О сибирском поэте Николае Мартине

The Epoch Times17.08.2017 Обновлено: 06.09.2021 14:28

«СЛОВАМИ, ВЗЯТЫМИ ИЗ СЕРДЦА…»

заметки о жизни и творчестве Николая Мартина (1937 – 1996 г.г.)

(к публикации прилагается подборка стихотворений)

***

Как-то в газету «Киселёвские вести» позвонила женщина-чиновник и обвинила
редакцию в плагиате. Главный редактор Татьяна Шамаева с изумлением узнала, что
«КВ» перешли все границы, публикуя стихи русских классиков под вымышленной
фамилией Мартин.

Эта история, больше похожая на анекдот, долго потом веселила журналистов. Но в
чём-то автор гневной отповеди была, как ни странно, права. Не будучи знакомой с
творчеством Николая Мартина, чиновница, сама того не ведая, точно угадала ту
литературную школу, из которой он вышел, и которой не изменял до конца жизни.
Вот что говорил в рецензии на рукопись первой книги киселёвского поэта один из
видных литературных критиков России Виталий Коржев: «Н.Мартин работает в русле
старых, добрых традиций русской классики». Но при этом (цитирую далее): «Он
интересен, потому что органичен и самобытен по-своему».

Иными словами, Николай Мартин чутко воспринял опыт великой русской поэзии, но
творил не в духе пустого подражательства. Он умел переносить в рифмованные
строки собственное виденье мира, людей, событий. То есть, был неповторим. И
этим качеством привлекал к себе внимание читателей, критиков и товарищей по
литературному «цеху».

***

В 1981-ом Николай Мартин, к тому времени почти десяток лет – житель Киселёвска,
написал одну из лучших своих миниатюр:

Так повелось ещё издревле.

И что поделать можно тут?

Поэты пишут о деревне,

А сами – в городе живут.

Горькие строки… Но их горечь становится двойной, когда понимаешь, что Мартин
говорил не только о поэтах, которые, встав у окна с видом на Кремль, слагают
стихи о доярках, пахоте и сенокосах. В первую очередь, он говорил о себе,
потому что – волею судьбы – на много лет был оторван от села, без которого жить
ему было невмоготу. Но он – жил. Потому что и в «каменных джунглях» не забывал
о своих корнях — деревенском быте с его тихими радостями, простотой в
отношениях и добрым взглядом на природу. По сути дела, Мартин так и не стал
городским человеком. По крайней мере, в душе… Он как бы следовал пожеланию своего
ровесника – кузбасского поэта Виктора Баянова, тоже выходца из деревни: «…Чтоб
помнить мы не пересталиПод нашим небом иль чужим,В каком краю мы
вырастали,Какой земле принадлежим».

Память была для Мартина спасителем от невзгод и — основой творчества… Она,
подобно машине времени, уносила поэта из городской квартиры в милое сердцу
Прошлое – на простор Болотнинского района Новосибирской области. Там, уютно
пристроившись на стыке лугов и тайги, манила перебором гармошек и раздольной
песней Горбуновка – деревня, которой давно уже нет. Упруго качались на полях
колхоза имени Чапаева колосья доспевающей ржи… Всё это, неотделимое друг от
друга в географическом и духовном плане, поэт называл одним словом: «Святое!»
Ведь речь шла о его малой Родине. Там — в Горбуновке — он в марте 1937-го
родился. И там, примостившись на завалинке, сочинял свои первые стихи.

На склоне лет Мартин говорил, что приобщился к поэзии сразу, как только овладел
грамотой. Читал Пушкина, Кольцова, Некрасова, Никитина… А к десяти годам уже и
сам рифмовал, за что получил от соседей прозвище Колька-поэт. В тринадцать лет
он стал публиковаться в районной газете. И – даже без скидки на возраст автора
– те, первые стихотворения, выглядели очень даже неплохо. Мало кто из нынешних
шестиклассников мог бы написать подобное:

Гляжу на спящую округу,

А небо звёздами играет.

Как ненаглядную подругу,

Туман берёзку обнимает.

Густая тишина кругом,

Лишь холодок траву колышет.

Луна румяным колобком

Сидит и греется на крыше.

Природа дремлет, как живая,

Слегка умытая росой…

Я красоту родного края

Люблю по-детски, всей душой!

Понятно, что мальчик, создавший такую «вещь», был просто обречён на вечную
творческую муку.

***

Окончив школу, Мартин работал в колхозе, потом служил в Советской Армии – в
артиллеристских войсках. Служба давалась ему легко. Смышлённый парень быстрее
многих освоил секреты баллистики, первым в части из числа ребят своего призыва
сдал технический экзамен. Ему присвоили звание старшего сержанта, поручили
командовать орудийным расчётом, а за четыре месяца перед увольнением в запас
предложили поступить в артиллерийское училище. Но Мартин военную карьеру
отверг. Душа и гордость самодеятельности артполка – он выбрал стезю
культработника. И никогда о том не жалел.

После армии Николай окончил четырёхгодичные курсы режиссёров при Московском
институте народного творчества. Но, получив престижный диплом, он даже не
пытался «работать по нему» в каком-нибудь городе. Мартин заведовал домами
культуры в Тогучинском районе, Новосибирской области и на севере Красноярского
края – в Эвенкии. А руководителем он был некабинетным. Занимался с артистами
народного театра… Вёл репетиции клубных ансамблей… Пел, танцевал, играл на
баяне. И – писал стихи, посвящённые людям села и красотам природы.

Нет сомнений, что Мартин – с его деловитостью и талантами – в стенах клубов
надолго бы не задержался. Кем-кем, а заведующим районным отделом культуры он
стал бы непременно. А там, глядишь, и на другие ступени служебной лестницы
поднялся бы. Но!.. Всё в одночасье перечеркнул нелепый, трагический случай.
Мартин попал под поезд и лишился обеих ног… Что он испытал, о чём передумал за
месяцы, проведённые в клинике – одному Богу известно. Говорить о том периоде
Мартин не любил. Обмолвился как-то, что вышел из больницы другим человеком,
потянулся к сигарете и — сменил тему разговора.

По выходу из клиники Мартин в условиях сельского быта жить не мог. Такое
положение дел и привело его, вместе с женой и дочерьми, в Киселёвск.
Переехал он в этот шахтёрский город в первой половине 1970-х годов.

***

Киселёвский этап своей жизни Мартин начинал ох, как непросто. Душевный надлом,
вызванный потерей ног, и трудное, почти болезненное привыкание к статусу
горожанина, едва не убили в нём поэта. В 1974-76-м годах он не создал ни одного
стихотворения. Да и потом, вплоть до 1980-х, писал их редко – по одному, два за
год. К счастью, то был временный кризис. Николай Мартин показал и доказал, что
он – человек сильный. Будучи оторванным от деревни, он по крупицам
восстанавливал в памяти её картины; заботы; характер её жителей и природу, с
которой они были на Вы. И стихи, что называется, «пошли». Год от года их
рождалось всё больше. И не было в них тоски-безнадёги, типичной для многих
поэтов-инвалидов. Грусть – да, была, но из той категории, что называют светлой.
Мартин оттаял! И лучшей иллюстрацией тому служило стихотворение «Весенние
костры», опубликованное в 1983 году. В нём поэт не только поднялся на одну из
вершин своего творчества, но и – что не менее важно – показал себя
оптимистом-жизнелюбом:

Стоят деньки погожие,

Ручьи звенят.

На улочках ухоженных

Костры дымят.

Горит листва сопревшая,

Бурьян, полынь

И очень надоевшая

Седая стынь.

За синею околицей

Поёт гармонь,

И все печали-горести

Летят в огонь!

Мартин, как поэт, выходил на высокие рубежи. В стихосложении он уже мало в чём
уступал профессионалам. Что оставалось прежним, так это главная тема его
творчества – СЕЛО, и всё, что с ним связано. Чисто физически привыкнув к
городу, полюбив его людей, Мартин остался в душе своей сельским интеллигентом,
для которого понятие малой Родины – то же самое, что для верующего — суть
храма. И он был искренним, завершая одно из «деревенских» стихотворений,
написанных через 10 лет после переезда в Киселёвск, в его район Красный Камень,
такими словами:

Где вы, сани с подрезами,

Колокольчик заливной?

Хоть и мил мне Красный Камень,

Сердце просится домой.

О многом говорит и такое четверостишие:

Словами, взятыми из сердца,

Я воспевать не устаю

Шестки, ухваты, кадки в сенцах

И бытность сельскую свою.

Мартин жил в городе, но его сердце билось далеко от городской черты. И слова,
взятые из этого сердца, не могли восславить ни шахту, ни фабрику, ни завод. Не
могли хотя бы потому, что ни с шахтой, ни с фабрикой, ни с заводом поэт не был
знаком даже зрительно. А писать он привык о том, что знал и любил, к чему
тянулась душа, о чём не спалось по ночам. И нет в том беды, что за четверть
века жизни в Киселёвске Мартин, по большому счёту, не посвятил ему ни одного
стихотворения. Куда важнее другой факт: Николай Мартин входил в малое число
киселёвских поэтов, известных далеко за пределами Киселёвска.

***

В начале 1980-х, когда Мартин только
возвращался к творчеству, он избрал своей трибуной газету «Красное знамя»
Промышленновского района. С ней он сотрудничал вплоть до кончины – полтора
десятка лет, опубликовав на её страницах множество стихотворений. Возникает
вопрос: «Почему «Красное знамя», а не киселёвская «В бой за уголь» — до начала
1990-х единственная газета в Киселёвске — вернула читателю долго молчавшего
поэта?». Ответ нужно искать в биографии Мартина. Точнее, в некоторых её фактах.

Промышленновский район граничит с Тогучинским районом Новосибирской области,
где Мартин заведовал Домом культуры. И Мартин часто приезжал к соседям во главе
самодеятельных коллективов. Он знал и Промышленную, и населённые пункты её
района. Оба эти момента оказались для поэта, вынужденного «сочинять по памяти»,
очень важными. Так стали рождаться стихи, которые — в итоговой книге Мартина —
составили цикл под названием «Песни из Промышленновских мест». По этим «песням»
впору изучать географию района! Только реке Иня в цикле посвящено два
стихотворения (а упоминается она в четырёх). Писал Мартин и о селе Ваганово… и
о деревнях Титово, Лебеди, Тарасово, Каменка, Озерки… Писал со знанием истории
тех мест, особенностей погоды и ландшафта. Где было публиковать эти стихи, как не в «Красном знамени»?! Так всё и началось. А
далее…

Далее произошло невероятное. В Промышленновском районе сочли Мартина земляком.
Более того: назвали его лучшим своим поэтом! Заблуждение рассеялось только в
1985-м, когда поэт-киселевчанин — каких бы трудов ему это не стоило — приехал в
Промышленную, где выступил перед своими читателями. Побывал он и в
художественном цехе ДОЗа, работницам которого посвятил стихотворение «Родные
мотивы». Благодарные женщины сделали тогда Мартину подарок – вручили
деревянный, расписной сервиз «Калинка». В квартире поэта он стоял потом на
лучшем месте, и хозяин, глядя на него, светлел и лицом, и (по его признанию) –
мыслями.

Был у той поездки ещё один итог. Мартин ли это вдруг осознал, или
промышленновцы его убедили – но он понял, что «деревенские стихи» могут
прийтись по душе и горожанам. Так началось его триумфальное шествие к сердцам
киселёвских и кузбасских читателей. Благодаря публикациям в газете «В бой за
уголь», а потом – в «Киселёвских вестях», Николай Мартин второй половины 1980-х
и начала 1990-х был, вне сомнения, самым любимым в городе поэтом.

***

В феврале 1986-го стихотворения Мартина вышли в главной газете области –
«Кузбассе». Рекомендовал их к печати кемеровский поэт Михаил Небогатов,
сказавший – в коротком предисловии – немало добрых слов о нашем земляке.

Через несколько лет, давая оценку творчества Мартина в газете «Кузнецкий край»,
Небогатов упомянул о той публикации (вернее, о том, что за ней последовало):
«…редкий случай – в редакцию стали поступать письма читателей с похвальными
откликами и с просьбой напечатать новые стихи этого полюбившегося им, а дотоле
неизвестного автора».

Почему творчество Мартина вызвало такой резонанс?

Думаю, секрет читательской любви прост… Мартин, как человек, был искренним,
непреднамеренным, и если что-то делал – так от души, а не от желания нравиться
или угождать. Эти качества «перетекали» в его поэзию. И достигался результат,
для многих поэтов недостижимый: читатель верил всему, что «сообщал» ему автор.
Больше того: суть стихотворений, написанных Мартином от первого лица, читатель
целиком соотносил с биографией поэта, хотя он часто использовал поэтическое «Я»
только в качестве литературного приёма. Но кто мог усомниться в личной
причастности автора к сюжету, который «брал за душу» так, словно его пересказал
очевидец? Именно поэтому люди, не знакомые с жизнью Мартина, считали его –
после прочтения стихов цикла «Отблески фронтовых пожаров» — солдатом Великой
Отечественной. Хотя «солдату» было в 45-м всего… восемь лет, и его восприятие
войны сводилось к фактам, которые – спустя десятилетия — Мартин отразил в
таком четверостишии:

Я знаю фронт не по боям,

Не по разрывам и воронкам.

Я знаю фронт по костылям

И по солдатским похоронкам…

Коля Мартин жил среди тех, кто сполна хлебнул военного лиха. Он слушал рассказы
фронтовиков, пел с ними их песни… Он пропускал через себя их боль от поражений,
светился радостью от их Победы. А много лет спустя перенёс эти впечатления в
рифмованные строки. И ни «до» Мартина, ни после него Киселёвск не имел поэта,
который бы так глубоко работал над темой Великой Отечественной войны. И
которого (пусть не по судьбе, а по стихам) считали бы поэтом-фронтовиком.

***

Отмечая красочность языка и зримость, почти осязаемость образов, которые
Мартин вводил в стихотворения – многие сравнивали его с фотомастером. И
были вдвойне правы. Потому что поэт, во-первых, действительно мог в двух-трёх
словах «остановить мгновенье», что лучше всего удавалось ему в описаниях
природы. А во-вторых, он и вне поэзии был фотографом от Бога. С фотоаппаратом
Мартин дружил с юных лет, хотя вряд ли когда предполагал, какую роль это
увлечение сыграет в его жизни.

«Аборигены» Красного Камня помнят, как — с начала 1980-х до середины 1990-х —
на базарчик у 45-го магазина выходил мужчина с «Зенитом» и на костылях. Он
предлагал желающим сфотографироваться, и называл расценки, которые
потенциальных клиентов изумляли. Снимок, заказанный у этого чудака, обходился в
два-три раза дешевле такой же услуги фотоателье. И клиенты шли к нему толпами!
Были среди них солдаты-стройбатовцы, вьетнамцы-контрактники, школьники,
студенты, пенсионеры, инвалиды, жители общежитий…

Тем чудаком был, разумеется, Мартин. И «чудил» он не от хорошей жизни. Пенсии
по инвалидности едва хватало на еду и квартирную плату, а он хотел большего —
помогать младшей дочери Марине, сначала — школьнице, а потом — студентке. Но
этим его потребность в «фотокалыме» не исчерпывалась. В конце 1980-х Мартин
задумался над перспективой выхода своего первого сборника. «Горбачёвский» закон
той поры уже разрешал издание литературных трудов за счёт авторов, и Мартин,
зная об этом, стал копить деньги «на книгу». Дольше простаивал на базарчике…
Более экономно вёл домашнее хозяйство… И своего достиг!

В декабре 1991-го областное издательство «Притомское» отпечатало первые
экземпляры книги Мартина «Сельская глубинка». Виталий Коржев, написавший
предисловие к ней, среди её достоинств на одно из первых мест поставил такое:
«Всё, о чём пишет автор, не высосано из пальца. Это – жизнь, это – трудные
радости и горькие беды нашей сельской глубинки…».

В 1992-м преподаватель Красноярского института культуры Юрий Варыгин, прочитав
эту книгу, внёс её изучение в программу для студентов своего факультета.
Творчество Мартина, в котором органично сочетались классическая традиция и
мировоззрение сельского интеллигента, он счёл за одну из вершин современной
самодеятельной поэзии.

***

Выход первой книги означил для Мартина очень многое. Он как-то более спокойно
взглянул на то, что уже сделано, и – подобно хорошему стратегу – наметил планы
на будущее. В 1993-м году в издательстве «Притомское» увидело свет второе
издание «Сельской глубинки». Его, помимо автора, финансировал товарищ Мартина –
киселёвский поэт Владимир Кондрашов (передавший издателю часть денег от продажи
своего сборника). Но в это издание не вошли (за редким исключением)
стихотворения последних лет. Мартин расширил его объём за счёт вещей, по тем
или иным причинам не вошедших в первую книгу. Какой-то резон в этом, конечно,
был, но читателю хотелось новизны – в том плане, что он ждал от поэта новых
откровений, новых образов, новых чувств. И всё это он получил в 1995-м — когда
вышла третья книга цикла «Сельская глубинка».

Мартин предстал в ней поэтом-гражданином, поэтом-философом. Всегда тяготевший к
гражданственной лирике — теперь он достиг в этом жанре небывалых для себя
высот. Никогда прежде он не писал ничего, подобного стихотворению «Колокола
России» (1994 г.),
с его скорбяще-обличающей концовкой:

О! Горемычная Россия!

Ведь это крик души твоей:

Чем громче звон в просторе синем,

Тем больше нищих у церквей!..

Безжалостно-ироничное стихотворение того же года «Шествуют реформы по Отчизне…»
— рифмованный плевок в лицо антинародного режима. Горечью, но в то же время
и самодостоинством, веет от «Элегии», датированной 1995 годом. От лица
инвалидов Мартин сказал в ней:

Нас отвергают за убожество.

Но господам пора учесть,

Что мы нормальные, как множество:

Имеем разум, совесть, честь…

Особая речь — о финансировании той книги. Деньги на её издание (а речь о
значительной сумме) предоставил фонд Амана Тулеева. И Мартин, сразу же
окрестивший сборник «тулеевским», посвятил тогдашнему Председателю
Законодательного собрания Кузбасса стихотворение «Первый снег». А когда
получил в подарок книгу Тулеева с автографом – сочинил миниатюру:

На досуге читаю Амана.

Всё понятно! И всё без изъяна…

***

В 1993-м году Николай Мартин – в сопровождении Владимира Кондрашова – вновь

побывал в Промышленновском районе. Встретили его с радостью – как гостя,
которого долго ждали. Специально к приезду киселевчан собрались члены
литературного клуба «Эхо», которые, за чашкой чая, несколько часов провели в
общении с поэтом. Мартин читал стихи цикла «Песни из Промышленновских мест»,
рассказывал о себе, дарил свои книги. Художницы ДОЗа, приглашённые на встречу,
презентовали Мартину расписные изделия, а талантливый умелец Анатолий
Водопьянов преподнёс ему деревянную скульптуру. Она изображала Мартина,
сидящего на пеньке и сочиняющего стихи…

А через год поэт гостил на малой Родине. В Болотнинский район Новосибирской
области он приехал с Кондрашовым и работниками шахты «Киселёвская» Виктором и
Александром Георгиевыми. В центральной библиотеке района Мартин общался с
людьми, памятными для него с детской поры – со своим учителем Надеждой
Васильевной Голевой и с библиотекарем Анной Александровной Мальцевой, которая
жила когда-то у родителей Мартина. Однако, главное – ради чего он, собственно,
и отважился на дальний путь – было впереди. Поэт приехал в село Кунчурук, где
после многих лет разлуки встретился с сестрой, друзьями юности, а также
соседями по Горбуновке, давно сгинувшей под натиском леспромхоза. Мартин
посвятил той поездке несколько стихотворений. И порой был в них к себе до слёз
беспощадным:

Я кунчурукский по природе,
Но здесь давно уже «не свой».
Не городской, не сельский вроде,
Сижу с раздвоенной душой,

Но не только чувство вины перед малой Родиной двигало тогда его пером. По
впечатлениям от посещения родных мест были созданы и такие нежные, чистые,
трепетные строки:

В поскотину, где дятлов перестук,
Малиновки малиновое пенье –
На зорьке убреду за Кунчурук,
Чтоб сочинить ещё стихотворенье.

Уйду в луга, аукну в синеву.
Она в травинке каждой отзовётся…
А мир вокруг – как сказка наяву,
Которая родной землёй зовётся.

***

Почти сразу после выхода третьей книги Мартин стал готовить рукописный вариант
четвёртого издания «Сельской глубинки». К зиме 1996-го рукопись обрела
законченный вид. В неё поэт включил 115 стихотворений, 25 из которых в
предыдущих сборниках не издавались (в большинстве своём, они были написаны в
1995-м и 1996-м годах). Кроме того, в рукопись – отдельным разделом – вошли 10
избранных статей, рецензий, заметок о жизни и творчестве Мартина,
опубликованных в разных газетах. Будущую книгу автор видел итоговой, о чём ясно
сказал в миниатюре, датированной 1996 годом:

Свернула земная тропа на закат.
Решился итоги подбить в шестьдесят.
Порядочно нажил добра и грехов –
И вышла ЧЕТВЁРТАЯ книжка стихов.

А в своём предисловии «К читателям» он выразил ту же мысль более конкретно:
«Этот сборник является последним из цикла «Сельская глубинка».

Что тут сказать?..

Зная характер и жизнелюбие Мартина, я не думаю, что в этих его словах
есть предчувствие близкой смерти. Говоря о завершении эпопеи с
«Глубинкой», поэт имел в виду, скорее всего, другое. А именно: что после
четвёртой книги начнётся работа над сборником, в который войдут лишь новые
стихи. То есть, Мартин собирался подводить не окончательные, а – промежуточные
итоги, чтобы потом идти вперёд без оглядки назад. Об этом, кстати, Мартин
косвенно и сказал в предисловии. Заметьте! Он сделал акцент не на том, что
четвёртая книга будет вообще последней. Он указал на то, что она будет последней
в цикле «Сельская глубинка». И – только!

Но всё вышло как нельзя хуже. В декабре 1996-го Николай Александрович Мартин
умер. И промежуточные итоги, которые он подбил в своей последней рукописи,
стали окончательными.

Как часто бывает с рукописями, ушедших в мир иной писателей – они, в лучшем
случае, оседают в запасниках краеведческого музея, в каком-нибудь архиве или в
библиотеке. А в худшем – бесследно пропадают. Но в ситуации с Мартином всё
сложилось иначе. Главную книгу поэта, спустя десять лет после его кончины,
привела к читателю его младшая дочь Марина. Издательский расход она взяла на
себя, и летом 2006-го итоговый вариант «Сельской глубинки» — тиражом в тысячу
экземпляров – покинул цех Киселёвской типографии. Выход книги Марина посвятила
предстоявшему 70-летию отца и отмечавшемуся тогда, такому же юбилею Киселёвска.

***

…Можно долго и много рассуждать о заслугах Мартина перед его второй родиной,
которая зовётся Киселёвском. Можно вспомнить десятки районных, городских,
областных газет, в которых он публиковался. Можно перечислить статьи о нём,
которых в Кузбассе и за его пределами вышло более полусотни. Можно заняться
подсчётом песен, созданных на стихи Мартина (а их немало). Об этом поэте можно
говорить, говорить и говорить… Но любой разговор надо завершать. И я делаю
это стихотворением Николая Мартина – простым по сути, но ёмким по содержанию.
Пусть каждый воспримет его на свой счёт, в качестве пожелания от великого
жизнелюба и хорошего Человека:

Упала с неба над селеньем
Во мглу далёкая звезда.
Горела, падая, мгновенье
И растворилась без следа.

И жизнь таким же метеором,
Но, к сожаленью, не на бал,
Летит до станции, которой
Одно название – «Финал».

Но прежде, чем уйти навечно,
Звездой упавшею сгореть –
Ещё до станции конечной
Должны мы многое успеть!

_____________________________________

«ВОТ ОПЯТЬ СВЕРШИЛОСЬ ЧУДО!»

(из стихотворений Николая Мартина)

В КРАЮ РОДНОМ

Умчался поезд в сторону заката,
Над станцией Болотной тишина.
Стою один я, в чём-то виноватый
Перед тобой, родная сторона.

Аж сердце замирает тут, на воле:
Родимые просторы хороши!
За перелеском – вспаханное поле,
И в заводях – густые камыши.

Как прежде, у подножья обелиска
Скорбят живые, нежные цветы.
Я голову склоняю низко-низко,
Кладу букет на краешек плиты.

Гляжу вокруг внимательней и строже,
И в сердце гордость бережно коплю
За край родной, что с каждым днём дороже,
Который я по-прежнему люблю.

ТИШИНА

Луч последний упал на раскрытые ставни.
Потекла по лощинкам тумана волна.
Засветились созвездий алмазные камни,
И деревню мою обняла тишина.

Ветерок пробежал по песчаному плёсу,
Перемолвился тихо с густым камышом.
А луна — как крестьянка в исходе покоса —
Освежается в речке одна, голышом.

Коростель проскрипел в колосистой пшенице
И умолк, не нарушив глубокого сна.
Пряно пахнут стога луговой медуницей,
А над ними недвижно висит тишина.

Тишина, тишина… Как не хочется верить,
Что её в этот час где-то выстрелы рвут,
Смерть слепая врывается в окна и двери,
А убийцам за это награды дают!..

Спит деревня моя, как малютка в пелёнках,
А за ней начеку – вся большая страна.
Доброй ночи тебе, дорогая сторонка!
Пусть всегда окружает тебя тишина!

***

Впустую ночка проплыла…
Ни строчки в рифму до рассвета!
Крылатый мерин шастал где-то,
И Муза там же пробыла.

***

Дремлют росы на дальней опушке,
Месяц звёзды пасёт в высоте,
Но не спится сегодня кукушке,
Легкомысленной мать-сироте.

Ведь в ногах шелковистой берёзки,
Где струится весёлый ручей,
Зацветают кукушкины слёзки,
Как глаза позабытых детей.

ЛЕСНИК

Разгулялась сибирская осень.
В чаще леса – хмельной аромат.
И грибы между елей и сосен
Разбежались, как стайка ребят.

На болоте взгрустнула осока,
Приумолк говорливый ручей.
Только дятел стучит одиноко,
Провожая в отлёт журавлей…

По тропе, проторённой годами,
Наш на слово нещедрый лесник
Каждый день, с рюкзаком за плечами,
Обходить свой участок привык.

Он хозяйство давно охраняет,
Всё заметит, исправит, учтёт.
Его шустрая белка встречает –
Из ладони орехи берёт.

***

С осокой шепчется камыш.
Рассвет на цыпочках под ёлки
Крадётся… Вдруг лесную тишь
Разрезал выстрел из двустволки.

Стрелок помедлил у ручья,
В машину сел, нажал педали.
Довольный кучностью ружья —
Умчался вдаль по магистрали.

Ничто его не омрачит
На поворотах неизбитых.
…А утка плакала навзрыд
Среди птенцов своих убитых.

ДОЧЕРИ
(песня)

Догорел закат за реченькой,
Потянуло холодком.
И луна в объятьях вечера
Показалась над селом.

С бережка гармонь аукнула
Переборами басов.
А у дочки сердце стукнуло…
Скрип калитки. Звон шагов.

Сели рядом, словно лебеди,
На заветную корму…
Я и волны в том свидетели,
Но не скажем никому.

Мне видать в окошко сонное,
Как он смотрит на неё…
Ну и пусть! Ведь дочь влюблённая –
Продолжение моё.

ОСЕННИЙ СЮЖЕТ

От зябкой стыни родничок
Под наледь спрятался из виду.
Над ним, как выпивший дьячок,
Гнусавит ветер панихиду.

КОЛОКОЛА РОССИИ

Небесным ангелам подобно
Взметнулись в небо купола…
Звонят то радостно, то скорбно
В России вновь колокола.

А это значит – не померкли
Любовь и Вера во Христа.
И воздвигают люди церкви,
Справляют праздник Рождества.

И перезвоны колоколен
Опять разносятся окрест.
Перед страдой крестьянка в поле
Целует свой нательный крест.

По-русски двери всем открыты
И, вроде, нет врагов вокруг.
Обряды предков не забыты…
Но захолонет сердце вдруг!

О! Горемычная Россия!
Ведь это крик души твоей:
Чем громче звон в просторе синем,
Тем больше нищих у церквей!..

ВИДЕНИЕ

Полощет ветер алую зарю,
Она как знамя поднятое вьётся.
А я смотрю, и тихо говорю:
— В Россию дело Ленина вернётся!

***

К восходу отерпли затылки,
Но сон не пожаловал к нам.
…Дружок был прикован к бутылке,
А я – прикандален к стихам.

ВЕСЕННИЙ ЭТЮД

Хлёсткий ливень полощет кусты,
Гром грохочет над Обью-рекою…
Застеснялась сирень наготы,
И накрылась зелёной листвою.

МУКИ ТВОРЧЕСТВА

Заготовлю валежник посуше
На исходе погасшего дня,
Обогрею прозябшую душу
Под весёлую пляску огня.

Дым колечками вьётся, крылатый,
Улетая в бездонную мглу.
В речку смотрится месяц щербатый,
Освещая стога на лугу.

Фантазируя – спорю с собою.
Слово в строчку ложится с трудом:
О коровушках на водопое…
О пшенице в полях за селом…

Мне и надо-то самую малость:
Чтобы искорки в сердце зажглись;
Чтоб в единую светлую радость
Мысль и чувства согласно слились.

…Закричала, захлопала птица
На ветвях полусонной ольхи…
Отчего мне сегодня не спится –
Непослушные скажут стихи.

***
«Не жалею, не зову, не плачу».
С. Есенин

Вопреки тебе, скажу иначе:
— Я подобных выводов, Сергей,
Не приемлю, потому что плачу
О прошедшей юности моей…

ПЕРВЫЙ СНЕГ

А.Г. Тулееву

Вот опять свершилось чудо!
В серебре сады, дома.
Смех ребячий отовсюду,
А вокруг лежит зима.

Молодею сразу сердцем.
К чёрту старость! И скорей
Запрягаю, словно в детстве,
Застоялых лошадей.

И качу в одной рубашке
В окруженье белых мух.
Рвутся кони из упряжки,
Аж захватывает дух!

БРОШЕННЫЙ КРАЙ

моей родной Горбуновке
и всем покинутым деревням России
с болью посвящается…

На поляне полынной
Лопухи с лебедой.
И мелеет под тиной
Голубой водопой.

Лижет ветер заслонку
Да загнивший заплот.
Где стояли хатёнки –
Там татарник цветёт.

На погосте могилы
Не найти ни одной…
Их дождями размыло
И сравняло с землёй.

Ни креста, ни оградки
(Аж по телу мороз!) –
Здесь недавно посадку
Произвёл леспромхоз.

Глядя в небо сквозь ветки,
Словно инок молюсь
Над могилами предков
За страдалицу Русь.

Боль ударила в сердце,
Хоть возьми, зарыдай!..
Не забуду до смерти
Этот брошенный край.

***

«…кидая наше захолустье…»
А. Твардовский

В далёкой юности без грусти
Я, начинающий поэт,
Сменил родное захолустье
На неизвестный белый свет.

В дальнейшем жизнь мела порошей…
Я не достиг, о чём мечтал:
Не сочинил стихов хороших
И знаменитостью не стал.

А только мыслил не без грусти,
Чтоб довелось в конце пути
В своё родное захолустье
Хоть на коленях приползти.

Киселёвск

Поддержите нас!

Каждый день наш проект старается радовать вас качественным и интересным контентом. Поддержите нас любой суммой денег удобным вам способом и получите в подарок уникальный карманный календарь!

календарь Epoch Times Russia Поддержать
«Почему существует человечество?» — статья Ли Хунчжи, основателя Фалуньгун
КУЛЬТУРА
ЗДОРОВЬЕ
ТРАДИЦИОННАЯ КУЛЬТУРА
ВЫБОР РЕДАКТОРА