Стихи Сергея Хмельницкого. Поэты по субботам

В 1964 году за год до процесса Синявского и Даниэля, отвергнутый друзьями Хмельницкий уехал в Душанбе, где работал по своей специальности архитектором. В 1980 году, покинув Союз и поселившись в Берлине, занимался историей архитектуры мусульманских стран, участвовал в археологических экспедициях в Помпеях. Всё отразилось в его творчестве.

***
Где нарушил покой долины
Раскаленный металл лопат –
Вылезает из жухлой глины
Наклонённый назад фасад.

Облетела в труху завала
Быстротечных веков пыльца
И жилище согдийца встало
Глыбой каменного сырца,

Объявилось на повороте
У предгорий, где сель шумит,
Оголённой пахсовой плотью,
Полированный как гранит.

Вот он, замок, в сыпи увечий
Нами поднятый из глубин, –
Он моложе вчерашней речи
И сильней двадцати турбин,

Дым по склонам – и клочья башен
Опадают сухой листвой.
После смерти моей и вашей
Он пребудет такой живой,

Будет жить, в чертежи уменьшен,
Грудой глины подмяв листы,
Заменяя друзей и женщин,
Ограждая от клеветы.

***
Не так быстро и не так просто
Мы земные дела творим.
Робинзон не вернётся с острова,
Не придут корабли за ним.

Он останется незакопанный,
Навзничь брошенный в перегной,
Позабыт своими Европами
И не принят землёй иной.

Поднимается к небу лестница,
Там ответчики ждут исца.
Ни креста ему, ни полумесяца,
Ни звезды о семи концах.
1957-1971

***
Здравствуй, милый нераскаянный злодей,
Очень рад я познакомиться с тобой,
Потому что я люблю плохих людей,
Потому что я и сам такой плохой.

Может, я с тобой давно уже знаком?
Ты ведь тоже любишь в опут с головой,
Тоже любишь прокалённым пятаком
Проктиться по гремучей мостовой.

Не кривись и не ломай карандаши,
Никого себе на помощь не зови.
Или в гривенники выйти порешил,
Или холодно на свете без любви?

Не печалься, не тревожься и наплюй.
Всё прекрасно, только очень может быть
Никогда я никого не полюблю
И меня, пожалуй, не за что любить.

Но пройдём мы по земле и по воде,
Наглым смехом нарушая их покой,
Потому что я люблю плохих людей,
Потому что я и сам такой плохой.
7 мая 1945

***
Променяли Штассера на Штрайхера,
Так оно ведётся у людей.
Интеллекты, любы белее сахара,
А за ними – контуром – злодей.

Ох как нужно счастье человечеству,
Ох как важно формулу найти,
И мыслитель мучится и мечется
На своём нехоженом пути.

Блеском струн артезианских скважин
Тем путём ведёт его любовь.
Будет путь утоптан и загажен
И забит колоннами рабов.

Помнишь эти пламенные речи,
Сигаретный пепел на заре?
Сквозь туман едва курятся печи
Концентрационных лагерей.

А пока – кремнистая дорога,
Гетеанский кедр да луна.
На холодный ветер выдь, небога,
Чашу эту выцеди до дна,

Доцеди, залей слезами зёнки,
Затоскуй, соавтор сатаны,
И умри – в изгнанье, иль в застенке,
Или у классической стены,

Чтоб тебя, ликуя и карая,
Пронесли над пиками веков
Дураки, взыскующие рая,
Подлецы, надежда дураков.
80-е

***
Когда распинали Христа,
Мой предок дремал на крыше.
Разбуженный шумом, встал
И тотчас наружу вышел,

И не заходя в клозет,
Как был не умыт, в исподнем,
Он кинулся поглазеть
На крестные муки Господни.

Достигнув же высоты,
Где состоялся праздник,
Мой предок ушёл в кусты
Подальше от места казни.

Потом он с толпой кричал,
Что нету святынь отныне,
Потом хвалил палача
На очень плохой латыни.

Потом вернулся домой,
Мой предок, душа живая,
И вскоре уснул с женой,
Ужасно переживая.

Господь, распятый за ны,
Кого я молю так редко!
Сними с меня часть вины
За чистую душу предка.
60-е

***
Неизвестно куда ты идёшь по столице твоей,
Непонятно зачем на Петровку тебя завело.
Начинается ночь, и кустами ползучих огней
Расшибается пламя о траурное стекло.

На сырых площадях не осталось уже ни души,
Водосточные трубы съедает жестокая ржа,
Мудрецы-гинекологи розовый свет потушив,
Ловят Голос Америки в жаркие сети пижам.

Подбородок вперёд, ты плывёшь на привычной волне.
Я не верю тебе. Ты ещё подозрительно тих.
Ты вслепую идёшь по шипенью морозных камней,
Под бредущую вброд канонаду вечерних шутих.

Молодые хлыщи с непонятным притоком деньги
По подъездам разводят привилегированных дам.
Ты завидуешь? Нет. В переулке ни тени, ни зги.
Всё равно от меня не уйдёшь никогда никуда.

Ты дошёл до конца. Оглянись на неверном снегу.
Тяжек хлопьев полёт на бетонные струны трибун.
Часовые стоят, и глядит немигающий ГУМ
На стоящих и спящих, и прахом лежащих в гробу.

Понимаешь теперь на кого поднимается меч?
Не бывало такого, чтоб было – быльём поросло.
Этот каменный призрак не стоит ни жизни, ни свеч, –
Только платы и платы за то неизбывное зло.
1949