Стихи Александра Кораблёва. Поэты по субботам

И… «в плавание», в большую литературу. Закончил филфак Донецкого университета, закономерно выбранный. Волны прозы, поэзии, науки, исследований поднимались высоко, штормили. Прибивало их к берегу, а там…

…Докторат, заведование кафедрой теории литературы и художественной культуры, ученики. Редактура интеллектуально-художественного журнала «Дикое поле», книги-исследования: «Мастер. Астральный роман» и «Тёмные воды «Тихого Дона»». Монографии: «Поэтика словесного творчества», «Пределы филологии». Учебные пособия «Ars poetica А.С.Пушкина», «Поэты и поэзия Бронзового века». 100 статей, рецензий, предисловий и т.д., и ещё будет, и будет расширяться берег его творчества и продолжительные выходы в открытое море под названием Слово.

* * *
Эта рука лишь повод быть в узде.
Не бойся, никто не войдет, пока не взломаны двери.
Солнце и ветер и всё, что есть в моем интерьере,
Теперь твое, ныне и здесь.
Не говори, не спрашивай – просто смотри в огонь.
Эта рука – чтобы верить и не упасть.
Власть над собой – большая власть,
Больше, чем этот мир, полный врагов и погонь.
Знаешь, если замкнуть руки и прочертить черту,
И положить меж огней, например, меч,
Можно такое, друг мой, на себя навлечь…
Я не знаю греха чище, чем падение в высоту.

* * *
Я объяснил моему Богу: так, мол, и так.
Он промолчал, и я понял, что прощен.
Грех мой не смертный – так, пустяк.
Да и защитников у меня – легион.
Постараюсь не помнить. Вряд ли – забыть.
Никому не скажу. Посажу осину.
Буду Бога благодарить. Вряд ли – любить.
Но это наши дела – Отца и сына.

ВЕЧЕРНИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ
О МИМОТЕКУЩЕЙ ЖИЗНИ

Давно пора перечитать
одну забытую тетрадь.
Она полна стихотворений
про жизнь и смерть, про тьму и свет.
Ее писал безвестный гений,
по-моему, в пятнадцать лет.
Я сам когда-то был такой,
но стал искать какой-то свой
никем не слыханный язык
(хотелось числиться поэтом
и быть непонятым при этом).
И вот – учу теперь азы
того наивного искусства,
когда строку диктует чувство.
Пишу народные рассказы.
Боюсь метафор, как проказы.
Хотя охотно их прощаю
друзьям и всем, кого читаю,
особенно ночной порой.
Я восхищаюсь их игрой
стеклянных бус, смертельных трюков
на стыке образов и звуков,
их расстреноженной свободой
на грани мудрости и моды.
Так начинают, но потом
так продолжать мешает что-то –
какая-то не то зевота,
не то забота о другом…

Тот мальчик, начиная жить,
хотел вначале разрешить
два-три вопроса бытия,
включая собственное Я.
Он был на правильном пути.
Он мог дойти до самой сути
и даже далее – до жути.
Но жить – не поле перейти.
Я не о том, что жизнь – загадка,
что уровень ее порядка —
удел детей, и то немногих.
Я – о завалах на дорогах.

Вот детский сад, мой первый ад,
вот – школа, вот – военкомат…
Куда ни глянь – одно и то же,
один и тот же путь вперёд,
и каждый день из тех, что прожит,
похож на тот, что настаёт.
И все течёт, и мы течём,
через овраги и пороги,
солдаты, умники, пророки,
нога к ноге, к плечу плечо…
И надо же, в таком строю,
ломая голову свою,
к чему-то все-таки прийти
годам примерно к тридцати…

Нет, он не гений, он другой,
из тех, кто предпочёл покой
искусству драки рукопашной.
Где он теперь и как – не спрашивай.
Убит он был или прославлен,
забыт, забит или затравлен –
в конце концов, не в этом дело,
не в том, что тело опустело,
а в том, куда ушла душа.
Оставь его. Не нам решать,
что наша жизнь и смерти наши.
И наши общие параши
не нам придётся убирать.
А если это так, то что ж!
Чем хуже, стало быть, тем лучше.
Любая ложь чему-то учит,
особенно святая ложь.
Изо всего, что пахнет плохо,
родится новая эпоха.
А мы? А мы пока всё те же:
всё те же крики на манеже,
и тот же смех, и ужас тот –
единый лоб, единый рот…
Но что-то всё-таки, но что-то
встаёт из нас, как из болота,
встаёт и голос подаёт,
и спать ночами не даёт…

ОДИН НЕСЧАСТНЫЙ ВЕК КОНЧАЛСЯ,
ДРУГОЙ ЕЩЁ НЕ НАЧИНАЛСЯ…