Русский портрет Израиля. Двадцать восьмой

Автор: 19.05.2014 Обновлено: 06.09.2021 14:23
Продолжаем нашу рубрику «Русский портрет Израиля». Опрашивая представителей русскоговорящей интеллигенции страны, мы задавали им всё тот же, как оказалось, не совсем простой вопрос: «Чем для вас была Россия и что для вас теперь Израиль?»


Татьяна Азаз-Лифшиц, фармаколог

Русский портрет Израиля. Двадцать восьмой
Татьяна Азаз-Лифшиц, фармаколог. Фото: Хава Тор/Великая Эпоха (The Epoch Times)

Россия была первой любовью без взаимности, Израиль — мой надежный дом, где просторно сердцу и тепло душе.


Сергей Шагал, историк, экскурсовод

Русский портрет Израиля. Двадцать восьмой
Сергей Шагал, историк, экскурсовод. Фото: Хава Тор/Великая Эпоха (The Epoch Times)

У меня всегда было неоднозначное отношение к Союзу, особых патриотических чувств я никогда к нему не испытывал. Я родился в Смоленске, оттуда родом мой отец. После журналистского факультета МГУ ему не удалось устроиться в Смоленске на работу, и семья, со мной 3-летним, переехала в Душанбе. Мама моя врач.

Моё прозрение началось в 9-10 классе. Из разговоров взрослых, из зарубежных сообщений, прерываемых заглушками, я постепенно начинал понимать, где живу. Однажды отказался выступить с осуждением Солженицына в школе, т.к. слышал фрагменты из «Архипелага Гулаг» по «Голосу Америки» и сложил своё мнение.

В Таджикистане антисемитизм носил скорее бытовой, нежели политический, характер. Таджики не вникали в еврейские дебри, но в тоже время евреев не любили. После университета я уже слыл антисоветчиком среди друзей и знакомых. Постепенно мой круг знакомых ограничился только еврейским. Появились мысли об эмиграции в Израиль.

Приехав в Израиль в 1990 году, первые полгода я ощущал особую заботу некой высшей силы. Она меня везде водила в течение только первых месяцев пребывания в стране, потом она исчезла. И началась обычная жизнь — учёба (курсы учителей истории, курсы экскурсоводов по Иерусалиму), работа. В школе работать не стал — не моё. Работал в Керен Каемет на посадке лесов, занимался уборкой подъездов, квартир, офисов — обычный путь интеллигентного репатрианта. С 1992 года начал водить экскурсии и занимаюсь этим по сей день.

Можно сказать, что я сразу почувствовал и понял, что Израиль — это мой дом.

Евгения Омельяновская, художник

Русский портрет Израиля. Двадцать восьмой
Евгения Омельяновская, художник. Фото: Хава Тор/Великая Эпоха (The Epoch Times)

Я родилась в Москве. Мой отец киевлянин, украинец, был известным учёным. Занимался философскими проблемами естествознания, был академиком АН УССР, написал много книг по проблемам физики. Мама — еврейка, театровед.

Папа был невероятный эрудит, хорошо играл нафортепиано, знал латынь ещё из гимназии, Помню его всё время сидящим в кабинете. Ночью девочкой проснёшься, а в кабинете горит свет, папа работает. Позже я узнала отца с другой стороны: он был очень трогательно заботлив, помогал людям.

Мама читала лекции, работала в театре им. Леси Украинки, когда мы жили в Киеве. Ничего еврейского в ней и в нашей жизни не было, хотя по линии её отца родословная насчитывала семнадцать поколений праведников. Мама видела в детстве еврейские погромы, жила тогда в местечке Монастырище, на её глазах отрезали евреям уши, насиловали женщин. Когда ей исполнилось 17 лет, родители отправили её подальше от ужасов к старшей сестре, которая тогда училась в Москве. Мама моя была красавица с великолепной золотой косой. Она попала в компанию В. Маяковского, А. Жарова, в неё был влюблен поэт Иосиф Уткин, была знакома с А. В. Луначарским.

В детстве я любила лепить. В свои 15 лет я не знала, чем буду заниматься. Мою лепку как-то увидел известный художник, приятель моей мамы Амшей Нюренберг. Он сказал, что меня надо учить. У него я проучилась три месяца. Потом меня, уже почти взрослую, приняли в художественную школу, где ученики были гораздо младше, и я, естественно, ушла вперёд. На самом деле, я хотела поступать на филфак, писала, сочиняла. Но меня сориентировали в Полиграфический институт, куда я и поступила. В нём был самый лучший в СССР художественный факультет, смелый, прогрессивный. Там преподавали те, кто ранее закончили знаменитый на весь мир ВХУТЕМАС.
Самые лучшие воспоминания, учителя и друзья всегда со мной.
После окончания института меня пригласили в очень живое и интересное «Издательство Мысль», где я счастливо проработала 38 лет, пройдя путь от мл. художественного редактора до главного художника одного из крупнейших издательств страны.

В Москве у меня были и работа, в которой я достигла мастерства, и сотни наград, и уважение и признание, и любимый замечательный муж, чудесная дочь. Мы жили в полной самоотдаче делу, друг другу. В непростые 90-е годы я работала на трёх работах. Было трудно, но радостно. Уровень общения в Москве всегда был очень высоким: друзья и коллеги — художники, учёные и путешественники, географы, философы, экономисты, историки.

Приехали в Израиль мы в 2004 году после смерти моей мамы с целью поправить наше сильно пошатнувшееся здоровье. Здесь уже жила и работала наша дочь. Вскоре муж мой, великолепный художник-график, первый профессор книжного искусства в Союзе, искусствовед Ефим Адамов скончался. В России мы прожили 35 лет счастливой жизни, в Израиле — всего несколько мучительных месяцев, муж мой растаял на глазах.

Круг общения в Израиле сам собой стал узким, в основном — моя дочь, зять, внук и несколько друзей. Дочь Полина нашла себя здесь, стала отличным театральным художником, вышла замуж за необыкновенно одарённого человека, она и сама очень яркий, талантливый художник, трудоголик. Внука назвали в честь своего отца, Адам. Пытаюсь учить его европейским манерам, на что восьмилетний израильтянин отвечает: «Бабушка, я не российский, здесь так не едят!». Дети — моё всё, у них богатая, творческая жизнь. Они живут рядом, моя квартира мне нравится. В Израиле мне восстановили зрение, которое я почти потеряла в Москве. Я всерьёз вернулась к живописи, в Тель-Авиве у меня уже было две персональные выставки. На самом деле у меня всё хорошо, но оказавшись без самого дорогого мне человека, в возрасте и в новой стране, жить и работать с настоящей самоотдачей, как это было в России, уже невозможно. Но я пишу …

Дина Ландовер, бухгалтер

Русский портрет Израиля. Двадцать восьмой
Дина Ландовер, бухгалтер. Фото: Хава Тор/Великая Эпоха (The Epoch Times)

Прожила я в Союзе, в Литве 23 года. Меня растили под стеклянным колпаком патриархальной еврейской семьи, где все были порядочными и хорошими. С антисемитизмом мы, конечно, сталкивались, и защищались, как могли. В нашем городе была активная еврейская жизнь, самодеятельность, куда мы ходили танцевать, петь, развлекаться. Еврейские молодые люди обычно встречались в синагоге, там знакомились, женились. И я так познакомилась с отцом моего сына на празднике Симхат Тора в синагоге. В Союзе я училась в трёх институтах, ни одного не закончила. Четыре года проработала оператором ЭВМ, сейчас не знают, что это такое, операторов сейчас уже нет. За неделю до приезда в Израиль я сдавала сессию в университете.

Первое, что я поняла в Израиле — здесь надо быть не сионистом, а патриотом. Сионистом надо быть вне Израиля. Сионизм — это рвать на себе рубашку и т.д., а патриотизм — это тяжёлая работа. И если плохо и там и тут в стране, значит плохо у меня дома. И если те или другие в стране такие-сякие, то это такой-сякой мой народ.

А в Израиль я мечтала поехать с трёхлетнего возраста. Когда я была в садике (начало 70-х), уехала в Израиль девочка из моего садика. Я пришла домой и спросила маму: «Сколько часов нужно ехать в Израиль, как в Питер?». Я часто ездила в Ленинград (называли его Питер) к бабушке с дедушкой на поездах и очень это любила. На мой вопрос родители ответили, что ехать в Израиль, наверное, придётся неделю. И поэтому я захотела поехать в Израиль — целую неделю быть в поезде. Если бы мама сказала, что в Америку нужно ехать гораздо больше, то я бы не стала сионистом.

Давид Финкельштерн, художник

Русский портрет Израиля. Двадцать восьмой
Давид Финкельштерн, художник. Фото: Хава Тор/Великая Эпоха (The Epoch Times)

Россия — моя родина, там прошли моё детство и юность. Рос я в московском дворе в самый разгар дела врачей и борьбы с космополитизмом. Дрался через день. Но были и прекрасные друзья, и любовь к русской природе и культуре. При этом всегда помнил кто я. В моей семье не было утрачено чувство сопричастности к еврейской культуре.

Иврит я начал учить ещё в 1973. Первым учителем был Зеев Титов, потом Наум Раппопорт. Мои друзья уезжали в 70-е, мы же приехали в Израиль только в 1991:
дед жены был старым коммунистом, и родные просили дать ему возможность умереть спокойно.

Здесь в Израиле складывалось всё непросто. Я художник, и первое время пытался этим зарабатывать. Участвовал в выставках, даже получил премию. Содержать семью, будучи свободным художником, не получилось, и я устроился в рекламную фирму, где работал художником- исполнителем, пока не закрылся цех. Открылась вместо него типография, где я тоже пригодился — исправял брак. Место меня устраивало, т.к. я работал во вторую смену, а утром писал и рисовал.

С 2007 года, на пенсии — снова свободный художник.
В Израиль мы ехали вполне осознанно и вопроса принимать страну или нет, не было. Понятно, что здесь наш дом. Здесь мы вырастили нашу дочь, здесь живут наши старые и новые друзья, и даже появилось ощущение смены времен года.
Постепенно пришло привыкание и понимание здешней природы, цвета, света, атмосферы, настроений, а также ощущение причастности.

Поддержите нас!

Каждый день наш проект старается радовать вас качественным и интересным контентом. Поддержите нас любой суммой денег удобным вам способом и получите в подарок уникальный карманный календарь!

календарь Epoch Times Russia Поддержать
«Почему существует человечество?» — статья Ли Хунчжи, основателя Фалуньгун
КУЛЬТУРА
ЗДОРОВЬЕ
ТРАДИЦИОННАЯ КУЛЬТУРА
ВЫБОР РЕДАКТОРА