Графиня Бобринская: Отца считали критиком марксизма, его привлекал некоммунистический путь развития России

The Epoch Times11.07.2012 Обновлено: 06.09.2021 14:11
Графиня Бобринская. Фото: Ульяна Ким/Великая Эпоха (The Epoch Times)

Мы продолжаем интервью с Татьяной Николаевной Бобринской (Тимашевой), дочерью профессора Николая Сергеевича Тимашева и Татьяны Николаевны Рузской, поэтессы и защитницы русской культуры.

В этот раз речь пойдёт об отце.

Николай Тимашев по праву считался в Америке одним из самых выдающихся современных учёных в области социологии и права. К 50-летию его научной деятельности (1965 г.) Обществом друзей русской культуры в Нью-Йорке был издан сборник статей и материалов «На темы русские и общие» под почётной редакцией профессора Питерима Сорокина, в котором участвовали корифеи русской культуры.

В дополнение к изучению теоретической социологии, тема России, исторической судьбы и назначения стояла в центре общественно-публицистической работы Тимашева. Он считал, что с первых веков русской истории основы цивилизаций и культур России и Запада были очень близки, общей была христианская основа и свобода выбора государства, т. е. вече.

Тимашев писал, что в российской истории был целый ряд явлений, которые говорили о том, что Россию ждало демократическое, а не тоталитарное будущее. Он доказывал, что революция в России не была ни необходимой, ни неизбежной.

Николай Сергеевич был человеком чрезвычайно одарённым. Он был увлечённым знатоком садоводства, играл на рояле, сочинял сказки для своих детей, писал стихи (сохранилось четыре тома его ненапечатанных стихов). Вот одно из его стихотворений, написанных в эмиграции:

Открой мне, о Боже, где я осяду,
Где найду себе новый я дом:
Сберу урожай, вскопавши где гряду,
Заживу снова мирным трудом.

Везде я чужой, бездомный. Далёкий
Я умру от родимой земли.
Но казни её сократи ты сроки
И воскресшей свой взор ниспошли!

— Татьяна Николаевна, Ваш отец нашёл своё место в Америке, там жизнь вашей семьи нормализовалась?

Т.Б.:
Да, наконец. В Соединённых Штатах его признали, ему дали возможность возобновить научную деятельность, в то время как Франция не признавала дипломов, полученных за рубежом — только свои.

Культурное американское общество приняло нашу семью, наверное, ещё и потому, что все мы говорили на хорошем английском языке. Америка признала Тимашева как своего выдающегося теоретика права.

Гораздо позже, когда я вышла замуж за графа Бобринского, мы познакомились с элитой американского общества. Наша дочь была приглашена на знаменитый International Debutante Ball в Нью-Йорке, чтобы представлять императорскую Россию. Раньше дворян представляли при дворе, а в Соединённых Штатах — на балу.

— Кого ещё Вы встретили из русских дворян?

Т.Б.:
Русское дворянское общество в Америке представляли князь Оболенский, доктор Кирилл Гиацинтов, граф Д. С. Шереметев, князь М. К. Горчаков, граф Э. П. Беннигсен, граф В. А. Бобринский, князь С. В. Гагарин, князь А. Д. Голицын и другие.

Мы были близкими друзьями князя, профессора Алексея Павловича Щербатова, который происходил родом от князей Черниговских, родоначальником которого являлся князь Василий Андреевич Оболенский, по прозвищу «Щербатый» (XVII колено от Рюрика – новгородского князя и родоначальника княжеской, ставшей впоследствии царской, династии Рюриковичей).

Алексей Павлович был одним из самых интересных людей, с которыми я когда-либо встречалась. Он говорил на шести языках, имел прекрасное образование и очень глубокую эрудицию. 30 лет он был предводителем русского дворянского собрания в Америке. По его просьбе я основала Русский дворянский бал, который существует и теперь. Грустно, что такого человека уже нет в живых.

— С какого времени исчисляется род Тимашевых?

Т.Б.:
Мой отец происходил из очень древней дворянской семьи Тимашевых, родом из Астрахани, которые затем переселились в Оренбург, и были одними из многочисленных потомков Чингисхана. Известно, что при Екатерине Великой и Александре I они выдвигались на государственные должности. Один из Тимашевых был министром внутренних дел, мой прадед был генералом. Отец не любил об этом говорить, наверно ему было слишком тяжело вспоминать.

Мой дед, Сергей Иванович Тимашев, окончил с золотой медалью Александровский лицей при императоре, затем поехал изучать финансовые науки в Германию. Он быстро продвинулся в карьере и, будучи управляющим государственным банком, спас падение курса рубля после неудачной японской войны.

Столыпин выдвинул деда на должность министра торговли и промышленности. На этом посту он сумел поднять промышленность, особенно в восточной части России, о чём я узнала из книг о его деятельности, присланных мне из России теперь.

Отец также окончил с золотой медалью Александровский лицей и поехал в Германию продолжить образование. В ноябре 1914 года он защитил в Петербургском университете диссертацию на степень магистра на тему «Условное осуждение», и её тут же опубликовали.

Вскоре он получил степень доктора права за двухтомную диссертацию «Преступное возбуждение масс», посвящённую подрывной деятельности с правовой точки зрения.

Временное правительство с опозданием утвердило закон по этому вопросу. Текст диссертации никогда не был опубликован, но рукопись хранится в петербургской университетской библиотеке, я её там видела. Будь «закон Тимашева» приведён в исполнение на пару месяцев раньше, возможно, что вожди восстания летом 1917 года были бы арестованы, и могла бы произойти мирная смена власти.

В 1914–1917 годах, помимо научной деятельности в политехническом институте, мой отец исполнял обязанности секретаря своего отца. Благодаря этому опыту он узнал, как работает государство.

В 1918 году он был избран сначала экстраординарным, а потом ординарным профессором на кафедру права. Когда в политехническом институте ему, исключительно молодому профессору, предложили читать главный курс теории права, декан попросил вести преподавание теории права с социологической точки зрения. На ответ моего отца, что этой науки не существует, декан сказал: «А вы создайте». Мой отец попросил дать ему месяц на обдумывание. Через месяц ответил согласием, так он создал своё направление в науке.

Из-за революции и жизни в западной Европе, его труд не был напечатан. Он был издан спустя 20 лет Гарвардским университетом в 1940 году, что принесло Тимашеву мировую известность.


— Сколько лет исполнилось Вашему отцу, когда началась революция?

Т.Б.:
Если я не ошибаюсь, 30 лет. Революционеры заключили деда в тюрьму вместе с одним из братьев моего отца. Оба умерли там.

Но отца они не смели трогать, хотя несколько месяцев он всё же провёл в тюрьме. Однако университет затребовал его обратно, надо же было кому-то преподавать. Кроме того, его очень любили рабочие, потому что он всегда относился к ним очень справедливо, обращался как с равными, он вообще был уважителен к людям.

В те годы университет был открыт для всех желающих, и в лекционный зал набивалось до тысячи человек. Все они были полуграмотны, ничего в науках не понимали, и мой отец вынужден был преподавать в таких условиях. Конечно, через пару месяцев количество студентов стало таким, как и раньше.

Мой отец не был ярым монархистом. Он более-менее признавал конституционную монархию, но не считал её необходимой для России. Он хорошо понимал происходящее в стране.

— А Ваша мать тоже из дворянского рода?

Т.Б.:
Да, моя мать происходит из очень старинного рода. Когда я рассказала о предках своей матери князю Щербатову, он просто удивился: «Да ведь это же столбовые дворяне!» Я ничего не знала, потому что родители никогда об этом не рассказывали.

Её отец был крупным деловым специалистом, очень состоятельным человеком. Также очень образованным и культурным. Кроме работы, дед был активным членом дирекции Петербургского музыкального общества, другом Глазунова, спонсором Прокофьева, очень много помогал Шаляпину.

Двоюродный брат деда Николай Владимирович Рузский (1854–1918 гг.) был генерал-адъютантом от инфантерии. Во время Первой мировой войны командовал 3-й армией Северо-Западного фронта, выигравшей битву с немцами.

В его ставке произошло отречение Николая II. Генерал очень винил императора за то, что ему не был дан приказ, несмотря на его просьбу идти на Петербург, чтобы остановить революционный мятеж.

Император колебался, момент был упущен. После его отречения деда и его семью тут же посадили в тюрьму. Но их спас друг, доктор Манухин, который лечил жену коммуниста, занимающего крупный пост, и потребовал освобождения семьи моей матери. Так мама узнала, что такое советская тюрьма.

Родители чудом спаслись, когда по делу «таганцева», по которому расстреляли Гумилёва, под подозрение попал мой отец, и они сбежали на запад через Финляндию.

— Почему Ваш отец выбрал социологию как науку?

Т.Б.:
Русское уголовное право никого за границей не интересовало. Социология — новая наука. С помощью Горького, который помог высвободить более 200 русских учёных, президент Чехословакии Т. Г. Масарика устроил для них «русский отдел», и отец решил преподавать новую науку.

В скором времени его пригласили помощником главного редактора газеты «Возрождение» в Париже. Он стал изучать тему России с точки зрения социологии. Он знал всё, что можно было знать о событиях в России, и делал выводы. Полученные сведения дали ему возможность написать множество статей и две очень известные книги, напечатанные в США: «Религия в России» и «Великое отступление».

Переехав в Париж в 1928 году, помимо газеты «Возрождение», он работал профессором Славянского института при Сорбонне, франко-русском институте, и много разъезжал, читая доклады в западноевропейских университетах.

Как я ранее рассказывала, в 1936 году он приехал в США на год по приглашению Гарвардского университета. Хотя его лекции имели огромный успех, он не согласился на новый контракт, потому что, с одной стороны, не имел достаточной свободы давать курсы на разные темы, а с другой — отец чувствовал к себе какую-то зависть.

И он принял предложение создать аспирантуру по социологии в Фордэмском университете. В течение 18 лет отец читал курсы по социологии права, этики и государства; по криминологии; о развитии социологических теорий; о структуре фашистского и коммунистического обществ; о методологии в социологии; о социальной динамике; о расовых и этнических проблемах и др.

Помимо этого, отец очень много писал. 20 лет он не мог ничего писать из-за положения страны. Ему надо было торопиться, но он многое не успел из того, что намечал, несмотря на 16 книг, сотни научных статей, много сотен научных рецензий и газетных статей, изданных при жизни.

Слушать его лекции приезжали из Западной Европы, Японии, Индии и других стран. Он давал консультации Конгрессу Соединённых Штатов. Когда его пригласили в Голландию преподавать американскую социологию, он в 70 лет выучил голландский язык, хотя немецкий знал с детства.

В 1958 году, когда отец не мог больше ходить, он вышел в отставку с пожизненным почётным званием заслуженного профессора. Но он всегда оставался русским учёным. Когда отец читал лекции в Институте советоведения, какие-то советские агенты пришли устроить там скандал, но публика их выкинула.

Мэримаунтский колледж, небольшое женское учебное заведение, где он очень любил преподавать, учредил стипендию его имени.

— Однако в России его труды не так известны?

Т.Б.:
Отца считали критиком марксизма, его главным образом привлекала проблема некоммунистического развития России. Он не считал, что власть большевиков будет долговечной. Поэтому понятно, почему его работы не были известны в Советском Союзе.

— Большое спасибо за интервью, желаю Вам всего доброго!

Поддержите нас!

Каждый день наш проект старается радовать вас качественным и интересным контентом. Поддержите нас любой суммой денег удобным вам способом и получите в подарок уникальный карманный календарь!

календарь Epoch Times Russia Поддержать
«Почему существует человечество?» — статья Ли Хунчжи, основателя Фалуньгун
КУЛЬТУРА
ЗДОРОВЬЕ
ТРАДИЦИОННАЯ КУЛЬТУРА
ВЫБОР РЕДАКТОРА