Стихи Александра Гельмана. Поэты по субботам

The Epoch Times26.01.2021 Обновлено: 14.10.2021 12:56

Александр Гельман не собирался переваливать за восьмой десяток, и стихи на седьмом десятке не думал, что будет писать. Ни отец, ни дед, ни другая близкая родня до такого почтенного возраста не доживали. Но и в двадцать Александр Исаакович, видимо, не думал, что станет известным драматургом, сценаристом, публицистом, народным депутатом, политическим обозревателем и… можно перечень продолжить.

Александр Гельман пережил гетто, в живых остались только он и отец. Может быть, поэтому темой его поэзии стала Смерть. Диалог о смерти он ведёт сам с собой, где он — маленький мальчик, который воспитывался в атеистическом государстве, и не у кого было спросить о Создателе. А если спрашивалось, то за неугодный партии ответ можно было встретиться со Смертью преждевременно.

— Александр Исаакович, вы верите в то, что ТАМ продолжится жизнь?

АГ: Я — верующий атеист. То верю, то не верю. Я себе больше нравлюсь, когда верую, что там что-то ещё будет. Я придумал такой ход: надо молиться, просить Всевышнего, чтобы там что-то со мной случилось, и тогда что-то случится. Я решил, что это зависит от молитв».

* * *

Когда-нибудь,

когда меня уже не будет,

я приеду к вам в гости

верхом на слове «самовар».

Мы будем пить чай

с моим любимым вареньем

из белой черешни,

я буду рассказывать,

как весело неживут на том свете

ваши знакомые.

Вы будете слушать меня

внимательно, внимательно,

как никогда не слушали прежде.

Будет много вопросов,

я буду отвечать, отвечать,

а под утро, безмерно уставший,

скажу: «Мне пора, я буду вас ждать,

приезжайте, у нас хорошо»

и галопом умчусь обратно

верхом на слове «самовар».

А вы,

с благодарно машущими руками,

будете стоять на балконе,

пока я

и мой семибуквенный конь

не растаем в тумане.

* * *

У смерти нет закона,

она закон сама,

она – как палец Бога,

направленный в меня.

Я жду прикосновенья,

я приготовил грудь,

душе почистил крылья,

собрал в далекий путь.

Душа взлетит и тут же

забудет, чьей была,

она не мне служила,

когда со мной жила.

* * *

Вчера отказался от памяти,

вырвал из головы,

вышвырнул к чертовой матери.

Без памяти становишься легким, как дым,

земное притяжение едва удерживает –

поднимаешься – опускаешься,

поднимаешься – опускаешься,

надо же, какая у меня была тяжелая память,

прямо свинец какой-то.

Я радовался, был счастлив.

Но через несколько минут

вдруг начал деревенеть,

оказывается без памяти,

человек превращается в доску.

Меня уже было подхватил какой-то мужик,

соображая, как из меня сделать книжную полку.

Я взмолился: Господи, спаси!

Сверкнула молния, грянул гром,

черепная коробка разверзлась,

моя память рухнула в мою голову,

я чуть не упал.

И вот я стою перед зеркалом,

с тяжелой головой на плечах.

Может лучше было

стать полкой для книг?

* * *

Крест безбожной гордыни

не посмею взвалить на себя —

кто я такой, чтобы быть уверенным,

что после смерти меня ничего не ждет?

Старость смягчает грани,

растворяет годы, как сахар,

жидкое время, волны растаявших лет

обволакивают противоположный берег.

Память помалкивает,

приготовилась превратиться в камень.

* * *

«Всё» – это что?

Всё, что вижу, всё, что слышу?

Всё, о чем думаю?

«Всё» – это Бог?

«Всё» – это смерть?

«Всё» – ты хоть само понимаешь,

что ты означаешь?

Какое чужое слово!

Отвратительный, мерзкий образ,

издевка речи над говорящим.

Кто умер, тот не скажет «вот и всё»,

а это единственный случай,

когда слово-ублюдок

было бы уместным.

* * *

Когда душа маленького мальчика,
которого сожгли в Освенциме
решила не вернуться на небо,
погибнуть с ним,
Бог, узнав, жутко расстроился —
первый раз со дня творения
Божья душа отказалась от вечности.
Опечаленный,

Он удалился в свои чертоги —
несколько дней никто не смел
приблизиться к нему.
«Что он там делает?»
спросил молоденький ангелочек

у ангела-старика.
«Наверное, молится».
«Молится? Всевышний молится?
Кому? Самому себе?»

* * *

Дети должны приносить отцу огорчения,

иначе какие они дети, чьи они дети?

Осла? Верблюда?

Отец должен перманентно приходить в ярость,

покрываться холодным потом,

его должен охватывать ужас.

Иначе какой он отец, чей он отец?

Манекенов? Кукол?

Дети должны быть такими, чтобы отец

каждый вечер, ложась спать,

молил Всевышнего

не дать ему утром проснуться.

Тогда это дети, тогда это отец,

тогда понятно, почему

Бога мы зовем Отцом

* * *

Я отпустил свое имя,

оно улетело, как птица,

и вот я сижу безымянный,

никак меня не зовут.

Никто меня больше не ищет,

никому я больше не нужен,

теперь я круглые сутки

принадлежу себе одному.

Без имени больше свободы,

без имени меньше лукавства,

я стал гораздо мудрее

с тех пор, как никак не зовусь.

Иногда пытаюсь вспомнить,

как меня звали раньше,

на звуки какого слова

оборачивалась голова

Увы, я забыл это слово

и, честно сказать, не жалею —

я пришел сюда безымянным,

безымянным отсюда уйду.

Поддержите нас!

Каждый день наш проект старается радовать вас качественным и интересным контентом. Поддержите нас любой суммой денег удобным вам способом и получите в подарок уникальный карманный календарь!

календарь Epoch Times Russia Поддержать
«Почему существует человечество?» — статья Ли Хунчжи, основателя Фалуньгун
КУЛЬТУРА
ЗДОРОВЬЕ
ТРАДИЦИОННАЯ КУЛЬТУРА
ВЫБОР РЕДАКТОРА