Регулярного литературного и филологического образования Вадим Седов не получил, но друзьями-поэтами-писателями судьба наградила сполна. Среди них в первую очередь писатели-фантасты Алексей Молокин, Сергей Жарковский, поэт от Бога Андрей Ширяев.
Стихи Вадима Седова звучат, и это не субъективное замечание. Поэт считает, что стихи воздействуют подобно музыке. Звук апеллирует к эмоциям. Мысли и ассоциации инспирируются, пробуждаются извне этими эмоциями, расходятся от них, подобно кругам на воде, и только потом обрамляются в слово.
Нехитрую утварь выносят из комнат...
Нехитрую утварь выносят из комнат. Мы снова, мы снова снимаемся с места, и в небе, бездонном, как ласковый омут, дымком растворяется горечь отъезда.
Сутулится тополь в углу у забора, косые лучи перерезали местность, качаются ветви. Кончаются сборы, кончается всё. Впереди - неизвестность.
Прощальный поклон запоздавшим соседям, минута-другая, - и дом заколочен. Послушай! Давай никуда не поедем, в высокую траву с подножки соскочим!
Давай никуда не поедем, - не мы ли живя здесь, внезапно узнали, - какое великое счастье - остаться немыми, немыми навек перед этим покоем?!
Нас лето печатью веселья отметит, нас осень укроет цветными платками. Мы будем чисты и бездумны, как дети, и жизнь отпивая большими глотками,
как мягкую, пенную, юную брагу, услышим, как ветер по кронам гуляет, и дикие боги хохочут в оврагах, и память - слабеет, и боль - оставляет.
И стоит ли ехать, раскаяньем мучась в слепой духоте промежуточных станций? - Возможно. Возможно, но лучшая участь - остаться, остаться, остаться, остаться!
...Но дикие боги над нами хохочут. Мы сели в повозку, мы лошадь стегаем, и рай за спиной превращается в точку, мелькнёт - и становится недосягаем. 1992
Брат мой Авель
Птица ночи, спев своё, замолчала. Ветку тонкую качнула, умчала. Мне опять, который век не уснуть, не смежить век. Всё сначала в эту ночь, всё сначала.
Вот и ты опять со мной, брат мой, Авель. Лёгкой тенью в час ночной, брат мой, Авель. Я - давно уж бел, как лунь, ну а ты - всё также юн, как тогда, в тот страшный день, брат мой Авель.
Кто мне разум опоил желчью? Кто мне сердце опалил болью? - Бог, не принявший моей жертвы? - Хлеб, не выросший в моём поле?
Кто усилил тысячекратно гнев мой тяжкий и мою ругань, в час, когда нам на беду, брат мой, рукоять ножа легла в мою руку?
Льётся времени река, брат мой, Авель. Да не кончится никак, брат мой, Авель, этот сон, и в этом сне как на медленном огне я сгораю до сих пор, брат мой Авель.
А было время - я таким не был, было время - я ещё верил, что начнёт меня карать Небо - быть бы каре - значит, быть мере,
да видно, нет ещё такой чаши, что вместила бы твою горечь. И всё чаще, брат мой, всё чаще ты приходишь и в глаза смотришь.
Кровь от крови, брат родной, брат мой Авель! Что ты делаешь со мной, брат мой, Авель?! Править суд - иль ждать суда возвращаешься сюда с каждой белою луной, брат мой Авель?
Так я жил - да так и жизнь прожил - в землю чёрную глаза прятал: мол, не знаю ничего, Боже! Я - не сторож моему брату! -
Да вот же он - и кровь его льётся, и ослепшие страшны очи... ...Мёртвый лист в моё окно бьётся, будто что-то мне сказать хочет...
В мире свет сменяет тень, брат мой Авель. В мире ночь сменяет день, брат мой Авель. В каждой яви, в каждом сне ты опять придёшь ко мне. Мы ещё поговорим, брат мой Авель. 1991
Миргород
Ветер южных морей у меня за спиной. В ветхой бричке моей еду в мой край родной. Полудённой порой сделаю поворот - в мареве под горой Миргород, Миргород!
Здравствуй, Родина! Твой сладок, ведомо, дым. Грешного - удостой новым ликом твоим. Жажда к тебе гнала в поисках лучшего, Али ты не ждала сына заблудшего?
Бричку едва влекут дряхлые лошади. Помню, - имелась тут лужа на площади. Еду, и вижу я - вот она, здесь она, жалко только, свинья - бедная, съедена.
Еду, а по бокам - храп из душных клетей, Пьянство по кабакам до зелёных чертей, визги дур-дочерей в потных лапах гостей - до могильных червей и до мозга костей.
Будто солнечный круг облако тронуло - пал третий Рем от рук третьего Ромула. Бросили в хлябь да грязь твердь гробовой доски - с этого началась песня твоей тоски,
Родина, сладкий плен! Как бы кто не желал - нет в тебе перемен, ты живёшь, как жила - в праведного - плюя, падшего - милуя, Родина ты моя, Родина милая!
Будто ночью в степи плачет скиталица - бричка моя скрипит, скоро развалится. Ждёт ли меня печаль, или же пир горой? - Ведать не мне. Встречай, Миргород, Миргород! 1991
Аптекарский сад
С незапамятных лет, не запятнанных памятью лет, чей петляющий след убегает в остзейское лето, убегает в остзейское лето петляющий след, и звенит флажолет, и блуждает безумная флейта
по тропинкам извилистым в золоте царских садов, где вишнёвое солнце зелёный ковёр расстелило, и не стала помехой вкусившим от райских плодов слишком вялая кровь, слишком чахлая плоть властелина,
эта бледная немочь. Бессильны приёмы веществ, чьи составы вовеки истлеют в аптекарской тайне. Он боится, взгляни: промелькнул силуэт, и исчез узкогрудого карлика в тесном суконном кафтане.
Утомлённому солнцу готовится дом ледяной, опустевшие склянки на выброс снимаются с полки. Ускользающий век, звуковой отразившись волной от чужих берегов, возле ног оставляет осколки. 2012
Снега великой зимы
Белый шум в ушах, белый шум, белый шум, белый шум в ушах. Не прощаясь, я ухожу. Настежь дверь - я сделаю шаг за границу света и тьмы, не оставив даже следа, и снега Великой Зимы занесут меня навсегда.
Занесут меня, занесут, занесут в такие края, где уже ни ряд и ни суд для себя не выберу я. Позабыв, какое число, увидав, слетая в кювет: занесло меня, занесло. Белый свет в глазах, белый свет.
Сколько лет тяжёлой ходьбы по следам вчерашнего дня - и ни мне уйти от судьбы, ни судьбе уйти от меня. И снега за Обской губой, обрывая жалобный плач, занесут меня над судьбой, как топор заносит палач. 2006
0
0