/epochtimes.ru/ Зиновий Антонов — поэт (по зову души), театральный критик (по профессии). В четвёртом классе, начитавшись Достоевского, а, может быть, тоже по зову души, написал своё первое стихотворение, где дважды спросил себя «зачем?» «Я всё тебя стою и жду. Зачем?»

Тем самым вступил на опасную дорожку, которую можно назвать «дорогой страдание», к которой он стал относиться с некоторой иронией, а ирония с тех пор гармонично поселилась и прочно проросла в его творчестве.

— Зиновий, вы поняли, что без страданий невозможно в этой жизни? Достоевский помог?

З.А: Достоевский вообще опасный автор, а я его перечитал в детстве и юности всего. Понял, что без страдания никак? Или пытался от него избавиться? Кто же это знает? Страдание — это наша расплата за грехи, и поэтому они необходимы. Я думаю, так как с момента первородного греха безгрешных людей нет.

Зиновий Антонов родился в Киеве, в семье, где никто не занимался творчеством, и где это не считалось «делом». «Первый урод в семье», — сказал он о себе сам. Зиновий занялся «творческим делом». Закончив ГИТИС, стал театральным критиком, работал в литчастях трёх театров.

А чистым творчеством была и оставалась поэзия. Зиновий Антонов публиковался в журнале «Европейская словесность» (Кёльн), в «Журнале Поэтов» (трижды в прошлом году), в «Альманахе 45-параллель».

***
Я всё тебя стою и жду.
Зачем?
Ведь ты появишься, уйду.
Ни с чем.
Быть может, ты уже ушла.
Совсем!
А я тебя стою и жду...
Зачем?

Город

Холодный кипельный мотив
Давно засыпал этот город.
Он здесь почти неуязвим
И пролежит ещё лет сорок.
И будет так же плакать с крыш
И лужей продираться к смыслу,
Как незадачливый малыш.
Потом прибудет рыжий дворник
И станет под «шумел камыш»
Сгребать лопатой серый вторник,
Сгоняя стайки шумных птиц
С площадок детских.
Гнать метлой застрявших в переплетах зданий
Прохожих без имён и званий,
И даже лиц.

И будет

И будет горьким опытом декабрь,
И следующий за ним вослед примчится.
И станет наважденьем календарь,
И лица, лица, лица, лица, лица.

И это будет ещё долго длиться,
И станет нам казаться, больше нет
Ни тех, о ком бы стоило молиться,
Ни тех других — из игр и утех.

И будет не таким уже проворным
Казаться нам весь следующий день,
И станут на суках кричать вороны,
О том, что всё на свете дребедень.

Колыбельная

Я улягусь на планете,
я на ней останусь спать
недопонятым поэтом, и поэтому опять
не по мне ударят громы, не по мне пойдут дожди,
не ко мне сбегутся гномы с надоевшей рифмой жди,

с обезвоженными льдами,
свежевысохшей сосной,
свежевыжатыми снами,
лебедой и лабудой.

Сладко спать, когда на свете мимо всё и мнимо всё:
страсти
жёны
рифмы
дети
сё и то
ни то, ни сё,
смыслы, цели
стоп, дорога,
сел на рифы твой арго.
Ну, зачем ты хочешь много, где у многих ничего.

Незапятнанного слова наступает благодать,
ни один ещё обломов так не исхитрялся спать

среди пядей и обломков всераспаханной земли,
на которой рвутся ловко плохо склеенные дни
на которой псы и волки, и немного естества,
и на солнечных заколках слабо держится листва.

Не будет ничего

не будет ничего — ни брода, ни ручья
не будет, ни сомненья, ни участья,
и ты придёшь, чужая и ничья,
прозрачным призраком иного счастья,
где никому никто не на века
где каждый каждому и словно всё впервые.

Отчаянная, как весной река,
отбросив предрассудки ледяные
...туда, где всё совсем наоборот
где нет времён, мужей, дождей и денег,
где пропивает латы Ланцелот,
пока Дракон спокойно жрёт деревни.

Где всё не так, как снилось мудрецам,
а так, как есть — хмельно и бестолково,
где режет правда по больным сердцам
и прочат грозы вещие вороны,
и ищут смысл голодные коровы,
которых некому давно доить,
и бык мычит про быть или не быть,
а в кронах стынет песня Казановы.

Мой Бог, зачем всё это, в чём резон,
зачем трава, песок, а в зимах столько снега,
собака, кот, моря и горизонт,
когда ты здесь ещё ни разу не был?

Элегия

Стихи рождаются не вдруг
и из какого-либо сора,
а из коварности подруг
и необъятности просторов,
из неизбежности простить
и невозможности проститься,
из улетанья в осень птиц
и горечи, что ты не птица.
Из пней,
травы,
невнятных фраз,
беды,
вины
и без прикрас
того, кто непрерывно рядом.
Не тронь,
не рви,
не перевесь
себя в себе, каким ты есть,
над тем, каким бы было надо.
Влюбись
вонзись
испей
впитай
всю талость вод и прелость листьев,
апрелость первого луча,
скупую жажду не напиться
из пряного любви ручья,
где дом есть, печка и альков,
но я ничей, и ты ничья,
и где уже кроме стихов,
похоже, ничему не сбыться.

а пока...

и я спросил, а будет ли беда?
и мне сказали: будет лебеда,
и я спросил, а будет ли народ?
и мне сказали: будет недород,

и я спросил, а будет ли вода?
и мне сказали: больше никогда,
и я спросил, а будет что-нибудь?

забудь
забудь
забудь
забудь
забудь

а суша будет, суша, ты скажи?
нет, только твари мыши и ежи,
а тварям разве не нужна вода?

среда
еда
беда
и
лебеда.