Стихи Игоря Джерри Кураса. Поэты по субботам

The Epoch Times10.02.2021 Обновлено: 14.10.2021 12:56

Игорь Джерри Курас — поэт. Начало его поэзии — музыка. За музыку спасибо виолончелисту-деду и родителям-технарям-учёным, которые отправили сына учиться игре на скрипке. Потом прибавились ещё инструменты: альт, фортепьяно, гитара. А потом Игорь понял, что является не исполнителем, а незаурядным слушателем… себя, природы, самой музыки во всех её звучаниях.

Умение слушать — великий дар. Умение услышать во всём музыку — нечто совсем редкое. Слова рифмовались у Игоря с раннего детства, но стихи стали слышаться довольно поздно: после двадцати. Нужно было пережить первую любовь, её утрату, ещё одну любовь, что-то не понять и задаться вопросами. Двоюродный дядя — андеграундный ленинградский писатель, общавшийся с Бродским и Довлатовым, тоже повлиял. Юному Игорю захотелось написать такое, что не напечатают.

«Что такое поэзия? — сам себя спрашивает Курас. И сам же отвечает: «Получаешь, улавливаешь откуда-то настроение, переживаешь его сам в себе, пропускаешь через сердце и передаёшь его словами — поэзия. То же самое в живописи, только с красками».

С двадцати трёх до тридцати — период ранних стихов, из которых поэту не стыдно показать только три-четыре. Родной город Ленинград пришлось оставить и перебраться в Америку. И на семь лет замолчать. Ведь оставлен не только родной город, оставлен город-миф, город потопа, город тритон… нет ему замены. Но океан возвращает к поэзии… Запахи, бескрайность, лунная дорожка, причастность к миру, сострадание ему и своему несовершенству.

— Игорь, у вас есть кредо?

И. Дж. К: Нет, кредо у меня нет. Я как Форрест Гамп, бегу себе, не зная, куда и зачем… бегу сам по себе — и если кто-то бежит вместе со мной, я не смогу ему объяснить, куда мы бежим.

— Вам важен фидбек читательский?

И. Дж. К: Приятно, конечно, получать хорошие фидбеки, но если стих пишется ради «лайков», то это, скорее всего, уже не стих.

Звуки
А вдруг нельзя писать слова,
в которых музыка права:
в которых звуки, звуки, звуки, —
всё остальное — трын-трава?
А ты, седая голова,
решил за эти штуки-дрюки
прощенье получить сполна.
Но не возьмут и на поруки.
Расспросят — вспомнишь: острова,
луна — извечная вдова,
а с ней — предчувствие разлуки.
И где-то ухает сова,
и злого дятла туки-туки,
да полоумная трава
диктует звуки, звуки, звуки.

***
Кленовый свод, побитый синевой —
весь лес повис в росе и птичьем свисте.
И гусеницы — там, над головой,
(клянусь, я слышу!) поедают листья.
Прими меня: как солнце, как росу;
прими меня, как сладкую микстуру
лесной травы. Прими меня в лесу
за волка. Приручи, и волчью шкуру
примни на мне, как приминают мох,
на шею мне набрось свой узкий пояс —
и я пойду с тобой, и, видит Бог,
у ног твоих я лягу, успокоясь.

***
Когда не нужно доказательств —
простой мелодией дыша,
вдруг открывается, как кладезь
одна бесстрашная душа.
И ученик, рождённый позже,
внимая этой простоте,
в смятеньи восклицает: Боже! —
и замирает в немоте.
Откуда? Многозвучный натиск
в клише глупейшем разрешён —
без всяких ярких доказательств
как просто всё, и хорошо.
И он бренчит свои аккорды —
наш ученик — бренчит опять,
в своём желании упёртом
загадку эту разгадать.
И ничего не понимая,
тоску по клавишам кроша,
саднит надсадная, немая
его закрытая душа.

***
Среди чужих людей, вблизи своих деревьев,
навязчивый, как дождь, невыездной, как дом,
безумный, точно Лир, насмешливый, как Тевье —
смотри, как я едва, отметь, что я с трудом.
Как мёртвая эмаль старушечьей финифти,
холодный небосвод вмонтирован в карниз.
Спроси меня: «Куда?» Замешкавшийся в лифте,
не назову этаж — не знаю: вверх ли, вниз.
Скажи мне, для чего с нас взяли не по чину?
Что голос заводной твердит о полпути?
Что в этой воркотне? Дай хоть одну причину —
и спеть, и жизнь прожить,
и поле перейти.

***
И вот я заснул, убаюканный ливнем —
и спал, и приснилось, и было легко:
деревья висели над берегом дивным,
и воды прозрачны, и дно глубоко.
Безмолвные в озере плавали рыбы,
бесшумная с ними дружила вода —
и мне показалось: мы тоже могли бы
как рыбы, прижавшись, уплыть навсегда.
Прижавшись, как рыбы в одном водоёме,
где гулко всплывают деревьев плоды,
мы плыли спокойно — и в этом объёме
весь мир отражался, как в капле воды.
Проснувшись, пойму и увижу, что пусто
и тускло, как за день до первого дня:
бессмысленно в комнату свесилась люстра
и смотрит глазницей пустой на меня.

***
Клянусь, я слышу музыку, когда ты
весь, как пророк, седой и бородатый,
весь, как садовник, грязный и чумной,
вонзаешь в землю сталь своей лопаты,
и пред тобой — как плоские заплаты
все горы мира: Альпы и Карпаты,
Кавказ и Анды, Эверест горбатый,
и Арарат — от снега голубой.

Вот куст в твоей руке. Я вижу розу.
Садовник! Ты, как Гамлет, держишь позу.
Открыта яма прямо под тобой.
И день слетает, точно баба с возу,
и (как же я люблю метаморфозы!)
скрипучий механизм часовой —
бессмысленный, как после овердозы —
забыв кукушку, пялится совой.

Я не мудрец. Я даже не историк.
Но в чём же сущность этих метафорик?
Зачем лопата входит по кривой?
И куст в твоей руке, как бедный Йорик —
зачем тогда? Открой же мне! Отрой —
и музыкой наполни этот дворик.
…Мне говорят, что хлеб чужбины горек.
Сказать по правде, просто вкус другой.

Непамятник
Я памятник себе — и больше никому.
Любезен буду тем, но нелюбезен этим.
Пусть зарастёт ко мне, и прорастёт вокруг —
там, с высоты столпа, никто и не заметит.
Приподнялись над всем ночные этажи:
кто требовал винца, кто торговал венцами.
Я тот, кто просто жил — любовью дорожил,
оспаривал глупца с такими же глупцами.
И в мой жестокий век, и в твой жестокий век,
и в наш жестокий век — все звёзды нам мерцали,
но — беспробудным сном утяжелённых век
не пробудил ни ты, ни я, ни те, что с нами.
Не финн, и не калмык, не гордый внук славян —
сам по себе стою, не вылепленный в глине,
не в бронзе отлитой, не в камне изваян —
не во главе угла, и не посередине.

Поддержите нас!

Каждый день наш проект старается радовать вас качественным и интересным контентом. Поддержите нас любой суммой денег удобным вам способом и получите в подарок уникальный карманный календарь!

календарь Epoch Times Russia Поддержать
«Почему существует человечество?» — статья Ли Хунчжи, основателя Фалуньгун
КУЛЬТУРА
ЗДОРОВЬЕ
ТРАДИЦИОННАЯ КУЛЬТУРА
ВЫБОР РЕДАКТОРА