейчас вернемся к Баоюю. Встав после полуденного сна, он не увидел
рядом Баочай, но только было хотел спросить о ней у служанок, как Баочай
сама появилась на пороге.
–Где ты была?– спросил юноша.– Я заждался.
–Ходила
узнавать о гадании сестры Фэнцзе,– отвечала Баочай и пересказала ему
то, что было написано на пластинке, заметив при этом: – Предсказание все
считают счастливым, но мне кажется, выражение «в парчовых одеждах
возвратится в родные места» таит в себе еще какой-то смысл. Поживем –
увидим!
–Вечно ты сомневаешься!– вскричал Баоюй.– В
предсказаниях святых ищешь зловещий смысл! Ведь все знают, что фраза «в
парчовых одеждах возвратится в родные места» благопожелательная. С чего
же ты взяла, что в ней кроется еще и другой смысл?
Баочай не успела ответить – за ней пришла служанка госпожи Ван.
Если хотите узнать, в чем было дело, прочтите следующую главу.
{mospagebreak }
Глава сто вторая


На дворец Нинго обрушиваются болезни и беды; из сада Роскошных зрелищ с помощью заклинаний изгоняют нечистую силу

Итак, госпожа Ван послала служанку за Баочай и, когда та явилась, сказала:
–Скоро
свадьба Таньчунь, и ты должна наставить сестру. К тому же ты еще и жена
ее брата. Таньчунь умница и поймет тебя с полуслова. Я слышала, Баоюя
до слез расстроило замужество Таньчунь. Постарайся его утешить. Увы! Я
все время хвораю, да и Фэнцзе нездорова. Ты должна понимать, что в доме
необходим порядок. Жалость жалостью, а давать поблажки прислуге нельзя.
Недалек тот час, когда все хозяйственные дела в доме лягут на твои
плечи.
Баочай слушала и почтительно поддакивала.
–Есть у
меня еще одно дело,– продолжала госпожа Ван.– Вчера Фэнцзе привела ко
мне дочку старухи Лю и сказала, что хочет определить ее к вам служанкой.
–Да, Пинъэр привела ее нынче к нам. Сказала, что это Фэнцзе распорядилась,– быстро проговорила Баочай.
–Я
знаю,– кивнула госпожа Ван,– и решила, что причин отказывать ей
никаких нет. Правда, девочка показалась мне не слишком скромной.
Когда-то я прогнала подобных ей служанок из комнат Баоюя, своим
коварством они не уступали лисицам-оборотням. Ты хорошо об этом знала и
переехала из сада жить к себе домой. Но сейчас, благодаря тебе, я
уверена, ничего подобного не случится. Только прошу тебя быть
повнимательней! Из всех служанок лишь на одну Сижэнь можно положиться.
Баочай
пообещала, произнесла несколько вежливых фраз и ушла. А после обеда
навестила Таньчунь и напутствовала ее на прощанье теплыми, ласковыми
словами. Но об этом мы рассказывать не будем.
На следующий день
Таньчунь должна была уехать и пришла попрощаться с Баоюем. С тоскливым
чувством слушал юноша речи Таньчунь о предназначении и высоком долге,
тяжело было расставаться с девушкой. Но потом вдруг печаль его сменилась
радостью, словно он избавился от заблуждений и прозрел.
Попрощавшись и с остальными родственниками, Таньчунь села в паланкин и отправилась в далекий путь.
После
кончины Юаньчунь сад Роскошных зрелищ постепенно приходил в запустение.
Баоюй женился, Дайюй умерла, Ши Сянъюнь уехала, Ли Вань, Таньчунь и
Сичунь переселились в свои комнаты. Только в ясные дни и лунные вечера
они, как и прежде, встречались в саду, смеялись, шутили.
Потом
уехала Таньчунь, Баоюй, равнодушный ко всему, вообще не выходил из дому.
И в саду стало пустынно и безлюдно. Заглядывали сюда лишь те, кто
присматривал за садом.
Проводив Таньчунь, госпожа Ю довольно
поздно возвращалась домой. Она не стала дожидаться, пока подадут
коляску, и решила пройти пешком через садовую калитку, служившую в
прошлые годы ближайшим проходом из дворца Нинго во дворец Жунго. Все как
будто было на месте – и террасы и беседки, но госпожа Ю испытывала
безотчетный страх. Дома оказалось, что у нее жар. Два дня госпожа Ю
крепилась, но потом слегла. Днем ей бывало легче, а по ночам все тело
горело и она бредила.
Врач определил у больной простуду и на ее почве боли в желудке и бред[68]. Заверил, что ничего опасного нет и госпожа Ю скоро поправится. Однако лекарства не помогали, а вскоре у больной начались приступы безумия.
Цзя Чжэнь позвал сына и приказал:
–Разузнай, есть ли поблизости хорошие доктора, и пригласи сразу нескольких!
–Врач,
который к нам приходил, считается самым лучшим,– отвечал Цзя Жун.–
Мне кажется, болезнь матери лекарствами не вылечишь.
–Вздор!– рассердился Цзя Чжэнь.
– Может быть, по-твоему, ее вовсе лечить не нужно?
–Речь
не о том, что не надо лечить,– возразил Цзя Жун.– Но должен вам
сказать, что недавно матушка возвращалась из дворца Жунго через сад. А
как только пришла домой, у нее появился жар – не иначе, как там она
повстречалась с оборотнем. За городом, я слышал, живет человек по имени
Мао Баньсянь, уроженец юга, прекрасный гадатель. Надо, пожалуй, его
пригласить. Если нагадает что-нибудь путное, сделаем все, как он скажет;
если же и это не поможет – пригласим доктора.
Цзя Чжэнь тотчас велел привезти гадателя.
Цзя Жун принял Мао Баньсяня в кабинете и угостил чаем.
–Значит, это вы меня пригласили?!– сказал тот.– Позвольте тогда спросить, о чем я должен гадать?
–Мать тяжело заболела,– отвечал Цзя Жун,– просим вас погадать о ее дальнейшей судьбе.
–В
таком случае дайте мне чистой воды вымыть руки,– приказал гадатель,– и
принесите столик с курильницей – я вытащу из стакана гадательную
пластинку.
Когда все необходимые приготовления были сделаны, Мао
Баньсянь вытащил из-за пазухи стакан с гадательными пластинками, подошел
к столику, совершил низкий поклон и, встряхнув стакан, произнес:
–Почтительно
кланяюсь Небу и Земле, взываю к сокрытым силам природы, дабы они
помогли сделать правильное предсказание, а добрые духи его исполнили.
Настоящим верующий из рода Цзя, по причине болезни своей матери,
почтительно обращается с просьбой к четырем мудрецам – Фуси, Вэнь-вану,
Чжоу-гуну и Кун-цзы, чтобы они обратили к нему свои милостивые взоры.
Прошу вас, великие мудрецы, пошлите мне силу проникнуть в глубокие тайны
судьбы, узнать, что ждет больную – счастье или несчастье. Но прежде
пошлите триграммы, кои позволят сделать верное предсказание.
Он вытряхнул из стакана на блюдо пластинку.
–Первая триграмма – «цзяо»!
Он снова тряхнул стакан и объявил, что выпала триграмма «дань». Третьей триграммой снова оказалась «цзяо». Собрав гадательные пластинки, Мао Баньсянь произнес:
–Итак,
триграммы, говорящие о превращениях, объявлены, теперь прошу послать
мне триграммы, по коим возможно предсказывать счастье и несчастье и
составить гексаграмму.
Он снова вытащил три пластинки, и на всех оказались триграммы «дань». Собрав пластинки, Мао Баньсянь сказал:
–Садитесь,
садитесь, пожалуйста! Позвольте мне подумать, что в конце концов
получилось. В целом гексаграмма указывает, что «счастье еще не пришло».
Триграмма, относящаяся к человеку, который гадает, то есть к вам, выпала
третьей, и предвещает она, что вы, брат, лишитесь богатства. Но сейчас
вы гадаете о судьбе матери, поэтому нужно обращаться к первой триграмме.
А она показывает, что ваши родители повстречали какого-то злого духа.
Пятая триграмма тоже связана со злым духом, а это значит, что у вашей
матушки серьезная болезнь. Нет-нет! Ничего дурного не случится, так как
стихия воды под первым циклическим знаком «цзы» и двенадцатым
циклическим знаком «хай» скована, в действие вступила стихия дерева под
третьим циклическим знаком «инь», и под ее влиянием возник огонь.
Триграмму, относящуюся к человеку, на которого гадают, можно истолковать
в том смысле, что сын или внук все же победят злого духа. Через два дня
злой дух из стихии воды под циклическим знаком «цзы» будет изгнан, и в
день, обозначаемый одиннадцатым циклическим знаком «сюй», ваша матушка
поправится. Только в триграмме, относящейся к отцу, есть измененное
изображение злого духа, а это значит, что вашему батюшке грозит
неприятность. Триграмма же, относящаяся к вам, предвещает несчастье,
страшнее ограбления. Оно случится в день, когда будет процветать стихия
воды, а стихия земли придет в упадок.
Мао Баньсянь умолк и принялся теребить бородку.
Сначала
рассуждения гадателя показались Цзя Жуну нелепыми до смешного. Но
уверенный тон предсказателя его смутил. Испугавшись за судьбу отца, Цзя
Жун с тревогой спросил гадателя:
–О том, что произошло, вы сказали совершенно точно, но все же, чем больна моя мать?
–Судя
по гексаграмме, болезнь вашей матушки вызвана борьбой стихии воды со
стихией огня, а это значит, что в ее теле соединились жар и холод. Если
же хотите знать поточнее, чем она больна, придется погадать по книге
«Взаимодействие стихий»,– гадание на стеблях травы ничего не даст.
–И вы знакомы со всеми этими видами гаданий?– поинтересовался Цзя Жун.
–Немного знаком.
Цзя Жун попросил предсказателя погадать и сообщил ему гороскоп матери.
Мао
Баньсянь нарисовал круг, расставил символы духов и начал гадать.
Оказалось, что на циклический знак «сюй» приходится дух белого тигра, и
тогда гадатель сказал:
–Гадание говорит о «рассеянии души
разума». Белый тигр – злой дух, но в периоды общего процветания творить
зла не может. Когда же властвовать начинает дух смерти, белый тигр
насылает на людей ужасные беды. При встрече с ним душа разума в страхе
бежит и стремится рассеяться. Получившееся у нас сочетание символов
указывает, что душа разума улетела прочь из тела, остались печаль и
сомнения. Если речь идет о болезни, то здесь можно предсказать
смертельный исход, в отношении же судебной тяжбы – проигрыш дела. Обычно
тигр появляется на закате солнца, из этого можно заключить, что болезнь
возникла незадолго до наступления вечера. В толкованиях на подобное
сочетание знаков сказано: «У всякого, кому при гадании выпало такое
сочетание знаков, в жилище водится оборотень тигра или же его подобие».
Гадай вы о своем батюшке, я опять-таки сказал бы, что и ему грозит
опасность. Об этом говорит сочетание знаков «тигр» и «солнце», ибо тигр
при солнце причиняет зло мужчинам, а при луне – женщинам. Одним словом,
гадание предвещает несчастье.
Не дослушав гадателя до конца, Цзя Жун побледнел от страха.
–Вы
все верно сказали, учитель,– промолвил он,– только мне кажется, что
это гадание не очень согласуется с первым. Хотелось бы все же знать,
грозит нам опасность?
–Не торопитесь,– остановил его Мао Баньсянь,– позвольте мне еще раз внимательно посмотреть!
Гадатель опустил голову, долго бормотал что-то себе под нос и вдруг воскликнул:
–Все
кончится благополучно, есть спасительная звезда! Гадание показывает,
что добрый дух, которого вы видите над циклическим знаком «сы», принесет
вам спасение. О таком сочетании знаков сказано: «Душа разума
рассеивается, а душа тела возвращается». Горе у вас сменится радостью.
Ничего опасного не случится, надо только быть начеку!
Цзя Жун
уплатил гадателю, проводил его, а затем обо всем подробно рассказал
отцу. В частности и о том, что болезнь госпожи Ю, согласно гаданию,
началась под вечер после встречи с духом белого тигра.
–Ты как
раз и говорил, что третьего дня вечером мать возвращалась домой через
сад,– произнес Цзя Чжэнь.– Тогда, видимо, она и столкнулась с тигром?
То же самое произошло и со второй тетушкой Фэнцзе – она заболела,
возвратившись из сада! Сама она ничего не видела, но служанки, бывшие с
нею, утверждали, будто видели на горке лохматое чудовище с огромными,
как фонари, глазами, оно даже разговаривало с Фэнцзе и сильно ее
напугало.
–Как же, помню!– воскликнул Цзя Жун.– Еще я слышал,
как Бэймин рассказывал, будто Цинвэнь после смерти стала
духом-хранителем лотосов, растущих в саду, а когда умирала барышня Линь
Дайюй, откуда-то доносилась музыка. Дайюй наверняка стала
духом-покровителем цветов. Плохо дело, если в нашем саду завелось
столько привидений! Прежде, когда там было много людей и преобладала
сила «света», они не могли причинить вреда; но сейчас сад обезлюдел, и,
видимо, матушка, проходя по саду, растоптала какой-нибудь цветок, чем
вызвала недовольство его духа-хранителя, или же повстречалась с нечистой
силой. Предсказание, надобно сказать, точное.
–А не говорил гадатель, грозит нам какая-нибудь опасность?– спросил Цзя Чжэнь.
–Судя
по его словам, матушка должна выздороветь в день, обозначаемый
циклическим знаком «сюй»,– ответил Цзя Жун.– Но он предупредил, что
выздоровление может наступить и на два дня раньше, и на два дня позже.
–А что за причина?– спросил Цзя Чжэнь.
–Думаю, никакой, но абсолютно точное определение срока обычно вызывает недоверие, и гадатель решил сказать приблизительно.
На этом разговор прервался, так как из внутренней комнаты послышался голос:
–Госпожа рвется в сад, служанки не могут с ней справиться.
Цзя Чжэнь и Цзя Жун бросились во внутреннюю комнату, чтобы успокоить госпожу Ю, но та металась в бреду и кричала:
–Та, что в красном, зовет меня! Та, что в зеленом,– прогоняет!
Было и смешно и страшно слушать эти вопли.
Цзя
Чжэнь приказал служанкам купить жертвенных денег и сжечь в саду. Ночью
госпожа Ю пропотела, и ей стало полегче. Когда же наступил день под
циклическим знаком «сюй», она почувствовала себя почти здоровой.
Молва
о случившемся быстро распространилась: она передавалась из уст в уста, и
в конце концов не только во дворцах Нинго и Жунго, но и далеко за их
пределами узнали, что в саду Роскошных зрелищ появилась нечистая сила.
Напуганные слухами, люди, которые присматривали за садом, перестали
ухаживать за цветами и деревьями, поливать их и собирать плоды. Боялись
выходить вечером в сад, и теперь в нем хозяйничали одичавшие звери и
птицы. Даже днем люди боялись появляться в саду в одиночку, ходили
группами, да еще с оружием.
Спустя некоторое время заболел Цзя
Чжэнь. Он не приглашал врачей, но когда ему становилось легче, сжигал в
саду жертвенные бумажные деньги и давал обеты; если же состояние
ухудшалось, молился звездам и кланялся Ковшу.
Поправился Цзя Чжэнь – заболел Цзя Жун.
Целых
несколько месяцев обитатели дворцов жили в страхе и тревоге;
распространилась молва, будто все травы и деревья в саду – оборотни.
Доходы
от сада больше не поступали, и жалованье слугам пришлось выплачивать из
общей казны, а это в еще большей мере подрывало и без того
пошатнувшееся благосостояние владельцев дворца Жунго.
Присматривавшие за
садом уже не мечтали ни о каких выгодах, единственным их желанием было
поскорее оттуда уйти. Они сами распускали слухи о страшных оборотнях,
чтобы оправдать свой уход. Ворота сада были накрепко заперты. В
величественных башнях и высоких покоях, в украшенных рубинами павильонах
и на отделанных яшмой террасах поселились птицы и животные.
А сейчас расскажем о двоюродном брате Цинвэнь, которого звали У Гуй. Он жил прямо у входа в сад Роскошных зрелищ.
После
смерти Цинвэнь жена У Гуя, прослышав о том, что девушка стала
духом-покровителем цветов, по вечерам не отваживалась выходить из дому.
Однажды
У Гуй отправился за покупками и долго не возвращался. Жена в это время
болела. Пока мужа не было дома, женщина по ошибке приняла не то
лекарство, и, придя домой, У Гуй нашел ее мертвой. Соседи недолюбливали
жену У Гуя за распущенность и стали говорить, что это оборотень утащил
ее душу.
Слухи достигли ушей матушки Цзя и очень ее взволновали.
Она велела еще нескольким служанкам поселиться в доме у Баоюя, а слугам
приказала по ночам ходить дозором по дворцу и отбивать стражи. Одни
рассказывали Баоюю, будто видели краснолицего оборотня, другие уверяли,
что им повстречалась красавица девушка, и юноша, слушая их, дрожал от
страха.
К счастью, Баочай была не из робких и пригрозила
поколотить служанок, если будут болтать всякий вздор. Разговоры
прекратились, но обитателям дворца по-прежнему мерещились духи. Число
сторожей было увеличено, а следовательно, возросли расходы.
Один лишь Цзя Шэ ничему не верил.
–Такой прекрасный сад! Откуда там взяться духам?– говорил он.
И
однажды в ясный солнечный день отправился туда в сопровождении
нескольких вооруженных слуг. Его пытались отговорить от опасной затеи,
но он и слушать не хотел.
Запущенный и мрачный, сад производил
гнетущее впечатление. Но Цзя Шэ упорно шел вперед, и слуги, дрожа от
страха, следовали за ним. Больше всех трусил один, совсем юный. Его била
дрожь. Вдруг он услышал шорох в кустах, оглянулся, заметил что-то
пестрое и яркое и, вопя от ужаса, повалился на землю.
Когда же Цзя Шэ осведомился, в чем дело, слуга рассказал:
–Я только что видел оборотня с желтым лицом и красной бородой, в зеленой одежде, он побежал в грот за рощицей!
–Кто еще видел?– спросил Цзя Шэ, сам струсив порядком.
Нашлись слуги, не желавшие, как говорится, плыть против течения.
–Мы видели!– воскликнули они в один голос – Только не осмелились вас тревожить.
Цзя
Шэ не решился идти дальше. На обратном пути он строго-настрого наказал
слугам ничего не рассказывать домашним, если будут спрашивать. Сам
поверил в то, что в саду водится нечистая сила, и, чтобы избавиться от
нее, решил пригласить даосов, состоявших на государственной службе.
Слуги
же, видя, как Цзя Шэ струсил, вопреки его приказу молчать, принялись
рассказывать всякие небылицы, так что те, кто их слушал, лишь диву
давались.
Цзя Шэ между тем пригласил даосов для изгнания из сада
нечистой силы. И в счастливый для совершения церемонии день в зале
Свидания с родными был воздвигнут алтарь. На возвышении поставили статуи
владык трех высших миров, рядом с ними – изображения двадцати восьми
небесных созвездий и четырех великих полководцев – Ма, Чжао, Вэня и
Чжоу, а пониже развесили портреты тридцати шести небесных полководцев.
По обе стороны стояли даосские ритуальные сосуды и курильницы с
благовониями, над алтарем высились знамена и знаки пяти стран света.
Сорок
девять монахов из даосского ведомства весь день совершали церемонию
очищения алтаря. После чего три старших даоса-наставника воскурили
благовония и ударили в барабаны. Даосские наставники в шапках с
изображением семи звезд, облаченные в одеяния девяти небесных духов и
восьми гадательных триграмм, обутые в туфли, в каких бессмертные
возносились к облакам, держа в руках таблички из слоновой кости,
совершили поклоны и вознесли молитвы божествам. До самого вечера длилось
чтение «Канона познания первоначальной истины», дабы оградить людей от
несчастий, изгнать наваждения и привлечь в дом счастье, а напоследок
вывесили обращение к духам, на котором крупными иероглифами было
написано:
«Просим великих владык Тай-и, Хунь-юаня и Шан-цина[69],
творящих чудеса, наставляющих и поучающих, повелеть духам подвластных
им миров снизойти к нашему алтарю и выслушать обращенную к ним смиренную
просьбу».
Все обитатели дворцов собрались в саду, поглядеть на торжественную церемонию, и с восхищением говорили:
–Поистине неодолима магическая сила! Оборотням не устоять против таких духов и полководцев!
Все
сгрудились перед алтарем, когда даосские послушники подняли флаги и
расставили их соответственно пяти сторонам света, ожидая, пока
наставники произнесут заклинанье. Три даосских наставника – один из
которых держал в руках драгоценный меч и сосуд с наговорной водой,
другой – черный флаг с изображением семи звезд, а третий – плеть с
рукояткой из персикового дерева[70],–
встали перед алтарем. На алтарь водрузили ритуальный даосский сосуд, в
котором лежали три пластинки с написанными на них повелениями духам;
наставники прочитали повеления, и знамена раздвинулись. Тогда наставники
спустились с возвышения и приказали людям из дворца Жунго провести их
по всем башням, покоям, залам, беседкам, домам и террасам, павильонам и
дворцам, по склонам горок и берегам ручьев, и всюду они кропили
наговорной водой и чертили знаки мечом. Затем даосы снова собрались У
алтаря. Старший даосский наставник несколько раз взмахнул плетью,
разрезая воздух.
Обитатели дворцов решили, что он поймал беса, и
бросились к нему, надеясь увидеть нечистую силу собственными глазами,
но, как ни вглядывались, увидеть ничего не смогли.
Наставник тем
временем велел подать кувшин, загнал в него нечистую силу и запечатал
печатью. Красной тушью он написал на кувшине заклинание, велел отнести
кувшин в храм, а сам спустился с алтаря и возблагодарил полководцев.
Цзя Шэ почтительно поклонился даосскому наставнику. А Цзя Жун, посмеиваясь, тихонько говорил своим сверстникам:
–Церемония, конечно, торжественная! Только нечистой силы не видно – неизвестно, изловили ее или нет.
Эти слова случайно услышал Цзя Чжэнь и сказал:
–Как
же ты, дурак, можешь увидеть нечистую силу, если здесь собралось
столько грозных полководцев. Оборотни и прочая нечисть становятся
видимыми, лишь когда собираются вместе. А стоит им рассеяться –
превращаются в пар. Главное – всю эту мерзость загнать в кувшин, чтобы
не причиняла зла.
Поверить в это было трудно, но возражать никто не стал.
Слуги
же, как только узнали, что оборотни пойманы, успокоились и перестали
нагонять страх на других. Цзя Чжэнь окончательно выздоровел и больше
всех восхвалял даосских наставников.
А один из слуг, сопровождавших Цзя Шэ, когда тот ночью отправился в сад, во всеуслышанье рассказывал:
–Не
знаю, из-за чего поднялся переполох! Когда мы со старшим господином
ходили в сад, я увидел пролетевшего мимо большого фазана, а Шуаньэр с
перепугу повалился на землю и стал уверять старшего господина, будто
видел оборотня! Мы нарочно сказали, что тоже видели, и старший господин
поверил. Зато теперь нам удалось поглядеть веселую церемонию!
Слуги не очень верили, но не возражали.
Однажды,
когда Цзя Шэ собирался распорядиться, чтобы назначили нескольких слуг
для присмотра за садом, где всякие мошенники и воры могли найти себе
прибежище, вошел Цзя Лянь. Он справился о здоровье отца и сказал:
–Сегодня
я слышал нелепую весть, будто генерал-губернатор провинции, где служит
дядюшка Цзя Чжэн, прислал на него государю жалобу за то якобы, что
дядюшка перепоручил сбор хлебного налога подчиненным, а те,
злоупотребляя властью, взимали налог в двойном размере. И ныне
генерал-губернатор просит о снятии дядюшки с должности.
Цзя Шэ не на шутку встревожился, но все же с надеждой спросил:
–Может
быть, это просто слухи? Ведь только недавно Цзя Чжэн прислал нам
письмо, писал о свадьбе Таньчунь, просил ни о чем не беспокоиться.
Сообщал, что генерал-губернатор лично поздравил его и устроил в его
честь угощение. Где же это видано, чтобы жаловаться на своего будущего
родственника?! Ты пока никому не рассказывай, а постарайся обо всем
разузнать в ведомстве чинов.
Цзя Лянь так и сделал и, вернувшись, рассказал:
–В
ведомстве чинов мне удалось узнать, что на дядю Цзя Чжэна действительно
подана жалоба государю. Но государь оказался столь милостивым, что не
велел передавать дело на рассмотрение ведомства, а издал указ, в котором
говорится: «Чиновник, который не следит за своими подчиненными и
позволяет им в нарушение закона взимать двойной налог, должен быть
уволен со службы. Но, принимая во внимание, что вышеупомянутый чиновник
служит в провинции недавно и был обманут своими подчиненными, повелеваем
понизить его в звании на три ступени и милостиво разрешаем возвратиться
в столицу, дабы снова приступить к выполнению обязанностей в ведомстве
работ». Сведения эти вполне достоверны. Как раз когда в ведомстве чинов
происходил этот разговор, начальник одного из уездов приехал просить
аудиенции у государя и рассказал, что дядя очень волнуется. Он отзывался
о дяде как о хорошем начальнике, только сказал, что дядя не разбирается
в людях, поэтому они стали мошенничать, чем нанесли ущерб доброму имени
дяди. Генерал-губернатору все было известно, но он всячески выгораживал
дядю, считая его порядочным человеком, а потом вдруг, непонятно почему,
вздумал пожаловаться государю. Возможно, он это сделал с умыслом, чтобы
предотвратить скандал и добиться для дяди более легкого наказания.
–Пойди обо всем расскажи тете, только чтобы старая госпожа не слышала,– обратился Цзя Шэ к Цзя Ляню.
Если хотите узнать, о чем разговаривал Цзя Лянь с госпожой Ван, прочтите следующую главу.
{mospagebreak }
Глава сто третья


Цзиньгуй замышляет отравить соперницу, но по воле судьбы погибает сама;
ослепленный Цзя Юйцунь встречается со старым другом, но это не приносит ему прозрения

Итак, Цзя Лянь явился к госпоже Ван и рассказал все, что ему было велено.
На следующий день он снова побывал в ведомстве чинов, узнал, как обстоит дело, и опять явился к госпоже Ван.
–Ты
точно все разузнал?– спросила госпожа Ван.– Если дело обстоит так,
как ты говоришь, то лучшего и желать нечего. По крайней мере все мы
будем спокойны. Ведь господин никогда не служил в провинции, и если бы
не жалоба генерал-губернатора, негодяи могли погубить его!
–Почему вы так думаете, госпожа?– удивился Цзя Лянь.
–Потому
что твой второй дядя за все это время не прислал домой ни гроша,–
ответила госпожа Ван.– Мало того. Приходилось слать ему из дому! А
посмотри на тех, кто уехал с господином! За короткое время их жены
нарядились в золото и серебро! Наверняка они тайком от твоего дяди
вымогали у людей деньги! Из-за них он и пострадал. Хорошо еще, что
удалось предотвратить скандал, а то, чего доброго, не только с должности
сняли бы, но и наследственный титул отобрали!
–Вы правы,
госпожа,– согласился Цзя Лянь.– Но вначале, когда я узнал о жалобе,
меня, признаться, обуял страх. А вообще лучше бы дядя служил в столице!
Ни забот, ни хлопот, и старой госпоже спокойно. Ведь все равно придется
ей рассказать!
–Я сама это сделаю,– проговорила госпожа Ван.– А ты еще раз все хорошенько разузнай!
Цзя
Лянь уже собрался уходить, как вдруг вбежала перепуганная служанка
тетушки Сюэ. Она даже не поздоровалась с госпожой Ван, а сразу
вскричала:
–Наша госпожа велела вам передать: у нас опять случилась беда!
–Какая беда?– спросила госпожа Ван.
–Беда, беда!– только и могла вымолвить служанка.
–Глупая!– рассердилась госпожа Ван.– Чем кричать, объяснила бы толком!
–Господин
Сюэ Кэ отлучился из дома, а тут случилось несчастье! Моя госпожа просит
вас прислать кого-нибудь из господ ей помочь.
Госпожа Ван разволновалась:
–Говори же, в конце концов, зачем вам господа? В чем надо помочь?
–Умерла наша невестка Цзиньгуй!– выпалила служанка.
Госпожа Ван даже плюнула с досады и сказала в сердцах:
–Туда ей и дорога! Стоило из-за этого поднимать шум!
–Умри
она как все люди – еще бы ничего!– проговорила служанка.– А то ведь
опять невесть что натворила! Прошу вас, госпожа, пошлите людей, пусть
помогут распорядиться!
Госпожа Ван сердилась, и в то же время ей было смешно.
–Служанка
совсем свихнулась!– произнесла она.– Братец Цзя Лянь, не слушай ты
эту дуру, пойди сам погляди, что там случилось!
Служанка услышала, что ее обозвали дурой, и, рассердившись, убежала.
Между тем тетушка Сюэ пребывала в смятении и, как только служанка вернулась, спросила:
–Ну что, пришлет кого-нибудь госпожа Ван?
–Да
разве дождешься от родственников помощи? Мало того что госпожа никого
не послала, так еще дурой меня обозвала,– ответила служанка.
–Это моя сестра, а что сказала жена ее сына?
–Уж если ваша сестра знать вас не хочет, что говорить о дочери?– воскликнула служанка.– Я даже не стала к ней обращаться.
–Сестра – это сестра, а дочь роднее! Неужели она отказала бы мне в помощи?!
–Да, да! Вы правы!– спохватилась служанка.– Я сейчас к ней пойду!
В это время вошел Цзя Лянь, справился о здоровье тетушки Сюэ, выразил ей соболезнование и сказал:
–Я
только что от тети и там узнал, что умерла жена вашего сына. От
служанки мы толку не добились, тетя взволновалась, послала меня
разузнать, в чем дело, и, если нужно, помочь. Скажите, чем я могу быть
вам полезен?
У тетушки Сюэ от волнения слезы высохли, и она сказала:
–Извините,
второй господин, за беспокойство. Я же говорила, сестра у меня очень
добрая. Старая карга – моя служанка – не смогла толком ничего объяснить,
и чуть не получилось недоразумения. Садитесь, пожалуйста, второй
господин, я сейчас все расскажу!– И, немного помолчав, добавила: – Я к
вам послала служанку только потому, что невестка моя умерла дурной
смертью.
–Может быть, она покончила с собой из-за мужа?– высказал предположение Цзя Лянь.
–Это
было бы прекрасно,– воскликнула тетушка Сюэ.– Она так все время
скандалила, что мы не знали, куда деваться! Узнав, что Сюэ Паню грозит
смертная казнь, Цзиньгуй немного поплакала а затем как ни в чем не
бывало стала наряжаться да прихорашиваться. Я пыталась поговорить с ней,
но она меня обругала. Однажды, не знаю почему, невестка потребовала,
чтобы Сянлин жила с ней. Я ей говорю: «Зачем тебе Сянлин, если ты
отказалась от Баочань? К чему терзать девочку, раз ты ее не любишь?» Но
она и слушать не стала, и пришлось мне переселить Сянлин к ней. Сянлин
как раз болела, но слова не сказала, бедняжка, безропотно покорилась. А
невестка переменилась вдруг к девочке, стала с ней ласкова и добра. Я
только радовалась. А Баочай говорит: «Боюсь, неспроста это». Я тогда не
придала значения ее словам. Пока Сянлин болела, невестка сама все
готовила и кормила ее. Но, видимо, несчастная судьба у Сянлин. Однажды,
когда Цзиньгуй подавала ей отвар, Сянлин ненароком опрокинула чашку и
обварила ей руки. Я думала, уж теперь-то девушке не поздоровится. Ничуть
не бывало. Цзиньгуй слова бранного не сказала, даже не рассердилась,
подмела осколки, вытерла пол, и все между ними осталось по-прежнему.
Вчера вечером Цзиньгуй позвала Баочань и велела ей приготовить две чашки
супа, сказав, что будет есть вместе с Сянлин. Спустя некоторое время
слышу, поднялся шум; закричала Баочань, а потом, пошатываясь, вышла
Сянлин, призывая на помощь. Я поспешила туда и вижу: у невестки кровь из
носа идет, а сама она, схватившись руками за грудь, бьет ногами и
катается по полу. Я до смерти напугалась! Зову ее – не отвечает,
подергалась немного и скончалась. Я сразу поняла, что она отравилась.
Баочань,
рыдая, набросилась на Сянлин с кулаками, обвиняя девочку в том, что она
отравила свою госпожу. Но я-то была уверена, что Сянлин не виновата. Да
и как она могла отравить Цзиньгуй, если не вставала с постели?! Однако
Баочань продолжала твердить свое. Ах, второй господин! Что мне
оставалось делать? Я вынуждена была приказать старухам связать Сянлин и
передать под присмотр Баочань, а слугам велела запереть ворота. Едва
дождались мы с Баоцинь утра, и, как только открыли ворота в вашем
дворце, я сразу послала служанку сообщить о случившемся сестре. Второй
господин! Вы человек умный, скажите, как быть?
–В семье Ся уже знают об этом?– спросил Цзя Лянь.
–Пока нет,– ответила тетушка Сюэ,– прежде чем сообщать, я хотела выяснить обстоятельства дела!
–По-моему,
первым долгом следует известить власти,– сказал Цзя Лянь.–
Разумеется, все мы подозреваем Баочань, но ведь никто не поймет, почему
вдруг она отравила свою хозяйку. Обвинять Сянлин значит выгораживать
преступницу.
Тут появились женщины-служанки из дворца Жунго, и разговор прервался.
–Пришла вторая госпожа Баочай,– доложили служанки.
Цзя Лянь не стал избегать встречи, как полагалось по этикету, ибо много раз видел Баочай в детстве.
Баочай
поздоровалась с матерью, поклонилась Цзя Ляню, а затем направилась во
внутренние комнаты, где жила Баоцинь. Тетушка Сюэ вошла следом за нею и
рассказала о случившемся.
–Зачем вы, матушка, приказали связать
Сянлин? Ведь это значит, что вы считаете ее виновной!– сказала,
выслушав мать, Баочай.– Если суп, как вы говорите, готовила Баочань, то
связать следовало ее. А потом допросить. Кроме того, необходимо
сообщить о случившемся властям и семье Ся.
Рассуждения дочери показались тетушке Сюэ вполне разумными, и она поделилась ими с Цзя Лянем.
–Вторая
сестрица права,– согласился Цзя Лянь.– Я сообщу в ведомство
наказаний, пусть расследуют дело. Но если отпустить Сянлин и связать
Баочань, не избежать неприятностей.
–Я, собственно, приказала
связать Сянлин не потому, что считаю ее виновной. Но она могла покончить
с собой оттого, что ее несправедливо подозревают, и я почла за лучшее
связать ее и передать под присмотр Баочань.
–И все же этим вы сыграли на руку Баочань,– заметил Цзя Лянь.
–В
таком случае освободите Сянлин и свяжите Баочань. Ведь только они
знают, что в действительности произошло. А своим людям прикажите
успокоить Сянлин!
Тетушка Сюэ приказала отпустить Сянлин, а Баочай
послала женщин помочь служанкам связать Баочань. Когда они вошли,
Сянлин горько плакала, а Баочань посмеивалась. Но, узнав, что ее
собираются связать, подняла страшный шум. Однако служанки из дворца
Жунго, не обращая внимания на ее вопли, крепко ее связали.
Тем временем в семью Ся послан был человек сообщить о случившемся.
Семья
Ся переехала в столицу недавно. Положение их пошатнулось, и мать желала
быть поближе к дочери. В семье кроме Цзиньгуй был еще непутевый
приемыш, который промотал все свое наследство и постоянно ездил за
подачками в семью Сюэ.
Цзиньгуй была легкомысленной и дня не могла
обойтись без плотских утех. Поэтому, потерпев неудачу с Сюэ Кэ, она
стала подумывать о своем названом брате. Он был еще невинным юнцом, и
Цзиньгуй решила его соблазнить. Всякий раз, приезжая домой, с ним
заигрывала, задабривала его. Вот и сейчас, когда приехал слуга из семьи
Сюэ, молодой человек подумал: «Интересно, что он привез?» Но, узнав, что
барышня отравилась, стал метаться и причитать. Мать Цзиньгуй
разразилась рыданиями.
–Почему, попав в их семью, моя девочка вдруг отравилась?
Она хотела ехать к дочери вместе с сыном, но никак не могла дождаться, пока подадут коляску.
Семья
Ся принадлежала к купеческому сословию, но сейчас, когда они
разорились, где уж было думать о соблюдении приличий и этикета.
Таким образом, приемный сын пошел вперед, а мать в сопровождении старухи служанки последовала за ним.
Добравшись до места, где стояли наемные коляски, старуха Ся влезла в одну из них и приказала ехать как можно скорее.
Едва
коляска остановилась у дверей дома Сюэ, старуха, ни с кем не
поздоровавшись, бросилась в комнаты и запричитала: «Дитя мое родное!»
Цзя
Лянь в это время уехал в ведомство наказаний, и дома оставались тетушка
Сюэ, Баочай и Баоцинь. Ошарашенные, смотрели они на ворвавшуюся в дом
женщину и слова не могли вымолвить.
Придя понемногу в себя, они
стали было объяснять матери Цзиньгуй, что произошло, но та слушать
ничего не хотела и во все горло вопила:
–Что хорошего видела у
вас моя девочка? Вы ей жить не давали, ругались и скандалили так, что
муж из дому сбежал. А потом вы упрятали его в тюрьму, чтобы Цзиньгуй его
никогда не видела! Вы возненавидели мою дочь! И при поддержке своих
влиятельных родственников творите бесчинства! Это вы велели ее отравить!
Зачем бы она стала лишать себя жизни?!
С этими словами она бросилась на тетушку Сюэ, и та невольно попятилась назад.
–Лучше
бы поглядели на дочь, а потом спросили, как было дело, у вашей
Баочань!– воскликнула тетушка Сюэ.– А то ничего не выяснили и
оскорбляете!
Со старухой Ся пришел ее приемный сын, и поэтому
Баочай и Баоцинь находились во внутренней комнате и не могли вступиться
за тетушку Сюэ. Им оставалось лишь волноваться.
К счастью, в это
время появилась жена Чжоу Жуя, ее прислала госпожа Ван. Увидев какую-то
старуху, которая, тыча пальцем прямо в лицо тетушке Сюэ, бранила ее,
жена Чжоу Жуя сразу догадалась, что это мать Цзиньгуй.
–Вы – мать
Цзиньгуй, не так ли?– спросила она.– Ваша дочка отравилась сама.
Госпожа Сюэ никакого отношения к этому не имеет, и зря вы на нее
нападаете!
Но мать Цзиньгуй схватила тетушку Сюэ за руку и продолжала кричать:
–Говорите, как вы убили мою дочь? Дайте мне посмотреть на нее!
–Смотрите
сколько хотите, только руки в ход не пускайте!– сказала жена Чжоу Жуя,
оттаскивая мать Цзиньгуй в сторону. Но тут к ней подскочил приемный сын
старухи и заорал:
–Не смей бить мать! Думаешь, семье Цзя все позволено?!
Он схватил стул и замахнулся на жену Чжоу Жуя.
На
выручку прибежали служанки, находившиеся во внутренней комнате, и
подняли невообразимый галдеж. Мать Цзиньгуй с приемным сыном разошлись
вовсю и кричали:
–Знаем мы, что вы надеетесь на родственников! Только не запугаете! Нашей Цзиньгуй нет в живых и нам теперь все равно!
И
старуха опять бросилась на тетушку Сюэ – служанки ничего не могли
поделать. Недаром говорят: «Кто решился биться насмерть, тому и десять
тысяч храбрецов не страшны».
Но в тот момент, когда скандал принял
угрожающие размеры, вошел Цзя Лянь, сопровождаемый восемью слугами. Он
распорядился выставить за дверь сына старухи Ся, а затем сказал:
–Прекратите
скандал! Если у вас есть претензии, говорите толком… Надо прибрать
помещение, сейчас придут из ведомства наказаний производить
расследование!
При виде мужчины, который на нее прикрикнул, и
нескольких слуг мать Цзиньгуй сразу притихла. Она не знала, какое
положение Цзя Лянь занимает во дворце Жунго, и испугалась, когда сына
схватили слуги. Услышав, что должны прийти из ведомства наказаний, она
попросила показать ей умершую дочь. Подняв скандал, она и не
подозревала, что властям все известно.
Тетушка Сюэ обезумела от страха, а жена Чжоу Жуя сказала:
–Она
даже не взглянула на дочь, а сразу начала оскорблять госпожу! Мы стали
ее успокаивать, но тут вбежал какой-то нахал и стал при молодых женщинах
говорить всякие непотребные слова. Неужто на него не найдется управы?!
–Нечего
с ним церемониться!– закричал Цзя Лянь.– Он мужчина и должен знать
свое место. Зачем было лезть туда, где находятся женщины?! Может быть,
думал, что мать без него не сможет осмотреть тело умершей?! Наверняка
хотел что-нибудь стащить! Всыпьте-ка ему как следует!
Слуги бросились выполнять приказание.
А жена Чжоу Жуя, пользуясь тем, что в комнате много народу, говорила:
–Госпожа
Ся, вы ничего не знаете! Спросили бы сначала, как все произошло. Ваша
дочь либо сама отравилась, либо Баочань ее отравила. На всякий случай
Баочань мы связали. Надо было раньше взглянуть на тело дочери,
расспросить людей, а потом уже клеветать на невинных! Разве мы допустили
бы, чтобы молодая женщина ни с того ни с сего отравилась?! Вашей дочери
в последнее время нездоровилось, и она поселила у себя Сянлин.
Потому-то мы и велели посадить Сянлин под стражу. Ждали, чтобы вы
приехали и сами увидели, как ведомство наказаний будет вести дознание!
Видя,
что поддержки здесь не найти, мать Цзиньгуй последовала за женой Чжоу
Жуя в комнату дочери и, поглядев на нее, разрыдалась. Покойная,
вытянувшись, лежала на кане. Все тело ее было покрыто пятнами.
Баочань, увидев мать своей госпожи, стала причитать:
–Наша барышня относилась к Сянлин как к подруге, у себя поселила. А та взяла и отравила ее!
Тут подоспели все господа и слуги из дома Сюэ.
–Врешь!– закричали они.– Не ты ли готовила суп, которым и отравилась твоя госпожа?
–Суп
готовила я,– подтвердила Баочань,– даже по чашкам его разлила. А
потом ненадолго отлучилась. В это время Сянлин и могла подсыпать туда
отравы.
Услышав это, мать Цзиньгуй бросилась было на Сянлин, но ей загородили дорогу.
–Скорее
всего,– сказала тетушка Сюэ,– Цзиньгуй отравлена мышьяком. Но в доме у
нас его не было. Значит, кто-то принес. Чиновники из ведомства
наказаний выяснят кто. А сейчас положим покойную как полагается – ведь
будет идти дознание.
Баочай предупредила служанок:
–Сейчас сюда придут мужчины! Уберите все женские вещи!
При
уборке под матрацем на кане была обнаружена сложенная пакетиком
бумажка. Мать Цзиньгуй подняла ее, осмотрела и бросила на пол.
–Вот
вам доказательство!– воскликнула Баочань.– Этот пакетик я видела! Нам
докучали крысы, и моя госпожа в последний раз, когда ездила домой,
попросила брата купить яду. Вернувшись, она положила отраву в шкатулку с
украшениями. А Сянлин утащила отраву и подсыпала госпоже. Загляните в
шкатулку. Там наверняка лежит мышьяк.
Мать Цзиньгуй открыла ящик, но мышьяка не увидела; лишь несколько серебряных шпилек.
–Куда же девались остальные украшения?– удивилась тетушка Сюэ.
Баочай велела осмотреть сундуки и шкаф, но и они оказались пустыми.
–Кто же мог взять вещи?– воскликнула Баочай.– Придется допросить Баочань!
–Откуда знать служанке, где вещи госпожи!– сказала, смутившись, мать Цзиньгуй.
–Как же ей не знать,– возразила жена Чжоу Жуя,– если она постоянно находилась при госпоже?
Баочань понимала, что отвертеться ей вряд ли удастся, но все же попыталась:
–Я и в самом деле не имела понятия, что берет с собой госпожа, когда ездит домой.
–Уважаемая
госпожа!– вскричали хором служанки, обращаясь к матери Цзиньгуй.– Это
Баочань отравила вашу дочь, украла все вещи, а вину хочет свалить на
нас! Так мы и заявим чиновникам на допросе.
Баочай между тем велела служанкам передать Цзя Ляню, чтобы распорядился не выпускать из дому никого, кто приехал из семьи Ся.
Тут уж мать Цзиньгуй обрушилась на Баочань:
–Стерва! Не распускай язык! Когда это было, чтобы моя дочь привозила домой какие-нибудь вещи?
–Вещи – мелочь,– возразила Баочань,– главное – кто отравил мою госпожу!
–У
кого найдут ее вещи, тот и отравил!– заявила Баоцинь.– Пусть второй
господин Цзя Лянь допросит молодого господина Ся и узнает, откуда тот
взял мышьяк. Об этом тоже надо сообщить в ведомство наказаний!
–Баочань
спятила!– вне себя от волнения воскликнула мать Цзиньгуй.– Зачем моей
дочери понадобился мышьяк? Теперь ясно, что Баочань ее отравила!
Тут Баочань раскричалась:
–Пусть
другие сваливают вину на меня! Ну а вы с какой стати? Не вы ли
подучивали мою госпожу скандалить, разорить семью мужа, а потом забрать
все свои вещи, уйти и выйти замуж за достойного человека?! Ну, что, было
такое? Говорите же!
Не успела мать Цзиньгуй рта раскрыть, как в разговор вмешалась жена Чжоу Жуя.
–Это ведь ваша служанка!– сказала она.– Или вы ей не верите?
–Я
всегда к ней хорошо относилась!– скрежеща зубами от злости, заорала
старуха и обернулась к Баочань: – Ты что, хочешь меня в могилу свести?
Погоди! Я всю правду скажу на дознании!
Баочань выпучила глаза и завопила:
–Пусть сейчас же отпустят Сянлин! Незачем губить невинную девочку! Уж я-то знаю, что сказать на суде.
Баочай велела освободить Баочань и сказала:
–Ты ведь девушка правдивая! Говори все начистоту, без утайки! Лучше сразу все выяснить!
Баочань боялась суда и стала рассказывать:
–Моя
госпожа без конца твердила: «И зачем только матушка выдала меня за
этого негодяя и дурака Сюэ Паня, а не за второго господина Сюэ Кэ? Ведь
это надо же слепой быть! Жизни не пожалела бы, чтобы хоть денек побыть
со вторым господином!» Сянлин она люто ненавидела. А потом вдруг
подружилась с ней. Я сразу поняла, что ничего хорошего это Сянлин не
сулит. Но что госпожа может пойти на преступление, такое мне и в голову
не приходило.
–Что ты плетешь!– вскричала тут мать Цзиньгуй.– Если Цзиньгуй хотела отравить Сянлин, каким же образом сама отравилась?
–Сянлин, ты ела все, что тебе давала госпожа?– спросила Баочай.
–Вначале
я даже не могла поднять головы с подушки, до того плохо себя
чувствовала,– отвечала Сянлин,– но когда госпожа поила меня отварами и
супами, не смела отказываться. И вот однажды она поднесла мне суп, я
хотела подняться, но случайно выбила чашку из ее рук, и суп расплескался
по полу. Мне было очень стыдно, что госпоже из-за меня приходится
подтирать пол. Вчера госпожа велела мне съесть супу. Я через силу
приподнялась, но есть не могла – очень кружилась голова. К счастью,
сестра Баочань убрала чашку. Только я закрыла глаза, как госпожа стала
есть свой суп и мне велела. Я заставила себя сделать глоток-другой.
–Все
так и было! Я правду говорю!– перебила девушку Баочань.– Вчера
госпожа велела мне приготовить две чашки супа и сказала, что будет есть
вместе с Сянлин. «Не хватало мне еще для Сянлин готовить»,– подумала я и
со злости высыпала в одну чашку целую пригоршню соли. А на чашке метку
сделала, чтобы дать ее Сянлин. Но тут меня позвала госпожа, сказала, что
собирается домой, и велела нанять коляску. Я поспешила выполнить
приказание, а когда вернулась, то увидела, что чашка с пересоленным
супом стоит перед госпожой. В этот момент госпожа отлучилась куда-то, и я
поменяла чашки местами. Так, видно, судьбе было угодно. Разве я могла
подумать, что в чашку Сянлин госпожа отраву подсыплет? Вскоре госпожа
вернулась, и они с Сянлин стали есть. Я про себя смеялась, представляя,
какую мину состроит Сянлин, когда попробует суп. Но она ничего не
заметила. Вот как все было. А теперь, выходит, я самой же себе
навредила!
Наступило молчание. Все было так ясно, что Сянлин тут
же освободили и уложили в постель. Но о ней мы пока рассказывать не
будем.

Между тем мать Цзиньгуй продолжала шуметь.
Некоторые, в том числе и тетушка Сюэ, считали, что в смерти Цзиньгуй
повинен приемный сын старухи Ся.
–Не спорьте зря,– послышался
из-за двери голос Цзя Ляня,– лучше наведите в доме порядок! Сейчас
прибудут чиновники из ведомства наказаний.
Старуха Ся и ее сын не на шутку перепугались и стали молить тетушку Сюэ:
–Теперь
мы поняли, что во всем виновата сама Цзиньгуй. Рыла для других яму и
сама в нее угодила! Замните, госпожа, это дело! Умоляем вас! Ведь и вы в
случае дознания окажетесь в неловком положении!
–Нет!– заявила Баочай.– В ведомство наказаний уже сообщили и сделать ничего нельзя!
–Пусть госпожа Ся сама поговорит с чиновниками,– предложила жена Чжоу Жуя.– Мы мешать не станем.
Цзя
Лянь припугнул сына старухи Ся, и тот согласился выйти навстречу
чиновникам, чтобы предотвратить дознание. О том, как тетушка Сюэ
приказала купить гроб и похоронить умершую, мы рассказывать не будем.

А
теперь вернемся к Цзя Юйцуню. Недавно он был повышен в звании, получил
должность правителя округа Цзинчжао и ведал сборами налогов.
Однажды
он выехал из столицы для проверки вновь распаханных земель и,
добравшись до переправы Стремительного потока в уезде Чжиши, где ему
предстояло переправиться через реку, в ожидании паромщиков приказал
остановить паланкин.
Неподалеку высился небольшой полуразрушенный храм, а за ним росло несколько древних сосен и кипарисов.
Цзя
Юйцунь вышел из паланкина и направился к храму. Весь он как-то
покосился. Позолота на статуях богов облупилась. Возле главного строения
стояла плита со следами иероглифов, но написанное разобрать было
невозможно. Цзя Юйцунь уже хотел пройти в глубь храма, но тут заметил
камышовую хижину под сенью кипариса, а в хижине – монаха, сидевшего на
циновке. Прикрыв глаза, он предавался созерцанию.
Цзя Юйцунь вошел
в хижину, пригляделся к монаху, и ему показалось, будто он его уже
видел, но где, не мог вспомнить. Слуги хотели окликнуть монаха, но
Юйцунь знаком велел им молчать, приблизился к монаху и произнес:
–Почтенный отец!
Монах приоткрыл глаза, беззвучно рассмеялся и спросил:
–Вы по какому делу ко мне, уважаемый начальник?
–Проезжая
здесь по делам службы, я, невежественный, узнал, что вы в совершенстве
постигли святое учение,– отвечал Цзя Юйцунь,– и жажду послушать ваши
наставления.
–Само собой разумеется, что прийти можно лишь из
какого-то места,– с усмешкой отвечал монах,– а уйти – только в
каком-нибудь направлении.
Цзя Юйцунь сразу понял, что монах этот необычный, и, низко поклонившись, произнес:
–Позвольте
вас спросить, святой отец, в каких местах вы начали праведную жизнь и
почему построили себе хижину здесь? Как называется этот храм? Сколько в
нем людей? Неужели для вас не нашлось священных гор, где вы могли бы
познать истину и заниматься самоусовершенствованием? Зачем было
останавливаться на перекрестке дорог?
–Ведь и в «Хулумяо» –
«Тыкве-горлянке» можно обрести покой!– отвечал монах.– Необязательно в
знаменитых горах! Можно забыть название храма, но плита с надписью
будет вечно существовать. Стоит ли искать попутчиков, если тень следует
за тобой? Или же вы из тех, кто смысл жизни видит в строках:

Ждет нефрит – пока еще в шкатулке, —
чтобы цену красную назвали;
А в ларце плененная заколка
ждет момента, чтобы взвиться ввысь!

Цзя
Юйцуню нельзя было отказать в проницательности. Услышав упоминание о
«Хулумяо», а затем – параллельные фразы о заколке и нефрите, он сразу
вспомнил встречу с Чжэнь Шиинем. Еще раз внимательно пригляделся к
монаху:
–Вы, если я не ошибаюсь, господин Чжэнь?
–Что есть
истинное и что есть ложное?– опять усмехнулся монах.– Пора бы вам
знать, что все истинное ложно; все ложное – истинно.
Услышав слово «цзя» – «ложный», Цзя Юйцунь отбросил всякие сомнения и, низко поклонившись, произнес:
–Благодаря
вашей милости, учитель, я смог добраться до столицы, сдать экзамен и
получить должность у вас на родине. Но, прибыв туда, я узнал, что вы
убедились в тщетности земного существования и отправились искать обитель
бессмертных. Я, ваш ученик, не раз мысленно обращался к вам среди
жизненных треволнений, но мне не удавалось встретиться с вами, и я
решил, что недостоин лицезреть вас! Какое счастье, что мы все же
встретились! Умоляю вас, святой отец, просветить меня в моем невежестве.
Осчастливьте мое убогое жилище своим присутствием, дабы я с утра до
вечера мог слушать ваши наставления! Живу я неподалеку от этих мест!
Монах встал, приветствовал Цзя Юйцуня и произнес:
–Изо
дня в день сижу я на этой циновке и не ведаю, что творится между небом и
землей за пределами моей хижины. Я ни слова не понимаю из того, о чем
вы говорите, почтенный начальник!
Сказав так, монах снова опустился на циновку.
Цзя
Юйцуня охватили сомнения: «Если монах этот не Чжэнь Шиинь, то почему
так похож на него? Мы с Чжэнь Шиинем расстались девятнадцать лет назад,
но он ничуть не изменился. Уверен, что это Чжэнь Шиинь – только он не
хочет вспоминать о прошлом. И мое высокое положение ему безразлично. Так
стоит ли заводить разговор о его жене и дочери?»
Подумав так, Цзя Юйцунь сказал:
–Вы не желаете вспоминать о прошлом, святой отец, и я могу только сожалеть.
Он уже хотел распрощаться с монахом, но в этот момент вошел слуга.
–Господин, вечереет – надо торопиться!
Цзя Юйцунь замешкался, но тут вдруг монах заговорил:
–Поспешите
с переправой, почтенный начальник! Скоро на реке подымутся волны! В
назначенное время мы встретимся, я буду ждать вас на переправе и тогда
сделаю вам наставления!
С этими словами монах снова погрузился в созерцание.
Цзя
Юйцуню ничего не оставалось, как поклониться и выйти. Но только было он
собрался переправляться через реку, как увидел, что к нему со всех ног
бежит человек.
Если хотите узнать, что произошло, прочтите следующую главу.

{mospagebreak }
Глава сто четвертая


Мелкая рыбешка Ни Эр – Пьяный алмаз поднимает великую бурю;
воспоминания о прошлом бередят еще не зажившие душевные раны одержимого юноши

Итак, когда Цзя Юйцунь собрался переправляться через реку, он вдруг увидел, что к нему бежит слуга и кричит:
–Господин! Горит храм, где вы только что были!
Цзя Юйцунь быстро обернулся и увидел взметнувшееся к небу яркое пламя, дым и гарь заслонили солнце.
«Странно!– подумал Цзя Юйцунь.– Ведь я только что оттуда! В чем же дело? Может быть, с Чжэнь Шиинем случилось несчастье?»
Цзя
Юйцунь хотел вернуться, но боялся опоздать с переправой. В то же время
он думал, что, если не вернется, душа его не успокоится.
Поразмыслив немного, Цзя Юйцунь обратился к прибежавшему слуге:
–Не знаешь, успел тот монах выйти из храма?
–Я
вышел следом за вами, господин,– отвечал слуга.– Потом у меня
схватило живот, я отбежал в сторонку, а когда оглянулся на храм, там уже
полыхало пламя. Я не видел, чтобы кто-нибудь вышел оттуда.
Охваченный сомнениями, Цзя Юйцунь все же собственные интересы ставил превыше всего, поэтому он не вернулся, а слуге приказал:
–Ты останься! А когда огонь утихнет, пойдешь посмотришь, жив ли монах! Потом доложишь мне!
Слуге ничего не оставалось, как повиноваться.
Цзя
Юйцунь отправился дальше по своим делам. Произвел проверку в нескольких
местах и остановился отдыхать в первом повстречавшемся казенном
подворье для приезжих чиновников.
А через день собрался в обратный путь, в столицу.
Служители ямыня шли впереди и позади паланкина и разгоняли прохожих, освобождая дорогу.
Вдруг
Цзя Юйцунь услышал шум. Спросил, в чем дело, и вскоре увидел человека,
которого притащили и поставили перед паланкином на колени.
–Взгляните
на него, господин,– сказали служители.– Напился и не желает уступать
дорогу. Лезет напролом. Мы на него прикрикнули, а он разлегся посреди
улицы и стал вопить, что мы его побили!
–Известно тебе, что я
здешний правитель и ты должен мне подчиняться?– грозно спросил Цзя
Юйцунь.– А ты напился да еще буянишь!
–Деньги, на которые я пью,
мои!– дерзко отвечал человек.– Земля, на которой валяюсь, принадлежит
государю! А вас я знать не знаю! Пусть даже вы самый высокий начальник!
–Наглец! Ему нипочем никакие законы!– гневно вскричал Цзя Юйцунь.– Спросите-ка его имя!
–Ни Эром я прозываюсь,– отвечал человек,– а прозвище – Пьяный алмаз!
Цзя
Юйцунь рассердился, приказал хорошенько выпороть провинившегося и
проверить, действительно ли он такой крепкий, как алмаз.
Слуги повалили Ни Эра на землю, дали ему несколько плетей. От боли Ни Эр сразу протрезвел и начал молить о пощаде.
–Вот так алмаз!– вскричал Цзя Юйцунь.– Ладно, бить тебя не буду. Посидишь под стражей, а потом я тебя допрошу!
Ни Эра связали и, несмотря на мольбы, взяли под стражу.
Возвратившись
в ямынь, Цзя Юйцунь прошел во внутренние покои и занялся составлением
донесения в ведомство о выполнении высочайшего повеления. А о Ни Эре,
разумеется, забыл.
Между тем видевшие это происшествие говорили друг другу.
–Стоит
Ни Эру напиться, как он начинает поносить всех и вся! Силой своей
бахвалится. Но теперь ему легко не отделаться! С господином Цзя Юйцунем
шутки плохи.
Эти разговоры дошли до ушей жены и дочери Ни Эра.
Надо
сказать, что в ту ночь, когда Ни Эр не вернулся домой, дочь искала его
по игорным домам. Но везде ей рассказывали одну и ту же историю, и
девочка, обеспокоившись, заплакала.
–Не тревожься,– утешали
ее.– Господин Цзя Юйцунь приходится родственником семье Цзя. А во
дворце Жунго есть какой-то второй господин Цзя, друг твоего отца. Надо
хорошенько попросить, и он заступится.
Тут девочка подумала: «Отец
не раз упоминал какого-то второго господина Цзя, говорил, что они
дружны и господин Цзя живет по соседству. Отчего бы в самом деле не
сходить к нему?»
Девочка поговорила с матерью, и они вместе отправились к Цзя Юню.
В тот день Цзя Юнь как раз был дома. Жену и дочь Ни Эра приняли радушно, усадили, угостили чаем, после чего те стали умолять:
–Второй господин Цзя Юнь! Вызволите нашего кормильца!
–Хорошо,
я поговорю с господами из дворца Жунго!– с готовностью пообещал Цзя
Юнь.– Ведь это с их помощью господин Цзя Юйцунь добился такой высокой
должности, и, если кто-либо из тамошних господ замолвит за Ни Эра
словечко, Цзя Юйцунь его тотчас отпустит.
Обрадованные жена и дочь
Ни Эра не мешкая отправились в ямынь и успокоили Ни Эра, сказав, что
господин Цзя Юнь обещал за него похлопотать.
Надобно сказать, что
Цзя Юнь теперь почти не появлялся во дворце Жунго. Он помнил, как Фэнцзе
у него не приняла подарки, и чувствовал себя неловко. А привратники,
как говорится, всегда держали нос по ветру. К кому господа относились с
уважением, тех почитали и немедленно о них докладывали. В противном
случае могли вообще не доложить.
Так случилось и с Цзя Юнем. Придя во дворец, он сказал привратникам:
–Я хотел бы справиться о здоровье второго господина Цзя Ляня.
–Его нет дома,– отвечали привратники,– как только вернется, доложим, что вы приходили.
Сказать, что в таком случае он навестит госпожу Фэнцзе, Цзя Юнь не решился и ни с чем вернулся домой.
Но вскоре жена и дочь Ни Эра пришли снова.
–Второй
господин,– умоляли они,– вы же сами сказали, что стоит господам из
вашего дворца замолвить слово, и никто в ямыне не осмелится им отказать.
Мы просим о такой мелочи, а вы родственник господ! Вся надежда на вас,
второй господин! Помогите!
Цзя Юню неудобно было признаться, что его не пустили, и он стал оправдываться:
–Вчера
у них в доме дел было много, видно, не успели послать человека в ямынь.
Придется сегодня еще раз напомнить. Дело-то пустяковое! Ни Эра сразу
отпустят!
Несколько дней подряд Цзя Юню не удавалось попасть во
дворец Жунго через главные ворота, и он решил пробраться в сад и
разыскать Баоюя. Но, против ожиданий, ворота, ведущие в сад, оказались
запертыми. Цзя Юнь совершенно пал духом и, возвращаясь домой, размышлял:
«Благодаря Ни Эру меня тогда назначили присматривать за посадкой
деревьев в саду. Это он одолжил мне денег на подарок для Фэнцзе. А
сейчас со мной разговаривать не желают. Кто я для них? Бедняк! Ну, а что
эта Фэнцзе собой представляет? Живет на подачки старших господ, а
деньги, которые получает, отдает в рост, под двойные проценты! Думает,
всю жизнь проживет безбедно! Не знает, какая слава о ней идет! Сказала
бы мне спасибо, что я ни разу ее не выдал, не рассказал о ее делишках. А
то не миновать бы ей тюрьмы».
Думая так, он добрался до дому, где его уже дожидались жена и дочь Ни Эра.
Цзя Юнь ничем не мог их обрадовать и решил солгать:
–К
господину Цзя Юйцуню уже посылали людей, но он отказался отпустить Ни
Эра. Вы попросили бы Лэн Цзысина, родственника слуги Чжоу Жуя – он
скорее что-нибудь сделает!
–Раз уж такой уважаемый господин, как вы, не смог ничего сделать, чего ждать от слуги,– заметили жена и дочь Ни Эра.
Цзя Юню стало не по себе, и он произнес с досадой:
–Ничего вы не смыслите! Зачастую слуги могут больше хозяев!
Видя, что толку от Цзя Юня не добиться, жена Ни Эра сказала с усмешкой:
–Простите,
что потревожили вас и заставили понапрасну бегать, второй господин! Как
только мужа выпустят на свободу, он непременно придет благодарить вас
за хлопоты!
Ни Эра удалось выручить с помощью совершенно
посторонних людей. Вины за ним никакой не признали, и он отделался всего
несколькими палочными ударами.
Возвратившись домой, Ни Эр выпил изрядно и, узнав, что Цзя Юнь ему ничем не помог, стал его вовсю поносить.
–Ублюдок!
Бессовестный! Негодяй!– в бешенстве кричал он.– Когда ему нечего было
жрать, я помог ему получить хорошую должность у них во дворце! А меня
из беды он не выручил! Ну, ладно! Уж если я подниму скандал, камня на
камне от обоих дворцов не оставлю!
Жена и дочь стали его урезонивать:
–Опять
наглотался желтого зелья! Да ты, видать, совсем спятил! Забыл, как
нарвался на неприятность? И все из-за пьянства! Мало тебя били, раз
опять собираешься затеять скандал!
–Ну и пусть побили,– не
унимался Ни Эр.– Я все равно никого не боюсь! Засажу Цзя Юня в тюрьму –
и дело с концом. Думаешь, не найду за что? В тюрьме я успел завести
благородных друзей. Они мне и рассказали, что не только в нашем городе,
но и в разных провинциях живут люди с фамилией Цзя. Всякие среди них
бывают! Я стал доказывать, что, в отличие от младших господ и их слуг,
все старшие члены рода Цзя люди порядочные и не могли оказаться
преступниками. Однако выяснилось, что преступники принадлежат к той же
ветви рода, что и здешние Цзя, только жили в провинции. Совершенное ими
преступление было раскрыто, их арестовали и привезли сюда для наказания.
У меня сразу отлегло от сердца. Я рассказал о Цзя Юне, который, позабыв
о милостях, нарушил долг, и о том, как господа из семьи Цзя обманывают
людей, отдают деньги в рост под невиданные проценты, как отбирают жен у
мужей! Представьте себе, что будет, если слух об этом дойдет до
правителя! Вспомнят они тогда Ни Эра!
–Да ты совсем пьян, иди спать!– крикнула жена.– Кто у кого отнял жену? Ничего подобного не было, и незачем молоть вздор.
–Откуда
вы, сидя дома, можете знать, что творится на свете?– рассердился Ни
Эр.– В позапрошлом году мне повстречался как-то в игорном доме некий
Чжан. Он-то и жаловался, что эти Цзя отняли у него жену, и спрашивал,
как ему быть. Я же еще и уговаривал его не поднимать шума. Не знаю, куда
этот Чжан подевался – с тех пор я его не видел. А если бы встретил,
знал бы, что делать! Посмотрел бы я тогда, как будет подыхать этот
подлец Цзя Юнь! Погодите, придется вам еще не раз поклониться в ножки
господину Ни Эру!
Поворчав, Ни Эр улегся и захрапел. Жена и дочь сочли его речи за пьяную болтовню и не придали им никакого значения.
На следующее утро Ни Эр, едва проснувшись, отправился в игорный дом. Но об этом мы рассказывать не будем.

Цзя Юйцунь между тем возвратился домой, спокойно проспал всю ночь, а наутро рассказал жене о своей встрече с Чжэнь Шиинем.
–Почему
же ты не вернулся и не разыскал его?– стала упрекать Цзя Юйцуня
жена.– А если он сгорел? разве не бессовестно покинуть друга в беде?!
Из глаз женщины покатились слезы.
–Он не от мира сего,– оправдывался Цзя Юйцунь,– сам ведь не захотел с нами жить.
–Господин!– донеслось в это время из-за дверей.– Вернулся слуга, которого вы посылали к сгоревшему храму.
Цзя Юйцунь вышел из комнаты.
Слуга почтительно справился о его здоровье и доложил:
–Господин,
получив ваше повеление, я возвратился к храму и, не дожидаясь, пока
утихнет огонь, бросился искать монаха, но хижина его сгорела дотла. Я
обошел пепелище, но нашел только молитвенный коврик да чашку. Даже
останков монаха обнаружить не удалось. Боясь, что вы не поверите мне, я
хотел в доказательство привезти коврик и чашку, но они рассыпались в
прах, едва я к ним прикоснулся.
Выслушав слугу, Цзя Юйцунь подумал, что Чжэнь Шиинь отошел к бессмертным, и сделал знак слуге удалиться.
Жене Цзя Юйцунь ни словом не обмолвился о том, что Чжэнь Шиинь сгорел, лишь сказал:
–Никаких следов обнаружить не удалось. Видимо, Чжэнь Шиинь успел уйти.
После
этого Цзя Юйцунь прошел в кабинет, желая наедине с самим собой
поразмыслить над словами Чжэнь Шииня, как вдруг слуга доложил:
–За вами прислали из императорского дворца. Цзя Юйцунь сел в паланкин и отправился ко двору.
В приемной он услышал разговоры:
–Начальник
по сбору хлебного налога провинции Цзянси господин Цзя Чжэн провинился
по службе и прибыл на аудиенцию поблагодарить государя за оказанное ему
снисхождение.
Цзя Юйцунь повидался с несколькими высшими
сановниками, прочел указ о злоупотреблениях чиновников из приморских
провинций и поспешил разыскать Цзя Чжэна. Выразив ему свое сочувствие,
Цзя Юйцунь поздравил Цзя Чжэна с государевой милостью и осведомился,
благополучно ли тот доехал. Цзя Чжэн в свою очередь подробно рассказал,
за что был снят с должности.
–Вашу благодарность государю уже передали?– спросил Цзя Юйцунь.
–Передали,– отвечал Цзя Чжэн.– Надеюсь, после обеда государь меня примет.
Пока
они разговаривали, из внутреннего дворцового зала передали повеление
Цзя Чжэну войти. Цзя Чжэн торопливо направился в зал. Преданные ему
сановники остались ждать у дверей.
Через некоторое время Цзя Чжэн появился весь в поту. Сановники бросились к нему, забросали вопросами.
–Напугался
до смерти, ох и напугался!– твердил Цзя Чжэн.– К счастью, благодаря
вашей дружбе ничего плохого со мной не случилось!
–О чем вас спрашивал государь?
–Государь
спрашивал о тайном провозе оружия через границу провинции Юньнань,–
отвечал Цзя Чжэн.– Оказывается, в этом деле замешан один из близких
людей тайши Цзя Хуа, и государь сразу вспомнил одного из наших предков. Я
сказал государю, что нашего предка звали не Цзя Хуа, а Цзя Дайхуа.
Тогда государь улыбнулся и говорит: «А разве чиновника, который прежде
занимал должность начальника военного ведомства, а затем был понижен в
чине до правителя области, не зовут Цзя Хуа?»
Цзя Юйцунь испуганно вздрогнул. Он догадался, что речь шла о нем, так как имя его было Хуа, и спросил:
–Что же вы ответили государю?
–Я
объяснил ему: «Тайши Цзя Хуа действительно родом из провинции Юньнань, а
нынешний правитель области, который тоже принадлежит к роду Цзя,
уроженец провинции Чжэцзян». Государь спросил: «Цзя Фань, о котором нам
доносил правитель округа Сучжоу, одного с тобой рода?» Я поклонился и
ответил: «Да». Государь внезапно побледнел от гнева. «На что же это
похоже, если он позволяет своим рабам силой отбирать жен и дочерей у
честных людей?» Я растерялся и не знал, что ответить. Тогда государь
снова спросил меня: «Кем тебе приходится Цзя Фань?» Я ответил:
«Родственником из дальней ветви нашего рода». Государь усмехнулся и
отпустил меня. Ну разве это не удивительно?
–Странно!– воскликнули все.– Как могли произойти сразу два дела, в которых замешаны Цзя?
–Ничего
удивительного в этом нет,– заметил Цзя Чжэн,– нехорошо только, что в
обоих случаях упоминается фамилия Цзя. Наш род древний и многочисленный и
расселился по всему государству. Если даже удастся избежать
неприятностей, ничего хорошего мне ждать не приходится, ведь государь
запомнил фамилию «Цзя»!
–Вам-то чего бояться? Государь знает, где истина, а где ложь.
–Охотно
ушел бы со службы,– признался Цзя Чжэн,– только повода нет отставку
просить. Да и что тогда будет с нашими наследственными титулами?
–Вам
снова предстоит служить в ведомстве работ,– заметил Цзя Юйцунь,– а
насколько мне известно, у столичных чиновников провинностей по службе не
бывает.
–Пусть так,– возразил Цзя Чжэн,– но я дважды служил в провинции, и оба раза неудачно, сейчас пострадало мое доброе имя.
–Перед
вашими способностями можно лишь преклоняться,– воскликнули
сановники.– Ваш старший сын тоже человек достойный. А вот с племянником
советуем вам быть построже.
–Я не слежу за племянником,
поскольку редко бываю дома,– отвечал Цзя Чжэн,– но, признаться, очень
за него беспокоюсь. Спасибо, что по-дружески мне об этом напомнили! А не
слышали, мой племянник из дворца Нинго тоже занимается неблаговидными
делами?
–Ничего особенного о нем мы не слышали, просто кое-кто из
чиновников да придворных его недолюбливает,– последовал ответ.–
Прикажите племяннику быть постарательнее в делах!
Поговорив еще немного, все обменялись поклонами и разошлись.
Вернувшись
домой, Цзя Чжэн первым делом спросил, как чувствует себя матушка Цзя, а
дети и племянники в свою очередь справились о его здоровье. Потом Цзя
Чжэн направился в зал Процветания и счастья, где его встретила госпожа
Ван.
Цзя Чжэн поклонился матушке Цзя и рассказал, что ему пришлось
пережить после того, как они расстались. Матушка Цзя принялась
расспрашивать о Таньчунь, о том, как прошла ее свадьба.
–Я так
торопился, отправляясь в путь,– промолвил Цзя Чжэн,– что не успел
повидаться с Таньчунь. Однако люди из семьи ее мужа говорили, что
живется ей хорошо. Свекор и свекровь шлют вам поклон. Нынешней зимой или
будущей весной они собираются переехать в столицу. Это было бы очень
неплохо. Боюсь только, что из-за всяких неприятностей в приморских
провинциях отъезд их задержится.
Узнав, что у Цзя Чжэна все
кончилось благополучно, а Таньчунь в семье мужа живет хорошо, матушка
Цзя перестала печалиться и заулыбалась.
От старой госпожи Цзя Чжэн
пошел к старшему брату, повидался с младшими родственниками и назначил
на следующий день церемонию в храме предков по случаю благополучного
возвращения.
Едва Цзя Чжэн вернулся в свои покои и повидался с госпожой Ван, как на поклон к нему пришли Баоюй и Цзя Лань.
Все
время тревожившийся о сыне Цзя Чжэн, заметив, что вид у Баоюя здоровый,
успокоился. Он не знал, что сын лишился разума, и, увидев его, забыл
обо всех своих злоключениях и преисполнился благодарностью к матушке Цзя
за то, что сумела сделать Баоюя счастливым. Баочай расцвела, Цзя Лань
сделал большие успехи в учебе. Только Цзя Хуань ничуть не изменился, и
это немного омрачило радость Цзя Чжэна.
Вдруг он промолвил:
–В доме будто кого-то не хватает!
Госпожа Ван сразу догадалась, что он имеет в виду Дайюй.
Она
не писала мужу о смерти девушки и теперь не хотела расстраивать этим
печальным событием, поэтому сказала, что Дайюй больна.
Зато Баоюю,
когда он это услышал, показалось, будто ему в сердце вонзили нож. Но он
тоже не хотел огорчать отца и, превозмогая скорбь, принялся помогать
матери в подготовке к празднеству по случаю возвращения отца, поднес ему
вина.
Наравне с Баочай и другими поднесла вино Цзя Чжэну и
Фэнцзе, хотя была всего лишь женой его племянника: она ведала всем
хозяйством дворца и пользовалась всеобщим уважением.
Приняв от родных поздравления с благополучным возвращением, Цзя Чжэн сказал:
–Теперь можно и отдохнуть!
Всем
чадам и домочадцам он объявил, что их услуги ему не потребуются, и
приказал подготовиться утром к церемонии жертвоприношения предкам в
родовой кумирне.
Госпожа Ван сообщила мужу только домашние
новости. Однако Цзя Чжэн ей напомнил о Ван Цзытэне. У госпожи Ван сразу
стало тяжело на душе, но она виду не подала. Когда же Цзя Чжэн завел
речь о Сюэ Пане, госпожа Ван сказала, что он сам во всем виноват и
должен понести наказание. Улучив момент, госпожа Ван рассказала наконец
мужу о смерти Дайюй. Это известие потрясло Цзя Чжэна; он стал вздыхать,
на глаза навернулись слезы. Госпожа Ван не выдержала и тоже заплакала.
Цайюнь незаметно дернула ее за платье, госпожа Ван спохватилась, вытерла
слезы и стала рассказывать мужу о всяких радостных событиях. Вскоре они
попрощались и госпожа Ван ушла спать.
На следующее утро Цзя Чжэн в
сопровождении детей и племянников отправился в кумирню предков
совершить положенные церемонии, после чего позвал Цзя Чжэня и Цзя Ляня и
стал расспрашивать их о домашних делах. Цзя Чжэнь рассказал не все,
кое-что утаил.
Цзя Чжэн между тем говорил:
–Я только
приехал, и мне неудобно вникать во всякие мелочи, но прошу тебя быть
повнимательнее. Когда я был при дворе, то слышал, что в доме у вас не
все в порядке. Ты уже не мальчик, сам должен присматривать за детьми,
поучать их. Будь построже с Цзя Лянем. Не думай, что я придираюсь. Я
слышал о вас весьма нелестные отзывы. А сейчас вам надо быть особенно
осторожными!
–Слушаюсь!– краснея, пробормотал Цзя Чжэнь, не решаясь возражать.
Цзя
Чжэн возвратился во дворец Жунго и, после того как все домашние ему
поклонились, удалился во внутренние покои, где его приветствовали
служанки. Но об этом мы рассказывать не будем.

По дороге домой Баоюй не выдержал и заплакал. Его расстроил разговор родителей о Дайюй.
Когда
он пришел, Баочай и Сижэнь во внутренней комнате о чем-то беседовали.
Баоюй не стал им мешать, уселся в прихожей и предался грустным
размышлениям. Баочай подумала, что он боится, как бы отец не вздумал
проверять его успехи в учебе, велела Сижэнь напоить его чаем, а сама
принялась успокаивать.
Видя, что жена не подозревает, в чем истинная причина его расстройства, Баоюй сказал:
–Ложитесь
пораньше, я хочу посидеть один и собраться с мыслями! Я почти все
забыл, память никуда не годится, и если отец это обнаружит, то будет
огорчен. Впрочем, ты иди спать, а Сижэнь пусть со мной посидит.
Баочай не стала возражать и ушла.
Баоюй потихоньку шепнул Сижэнь:
–Умоляю тебя, позови Цзыцзюань – я хочу кое-что у нее спросить. Она хоть и сердится на меня, но постарайся ее уговорить!
–Ты
же хотел побыть один, собраться с мыслями, и я очень обрадовалась. Что
же тебе вдруг взбрело в голову звать Цзыцзюань? Успеешь завтра у нее
спросить что хотел!
–Завтра батюшка, может быть, прикажет что-нибудь делать, и мне будет некогда,– ответил Баоюй.– Милая сестра, позови ее!
–Она не придет, если ее не позовет вторая госпожа Баочай.
–Поэтому я и прошу, чтобы ты ей все объяснила!
–Что объяснила?
–Разве
тебе не известно, что и у меня, и у нее на душе?– проговорил Баоюй.–
Ради барышни Линь Дайюй… Скажи, что я не был неблагодарным… Меня сделали
таким!
Он бросил взгляд на дверь, ведущую во внутреннюю комнату, указал на нее пальцем и произнес:
–Я
вовсе не хотел на ней жениться – это бабушка и остальные подстроили.
Зря погубили сестрицу Дайюй. Надо было меня позвать, я бы ей все
объяснил, и она не покинула бы этот мир, затаив на меня обиду! И третья
барышня, и другие говорили, что перед смертью сестрица Линь не могла без
ненависти обо мне вспоминать. Ведь ты сама это слышала. А теперь
Цзыцзюань меня ненавидит! Ну скажи, разве у меня нет сердца? Цинвэнь –
простая служанка, особыми достоинствами не обладала, но скажу тебе
откровенно, когда она умерла, я принес ей жертвы и даже сочинил в память
о ней жертвенное поминание. Барышня Линь Дайюй видела это собственными
глазами. Сейчас барышня Линь умерла, так неужели я не могу почтить ее
память?! А я до сих пор не принес ее душе жертв. Узнай она о подобном
пренебрежении, стала бы еще сильнее роптать на меня!
–Кто же тебе мешает?– удивилась Сижэнь.– Хочешь устроить жертвоприношение – устраивай!
–С
того самого момента, как я поправился, мне хочется сочинить поминание,
но я не пойму, куда девались мои способности. Если бы жертвоприношение
предназначалось для кого-то другого, поминание можно было бы сочинить
кое-как, а для нее все должно быть сделано как следует, без малейших
упущений. Вот я и хочу расспросить Цзыцзюань о барышне, она знала ее
лучше других. Не болей я, кое-что смог бы вспомнить, но после болезни
начисто лишился памяти. Не ты ли все время твердила, что барышня Линь
выздоровела? Почему же вдруг она умерла? Что говорила, когда
выздоровела? Ведь я не бывал у нее! Что говорила в то время, когда я
болел и мы не виделись?! И почему Баочай не хочет отдать вещи, которые
мне удалось тайком принести от сестрицы Линь?
–Вторая госпожа Баочай боится, что ты снова начнешь убиваться,– ответила Сижэнь.– Какая же еще может быть причина?
–Я
этому не верю,– заявил Баоюй.– Если бы барышня Линь Дайюй думала обо
мне, не сожгла бы стихов, а оставила бы их мне на память! Говорят, когда
она умирала, доносилась музыка с неба. Не означает ли это, что она
стала божеством либо вошла в сонм бессмертных?! Я видел ее гроб, но не
уверен, что она в нем лежала.
–Опять мелешь вздор!– воскликнула Сижэнь.– Если человек не умер, как можно его положить в гроб?
–Что
ты понимаешь!– вздохнул Баоюй.– Всякий, кто становится бессмертным,
либо уходит на Небо вместе со своей телесной оболочкой, либо оболочка
его остается на земле, а улетает только душа… Дорогая сестра, позови
Цзыцзюань!
–Послушай меня,– сказала Сижэнь,– Хорошо, если
Цзыцзюань согласится прийти, ну а если откажется и надо будет ее
уговаривать? И потом, если даже она согласится, как только увидит тебя –
ничего не станет рассказывать. Лучше завтра, когда госпожа Баочай
уйдет, я сама поговорю с Цзыцзюань, постараюсь кое-что узнать, а потом
расскажу тебе!
–Пожалуй, это разумно,– согласился Баоюй.– Но ты и представить себе не можешь, как я терзаюсь!
Из внутренней комнаты вышла Шэюэ.
–Вторая
госпожа велела передать второму господину, что уже четвертая стража и
пора спать,– сказала она.– Сестра Сижэнь так увлеклась разговором, что
позабыла о времени!
–А ведь и в самом деле пора спать!– заметила Сижэнь.– Завтра успеем наговориться.
Пришлось Баоюю повиноваться, но все же он успел шепнуть на ухо Сижэнь:
–Смотри не забудь!
–Ладно,– улыбнулась Сижэнь.
–Опять
вздумали нас за нос водить!– засмеялась Шэюэ.– Проще было бы прямо
сказать второй госпоже Баочай, что второй господин хочет спать сегодня с
Сижэнь. Тогда и разговаривали бы хоть целую ночь, никто не стал бы
мешать.
–Не о чем нам говорить,– махнул рукой Баоюй.
–Что
ты болтаешь, негодница!– рассердилась Сижэнь.– Смотри, получишь от
меня по губам!– И она обратилась к Баоюю: – Все из-за тебя! Надо же, до
четвертой стражи проболтали!– Она проводила Баоюя до его комнаты и
тоже отправилась спать.
Всю ночь Баоюй не смыкал глаз. А на рассвете из передней донесся голос:
–Родственники
и друзья устраивают угощение по случаю благополучного возвращения
господина Цзя Чжэна. Спектакля не будет, господин не желает! Велено
предупредить вас, что празднество состоится послезавтра. Соберутся все
родственники и друзья.
Если хотите знать, как прошел праздник, прочтите следующую главу.

{mospagebreak }
Глава сто пятая


Служители из приказа Парчовых одежд конфискуют имущество во дворце Нинго;
государев цензор обвиняет правителя округа Пинъань в злоупотреблении властью

Итак, в зале Процветания и счастья был устроен пир. В разгар веселья вошел Лай Да и доложил:
–Прибыл
с визитом начальник приказа Парчовых одежд почтенный господин Чжао в
сопровождении чиновников. Я попросил у него визитную карточку, но
господин Чжао сказал: «Мы в дружеских отношениях с твоим господином, и
это излишне». Господин Чжао вышел из коляски и направляется к воротам.
Прошу вас, господин, его встретить!
«Никогда мы не были в дружбе с
этим Чжао,– мелькнуло в голове Цзя Чжэна.– Зачем он приехал?
Пригласить его к столу неудобно, а не принять нельзя».
–Идите же, дядя,– стал торопить Цзя Лянь.– Пока вы будете размышлять, он со своими людьми нагрянет сюда.
Как раз в это время прибежали слуги, дежурившие у вторых ворот, и доложили:
–Господин Чжао!
Цзя
Чжэн, а за ним и остальные вышли навстречу прибывшим. Чжао, расплывшись
в улыбке, прошел прямо в зал. Некоторые из его помощников, отчасти
знакомые Цзя Чжэну, молча проследовали за начальником.
Цзя Чжэн терялся в догадках, не понимая, что все это значит. Он тоже прошел в зал и предложил прибывшим сесть.
Некоторые
из родственников и друзей были знакомы начальнику приказа, но он прошел
мимо, словно не замечая их. Все с той же слащавой улыбкой он
приблизился к Цзя Чжэну, взял его за руку и сказал несколько любезных,
ничего не значащих слов. Поняв, что хорошего ждать нечего, кое-кто из
гостей скрылся во внутренних комнатах, другие отошли в сторонку.
Только было Цзя Чжэн собрался заговорить, как вбежал запыхавшийся слуга и доложил:
–Господин Сипи некий ван!
Цзя Чжэн бросился к дверям – ван уже входил в зал.
Чжао подошел к Сипинскому вану, справился о здоровье и сказал:
–Поскольку вы прибыли, пусть ваши люди вместе с моими встанут на стражу у всех ворот.
Чиновники почтительно поддакнули и вышли.
Цзя Чжэн, а за ним и остальные пали на колени перед Сипинским ваном, а тот, усмехаясь, поднял Цзя Чжэна и произнес:
–Извините,
что побеспокоили вас, но дело слишком серьезное: государь велел
объявить господину Цзя Шэ высочайшее повеление. Ныне у вас полон зал
гостей, среди которых, я полагаю, есть родственники и друзья. Я попросил
бы их разойтись – пусть останутся только обитатели дворца.
–Хоть
вы и добры, почтенный ван,– заметил Чжао,– но людей из восточного
дворца Нинго отпускать, пожалуй, не стоит, поскольку дворец скорее всего
уже опечатали.
Многие, поняв, что дело касается обоих дворцов, очень досадовали, что не могут уйти. Но в этот момент ван сказал:
–Передайте
чиновникам из приказа Парчовых одежд, что я отпускаю родственников и
друзей семьи Цзя, пусть их не обыскивают и не задерживают.
Услышав
это, гости бросились вон из дворца Жунго и исчезли как дым. Остались
только Цзя Шэ, Цзя Чжэн и близкие родственники. Они побледнели и
трепетали от страха.
Через некоторое время во дворце появились
стражники; они взяли под охрану все входы и выходы, после чего начальник
Чжао обратился к вану:
–Прошу вас, господин, объявите высочайшее повеление, и приступим к делу.
Стражники только и ждали приказа: они стояли наготове с закатанными рукавами.
Сипинский ван объявил:
–Я
получил высочайшее повеление вместе с начальником приказа Парчовых
одежд Чжао Цюанем проверить и описать имущество Цзя Шэ.
Перепуганный Цзя Шэ пал на колени. Сипинский ван спокойно произнес:
–Высочайший
считает, что поскольку Цзя Шэ вступил в связь с провинциальными
чиновниками и, опираясь на свою власть, притеснял слабых, чем не
оправдал проявленную по отношению к нему милость, его следует лишить
наследственной должности. В чем и состоит указ.
Начальник Чжао крикнул стражникам, чтобы связали Цзя Шэ, а остальных охраняли.
В
зале присутствовали Цзя Шэ, Цзя Чжэн, Цзя Лянь, Цзя Чжэнь, Цзя Жун, Цзя
Цян, Цзя Чжи и Цзя Лань. Не было только Баоюя, он не пришел, сославшись
на болезнь, и оставался все время в комнатах матушки Цзя, и еще Цзя
Хуаня, вообще не любившего появляться на людях.
Чжао приказал
чиновникам вместе со слугами обойти жилые помещения и составить
подробную опись вещей. Члены рода Цзя испуганно переглянулись, а
стражники в предвкушении поживы потирали руки.
–Я слышал, что Цзя
Шэ и Цзя Чжэн живут отдельными семьями,– сказал Сипинский ван,–
поэтому описано должно быть только имущество Цзя Шэ, а остальные
помещения следует запереть на замок и опечатать до особого распоряжения
государя.
–Осмелюсь доложить, что семьи Цзя Шэ и Цзя Чжэна живут
вместе,– возразил начальник приказа Чжао.– Племянник Цзя Чжэна – Цзя
Лянь ведает всем хозяйством, поэтому описать следует все имущество.
Сипинский ван промолчал, а начальник Чжао заявил:
–Имущество в домах Цзя Шэ и Цзя Ляня я буду описывать самолично!
–Не
торопитесь,– остановил его Сипинский ван.– Надо сначала предупредить
женщин во внутренних покоях, чтобы успели уйти, а уж потом приступить к
описи имущества.
Не успел он произнести эти слова, как слуги и
стражники начальника приказа потащили за собой здешних слуг, чтобы те
показывали дорогу.
–Не шуметь, я сам буду наблюдать за обыском!–
крикнул ван и, поднявшись, приказал: – Прибывшим со мной оставаться на
месте! Вернусь – всех пересчитаю! Кто отлучится, пусть пеняет на себя!
Вошел чиновник приказа Парчовых одежд и, опустившись на колени перед ваном, доложил:
–Во
внутренних покоях обнаружены императорские одеяния и некоторые другие
вещи, которыми запрещено пользоваться не принадлежащим к императорской
фамилии. Мы не осмелились их тронуть без ваших указаний.
Через некоторое время явился с докладом еще один чиновник и обратился к Сипинскому вану:
–В
восточных комнатах обнаружены два ларца с накладными на землю и один – с
долговыми расписками. Судя по бумагам, хозяева взимали с должников не
предусмотренные законом проценты.
–Вот и вымогательство налицо!–
воскликнул Чжао Цюань.– Почтенный ван, я сейчас все опишу, а затем
испросим у государя указ о полной конфискации имущества.
В это время вошел письмоводитель из дворца вана и доложил:
–Стражники, охраняющие ворота, сообщили: «Государь прислал Бэйцзинского вана объявить высочайшее повеление».
«Не
повезло!– подумал Чжао.– Надо же было явиться этому заносчивому вану!
Теперь не удастся в полной мере проявить строгость».
Он направился встречать Бэйцзинского вана, но тот уже приблизился к залу и промолвил:
–Государь
повелевает начальнику приказа. Парчовых одежд Чжао Цюаню выслушать
высочайший указ. Он гласит: «Повелеваем чиновникам приказа Парчовых
одежд привлечь к суду Цзя Шэ; контроль за выполнением настоящего
повеления всецело возлагается на Сипинского вана. В чем и составлен
настоящий указ».
Сипинский ван принял повеление с нескрываемой
радостью. Он сел рядом с Бэйцзинским ваном и тут же приказал Чжао
арестовать Цзя Шэ и доставить в ямынь.
Производившие опись
имущества, услышав о прибытии Бэйцзинского вана, вышли. А когда узнали,
что начальник Чжао уехал, сразу почувствовали себя неловко и стояли
навытяжку, ожидая приказаний.
Бэйцзинский ван выбрал двух наиболее честных чиновников и с десяток пожилых стражников, а остальных велел выгнать.
–Я
рассердился на Чжао!– воскликнул Сипинский ван.– Вы привезли указ
весьма кстати, иначе пострадали бы все обитатели дома!
–Когда,
будучи при дворе, я услышал, что вы получили указ описать имущество
семьи Цзя, то был совершенно спокоен,– отвечал Бэйцзинский ван,– ибо
знал, что никто из невинных не пострадает. Кто мог подумать, что этот
Чжао отъявленный негодяй? Где Цзя Чжэн и Баоюй? Они наверняка вне себя
от волнения!
–Цзя Чжэн под стражей,– доложили ему,– а вещи описывают все подряд, без разбору.
–Немедленно приведите Цзя Чжэна,– распорядился Бэйцзинский ван.– Я хочу у него кое-что спросить.
Цзя Чжэн пал на колени и, чуть не плача, молил о пощаде.
–Успокойтесь, дорогой Чжэн,– сказал Бэйцзинский ван, дотронувшись до руки Цзя Чжэна, и сообщил ему о высочайшем повелении.
Цзя
Чжэн был растроган до слез. Он обратился лицом к северу, туда, где
находился дворец государя, и, вознеся благодарность, подошел к
Бэйцзинскому вану, ожидая приказаний.
–Дорогой Чжэн,– продолжал
Бэйцзинский ван,– о вещах, которыми пользоваться запрещено, и о
расписках, где значатся двойные проценты, умолчать не удастся, ибо
стражники уже доложили о них Чжао Цюаню. Вещи могли быть приготовлены
для вашей гуйфэй, так что вашей вины в этом нет. Но как быть с долговыми
расписками? Покажите чиновникам имущество, которым владел Цзя Шэ, на
том и закончим. Только ничего не утаивайте, ибо станете соучастником
преступления.
–Я и так провинился!– вскричал Цзя Чжэн.– Так
разве посмею усугублять свою вину?! Оставленное дедом наследство мы не
делили, поэтому личной собственностью могут считаться лишь вещи, которые
имеются у каждого из нас в доме.
–Ну, это ничего!– воскликнули ваны.– Передадим в казну только то, чем владел сам Цзя Шэ.
Ваны
наказали чиновникам действовать строго в соответствии с высочайшим
повелением и не своевольничать, после чего чиновники удалились выполнять
приказ.

В тот день в комнатах матушки Цзя тоже накрыли столы для семейного пира. Госпожа Ван говорила:
–Если Баоюй не выйдет к гостям, отец может рассердиться.
–Я
думаю, Баоюй вовсе не боится бывать на людях,– со вздохом произнесла
Фэнцзе.– Просто он знает, что гостей у отца будет много, обойдутся и
без его услуг, и решил остаться прислуживать бабушке. Пока не позовут,
ходить туда Баоюю нечего!
–Ох эта Фэнцзе!– смеясь, воскликнула матушка Цзя.– Больная, больная, а на язык здоровая!
Тут с криком вбежала перепуганная служанка:
–Старая
госпожа, госпожа! Беда… Разбойники… тьма-тьмущая! Все в шапках и
сапогах. Перерыли все корзины и сундуки, уносят вещи!
Матушка Цзя остолбенела.
Следом примчалась Пинъэр, с непокрытой головой, растрепанная. Она прижимала к груди Цяоцзе и сквозь рыдания восклицала:
–Все
пропало! Я как раз кормила Цяоцзе, когда привели связанного Лай Вана.
Он успел крикнуть: «Барышня, беги предупреди женщин, чтобы поскорее
спрятались! Приехал господин ван, будут описывать имущество!» Я со
страху чуть не умерла! Бросилась в дом, чтобы спасти самые ценные вещи,
но меня вытолкали оттуда. Скорее прячьте украшения и одежду!
Госпожи
Син и Ван едва не упали в обморок и никак не могли сообразить, что
делать. У Фэнцзе глаза округлились от ужаса, она поднялась было, но тут
же, словно подкошенная, рухнула на пол. Матушка Цзя лишилась дара речи, и
из глаз у нее потекли слезы.
Служанки без разбору хватали вещи и прятали их куда попало. Поднялась невообразимая суматоха. Вдруг снаружи послышался голос:
–Всем женщинам велено удалиться! Сюда направляется почтенный господин ван!
Баочай и Баоюй в растерянности смотрели, как мечутся служанки, хватают и тащат вещи. Но тут прибежал запыхавшийся Цзя Лянь.
–Все в порядке, не волнуйтесь!– еще издали закричал он.– Господин Бэйцзинский ван выручил нас!
Все
бросились к Цзя Ляню, желая поподробнее его расспросить, но Цзя Лянь,
увидев, что Фэнцзе в беспамятстве лежит на полу, бросился к ней и
разразился безудержными рыданиями. Матушка Цзя еще больше
разволновалась.
К счастью, Пинъэр не растерялась, быстро привела
Фэнцзе в чувство и приказала служанкам уложить ее в постель. Матушка Цзя
постепенно тоже пришла в себя, но продолжала плакать, и Ли Вань ее
утешала.
Наконец, Цзя Лянь рассказал о том, что произошло, какими
добрыми оказались Бэйцзинский и Сипинский ваны. Умолчал лишь об аресте
Цзя Шэ, чтобы не расстраивать госпожу Син, и поспешил к себе в дом. Там
уже похозяйничали чиновники. Сундуки все были открыты, шкафы взломаны,
вещи наполовину растащены.
Цзя Лянь, обезумев от ужаса, смотрел на
представившуюся ему картину, и по щекам его катились слезы. В этот
момент его окликнули. Цзя Лянь обернулся и увидел, что Цзя Чжэн вместе с
сопровождающим его чиновником составляет опись вещей. Чиновник
перечислял:
–Статуя бодхисаттвы из кедрового дерева – одна.
Статуя богини Гуаньинь из кедрового дерева – одна. Подставка для статуй
Будды – одна. Четок из кедрового дерева – две связки. Золотая статуя
Будды – одна. Зеркал в позолоченной оправе – девять. Статуй Будды из
яшмы – три. Один набор фигурок, состоящих из бога счастья и восьми
бессмертных. Жезлов «жуй» из яшмы, золота и кедра – по два. Ваз из
древнего фарфора – семнадцать. Старинных безделушек и украшений –
четырнадцать сундуков. Старинный яшмовый кувшин – один. Малых яшмовых
кувшинов – два. Яшмовых чашек – две пары. Стеклянных ширм – две. Ширм
для кана – две. Стеклянных блюд – четыре. Яшмовых блюд – шесть пар.
Чашек с облупившейся позолотой – восемь. Золотых ложек – сорок. Больших
серебряных блюд и чашек по шестьдесят штук. Палочек для еды из слоновой
кости, оправленных в золото,– четыре пары. Больших позолоченных
чайников – двенадцать. Чайных подносов – два. Серебряных блюдец и кубков
– сто шестнадцать. Шкурок чернобурой лисицы – восемнадцать. Соболиных
шкурок – пятьдесят шесть. Лисьих и песцовых шкурок – по сорок четыре
штуки. Шкурок рыси – двенадцать. Беличьих шкурок, снятых чулком,–
двадцать пять. Бобровых шкурок – двадцать шесть. Шкурок морской собаки –
три. Тигровых шкур – шесть. Шкурок выдры – двадцать восемь. Бараньих
шкурок, выделанных, окрашенных в коричневый цвет,– сорок. Каракулевых
шкурок черных – шестьдесят три. Шкурок мускусной крысы – двадцать.
Шкурок пятнистых крыс – двадцать четыре. Бархата – четыре куска.
Беличьих шкурок – двести шестьдесят три. Атласа – тридцать два куска.
Сукна – тридцать кусков. Сатина – сто тридцать кусков. Флера – сто
восемьдесят кусков. Крепа – тридцать два куска. Вееров из шелка и из
перьев – двадцать два. Узорчатого шелка – восемнадцать кусков. Других
тканей разных цветов – тридцать кусков. Меховых одежд разных – сто
тридцать две штуки. Одежд меховых на матерчатой подкладке и одинарных –
триста сорок. Часов – восемнадцать. Поясов – девять. Прочих вещей из
бронзы и олова – более пятисот. Жемчуга – девять связок. Головных
украшений из червонного золота – сто двадцать три. Драгоценности мелкие
разные – не подсчитывались. Подушек из желтого шелка, употребляемых при
императорском дворе,– три. Украшений, платьев и юбок, разрешенных к
ношению только в императорском дворце,– восемь наборов. Яшмовых поясов –
два. Желтого атласа – два куска. Серебра – семь тысяч лянов, золота –
сто пятьдесят два ляна. Медных монет – семь тысяч пятьсот связок.
Затем
шло перечисление утвари и вещей, которые присылали во дворец Жунго в
качестве подарков. Бумаги на право владения землей и строениями и вся
деловая переписка членов семьи Цзя были опечатаны.
Цзя Лянь, стоя в
отдалении, слушал чтение описи и недоумевал, почему в списке нет вещей,
изъятых у него. Но когда чтение основного списка закончилось, он вдруг
услышал:
–Среди изъятых вещей имеются долговые расписки, по
которым взимались недозволенные проценты, что уже само по себе является
вымогательством. Если Цзя Чжэн укажет их владельца, это смягчит его
вину.
Цзя Чжэн, стоявший на коленях, ударил челом и воскликнул:
–Ведь я не занимался домашними делами и ничего об этом не знаю. Спросите у моего племянника Цзя Ляня!
–Сундук
с этими бумагами найден в моей комнате,– воскликнул Цзя Лянь,– так
посмею ли я от него отказаться?! Только прошу вас, смилуйтесь, господин!
Мой дядя и в самом деле ничего об этом не знает.
–Твой отец
провинился перед государем, и тебе придется отвечать вместе с ним,–
заявили ваны.– Ты сейчас признался, и это хорошо… Охраняйте его,–
обратились они к своим людям.– Всех остальных пусть освободят! Дорогой
Чжэн, вам придется ожидать дальнейших повелений государя, а мы поедем во
дворец. Чиновники и стражники останутся здесь до нашего возвращения!
Они сели в паланкины и уехали. Цзя Чжэн полз на коленях, провожая их до вторых ворот.
–Можете
не беспокоиться,– сказал ему на прощание Бэйцзинский ван, протягивая
руку, и на лице его отразилось сочувствие. Видно было, что все
происходящее вану неприятно.
Слова вана несколько приободрили Цзя Чжэна. В это время к нему обратился Цзя Лянь:
–Почтенный господин, навестите старую госпожу!
Цзя
Чжэн торопливо поднялся с колен и поспешил во внутренние покои. У
женщин-привратниц был растерянный вид, но Цзя Чжэн не имел желания ни о
чем их расспрашивать. Он вбежал в дом матушки Цзя и застал всех в
слезах. Госпожа Ван и Баоюй молча стояли возле матушки Цзя и плакали.
Госпожа Син содрогалась от рыданий.
–Господин пришел!– закричали
женщины, увидев Цзя Чжэна, и обратились к матушке Цзя: – Почтенная
госпожа, успокойтесь, с господином Цзя Чжэном ничего не случилось, он
здесь!
Матушка Цзя с трудом открыла глаза.
–Сын мой,– проговорила она.– Я уже не чаяла тебя увидеть!– И она зарыдала. Вслед за нею заплакали в голос все остальные.
Опасаясь, как бы матушка Цзя от расстройства не захворала, Цзя Чжэн постарался взять себя в руки и произнес:
–Не
убивайтесь так, матушка! Дело, конечно, серьезное, но государь не
оставил нас своей святой милостью, и оба вана оказались добрыми. Правда,
старший брат пока взят под стражу, но когда все выяснится, надеюсь,
государь и к нему проявит милосердие. А пока всем велено сидеть дома и
никуда не отлучаться!
Никто не решался уйти от матушки Цзя, лишь
госпожа Син поспешила к себе, но на дверях ее дома были замки и печати;
девочки и старухи-служанки сидели под стражей.
Госпожа Син, громко
рыдая, пошла к Фэнцзе. Вторые ворота тоже оказались опечатанными,
открыта была лишь одна из комнат, и оттуда доносились всхлипы.
Лицо
Фэнцзе приняло серый оттенок, глаза были закрыты. Рядом стояла Пинъэр и
плакала. Госпожа Син решила, что Фэнцзе умерла, и снова разразилась
воплями.
–Не плачьте, госпожа!– бросилась к ней Пинъэр.– Она
жива. А была совсем как мертвая. Потом отлежалась, пришла в себя,
поплакала, и сейчас ей лучше. Не падайте духом! Вы не знаете, как
чувствует себя старая госпожа?
Госпожа Син ничего не ответила и вернулась к матушке Цзя.
Там
она увидела только родню Цзя Чжэна и почувствовала себя бесконечно
одинокой. Муж и сын арестованы, невестка тяжело больна, дочь терпит
страдания, а самой ей некуда деваться.
Все как могли утешали
госпожу Син. Ли Вань приказала служанкам убрать комнату в своем доме и
пригласила госпожу Син пожить пока у нее. Госпожа Ван послала к ней
нескольких служанок.
Цзя Чжэн, нервно теребя усы, с затаенным
страхом ждал решения императора. Вдруг за воротами зашумели стражники,
послышались крики:
–Ты откуда? Сейчас мы тебя внесем в список, свяжем и передадим господам из приказа Парчовых одежд.
Цзя Чжэн выглянул наружу и увидел Цзяо Да.
–Ты зачем здесь?– строго спросил он.
Цзяо Да, топая ногами и взывая к небу, запричитал:
–Я
постоянно увещевал своих непутевых господ, а они считали меня врагом!
Сами знаете, сколько мне пришлось вытерпеть лишений, когда я служил
вашему деду! И вот сейчас я попал в оборот: старший господин Цзя Шэ и
братец Цзя Жун арестованы, их увез какой-то ван; служители ямыня
опозорили наших женщин, загнали их в пустой зал и заперли. Совести у
этих сволочей не больше, чем у свиней и собак! Все имущество описали, а
вещи увезли, не оставив даже обломков деревянной посуды и осколков от
фарфоровых чашек! А теперь, видите ли, меня грозятся связать! Мне без
малого девяносто, когда-то я сам вязал людей по приказу вашего деда! А
теперь меня хотят связать! Да кто они такие? Я сказал, что я из
западного дворца, и убежал. Те люди слушать ничего не хотели, потащили
меня сюда, а здесь, оказывается, то же самое! Мне не дорога жизнь, буду
биться насмерть!
И он начал головой наносить удары.
Помня наказ ванов, служители ямыня не осмелились проявить жестокость и стали урезонивать старика:
–Успокойся, почтенный! Все делается по указу государя, так что не шуми!
Цзя Чжэн не обратил особого внимания на Цзяо Да, но слова старого слуги как острый нож ранили его сердце.
–Конец, всему конец!– горестно вскричал он.– Не ожидал я, что все пойдет прахом!
В то время, когда Цзя Чжэн с волнением дожидался известий из дворца, прибежал запыхавшийся Сюэ Кэ.
–Ух, насилу пробрался! Где дядя?
–Хорошо, что ты пришел!– обрадовался Цзя Чжэн.– Как тебя пропустили?
–Я пообещал стражникам денег,– объяснил Сюэ Кэ,– и теперь могу идти куда хочу!
Цзя Чжэн рассказал, какое несчастье случилось в доме, и попросил разузнать новости.
–Все родственники и друзья в трудный момент поспешили скрыться,– произнес он,– один ты не покинул нас.
–Я и предположить не мог, что здесь у вас творится,– сказал Сюэ Кэ.– Знал лишь про дворец Нинго.
–Но кто же совершил преступление и какое?– спросил Цзя Чжэн.
–Сегодня
я был в ямыне по делу моего брата Сюэ Паня,– рассказал Сюэ Кэ,– и там
от двух цензоров слышал, будто старший брат Цзя Чжэнь вовлекал знатных
молодых людей в азартные игры. Это бы еще ничего. Говорят еще, что он
хотел отбить чужую жену, чтобы сделать своей наложницей, и довел ее до
самоубийства. Подозревая, что слухи недостоверны, цензор решил собрать
доказательства, арестовал нашего Баоэра и разыскал какого-то Чжана.
Боюсь, как бы в деле старшего брата Цзя Чжэня не оказались замешаны
чиновники из цензорского приказа, так как они в свое время не дали хода
делу, несмотря на то что этот Чжан подавал жалобу на Цзя Чжэня.
Не дослушав, Цзя Чжэн тяжело вздохнул:
–Это уж совсем плохо!..
Сюэ
Кэ попытался его утешить, а потом отправился разузнавать новости.
Прошло довольно много времени, прежде чем он вернулся и рассказал:
–В
ведомстве наказаний пока не известно окончательное решение государя. Я
только сейчас оттуда. Известно лишь, что утром на аудиенции у государя
цензор Ли обвинил правителя округа Пинъань в том, что в угоду кое-кому
из столичных чиновников он жестоко обращался с народом и совершал
злоупотребления.
–Нас это не касается!– перебил его Цзя Чжэн.– Ты скажи лучше, что о нас говорят?
–Говорят,
что нас это касается,– возразил Сюэ Кэ.– Дело в том, что столичный
чиновник, связанный с правителем округа Пинъань, не кто иной, как наш
старший господин Цзя Шэ. Его обвиняют в том, что он подкупил суд. Это
обвинение подлило масла в огонь. Сослуживцы и друзья старшего господина с
перепугу попрятались и не подают никаких вестей. А ваши родственники и
друзья пытаются окольными путями пронюхать, что вас ожидает. Досаднее же
всего то, что они трубят на всех перекрестках: «Надо беспокоиться
прежде всего о себе, неизвестно еще, на чью голову обрушатся
неприятности из-за всей этой истории».
Цзя Чжэн пожал плечами и сказал:
–Всему
виной глупость моего старшего брата! Во дворце Нинго тоже творили
невесть что! Старая госпожа и жена Цзя Ляня напуганы до смерти! Пойди
еще что-нибудь разузнай, а я погляжу, как там старая госпожа. Если будет
что-либо важное, поскорей сообщи.
Неожиданно из внутренних покоев с криком выбежали служанки:
–Старой госпоже плохо!
Цзя Чжэн со всех ног бросился в покои матушки Цзя.
Если хотите знать, что было дальше, прочтите следующую главу.

{mospagebreak }
Глава сто шестая


Ван Сифэн страдает от сознания своей виновности в бедах семьи;
матушка Цзя молится Небу об отвращении несчастий от детей и внуков

Итак,
услышав, что матушке Цзя плохо, Цзя Чжэн бросился в ее покои и увидел,
что старая госпожа задыхается. Насилу госпожа Ван и Юаньян привели ее в
чувство, дали успокоительное. Матушке Цзя стало лучше, но она
по-прежнему плакала.
–Ваши сыновья, матушка,– сказал Цзя Чжэн,–
оказались ни на что не годными, накликали на себя беду, а вам причинили
горе! Успокойтесь, матушка, мы постараемся все уладить! Каково будет
нам, если вы заболеете!
–Я прожила на свете больше восьмидесяти
лет,– ответила старая госпожа.– И с тех пор, как девочкой вошла в этот
дом, став женой твоего отца, благодаря счастью наших предков, никогда
не слышала о подобных делах! А сейчас дожила до того, что сыновьям моим
грозит наказание?! Разве в силах я это вынести?! Лучше навеки сомкнуть
глаза, живите как хотите!
Она еще громче зарыдала.
Совершенно убитый, Цзя Чжэн вдруг услышал голос за дверью:
–Господин, получены вести из дворца!
Цзя Чжэн поспешил выйти и увидел старшего письмоводителя из дворца Бэйцзинского вана.
–Поздравляю вас с великой радостью!– воскликнул письмоводитель.
Цзя Чжэн поблагодарил его, пригласил сесть и спросил:
–Какое повеление получил ван от государя?
–Мой
господин вместе с Сипинским ваном прибыл во дворец и доложил государю о
выполнении его повеления, не преминув сообщить, как вы были напуганы и
как вас тронула высочайшая милость. Государь сочувственно отнесся к
вашему несчастью и в память о гуйфэй решил снять с вас обвинение и
милостиво разрешил продолжать службу в ведомстве работ. Из всего
описанного и опечатанного имущества в казну отходит лишь часть,
принадлежавшая Цзя Шэ. Остальное государь велел возвратить вам, но при
этом предупредил, чтобы впредь вы были старательны по службе. Кроме
того, он приказал моему господину произвести тщательное расследование в
связи с обнаруженными долговыми расписками. Все расписки, в которых
значатся не дозволенные законом проценты, отойдут в казну, а расписки, в
которых сумма процентов не превышает дозволенную, будут возвращены вам.
Цзя Ляня государь снял с должности, но велел отпустить без всякого
наказания.
Выслушав письмоводителя, Цзя Чжэн стал низко кланяться и
возносить хвалу государю за небесную милость. А письмоводителя попросил
передать глубокую благодарность вану за его доброту и сказал:
–Завтра я съезжу поблагодарю государя и приеду лично поклониться вану!
Вскоре
был официально объявлен императорский указ. В нем говорилось, что
чиновники, выполняющие высочайшее повеление, должны тщательно проверить и
описать имущество семьи Цзя: все, что подлежит передаче в казну,
переходит в казну; все, что подлежит возвращению, возвращается
владельцам; Цзя Лянь отпускается на свободу; слуги и служанки,
принадлежавшие Цзя Шэ, переходят в собственность государства.
К
несчастью, у Цзя Ляня, кроме бумаг, которые ему возвратили, и кое-какой
утвари, ничего не осталось, ибо чиновники, производившие опись,
растащили все более или менее ценные вещи.
Цзя Лянь, разумеется,
радовался, что удалось избежать наказания, и в то же время ему было
обидно: в одно мгновение он лишился всех вещей и личных сбережений
Фэнцзе, накопленных за многие годы, всего на сумму пятьдесят – семьдесят
тысяч лянов. Отец его сидел под стражей в приказе Парчовых одежд,
Фэнцзе болела, и все это усугубляло его горе. А тут еще Цзя Чжэн вызвал
его к себе и набросился с упреками:
–Я был занят по службе и не
вникал в хозяйственные дела, поручив их тебе и твоей жене. За отца,
разумеется, ты не в ответе, но кто, скажи мне на милость, отдавал деньги
в рост, кому принадлежат долговые расписки с двойными процентами? Ведь
не приличествует таким людям, как мы, заниматься ростовщичеством. Не так
уж важно, что расписки конфискованы и мы потеряли деньги, хуже, что о
нас может пойти дурная слава!
–Я не посмел бы злоупотреблять
своим положением,– оправдывался Цзя Лянь, опустившись перед Цзя Чжэном
на колени,– надо допросить Лай Да, У Синьдэна, Дай Ляна и прочих, тех,
что вели запись приходов и расходов. Расходов за последние годы из общей
семейной казны было куда больше, чем приходов, поэтому и пришлось
залезть в долги. Госпоже об этом известно, можете справиться у нее! А
что за деньги отдавались в рост, я понятия не имею, нужно спросить Чжоу
Жуя и Ванъэра.
–Где уж тебе знать, что творилось в доме, если,
судя по твоим же словам, тебе неизвестно, что делалось в твоих
собственных комнатах!– воскликнул Цзя Чжэн.– Нет, толку от тебя не
добьешься! Ведь ты сейчас не занят никакими делами, а даже не удосужился
разузнать, что с отцом и со старшим братом!
Слова Цзя Чжэна до глубины души обидели Цзя Ляня, но он не осмелился перечить и, едва сдерживая слезы, покинул комнату.
«Наши
деды с усердием служили и благодаря этому снискали славу,– с горечью
думал Цзя Чжэн,– а мой брат и племянник преступили закон и лишились
наследственных титулов и званий. Среди потомков не оказалось ни одного
достойного! О Небо, великое Небо! Как могло ты допустить такой позор
семьи Цзя?! Милостью государя мне возвращено все мое достояние, но разве
смогу я один содержать обе наши семьи?! Как утверждает Цзя Лянь, в
семейной казне не только нет денег, но мы еще влезли в долги. Значит, мы
разорены уже несколько лет, только слава одна, что богачи! А я, глупец,
ничего не видел! Не умри сын мой Цзя Чжу, у меня была бы какая-то
опора. А Баоюй хоть и вырос, но так и остался никчемным».
Из глаз Цзя Чжэна полились слезы, омочив полы халата.
«Матушка
уже стара, а я по-настоящему о ней не заботился, доставлял ей одни
огорчения,– продолжал размышлять Цзя Чжэн.– Нет мне за это прощения! И
винить некого, кроме себя самого!»
Эти печальные раздумья были прерваны приходом слуги, который доложил:
–К вам пожаловали друзья!
Цзя Чжэн выразил признательность всем, кто пришел, не покинул его в несчастье, и промолвил:
–Беда обрушилась на нас потому, что я не сумел должным образом воспитать детей и племянников, как следует наставлять их.
–Мы
давно знаем, что ваш старший брат Цзя Шэ вел дела не по закону,–
заметил один из друзей,– что Цзя Чжэнь распутничал и самовольничал, а
ведь это позор! Куда хуже, чем провиниться по службе! Мало того, что они
сами попали в беду, так еще и на вас навлекли неприятности!
–Люди
часто преступают закон, но ведь не всякий раз цензоры докладывают о них
государю!– проговорил кто-то.– Наверняка господин Цзя Чжэнь кого-то
обидел, вот и решили ему отомстить!
–Цензоры тут ни при чем,–
сказал один из друзей.– Все дело, говорят, заварили ваши слуги,
связались с какими-то негодяями и своей болтовней помогали им
распространять слухи! Без доказательств цензор не стал бы докладывать
государю; а получил он их от ваших же слуг. Но как могли слуги на такое
пойти? Оказаться столь неблагодарными!
–Этих негодяев зря
кормят,– сказал тут кто-то.– Здесь все свои, и я могу говорить без
утайки… Когда вы служили в провинции, о вас шла такая дурная молва, что
даже я готов был поверить в вашу корысть. И виной тому опять-таки слуги!
Вам следовало поостеречься! Сейчас вашу семью не тронули, но если
случится еще что-нибудь, государь не простит, и дело может кончиться
плохо!
–Что же именно обо мне говорили?– спросил взволнованный Цзя Чжэн.
–Точно сказать не могу,– отвечал друг,– но толковали, будто вы заставляли подчиненных вымогать деньги у населения.
–Могу
поклясться самим Небом, что у меня и мысли подобной не было,– вскричал
Цзя Чжэн.– Это все слуги мои безобразничали, из-за них и вышел
скандал! А отвечать приходится мне.
–Сейчас вам бояться нечего,–
возразил кто-то.– Проверьте управляющих и слуг, и если кто-нибудь
творит беззакония – накажите!
В это время вошел привратник и доложил:
–Господин Сунь прислал человека и требует вернуть деньги, которые ему задолжал старший господин Цзя Шэ.
–Ладно, знаю,– ответил Цзя Чжэн, окончательно расстроившись.
–Мы
давно слышали, что ваш зять Сунь Шаоцзу – негодяй,– заметили друзья.–
Оказывается, так и есть! У тестя беда, а он вместо того, чтобы
навестить, посочувствовать, еще осмелился требовать деньги! Право же,
возмутительно!
–Что о нем говорить?– с горечью произнес Цзя
Чжэн.– Мой старший брат сам виноват, что выдал за него дочь. Мало от
него племянница терпит, так теперь он за меня взялся.
Вошел Сюэ Кэ и обратился к Цзя Чжэну:
–Мне
только что стало известно, что начальник приказа Парчовых одежд Чжао
Цюань собирается действовать в соответствии с докладом цензора, и тогда
господам Цзя Шэ и Цзя Чжэню несдобровать.
–Придется вам, господин
Цзя Чжэн, поехать попросить вана, чтобы уломал этого Чжао!–
посоветовали друзья.– Иначе ваши семьи будут окончательно разорены.
Цзя Чжэн поблагодарил за совет, и все друзья удалились.
Уже
в сумерки Цзя Чжэн справился о здоровье матушки Цзя и, убедившись, что
ей лучше, вернулся к себе. Мысль о том, что Цзя Лянь и его жена
занимались ростовщичеством, не покидала Цзя Чжэна, и возмущению его не
было предела. Однако Фэнцзе и так лишилась всего имущества, да к тому же
была больна, поэтому Цзя Чжэн счел неудобным с ней объясняться.
За ночь не произошло ничего, достойного упоминания.
А
на следующее утро Цзя Чжэн отправился во дворец отблагодарить государя
за милость, после чего побывал во дворцах Бэйцзинского и Сипинского
ванов с просьбой помочь старшему брату и племяннику.
Сановники обещали сделать все, что в их силах. Съездил также Цзя Чжэн к некоторым сослуживцам, просил покровительства.

А
сейчас вернемся к Цзя Ляню. Разузнав, что отцу и старшему брату помочь
нельзя – дело зашло слишком далеко, Цзя Лянь возвратился домой. Пинъэр,
плача, хлопотала около Фэнцзе. Увидев, что жена еле дышит, Цзя Лянь не
решился обрушиться на нее с упреками.
–О вещах говорить не стоит,
их все равно не вернешь,– промолвила со слезами Пинъэр.– А вот
доктора к госпоже пригласить надо!
Цзя Лянь плюнул с досады и бросил в сердцах:
–Я за свою судьбу не могу поручиться, а тут еще с ней возись!
Глазами, полными слез, Фэнцзе с укором взглянула на мужа, а как только он вышел, сказала Пинъэр:
–Ты
что, маленькая? Неужели не понимаешь нашего положения? Раз уж дело
приняло такой оборот, незачем обо мне заботиться! Лучше бы я умерла! Об
одном молю, в память обо мне вырасти и воспитай Цяоцзе! Тогда и в
загробном мире я с благодарностью буду вспоминать о твоей доброте!
Пинъэр разрыдалась.
–Не
будь глупой,– прикрикнула на нее Фэнцзе.– Все меня осуждают, только
прямо об этом не говорят. Не отдавай я денег в рост, виноватыми считали
бы слуг, распускавших сплетни, а вовсе не меня! Я так старалась снискать
уважение, пеклась о своем добром имени, а оказалась хуже всех! Говорят,
старший брат Цзя Чжэнь пытался чью-то жену сделать своей наложницей, а
она взяла и с собой покончила. В этом деле замешан Чжан. Понимаешь, о
ком речь? Ведь если это дело раскроется, моему мужу не отвертеться. Да и
как мне тогда смотреть в глаза людям? Я так хочу умереть, но покончить с
собой не хватает решимости. А ты еще хочешь доктора приглашать?!
Заботиться сейчас о моем здоровье может лишь мой враг, а не друг!
Слушая
все это, Пинъэр совсем приуныла и, опасаясь, как бы Фэнцзе что-нибудь с
собой не сделала, ни на минуту не оставляла ее одну.
К счастью,
матушка Цзя не знала всех подробностей дела, и самочувствие ее немного
улучшилось: убедившись, что Цзя Чжэну ничто не грозит, глядя на Баоюя и
Баочай, которые ни на минуту не оставляли ее, старая госпожа постепенно
успокоилась. Она очень жалела свою любимицу Фэнцзе и приказала Юаньян:
–Возьми
кое-что из моих вещей и отнеси Фэнцзе! Дай немного денег Пинъэр,
прикажи, чтобы хорошенько заботилась о своей госпоже, а я чем смогу буду
им помогать!
Еще матушка Цзя приказала госпоже Ван заботиться о
госпоже Син. Вскоре все строения дворца Нинго перешли в казну,
имущество, поместья и прислуга были переписаны и конфискованы. Матушка
Цзя распорядилась послать коляску за госпожой Ю и ее невесткой.
Из
обитателей некогда пышного дворца Нинго сейчас остались только эти две
женщины, если не считать наложниц Пэйфэн и Селуань. У госпожи Ю и ее
невестки не было ни одной служанки. Матушка Цзя выделила для них дом, по
соседству с тем, где жила Сичунь, и дала четырех пожилых женщин и двух
девочек в услужение. Пищу и все необходимое им приносили с главной кухни
дворца Жунго. Одежду и другие вещи посылала матушка Цзя. Деньги на
мелкие расходы они получали из общей семейной казны наравне со всеми
обитателями дворца Жунго.
Цзя Шэ, Цзя Чжэню и Цзя Жуну, которые
находились под стражей в приказе Парчовых одежд, из дому ничего послать
не могли, так как семейная казна была пуста, у Фэнцзе тоже ничего не
было, а Цзя Лянь оказался в долгах. Цзя Чжэн в хозяйственные дела не
вникал и заявил, что надеется на помощь друзей. Цзя Лянь подумал было о
родственниках, но не нашел ни одного, кто мог бы ему помочь, так как
матушка Сюэ разорилась, а остальные и вовсе не шли в счет. Тогда он
тайком заложил поместья и землю за несколько тысяч лянов серебра, чтобы
хоть как-нибудь помочь отцу и брату.
Слуги все это видели и без зазрения совести под разными предлогами присваивали немалые суммы денег, поступавших из поместий.
Но об этом мы рассказывать не будем.

Итак,
род Цзя лишился наследственных должностей, Цзя Шэ, Цзя Чжэнь и Цзя Жун
сидели в тюрьме, ожидая конца следствия, госпожа Ю целыми днями плакала,
а Фэнцзе находилась при смерти. Баоюй и Баочай не покидали матушку Цзя,
старались утешить, но разделить ее печаль не могли. Ни днем, ни ночью
старую госпожу не покидали тревожные думы. Она вспоминала о прошлом,
пыталась представить себе будущее, и слезы на ее лице не высыхали.
Однажды
вечером, отослав Баоюя, матушка Цзя собралась с силами, села на постели
и приказала на всех алтарях Будды в доме воскурить благовония, а также
возжечь благовония у нее во дворе, в большой курильнице, и, опираясь на
палку, вышла во двор. Поняв, что старая госпожа будет молиться, Хупо
разостлала перед курильницей красный молитвенный коврик.
Как
только зажгли курения, матушка Цзя опустилась на колени, положила
несколько поклонов, прочла сутру и, едва сдерживая слезы, обратилась к
Небу и Земле:
–Небесный владыка, бодхисаттва! Я – урожденная Ши,
старшая в семье Цзя, искренне и чистосердечно обращаюсь с молитвой к
тебе и прошу явить милосердие! Наш род Цзя в течение нескольких
поколений не причинял никому зла. Я сама помогала своему мужу и
поддерживала детей и, хотя не умела творить добро, никогда не делала
людям ничего дурного. Но сыновья и внуки оказались надменными и
расточительными, распутными и праздными, не дорожили дарованными им
Небом благами и в результате лишились всего, чем владели. Сейчас дети
мои в тюрьме, это большая беда, а во всем виновата я, грешная, ибо не
поучала должным образом сыновей и внуков. Владыка Небо, молю тебя помочь
моим детям вновь обрести счастье, а больным – ниспослать здоровье!
Пусть я одна понесу кару, а детей моих пощади! Владыка Небо, услышь мою
искреннюю мольбу, даруй мне скорее смерть, дабы я тем самым могла
искупить грехи моих детей!
Окончив молитву, матушка Цзя в голос заплакала.
Юаньян
и Чжэньчжу под руки увели ее в дом, где находились госпожа Ван, Баоюй и
Баочай, которые, как полагалось, вечером пришли справиться о ее
здоровье. Глядя на матушку Цзя, они тоже заплакали.
Баочай была
вне себя от горя: неизвестно, какая участь ждет ее старшего брата, не
будет ли он казнен. Свекру и свекрови хотя и не грозит наказание, в
семье все сильнее ощущается упадок. Баоюй по-прежнему болен и равнодушен
ко всему. Подумав о том, что ждет ее в будущем, Баочай зарыдала еще
горше, чем матушка Цзя и госпожа Ван.
Баоюя тоже одолели грустные
мысли: бабушка даже на старости лет не имеет покоя, а отец и мать, глядя
на нее, страдают; сестры рассеиваются по свету, словно облака по небу.
Он вспоминал, как многолюдно было у них в то время, когда они создали
«Бегонию» и читали друг другу стихи в саду Роскошных зрелищ. «Я тоскую
по Дайюй,– размышлял он,– хотя не подаю вида, чтобы не огорчать
Баочай. Ей и без того несладко: брат в тюрьме, мать страдает. Баочай
даже перестала улыбаться». От всех этих дум Баоюй заплакал.
Загрустили
и служанки, глядя на хозяев. Стали потихоньку всхлипывать. Комнату
матушки Цзя сотрясали стенания, казалось, дрожат небо и земля.
Женщины-служанки, находившиеся снаружи, переполошились и бросились к Цзя
Чжэну.
Цзя Чжэн в это время сидел у себя в кабинете, предавшись
печальным размышлениям. Выслушав служанок, он со всех ног помчался во
внутренние покои. Еще издали услышав доносившиеся оттуда вопли и плач,
он решил, что матушке Цзя плохо, и очень разволновался.
Но когда вошел, от сердца отлегло. Матушка Цзя была в полном здравии, лишь громко плакала.
–Если матушка скорбит,– строго сказал Цзя Чжэн,– вы должны утешить ее, а не реветь!
Плач
тотчас прекратился, все переглянулись, не понимая, как могло случиться,
что все вместе плачут. Цзя Чжэн успокоил мать, а остальным прочел
нравоучение. Все подумали: «Как же так? Мы пришли утешить старую
госпожу, и сами расплакались!»
В это время вошла служанка с двумя
женщинами из семьи Ши-хоу. Они справились о здоровье матушки Цзя,
поклонились ей и сказали:
–Наш старый господин, госпожа и барышня
слышали о ваших бедах. Они верят, что все окончится благополучно, и
просят господина Цзя Чжэна ни о чем не беспокоиться! Наша барышня сама
хотела к вам приехать, но не смогла, через несколько дней у нее свадьба.
Матушка Цзя поблагодарила женщин и сказала:
–Передайте
своим господам от меня поклон! Самой судьбой, видно, нам посланы эти
несчастья. Поблагодарите господина и госпожу за заботу и скажите, что я
как-нибудь заеду лично поблагодарить. Надеюсь, у вашей барышни будет
хороший муж. Не знаете, из какой он семьи?
–Жених не из богатых!
Зато собой хорош и обходительный,– отвечали женщины.– Мы видели его не
раз. Уж очень он похож на вашего второго господина Баоюя! Еще мы
слышали, что он ученый и талантливый.
–Это хорошо,– обрадовалась
матушка Цзя,– вашей барышне повезло. Жаль, что в ее семье
придерживаются порядков, принятых на юге, и мы так и не видели жениха! Я
очень люблю Сянъюнь, и надо сказать, что из трехсот шестидесяти дней в
году она жила в нашем доме более двухсот. Признаться, я сама хотела
выбрать ей мужа, но без ее дяди не могла, а он все время был в
разъездах. Но раз Сянъюнь повезло, я спокойна. Так хотелось бы побывать
на ее свадьбе, осушить кубок вина, но, увы, у нас случилось несчастье, и
теперь это невозможно. Как я поеду, если сердце мое обливается кровью?!
Так что передайте своим господам от меня и всех наших поклон! И
непременно скажите барышне, чтобы не беспокоилась обо мне. Я уже стара, и
если даже умру – не беда, я прожила много и счастливо. Желаю и вашей
барышне жить с мужем в мире и согласии до глубокой старости!– При этих
словах на глаза старой госпожи навернулись слезы.
–Не печальтесь,
почтенная госпожа,– успокаивали ее женщины.– Через девять дней после
свадьбы барышня с мужем приедет домой, а заодно навестит и вас. Тогда вы
с нею увидитесь и, надеемся, порадуетесь ее судьбе.
Матушка Цзя слушала и кивала головой.
Женщины
распрощались и ушли. Все тотчас о них забыли, а Баоюй подумал: «Почему
так устроено, что девочка как только вырастет, ее сразу выдают замуж!
После этого она становится совсем не той, что была. Вот и сестрица
Сянъюнь! Замечательная девушка! А дядя принуждает ее выйти замуж! Теперь
она на меня и не взглянет при встрече. Как подумаешь об этом, жить не
хочется!»
Баоюй опечалился, но плакать не стал. Ведь матушка Цзя
успокоилась при вести о замужестве Сянъюнь. И он сидел молча,
погруженный в раздумья.
Обеспокоенный здоровьем матушки Цзя, Цзя
Чжэн вновь пришел ее навестить. Увидев, что ей лучше, Цзя Чжэн приказал
позвать Лай Да, принести список слуг и служанок и стал внимательно его
просматривать. Кроме слуг и служанок Цзя Шэ, сейчас отошедших к казне,
во дворце Жунго оставалось двести двенадцать человек. Из них мужчин
более сорока. Цзя Чжэн приказал их позвать и стал расспрашивать, что им
известно о доходах и расходах дворца Жунго за последние годы. Главный
управляющий принес приходо-расходные книги.
Цзя Чжэн проверил
книги и убедился, что доходы не могли покрыть расходов. Таким образом,
приходилось делать долги, что и значилось в книгах. Он проверил также
доходы, поступавшие из поместий, находившихся в восточных провинциях, но
и они оказались наполовину меньше, чем во времена его деда, а расходы
увеличились почти в десять раз.
Цзя Чжэн не стал смотреть книги до конца и с досадой воскликнул:
–Безобразие!
Я думал, на Цзя Ляня можно надеяться! А мы, оказывается, уже несколько
лет живем за счет будущих доходов! С виду же все хорошо! Надо было
бережно относиться к казенному жалованью, не делать долгов, тогда не
дошли бы до разорения! Но сейчас поздно об этом говорить!
Заложив руки за спину, Цзя Чжэн в раздумье расхаживал по комнате.
Слуги, видя, что в делах он не разбирается, только зря горячится, говорили:
–Не
волнуйтесь, господин, не вы один в таком положении. Даже ванам не
всегда хватает денег! Они только делают вид, будто богаты, и кичатся
своей роскошью, пока вконец не разорятся. Вы хоть благодаря милости
государя не лишились своего имущества! А если бы оно перешло в казну?!
–Глупости!–
раздраженно бросил Цзя Чжэн.– Совести у вас нет! Пока ваши господа
жили в довольстве, вы тратили сколько хотели и все промотали, когда же
хозяевам пришлось туго, одни из вас сбежали, другие просят их отпустить!
А подумал кто-нибудь из вас о хозяевах?! Вот вы говорите, что мне
оставили имущество, но не понимаете, что никакими богатствами не вернуть
нашего доброго имени! Бахвальством ничего не добьешься! Раз уж пришла
беда, валите все на хозяев! Все считают, что Баоэр был заодно с Цзя Шэ и
Цзя Чжэнем, а я этого Баоэра в списках не вижу! Как это объяснить?
–Откуда
же ему взяться в наших списках,– отвечали слуги.– Сначала Баоэр
значился в списках слуг дворца Нинго. Потом второй господин Цзя Лянь
взял его к себе вместе с женой, как слугу честного и радивого. Потом у
Баоэра умерла жена, и он возвратился во дворец Нинго. Когда вы,
господин, еще служили в ямыне, а старая госпожа и госпожи уехали
сопровождать гроб гуйфэй, хозяйственными делами в доме ведал господин
Цзя Чжэнь, и он опять привел Баоэра к нам. А через некоторое время Баоэр
ушел. Разве вы можете об этом знать, господин, если не занимаетесь
домашними делами?! Неужели вы думаете, что в списках всегда все точно
указано? У каждого человека есть родственники, у каждого слуги свои
слуги! Но не всех же заносят в списки!
–Вот это и плохо!–
заметил Цзя Чжэн и выгнал слуг, понимая, что не так легко разобраться в
этих списках. Он уже знал, как поступить со слугами, но решил подождать,
пока освободят Цзя Шэ.
Однажды, когда Цзя Чжэн сидел у себя в кабинете, к нему вбежал человек:
–Господин, вас срочно требуют ко двору!
Цзя Чжэн встревожился и стал собираться в путь.
Если хотите узнать, зачем его вызвали ко двору, прочтите следующую главу.

{mospagebreak }
Глава сто седьмая


Матушка Цзя, выполняя свой последний долг, раздает имущество детям и внукам;
государь, проявив небесную милость, возвращает Цзя Чжэну наследственную должность

Итак, Цзя Чжэн прибыл во дворец, повидался с сановниками из Высшей тайной палаты, поклонился ванам.
Бэйцзинский ван сказал:
–Мы послали за вами потому лишь, что государь желает вас кое о чем расспросить.
Цзя Чжэн опустился на колени.
–Известно
ли вам, что ваш брат якшался с провинциальными чиновниками и притеснял
народ, а племянник был главным зачинщиком в азартных играх и принуждал
просватанную девушку стать его наложницей, чем довел ее до самоубийства?
–После
того как государь оказал мне милость, назначив уполномоченным по приему
экзаменов в провинции, я проверял, как идет оказание помощи
пострадавшим от наводнения, и вернулся домой лишь в конце зимы прошлого
года. Потом я имел честь быть начальником по сбору хлебного налога в
провинции Цзянси, затем снова стал служить в ведомстве работ, ни днем ни
ночью не щадя сил, дабы не оказаться нерадивым. На домашние дела
времени не оставалось, я не поучал младших членов рода, не присматривал
за ними и таким образом не оправдал милостей, оказанных мне государем,
за что готов понести строгую кару. И чем скорее, тем лучше.
Бэйцзинский
ван передал государю ответ Цзя Чжэна, и государь объявил свою волю.
Бэйцзинский ван вышел и обратился к Цзя Чжэну:
–Как явствует из
доклада цензора государю, Цзя Шэ вошел в сговор с провинциальными
чиновниками, помогал им притеснять слабых и беззащитных. Прежде всего
цензор указал на правителя округа Пинъань, подкупленного Цзя Шэ, и
государь повелел с пристрастием допросить правителя округа. Но тот
показал, что Цзя Шэ состоял с ним только в родственных отношениях, а в
служебные дела не вмешивался. Цзя Шэ также обвинялся в том, что в свое
время силой отнял веера у какого-то Ши. Но это нельзя считать
притеснением человека, а потому и преступлением. Вскоре после этого
происшествия Ши покончил с собой. Но поскольку он был умалишенным, никто
не может утверждать, что именно Цзя Шэ довел его до смерти. Поэтому
государь явил милость и повелел Цзя Шэ отправиться на северную границу,
дабы ревностной службой он мог искупить свою вину. Что же до Цзя Чжэня,
то обвинение его в том, что он хотел взять в наложницы чужую жену, не
подтвердилось. Расследование проводила палата цензоров, и вот к какому
выводу они пришли. Поскольку Ю Эрцзе, помолвленная с Чжан Хуа, не была
выдана за него замуж и ее мать пожелала расторгнуть брачный договор
вследствие бедности жениха, предпочитая отдать свою дочь в наложницы
младшему брату Цзя Чжэня, здесь и речи не может быть о принуждении или
насилии. Затем покончила с собой Ю Саньцзе, ее похоронили, не сообщив
ничего властям. Расследование показало, что Ю Саньцзе решила выбрать
себе мужа сама, и о ней пошли сплетни; не вынеся позора, девушка
покончила с собой. Цзя Чжэнь к этому никакого отношения не имеет. Но за
то, что тайком похоронил покойную, его следовало бы наказать вдвойне,
ибо он владеет наследственным титулом и ему полагалось ревностнее других
блюсти законы. Однако, памятуя о том, что он потомок сановника,
имеющего большие заслуги, государь сделал ему снисхождение,
ограничившись ссылкой в приморские области, дабы он мог искупить вину, а
также лишением наследственной должности. Цзя Жуна, поскольку он не
имеет никакого отношения к делу, а также по молодости лет, государь
повелевает освободить. Цзя Чжэна, долгое время занимавшего должность в
провинции, и с усердием служившего там, от наказания освободить и
вынести порицание за то, что плохо следил за своей семьей.
Цзя Чжэн был растроган и взволнован, без конца кланялся Бэйцзинскому вану и просил заверить государя в своей преданности.
–Достаточно, что вы поблагодарили за милость,– сказал Бэйцзинский ван.
–Меня
обвинили в тяжком преступлении, но милостью государя не только не
наказали, но и возвратили имущество,– отвечал Цзя Чжэн.– В
благодарность я хочу передать в казну полученное мною наследство и
отказаться от жалованья.
–Государь гуманно обращается со своими
подданными,– заметил Бэйцзинский ван,– он весьма осмотрителен как в
наказаниях, так и в наградах. Высочайшей милостью вам возвращено
имущество, и нет нужды еще раз докладывать о вас государю!
Бывшие здесь чиновники поддержали Бэйцзинского вана.
Цзя
Чжэну ничего не оставалось, как еще раз поблагодарить вана и удалиться.
Зная, что матушка Цзя беспокоится, он поспешил домой.
Все
домочадцы, мужчины и женщины, молодые и старые, жаждали узнать, чем
закончился визит Цзя Чжэна во дворец, однако не стали ни о чем
расспрашивать, сдерживая любопытство.
Цзя Чжэн быстро прошел в комнату к матушке Цзя и рассказал, что удостоен высочайшей милости и получил прощение.
Это
немного успокоило матушку Цзя, и все же она была огорчена – Цзя Шэ
предстояло отправиться служить на северные границы, Цзя Чжэню – в
приморские провинции, к тому же семья лишилась двух наследственных
должностей.
–Успокойтесь, матушка,– произнес Цзя Чжэн.– Старший
брат, хотя и уедет на север, будет служить государству и страданий ему
терпеть не придется. А проявит усердие – восстановят в должности. О Цзя
Чжэне и говорить не приходится. Он еще молод, пусть заслужит прощение.
Если оба они оправдают доверие государя, мы сохраним наследие наших
предков.
Говоря по правде, матушка Цзя с давних пор недолюбливала
Цзя Шэ, хотя он и был ее сыном, а Цзя Чжэня – тем более, он ей
приходился родней в третьем поколении. Зато у госпожи Син и госпожи Ю
слезы не просыхали.
«Мы лишились всего, чем владели,– думала
госпожа Син.– Муж уже в летах, а должен ехать в далекие края. Цзя Лянь и
его жена всячески стараются угодить Цзя Чжэну, во всем его слушаются. А
я остаюсь в одиночестве».
Госпожа Ю была полновластной хозяйкой
во дворце Нинго, над ней стоял только Цзя Чжэнь. А теперь Цзя Чжэня
отправляют на чужбину, ей же придется жить на иждивении родственников.
Вдобавок на ее попечении остаются Пэйфэн, Селуань и жена Цзя Жуна,
который так и не сумел сделаться самостоятельным и отделиться.
«Двух
моих младших сестер погубил Цзя Лянь,– продолжала размышлять госпожа
Ю,– а живет спокойно и без забот, будто ничего не случилось, и жена
рядом с ним. А что делать нам, покинутым всеми близкими?»
Слезы снова полились из глаз госпожи Ю.
Однажды матушка Цзя не вытерпела и сказала Цзя Чжэну:
–Ведь
решение по делу Цзя Шэ и Цзя Чжэня вынесено, сможет ли Цзя Шэ побывать
дома? А Цзя Жун? Если он не виновен, его тоже должны отпустить!
–Судя
по всему, брата пока не отпустят домой,– сказал Цзя Чжэн.– Может
быть, потом. Я попросил кое-кого из друзей добиться разрешения для брата
и племянника побывать дома, прежде чем отправиться в дорогу. В ямыне
дали на это согласие. Тогда же освободят и Цзя Жуна. Не беспокойтесь,
матушка, я все сделал!
–Одряхлела я,– отвечала матушка Цзя,– не
занимаюсь хозяйственными делами. Дворец Нинго конфискован, Цзя Шэ и Цзя
Лянь лишились имущества! Неизвестно, сколько осталось серебра у нас в
семейной казне и сколько земли в восточных провинциях. Сколько денег мы
сможем дать на дорогу Цзя Шэ и Цзя Чжэню?
Цзя Чжэн не знал, что ответить матушке Цзя, но, поразмыслив, решил рассказать все как есть.
–Если
бы вы не спросили, матушка,– проговорил он наконец,– я не осмелился
бы вам открыть правду. Вчера я проверял, как ведет хозяйство Цзя Лянь, и
обнаружил, что наша семейная казна опустела: мы не только израсходовали
всю наличность, но и залезли в долги. А без денег не добиться
покровительства брату и Цзя Чжэню, несмотря на все милости государя. А
где же взять эти деньги? С земель, которые находятся в восточных
провинциях, арендная плата собрана и израсходована за год вперед.
Остается лишь продать одежду и головные украшения, оставленные нам
высочайшей милостью, и вырученные деньги отдать Цзя Шэ и Цзя Чжэню. А
вот как нам жить, тут придется подумать.
Матушка Цзя снова заволновалась, глаза ее увлажнились.
–Как
же так!– вскричала она.– Неужели мы дошли до столь бедственного
состояния?! Помню, семья отца была гораздо могущественнее нашей, а потом
разорилась, и приходилось создавать видимость богатства. Однако
неприятностей никаких не было и упадок обнаружился лишь много лет
спустя! Мы же, судя по твоим словам, не сможем продержаться и двух лет.
–Если
бы нас не лишили наследственного жалованья, можно было бы взять денег в
долг и как-нибудь вывернуться,– ответил Цзя Чжэн.– Но мы не можем
гарантировать, что вернем долг, кто же согласится нам помочь?!– По
щекам Цзя Чжэна покатились слезы.– Родственники, которым мы когда-то
помогали, сейчас сами в стесненном положении, а те, что от нас помощи не
получали, не захотят с нами связываться. Проверив все и даже не
вдаваясь в подробности, я понял, что нам не под силу содержать не только
высокооплачиваемых слуг, но даже низшую прислугу.
Матушка Цзя
предавалась печали, когда неожиданно вошли Цзя Шэ, Цзя Чжэнь и Цзя Жун
справиться о ее здоровье. Матушка Цзя схватила за руки Цзя Шэ и Цзя
Чжэня и опять расплакалась. Те, и без того пристыженные, бросились перед
ней на колени и стали молить о прощении.
–Мы виноваты, мы шли
неправедным путем и растеряли все заслуги предков!– восклицали они.–
За причиненное вам горе мы достойны казни и не заслуживаем погребения!
Тут все разразились горестными воплями, и Цзя Чжэну опять пришлось говорить слова утешения.
–Прежде
всего следует подсчитать, сколько денег потребуется на дорожные
расходы,– промолвил Цзя Чжэн.– Дома им разрешат пожить, пожалуй, день
или два, не больше.
Сдерживая скорбь, матушка Цзя обратилась к Цзя Шэ и Цзя Чжэню:
–Пойдите
повидайтесь с женами!– А Цзя Чжэну сказала: – Тянуть с этим делом
нельзя! Достать деньги невозможно! А они должны уехать в назначенный
государем срок! Придется мне самой об этом подумать. Пусть у нас в доме
беспорядки, но вечно так продолжаться не может!
Матушка Цзя приказала позвать Юаньян, чтобы отдать ей необходимые распоряжения.
Цзя
Шэ и Цзя Чжэнь признались Цзя Чжэну, что очень раскаиваются в
содеянном, быстро с ним распрощались, поскольку времени до отъезда
оставалось мало, и поспешили к женам.
Цзя Шэ был в преклонном
возрасте, и расставаться с женой ему было не так тяжело, как Цзя Чжэню,
который очень страдал из-за предстоящей разлуки с госпожой Ю.
Цзя
Лянь и Цзя Жун, прощаясь со своими отцами, держали их за руки и громко
плакали. Они чувствовали, что расстаются надолго, хотя их отцы, как
говорится, не на войну собирались.
Между тем матушка Цзя велела
госпожам Син и Ван вместе с Юаньян открыть сундуки и корзины, выбрать
наиболее ценные вещи, которые она привезла из дому, когда выходила
замуж, и разделить между Цзя Шэ, Цзя Чжэном и Цзя Чжэнем.
Вручив Цзя Шэ три тысячи лянов серебра, матушка Цзя сказала:
–Две
тысячи возьми себе на дорожные расходы, а остальные отдай жене. Цзя
Чжэню я тоже дам три тысячи лянов, тысячу пусть возьмет себе, а две
отдаст жене – ей не на что жить. Ведь питаемся мы отдельно. Свадьбу
Сичунь я беру на себя. Мне очень жаль Фэнцзе, она так старалась для нас,
а у самой ничего не осталось. Поэтому ей я тоже дарю три тысячи, пусть
хранит их у себя и не позволяет Цзя Ляню расходовать. Поскольку сама
Фэнцзе болеет, деньги я отдаю Пинъэр. Осталась у нас одежда от деда, мои
платья и головные украшения, сейчас они мне уже не нужны. Мужские вещи
пусть разделят между собой Цзя Чжэнь, Цзя Лянь и Цзя Жун, а женские –
жены Цзя Шэ, Цзя Чжэня и Фэнцзе. Оставшиеся у меня пятьсот лянов серебра
я отдаю Цзя Ляню – это на дорожные расходы, когда в будущем году он
повезет на юг гроб с останками Линь Дайюй.
Покончив с распределением денег и вещей, матушка Цзя сказала Цзя Чжэну:
–Ты
говорил, что мы залезли в долги. Поэтому придется продать мои золотые
вещи. Вот до чего я дожила! Но если я дала деньги другим, то как откажу
тебе? Ведь ты тоже мой сын! После этого у меня останется золотых и
серебряных вещей примерно на несколько тысяч лянов серебра, их я отдаю
Баоюю. Жене твоего покойного сына Цзя Чжу и твоему внуку Цзя Ланю я тоже
кое-что выделю… Они ко мне очень почтительны! Вот и все.
Цзя Чжэн опустился перед матерью на колени и промолвил:
–Мне
очень стыдно, матушка! Вы в столь преклонном возрасте, а я не проявил о
вас заботы, не оказал должного уважения, только пользуюсь вашими
милостями!
–Не болтай зря!– прикрикнула на него матушка Цзя.–
Не случись всей этой истории, я так и не узнала бы, что делается в доме.
Слишком много у нас людей, но служишь по-настоящему ты один. Нашей
семье нужно всего несколько слуг. Остальных прикажи управляющим
отправить. А если бы у нас отобрали все имущество? Ведь тогда у нас
вовсе не было бы слуг! Служанок следует выдать замуж или просто
отпустить. Сад Роскошных зрелищ пусть заберут в казну, земли надо отдать
в распоряжение Цзя Ляня, пусть наведет там порядок. Часть земель можно
оставить, а остальные – продать, хватит строить из себя богачей. Есть у
нас немного серебра семьи Чжэнь из Цзяннани, оно хранится у старшей
госпожи Син, пусть отошлет его обратно, и чем скорее, тем лучше. Ведь
если опять случится неприятность, они, как говорится, «скрываясь от
ветра, попадут под дождь».
Цзя Чжэн ничего не смыслил в хозяйственных делах и рассуждения матушки Цзя воспринял как приказ.
«Матушка,– думал он,– прекрасно во всем разбирается, а мы – просто никчемные люди!»
Заметив, что матушка Цзя устала, Цзя Чжэн попросил ее прилечь отдохнуть.
–Вещей
у меня осталось немного,– сказала матушка Цзя.– Когда я умру,
продайте их и устройте похороны! Остальное раздайте моим служанкам!
Слушая матушку, Цзя Чжэн еще больше расстроился. Все, кто был в комнате, опустились на колени и стали умолять:
–Почтенная
госпожа, успокойтесь! Мы надеемся, что ваше счастье поможет нам
пережить трудное время, искупить грехи перед государем и вы будете жить
безбедно до ста лет.
–Это – моя заветная мечта, потому что мне
хочется после смерти со спокойной совестью встретиться с вашими
предками!– воскликнула матушка Цзя.– Не думайте, что, проживя жизнь в
почете и богатстве, я не знала, что такое бедность! Но, глядя на вас, я
обо всем забыла, вместе с вами беззаботно веселилась, только и думала об
удовольствиях! Я и не представляла себе, что наша семья вконец
разорена! Что наше благополучие чисто внешнее. Иначе не допустила бы
никаких излишеств, спасла семью от разорения! Но раз уж так случилось,
придется жить поскромнее, а главное – беречь доброе имя. Напрасно ты
думаешь, сын мой, что узнай я раньше о нашем разорении, умерла бы от
горя! Ведь я хорошо понимаю, что с вашими дедами вам по могуществу не
сравниться, и все время думала, как поддержать наш род. Кто же мог
представить себе, что мои сыновья окажутся замешанными в столь
неблаговидных делах?!
Рассуждения матушки Цзя были прерваны появлением служанки, которая обратилась к госпоже Ван:
–Моя госпожа все утро плакала и от слез обессилела. Пинъэр послала меня сообщить об этом вам, госпожа!
Матушка Цзя не расслышала слов служанки и спросила:
–Что там случилось?
–Говорят, Фэнцзе не очень хорошо себя чувствует,– ответила за служанку госпожа Ван.
–Ох
уж эти мне грешники!– сокрушенно вздохнула матушка Цзя.– Они до
смерти меня доведут!– И она велела служанкам отвести ее к Фэнцзе.
–Вы
столько пережили сегодня,– начал отговаривать ее Цзя Чжэн.– Кроме
того, занимались делами. Вам нужно отдохнуть. Моя жена посмотрит, что
там случилось, а вам не надо ходить! Не то снова расстроитесь и
заболеете, каково тогда будет мне?!
–Ладно, иди по своим делам,– приказала матушка Цзя.– Потом придешь, мне надо с тобой поговорить.
Цзя
Чжэн не осмелился возражать и решил заняться сборами в дорогу Цзя Шэ и
Цзя Чжэня, приказав Цзя Ляню дать им сопровождающих.
Между тем матушка Цзя приказала отнести Фэнцзе предназначенные ей вещи и сама отправилась к ней.
Фэнцзе
страдала от удушья. Пинъэр сидела вся красная от слез, с припухшими
глазами. Услышав, что пришли матушка Цзя и госпожа Ван, она поспешила им
навстречу.
–Как твоя госпожа себя чувствует?– осведомилась матушка Цзя.
Не желая расстраивать старую госпожу, Пинъэр торопливо ответила:
–Получше.
Следом за матушкой Цзя она прошла в комнату Фэнцзе и, забежав вперед, торопливо откинула висевший над кроватью полог.
Фэнцзе
лежала, широко раскрыв глаза, и, когда увидела матушку Цзя, ощутила
стыд. Ведь она считала, что матушка Цзя на нее разгневалась, больше не
любит и бросила ее на произвол судьбы. И сейчас, когда матушка Цзя вдруг
пришла ее навестить, она от нахлынувших чувств почувствовала облегчение
и попыталась подняться.
Матушка Цзя сделала знак Пинъэр, чтобы не давала ей двигаться.
–Тебе лучше?
–Лучше,–
сдерживая слезы, ответила Фэнцзе.– С самого детства я окружена вашей
заботой и заботой госпожи! Кто бы знал, что мне, несчастной, не суждено
до конца проявить перед вами свою дочернюю почтительность? Вы
благоволили ко мне, поручили вести хозяйство, а я что натворила?! Как же
мне после этого смотреть вам в глаза?! Вы так заботитесь обо мне, даже
пришли навестить! И мне остается лишь умереть от стыда!
Фэнцзе всхлипнула.
–Наши
неприятности произошли за пределами дома,– сказала матушка Цзя.– А ты
здесь при чем? Забрали у тебя вещи – не важно! Я принесла кое-что из
своих! Вот, погляди!
Матушка Цзя приказала служанке показать
Фэнцзе вещи. Жадная по натуре, Фэнцзе никак не могла примириться с тем,
что лишилась имущества и сбережений, к тому же боялась навлечь на себя
гнев родных. И из-за всего этого утратила всякий интерес к жизни. Но
сейчас воспрянула духом. Никто на нее не сердился, даже пришли
навестить. С Цзя Лянем, Фэнцзе надеялась, тоже ничего не случится. Одним
словом, у нее отлегло от сердца. Поднявшись с подушки, она поклонилась
матушке Цзя и промолвила:
–Не беспокойтесь, пожалуйста, бабушка!
Если, благодаря вашему счастью, я оправлюсь от болезни, то охотно буду
выполнять самую грубую, черную работу и не жалея сил прислуживать вам и
госпоже!
В голосе Фэнцзе звучала такая неподдельная скорбь, что матушка Цзя невольно расплакалась.
Что
касается Баоюя, то он в жизни знал одни удовольствия, не испытывал
настоящего горя и плакал лишь потому, что плакали остальные.
Печаль близких заставила Фэнцзе собраться с силами; она даже сказала матушке Цзя несколько слов в утешение.
–Бабушка, госпожа, идите!– просила она.– Как только мне станет лучше, я приду вам поклониться.
–Хорошенько ухаживай за своей госпожой,– наказала Пинъэр матушка Цзя.– Что-нибудь понадобится – приходи прямо ко мне!
Когда,
сопровождаемая госпожой Ван и остальными, матушка Цзя подходила к
своему дому, до нее со всех сторон донеслись рыдания. Не в силах более
видеть горестных сцен, старая госпожа отпустила госпожу Ван и приказала
Баоюю:
–Пойди проводи дядю и двоюродного брата и поскорее возвращайся!
Матушка
Цзя прилегла и опять заплакала. С трудом удалось служанкам ее
успокоить, и вскоре старая госпожа уснула. Но об этом мы рассказывать не
будем.

Отъезжающие не скрывали своего горя, прощаясь с
родным домом. Сопровождавшие их слуги ехали не по своей воле, считали
себя обиженными и жаловались на судьбу.
Поистине разлука порой
бывает тяжелее, чем прощание с покойником, поэтому провожающие были
опечалены больше, чем уезжавшие. Дворец Жунго огласили горестные вопли и
стенания.
Цзя Чжэн, больше других заботившийся о соблюдении
обычаев и приличий, на прощанье крепко сжал руки брата и племянника,
вскочил на коня и помчался за город, чтобы на первой почтовой станции
устроить прощальный пир. Здесь он снова и снова напутствовал их, говоря,
что государь не забывает своих верных сановников, и просил служить не
щадя сил.
Утирая слезы, Цзя Шэ и Цзя Чжэнь попрощались с провожавшими.
Сопровождаемый
Баоюем, Цзя Чжэн возвращался домой. Еще издали он вдруг заметил толпу о
чем-то споривших людей. Слышались отдельные возгласы:
–Государь велел передать наследственную должность Жунго-гуна господину Цзя Чжэну!
Оказывается,
люди собрались в надежде получить денежные подачки, раздаваемые обычно в
богатых домах в связи с различными радостными событиями, но привратник
не хотел их впускать, кричал и доказывал:
–Какое же тут радостное событие? Наши господа давно занимают эту должность, она досталась им по наследству.
–Наследственная
должность – большой почет!– возражали люди.– Вашего старшего
господина Цзя Шэ ее лишили, но зато возвратили семье! Милостью своей
государь пожаловал эту должность господину Цзя Чжэну. Такое бывает раз в
тысячу лет! Как же без денежных наград?
Едва Цзя Чжэн подъехал к
воротам, как привратник поспешил ему доложить о случившемся. Цзя Чжэн
было обрадовался, но тут же комок подступил к горлу, ведь подобное
счастье досталось ему лишь из-за преступления старшего брата. Тем не
менее Цзя Чжэн поспешил с этой вестью к матушке Цзя.
Матушка,
разумеется, очень обрадовалась и завела речь о том, что только особым
старанием можно отблагодарить государя за оказанную милость. Была
счастлива и госпожа Ван. Только у госпожи Син и госпожи Ю было тяжело на
душе, но они не решались показывать свое горе.

Как мы
помним, друзья и дальние родственники семьи Цзя, обычно державшие
сторону влиятельных и богатых, попрятались, когда во дворцах Нинго и
Жунго произошли неприятности. Но стоило им услышать, что государь
по-прежнему милостиво относится к Цзя Чжэну и даже передал ему
наследственную должность, как они поспешили во дворец Жунго принести
свои поздравления.
Цзя Чжэн, человек честный и благородный,
получив должность, по праву принадлежавшую его старшему брату, был
удручен, и милость государя казалась ему незаслуженной. Отправившись на
следующий день ко двору благодарить государя, он объявил, что желает
передать в казну сад Роскошных зрелищ со всеми строениями, дабы искупить
вину. Государь не принял этого дара, и Цзя Чжэн вернулся домой
успокоенный. Отныне он с особым рвением исполнял свои служебные
обязанности. И все же в доме чувствовались упадок и запустение, доходы
не покрывали расходов. Цзя Чжэн уже не мог поддерживать широких связей и
знакомств, как прежде.
Все видели, что Фэнцзе не справляется с
хозяйством, Цзя Лянь все больше запутывается в долгах и для уплаты их
приходится закладывать дома и продавать земли. Надобно сказать, что
некоторым управляющим за долгие годы службы удалось сколотить солидное
состояние, и они, опасаясь, как бы Цзя Лянь не стал им докучать
просьбами о деньгах, либо притворялись неимущими и отлынивали от дел,
либо брали отпуск, уезжали и больше не возвращались.
Только Бао
Юн, хотя он и недавно попал во дворец Жунго, да и то в тяжелое для семьи
Цзя время, честно выполнял свои обязанности и возмущался, когда видел,
как слуги обманывают хозяев. Но поскольку Бао Юн был в доме человеком
новым, с ним мало считались, и он, рассердившись, перестал
интересоваться делами, а заботился лишь о том, как бы поесть да поспать.
Недовольные тем, что Бао Юн с ними не заодно, слуги стали наговаривать
Цзя Чжэну, будто Бао Юн пьянствует, скандалит, не выполняет своих
обязанностей.
–Пусть делает что хочет,– отвечал на это Цзя
Чжэн.– Мне Бао Юна прислали из семьи Чжэнь, и наказывать его неудобно! А
что прибавился лишний рот – ничего! Как-нибудь прокормим.
И он не разрешил прогонять Бао Юна.
Тогда злые языки стали наговаривать на Бао Юна Цзя Ляню, однако и тот махнул рукой.
Однажды
Бао Юн напился и стал слоняться по улице перед дворцом Жунго. Навстречу
ему попались двое мужчин, разговаривавших между собой.
–Подумай
только!– воскликнул один.– В этом огромном дворце жила такая
влиятельная семья, а у них конфисковали имущество. Представляю, каково
им теперь!
–Да разве такая семья может разориться?!– возразил другой.
–Я
слышал, что одна из государынь была когда-то здешней барышней, и хотя
ее нет в живых, опора все же осталась. К тому же я хорошо знаю, что они
водят знакомство с ванами и гунами, так неужели те им не
покровительствуют?! Даже нынешний начальник нашего округа, прежде
служивший в военном ведомстве, приходится им родственником.
–Эх
ты! Живешь здесь, а ничего не знаешь!– воскликнул первый.– О других
говорить не будем, но этот Юйцунь – негодяй! Ведь он был своим человеком
в обоих дворцах, мало того, доводился родственником их обитателям, но
как только узнал, что им грозят неприятности, порвал с ними всякие
отношения. А сколько благодеяний ему там оказывали! Кончилось тем, что
имущество в обоих дворцах было конфисковано! Вот какие дела случаются в
нынешнем мире!
Прохожие болтали, не подозревая, что их
подслушивают. Их слова заставили Бао Юна призадуматься: «Бывают же в
Поднебесной такие подлецы! В каких же отношениях этот Цзя Юйцунь состоит
с нашим господином Цзя Чжэном? Клянусь, доведись мне его встретить,
убил бы на месте! Будь что будет! Всю вину возьму на себя!»
Вот
какие безумные мысли приходят в голову человеку нетрезвому! Как раз в
это время в конце улицы появилась толпа людей и послышались крики:
–Дорогу, дорогу!
Бао Юн услышал, как один из прохожих сказал:
–Стоило о нем заговорить, а он тут как тут собственной персоной!
Охваченный ненавистью, Бао Юн заорал:
–Бессовестный! Как ты мог забыть о милостях, которые тебе оказывала семья Цзя?
Цзя Юйцунь выглянул из паланкина, но, увидев перед собой пьяного, не обратил на него никакого внимания.
Бао
Юн же, очень довольный собой, возвратился во дворец Жунго и стал
расспрашивать слуг, известно ли им, что проезжавший только что в
паланкине по улице начальник округа и есть тот самый Цзя Юйцунь, который
возвысился благодаря покровительству семьи Цзя.
–Он забыл о прежних милостях и позорит наших господ!– шумел Бао Юн.– Я его обругал, а он даже не посмел мне ответить!
Слуги,
не любившие Бао Юна, молчали, пока к нему не за что было придраться, но
сейчас, когда Бао Юн затеял скандал, побежали к Цзя Чжэну и рассказали,
что натворил Бао Юн.
Цзя Чжэн, очень боявшийся сейчас каких бы то
ни было происшествий, рассердился, велел позвать Бао Юна, отругал его и
отправил присматривать за садом Роскошных зрелищ, строго-настрого
запретив выходить за пределы дворца.
Обладая простым и открытым
характером, Бао Юн был искренне предан новому хозяину, он собрал свои
вещи и отправился в сад, как ему было приказано.
Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

{mospagebreak }
Глава сто восьмая


Притворяясь веселой, царевна Душистых трав принимает поздравления с днем рождения;
преследуемый воспоминаниями о прошлом юноша слышит рыдания души Феи реки Сяосян

Итак, государь не принял в казну ни строения дворца Жунго, ни сад
Роскошных зрелищ. А поскольку жить в саду теперь было некому, его
постоянно держали закрытым. Правда, там до сих пор оставались госпожа Ю и
Сичунь, и, чтобы им не было страшно, Цзя Чжэн велел Бао Юну
присматривать за садом, а заодно и переселиться туда. Цзя Чжэн теперь
занимался хозяйственными делами и, следуя строгому приказанию матушки
Цзя, старался на всем экономить, но сводить концы с концами все равно не
удавалось.
К счастью, Фэнцзе поправилась, и матушка Цзя, к
великому неудовольствию госпожи Ван и других, снова поручила ей заботы
по дому. Но теперь это оказалось не так просто: имущество конфисковали,
денег не было, прислуги поубавилось, а в доме привыкли жить на широкую
ногу. Всем угодить Фэнцзе, разумеется, не могла, и это вызывало порой
недовольство. Однако Фэнцзе не смела отказываться от поручений и из кожи
вон лезла, лишь бы услужить матушке Цзя.
Цзя Шэ и Цзя Чжэнь уже
добрались до места, деньги на расходы у них пока были, и никаких лишений
они не испытывали. Вскоре пришли от них письма. Они писали, что все
благополучно, и просили родственников не беспокоиться. У матушки Цзя
отлегло от сердца, госпожи Син и Ю тоже вздохнули с облегчением.
Однажды
навестить матушку Цзя приехала Ши Сянъюнь. Она рассказала, что живется
ей хорошо, и просила бабушку не тревожиться. Само собой, зашла речь о
Дайюй, и никто не мог удержаться от слез. А тут еще матушка Цзя
вспомнила, как страдает Инчунь, и совсем расстроилась.
Сянъюнь, как могла, ее утешила, потом навестила своих родственниц и возвратилась немного отдохнуть.
Зашел
разговор о семье Сюэ, о том, что Сюэ Пань довел ее до разорения;
смертная казнь пока отложена, но неизвестно, что ждет его в будущем
году.
–Ты ведь еще не все знаешь!– воскликнула матушка Цзя.–
Недавно загадочным образом умерла жена Сюэ Паня, из-за этого тоже мог
разыграться скандал. Счастье, что великий Будда проявил милосердие и
заставил служанку жены Сюэ Паня рассказать правду о проделках ее
госпожи. Иначе старуха Ся стала бы требовать расследования этого дела.
Тетушке Сюэ сейчас всячески помогает Сюэ Кэ. Очень честный, порядочный
человек! Он заявил, что не женится до тех пор, пока его брат не выйдет
на волю! Твоя сестрица Син Сюянь живет у старшей госпожи Син, и, надо
признаться, туго ей приходится. Барышня Баоцинь еще не переехала в семью
Мэй, там сейчас траур по случаю смерти ее свекра. Поистине несчастная
судьба у всех наших родственников. О семье Сюэ я тебе рассказала. А у
моей невестки Ван недавно умер брат Ван Цзытэн; старший брат Фэнцзе
оказался непутевым, ее второй дядя – недалеким: нажил себе неприятности
из-за казенных денег и сейчас живет в бедности; от семьи Чжэнь, после
того как у них конфисковали имущество, никаких вестей нет.
–А третья сестра Таньчунь пишет вам?– вдруг спросила Сянъюнь.
–Нет,–
ответила матушка Цзя,– но отец говорил, что у Таньчунь все хорошо. И
все же ее молчание меня беспокоит. У нас неприятность за неприятностью,
только сейчас вспомнила, что четвертая барышня Сичунь до сих пор не
просватана! А кто позаботится о Цзя Хуане? Жить нам сейчас тяжелее, чем
прежде, когда ты у нас бывала. В замужестве твоя сестра Баочай не знала
ни одного светлого дня! Да и как могло быть иначе? Ведь твой второй
двоюродный брат Баоюй помешался!
–Я здесь выросла и знаю по
характеру всех сестриц,– сказала Сянъюнь.– Но сейчас у вас все
изменилось. Появись я здесь немного позднее, меня встретили бы словно
чужую. Как это неприятно! Поглядела я на своих подружек и вижу, что они
охотно побаловались бы со мной, пошутили, как в прежние времена, но
стоит об этом завести разговор, как они сразу грустнеют. Я даже
расстроилась и поспешила вернуться к вам.
–Мне теперь все равно –
мои дни сочтены,– промолвила матушка Цзя,– молодых жалко! Так
хотелось бы дать им повеселиться денек, только не знаю, как это сделать.
–А
я знаю!– вскричала Сянъюнь.– Разве вы забыли, что послезавтра день
рождения сестры Баочай? Вот вам и повод повеселиться. И мне это на руку,
лишний денек у вас поживу и лично поздравлю сестрицу! Что вы на это
скажете, бабушка?
–Ох, я совсем поглупела!– воскликнула матушка
Цзя.– Мне бы это и в голову не пришло! Неужто послезавтра день рождения
Баочай? Непременно дам деньги, чтобы устроили празднество! Ведь она
несколько раз приглашала нас, еще когда не была замужем, а мы после
свадьбы ее ни разу не угостили. Баоюй так любил прежде повеселиться, а
сейчас, после всех этих несчастий, стал странным, рассеянным, слова от
него не добьешься. Одна Ли Вань, как всегда, не сетует на судьбу,
спокойно живет со своим сыном Цзя Ланем. Редко встретишь такую женщину!
–Зато
Фэнцзе изменилась до неузнаваемости!– заметила Сянъюнь.– Даже острить
перестала. Надо завтра же к ней сходить, посмотреть, как они там живут.
Боюсь только, что они на меня в обиде, небось говорят, что, как только я
вышла…
Сянъюнь умолкла и покраснела.
–А ты не бойся!–
проговорила матушка Цзя, понимая, что смутило девушку.– Ведь вы –
сестры, привыкли шутить и веселиться вместе. Стоит ли обращать внимание
на всякие мелочи? Каждый, конечно, стремится к богатству, но надо
научиться терпеть и бедность. Твоя сестра Баочай жила в довольстве, но
никогда не была надменной, заносчивой; потому и теперь весела и
спокойна, даже когда семья разорилась. Баоюй ей грубит, а она хоть бы
рассердилась! Уверена, этой девочке самой судьбой даровано счастье! Твоя
сестрица Дайюй всегда была слишком мнительной – вот и умерла рано! Что
же до Фэнцзе, то ей немало пришлось пережить, потому она и изменилась. А
день рождения Баочай мы непременно устроим! Повеселимся как следует!
Порадуем девочку.
–Вы правы, бабушка!– проговорила Сянъюнь.– Пригласим сестер.
–Разумеется,–
ответила матушка Цзя, позвала Юаньян и приказала: – Возьми сто лянов
серебра из моих денег, и пусть устроят угощение на два дня.
Юаньян отдала деньги служанкам и распорядилась, чтобы все было устроено, как велела матушка Цзя.
Ночью не произошло ничего, достойного упоминания.
На
следующий день послали за Инчунь. Пригласили также тетушку Сюэ и
Баоцинь вместе с Сянлин. Позвали и тетушку Ли, которая не замедлила
приехать. Ее сопровождали Ли Вэнь и Ли Ци.
Баочай не знала, что
собираются устраивать день ее рождения, и для нее было неожиданностью,
когда пришли девочки-служанки матушки Цзя и сказали:
–Молодая госпожа, просим вас! Ваша матушка приехала.
Баочай
так обрадовалась, что, даже не переодевшись, последовала за служанками.
Ей не терпелось повидаться с матерью. У матушки Цзя Баочай увидела
Сянлин, Баоцинь, тетушку Ли и прочих и подумала, что они явились
поздравить матушку Цзя с благополучным исходом после всех неприятностей.
Баочай
справилась о здоровье тетушки Ли, поклонилась матушке Цзя, поговорила с
матерью, а затем поздоровалась с Ли Вэнь и Ли Ци.
Сянъюнь, наконец, не выдержала и воскликнула:
–Госпожи, садитесь, пожалуйста, и позвольте нам поздравить нашу сестру с днем рождения!
Баочай сначала не сообразила, в чем дело, но потом вспомнила, что завтра день ее рождения, и сказала:
–Если вы приехали навестить бабушку, то это в порядке вещей, а если поздравить меня, то, право же, мне неловко!
Тут
в комнату вошел Баоюй справиться о здоровье тетушки Сюэ и тетушки Ли.
Услышав последние слова Баочай, он догадался, что решено отметить день
ее рождения, и очень обрадовался. Он и сам об этом мечтал, но не смел
заикнуться, последнее время все в доме ходили такие грустные! И сейчас,
увидев Сянъюнь, приехавшую поздравить Баочай, он, очень довольный,
произнес:
–Я как раз собирался напомнить об этом бабушке!
–Бабушка
только и ждала твоих напоминаний!– рассмеялась Сянъюнь.– Как ты
думаешь, почему все приехали? Потому что бабушка пригласила!
Баочай еще не верилось, что это ради нее все собрались, но тут матушка Цзя обратилась к ее матери:
–Баочай
целый год замужем, но за это время довелось испытать столько горя, что я
совсем забыла о дне ее рождения. К счастью, мне напомнили. По этому
случаю я и решила вас всех пригласить!
–Почтенная госпожа, вы еще
не совсем успокоились после пережитого, а так заботитесь о моей
девочке! Ведь она даже не успела выказать вам свою дочернюю
почтительность!– заметила растроганная тетушка Сюэ.
–Если
бабушка больше всех любит моего второго брата Баоюя, как же ей не любить
его жену?– возразила Сянъюнь.– К тому же сестра Баочай вполне
заслуживает, чтобы бабушка устроила угощение по случаю дня ее рождения.
Баочай, опустив голову, молчала.
«Мне
казалось,– подумал Баоюй,– что сестрица Сянъюнь, выйдя замуж, забудет
нас. А теперь вижу, что она ничуть не изменилась. Почему же другие
сестры после замужества становятся надменными и даже разговаривать не
хотят?»
В это время вошла девочка-служанка и доложила:
–Пожаловали госпожи!
В комнату вошли Ли Вань и Фэнцзе, поздоровались со всеми. Инчунь, вспомнив об отце, сказала:
–Мне
так хотелось проститься с ним, но муж не разрешил, опасаясь, как бы
несчастья отца не коснулись и его. Я не осмелилась перечить и не
приехала, а потом несколько дней плакала.
–Как же он сегодня отпустил тебя?– спросила Фэнцзе.
–Сказал, что, раз мой второй дядя получил наследственную должность, можно съездить,– ответила Инчунь, заплакав.
–С
ума сойдешь от тоски,– промолвила матушка Цзя.– Надеялась
повеселиться хоть немножко, а вы своими разговорами только расстраиваете
меня!
Все сразу замолчали.
Фэнцзе попробовала было
пошутить, но заслужила лишь насмешки – ничего у нее не получилось.
Однако матушка Цзя продолжала вызывать ее на остроты, желая развеселить
Баочай. И Фэнцзе изо всех сил старалась угодить старой госпоже.
–Бабушка
нынче веселая! Сколько времени мы не могли собраться, а сейчас все в
сборе!– сказала Фэнцзе, но тут же осеклась. Ее свекрови и госпожи Ю
здесь не было.
Слова «все в сборе» напомнили матушке Цзя о госпоже Син и других, и она велела их пригласить.
Госпожи
Син и Ю, а также Сичунь не посмели отказаться, но пришли неохотно,
полагая, что матушка Цзя нарочно решила показать свое расположение к
Баочай и вздумала праздновать день ее рождения в то время, как они живут
без своих семей и вынуждены терпеть горе и страдания.
На вопрос
матушки Цзя, где Син Сюянь, госпожа Син ответила, что девушке
нездоровится, хотя это была неправда. Матушка Цзя догадалась, что Сюянь
вовсе не больна, а просто ей неловко встречаться со своей будущей
свекровью – тетушкой Сюэ, и поспешила переменить тему разговора.
Подали фрукты и вино.
–Никаких угощений мы никому посылать не будем,– заявила матушка Цзя.– Кто здесь, тот и повеселится!
Баоюй,
хоть и был женат, пользуясь расположением матушки Цзя, по-прежнему
проводил время в женских покоях. Теперь он сидел рядом с бабушкой и по
очереди с Баочай угощал старших вином.
–Давайте сядем все вместе и
выпьем,– распорядилась матушка Цзя.– А церемонии отложим на вечер,
чтобы хоть сейчас чувствовать себя свободно.
Баочай послушно заняла свое место.
–Пусть
каждая оставит по одной или по две служанки для услуг,– предложила
матушка Цзя.– А Юаньян отведет Цайюнь, Инъэр, Сижэнь и Пинъэр во
внутреннюю комнату и угостит вином.
–Разве можем мы пить, не поздравив вторую госпожу Баочай?– возразила Юаньян.
–Раз я сказала, идите,– велела матушка Цзя.– Когда нужно будет, вернетесь!
Юаньян
увела девушек, после чего матушка Цзя предложила выпить вина. Заметив,
что всем как-то не по себе, не то что в былые времена, матушка Цзя
взволнованно воскликнула:
–Да что это с вами?! Давайте же веселиться!
–Мы едим, пьем, чего же еще?– за всех ответила Сянъюнь.
–Детьми
они чувствовали себя свободнее,– вмешалась Фэнцзе,– а сейчас
смущаются, боятся сказать лишнее, вот вам и кажется, бабушка, что они
чувствуют себя стесненно.
–И говорить не о чем,– шепнул Баоюй матушке Цзя,– все время одни неприятности. Хорошо бы сыграть в застольный приказ!
–В таком случае придется позвать Юаньян,– отозвалась матушка Цзя.
Баоюй мигом вскочил и побежал во внутреннюю комнату.
–Сестра! Госпожа хочет играть в застольный приказ и велела позвать тебя,– сказал он Юаньян.
–Второй господин, дайте спокойно выпить вина,– проворчала Юаньян.– Зачем вы пришли? Почему нас тревожите?
–Я не шучу, старая госпожа в самом деле тебя зовет,– отвечал Баоюй.– При чем здесь я?
–Ну ладно! Сейчас приду,– промолвила Юаньян и вскоре появилась в комнате.
–Пришла?– обратилась к ней матушка Цзя.– Мы хотим поиграть в застольный приказ.
–Второй господин передал, что вы меня звали,– проговорила Юаньян.– На какую тему вы хотели бы устроить игру?
–На литературную скучно, пожалуй, на военную тоже,– произнесла матушка Цзя.– Придумай что-нибудь поинтересней!
–Тетушка
Сюэ в свои годы не захочет напрягать ум, так что лучше принести
игральные кости и пластинки с названиями арий из пьес,– немного
подумав, предложила Юаньян.– Каждый будет бросать кости и в
соответствии с очками отгадывать пьесы по номерам пластинок. Кто
проиграет, пьет вино!
–Неплохо,– одобрила матушка Цзя и приказала подать поднос и игральные кости.
–Будем
бросать по четыре кости,– продолжала Юаньян.– Если число очков не
совпадет с номером пластинки, на которой написано название известной
арии или пьесы, бросавший кости выпивает кубок вина; если же совпадает,
кости надо бросить еще раз, сколько будет очков, столько кубков осушит
каждый из сидящих за столом.
–Это легко, мы согласны,– отвечали все.
Юаньян
бросила кости, но неудачно. Ее заставили выпить кубок, а затем
отсчитали по числу выпавших очков, кто следующий бросает кости –
оказалось, тетушка Сюэ.
Тетушка Сюэ бросила кости, и на каждой из четырех оказалось по одному очку.
–Четырем очкам соответствует знаменитая пьеса,– объявила Юаньян,– под названием «Четыре седовласых старца с гор Шаншань»[71]. Все пожилые пьют по одному кубку вина.
Таким образом, приходилось пить матушке Цзя, тетушке Ли, госпожам Син и Ван.
Матушка Цзя первая подняла кубок и собиралась его осушить, но Юаньян ее остановила:
–Поскольку
кости метала тетушка, она сама должна назвать арию, соответствующую
числу очков, а сидящий рядом процитирует строку из «Собрания стихов
тысячи поэтов». Не выполнивший приказа тоже будет пить кубок.
–Опять строите против меня козни,– вскричала тетушка Сюэ.– Да разве могу я назвать какую-нибудь арию?
–Если
все станут отказываться, будет скучно,– возразила матушка Цзя,– лучше
скажите что-нибудь! Ведь рядом с вами сижу я, и, если не процитирую
строку из стихотворения, мне с вами вместе придется пить.
–Хорошо,– согласилась тетушка Сюэ и произнесла: – «Приблизилась старость – в цветущие заросли скроюсь».
–«Может быть, скажут: минуту урвав, я молодым подражаю»,– ответила матушка Цзя, кивнув головой.
Затем поднос с костями перешел к Ли Вэнь. Она бросила кости: выпали две четверки и две двойки.
–Этому
числу очков тоже соответствует известная ария,– объявила Юаньян.– И
называется она «Лю и Юань уходят к вершинам Тяньтай»[72].
–«В источнике Персиков оба они оказались»,– тотчас же произнесла Ли Вэнь.
–«К источнику Персиков кто доберется, укрыться сумеет от Цинь»[73],– проговорила сидевшая рядом с ней Ли Вань.
Все
отпили по глотку вина. Затем поднос с костями поставили перед матушкой
Цзя. Она бросила кости – выпали две двойки и две тройки.
–Мне пить?– спросила она.
–Нет,
число очков соответствует известной арии «Речная ласточка ведет за
собою птенцов»,– заметила Юаньян.– Все должны выпить по кубку вина.
–А птенцы-то многие улетели,– заметила Фэнцзе. Все уставились на нее, и она тотчас умолкла.
–Что бы мне такое сказать?– задумалась матушка Цзя.– Ну, ладно! «Дед ведет за собою внука».
–«Беспечно смотрю, как ребенок играет, как ловит он ивовый пух»,– тотчас добавила сидящая рядом с нею Ли Ци.
Все выразили одобрение.
Баоюю
не терпелось принять участие в игре, однако его очередь не наступила.
Но только он погрузился в задумчивость, как поднос оказался перед ним.
Он бросил кости, выпали одна двойка, две тройки и единица.
–Что бы это могло значить?– спросил он.
–Что ты сел в лужу!– засмеялась Юаньян.– Придется тебе выпить кубок, а потом снова бросать!
Баоюй выпил и бросил кости. Теперь выпали две тройки и две четверки.
–Этому соответствует ария «Чжан Чан[74] подкрашивает брови»,– произнесла Юаньян.
Баоюй понял, что над ним шутят. Лицо Баочай залилось краской, а Фэнцзе, не сообразив, в чем дело, сказала:
–Что ж, второй братец, говори скорее, не задерживай следующего!
Но Баоюй не смог ничего сказать и произнес лишь:
–Штрафуйте меня!
Поднос передали Ли Вань, и та бросила кости.
–Этому числу очков соответствует ария «Двенадцать шпилек золотых»,– объявила Юаньян.
Баоюй придвинулся к Ли Вань и, увидев на костях расположенные парами красные и зеленые точки, воскликнул:
–Как красиво!
Тут он вспомнил свой сон о «двенадцати шпильках», отодвинулся от Ли Вань и погрузился в задумчивость.
«Мне говорили,– размышлял он,– что все „двенадцать шпилек“ из Цзиньлина,– почему же у нас дома их осталось так мало?»
Он
обвел взглядом сидящих за столом. Сянъюнь и Баочай были здесь, не
хватало только Дайюй. Сердце Баоюя сжалось от боли, он с трудом сдержал
слезы, и, не желая выказывать слабости, заявил, что ему жарко, сбросил
халат, и, положив на свое место бирку[75], вышел из-за стола.
Сянъюнь
первая заметила, что Баоюй расстроен, но подумала, что это он из-за
того, может быть, что неудачно метнул кости или же сама игра показалась
ему неинтересной, и потому он решил уйти.
–Я тоже ничего не могу сказать,– заявила Ли Вань.– К тому же за столом кое-кого нет, так что лучше оштрафуйте меня!
–Раз
всем скучно,– сказала матушка Цзя,– не будем больше играть. Пусть
только Юаньян метнет кости, посмотрим, что ей выпадет!
Девочка-служанка
поставила перед Юаньян поднос. Юаньян взяла кости, метнула. Три кости
сразу же легли, показав две двойки и одну пятерку, а четвертая – все еще
вертелась на подносе.
–Только бы не пятерка!– вскричала Юаньян.
Но в это мгновение кость остановилась, обращенная пятеркой кверху.
–Плохо дело!– воскликнула Юаньян.– Проиграла!
–Разве этому числу очков не соответствует никакая ария?– спросила матушка Цзя.
–Соответствует, только назвать ее я не могу,– ответила Юаньян.
–Тогда скажи, как называются комбинации выпавших очков,– попросила матушка Цзя,– а я попробую назвать арию.
–«Волны уносят плывущую ряску»,– произнесла Юаньян.
–Ну, это проще простого!– воскликнула матушка Цзя,– На это надо ответить: «Под лилии корни скрываются осенью рыбы».
Сянъюнь, сидевшая рядом с Юаньян, подхватила:
–«О ряске седой я стихи напеваю в осенние дни под Чуцзяном».
–Фраза вполне подходящая,– отозвались все.
–На
этом кончаем игру! Выпьем еще по два кубка, а потом за еду примемся!–
сказала матушка Цзя и, заметив, что Баоюй так и не вернулся, спросила: –
Куда ушел Баоюй?
–Он переодевается,– ответила Юаньян.
–Кто с ним пошел?
–Я велела Сижэнь его проводить,– почтительно доложила Инъэр, приближаясь к матушке Цзя.
Матушка
Цзя и госпожа Ван успокоились. Однако через некоторое время госпожа Ван
послала служанок за сыном. Одна из девочек-служанок, войдя в дом, где
жил Баоюй, увидела, что Уэр зажигает свечи, и спросила:
–Где второй господин Баоюй?
–Он пьет вино у старой госпожи,– ответила Уэр.
–А я как раз оттуда,– проговорила девочка.– Меня за ним послала госпожа Ван. Будь он там, мне не велели бы его искать!
–Ничего не знаю,– сказала Уэр,– ищи в другом месте!– Девочка вышла и, повстречав Цювэнь, спросила:
–Ты не видела второго господина Баоюя?
–Сама
его ищу,– ответила Цювэнь.– Госпожи его ждут, стол накрыт, куда он
мог деваться? Пойди к старой госпоже и скажи, что он выпил лишнего,
почувствовал себя плохо и решил полежать. Передай, что он скоро придет и
просит бабушку и мать есть без него!
Слова Уэр девочка-служанка передала Чжэньчжу, а та в свою очередь – матушке Цзя.
–Собственно
говоря, он вообще ест немного,– заметила матушка Цзя.– Раз не хочет,
пусть отдыхает. Скажите ему, что может больше не приходить,– жена его
здесь, и ладно!
–Слышала, что сказала старая госпожа?– спросила Чжэньчжу девочку-служанку.
Та поддакнула, но поскольку не знала, где Баоюй, повертевшись во дворе, снова вошла в дом и сказала:
–Господину все передали, как было велено.
Покончив с едой, гости уселись где кому вздумается. О том, какие велись разговоры, мы рассказывать не будем.

А сейчас вернемся к Баоюю. Когда, опечаленный, он выходил из дома матушки Цзя, его догнала Сижэнь и спросила, что случилось.
–Ничего
особенного, просто на душе как-то тревожно,– ответил Баоюй.– Пока все
пьют и веселятся, давай пойдем туда, где живет супруга Цзя Чжэня, и
погуляем немного!
–К кому же мы пойдем?– удивилась Сижэнь.– Ведь супруга господина Цзя Чжэня здесь.
–Мне никто не нужен,– ответил Баоюй.– Просто пройдемся, посмотрим дом, где она живет.
Когда
они подходили к дому госпожи Ю, Баоюй заметил, что калитка, ведущая в
сад, приоткрыта. В дом Баоюй не стал заходить, а направился к калитке,
где увидел двух женщин-привратниц.
–Разве эта калитка не закрыта?– приблизившись к женщинам, спросил Баоюй.
–Закрыта,–
отвечала одна из женщин.– Открыли только сегодня, велено приготовить
фруктов для старой госпожи. Вот мы и ждем, пока их соберут. А потом
запрем.
Баоюй хотел пройти в сад, но Сижэнь его удержала:
–В саду завелась нечистая сила, никто туда не ходит, боятся.
–А я не боюсь!– заявил Баоюй, выпитое вино придало ему смелости.
Тут подошли другие женщины.
–С
тех пор как даосы изгнали нечистую силу, в саду спокойно, мы ходим туда
даже в одиночку, рвем цветы, собираем фрукты. Можем проводить второго
господина, если он хочет. Ведь нас много, так что бояться нечего!
Баоюй обрадовался, и Сижэнь ничего не оставалось, как последовать за ним.
В
саду было пустынно. То и дело попадались увядшие цветы, засохшие
деревья. Краска на беседках и павильонах облупилась. Только бамбуковая
роща, видневшаяся вдали, оставалась красивой и пышной.
Баоюй по
дороге размышлял: «С тех пор, как я поселился у бабушки, ни разу не был в
саду. В какое же запустение он пришел за эти несколько месяцев!»
–Посмотри, как ярко зеленеет бамбук!– сказал он Сижэнь.– Это, кажется, у павильона Реки Сяосян?
–Ты
уже успел позабыть, что где находится,– промолвила Сижэнь.– За
разговором мы не заметили, как попали во двор Наслаждения пурпуром. А
павильон Реки Сяосян вон там!– Она указала рукой в противоположном
направлении.
–А ведь и в самом деле!– воскликнул Баоюй, оглядевшись.– Мы прошли мимо! Давай вернемся!
–Поздно уже. Пора возвращаться, старая госпожа ждет тебя ужинать.
Баоюй ничего не ответил, повернулся и зашагал вперед.
О
читатель, неужели вы поверили, что за год Баоюй успел все забыть?
Конечно же нет! Просто Сижэнь хотела его отвлечь, опасаясь, что один
только вид павильона Реки Сяосян заставит его страдать. И когда Баоюй
направился к павильону, Сижэнь, испугавшись, сказала, что он остался
позади. Она и представить себе не могла, что все помыслы Баоюя были
сосредоточены на павильоне Реки Сяосян, что он всем сердцем стремился
туда!
Баоюй так спешил, что Сижэнь едва поспевала за ним. Вдруг он остановился, прислушался.
–Ты что?– спросила Сижэнь.
–В павильоне кто-то живет?– спросил Баоюй.
–По-моему, никто!
–Но я отчетливо слышал доносившийся оттуда плач!
–Тебе померещилось. Ты часто слышал, как плачет барышня Линь Дайюй, и в ушах у тебя до сих пор стоит ее плач.
Баоюй снова прислушался.
–Второй
господин, пора уходить, время позднее,– раздались голоса, это
приближались служанки.– Вообще в саду мы бываем, но сюда ходить боимся,
дорога темная, глухая. Говорят, после смерти барышни Линь Дайюй в
павильоне часто слышится плач.
–Как же сестрице не плакать!–
произнес Баоюй со слезами в голосе.– Сестрица, сестрица, я, сам того не
желая, тебя погубил. Но не гневайся, на то была воля отца с матерью, я
не мог им противиться!
Баоюя душили рыдания.
Сижэнь растерялась, но тут подоспела Цювэнь с несколькими служанками.
–Ну
и смельчаки!– произнесла она.– Как вы решились сюда прийти? Старая
госпожа и госпожа волнуются, уже послали людей на поиски Баоюя. У
калитки нам сказали, что вы со вторым господином отправились в сад, и
когда об этом узнали старая госпожа и госпожа, они чуть с ума не сошли
от страха, обругали меня, приказали взять людей и поспешить за вами
вдогонку! Скорее возвращайтесь и успокойте их!
Баоюй не слышал ни
слова из того, что ему говорили, он в голос плакал, и пришлось Сижэнь и
Цювэнь подхватить его под руки и потащить к выходу. Вытирая Баоюю на
ходу слезы, они уговаривали его не сердить матушку Цзя и вернуться.
Баоюю ничего не оставалось, как следовать за ними.
Зная, как матушка Цзя беспокоится, Сижэнь отвела Баоюя прямо к ней, там все его ждали, не смея расходиться.
–Сижэнь!–
вскричала матушка Цзя,– Ведь ты умница, и я отдала Баоюя на твое
попечение! Зачем же ты повела его в сад? Ведь он едва оправился от
болезни. А если опять на него найдет наваждение?!
Сижэнь молчала, опустив голову. Баочай была не на шутку встревожена видом Баоюя. Он же вступился за Сижэнь.
–Не беспокойтесь!– сказал Баоюй.– Я давно не был в саду, а сегодня выпил и захотел погулять. Ничего со мной не случилось.
Фэнцзе хорошо помнила, как напугалась недавно в саду, и волосы у нее встали дыбом.
–Какой же братец смелый!– только и могла она воскликнуть.
–Дело
не в смелости, просто у него преданная душа!– проговорила Сянъюнь.–
Не знаю только, кого он там искал – духа Лотоса или другого небожителя?
Баоюй промолчал. Госпожа Ван от волнения не могла произнести ни слова.
–А
тебе не было страшно?– спросила матушка Цзя.– Впрочем, не стоит об
этом говорить, только прошу тебя, если снова вздумаешь идти в сад, бери с
собой побольше людей. А то видишь, какой поднялся переполох! Никто
домой не ушел, все тебя дожидались… Ладно, идите спать, а завтра снова
придете,– промолвила матушка Цзя.– Еще денек повеселимся! Но чтобы
ничего подобного не было!
Все попрощались с матушкой Цзя и начали
потихоньку расходиться. Тетушка Сюэ пошла ночевать к госпоже Ван, Ши
Сянъюнь осталась у матушки Цзя, Инчунь ушла к Сичунь. Что же до
остальных, то они разошлись по разным покоям, и о них мы упоминать не
будем.
Вернувшись к себе, Баоюй все время вздыхал. Баочай знала,
чем он расстроен, но виду не подавала, опасаясь, как бы Баоюй снова не
заболел. Она прошла во внутреннюю комнату, позвала Сижэнь и стала
расспрашивать, как вел себя Баоюй в саду.
Если хотите знать, что ответила Сижэнь, прочтите следующую главу.

Глава сто девятая


Ожидая явления благоуханной души, Уэр принимает незаслуженные знаки благосклонности;
рассчитавшись с долгами в бренном мире, Инчунь возвращается в мир истинного начала

Итак, Баочай позвала Сижэнь и стала расспрашивать о Баоюе. Опасаясь,
как бы Баоюй снова не заболел, она нарочно завела разговор о последних
минутах Дайюй.
–У каждого есть желания и чувства, но после смерти
они исчезают,– говорила Баочай,– после смерти человек уже совсем не
такой, каким был при жизни. К тому же барышня Линь вступила в сонм
бессмертных; разве захочет она вновь явиться в наш мир, зная, что люди
хуже тварей?! О ней много думают, тревожат ее душу, вот она и беспокоит
людей.
Баочай говорила громко, чтобы слышал Баоюй.
Сижэнь это поняла и тоже громко ответила:
–Вы правы! Если бы дух барышни Линь Дайюй обитал в саду, он хоть раз явился бы нам во сне! Ведь мы с ней дружили.
Баоюй
слышал их разговор и задумался: «И в самом деле странно! Ведь не
проходит дня, чтобы я не вспомнил о ней. Почему же она ни разу мне не
приснилась? Она, наверное, вознеслась на Небо и поняла, что я невежда и
недостоин общаться с небожителями. Буду нынче спать в передней, может
быть, она явится,– ведь я побывал в саду, и она должна понять мои
чувства! Непременно спрошу, где она обитает, и буду приносить ей жертвы!
А если опять не явится мне во сне, значит, считает, что я хуже твари.
Придется тогда ее забыть!»
Решив так, Баоюй заявил:
–Я буду спать сегодня в передней, пусть мне никто не мешает.
Баочай согласилась, но при этом сказала:
–Только
выбрось из головы всякие глупости. Видел, как матушка твоя волновалась?
Дара речи лишилась, когда узнала, что ты ходил в сад! Ты совершенно не
бережешь свое здоровье, а бабушка нас винит, будто мы плохо о тебе
заботимся!
–Зачем так говорить!– отозвался Баоюй.– Ладно, ты устала, иди спать! А я посижу немного и приду!
Баочай поверила и нарочно сказала:
–Я ложусь спать, пусть тебе прислуживает барышня Сижэнь!
Дождавшись,
когда Баочай улеглась, он приказал Сижэнь и Шэюэ постелить ему и
посмотреть, уснула ли жена. Баочай притворилась спящей.
Тогда Баоюй сказал Сижэнь:
–И ты иди спать, я больше не буду расстраиваться. Помоги только лечь и не тревожь меня.
Сижэнь
помогла ему лечь, поставила рядом с постелью чай и ушла во внутреннюю
комнату, притворив дверь. Там она долго возилась, будто собираясь
ложиться, а сама чутко прислушивалась к тому, что делает Баоюй, чтобы,
если понадобится, выйти к нему.
Как только Сижэнь ушла, Баоюй
попросил удалиться двух служанок, которых оставили бодрствовать возле
него, сел на постели, помолился и лег.
Он долго не спал, но в
конце концов сон сморил его. Проснулся он на рассвете и, протирая глаза,
с грустью подумал, что так и не увидел Дайюй во сне.
–Поистине,– со вздохом проговорил он, —

Долго тянется год в разлуке,
Ты ушла, а я все живу,
И ни разу твоя душа
Не являлась ко мне во сне.

Баочай всю ночь не сомкнула глаз и, услышав, что сказал Баоюй, не удержалась, чтобы не заметить:
–До чего же ты неосторожен в выборе выражений. Будь жива сестрица Линь, непременно рассердилась бы на тебя!
Баоюю стало неловко, он пошел к жене и стал оправдываться:
–Я хотел к тебе прийти, но не заметил, как уснул.
–А мне все равно,– пожала плечами Баочай.
Сижэнь тоже всю ночь не спала и теперь, услышав, что молодые разговаривают, поспешила налить им чаю.
Вскоре пришла служанка от матушки Цзя.
–Как
спал второй господин Баоюй?– осведомилась она и сказала: – Старая
госпожа просит его жену поскорее одеться и прийти к ней.
–Передай старой госпоже, что Баоюй спал спокойно, а жена его сейчас придет,– ответила Сижэнь.
После
ухода служанки Баочай поспешно привела себя в порядок и в сопровождении
Инъэр и Сижэнь отправилась к матушке Цзя. Совершив приветственную
церемонию, она навестила старших, начиная от госпожи Ван и кончая
Фэнцзе, а затем возвратилась к матушке Цзя, где застала свою мать.
Баочай стали расспрашивать, как вел себя Баоюй накануне вечером.
–Очень спокойно,– отвечала Баочай.– Как только мы вернулись, сразу лег спать.
Все успокоились и стали болтать о том о сем.
–Вторая
молодая госпожа Инчунь собирается уезжать,– доложила
девочка-служанка.– Я слышала, от господина Суня приехал какой-то
человек, он прошел прямо к старшей госпоже Син, о чем-то с нею
поговорил, и она тотчас послала передать четвертой барышне Сичунь, чтобы
та не задерживала вторую молодую госпожу Инчунь. Сейчас вторая молодая
госпожа Инчунь у старшей госпожи Син. Она плачет. Скоро придет с вами
прощаться.
Матушке Цзя стало не по себе, и она сказала:
–Инчунь хорошая девочка, почему же судьба послала ей такого мужа! Ведь теперь ей всю жизнь придется страдать!
В
это время как раз вошла Инчунь. Лицо ее было заплакано, но, не желая
омрачать день рождения Баочай, она не дала на людях воли слезам,
попрощалась и собралась уходить.
Понимая, как тяжело у Инчунь на душе, матушка Цзя не стала ни удерживать ее, ни выражать сочувствие, лишь сказала:
–Поезжай! И не нужно так убиваться! Раз уж попался тебе такой муж, придется терпеть! Через несколько дней я пришлю за тобой!
–Вы
всегда любили меня, бабушка,– отвечала Инчунь,– и я так вам
благодарна за это! Но – увы!– приехать мне больше к вам не удастся!
Тут она не выдержала, и из глаз покатились слезы.
–Ты
еще приедешь!– утешали ее.– Ведь от тебя до нас совсем близко, не то
что до третьей сестры Таньчунь. Если бы она и захотела, то все равно не
смогла бы приехать. Уж очень далекий путь!
Вспомнив о Таньчунь, матушка Цзя, а за нею и остальные невольно взгрустнули.
–Впрочем,
и в этом нет ничего невозможного,– произнесла матушка Цзя, подумав о
том, что нехорошо грустить в такой радостный день.– Если в приморских
провинциях все будет спокойно, мужа Таньчунь могут перевести в столицу, и
мы увидимся!
–Так, пожалуй, и будет,– поддакнули остальные.
Проводив Инчунь, все возвратились к матушке Цзя, где веселились до позднего вечера, пока матушка Цзя не устала.
От матушки Цзя тетушка Сюэ пришла к Баочай.
–В
этом году твоего брата не казнят,– сказала она дочери.– Теперь нужно
ждать великого помилования, и тогда он сможет откупиться от наказания.
Но сколько времени еще пройдет? И как мне жить одной? Хорошо бы Сюэ Кэ
женился. Что ты об этом думаешь?
–Мама, вы напуганы неудачной
женитьбой старшего брата и теперь боитесь женить Сюэ Кэ,– заметила
Баочай.– По-моему, не следует тянуть с женитьбой. Ведь вы знаете
барышню Син Сюянь и понимаете, как тяжело ей живется. Мы хоть и бедны,
но в нашем доме ей будет легче, хотя бы потому, что у нее появится
семья.
–Как только представится случай, намекни об этом старой
госпоже,– проговорила тетушка Сюэ.– Скажи, что у нас в доме никого не
осталось, пусть выберет счастливый день и отправит барышню к нам.
–Вы,
мама, лучше посоветовались бы сперва с братом и сами выбрали счастливый
день,– промолвила Баочай,– а потом можно поговорить со старой
госпожой и со старшей госпожой Син. Я знаю, госпожа Син никак не
дождется, когда наконец Сюянь выйдет замуж.
–Говорят, барышня Ши
Сянъюнь уже собралась уезжать,– сказала тетушка Сюэ,– но старая
госпожа решила оставить ее еще на несколько дней. Так что пользуйся
случаем и проведи с ней оставшееся время!
–Вы правы,– заметила Баочай.
Тетушка Сюэ еще немного посидела, потом распрощалась и уехала домой.
А
сейчас расскажем о Баоюе. Размышляя о том, почему Дайюй не явилась ему
во сне, он решил, что она стала небожительницей и не желает с ним
встречаться, а может быть, он просто слишком нетерпелив?
Составив план действий, Баоюй сказал Баочай:
–Вчера
я случайно уснул в передней и, когда нынче утром проснулся,
почувствовал себя свежим и бодрым. Я охотно поспал бы там еще
ночь-другую, не знаю только, позволишь ли ты мне?
Баочай больше не
сомневалась, что стихи, которые он накануне прочел, относятся к Дайюй, и
решила, что его все равно не отговорить. Поэтому решила позволить ему
проспать две ночи в передней, тем более что прошлую ночь он спал
совершенно спокойно.
–Делай как знаешь,– произнесла Баочай.– С
какой стати я стану тебе мешать? Только не думай о всяких глупостях, не
то опять найдет наваждение.
–А знаешь, о чем я буду думать?– засмеялся Баоюй.
–По-моему,
второй господин, вам лучше было бы лечь в спальне,– вмешалась
Сижэнь.– В передней за вами не углядишь, можете простудиться!
Не успел Баоюй ответить, как Баочай бросила на Сижэнь выразительный взгляд, та поняла и после некоторой паузы сказала:
–Можешь спать где угодно, только пусть кто-нибудь будет рядом на случай, если тебе захочется чаю или воды.
–Вот ты и побудь со мной,– с улыбкой проговорил Баоюй.
Сижэнь стало неловко, она покраснела и не произнесла в ответ ни слова.
Зная скромность Сижэнь, Баочай решила ее выручить и сказала:
–Сижэнь
привыкла ко мне, и я велела ей неотлучно быть в моей комнате. Позови,
если хочешь, Уэр или Шэюэ! К тому же Сижэнь сегодня устала, пусть
отдохнет!
Баоюй улыбнулся и вышел. Баочай велела передать Шэюэ и Уэр, чтобы постелили Баоюю в передней, и предупредила:
–Если он проснется, попросит чаю или воды, пусть будут внимательны!
Придя к Баоюю, служанки увидели, что он сидит на постели, закрыв глаза, со сложенными как у монаха руками.
Служанки уставились на него и тихонько посмеивались.
В это время вошла Сижэнь. Увидев, в какой позе сидит Баоюй, она тоже было усмехнулась, но сдержалась и промолвила:
–Ведь ты сказал, что собираешься спать! А сам почему-то сидишь!
–Посижу немного и лягу!– ответил Баоюй.
–Из-за тебя вторая госпожа всю ночь глаз не сомкнула,– с укором сказала Сижэнь.– А если это опять повторится?
Зная,
что, пока он не уснет, спать никто не ляжет, Баоюй стал раздеваться.
Сижэнь сделала несколько наставлений Шэюэ и ушла во внутреннюю комнату.
Шэюэ и Уэр между тем постелили Баоюю и, когда он улегся, тоже легли спать.
Как
ни старался Баоюй, уснуть не мог. Его одолели воспоминания. На память
пришел случай с Цинвэнь, когда она хотела напугать Шэюэ, выбежала из
дому раздетая, простудилась и заболела, а потом умерла. Фэнцзе сказала,
что Уэр – это копия Цинвэнь, и мысли Баоюя переключились на Уэр.
Притворившись спящим, он стал украдкой наблюдать за девушкой, и Уэр все
больше напоминала ему покойную Цинвэнь. Глубокая печаль охватила юношу.
Во внутренней комнате было тихо. Надеясь, что Шэюэ уже уснула, Баоюй
нарочно дважды ее окликнул. Та не отозвалась.
–Что вам угодно, второй господин?– спросила Уэр.
–Прополоскать рот,– ответил Баоюй.
Уэр
встала, сняла нагар со свечи, налила чашку чая и подала Баоюю
полоскательницу. Она очень торопилась и не успела привести себя в
порядок: на ней была персикового цвета кофточка, волосы распущены. Баоюю
на мгновение показалось, что к нему приближается Цинвэнь, и он вспомнил
ее слова: «Знай я раньше, я бы…»
Позабыв о чае, Баоюй задумчиво глядел на девушку.
Надо
сказать, что вначале у Уэр не было ни малейшего желания занять место
Фангуань, но когда Фэнцзе все же решила определить ее служанкой к Баоюю,
девушке не терпелось поскорее туда попасть. С первых же дней Уэр
прониклась уважением к Баочай и Сижэнь за их скромность. Она заметила,
что Баоюй очень изменился, стал каким-то странным, к тому же слышала,
что госпожа Ван выгнала всех служанок, которые осмеливались заигрывать с
Баоюем. Все это заставило Уэр призадуматься и отбросить в сторону
детские мечты. И вот сейчас господин принял ее за Цинвэнь и оказывает ей
знаки внимания и расположения!
Уэр была смущена, щеки ее залились румянцем, и она шепотом, чтобы никто не слышал, произнесла:
–Полощите рот, второй господин!
Баоюй взял у нее чашку, засмеялся и вдруг спросил:
–Вы дружны были с сестрой Цинвэнь?
–Все мы служанки,– отозвалась ничего не подозревавшая Уэр,– почему нам не дружить?
–Не ты ли приходила к Цинвэнь, когда я был у нее во время ее болезни?– снова спросил Баоюй.
Уэр еле заметно кивнула и улыбнулась.
–А ты слышала, что она тогда сказала?– продолжал Баоюй.
Уэр покачала головой.
–Нет.
Не в силах справиться с волнением, Баоюй схватил Уэр за руку. Девушка еще больше покраснела, сердце ее учащенно забилось.
–Второй господин!– тихо сказала она.– Если хотите что-либо сказать, говорите, только отпустите меня!
–Она сказала,– отпуская руку девушки, произнес Баоюй,– «Знай я раньше, я бы…» Неужели ты не слышала?
Уэр поняла, на что намекает Баоюй, но виду не подала, только сказала:
–Она была бесстыжая. Разве можно девушке такое говорить?
–И
ты проповедница морали!– вскричал Баоюй.– Я рассказал тебе об этом
лишь потому, что вы с Цинвэнь очень похожи, а ты воспользовалась моей
откровенностью и очернила память ни в чем не повинной девушки.
Уэр не понимала состояния души Баоюя, поэтому сказала:
–Второй
господин, уже поздно, ложитесь скорее, не то простудитесь! Разве вы
забыли, что наказали вам ваша супруга и сестра Сижэнь!
–Мне не
холодно,– заявил Баоюй, но тут заметил, что Уэр без халата, и, боясь,
как бы она сама не простудилась, подобно Цинвэнь, спросил: – Ты почему
не в халате?
–Не успела надеть. Вы позвали меня,– ответила Уэр.– Знай я, что наш разговор окажется таким длинным, непременно надела бы!
Баоюй схватил стеганый халат на белом шелку, которым был укрыт, и протянул девушке.
–Не нужно, господин, я не замерзла!– произнесла Уэр, не решаясь принять халат.– А станет холодно, могу надеть свой.
Она
взяла со своей постели халат и накинула на плечи. Потом бросила взгляд
на Шэюэ и, убедившись, что та крепко спит, спросила у Баоюя:
–Не собираетесь ли вы бодрствовать всю ночь, второй господин?
–Скажу по правде: разве мне можно бодрствовать? Я ведь хочу встретиться с небожительницей.
–С какой небожительницей?– удивилась Уэр.
–Это длинная история,– ответил Баоюй.– Сядь, я тебе расскажу!
–Как я могу сесть, если вы лежите?– смущенно улыбнулась Уэр.
–А
что тут такого?– возразил Баоюй.– Помню, однажды Цинвэнь играла с
Шэюэ и озябла, так я взял ее к себе под одеяло. Зачем упрямиться и
напускать на себя строгий вид?!
Уэр думала, что Баоюй шутит, ей и в
голову не приходило, что он говорит серьезно. Она была не прочь уйти,
но не осмеливалась, а сесть рядом с Баоюем сочла неудобным.
–Не
болтайте глупостей,– сказала Уэр, прикрыв рот рукой, чтобы скрыть
улыбку.– Вдруг кто-нибудь услышит. Недаром про вас болтают, что очень
уж вы любите девочек! А вашей женой и Сижэнь, поистине небожительницами,
пренебрегаете. Только и думаете, как бы с кем-нибудь повозиться! Вот
расскажу вашей жене, что вы мне говорили!
В это мгновение
послышался шум, и оба испуганно вздрогнули. Из внутренней комнаты
донесся кашель Баочай. Баоюй сразу умолк, а Уэр погасила лампу и нырнула
в постель.
Дело в том, что бессонная ночь, проведенная накануне,
сильно утомила Баочай и Сижэнь, вдобавок им немало пришлось потрудиться
днем, поэтому они спали сейчас как убитые и не слышали разговора Баоюя с
Уэр. Однако шум во дворе разбудил их, и они стали прислушиваться, но
все стихло.
Баоюй терзался сомнениями: «Может быть, пришла сестрица Линь, услышала, что я разговариваю с Уэр, и решила нас напугать?..»
Он долго ворочался с боку на бок и забылся сном лишь ко времени пятой стражи.

Уэр
между тем встревожилась: уж не слышала ли Баочай ее разговора с Баоюем,
не заподозрила ли ее в коварстве? От волнения девушка всю ночь не могла
сомкнуть глаз. Утром встала пораньше, пока Баоюй еще спал, потихоньку
прибрала комнату.
–Ты что так рано?– удивленно спросила Шэюэ, только сейчас проснувшись.– Или вообще не ложилась?
Уэр ничего не ответила. Она решила, что Шэюэ слышала ночной разговор и ей хочется позлословить.
Вскоре
проснулись Баочай и Сижэнь. Открыли дверь и, увидев, что Баоюй еще
спит, удивились: почему две ночи кряду ему так хорошо спится в передней?
Наконец
Баоюй проснулся, увидел, что все на ногах, сел на постели, протер глаза
и тут вспомнил, что ночью ему опять ничего не приснилось. «Видно, у
небожителей своя дорога, а у простых смертных – своя!– подумал он.–
Уэр считает Баочай и Сижэнь небожительницами. Может быть, она и права?»
Баоюй внимательно посмотрел на жену. Баочай стало не по себе под
пристальным взглядом мужа, и она поняла, что его снова смутили
воспоминания о Дайюй, но что Дайюй не явилась Баоюю во сне и это его
беспокоит, такое ей и в голову не могло прийти. Поэтому она как ни в чем
не бывало спросила:
–Ну что? Приснилась тебе небожительница?
–О чем это ты?– через силу улыбнулся Баоюй, полагая, что Баочай слышала его ночной разговор с Уэр.
Уэр тоже сконфузилась, но промолчала, ожидая, что будет дальше. Тут Баочай ее спросила:
–Не разговаривал ли второй господин во сне?
Баоюй выбежал из комнаты, а смущенная Уэр пробормотала:
–В
первую половину ночи он что-то говорил, но я не разобрала, что именно.
Мне послышались только слова «создадут дурную славу», «постаралась бы
оправдать ее», что-то в этом роде. Я стала говорить второму господину,
что надо спать, и он в конце концов уснул. Я тоже уснула и ничего больше
не слышала.
«Эти слова, конечно, относятся к Дайюй,– опустив
голову, решила Баочай.– Если и дальше позволять ему спать в передней,
на него, пожалуй, снова найдет наваждение. Ведь любовь к сестрам –
старая болезнь Баоюя. Надо отвлечь его, не то не избежать новых
неприятностей».
От этих мыслей Баочай вся вспыхнула и, чтобы никто
не заметил, поспешила во внутреннюю комнату, будто бы для того, чтобы
заняться туалетом.

А сейчас вернемся к матушке Цзя. Два
дня она веселилась, много ела и наутро почувствовала себя не совсем
хорошо – ныло под ложечкой.
Однако Цзя Чжэну матушка Цзя не велела ничего говорить.
–Я переела,– сказала она.– Не надо поднимать шума,– поголодаю, и все пройдет!
Вернувшись
вечером домой и увидев Баочай, которая ходила справляться о здоровье
матушки Цзя и госпожи Ван, Баоюй вспомнил о том, что произошло утром, и
покраснел. Это не ускользнуло от Баочай, и, зная, что Баоюй – натура
увлекающаяся, Баочай решила: пусть поступает как ему хочется.
–Ты и сегодня собираешься спать в передней?– спросила она.
–Мне все равно,– отвечал Баоюй.
Баочай хотела еще что-то сказать, но вдруг смутилась и потупилась.
–Пустой разговор!– вмешалась Сижэнь.– Не верю, чтобы второму господину в передней спалось спокойно.
–Не
беда, что второй господин спит в передней,– подхватила Уэр.– Хуже то,
что он во сне разговаривает и невозможно понять, что ему нужно.
–Сегодня
в передней спать буду я,– заявила Сижэнь.– Может, и я начну во сне
разговаривать? А второму господину постелите в спальне!
Баочай ничего не сказала, а Баоюй так смутился, что у него и в мыслях не было возражать, и его постель перенесли в спальню.
Баоюй
позволил это сделать потому, что чувствовал себя виноватым и хотел
успокоить Баочай, а Баочай, со своей стороны, боялась, как бы Баоюй не
заболел от тревожных дум, и решила, что лучше всего его приласкать.
Словом, оба пошли на уступки.
Вечером Сижэнь приказала перенести свою постель в переднюю.
Баоюй
давно хотел попросить у жены прощения, и Баочай не стала его
отталкивать. Вот так впервые со дня своего замужества она познала
благоуханное «чувство облака и дождя». Отныне «силы двойки и пятерки»[76] слились воедино и застыли.
Но об этом речь пойдет ниже.
На следующее утро Баоюй и Баочай встали вместе, привели себя в порядок и пошли справиться о здоровье матушки Цзя.
Матушка
Цзя любила Баоюя, в Баочай ей нравились покорность и послушание,
поэтому она позвала Юаньян, велела достать из сундука яшмовые подвески
времен династии Хань, чтобы отдать внуку. Конечно, они уступали
чудодейственной яшме Баоюя, но все же могли считаться редкостным
украшением.
–Мне кажется, я никогда не видела эту вещь,– сказала
Юаньян, передавая подвески матушке Цзя.– Какая у вас ясная память,
почтенная госпожа! Вы помните, в каком сундуке что лежит! Даже не
пришлось их искать – открыла сундук и сразу взяла! Но зачем они вам
понадобились?
–Что ты знаешь об этих подвесках?– промолвила
матушка Цзя.– Их оставил моему деду его отец, а так как дед меня очень
любил, то и подарил их мне перед свадьбой и сказал: «Эта яшма – истинное
сокровище, она времен династии Хань. Так что держи ее всегда при себе,
чтобы меня не забывать». Но я тогда была чересчур молода, ничего не
смыслила и положила подвески в сундук. А после переезда в этот дом
совсем о них позабыла! Здесь украшений было хоть отбавляй. Так и
пролежали они в сундуке более шестидесяти лет. Я их ни разу не надевала.
Теперь же, видя почтение, с которым относится ко мне Баоюй, я захотела
подарить эти подвески ему взамен утерянной яшмы, как их когда-то подарил
мне мой дед.
После того как Баоюй справился о ее здоровье, матушка Цзя подозвала его к себе и, ласково улыбаясь, промолвила:
–Сейчас я тебе покажу одну вещицу!
Баоюй
приблизился, и она протянула ему ханьскую яшму. Баоюй принял ее и
внимательно осмотрел. Красноватого цвета яшма была прекрасно отшлифована
и по форме напоминала дыню. Восхищенный Баоюй не мог удержаться от
радостного возгласа.
–Нравится?– спросила матушка Цзя.– Это подарок моего деда. Дарю ее тебе!
Баоюй поблагодарил, взял яшму и хотел показать матери.
–Не
надо,– остановила его матушка Цзя.– Мать расскажет отцу, а тот снова
будет ворчать, что я люблю его меньше тебя. Я ведь никогда им не
показывала этих подвесок.
Баоюй ушел. Следом за ним попрощалась с матушкой Цзя и Баочай.
Через
два дня матушка Цзя заболела: не могла ни пить, ни есть, грудь сдавило,
появилось головокружение, рябило в глазах, не проходил кашель.
Госпожа
Син, госпожа Ван, Фэнцзе да и остальные то и дело приходили справляться
о ее здоровье. Матушка Цзя бодрилась, и они не особенно беспокоились,
только велели сообщить о ее болезни Цзя Чжэну. Навестив мать, Цзя Чжэн
распорядился пригласить врача.
Врач исследовал пульс и прописал
лекарство, заявив, что ничего опасного нет, просто застой пищи – что
нередко бывает у пожилых – и небольшая простуда.
Цзя Чжэн
просмотрел рецепт, там значились самые обычные снадобья, велел
приготовить лекарство, а потом каждый раз приходил навещать матушку. Но
прошло три дня, а улучшения не наступало.
Цзя Чжэн велел Цзя Ляню найти врача поопытнее.
–Отыщи
во что бы то ни стало,– наказывал он,– пусть как следует осмотрит
матушку. Сдается мне, что врачи, которые до сих пор приходили, никуда не
годятся!
После некоторого раздумья Цзя Лянь ответил:
–Когда был болен брат Баоюй, я позвал врача, который лечит только безнадежных больных. Самое лучшее его пригласить.
–Лекарское
искусство – вещь непростая,– согласился Цзя Чжэн,– бывает, что
неизвестный врач обладает незаурядными талантами. Надо непременно того
врача разыскать!
Цзя Лянь кивнул, вышел, но вскоре вернулся и сообщил:
–Доктора,
о котором я говорил, зовут Лю, он уехал к своим ученикам, а в городе
бывает всего раз в десять дней. Ждать его мы не можем, и я пригласил
другого врача. Сейчас он приедет!
Цзя Чжэну не оставалось ничего иного, как ждать. Но об этом мы рассказывать не будем.

Итак,
матушка Цзя захворала, и все обитательницы дома приходили каждый день
ее навещать. Однажды, когда все собрались у постели матушки Цзя, пришла
женщина, дежурившая у калитки в сад, и доложила:
–Пожаловала настоятельница Мяоюй из кумирни Бирюзовой решетки, хочет справиться о здоровье старой госпожи.
–Она так редко бывает у нас!– удивленно воскликнули все.– Непременно надо ее принять!
Фэнцзе подошла к кровати и сообщила матушке Цзя о приходе Мяоюй.
Син Сюянь, давнишняя подруга монахини, первой вышла ее встречать.
На
голове Мяоюй была точно такая же шапочка, какую когда-то носила
знаменитая монахиня Мяочан, ослепительно белая атласная кофточка, поверх
– муслиновая безрукавка с синей атласной каймой, подвязанная желтым
поясом, белая с черными узорами сатиновая юбка. В руках – мухогонка из
лосинового хвоста и четки.
Син Сюянь подошла к монахине, справилась о здоровье.
–Когда
мы жили в саду, мне удавалось часто тебя навещать,– сказала она,– но
теперь мы почти не видимся,– в саду никто не живет, а одна я туда боюсь
ходить. Да и калитка все время заперта. Как я рада, что мы наконец
встретились!
–Прежде в саду было слишком шумно, и я неохотно туда
ходила,– ответила Мяоюй.– Но сейчас узнала о ваших несчастьях и о
том, что старая госпожа болеет, потому и пришла. Что мне за дело,
заперта калитка или не заперта. Когда хочу, тогда и прихожу, а
заставлять меня бесполезно!
–Такой уж у тебя характер!– проговорила Сюянь.
Мяоюй прошла в комнату, поздоровалась со всеми, приблизилась к постели больной, справилась о ее самочувствии.
–Ты ведь умеешь предсказывать,– сказала ей матушка Цзя,– посмотри на меня и скажи, выздоровею я или нет?
–Вы
добрая, и судьбой вам назначено долголетие,– отвечала Мяоюй.– Вы
простужены, пейте лекарства, и я уверена, скоро поправитесь! Для старого
человека важнее всего – покой!
–А я как раз люблю шум и
веселье,– возразила матушка Цзя.– Не знаю, чем я больна, но все время
ноет под ложечкой. Доктор говорит, что кто-то меня рассердил. Кто же это
посмел бы меня сердить?! Ничего этот лекарь не понимает в болезнях! Я
велела Цзя Ляню пригласить того, что был первый раз. Он и определил у
меня простуду и застой пищи.
Матушка Цзя позвала Юаньян, приказала
передать на кухню, чтобы приготовили обед из одних овощей, и пригласила
Мяоюй вместе с ней пообедать.
–Спасибо, я обедала,– поблагодарила Мяоюй.– Мне совсем не хочется есть.
–Не хотите – заставлять не будем,– вмешалась госпожа Ван,– давайте просто посидим, побеседуем!
–А я для этого и пришла,– отозвалась Мяоюй.– Давно всех вас не видела.
Поболтав немного, Мяоюй собралась уходить, когда вдруг заметила Сичунь и спросила:
–Четвертая барышня, что это вы так похудели? От рисования утомились?
–Я теперь не рисую,– ответила Сичунь.– Всякая охота пропала. В комнатах, где я живу, темно. Не то что было в саду.
–А где вы сейчас живете?– поинтересовалась Мяоюй.
–В
домике у восточных ворот, вы только что через них прошли,– отвечала
Сичунь.– Заглянули бы как-нибудь. Ведь это совсем близко!
–Будет настроение – непременно вас навещу,– обещала Мяоюй.
Вскоре Мяоюй проводили, а когда вернулись к матушке Цзя, пришел доктор, и все поспешили разойтись.
Никто
и не подозревал, что болезнь матушки Цзя с этого дня начнет
обостряться. Лечение не помогало. К общему недомоганию прибавился понос.
Цзя
Чжэн места себе не находил от волнения. Понимая, что вылечить мать вряд
ли удастся, он подал в ямынь прошение об отпуске, а сам вместе с
госпожой Ван неотлучно проводил все время у постели матушки Цзя,
ухаживал за ней, подавал лекарства.
Однажды матушка Цзя с охотой
поела, выпила отвара, и Цзя Чжэн немного успокоился. Взглянув случайно в
окно, он заметил старуху, которая о чем-то говорила с привратником.
Госпожа
Ван велела Цайюнь осведомиться, что за старуха. Цайюнь сразу узнала
женщину, некогда прислуживавшую Инчунь, а затем переехавшую вместе с нею
в дом ее мужа.
–Ты зачем пришла?– спросила Цайюнь.
–Я
давно здесь,– сказала старуха,– но не нашла ни одной из знакомых
служанок, а сама не посмела лезть в дом. Мы все очень беспокоимся…
–А что случилось?– встревожилась Цайюнь.– Опять госпожу Инчунь обижают?
–Госпоже
очень плохо!– воскликнула женщина.– Тут у них с мужем скандал вышел, и
госпожа всю ночь проплакала, а на следующий день у нее заложило грудь,
начался кашель. Доктора они звать не хотят, а госпоже все хуже и хуже.
–Ты только не поднимай шум,– сказала Цайюнь,– старая госпожа сама болеет!
Госпожа
Ван, сидевшая около двери, слышала весь разговор и, опасаясь, как бы
матушка Цзя не расстроилась, если узнает, знаком велела Цайюнь увести
женщину. Она и не подозревала, что у матушки Цзя во время болезни
обострился слух.
–Инчунь умирает?– неожиданно спросила матушка Цзя.
–Нет,
нет,– поспешила ее успокоить госпожа Ван.– Старуха пришла спросить,
не знаем ли мы хорошего врача, уже второй день Инчунь больна.
–Доктор, который ко мне приходил, очень хороший,– засуетилась матушка Цзя,– скорее позовите его!
Госпожа Ван велела Цайюнь отвести старуху к госпоже Син.
–Из
трех моих внучек,– говорила между тем матушка Цзя,– первая умерла,
исчерпав все счастье, предназначенное ей судьбою. Третью внучку я больше
никогда не увижу, она живет в дальних краях. О страданиях Инчунь я
знала, но не думала, что она умрет молодая! Зачем же тогда жить на свете
такой старухе, как я?
Госпоже Ван и Юаньян долго пришлось успокаивать матушку Цзя.
Опасаясь,
что матушке Цзя станет хуже, госпожа Ван послала за Баочай, Ли Вань и
Фэнцзе, а сама позвала Цайюнь и других служанок и принялась их
отчитывать:
–Зачем вы впустили эту старуху? Она ведь ничего не
смыслит! Отныне, если я буду у старой госпожи, не являйтесь больше ко
мне с дурными вестями!
Служанки молча слушали госпожу Ван. Откуда
им было знать, что не успела старуха дойти до покоев госпожи Син, как по
всему дворцу прошел слух:
–Вторая барышня умерла.
Услышав
эту новость, госпожа Син разразилась рыданиями. Муж ее был в отъезде, и
она велела Цзя Ляню поехать и помочь с устройством похорон. Только
матушке Цзя об этом не осмелились доложить.
Еще года не прошло с
того дня, как юная девушка, прекрасная словно цветок, завязала пояс
замужней женщины, а семья Сунь загубила ее.
Из-за болезни матушки Цзя никто, кроме Цзя Ляня, не смог поехать на похороны, и Инчунь похоронили кое-как.
Матушке Цзя между тем становилось все хуже и хуже, однако мысли о близких не покидали ее.
Прежде
всего она вспомнила о Сянъюнь и послала людей ее навестить.
Возвратившись, люди стали искать Юаньян. Но Юаньян находилась возле
матушки Цзя, тут же была и госпожа Ван. Поэтому они потихоньку разыскали
Хупо и сказали:
–Старая госпожа велела нам навестить Ши Сянъюнь.
Мы застали ее безутешно рыдавшей. Муж ее заболел чахоткой и, по словам
врачей, проживет всего несколько лет. Поэтому Сянъюнь не может приехать
навестить бабушку. Она велела ей ничего не рассказывать, чтобы не
расстроить.
Хупо ахнула, но тотчас спохватилась и сказала:
–Ладно, идите!
Хупо
решила ни о чем не докладывать матушке Цзя. Она хотела сначала все
рассказать Юаньян, надеясь, что та сможет лучше соврать старой госпоже.
Но когда вошла в комнату, увидела, что все перешептываются. Речь шла о
том, что матушку Цзя спасти невозможно, и девушка решила промолчать.
Цзя Чжэн подозвал Цзя Ляня и что-то шепнул ему на ухо. Цзя Лянь вышел и сказал слугам:
–Старая
госпожа кончается. Готовьте все необходимое! Прежде всего гроб и
траурные одежды! На кухню пошлите несколько человек в помощь поварам!
–Не беспокойтесь, второй господин,– отвечал Лай Да,– мы обо всем подумали. Вот только денег где взять?
–Одалживать
не придется, старая госпожа оставила деньги,– ответил Цзя Лянь.–
Господин Цзя Чжэн велел устроить похороны как полагается, так что вы уж
постарайтесь!
Лай Да тотчас распорядился насчет похорон, а Цзя Лянь возвратился к себе и спросил Пинъэр:
–Как чувствует себя госпожа?
–Пойдите да посмотрите,– буркнула в ответ Пинъэр.
Войдя во внутреннюю комнату, Цзя Лянь увидел Фэнцзе, которая сидела на краю кана и как будто собиралась одеваться.
–Старая госпожа умирает!– промолвил Цзя Лянь.– Прикажи служанкам отвести тебя к ней. И пусть комнату приберут…
–А
что прибирать?– возразила Фэнцзе.– В комнате пусто, ничего не
осталось! Поспеши лучше к старой госпоже, господин Цзя Чжэн тебя будет
искать. Я переоденусь и тоже приду!
Цзя Лянь снова отправился к матушке Цзя.
–Ваши распоряжения переданы,– сообщил он Цзя Чжэну.
–Прибыл придворный доктор,– доложил слуга.
Прослушав пульс матушки Цзя, доктор вышел в переднюю и шепнул Цзя Ляню:
–Пульс плохой! Приготовьтесь к худшему!
Цзя Лянь передал слова доктора госпоже Ван и другим.
Госпожа Ван подозвала Юаньян и велела приготовить платье на случай смерти матушки Цзя.
Между тем матушка Цзя широко раскрыла глаза и попросила чаю. Госпожа Син поднесла ей чашку с настоем женьшеня.
–Я не это просила,– прикоснувшись к чашке, сказала матушка Цзя,– я чаю хочу.
Никто не осмелился ей перечить, и чай тотчас был подан. Матушка Цзя отпила глоток, отдышалась, еще глоток отпила и сказала:
–Хочу сесть!
–Если вам что-либо нужно, матушка, скажите,– произнес Цзя Чжэн,– только не вставайте, прошу вас!
–Я выпила глоток чаю, и мне стало лучше,– отвечала матушка Цзя.– А теперь я буду с вами говорить.
Чжэньчжу поддержала ей голову, и матушка Цзя вдруг почувствовала облегчение.
Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

{mospagebreak }
Глава сто десятая


Исчерпавшая свое долголетие матушка Цзя возвращается в потусторонний мир;
истощившая свои силы Фэнцзе утрачивает благорасположение людей

Итак, матушка Цзя, приподнявшись на постели, сказала:
–Прошло
более шестидесяти лет с того дня, как я пришла в вашу семью. И все это
время я была неизменно окружена почетом. До самой старости. Все в доме,
начиная с моего сына Цзя Чжэна и кончая внуками, выросли хорошими
людьми. Баоюя я больше всех любила…
Она огляделась. Госпожа Ван подтолкнула Баоюя к постели. Матушка Цзя привлекла к себе внука и продолжала:
–Мальчик мой, ты должен быть решительным, энергичным!
Баоюй поддакнул, сердце его сжалось от боли, но плакать он не смел и стоял в растерянности, не зная, что делать.
–Теперь я хочу увидеть правнука, и тогда на душе у меня будет спокойно,– произнесла матушка Цзя.– Где мой Ланьэр?
Ли Вань подвела к ней Цзя Ланя. Матушка Цзя отпустила Баоюя, прижала к себе Цзя Ланя и сказала:
–Слушайся и почитай свою мать. Я уверена, когда станешь взрослым, непременно ее прославишь… А Фэнцзе где?
–Я здесь,– отозвалась Фэнцзе, подходя к постели.
–Дитя
мое,– промолвила матушка Цзя,– ты умница и должна быть счастливой! Я
никогда не думала о собственном счастье и теперь за это расплачиваюсь.
Никогда не молилась с усердием Будде, не соблюдала посты, не удосужилась
даже проверить, исполнено ли мое приказание переписать «Алмазную сутру»
– «Цзиньганцзин» и разослать людям.
–Пока не исполнено,– ответила Фэнцзе.
–Тогда
распорядись, чтобы поскорее исполнили,– промолвила матушка Цзя.– Цзя
Шэ и Цзя Чжэнь далеко, приехать не могут, но почему ни разу не приехала
Сянъюнь?
Все знали, почему Сянъюнь не приехала, но не сказали ни слова.
Матушка
Цзя взглянула на Баочай, вздохнула, на щеках проступил румянец. Цзя
Чжэн понял, что это последние проблески жизни, и поспешно подал матери
настой женьшеня.
Матушка Цзя стиснула зубы, закрыла глаза, снова
открыла, обвела пристальным взглядом комнату и всех, кто в ней был.
Госпожа Ван и Баочай приблизились к постели, приподняли матушку Цзя, а
госпожа Син и Фэнцзе ее переодели. Женщины-служанки надлежащим образом
заправили постель, расстелили одеяло и матрац. Губы матушки Цзя тронула
улыбка, она захрипела и отошла. Ее тотчас положили, как надлежит класть
покойников.
Матушка Цзя скончалась на восемьдесят третьем году жизни. Все опустились на колени, раздались горестные вопли.
В
доме заранее были сделаны все необходимые приготовления, и, как только
весть о смерти старой госпожи распространилась по дворцу Жунго, на всех
дверях и воротах появились белые траурные листки бумаги, а у главных
ворот был воздвигнут траурный навес. Все члены семьи, начиная от старших
и кончая младшими, облачились в траур.
Цзя Чжэн немедленно
сообщил о смерти матушки Цзя в ведомство церемоний, а оттуда представили
доклад государю. Помня о заслугах рода Цзя, а также о том, что матушка
Цзя приходилась бабушкой Юаньчунь, государь подарил на похороны тысячу
лянов серебра и велел ведомству церемоний устроить жертвоприношения.
Родственники получили извещения о смерти матушки Цзя.
Родные и друзья знали, что семья Цзя разорена, но на похороны пришли, видя, как милостив к ней государь.
Был избран счастливый день, покойницу положили в гроб и поставили во внутреннем помещении храма предков.
Сейчас,
когда Цзя Шэ не было, старшим в доме считался Цзя Чжэн. Баоюй, Цзя
Хуань и Цзя Лань приходились покойнице внуками и, несмотря на свою
молодость, охраняли гроб. Цзя Лянь тоже был внуком матушки Цзя, как и
Цзя Жун, но ему пришлось заниматься хозяйственными делами. Для этого же
пригласили нескольких дальних родственников. У гроба покойную оплакивали
только госпожи Ван и Син, Ли Вань, Фэнцзе и Баочай. Госпожа Ю могла бы
оказать посильную помощь, но так как муж ее находился в ссылке, избегала
вмешиваться в дела, тем более что не очень в них разбиралась. Также и
жена Цзя Жуна. Сичунь была слишком молода и неопытна. Таким образом,
даже на членов семьи положиться было невозможно. Делами в доме могла
распоряжаться только Фэнцзе, а вне дома – Цзя Лянь.
Фэнцзе
надеялась после смерти старой госпожи стать в доме полновластной
хозяйкой. Вот и сейчас ей поручили ведать похоронами матушки Цзя, как в
свое время похоронами госпожи Цинь Кэцин. Тогда она с этим делом успешно
справилась.
«Раз поручили – займусь,– размышляла Фэнцзе.– Все
слуги будут в моем распоряжении. Людям госпожи Ван и супруги Цзя Чжэня
доверять нельзя; к тому же многие из них от нас ушли. Плохо, конечно,
что у меня нет верительных бирок на получение денег из общей семейной
казны, но бабушка, к счастью, оставила серебро на свои похороны.
Остальными делами займется Цзя Лянь. Здоровье у меня неважное, но
похороны устрою не хуже, чем когда-то во дворце Нинго».
Подумав об
этом, Фэнцзе успокоилась. На следующий день она отдала необходимые
распоряжения, а затем велела жене Чжоу Жуя представить ей списки
прислуги. В них значились двадцать один слуга и девятнадцать служанок.
Это не считая девочек-служанок, не способных выполнять серьезные
поручения.
Прочитав список, Фэнцзе подумала: «Сейчас у нас не так много людей, как было во дворце Нинго, когда хоронили Кэцин».
Она выбрала несколько человек, но этого было мало для выполнения всех поручений.
Пока Фэнцзе размышляла, вошла девочка-служанка и доложила:
–Сестра Юаньян хочет вас видеть, госпожа!
Фэнцзе вошла к Юаньян, девушка рыдала, как настоящая плакальщица.
–Садитесь,
пожалуйста, вторая госпожа!– воскликнула Юаньян, хватая Фэнцзе за
руку.– Хотя и говорят, что во время траура никаких церемоний не
положено, все же я должна вам поклониться!
Она опустилась на колени.
–Ну что ты!– вскричала Фэнцзе, стараясь ее удержать.– Если хочешь что-то сказать, говори!
Фэнцзе подняла девушку.
–Похоронами
старой госпожи занимаетесь вы и ваш муж,– произнесла Юаньян.– Деньги
на похороны старая госпожа оставила. Их вполне хватит. Она никогда не
тратила лишнего. Тут господин Цзя Чжэн привел выражение из какого-то
канона: «В трауре лучше глубокая скорбь, чем мелочная забота о
соблюдении приличий», и еще что-то, только я не поняла. Вторая госпожа
Баочай мне объяснила. Господин Цзя Чжэн хотел сказать, что истинное
почтение выражается в глубокой скорби, а не в пышных похоронах. Но
старую госпожу, я полагаю, нельзя кое-как хоронить. Я всего-навсего
рабыня и ничего не решаю, но старая госпожа так любила и вас и меня, и
вы, конечно, помните, что она наказывала нам перед смертью. Уверена, вы
сумеете все устроить как следует, и потому прошу вас распорядиться! Всю
жизнь я служила старой госпоже и теперь последую за ней! Если вы не
исполните просьбу старой госпожи и не устроите все так, как она
наказывала, мне на том свете будет перед ней стыдно.
–Успокойся, я
все сделаю как нужно, для меня это не составит труда,– ответила
Фэнцзе. Речи Юаньян показались ей странными.– Господин Цзя Чжэн только
говорит, что надо быть экономнее, а в глубине души не возражает, чтобы
похороны были как можно пышнее, даже если на это уйдут все наши деньги.
–Старая
госпожа завещала вещи, оставшиеся после нее, нам,– продолжала
Юаньян,– но если денег не хватит, эти вещи придется продать. Пусть
господин Цзя Чжэн говорит что угодно, волю старой госпожи нарушать
нельзя! Ведь господин сам хорошо слышал, как старая госпожа объявила
свою последнюю волю.
–Ты всегда была умной и рассудительной, почему вдруг переполошилась?– все больше удивлялась Фэнцзе.
–Я
не переполошилась,– возразила Юаньян.– Только вижу, что старшая
госпожа Син не желает помочь и очень боится вызвать недовольство
господина Цзя Чжэна. Слишком роскошные похороны устраивать, конечно, не
нужно, это может вызвать толки и пересуды. Откуда, скажут, у нас взялись
деньги, если недавно было конфисковано имущество. Чего доброго,
последнее отберут. Я хоть служанка, а доброе имя семьи мне очень дорого.
–Я все поняла,– промолвила Фэнцзе.– Но прошу тебя, успокойся! Ведь я еще жива!
Юаньян слушала и без конца благодарила.
Фэнцзе
вышла, думая про себя: «Странная эта Юаньян! Что она задумала? Будто я
не знаю, как надо устроить похороны старой госпожи… Нечего обращать
внимание на эту девчонку. Сделаю все так, как принято в нашей семье».
Она позвала жену Ванъэра, отдала кое-какие распоряжения и велела найти Цзя Ляня.
–Зачем
ты звала меня?– уже с порога напустился он на жену.– Занималась бы
своими делами! Все решают господин Цзя Чжэн и госпожи – как они скажут,
так и сделаем.
–И ты о том же!– воскликнула Фэнцзе.– Неужели опасения Юаньян не напрасны?
–Что ты имеешь в виду?– удивился Цзя Лянь.
Фэнцзе ему рассказала.
–Да
что ее слушать!– вскричал Цзя Лянь.– Я только сейчас говорил с
господином Цзя Чжэном. Он сказал: «На похороны старой госпожи не надо
скупиться. Конечно, пойдут разговоры. Те, кто нас знает, наверняка
поймут, что деньги на похороны оставила сама матушка Цзя. Иные же могут
подумать, что при обыске часть денег мы утаили и по-прежнему
роскошествуем. Допустим, мы не израсходуем все, что оставила старая
госпожа, кто потом осмелится к этим деньгам прикоснуться?! Но я уверен,
что деньги будут полностью израсходованы. Старая госпожа – уроженка юга,
там у нее семейное кладбище, но могильного склепа нет. Придется гроб с
телом везти на юг. Построим там склеп, купим несколько цинов земли. На
доходы с этой земли мы и будем устраивать жертвоприношения. Если самим
не удастся переехать на юг, поселим там обедневших родственников, пусть в
положенное время приносят жертвы на могиле». Теперь подумай, что
означает решение господина. Можно ли тратить все деньги?
–Кстати, деньги на похороны уже выданы?– спросила Фэнцзе.
–Кто
их видел?– произнес Цзя Лянь.– Как только моя мать услышала слова
господина Цзя Чжэна, сразу стала подбивать госпожу Ван сказать ему, что
он очень хорошо все придумал! А мне что делать?! Нужно уплатить
несколько сот лянов серебра носильщикам паланкинов и плакальщицам, а
денег не выдают. Пошел просить – заявили, что рассчитаются после
похорон. Тут еще, как назло, все слуги, у которых были кое-какие деньги,
постарались улизнуть! Начал вызывать их по списку – оказалось, одни
болеют, другие в деревню уехали. Осталось всего несколько человек, а что
проку?! Если они почуют, что можно заработать,– кое-что сделают, а
свои монеты ни за что не истратят.
–Как же быть?– растерянно проговорила Фэнцзе.
Тут вошла девочка-служанка.
–Вторая
госпожа!– сказала она.– Меня прислала госпожа Син. Она спрашивает,
когда накормят родственников, и говорит, что со дня смерти старой
госпожи пошел уже третий день, а в доме нет порядка! Слуг не дозовешься,
делают все кое-как.
Фэнцзе поспешила отдать распоряжение слугам
подавать завтрак. Людей в этот день съехалось много, и слуги совсем с
ног сбились. Фэнцзе сама наблюдала, как кормят гостей, но вдруг
вспомнила, что еще не дала задания служанкам. Она позвала жену Ванъэра и
велела передать служанкам поручения. Все поддакнули, но никто не
двинулся с места.
–Который час?– нетерпеливо спросила Фэнцзе.– Почему не накрывают на стол? Ведь скоро обед!
–Накрыть нетрудно,– отвечали ей.– Только посуды нет!
–Вздор!– вспыхнула Фэнцзе.– Раз я приказала, все должно быть выдано!
Служанки только головами покачивали.
Фэнцзе
сама отправилась в комнаты матушки Цзя за посудой, даже не спросив
дозволения у госпожи Син и госпожи Ван. Возле них толпилось много
народу, а время было позднее. Поэтому Фэнцзе позвала Юаньян и приказала
выдать служанкам посуду, которой прежде пользовалась матушка Цзя.
–О
какой посуде вы говорите!– удивилась Юаньян.– Неужели не помните, что
ваш муж давным-давно ее заложил? Или вы думаете, что ее выкупили?
–Я не прошу золотую и серебряную посуду,– возразила Фэнцзе.– Подай ту, которой старая госпожа пользовалась повседневно.
–А какой посудой пользуются старшая госпожа Син и госпожа Ю?– спросила Юаньян.– Ведь старая госпожа все им отдала.
Фэнцзе
отправилась к госпоже Ван, где с помощью Юйчуань и Цайюнь нашла
кое-какую посуду, приказала Цаймин составить точную опись и выдать
посуду под ответственность служанок.
Фэнцзе была очень растеряна, и
Юаньян про себя подумала: «Как ловко она прежде управлялась с людьми и
делами! А теперь стала нерасторопной! Не напрасно ли старая госпожа ее
так хвалила?»
Услышав, что Цзя Чжэн не собирается устраивать
пышные похороны, госпожа Син обрадовалась. Она подумала, что под этим
предлогом сможет кое-что для себя сэкономить на черный день.
По
обычаю устройство похорон входило в обязанности старшего сына покойной и
его семьи. Но поскольку Цзя Шэ уехал в дальние края и посоветоваться с
ним было невозможно, Цзя Чжэн, сам не очень разбираясь в подобного рода
делах, если возникало затруднение, отсылал всех к госпоже Син, говоря
при этом:
–Делайте, как скажет старшая госпожа.
А госпожа Син, зная, что Фэнцзе жадна, а Цзя Лянь нечист на руку, решила не выпускать бразды правления из своих рук.
Юаньян
же, полагая, что деньги на похороны матушки Цзя уже выданы, и глядя на
нерешительность Фэнцзе, думала, что та не хочет стараться. Это усиливало
горе девушки, и она безутешно рыдала у гроба. Однако госпоже Син и в
голову не приходило, что это из-за нее Фэнцзе не может распоряжаться, и
она во всеуслышание заявляла:
–До чего же нерадивой стала Фэнцзе!
Вечером госпожа Ван позвала Фэнцзе и сказала:
–Мы,
разумеется, в стесненном положении, но все должно выглядеть прилично.
Родственников и друзей у нас много – одни уезжают, другие приезжают. А
слуги совсем разболтались. Ты, наверное, за ними плохо присматриваешь!
Постарайся поддержать честь семьи!
Фэнцзе опустила голову. Не
расскажешь ведь госпоже Ван, что ей не дают денег, бесполезно, деньгами
госпожа Ван не распоряжается. И Фэнцзе почла за лучшее промолчать.
–Конечно,
о похоронах следовало бы позаботиться мне, как жене старшего сына
покойной,– заметила госпожа Син, она была здесь же,– ведь ты всего
лишь жена ее внука и подобными делами не должна заниматься. Но я уже
стара и не так проворна, как ты. Вот и решила часть забот возложить на
тебя. Как же ты можешь быть такой нерадивой?!
Фэнцзе покраснела и,
набравшись духу, хотела возразить, но тут послышались удары в барабан –
наступили сумерки, когда обычно совершают церемонию сожжения бумажных
денег во время похорон, и весь дом огласился стенаниями.
Она хотела продолжить разговор с госпожой Ван после церемонии, но та сказала:
–Мы сами все устроим, а ты распорядись насчет завтрашнего дня!
Фэнцзе
не решилась ей перечить, проглотила обиду и удалилась. Она собрала
прислугу, отдала необходимые распоряжения, а затем стала взывать к
престарелым служанкам:
–Тетушки, пожалейте меня! Госпожи меня
обижают! И все потому, что вы не хотите стараться. Надо мной все
смеются! Прошу вас хоть завтра проявить радение!
–Вы не первый
день занимаетесь хозяйственными делами, госпожа!– воскликнули
женщины.– Разве посмели мы вас когда-нибудь ослушаться! Нас просто
задергали! К примеру, вы приказали накрыть столы, но одни хотят есть
здесь, другие – дома. Пока мы мечемся, выясняется, что одна госпожа
ушла, другая пришла. Как же тут управишься? И еще просим вас уговорить
барышень, чтобы не привередничали!
–Они прислуживали старой
госпоже и привыкли своевольничать,– проговорила Фэнцзе.– Если сами
госпожи с ними не справляются, что говорить обо мне?
–Неужели нет
на них управы?– сокрушались служанки.– Вспомните, как вы
распоряжались похоронами госпожи Цинь в восточном дворце Нинго? Каждого,
кто нарушал ваше приказание, строго наказывали! Кто осмелился бы тогда
проявить неповиновение?!
–Во дворце Нинго все решала я сама, мне
дали власть,– со вздохом произнесла Фэнцзе.– Госпоже Ван тогда неловко
было делать мне замечания. А сейчас все происходит у нас в доме,
похороны бабушки касаются всего нашего рода, поэтому каждый кому не лень
меня поучает. А денег не дают. Велели устроить траурный навес! А как
это сделать?
–Это забота второго господина Цзя Ляня!– ответили служанки.– Неужто он не управится?
–Тоже
скажете!– усмехнулась Фэнцзе.– Он сам в затруднительном положении!
Деньгами не распоряжается и ничего не может купить.
–Неужели?– удивились служанки.
–Не верите – спросите управляющих,– бросила в ответ Фэнцзе.
–Вот
оно что!– вскричали служанки.– А мы никак не могли понять, почему
люди возмущаются, что все делается не так, как надо! Разве будет после
этого охота стараться?
–Не стоит об этом говорить,– прервала их
Фэнцзе.– Прошу вас только выполнять все поручения. И тогда пусть
попробуют ругать вас за нерадивость.
–Приказывайте, госпожа, мы
не будем роптать!– отвечали служанки.– Только учтите, старшие господа
тоже отдают приказания, как тут на всех угодишь?
–Дорогие
тетушки!– не унималась Фэнцзе, не зная, что делать.– Хоть завтра мне
помогите! Вашу просьбу я передам барышням и постараюсь им все объяснить.
После
ухода служанок Фэнцзе никак не могла успокоиться, вспоминала нанесенную
ей госпожой Ван обиду и все больше сердилась. А едва забрезжил рассвет,
снова начала заниматься делами.
Фэнцзе не прочь была навести в
доме порядок, но боялась, что это не понравится госпоже Син. Она
собралась было пожаловаться госпоже Ван, но не сделала этого опять-таки
из опасения рассердить госпожу Син.
Девочки-служанки давно
заметили, что госпожа Син не жалует Фэнцзе, и перестали ее слушаться.
Пинъэр, стараясь помочь хозяйке, им говорила:
–Госпожа Фэнцзе изо
всех сил старается, но господин Цзя Чжэн и старшая госпожа Син не дают
ей лишнюю монету истратить, как же ей быть?
Пинъэр не раз приходилось подобным образом увещевать служанок.
Хотя
на похоронах непрерывно читали буддийские сутры и совершали
жертвоприношения, денег на все это выдавалось слишком мало, и во время
церемоний никто не проявлял рвения. Все делалось кое-как.
За
несколько дней, прошедших со смерти матушки Цзя, во дворец Жунго то и
дело приезжали жены высокопоставленных сановников. Фэнцзе сама не могла о
них позаботиться и посылала служанок, но те всячески увиливали от
поручений и являлись не вовремя. Юаньян не могла спокойно смотреть на
происходящее в доме. Фэнцзе тоже расстраивалась.
Зато госпожа Син
на все смотрела сквозь пальцы, ибо думала, что почтение к умершим
родителям прежде всего выражается в строгом соблюдении траура. Что же до
госпожи Ван, то она не была старшей в доме, как госпожа Син, и считала,
что ее дело – сторона.
Только Ли Вань понимала, как трудно приходится Фэнцзе, но вступиться за нее не смела, лишь говорила:
–Пословица
гласит: «Пион красив, когда вокруг зеленые листочки». Ну разве станут
служанки помогать Фэнцзе, если госпожи к ней неблагосклонны? Ах, если бы
третья барышня Таньчунь была сейчас дома! Все шло бы по-иному! У
госпожи Фэнцзе всего несколько служанок, да и те нерадивы, злословят у
нее за спиной, ропщут, будто Фэнцзе нерасторопна, не может раздобыть
денег на похороны, словно совести у нее нет! Господина Цзя Чжэна винить
нельзя, он в домашних делах не разбирается, хотя всей душой стремится
выполнить свой сыновний долг. Непонятно, о чем все думают! Разве можно
во время похорон обойтись без расходов?! Столько лет Фэнцзе
распоряжалась в доме! Жаль, если она осрамится!
Улучив момент, Ли Вань украдкой позвала своих служанок и принялась их отчитывать:
–Выходит,
глядя на других служанок, вы тоже не слушаетесь госпожу Фэнцзе?! От
работы отлыниваете? Похороны – дело нелегкое, на него нельзя жалеть сил!
Служанки, с почтением относившиеся к Ли Вань, только поддакивали:
–Вы
совершенно правы, госпожа! Но мы не отлыниваем от работы! Сама барышня
Юаньян говорит, что госпожа Фэнцзе стала какой-то странной! Разве вы не
слышали?
–Я поговорю с Юаньян, спрошу, почему она так говорит!
Поверьте, госпожа Фэнцзе старается изо всех сил, но ведь деньгами не она
распоряжается! А кто может сварить кашу без риса?! Знай Юаньян, каково
сейчас приходится Фэнцзе, она не стала бы ее оговаривать. Сама Юаньян,
кстати, тоже не такая, как прежде! Вот это действительно странно! Когда
жива была старая госпожа, Юаньян держалась скромно, а сейчас ропщет и
ропщет. Счастье ее, что старшего господина Цзя Шэ нет дома. Будь он
здесь, неизвестно, как обернулось бы дело.
В это время появился Цзя Лань.
–Мама,
пора отдыхать!– сказал он.– Ты устала от приема гостей! А я совсем
забросил учение и очень обрадовался, что дедушка разрешил мне сегодня
спать дома. Займусь повторением пройденного, а то все позабуду!
–Милый мой мальчик!– воскликнула Ли Вань.– Ученье дело хорошее, но и отдыхать нужно! Науками займешься после похорон!
–Ложись спать, тогда и я лягу,– ответил Цзя Лань.
–Какой
хороший у вас сын!– стали тут говорить служанки.– Только и думает что
о занятиях. Не чета Баоюю. Ведь женат, а ведет себя как малый ребенок!
Стояли они с отцом на коленях у гроба, так Баоюй то и дело старался
улизнуть. Отлучится отец на минутку, а Баоюй сразу к жене бежит, что-то
шепчет ей на ухо. Потом к барышням Баоцинь и Син Сюянь. Никто не хочет с
ним разговаривать, кроме одной барышни. Зовут ее не то Син, не то Сы. У
Баоюя одно на уме: баловаться с женой да барышнями! Неизвестно, за что
его так любила старая госпожа? Куда ему до вашего сына! Цзя Лань никогда
вас не огорчит!
–Сын у меня хороший, но совсем еще маленький,–
сказала на это Ли Вань.– А пока вырастет, неизвестно, что с нашей
семьей будет! Ну а что вы скажете о Цзя Хуане?
–Ничего хорошего!
Глаза вороватые, так и бегают: один на восток, другой – на запад.
Оплакивает покойную, а сам на какую-нибудь барышню или молодую госпожу
пялится!
–Что ж, он уже взрослый,– проговорила Ли Вань.–
Слышала я, женить его собираются, но сейчас, видно, придется с этим
повременить… Да, вот что я хотела сказать! Ведь послезавтра вынос гроба,
хватит ли всем колясок?
–Не слышали мы, чтобы госпожа Фэнцзе
распорядилась насчет колясок, не до того, видно, ей, ходит как в воду
опущенная. Второй господин Цзя Лянь что-то говорил вчера о колясках
второму господину Цзя Цяну, только ведь колясок у нас мало, да и кучеров
тоже придется занимать у родственников!
–Не хватало еще коляски брать взаймы!– грустно усмехнулась Ли Вань.
–Вы
вот смеетесь, госпожа,– ответили женщины,– а что делать? Хуже, если
коляски вдруг понадобятся самим родственникам, и они не смогут их нам
одолжить. Придется тогда внаем брать.
–Для слуг еще можно,– согласилась Ли Вань.– Ну а с господами как быть?
–Кстати, у старшей госпожи Син, у госпожи Ю и жены господина Цзя Жуна вообще нет колясок.
–Прежде
мы смеялись над нашими госпожами и невестками, если они ездили в
наемных колясках,– вздохнула Ли Вань.– А теперь вот самим придется!
Скажите своим мужьям, чтобы в день выноса гроба они наши коляски
заложили пораньше, не то попадем в толкотню.

А теперь
расскажем о Ши Сянъюнь. Из-за болезни мужа ей после свадьбы всего раз
удалось побывать во дворце Жунго. Однако на похороны старой госпожи Ши
Сянъюнь решила приехать во что бы то ни стало. К счастью, мужу стало
полегче, и она смогла это сделать даже на день раньше.
Сидя у
гроба, Сянъюнь вспоминала, как любила ее матушка Цзя, как жестоко
обошлась с ней самой судьба, послав тяжело больного мужа, и рыдала до
самой полуночи. Никто не мог успокоить ее.
Баоюй с болью смотрел
на Сянъюнь, но подойти сказать несколько слов в утешение не решался. В
простом платье, без украшений, румян и пудры она казалась еще
прекраснее, чем до замужества. Да и остальным девушкам очень шли простые
платья. Но красивее всех была Баочай, с головы до ног облаченная в
траур.
«Древние говорили,– подумал Баоюй,– что „тысячи красных и
десятки тысяч пурпурных цветов не сравнятся по красоте с цветами
сливы“. Они не только распускаются раньше других, но еще обладают
„удивительной белизной и тончайшим запахом“. Как прекрасна была бы
сестрица Дайюй в таком облачении!»
Комок подступил к горлу, слезы жемчужинами покатились по щекам. Их не надо было скрывать, ведь на похоронах положено плакать.
Все
были уверены, что Баоюй и Сянъюнь оплакивают матушку Цзя, горячо их
любившую. Никому и в голову не могло прийти, что они оплакивают
собственную судьбу.
Глядя на них, пуще прежнего заплакали и все остальные.
Во
время ночного бдения в доме было очень оживленно. Фэнцзе с ног сбилась и
даже охрипла, отдавая приказания. До полудня она еще кое-как
управлялась, но потом родственников наехало столько, что при всем
старании невозможно было за всем уследить. Тут как раз прибежала
девочка-служанка.
–Наконец-то я вас нашла, вторая госпожа!–
сказала девочка.– Старшая госпожа Син гневается, говорит, в доме
беспорядок, а вы прячетесь!
От этих слов у Фэнцзе перехватило
дыхание, из глаз полились слезы. Во рту появился сладковатый вкус крови,
в голове помутилось, и она стала медленно опускаться на пол. К счастью,
Пинъэр успела ее подхватить. Прибежали другие служанки и увидели, что у
Фэнцзе пошла кровь горлом.
Кто хочет узнать о дальнейшей судьбе Фэнцзе, пусть прочтет следующую главу.

Поддержите нас!

Каждый день наш проект старается радовать вас качественным и интересным контентом. Поддержите нас любой суммой денег удобным вам способом и получите в подарок уникальный карманный календарь!

календарь Epoch Times Russia Поддержать
«Почему существует человечество?» — статья Ли Хунчжи, основателя Фалуньгун
КУЛЬТУРА
ЗДОРОВЬЕ
ТРАДИЦИОННАЯ КУЛЬТУРА
ВЫБОР РЕДАКТОРА