Боль души. Часть 4

Автор: 04.05.2012 Обновлено: 06.09.2021 13:57

Часть 3

Я и Нина учились в школе отлично. Одноклассники, завидуя, говорили, что нам помогает учиться мать. Но у матери для нас не было свободного времени. Она ежедневно готовила пищу, доила корову, по воскресеньям пекла хлеб, стирала бельё. Поэтому не она нам, а я ей помогал проверять кипы тетрадей учеников. Она для образца проверяла по одной тетради из каждого класса, в остальных я исправлял ошибки, а мать выставляла оценки и расписывалась.

В свободное время я был предоставлен сам себе и улице. С ватагой ребят озорничал, как хотел. Мы совершали набеги на колхозные сад и бахчу. Арбузы и дыни были дешевые, мама выписывала в колхозе 1ОО кг, на бахче весов нет и ей грузили в телегу столько, сколько могла увезти лошадка. Дома арбузов полно, а я с ребятами за компанию в лунные вечера пробирался на бахчу и тащил арбуз, как ценный трофей. Ворованные арбузы казались слаще, потому что ели их без ножа, разбивая о колено. Вымазавшись до ушей и умывшись соком, мы объедались арбузами и дынями.

В набегах на сады мы разбивались на две команды. Одна команда отвлекала внимание сторожа на одном конце сада, а другая на другом конце делала своё дело. Когда те там уже нагрузились, мы указывали сторожу на ворующих, он уходил туда, а мы собирали урожай здесь. Очень вкусные были яблоки, груши, а особенно крупные, сочные и сладкие сливы.

Но приятнее всего было проводить время на реке с купаниями и рыбалкой. Сызмальства я осваивал рыбалку, удил уклеек и пескарей. Подрастал рыбак и стал он ловить уже плотву и окуней. Лески для удочек в то время сплетали из волос хвоста белых лошадей. Для мелкой рыбы в 4 волоска, для крупной из 12-16 и более волосков. Удочка на сома без поплавка: ночью его не видно. А на конце удилища прикрепляли белое гусиное перо. За ним и наблюдай. На большой крючок нанизывали клубком 3-4 больших дождевых червяка. Выше крючка в 15-2О см прикрепляли свинцовый груз. Крючок с наживкой опускали на глубину О,5 метра от поверхности воды. Ночью сомы выходят из глубины поохотиться и погреться в тёплой верхней воде.

Ещё в дошкольные годы дед брал меня с собой на серьёзную рыбалку. Помню свой первый выход на лов сомов. Я раньше видел, с каким трудом дед вываживал из воды крупную рыбу, поэтому боялся, что у меня не хватит силы вытащить большого сома. Рыбачили с моста. И вот конец моего удилища резко пошел вниз. Я напряг все свои силёнки, потянул удочку вверх. Сом удивительно легко выскочил из воды, взвился вверх, сколько позволяла длина удилища и лески, описал дугу, сорвался с крючка, улетел и упал в воду метрах в тридцати на другой стороне моста. На крючке осталась его верхняя губа. А весу в нём было не более одного килограмма. Скоро я уже научился подсекать и вываживать любую рыбу.

Вечером, недалеко от дома я поставил 5 удочек на сома. Свободной от водорослей воды было мало, удочки теснились на расстоянии одного метра одна от другой. Клёва не было и не было спасения от кровожадных комаров. Оставил удочки и ушел домой. С восходом солнца прихожу и вижу, три мои удочки лежат на воде. На одну из них попался большой сом. Гуляя на крючке, он запутался в других лесках, свалил удилища, вдобавок хвостом зацепился за крючок соседней удочки. Я еле вытащил из воды уже не сопротивляющегося сома. Под его жабры продел раздвоенный прут лозы и еле дотащил домой. Говорю деду, что в этой рыбке не меньше пуда весу, а дед утверждает — полпуда. Я обиделся, пошел к соседу, попросил безмен. Дед был ближе к истине. Сом весил 25 фунтов (1О кг.)

Рыбалка, сбор ягод, грибов и орехов перемежались с озорством. В меловом карьере на отвесной стене узкими террасками выступали пласты мела. Они лежали один на другом без прослоек пустой породы. В меловой стене птицы выдолбили многочисленные норы для гнёзд. С боку горы по одной из террасок можно было добраться до гнёзд. Я полез за птичьими яйцами. Сунул руку в одну из нор, а оттуда прямо мне в лицо выпорхнула птица-щур. Я отшатнулся, не удержался и сорвался вниз с 1О-метровой высоты. Упал на крутую осыпь мелкого, как мука, мела. Покатился вниз и, чем ниже, тем по более крупным кускам мела. Отделался синяками и ссадинами. Но каким же беленьким я стал! Пришлось помыться и постирать одёжку в реке.

В селе на выгоне у реки каждое лето останавливался цыганский табор. Цыганки с игральными картами ходили по домам, гадали бабам, что было, что есть и что будет, а мужчины в походной кузнице ковали железные изделия, делали вёдра, тазы и корыта, плотничали, выполняли разные заказы колхозников.

Я дружил с цыганятами, купал с ними в реке их лошадей, таскал им из дому хлеб, кувшины молока и куски сала. За это они вечером позволяли мне быть в их
таборе у костра, где я зачарованно слушал их дивные песни и смотрел лихие пляски.

Один цыганёнок демонстрировал мне свои пляски. А ещё, говорит он, я могу плясать на животе. Я стал просить его исполнить танец на животе, но он сказал, что его мама не разрешает плясать этот танец бесплатно. Я сбегал домой, принёс кусок сала. Цыганёнок говорит мне, ложись спиной на землю, я буду плясать на твоём животе. Все цыгане смеялись, а мне было совсем не смешно.

Однажды рано утром я увидел, что цыгане свернули свой табор, узнал, что они уезжают в Зимовеньку. Мне очень захотелось повидаться с тётей Дуней. Дома никого не оказалось, чтобы попросить разрешение на поездку в Зимовеньку. Искать маму или деда, — цыгане уедут. И я поехал без разрешения. Цыган спрашивал меня: «А мамка твоя разрешила тебе ехать?»

– Да, да ! – соврал я. И только подъезжая к Зимовеньке, я понял, что поступил очень плохо, уехав без разрешения.

Признался в этом тётке. Она была вынуждена бросить все свои дела и сопровождать меня в Чураево. А так кто-то видел меня уезжающим с цыганами. Дома переполох — меня украли цыгане. Дед пошел пешком в Зимовеньку на поиски цыган и меня. На полпути домой я с тётей встретил дедушку. Поздним вечером пришли в Чураево. Дома я получил взбучку.

Мой друг и защитник Абрам верховодил в одной непобедимой группе.Все другие боялись вступать с ним в конфликты. Многие имели разбитые носы и синяки под глазами от его кулаков. Если кто-то пытался мне чем-то грозить, то стоило только сказать, что продолжение дела будешь иметь с Абрамом, как задира сразу же ретировался.

Судя по всему вышеописанному, можно подумать, что у меня было сплошное безделье, и я вёл праздный образ жизни. Совсем нет! С раннего детства меня тоже приучали к труду. До появления няни на меня часто возлагались её обязанности. Приходилось и братика и малых сестрёнок сажать на горшок, вытирать им сопливые носы, кормить и прогуливать их. Раз в неделю я сбивал масло из сливок в ручной маслобойке. На это уходило до 2-х часов. Потом часто подключался к ступе толочь просо, делать пшено для каши. Таскал воду из реки для кухни, поил скотину, а когда была стирка, воды требовалось особенно много. Летом нужно было поливать овощи, полоть и окучивать картофель, убирать урожай, рвать и таскать мешками траву для коровы на ночь, рубить дрова. К этим работам приобщалась уже и Нина, много работы делал дед, а позже и няня Клава.

Часто мне приходилось быть пастухом своей коровы и овец. Выполнял поручения сбегать в магазин (2 км.), сходить в Шебекино (7 км.). И всё успевал сделать. Просто раньше, в детстве, дни были значительно длиннее. Мы успевали купаться в реке, ловить рыбу, выполнять домашние дела, поозорничать, а иногда даже подраться.

Для учителей выделяли и продавали им керосин. Наша изба по вечерам освещалась керосиновой лампой, при свете которой можно было писать и читать. Учителям выдавали два воза дров. Это были ветки, отходы от лесозаготовок. Этих дров нам хватало на два месяца. Поэтому нам приходилось покупать дрова. Покупали сено для коровы и овец. Была проблема только с транспортом. У председателя колхоза выпросить лошадь невозможно. Весной у него пахота, посевная, потом сенокос, жатва, вывоз урожая государству, осенний сев озимых, подъём зяби. В весеннюю и осеннюю распутицу непролазная грязь, зимой глубокий снег – в лес за дровами не заедешь.

Сухие дрова таскали из лесу на своих плечах или на тачке, зимой — на санках. Но лес охранял лесник-объездчик. Если попадёшься ему, может отхлестать плёткой. Я сам видел, как он заставил одну старушку отнести назад в лес охапку дров, при этом подгонял её и унижал нецензурной бранью. Бабуля оправдывалась: «Сушняк этот сгниёт же в лесу» . Объездчик говорил: «Пусть дрова сгниют в лесу, но растаскивать государственную собственность не позволю». Поистине, заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибёт.

Такой же объездчик охранял колхозные огороды и поля. Как-то я с товарищами проходил мимо горохового поля и мы набрали в карманы зелёного горошка. Внезапно появился верхом на лошади объездчик. Мы разбежались в разные стороны. Он на лошади погнался за одним парнишкой по гороховому полю, догнал, два раза стегнул его ремённой плёткой так, что рассёк ситцевую рубашку, а на спине вздулись два кровавых рубца. Лошадью он вытоптал гороха больше, чем мы нарвали его в карманы. А в песне мы пели: «Всё кругом колхозное, всё кругом моё».

С 1937 года (с 2О-летия советской власти) жизнь стала улучшаться. В Шебекино в свободной продаже стали появляться хлеб, кое-какие продукты, сахар и даже конфеты карамельки без обёрток. Можно было попробовать и мороженое. Его продавали из жестяных стаканчиков с выдвижным дном. На дно формочки клали круглую вафельку, на неё ложкой накладывали морженое желтого цвета из одного бачка, сверху намазывали мороженое розового цвета из другого бачка. Всё это закрывали второй вафелькой, донышком выталкивали это сооружение из формочки. Получай и наслаждайся!

Ещё до рождения сестрёнки Оли, после возвращения из Архангельска в 1938 г нас ждал новый сюрприз. Мать перевели учительницей в село Крутой Лог, но я не знаю, по её ли просьбе, или принудительно. Это село расположено на полпути из Шебекино в Белгород. Новая погрузка на телеги и переезд на новое место жительства. Нам представили свободную избу с приусадебным участком земли. (В с. Чураево нам выделяли землю далеко от дома). Изба и сарай были в запущенном состоянии и требовали большого ремонта. Но в этом же году из ссылки вернулся отец. Отец с дедом, материным братом Александром и с моей малой помощью, быстро справились с ремонтом. Это село ещё больше,чем Чураево. Оно с севера, востока и запада окружено горами, с юга открыто солнцу. Дорога Белгород – Шебекино проходит по южной окраине села. Она почти километр спускается вниз и потом почти километр поднимается в гору. После войны, в 70-е годы, бульдозерами полого срезали верхние участки крутизны дороги, а в низине построили длинный высокий железобетонный мост. Теперь отсутствуют крутые спуск и подъём дороги. А за дорогой и лугом – река Северский Донец. Здесь она чуть больше реки Корень. Особенность села Крутой Лог – защищённость горами от холодных ветров. Поэтому здесь на две недели раньше созревают овощи и фрукты. Это было выгодно местным жителям: они продавали на рынке скороспелые овощи и фрукты раньше других и по более высоким ценам. В этом селе мой дядька Александр нашел себе невесту Лиду и женился на ней.

Здесь мне не хватало моего друга-защитника Абрама, д и вообщ не было хороших друзей. Новичок ведь. Поэтом я чаще всего в одиночестве удил рыбу.

Отец работать врачом на свободе не мог. Его диплом фельдшера, полученный в армии Врангеля, был бы компроматом для НКВД. В селе для отца работы нет. Я не знаю, когда и где отец приобрёл специальность бухгалтера, но он сразу же устроился работать главным бухгалтером в Шебекинском райпотребсоюзе. Это организация, занимающаяся торговлей в сёлах района и закупающая у населения излишки сельхозпродуктов по ценам ниже рыночных.

В сельских магазинах были товары, нужные для крестьян: спички, мыло, керосин, ткани, одежда, обувь и т.д. Но купить их можно не за деньги, а за яички, масло, сало, мясо и за овечью шерсть. И вот здесь-то государство устанавливало на эти товары свои, в два раза меньшие цены, чем на рынке. Так государство руками потребсоюза продолжало грабить крестьян.

Точную зарплату отца и матери я не помню. Но знаю, что мать за две смены получала меньше, чем отец за одну смену. Слышал разговоры, что на покупку дров и корма для домашней скотины уходила почти половина денег. С возвращением отца отпала проблема транспорта: для перевозки дров и сена он присылал лошадей из потребсоюза.

Советская власть чудила. Она объявила вне закона детскую игрушку-куклу, как атрибут мещанства. Девочки были вынуждены сами мастерить куколок из тряпья. Химическим карандашом рисовали им глазки, носик и ротик. Позже в продаже появились целлулоидные головки кукол. Их пришивали к самодельным туловищам.

С запретом религии, запретили и Рождественскую ёлку. Её реабилитировали, но назвали новогодней. Только в 1937 г. я впервые увидел в школе ёлку на празднике Нового года. Советская власть уничтожила даже воскресенье как особый христианский день недели. Отменили и названия всех дней недели. Ввели шестидневную неделю. Пять рабочих дней, шестой — выходной. В календарях дни недели назывались: первый день шестидневки, второй день… и т.д. В подтверждение этого вспомните кинофильм «Волга-Волга». Там на лопастях гребного колеса появлялись титры «Первый день шестидневки», «Второй день…» Правда, скоро эту дурь отменили.

Так вот, на каждый шестой выходной день отец приезжал в Крутой Лог на дрожках или в тарантасе, запряженном парою казённых жеребцов. Жить стало лучше и веселей (ну, прямо, как в песне). Теперь не нужно было крутить ручную мельницу и толочь в ступе просо. Отец покупал муку и пшено в райпотребсоюзе по дешевым закупочным ценам.

К нам часто стали приезжать в гости материны братья. Отец выписал по почте баян, он хорошо играл на нём. Материны братья играли на скрипке, гитаре и мандолине. В этом оркестре участвовал и я с балалайкой. Играли и пели народные русские, украинские и цыганские песни, старинные и классические романсы. У матери, оказывается, был сильный красивый голос, она очень хорошо пела. После я узнал, что она с детских лет пела в церковном хоре.

А какой репертуар! А как пели! Заслушаешься. Они пели «Калитку», «Тёмно-вишнёвую шаль», «Вечерний звон», «Священный Байкал», песню о Ермаке, о Соколовском хоре, романсы Глинки, Чайковского и др. Мне особенно нравилось исполнение песен в три октавы разной высоты. Пели, танцевали и плясали. И вино пили. За вечер выпивали аж целую бутылку вина! Больше пили чай из самовара. Если учесть, что в то время в сёлах не было радио, то такие самодеятельные концерты были единственным развлечением. Дядя Александр профессионально владел гитарой. В его руках каждая струна вела свою партию, поэтому один инструмент превращался в оркестр. Другой дядя Алексей был виртуозом игры на балалайке. Этот старинный и простейший инструмент становился волшебным. Он же отлично играл и на мандолине, и на скрипке.

Мать как-то упрекнула отца: почему сына не учишь играть на баяне? Отец отвечал: это он должен сам просить. А у меня не было никакого желания учиться этому. Я за всё время баян в руки так и не взял, потому что мне слон наступил на ухо, у меня не было музыкального слуха.

Мать высокого роста, стройная, красивая. Гуляя с отцом по лугу, они выглядели молодою счастливою парою.

К деду тоже заходили его новые друзья. У него для таких случаев всегда в запасе была четвертушка водки (стоила она 3 рубля) и они за рюмкой водки долго беседовали, вспоминая дореволюционную жизнь.

В доме у нас ни дед, ни отец не позволяли себе ни одного гадкого слова. Дома матерщины я никогда не слышал. Наверно, поэтому я не научился материться. И мой сын тоже.

Один раз отец принёс из города два апельсина. Нам их разрезали по половинке, и я с Ниной, не сговариваясь, отдали свои доли младшим сестрёнкам. В другой раз отец принёс уже 4 апельсина и нас, старших, заставили съесть их. Это был единственный апельсин в моей довоенной жизни.

В 1939 году мать поступила учиться на заочное отделение Курского педагогического института. У неё не было диплома, дающего право быть учительницей. До сих пор учителей с дипломами не хватало. Теперь мать зубрила какую-то логику, стилистику, лингвистику, риторику, старославянский язык и прочие педагогические науки. На зимних каникулах и летом стала ездить в Курск на экзаменационные сессии.

После одной из поездок она рассказала отцу, что в Курске заходила проведать свою сестру Нину. Она не впустила её в свою квартиру, на пороге сказала, чтобы больше никогда не заходила и не писала письма. После недавнего расстрела её мужа она была парализована страхом, боялась, что и её могут арестовать и обвинить в связях с репрессированными родственниками.

Брат отца таких слов не говорил, но всем своим поведением показывал, что он тоже не хочет поддерживать родственные связи, и с 1933 года прекратил всякое общение с нашей семьёй. Мы это понимали, не обижались и не навязывали им свою дружбу. Поэтому и я, часто бывая в Зимовеньке, ни разу не заходил к Богоявленским. Все остальные материны братья и сёстры этого не боялись, продолжали самые тёплые отношения с нашей семьёй. 1937-38-й годы отличались самым страшным террором. Отец был даже рад, что его арестовали в 1933 г. В 1937 г. он попал бы под расстрел.

Завхоз школы вешал на стену портрет Сталина. Он сорвался, разбилось стекло. В таких случаях первая реакция русского мужика мат. Он выматерился, если бы на портрете был даже Иисус Христос. Потом он покаялся бы словами «прости, Господи!» и конфликт с Богом был бы исчерпан. Но этот мат услышала учительница-комсомолка и доложила в органы, что завхоз выматерился в адрес Сталина. Он получил 1О лет лагеря.

Арестовали и сельского почтальона-инвалида. Он ходил на одной деревянной ноге, опираясь коленом в выемку в верхней части протеза. Его обвинили в шпионаже в пользу Японии. Энкавэдэшники не очень утруждали себя в выдумывании более реальной вины. Например, я не понимал, какие секреты могли интересовать японцев в нашем селе.

В довоенные годы в Зимовеньке по воскресеньям ещё устраивали базары. Тётя Дуня покупала муку, выпекала бублики с маком. Перед выпечкой их ещё обваривают в кипятке
и посыпали маком. Тётка продавала их на базаре и имела какой-то барыш. Во время выпечки этих бубликов она угощала нас ими, но предупреждала: «Йиштэ, диткы тиряныкы» . Тиряники — это брак, потерянный для продажи. Это чуть подгоревшие или разорвавшиеся кольца баранок. В другие дни тётка работала на разных полевых колхозных работах.

Дядя Миша, второй муж тёти Дуни, работал в колхозе плотником, колёсником, бондарем. Он делал телеги, сани, колёса и бочки. В его доме все деревянные изделия были сделаны его золотыми руками. Он мастерил корыта, бадейки, ушаты, лохани, бодни и разную мебель. Во многих избах крутились сработанные им прялки. Каждая вещь, рождавшаяся в его руках, получалась удивительно красивой и прочной.

В колхозе косари на лугах вручную косили траву. Хлеба косили конными жатками. Скошенный хлеб женщины вручную вязали соломенными жгутами (перевяслами) в снопы и складывали их в крестцы со строго определённым количеством снопов. Потом их свозили с большой площади в скирду, устанавливали молотилку с локомобильным или тракторным приводом. Раньше молотилки работали на конном приводе.

Трактора и автомашины мы долго видели только на картинках в газетах и журналах. В 1936 г. я увидел первый легковой автомобиль нашего секретаря райкома партии, в 1937 г. — трактор, в 1938 г.- грузовой автомобиль. Только в 1939 г. на наших полях начал работать первый комбайн «Коммунар», этакий гибрид жатки и молотилки на тракторной тяге. Механизмы жатки и молотилки приводились в действие от вращающихся колёс.

С 1939 г. стал курсировать автобус Белгород – Шебекино. В Шебекино можно было доехать и местным поездом. Но дальше, в Зимовеньку нужно было топать пешком. Там меня всегда встречали как родного. Но раньше всех меня встречала Жучка, собака дворянской породы. Она замечала меня издали, и бросалась навстречу. От радости она готова была выскочить из своей шкуры, обнимала лапами мои ноги, прыгала
и старалась лизнуть мою щеку. Потом меня обнимала и целовала Тоня, моя бывшая нянечка. Она была очень красивой девушкой. Я подружился с двоюродным братом Сашкой, он был на два года старше меня. Общей любимицей была младшая сестрёнка Раечка. Она была пухленькой толстушкой. Сашка дразнил её мазаным пирожком. А в 194О г. начал курсировать первый автобус из Шебекино в Курск.

Были созданы машинотракторные станции, где сосредоточили всю сельхозтехнику. За работу этих машин на полях государство забирало у колхозников 40 % урожая. Это кроме всех сельхозналогов.

1 сентября 1939 г. в Европе началась вторая мировая война. В школе организовали кружки «Ворошиловский стрелок», «Готов к труду и обороне», «Красный крест и полумесяц». Нас, детей, уже начали готовить к войне, учили стрелять из винтовки, колоть штыком мешок с соломой, метать гранату. Я учился в «Красном кресте». Изучал отравляющие вещества: иприт, люизит, фосген, синильную кислоту и газы. Учился одевать противогаз, оказывать первую помощь при отравлениях и ранениях. Потом с гордостью носил значок этого общества.

В 194О-41 г. г. летом я уже работал на колхозных работах. На лугах конными граблями сгребал в валки сухое сено. Я уже сам умел запрягать лошадь под дугу в телегу и возил снопы в скирду, работал у молотилки или на зернотоке. За день тяжелой физической работы так намаешься, что вечером хочется скорее помыться и лечь в постель отдыхать.

Я уже начал понимать красоту Природы и находил её в лесу, на полях и лугах, а особенно на реке. Любил наблюдать красоту утренних и вечерних зорь, просто восхищался этим чудом, когда ежеминутно меняется расцветка неба и облаков. В черноту ночного неба незаметно вливается ультрамарин, появляется синь, потом бирюза. Гаснут звёзды, и на востоке появляется узкая полоска пурпура. Она расширяется, облака начинают подсвечиваться ещё невидимым солнцем и по небу разливаются все краски радуги. Становится всё светлее и, наконец, из-за горизонта выкатывается оранжевый диск солнца.

Вечером повторяется всё то же самое, но всё происходит в обратной последовательности, как на киноплёнке, прокрученной с конца к началу. Вечерняя и утренняя зори одинаково красивы, но почему-то утренняя заря возбуждает радость нового дня, оптимизм и большие планы на предстоящий день, а вечерняя заря навевает грусть и сожаление о прошедшем дне, разочарование в том, что не успел сделать всё задуманное.

А вот ещё одна подсмотренная картина. Представьте себе пронзительную синь неба и воды в сочетании с разнотональной зеленью растительности. У противоположного берега реки прямо из воды встаёт высокая стена густого серо-зелёного шуршащего тростника (у нас его называют камышом, он высокий и с метёлками на верхушках). У его подножия на голубой воде распластались глянцевые зелёные блины листьев кувшинки, а среди них желто-золотые огоньки её цветов. Середина реки свободна от водорослей. На моём берегу заросли светло-зелёной осоки и изумрудного рогоза, а в воде куртина густого тёмно-зелёного камыша (у нас его называют кугой, она значительно ниже тростника и на верхушках её безлистных стеблей белые мелкие цветочки, а сердцевина стеблей губчатая). Чуть поодаль у самой кромки воды стоит плакучая ива, её зелёные длинные косы купаются в воде.

Сидя на подмытой и почти горизонтально наклонившейся над водой вербе, я ловил рыбу. Без удилища опускал леску в воду к стайке окуней. Подводил крючок с насаженным червяком прямо к голове окуня, но многие из них отворачивались, отказывались от «угощения». Между ивой и моей вербой был маленький песчаный пляжик. В небе звенят жаворонки, на воде хор лягушек, низко над водой летают быстрокрылые иссиня-чёрные белогрудые ласточки-касатки. Весь этот передний план расположен на фоне невысоких гор, поросших редкими раскидистыми соснами (на просторе они растут больше вширь, чем вверх). По небу плывут причудливой формы белые облака. Сзади меня на лугу девушки и женщины с песней гребут сено. И почти рядом с ними гуляют по лугу большие важные чёрно-белые птицы-аисты.

И вот на эту чудную картину Природы наложилась другая красотища. Женщины подошли к берегу, не заметив меня, разделись донага, с шутками и смехом бросились в воду купаться. Я, как зачарованный, наблюдал за открывшейся мне картиной. Могу утверждать, что нет ничего красивее купающихся женщин. Здесь были и совсем молоденькие девочки с едва намечавшейся грудью, и зрелые девицы с идеальными формами тела, и перезревшие пышнотелые молодицы. Если бы эту картину увидел талантливый художник и запечатлел её на холсте, это был бы шедевр живописи для украшения любого музея.

Вдруг одна из девиц заметила меня на дереве. Она быстро вышла из воды, ничуть не стесняясь своей наготы, взбежала на дерево, столкнула меня и сама спрыгнула в воду рядом. Я выскочил из воды и, дай Бог ноги, бросился наутёк. А по дороге из Шебекино катил на велосипеде один парень. Он кричал мне: «Война! Война!» . Поравнявшись со мной, он рассказал, что в Шебекин по радио сам слышал, что Германия без объявления войны напала на нашу страну и бомбила наши города. Я бегом вернулся к купающимся женщинам и закричал им: «Бабы! Война!». Они быстро вышли из воды и с громким плачем стали быстро одеваться и побежали домой. Красивая картина была испорчена плохой новостью. С этого дня кончилось моё детство и началась война.

Поддержите нас!

Каждый день наш проект старается радовать вас качественным и интересным контентом. Поддержите нас любой суммой денег удобным вам способом и получите в подарок уникальный карманный календарь!

календарь Epoch Times Russia Поддержать
«Почему существует человечество?» — статья Ли Хунчжи, основателя Фалуньгун
КУЛЬТУРА
ЗДОРОВЬЕ
ТРАДИЦИОННАЯ КУЛЬТУРА
ВЫБОР РЕДАКТОРА