Необычайные приключения писателя Владимира Войновича

Что определяет место и значение писателя в жизни и литературе? Если — звания и отличия, то у Войновича их немало: член Баварской Академии изящных искусств и Сербской Академии наук и искусств; Почетный член Российской Академии художеств и Почетный доктор Ноттингемского университета в Англии и Мидлберри колледжа в Соединённых Штатах и Почетный член Американского общества Марка Твена. Тиражи книг? Они – миллионные. Языки, на которые эти книги переведены? Их десятки… Наконец, Владимир Войнович – автор «Чонкина». И этим уже многое сказано.

– Вы всем этим гордитесь? – поинтересовалась я у Владимира Николаевича.

Владимир Войнович:
– У меня нет органа, который вырабатывает гормон гордости, -был ответ. Так началось это интервью.

Светлана Березницкая:
Но у Вас, разумеется, есть представление о собственном месте в литературе?

В.В:
А как же! В моём романе «Москва 2042» один персонаж спрашивает другого: кто самый лучший писатель? А тот отвечает: если я скажу, что я, будет нескромно, а если скажу, что не я, – будет неправда. Но если всерьез – литература не скачки на ипподроме, а, скорее, огород, где у  тебя своя грядка, и на этой грядке писатель, если он настоящий, выращивает такие овощи, какие кроме него никто другой вырастить не может.

С Б: Вы считаете, что добились в жизни всего, чего хотели?

В В:
Я добился меньше того, что мог бы, но намного больше того, что ожидал. К сожалению, в детстве я мало учился, хотя учиться всегда хотел. Находясь на дне жизни, я, в отличие от многих поощряемых родителями детей, долгое время сомневался в наличии в себе каких бы то ни было способностей, поэтому и не пробовал себя ни в каком искусстве. Если бы начал, как полагается, писать или рисовать в детстве, возможно, большего бы добился.

…Когда Войнович собрался в Москву, родные не поддерживали его,  считали, что ничего из него не выйдет. Действительно, в Москве у него не было ни друзей, ни работы,ни денег. Но путь в столицу – нормальный путь любого талантливого провинциала. А Войнович, как потом стало понятно, – самородок. Он добился своего, став знаменитым писателем, добился всего сам. Его книги хоть и очень разные, словно объединены завораживающим биением жизни. В них так много страшного и нежного, смешного и лиричного, всего, что он извлёк из своего опыта. Писательство, – по мнению Войновича, – это тот род занятия (может быть, даже единственный), для успеха в котором жизненный опыт совершенно необходим.

Писатель вспоминал в одном из интервью:
«В первые годы пробивался очень трудно. Нигде не служил, писал, жил на нищенские заработки, ходил вечно голодный. И вдруг судьба подкидывает приманку – работу на радио, где стал получать тысячу рублей –тогда для меня огромные деньги. Там же начал писать песни, которые стали приносить мне неслыханные, по тем моим представлениям, гонорары. Как сочинитель песен я сразу оказался угоден властям, включая Хрущёва, который даже «пропел» с трибуны Мавзолея мой «Гимн космонавтов». Последовали выгодные предложения от редакций и издательств… Однако увидев, что репутация поэта — песенника становится фактом судьбы, я от этого отказался. Не хотел славы и благополучия таким путём. Потом, уже начав писать прозу, при определенном политесе,  мог бы «достичь степеней известных»… Но в силу моего характера этому, слава Богу, тоже не суждено было свершиться».

С Б:
У меня в Берлине длинная полка занята сочинениями Войновича. Люблю его книги. Пару лет назад в русском книжном магазине в Нью-Йорке случайно купила «Замысел», книгу, которую не имела. Искренняя, откровенная, эта книга не вписывается ни в какой жанр: она отчасти роман, отчасти – мемуары. Она о смысле жизни, о Замысле и замыслах, о том, зачем писатель взялся за своё ремесло (если вообще допустимо назвать миссию писателя ремеслом), что и кому хотел сказать — доказать. Войнович называет эту свою миссию «попыткой объяснить себе – себя и себя – другим, и других – себе»… Согласитесь, ни есть ли это то, с чем мало кто справился в литературе?!. Не удержусь три  абзаца процитировать.

«…Моё прошлое…стоит только чуть-чуть напрячься – и вот она, вся моя жизнь, где я вижу себя одновременно и маленьким мальчиком Вовой, и пожилым дядей, которого зовут по имени-отчеству, и ремесленником, и солдатом, и пастушонком, и рабочим, и сочинителем, и диссидентом, и эмигрантом, и себя разного в разных местах, где жил – от Душанбе и Ходжента до Мюнхена и Вашингтона. Всего этого не изобразить никаким искусством».

«…Кто бы не стоял за нашим созданием, трудно не увидеть, что каждый человек несёт в себе некий Замысел, вложенный в него и составленный в виде загадки. Ключа к загадке нет, но есть разбросанные там и сям туманные намёки на то, что она существует и при некотором усилии поддаётся разгадке, хотя бы приблизительной».

«…Я считаю, что основа Высшего замысла в том, что всякая человеческая жизнь самоценна, независимо от её практических результатов. И к моей жизни это относится тоже».

Войнович – своеобразный писатель. Человек редкого обаяния, чрезвычайно скромный и простой в общении. Мы видимся в Москве и в Берлине, бывает, подолгу беседуем. Могу утверждать: Владимир Николаевич не только интересный рассказчик, но умеет слушать и слышать.

Мы говорили обо всём, перескакивая с темы на тему, и сам собой возник вопрос.

С Б:
На ваш взгляд, Владимир Николаевич, насколько важны для писателя его национальные корни?

В В:
Ни насколько. Важны страна, среда, язык и культура, среди которых он вырос.. У Булата Окуджавы отец был грузин, мать армянка, а сам он, не зная хорошо никакого языка, кроме русского, считал себя по национальности москвичом. При этом он, конечно, был русским писателем. Единственным критерием может быть только самоидентификация. Кем себя чувствуешь, тот ты и есть. А формально национальность в нормальных странах совпадает с гражданством. Обладатель немецкого паспорта, будь он по рождению кем угодно, считается немцем. А гражданин Франции – французом. Я как-то рассказывал, что сотрудницу «Голоса Америки» Зору Сафир, работавшую гидом на выставке в Москве, посетитель спросил, американка ли она. Ответ был утвердительным. Спрашивавший попробовал уточнить: «Чистая американка?» «Да, как будто сегодня душ принимала».– улыбнулась она. Человек, не оценив иронии, продолжал допытываться: «Чистокровная?» На что получил ответ: «У нас в Америке чистокровными бывают только собаки и лошади».

Это утверждение применимо и к России, – продолжает Войнович.
– Мой отец – русский сербского происхождения, мать – еврейка. Мне в 1980 году в Германии сделали операцию на сердце, во время которой перелили всю кровь. Так что теперь во мне течет немецкая, а скорее всего, турецкая кровь,поскольку турки –основные доноры в Германии. У них денег мало, а крови много, вот они ее и сдают. Мои предки по отцовской линии, имея одни и те же корни, были сербскими дворянами, венецианскими дожами, австрийскими военачальниками и русскими адмиралами. Два Войновича – Марко и Йован – при Екатерине командовали один – Черноморским флотом, другой – эскадрой. Писатель Иво Войнович был классиком сербохорватской литературы, а Петр Войнович, – австрийским писателем. А еще был австрийский генерал во время Первой мировой войны, он упоминается в «Похождениях Швейка». Вообще, что такое национальность, никто толком не знает, потому человек должен признаваться тем, кем он сам себя ощущает. В связи с происходящим ныне объединением Европы давно уже пропагандируется идея ввести новую национальность – европеец. Это бы мне подошло.

В конце сентября Владимир Николаевич в очередной раз оказался в Варшаве. Был приглашен на Международный экономический форум, собравший, экономистов и менеджеров, политиков и ученых Европы. Состоялась и презентация двух переизданных в Польше книг Войновича – «Монументальная пропаганда» и «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина».

Уточняю у Войновича:
С Б: Это ведь у вас не первое издание «Чонкина» в Польше?

В В:
Конечно, нет. Первое было еще в начале 80-х годов в подпольном издательстве «Солидарность». Тогда никакой презентации быть не могло. Но именно то издание мне дороже многих других.

Из-за «Чонкина» Войнович в 1980 году лишился советского гражданства и вынужден был покинуть родину. Сегодня «Чонкин», принесший Войновичу всемирную славу, переведен на 35 языков. Только по-английски «Чонкин» издавался больше десяти раз, а общий тираж перевалил за полмиллиона. Одно из последних американских изданий вышло в серии «Европейские классики».

С Б: Коль зашла речь об этой книге, расскажите, как возник «Чонкин»? Откуда он такой?..

В В:
Из деревни, конечно. Это не только вымысел, но реальный человек, которого я знал в жизни. Он действительно простодушен, а кажется дурачком, потому что не понимает мелких людских хитростей. Мне очень удобно, легко с ним: от имени Чонкина могу говорить что хочу.

С Б: А как появился ваш «Чонкин»?

В В:
Постепенно. Сначала был рассказ о деревенской девушке, которая полюбила солдата. Они встретились вечером накануне войны. Я понимал, что герой, каким его считала Нюра, должен быть написан по контрасту с её представлением, – простой и придурковатый. Но образа не было. А однажды я вдруг отчётливо вспомнил, что видел этого бедолагу, когда служил солдатом в армии, и наша часть стояла в Польше. Да это же Чонкин! Вот так и родился образ.

Когда я написал первый большой кусок романа и отнес его в «Новый мир», начались проблемы. Твардовский, который ко мне очень благоволил, отнесся к «Чонкину» критически, а может быть, даже ревниво: Бровкин, Травкин, Теркин, Чонкин… Он хотел, чтобы я изменил фамилию героя.

И пока писал, многие «ловили» меня на перекличке с Тёркиным, как бы упрекая. Теперь так уже не думают, потому что Чонкин стал образом самостоятельным.

С Б: Сегодня, размышляя о литературе ушедшего столетия, приходишь к выводу, что истинно народными персонажами русской литературы справедливо назвать прежде всего Тёркина и Чонкина. Как Вы полагаете, в чем секрет успеха романа, который популярен и спустя десятилетия после выхода в свет?

В В:
  Долговременный успех литературного произведения объясняется, на мой взгляд, тем, что автору удалось создать образ героя, который может стать фигурой нарицательной. Такие персонажи, как Дон Кихот, Швейк, Плюшкин, Чичиков, Обломов, Тёркин, Остап Бендер запоминаются читателем легко и надолго. Думаю, что Чонкин относится к их числу.

С Б: У Вашего героя богатая кинобиография…

В В:
Пожалуй. В 1995 году по роману снял фильм чешский режиссер Иржи Менцель. Продюсером был англичанин Эрик Абрахан, а актёры – русские. Чонкина прекрасно сыграл Геннадий Назаров, Нюру – Зоя Буряк. В фильме были заняты Зиновий Гердт, Валерий Золотухин, Алексей Жарков …

Фильм небольшой, 90 минут. Конечно, многое туда не вошло. Но экранизация  часто разочаровывает или не удовлетворяет автора, а порой и зрителя. Ведь, например, роман всегда содержит много линий, мыслей автора, присутствует и подтекст, словом, – то, что на экран, в полном объёме не попадает.

С Б:  До фильма Иржи Менцеля была и у Эльдара Рязанова попытка поставить «Чонкина»…

В В:
Верно. Но тогда Россия ещё не была к этому готова. Страна бурлила в политических противоречиях. Шел 1989 год. Ещё был Советский Союз, советская армия, советские генералы, выступавшие против «Чонкина» с гневными речами. В тех условиях на Рязанова оказывалось давление, потому, к сожалению, та попытка не удалась.

С Б: А когда начались Ваши отношения с кинематографом?

В В:
В кинематографе я прожил довольно большую жизнь. Когда начинал, многие считали меня сценаристом, говорили «пишет кинематографично». В 1961– м, когда появилась первая повесть «Мы здесь живём», вдруг приходит телеграмма от самого Ивана Пырьева: «Поздравляем с выходом замечательной повести, мечтаем, чтобы она появилась на экране».

На Мосфильме, куда я пришёл, меня встретили Иван Пырьев и режиссёр Константин Воинов, который возглавлял второе творческое объединение киностудии. Со мной сразу же заключили договор, была организована съёмочная группа, хотя я ещё не написал ни строчки сценария. Представьте, молодой автор был очень горд, увидив на дверях нескольких комнат павильона таблички: «Мы здесь живём». Когда сценарий был готов, сказали, что нужна небольшая правка. Но потом они от меня просто стали прятаться. И это закончилось ничем.

Через два года в «Новом мире» был напечатан мой рассказ «Хочу быть честным». Сценарий уже лежал на Ленфильме. И тут опять телеграмма – приглашение от Пырьева. Снова пришёл на студию. Снова были Пырьев и Воинов. Они были влюблены в этот рассказ и хотели его поставить. Пырьев говорил, что очарован, что главный персонаж Евгений Самохин – это настоящий национальный характер. Когда я заметил, «однажды вы меня уже бросили на полпути», Иван Александрович ответил, что даёт честное слово: от этой вещи не отступится! Потом мы с Воиновым поехали на Ленфильм, с трудом получили обратно сценарий. Я его доработал. Сценарий был принят, но история повторилась. Выяснилось, что рассказ к тому времени уже раскритиковал партийный идеолог, секретарь ЦК Ильичёв, и судьба фильма была решена.

Следующий сценарий по рассказу «Два товарища» Войнович написал для экспериментального объединения, которым руководил Григорий Чухрай. Сценарий был принят, но шёл 1968-й год и на писателя начались гонения за то, что он подписывал письма в защиту осуждённых писателей. Запретили пьесы, сценарии Войновича. Всё же по просьбе Ларисы Шепитько он написал сценарий «Владычица» и опять без какого-либо продолжения… В итоге все сценарии, кроме «Мы здесь здесь живём», были приняты, оплачены (государство несло убытки), но в работу не запущены. Всё запрещалось, потому что Войнович сам уже стал запрещённым писателем.

Дальше — вынужденная эмиграция, лишение гражданства. В 1980 году 257- м рейом Аэрофлота Войнович с семьёй по приглашению Баварской Академии искусств прилетел в Мюнхен. Кстати, тем же рейсом Аэрофлота он возвращался в Москву, когда ему вернули гражданство.

Тогдашняя эмиграция очень отличалась от нынешней. Трагическая эмиграция. Люди уезжали навсегда, оставляя детей, близких, друзей. К счастью, больших материальных трудностей Войнович не испытывал – его книги печатались на Западе с 1975 года. Но морально, на три года он был выбит из колеи.

В 1982 году писатель приступил к роману «Москва 2042», а завершил его только через четыре года. Эта смешная и пророческая книга вызвала в своё время яростный протест солженицынских фанатов («солжефренов», по выражению Войновича.)

В 2002 году Войнович, один из немногих писателей, позволявший себе говорить о Солженицыне без лицемерия, выпустил «Портрет на фоне мифа», книгу, которая, несомненно, стала принципиальным событием в русской культуре.

Солженицын, по словам Войновича, — большое общественное, историческое, литературное явление. Он вошел в историю, и его оттуда не вычеркнешь. Но всё же он человек со своими достоинствами и недостатками, а не икона, на которую должно молиться … Войнович подчёркивает,что культы любых личностей для него невыносимы, и культ личности Солженицына тоже.

В нашу эпоху подмены понятий, когда рыночный успех стал синонимом художественного, Войновичнапоминает нам, что ещё существует гамбургский счёт. И никакие заслуги прошлого не могут улучшить или предопределить качества того, что человек делает сейчас. А глупость, сказанная даже великим человеком, не перестаёт быть глупостью.

С Б: Хочу спросить о «Шапке» – книге и фильме.

В В:
  «Шапка» сначала была напечатана за границей. Считая, что она перекликается с «Шинелью» Гоголя, к первой публикации я поставил эпиграф: «Эта шапка сшита из шинели Гоголя»

С Б: И почему Вы потом его сняли?

В В:
  Подумал, что читатель может воспринять это как литературную игру. А мне важно, чтобы человек, который читает, поверил мне. Не зря ведь один критик в ругательной статье написал (почти каламбур): «Войнович придерживается чуждой нам поэтики изображения жизни «как она есть»!

Смешно, но я был с ним вполне согласен – правильно он сформулировал мое кредо. Когда меня спрашивают, считаю ли себя исключительно сатириком, я всегда отвечаю: «Нет, это не я сатирик, а действительность сатирична и гротескна».

В 1989 году «Шапка» была, наконец, напечатана в Советском Союзе. Войнович тогда, впервые после эмиграции, приехал в Москву.

В В:
Среди людей, встречавших меня в московском аэропорту, был и мой старый знакомец Константин Воинов. Он очень хотел снять «Шапку». И снял её. По-моему, фильм получился очень неплохой, динамичный и смешной.

С Б: А сейчас с «Чонкиным» кто-то работает?

В В:
Недавно позвонил театральный режиссёр Алексей Кирющенко, поставивший «Чонкина» в антрепризном театре. Спектакль получился весёлым, прекрасным. Кирющенко предложил мне снять по «Чонкину» многосерийный телевизионный фильм. Пока намечено 8 серий, может, их будет 16. Материал, который я смотрел, – замечательный: вся группа хохотала до слёз.

С Б:
Среди написанного Вами много вещей документального толка, начиная с «Иванькиады», очерков «Антисоветский Советский Союз» и писем правительству. Поясните, эта приверженность документу идёт от того, что писатель Войнович не разделяет свою жизнь и творчество?

В В:
Я убедился на «Чонкине» и на «Москве 2042», что жизнь и художественный вымысел совсем недалеки друг от друга, причём одно влияет на другое. Обстоятельства жизни писателя формируют то, что он пишет. Но есть и обратная связь – вымысел писателя потом влияет на его жизнь. Скажем, моя биография легла в основу «Чонкина», а «Чонкин», выйдя из-под пера, лепил мою биографию дальше. Меня из-за «Чонкина» выгнали из Союза писателей. И жизнь, благодаря литературному герою, круто изменилась. Когда я начинал писать, не собирался стать документалистом. Я обратился к документу и к иронии, как к спасению. Ирония и самоирония помогает держать дистанцию. Она, как и интуиция, бывает умнее ума и подсказывает порой парадоксальное и самое правильное решение.

Практически целый год Войнович печатался в « Известиях», еженедельно писал публицистические заметки на актуальные темы. Потом сотрудничал с «Новыми Известиями». Там его жизнеописание давалось под названием «Жизнь и необычайные приключения писателя Владимира Войновича».

В В:
Я старался, чтобы в каждом отрывке, в каждой истории был отдельный эпизод из жизни. Написал уже немало, но пока сделал перерыв, чтобы дать передышку читателям и самому собраться с мыслями. Чтобы осознать прошедшее, факт должен отстояться как в памяти писателя, так и в памяти читателя. Думаю, буду продолжать. Надеюсь, со временем это превратится в книжку.

Только что в издательстве «Эксмо», где в последнее время выходят книги Владимира Николаевича, опубликовано его «Персональное дело». Это — биография автора в протоколах, стенограммах заседаний Союза писателей, документы, публицистика разных лет. События, описываемые в книге, непосредственно касались Войновича как русского писателя и советского человека. Отстраненное восприятие фактов, ирония и самоирония, присущая творчеству Войновича,дала вомозжность увидеть и ощутить  в этой книге, как драматическая судьба автора переплелась с судьбой страны.

С Б: Книга «Персональное дело» оформлена оригинально. Автопортрет на обложке делает её особенно выразительной. Вы ведь не часто иллюстрируете свои книги…

В В:
Никогда. Но если портрет или мой рисунок оказываются кстати, очень доволен. Когда начинал рисовать, мне казалось, что литература и живопись совместимы: порисую немного, потом буду писать. На самом деле – это совсем не так. Нельзя одновременно заниматься тем и другим. Сейчас у меня литературный период. Завершаю большой литературный замысел, но подробнее рассказать об этом смогу только в конце года.

В последние десять лет Войнович известен не только как писатель, а и как художник. Выставки его картин успешно прошли в Берлине и Вене, в Кельне и Мюнхене, в Москве и Русском музее Санкт-Петербурга. Войнович – плодовитый художник, в его собрании более трехсот полотен. Названия картин, тем , циклов остроумны. Это портреты, пейзажи, юмористические циклы, грустно-иронические зарисовки. Живопись для него – очередное приключение.

Войнович – человек мира. Все время куда-то спешит: не успел вернуться из Польши, как отправился с делегацией российских писателей в Китай. В октябре он участвует в Международном фестивале Булата Окуджавы «Возьмёмся за руки, друзья…», который, проходит в Израиле, а затем будет выступать перед своими читателями в Перми.

С.Б.: И последнее. Где Вы чаще бываете в Москве, Мюнхене, или в пути?

В.В.:
Сейчас, в основном, в России.