Стихи Даниила Чкония. Поэты по субботам

Семья через три года переехала в Мариуполь. Здесь, учась в седьмом классе, Даниил написал свои первые «несерьёзные» стихи, начитавшись советской сатиры. Вирши получились антиимпериалистическими, с радостью были приняты в городском литобъединении, и совсем юный автор прочитал их на одном из официальных торжеств. Мама, чтоб укрепить у сына открывшийся дар, подарила ему особенную тетрадь для стихов в бархатной тиснёной обложке. Даниил однако стихи писать перестал, и только к двадцати годам, усыплённый советской темой дар прорвался по полной, мамин подарок сыграл свою роль.
Семья переехала в Тбилиси. Там Даниил занялся художественным переводом грузинской поэзии на русский язык. Затем поэт едет учиться в Москву, в Литературный институт имени М. Горького, где ему повезло с учителями. После окончания института спокойную плодотворную учёбу сменила изнуряющая борьба в литературных кругах до перестроечного Союза, сменившаяся опасной для жизни борьбой с мафиозной националистической организацией «Память». Автор девяти книг, Даниил Чкония вынужден покинуть Москву, он переезжает с семьёй и престарелой мамой в Кёльн, где живёт по сей день. Интенсивно работает редактором в разных известных журналах, экскурсоводом, печатается в журналах «Знамя», «Дружба народов», «Новый мир», «Интерпоэзия», «Зарубежные записки», является лауреатом почётных премий и председателем жюри конкурса молодых поэтов русского зарубежья в Риме «Ветер странствий» (конкурс придумала княжна Волконская, дочь Столыпина).
За последние полгода Даниил Чкония написал 97 стихотворений, отдыхать поэту некогда.

* * *
Откуда-откуда, куда я бегу?
Палатка стоит на морском берегу.
Сосновая роща, песок и вода.
Откуда бегу я? Куда я, куда?
Душа, ты не чайка, и времени слой
Тебя покрывает, как днище смолой.
А лодка рассохлась, и нету весла,
Гордячка рыбачка весло унесла.
И если рассказ начинают с азов,
Пусть морем себя называет Азов.
Пускай он прихлынет, солёный, седой,
Пустынный, осенний, как сон, молодой.

* * *
Если выйти из калитки
и пересечь наискосок Итальянскую,
войдешь в переулок,
где по краям
зарастал лопухами пустырь.
На пустыре возникал
шатер «шапито».
Как и в те времена,
когда юный доктор Залкинд
прикладывал примочки
стареющему Ивану Поддубному.
Годами
по пустырю
мальчишки гоняли собак
или гоняли мяч,
а в старом домишке напротив
девочка тихо росла
и в окошко глядела.
В доме её сияла с портрета
мама,
женщина удивительной красоты,
светившая дочке
из миражей
далекой московской богемы.
И не заметили
старая бабушка с дедом,
как пчёлы слетелись к ним в сад
за пьянящим нектаром…
Только музыка, только стихи…
И в кого-то влюблялась она,
и кто-то любил её,
которая всё ещё была
маленькой девочкой,
ожидающей маминой сказки.
А теперь её нет,
да и домика нет,
и застроен пустырь гаражами.

Если выйти из переулка
и вернуться к калитке,
за калиткой увидишь
пустое пространство, где тоже
старый домик стоял…

Дед лежит, где когда-то была
агробаза и где тысячи прочих
лежат
в мариупольском Бабьем Яру.
Сын лежит недалёко,
а внук на пустое пространство
глядит,
держит за руку правнука,
для которого города имя –
звук…
уже – или всё же ещё –
пустой.

Я ЕЩЁ ПОМНЮ

Илье Фаликову

Я ещё помню – мерцают с утра мостовые,
Я ещё помню акации, лужи и пыль.
Бык помавает тяжелой бугристою выей,
Бочка на бричке да вечно пустая бутыль.

Я еще помню ту лошадь, зеленую фуру, –
Только появится, псы, поджимая хвосты,
Все врассыпную, а рыжий замешкался сдуру,
Но успевает со мною сбежать на пустырь.

Я ещё помню тот приторный вкус газировки,
И на губах от шелковицы сладкой следы,
Наши налёты – с налетом индейской сноровки –
На запыленные в двориках старых сады.

Я ещё помню: стучит инвалид деревяшкой,
Чистильщик, помню, сидел на углу, у крыльца.
Бывший моряк с ослепительной медною бляшкой,
Бляшку запомнил, да вот не запомнил лица.

Я ещё помню: летают гудки заводские,
Копоть садится на выстиранное бельё.
Я ещё помню весёлые толпы людские,
Майский оркестр, потрясающий наше жильё.

Я ещё помню таранок веселые связки,
Запах солёный и в окна влетающий мяч,
Помню из тыквы – с горящими свечками – маски,
Переполох и девчонок испуганных плач.

Я ещё помню: в восторг приводила безделка.
Я ещё помню густую траву до колен
И погорелку – какая была погорелка! –
Где каждый день брали «немцев» мы толпами в плен.

Помню, в калитку стучала цыганка упрямо,
Помню я звон этих бус, и монист, и колец.
Помню, отцу улыбается ласково мама,
Помню, как ласково ей улыбался отец.

Я ещё помню, но всё это перемешалось.
Всё это было, и я это помню, и всё ж –
Сердце сжимает такая тоскливая жалость,
Всё это было, да только уже не вернёшь.

Я ещё помню, и памяти той не отрину,
Схлынут слова, или негде мне будет их взять…
Только успеть рассказать обо всем этом сыну,
Да не забыть бы, да только б успеть рассказать.

* * *
И когда опять придётся
Вдруг напиться из колодца,
Словно сердцем уколоться
О холодную струю,
Вот тогда и допою
Эту песенку мою.

Сок арбузный,
Мякоть дыни…
Предзакатный луч остынет…
По траве да по репью
Выйду на дорогу,
Августовский день допью.
Отдохну немного.

И опять поеду вдаль.
До чего легка педаль!
Да играют спицы,
Да мелькают птицы!

Вот она, припав к рулю, –
Юность –
Пролетает!
Я люблю её, люблю!..
Но она истает.
Не допел – так допою
Эту песенку мою,
Если вдруг придётся
О холодную струю
Сердцем уколоться.

ГРУЗИНСКОЕ СТИХОТВОРЕНЬЕ

Яну Гольцману

По дорожке – пыльной, старой,
По тропинке – да не споро! –
Чок да чок – бычок Цикара,
Чок да чок – бычок Никора…

Путь неблизок, мир нетесен,
День не скуп на свет и краски –
От чуть-чуть печальных песен
До наивной грустной сказки.

И неспешные отары
Тянутся нешумно в горы,
Где остался след Цикары
И не стерся след Никоры.

Потому что в этом мире
Друг – твердыня и основа,
К двум твоим – придут четыре
Добрых дела, добрых слова.

О добре ведутся споры,
И про зло талдычат свары…
Кто придет на зов Никоры?
Кто услышит зов Цикары?

Ветка к ветке, камень к камню –
Свить гнездо, сложить дорогу…
Протянись твоя рука мне –
Сразу чувствую подмогу!

И по-русски: скоро-скоро!
По-грузински: чкара-чкара!
Чок да чок – бычок Никора…
Чок да чок – бычок Цикара…
14 февраля 2003

* * *
С концами не сойдутся
Бесследные концы…
Глядишь, уже напьются
Из лужицы скворцы.

Капель слетит на темя –
Прозрачная слеза…
О чём грохочет время?
О чём гремит гроза?

Ещё строка не спета –
О чём? О чём-нибудь.
От февраля до лета
Такой короткий путь.

И прорастает семя,
Согретое лучом…
О чём ты? – шепчет время.
Не знаю сам – о чём.