Ветеран: «Война — не женское дело»

Мы заходим в тесную комнату, всю заставленную вещами и
практически без мебели. Вера Андриановна, хрупкая маленькая старушка, с
доверчивыми глазами сильно прихрамывая, спешит на кухню разливать для нас чай.
Видя, что кипяток льется мимо, понимаю, что она практически не видит.

Я начинаю помогать ей, мы садимся за стол и беспокоясь, чтобы мы не остались голодными, она отвечает на наши вопросы.

— К началу войны Вам
всего исполнилось 21 год. Это пора любви и романтики. О чем мечтали Вы?

В.Ч.: Я тогда уже была замужем за летчиком и поэтому хотела
стать настоящей подругой офицера. Я считала, что как жена офицера, я должна
быть подобна ему. Поступила на курсы водолазов, но из-за маленького роста я
даже не могла передвигаться в костюме водолаза. Затем были курсы летчиков, но
из-за страха перед фигурами высшего пилотажа, я летала только по прямой. Курсы связисток и Ворошиловского стрелка окончила с отличием.

В.Ч.: Мы с Гришей полюбили друг друга еще с 6 класса. Он садился
специально на задней парте и перебирал мои косы. В классе он был самым высоким
и красивым парнем. В конце 40-го, спустя два года разлуки, он приехал на
побывку ко мне, чтобы пожениться. Уже через несколько дней нам надо было ехать
в его часть в Белоруссию.

Мы приехали 1 января и сразу с поезда попали на
новогодний бал. Я до этого специально училась танцевать вальс. Мы кружились в
танце, все было очень красиво. А через два дня всех жен офицеров собрали и сказали,
что мы должны срочно уехать. «Война с немцами неизбежна» – так нам объявили. Нам
предложили на выбор ехать в Казахстан, за Урал до Читы.

С детьми и вещами нас посадили в поезд и когда дали отправление,
Гриша единственный из всех провожающих бежал за поездом и кричал: «Вера,
пиши! Вера, пиши! Вера, я люблю тебя!».

Больше мы с ним не виделись, он погиб под Харьковом. Мы
прожили вместе меньше месяца. Гришу я до сих пор люблю, никто не смог его заменить.

— Расскажите о Вашей
службе на войне.

В.Ч.: Я смогла попасть на фронт только в 43 году медсестрой в
санпоезд. Но успела сделать только один рейс и сама оказалась в госпитале.

Это случилось на небольшой станции. Был приказ: из поезда не
выходить, ждали отправки. Но двое раненых побежали в буфет. Я заметила их,
когда поезд уже начал отправляться. Я на ходу посадила одного, посадила другого
и сама успела заскочить на подножку одного из вагонов. Но оказалось, что моим
ключом его нельзя было открыть. Из соседнего вагона выглянула медсестра, я
кричу ей: «Беги за ключом, перегон большой, я не выдержу!» Оказалось, что ключ находится
у начальника поезда, который в это время делал операцию. Она мне кричит, прыгай
сюда. Я рассчитала и прыгнула, но вагоны в это время разошлись, тяжелая винтовка за
спиной потянула меня назад, и я упала.

Очнулась я на земле, надо мной склонились люди. Чувствую, по
голове бежит кровь. Один из них просит отдать ему винтовку, а я не отдаю,
говорю не положено. Ко мне подошел начальник поезда и говорит: «Вера, это я, ты
меня узнаешь? Мне, как старшему офицеру, ты можешь отдать винтовку» Тогда
только я отдала.

Оказалось, что у меня кроме раны на голове и бедре, было сломано
три ребра и на двух ребрах обнаружили трещины. Я десять дней пролежала без
сознания в госпитале.

—
Почему вы после
такого тяжелого ранения не вернулись домой?

В.Ч.: Я хотела попасть в места, где служил мой Гриша. Я просила
отправить меня туда связисткой. Мою просьбу выполнили и отправили младшим
офицером в батальон связи.

— Когда попали в
действующую армию, тяжело Вам было, как женщине?

В.Ч.:
Да, женский организм не приспособлен к таким
условиям.

Представьте, в критические дни девочкам приходилось сидеть
на коммутаторе. Под ней лужа, а уйти нельзя, и как тут быть? Я всегда шла навстречу
моим девочкам.

Некоторые офицеры держали при себе ППЖ, так называемых
походно-полевых жен. Сразу по прибытию в часть, начальник штаба начал ко мне
приставать, но я ему отказала. Позже я узнала, что благодаря ему четыре девочки
только нашего взвода лишились девственности.

— На этом закончились Ваши
взаимоотношения с начальником штаба?

В.Ч.:
Нет, он не отказался от своих планов. Чтобы заманить меня, он придумал такой ход:

К 8 марту по
телефону пригласили меня на встречу, организованную для женщин офицеров.
Прихожу, меня встречают трое ребят. Подарили цветочки, разливают спиртное, стоят
кружки, как будто ждем еще девочек. Я смотрю, они не идут и не идут. Ребята поднесли
кружку и предложили мне выпить. Один поддерживал кружку, чтобы я все выпила. Я
почувствовала что-то не ладное, сделала только первый глоток и оттолкнула его
руку. Там было примешано снотворное, мне стало плохо и я отключилась.

Пришла в себя ночью, попыталась встать с кровати, а мужская
рука меня обнимает. Это оказался начальник штаба. Когда я уходила, он сказал: «Кто
тебе поверит, что ты была здесь в полку и тебя никто не тронул?» Я ответила: «Пускай
не верят, но если Гриша жив, он мне поверит».

В.Ч.: Предстоял бой под Севастополем. Связь была очень важна. Я
просилась, что бы меня отправили на задание, не хотела больше сидеть на
коммутаторе.

Надо было наладить связь через Сапун–гору. Мы навьюченные
шинелями, коммутатором, катушками шли по палящему солнцу. Подходим к одному
колодцу, видим записку, оставленную для нас разведчиками: «Не пейте,
отравлено!» Подходим к другому — то же самое. У нас воды осталось совсем мало, экономили,
держали во рту, не глотали.

Смотрим, воронка после бомбежки осталась, а в ней на дне
вода. Сползли туда: голова внизу, а ноги сверху торчат. Напились, намочили все
что можно. Пришли, наконец, к высотке. Нас командир очень благодарил, сказал,
что не ожидал, что женщина сможет такое задание выполнить.

За Севастополь меня включили в список представленных к
ордену Красной Звезды. Но начальник штабы из мести вычеркнул меня из списка.

Этому предшествовало еще один эпизод, который унизил его
мужскую гордость.

— Расскажите об этом подробнее
.

В.Ч.: Были стрельбища для офицеров, на которых начальник штаба все
пули пустил в молоко. Когда подошла моя очередь, многие смеялись, посмотрим как
она сейчас будет стрелять. Я попала все пять пуль в яблочко, сказались курсы
ворошиловских стрелков. Кто-то предложил, пусть она стреляет по движущейся
мишени. И здесь я оказалась на высоте – поразила с первого выстрела. После этого,
кто-то крикнул: «

Совсем
не то, что у некоторых — все пули в молоко», намекая на стрельбу начальника штаба, который побагровев,
ушел. Меня предупредили, будь с ним осторожней.

—
Какие письма Вы
получали из дома?

В.Ч.: Мне сестренка
написала письмо на нескольких страницах, что мама ходит в мешках из рогожи, на
ноги наматывает вату и завязывает мешок вязками. Валенки купить невозможно, их
нет, а если есть, то дорогие. Что куртка совсем не греет, а морозы стоят
сильные. Продуктов нет, голодают.

—
Вы сильно переживали?

В.Ч.: Очень, пыталась
помочь. Я пришла к начальнику штаба и попросила всю мою фронтовую зарплату
посылать маме. На что он мне ответил: «Наши офицеры половину своей зарплаты отдают государству для
победы, а ты маме». Я ответила, хорошо, половину государству, а половину маме.
40 рублей для мамы – это тоже были большие деньги. Как потом выяснилось, мама
не получила ни копейки. Он эти деньги присваивал себе, мне об этом сказал
финансист при штабе, когда меня демобилизовали.

Один из офицеров нашего штаба по окончанию войны сказал мне:
«Вера, я все расскажу в штабе армии, что он делал, но у него там тоже свои люди
есть». Он мне сознался, что начальник штаба специально отправлял меня на такие
задания, чтобы я не могла вернуться.

— Вы
всегда говорили, когда видели несправедливость?

В.Ч.:
Да, у меня такой характер. Помню, когда бои проходили в Восточной Пруссии, я увидела, как два солдата жарили на вертеле коровье стегно возле командирского блиндажа. А мои солдаты от голода пели «Синенький скромненький супчик». Я зашла в блиндаж и высказала все майору. Почему его солдаты кусками едят мясо, почему не положить это мясо в общий котел, чтобы сварить для всех суп.

—

Вы дошли до Германии,
у вас есть боевые заслуги, вспоминают ли о Вас сегодня?

В.Ч.: Обо мне вспоминают ко Дню победы. Я почти ничего не вижу.
Мне сын купил лупу, чтобы я могла читать. Не могу жить без газет, я раньше
работала корреспондентом. Я в прошлом году пришла к глазному врачу через
несколько дней после праздника, мне сказали, поздно, больше не делают операции
бесплатно.

Из дома не выхожу, бедро сломала, трудно ходить. Просила мне
машину выделить, но мне отказали. В год удается два раза выехать из дома на
такси: на 9 мая и на кладбище. Так и живу.