Русский портрет Израиля. Часть шестая

Эдуард Левин, художник. Фото: Хава ТОР/Великая Эпоха

Россия, вернее, СССР, это была страна, из которой я постоянно хотел уехать. Подал просьбу на выезд в 1972 году, четыре года ждал разрешения, меня не отпускали по той причине, что как бы нет у меня родственников в Израиле (хотя они были — двоюродный брат с семьей, родившийся во Франции, с которым я лично не был знаком). Характеристика с работы у меня тоже была плохая: «не любит советскую власть, не признает превосходство соцреализма над западным искусством». Правда, политикой я не занимался, не вступал в сионистские движения, решил индивидуально бороться за право выезда. Я уезжал с чувством глубокой жалости к людям, которые остаются в СССР.

Израиль. Приехал один. Столкнулся здесь с ненавистью восточных евреев к русским, столкнулся с обманом, точно таким же, как в Союзе, пришел к выводу, что приехал в страну еще более эгоистичную, но с демократической ширмой. Хотя, я также встретил людей с «большой буквы», таких высоких нравственных качеств, что даже трудно и поверить, что такое сохранилось в наше время. Эти высокие люди в основном и строили страну, но хотели, конечно, построить другое общество. Узнав поближе одного из таких высоких людей (он оказался отцом жены моего двоюродного брата), я стал гордиться, что являюсь израильтянином.
В Израиле не искал себя, я себя нашел как художника-индивидуалиста еще в России, продолжил заниматься своим призванием и здесь — писать картины. Долгое время преподавал в школах и колледжах. В Израиле я, к своему глубокому разочарованию, чувствую себя не репатриантом, а эмигрантом. В этой стране, как бы демократической, где по идее должна быть свобода выбора, ее, по сути, нет. Может быть потому, что я антиобщественный человек, поэтому я и в Израиле ощущаю себя диссидентом.

Киев. Этот город был для меня всем: он и корни, и исток, он смешение языков (русского, украинского, польского, идиш). Этот город, с одной стороны – мегаполис, с другой – уютный, домашний. В Киеве люди одного круга все друг друга знали. Помню, сидела под роялем знакомых пианистов, когда была маленькая. Не помню, каких пианистов, но помню, что под роялем было мое постоянное место в салонах их квартир. Киев – город, где родился мой отец в том же доме, что и я. Киев – это часть меня самой, недаром Булгаков назвал его городом с большой буквы.

Израиль. Это моя страна, большой сумасшедший дом, в котором моя «палата №6» как-нибудь да устроится. Израиль для меня, такой же родной, как и Киев.

Украина, Россия – это молодость, становление личности и главное – друзья. С моими друзьями юности поддерживаю отношения до сих пор. И всех, кто повлиял на меня, помню и стараюсь успеть сказать им «спасибо». Но советскую власть я не любил, несмотря на то, что мой отец был коммунист, депутат горсовета, начальник дорожного управления города Луганска, честнейший человек.

Израиль. Мы приехали всей большой семьей, семь человек: мои старики родители, мама жены, двое детей: 15 и 20 лет, оставив в Москве полное материальное благополучие. Родители наши не выжили бы там, сейчас они живы (дай Бог им еще пожить), отцу 95 лет, маме 85, и это после нескольких перенесенных операций на позвоночнике.
Очень трудно было в первый год пребывания в стране, 20 лет назад. Мне часто снилась заснеженная Москва. Я до сих пор живу с синдромом «в лесу родилась елочка» (отсутствие здешних, культурных кодов) и от него не избавлюсь до конца жизни. Иврит разговорный усвоил, без проблем смотрю спектакли на иврите, но не читаю.
Хочу рассказать одну историю, которая постановила: «Да, мы дома». Произошла она в самом начале репатриации. Квартирный маклер нас надул, поселил в совершенно пустой квартире, ну, совершенно пустой – один каменный пол, непривычный нам, паркетным россиянам. А при нас только несколько чемоданов с одеждой. Первое мгновение, сами понимаете, — шок. И вдруг набежали люди. Район Гиват Шауль, куда нас сбросили, – религиозный. Через три часа совершенно пустая квартира заполнилась матрасами, столом, стульями, посудой, едой, а потом, на протяжении целого месяца, каждый день нам что-то приносили, в том числе и холодильник, и плиту, пока не загрузили нас всем необходимым. Мои родители знали идиш, дети – английский, так и общались. Благодарности нашей не было предела. Религиозным я не стал, но уважением к религиозным евреям проникся, мы помним этих людей и благодарны им.

Юлия Сегаль, скульптор. Фото: Хава ТОР/Великая Эпоха

Продолжение следует…