Купите букетик

The Epoch Times18.10.2010 Обновлено: 06.09.2021 13:46

Купите букетик


«И любимые георгины…» Фото: Екатерина Кравцова/Великая Эпоха
Астры, хризантемы, бархатцы, васильки… И любимые георгины и пионы. А ещё, конечно же, — сирень. Разная. И простая, и махровая, персидская. Белая, сиреневая, светлая и тёмная. Ароматная. Пьянящая.

Дворик не очень ухоженный, хотя и большой. Только перед домом две небольшие грядки под цветы. Всё остальное — лес. Самый, почти, настоящий лес. Почти в самом «старом» центре города.

Так уж сложилось, что замуж не вышла. Вначале — травма и двенадцать лет в гипсовой кроватке. Потом война. Голод. Ухаживала за мамой. Нужно было выживать. Не до замужества. Единственное, что она могла себе позволить — выращивала цветы.

Цветы и мама заменили Ей не состоявшуюся семью. И всем было отдано всё сполна.

Мама дожила до девяностолетнего возраста и тихо, не болея, умерла.

И остались цветы.

Цветы дарили радость и немного помогали, принося небольшой доход.

Каждую весну, вытаскивая тяжеленные ящики с клубнями георгин и сверяясь с бирками, рассаживала в прошлогодние ямки.

Потом, позвенев мелочью и вздохнув, шла на рынок. Долго, выбирая, ходила вдоль мешочков с семенами. Брала немного и, вздохнув на то, что не купила, уходила домой. Купить много не позволяла инвалидская пенсия и те гроши, которые ей платили за переплётные работы. Да и как ей могли платить много, если за всеми «заботами» профессию она так и не получила. Научилась переплётному делу и ходила по разным канторам, предлагая свои услуги. Кое-где работу давали. В основном, правда, отказывали. Советская власть не понимала, что такое переплётчик-надомник. А в штате держать не позволяло штатное же расписание. Вот и перебивалась случайными приработками. И тут как нельзя более кстати были цветы. Единственная страсть.

Вернувшись домой, вскапывала грядки и высевала драгоценные семена. Радовалась первым всходам. Расстраивалась, если ничего так и не всходило. Плакала, но ругаться не ходила: «Мало ли,» — думала она в таких случаях, — «может просто я не правильно что-то сделала.»

Ну а когда две грядки покрывались разноцветьем, лучшего праздника для неё было трудно придумать. Рыхлила, поливала, подрезала и подвязывала. Ухаживала, как ухаживала бы за сыном: нежно, трепетно, заботливо.

Пока была молода, сама, с трудом, на согнутых детской болезнью ногах, таскала воду от колонки до любимых грядок. Утром, днём и вечером. Но годы брали своё, и таскать вёдра становилось всё тяжелее и тяжелее. Пришлось сокращать цветочные плантации. Скрепя сердце, но пришлось. Правда, иногда помогали школьники-«тимуровцы». Расплачиваясь с ними конфетами, специально купленными и бережно спрятанными в дальнем уголке старинного буфета, смахивала слезу и звала к себе попить чаю с «розовым вареньем». Пионеры брали конфеты, от чая отказывались и убегали по своим делам. Она тайком крестила их вслед, одними губами приговаривая подорожную охранную молитву.

А потом наступала пора цветочной страды. Встав пораньше, нарезала букеты и, «причепурившись» в самое новое, праздничное, шла на угол площади Ленина, присоединяясь к бабулькам, торгующим цветочным разноцветьем. Сидела целый день, обсуждала прохожих и последние новости, радуясь общению. На её-то переулочке почти не с кем было пообщаться. С утречка все разбегались на работу, а вечером — дела хозяйские.

Самое замечательно время — весна. Зацветала первая сирень, и в ближайших школах проходили последние звонки и экзамены. Удавалось заработать на цветочках «большие деньги». Откладывая понемногу «на смерть» и семена, остаток тратила на «деликатесы» — конфеты «тимуровцам», сгущенное молоко, если удавалось вовремя попасть в магазин, и раз в месяц по сто грамм сыра и колбасы.

Так и жила в старом, обветшалом доме, ухаживая за мамой и цветами.

Когда принесли ордер на квартиру — дом шел под снос — мамы уже не стало. Остались только цветы, с которыми тоже приходилось расстаться.

Горисполком выделил небольшой микроавтобус, чтобы перевезти нехитрый скарб, и она осталась одна. Без мамы и без цветов. Совсем одна.

Были, правда, сестра и племянники. Но связь с ними как то незаметно сошла на нет, хотя и жили в одном городе. «У них своя жизнь. Я не могу им мешать,» — так она думала долгими, пустыми вечерами, сидя на балконе и наблюдая за жизнью во дворе.

Но бывали дни, когда в её дверь звонили. И это был не почтальон с пенсией. Приходили из тех контор, которым она когда-то переплетала документы. Её помнили, и, когда возникала необходимость, обращались. С радостью бралась за знакомое дело, кряхтя, вытаскивала из-под кровати переплётный станок.

Жизнь наполнялась смыслом и запахом клейстера. До поздней ночи перекладывала бумажки, в строгой последовательности и сверяясь с описью. Потом, постукивая молотком по большому шилу, пробивала дырочки. Аккуратно прошив толстый бумажный блок, делала обложку и корешок. Получалось крепко и красиво. По другому и не умела.

Закончив работу, нагружала мешок и, взвалив тяжеленную ношу на сгорбленную спину, тащила до автобусной остановки. Втискивалась в автобус, чтобы ехать к заказчику, порой на другой конец города, и самолично сдать работу, желая удостовериться — всё как надо. Ей выговаривали, мол, позвонили бы, и мы бы забрали. На это всегда отвечала, что хоть так может выбраться из дома и посмотреть на город. И ничего, что тяжело и трудно. Привыкла, и не трудно, и хоть какое-то развлечение.

Но прогресс не стоял на месте. Всё реже стала возникать необходимость в переплёте, и пришло такое время, когда обращаться перестали. Просто за ненадобностью.

Остался только телевизор да воспоминания о цветах. И длинные-длинные до бесконечности дни, недели, месяцы, годы.

* * *

Как-то весной, выйдя на балкон, обвела взглядом пустынный двор. «Хорошо бы тут цветочки посадить. Да только негде. Асфальт сплошной. У подъезда разве только.»

Перегнувшись через перила, посмотрела вниз. Справа и слева от подъезда были небольшие грядки.

Спустившись на первый этаж, обошла квартиры. Никто не возражал против цветов.

Она улыбалась от радостного предвкушения, с трудом взбираясь на свой четвёртый этаж.

Войдя в квартиру, встала на коленки перед старой железной кроватью и из самого дальнего угла выудила заветный сундучок. В нём она хранила семена цветов. Она очень надеялась, что семена не пропали.

Почти неделя ушла на вскапывание грядок. Земля была утоптана и обильно сдобрена строительным мусором. Буквально руками перетрусив землю, с трепетом высеяла семена. Соседи вначале смотрели как на сумасшедшую. Потом стали помогать. В конце концов, приятнее, когда под окнами цветы, а не голая земля.

Семена не пропали. Первым всходам радовалась, как в детстве приходу нового года. Трогала скрюченными работой пальцами зелёные росточки, приговаривая что-то тихо, одними губами. Наверное, говорила, как она их любит и как им рада. Ну а когда появились первые бутоны и цветы, по вечерам у подъезда стали собираться жильцы. Просто так. Пообщаться.

В один из таких вечеров, наконец, решилась спросить:

— Если я буду срезать цветы и продавать?

— Да ради Бога, Елизавета Константиновна! Никто не против, — был единодушный ответ. Все отлично понимали, что на гроши, именуемые пенсией, прожить почти не реально.

* * *

Следующим утром, достав всё самое лучшее, прихватив два ведёрка, Елизавета Константиновна спустилась вниз. Нарезав цветов, как можно меньше нарушая красоту грядок, смастерила несколько букетиков и гордо, стараясь выпрямиться как можно больше, пошла на автобусную остановку.

Бабульки с такими же ведёрками приняли сразу же и немного потеснились, уступая место.

Быстро перезнакомившись, чувствовала, как сердце радостно, наполняясь новой жизнью, бьется в груди.

— Купите букетик, — протянула цветы проходящему парню, — Вашей барышне понравится. Купите!

Парень остановился, критически оглядывая букет.

— Сколько? – видимо, понравился.

— А сколько не жалко. Правда. А знаете… Берите так! — бабульки недовольно загудели, — Я сегодня первый день, а Вы — первый покупатель. Я хочу его вам подарить. Берите. Просто так берите.

Гудение ей было безразлично. Сердце, отвыкшее радоваться и улыбаться, стучало что есть силы, и даже стало покалывать. Но это не важно. Дарить радость — значит получать радость.

— Спасибо, бабушка! Но как-то неловко… — парень запустил руку в задний карман, доставая мятую пятёрку, – Я так не могу. Да и не хочу. Вот, возьмите.

* * *

Она не успела ответить. И от пятёрки отказаться тоже не успела.

Сидела и улыбалась.

Радостно, счастливо, с надеждой.

В остановившихся глазах отражались цветы, утреннее солнце и улыбка парня.

Улыбка — последний в её жизни дар, предназначенный только ей.

* * *

Родственников не нашлись. Сестра умерла несколько лет назад, а давно разлетевшиеся по миру племянники, собравшиеся по этому печальному поводу, просто не вспомнили в похоронных хлопотах о давно потерянной родственнице.

Хоронили всем двором.

За то короткое время, что она вырастила клумбу, многие успели привыкнуть, и может быть, даже полюбить старушку, вечно копающуюся в цветах.

Когда гроб с Елизаветой Константиновной, выгрузив из ПАЗика, несли к свежей могиле, какая-то бабушка, торгующая цветами, протянула букетик:

— Купите…

В глазах — радость быть нужной.

Даже в этом печальном месте.

Поддержите нас!

Каждый день наш проект старается радовать вас качественным и интересным контентом. Поддержите нас любой суммой денег удобным вам способом и получите в подарок уникальный карманный календарь!

календарь Epoch Times Russia Поддержать
«Почему существует человечество?» — статья Ли Хунчжи, основателя Фалуньгун
КУЛЬТУРА
ЗДОРОВЬЕ
ТРАДИЦИОННАЯ КУЛЬТУРА
ВЫБОР РЕДАКТОРА