Существуют ли нарушения прав детей-сирот в России?

В этой передаче обсуждались несколько судеб детей, чьи родители являются или являлись жителями психоневрологических интернатов. Это случаи: семьи Ольги и Николая Егоровых, Виталия Кочерова и Натальи С.

В Российской Федерации до сих пор нарушаются многие права детей, в том числе, как ни парадоксально это звучит, право на рождение, говорила в одной из своих передач русской службы радио «Свобода», ее ведущая из Петербурга, Татьяна Валович, ныне бывшая сотрудница «Свободы».

Только в Петербурге в детских домах и интернатах еще недавно проживало около 7000 детей, не считая домов ребенка. Каждый год от тысячи маленьких горожан отказываются родители, которые сами нередко воспитывались в детских учреждениях. Но бывает иначе: юноши и девушки, выросшие без семьи, особенно остро осознают ее ценность, хотят создавать свой дом, но учреждения, в которых они живут, всячески им в этом препятствуют.

Например, Николай и Ольга Егоровы – выпускники детдома для детей с задержкой психического развития, откуда они попали в психоневрологический интернат №3 и №10. О них рассказывала русская служба радио «Свобода», телеканал «СТО» и некоторые другие СМИ.

Когда я встретилась с ними, писала репортер «Свободы» Татьяна Вольтская, на руках у Ольги сидел годовалый мальчик со смышленым личиком. Сейчас мальчик этот гораздо старше. По тому, как она его держала и как на него смотрел Николай, было ясно – это желанный ребенок. Ее муж Николай Егоров рассказал: «Мы познакомились с Ольгой. Когда Ольга забеременела, хотели прерывать беременность всяческими способами – абортом, кесаревым сечением, даже на поздних сроках». Николай стал бороться за жизнь своего будущего ребенка, обратился к правозащитникам. Он утверждал: «Меня хотели изолировать для того, чтобы сделать Ольге аборт или кесарево сечение. На Ольгу оказывалось психологическое давление… Когда я начал спрашивать: почему вы хотите сделать аборт? – мне заведующая 8-м отделением сказала, что Ольга может родить дебила, вы будете шляться по помойкам, никакого жилья твоему будущему мужу не будет».

Правда, директор психоневрологического интерната №10 Вячеслав Горденчук говорил тогда, что в случае беременности воспитанниц о принуждении сделать аборт речи быть не может: «Будет ли здоров его ребенок? Нужно обследоваться предварительно, получить генетический паспорт. Ведь для них такие вещи недоступны иногда даже для понимания».

Но Николай и Ольга говорили, что речь шла не об анализах, а именно об аборте. Их Стасик родился здоровым. Потом Ольга снова родила ребенка. Получить жилье молодой семье было трудно. Сейчас они живут в коммуналке: все-таки свой угол. И у них, в-общем-то, получилась вполне нормальная обычная питерская семья. Но сколько этим людям пришлось пережить для этого!!!

А вот что сказала в недавней передаче «СТО ТВ» о семье Ольги и Николая Егорова Екатерина Майборода, пресс-секретарь Комитета по социальной политике Санкт – Петербурга: «Здесь тоже большая проблема. Родители уже через несколько лет, когда ребенок подрос, смогли жить с ним отдельно. На первичном этапе они не понимают, как ухаживать. Забрали, но психологическая помощь оказывалась ребенку. Потому что тяжело жить в обществе и иметь не до конца здоровых родителей».

По убеждению некоторых правозащитников, такие проблемы существуют почти повсеместно.

История Жанны Федяевой, которая обратилась к правозащитникам. Она проживала в психоневрологическом интернате №1 Санкт-Петербурга. Она состоит с 2001 года в гражданском браке с Андреем Н., 1966 года рождения, то есть это не мальчишка, и самой Жанне около 30 лет. Они оба дееспособные граждане. Впервые Жанна забеременела в 2002 году и, по ее словам, врач 20-го отделения пригрозила признать ее недееспособной, и сделать затем аборт насильно. Жанна под давлением согласилась на аборт.

Но в августе 2005 года, находясь в соматической больнице, она узнала, что беременна во второй раз и, по ее словам, в первом интернате врачи отделения снова принуждали ее сделать аборт. Она отказалась. Ее поместили вновь в соматическую больницу на обследование, откуда она сбежала 9 сентября из опасений, что когда она вернется в интернат, ее принудят сделать аборт. Она находилась у знакомых. 20 сентября пришла получать в почтовое отделение пенсию, где ее схватили и насильно затащили в частную машину. Это были медсестры 10-го отделения этого интерната, сестра-хозяйка того же отделения, и уже в машине ее принуждали сделать аборт. Когда ее привезли, в интернате с ней грубо обращались. По ее словам, раздели ее, отняли у нее одежду, и ей была сделана инъекция психотропного препарата. Впоследствии главврач интерната категорически отрицала, что такая инъекция была сделана.

В итоге, ее, как утверждает Жанна, принуждали, уговаривали, чтобы она сделала аборт, держали в палате приемного отделения, которая была закрыта на замок, и она даже не могла ходить из палаты в туалет и вынуждена была справлять нужду в судно. То есть представляете, в таких условиях на ранних сроках… Это полностью уничтожает человеческое достоинство.

Однако, с Жанной ситуация начала немножечко улучшаться после того, как она обратилась в Петербургскую Гражданскую комиссию по правам человека, она обратилась и к правозащитнице Галине Аркадьевне Крышня, с которой она очень давно знакома. Галина Аркадьевна — это педагог-воспитатель, много лет проработавшая в детских домах для детей с задержкой психического развития. Когда она сбежала, она сразу же позвонила Галине Аркадьевне. Правозащитники пошли на прием к начальнику отдела в Комитете по труду и социальной защите Петербурга, господину Ч-ве, господин Ч-ва вызвал директора психоневрологического интерната №1, который пригласил правозащитников к себе в интернат. Они пришли и беседовали… Ну, сам он беседовать не стал, беседовал главный врач.

И после больших таких мытарств правозащитники добились того, что Жанне был выдан паспорт, и главный врач пообещала, что принуждать Жанну к аборту не будут. Муж Жанны Федяевой говорил о том, что он хотел бы снимать жилье для Жанны, потому что он работает, у него есть средства.

Но какими же законами или положениями руководствуется медицинский персонал интернатов? Понятно, что нужно, наверное, рассматривать каждый конкретный случай, зачастую действительно случаются случаи, когда человек не может отдавать себе отчет в каких-то действиях. Есть ли какие-то подзаконные акты?

К большому сожалению, иногда их законность с точки зрения международных договоров, которые подписал в свое время Советский Союз, его правопреемница Российская Федерация, они вызывают у меня большое сомнение. В частности, это один из документов Министерства здравоохранения Российской Федерации, принятый в начале 90-х годов, который касался медицинской стерилизации. Собственно, ведь многих таких молодых людей, женщин…

Это был российский документ о стерилизации, в котором прописано, в каких случаях может быть сделана стерилизация, помимо воли человека, то есть если человек лишен дееспособности, по решению суда он может быть стерилизован, так говорится в этом документе.

Есть и еще один вопрос: в России существуют какие-нибудь законы, законопроекты, направленные на защиту жизни нерожденных детей?

И это очень хороший вопрос. Есть Конституция Российской Федерации, в которой прописан примат международного права… Ну, скажем так, международные договора, которые были подписаны Российской Федерацией, имеют, как правило, большую юридическую силу, чем даже Конституция России и чем внутреннее законодательство Российской Федерации. Это распространяется, в первую очередь, на Европейскую конвенцию о защите прав человека, основных свобод и международных пактов о гражданских и политических правах. В Европейской конвенции в статье восемь прописано право на неприкосновенность частной и семейной жизни.

На самом деле существуют решения Европейского суда по правам человека по этому поводу, которые обязательны для исполнения Россией, как страной, подписавшей Европейскую конвенцию. И на самом деле вот это право покрывает достаточно большое число ситуаций. Право решения должно оставаться за родителями в первую очередь! Родителей, конечно же, должны информировать, но это должна быть информация, которая соответствует действительности, а не просто запугивание на основе каких-то ложных фактов.

И готово ли российское общество к решению таких вопросов о защите прав нерожденных детей? Я думаю, что российское общество, по крайней мере, часть его, безусловно, готово и, безусловно, созрело. Я не думаю, что российское общество в этом смысле хуже, чем общество в Великобритании или Соединенных Штатах Америки. Другой вопрос, готовы ли те люди, которые представляют власть в этом вопросе, к подобному диалогу, в первую очередь, конечно, я говорю о тех людях, кто в комитете по труду и социальной защите и в комитете по здравоохранению курируют или должны курировать подобные вопросы. Я не знаю, насколько они готовы к этому. Общество-то готово.

Следующий вопрос. Какова международная практика решения таких вопросов? Ведь, безусловно, это вопрос не только России, это общечеловеческий вопрос, вопрос гуманности, этики, морали.

На Западе достаточно много просветительских программ, которые проводят, кстати сказать, не только государственные какие-то учреждения, но и общественные организации, правозащитные, религиозные различные организации. Это одно. Второе, что все-таки учреждений, подобных психоневрологическим интернатам и детским домам для детей с задержкой психического развития в странах западной демократии на данный момент просто нет. То есть стараются, чтобы люди с так называемыми ограниченными умственными способностями проживали среди обычных людей, были интегрированы в общество. Другой вопрос, что есть такие страны с тоталитарными режимами, как Северная Корея, Куба или Китай, где людей, которые несколько отличаются от других по своему интеллекту или у них есть какие-то особенности в поведении, этих людей всегда стараются изолировать.

В России все время говорится о недостатке средств для помощи каким-то социально неблагополучным группам людей. Но вместе с тем можно посмотреть, какие действительно огромные средства тратятся на содержание таких психоневрологических интернатов. А насколько там все-таки обеспечены люди?

Постоянно можно слышать о том, что мало денег выделяется. Конечно, меньше денег выделяется, чем в Соединенных Штатах Америки. Но у нас, извините, и бюджет меньше. Как зеницу ока хранят представители этих учреждений информацию о том, сколько тратится на одного человека в этих учреждениях. По 10-му интернату в Питере был судебный процесс. Удалось получить письменно эти данные. Порядка 10 тысяч рублей, даже больше. Это не то, что им нужно, а то, что они имели, то, что они тратили на человека в месяц. Представьте себе, если такую сумму передать человеку и контролировать хотя бы как-то, с помощью опекунов, на что он ее тратит, вполне можно существовать. Это первое.

Теперь по поводу того, насколько правозащитники могут посетить эти учреждения. Вот правозащитники пришли в первый интернат Петербурга, где Жанна Федяева проживает. Поговорили с главным врачом: можем мы посетить то отделение, в котором она проживает? Им сразу же было в этом отказано, несмотря на то, что до этого директор интерната говорил: пожалуйста, приходите, мы вам все покажем.

Теперь по поводу права на труд. Тот же 10-й интернат, замечательный реабилитационный центр, куча денег была вложена туда, в том числе по европейским проектам. Хороший реабилитационный центр. Но вот к правозащитникам обратились ребята. Они из этого интерната. Они проработали около года там, по их словам, вахтовым методом – пять через пять, выполняли тяжелую физическую работу. Им было обещано, что им заплатят. Им ничего не заплатили. Правозащитники обратились по этому поводу в прокуратуру.

Прокуратура передала это обращение в комитет по труду, комитет по труду отписался, что ничего такого… ОБЭП очень интересно написал, что да, действительно, такой факт имел место быть, но речь шла просто о трудотерапии. Вот и все. Поэтому, дескать, никто не должен оплачивать их труд. Извините, если речь даже шла о трудотерапии, то все равно этот труд должен быть оплачен. Вот, пожалуйста, право на труд и право зарабатывать средства, находясь внутри этой системы.

В основном жители неврологических интернатов – это воспитанники детских домов, зачастую простых, просто им ставится такой распространенный сейчас диагноз, как олигофрения, на самом деле это просто дети, которыми не занимались. Вот можете ли вы следить за судьбой таких детей? И что действительно происходит, ведь очень часто один из тезисов, который приводят работники психоневрологических интернатов, очень правильный, хороший, это забота о человеке, который там находится, о его здоровье, и, не дай бог, если будет рожден от него неполноценный ребенок, следовательно, это пополнение армии российских сирот, да еще нагрузка на государство.

Но, увы, это обман, по моему глубокому убеждению, когда благими целями прикрываются для того, чтобы позаботиться о своих конкретных интересах, в первую очередь речь идет о том, чтобы не дать возможности воспитаннику подобных учреждений начать жить своей собственной семьей вместо интерната и получить жилье.

Казалось бы, все должны быть заинтересованы, тогда государство перестает больше на него деньги тратить. Но государство перестает тратить на него деньги, интернат теряет проживающих в этом учреждении. А по поводу того, что будет рожден больной ребенок, если речь идет о больных людях, у которых есть синдром Дауна, это один вопрос, но они и не будет иметь детей. Когда речь идет о тех, кому поставлен диагноз олигофрения, этот диагноз может быть поставлен кому угодно при существующей ситуации. Об этом говорим не только российские правозащитники, об этом говорили и международные организации: “Хьюман Райтс Вотч”, и представители других правозащитных организаций, поэтому я не пишу чего-то нового, это понятно. С другой стороны, существующая ситуация чем еще ужасна? Та стерилизация, которая пугает людей, она реально существует.

Я знаю (об этом писали различные СМИ), что в Москве в гражданскую комиссию по правам человека обращалась жительница психоневрологического интерната, который был расположен в ближнем Подмосковье, в октябре этого года представитель аппарата уполномоченного по правам человека в Московской области провел проверку по жалобе, и шесть из семи женщин, с которыми встретились представители аппарата уполномоченного по правам человека Московской области, рассказали, что их под страхом применения психотропных препаратов заставляли подписать согласие на хирургическую стерилизацию. Поэтому вот эта практика существует, и то, что происходит в закрытых учреждениях, подобных психоневрологическим интернатам или детским домам, правозащитники не могут нормально проконтролировать.

Тут еще есть важная составляющая. Например, Алексей Епифанов к питерским правозащитникам обратился, он проживал в детских домах Ленинградской области. Так он рассказывал, как, когда он находился в детских домах для детей с задержкой психического развития, к нему приставал педагог, он был педофилом, растлевал его. Когда он пожаловался директору детского дома (об Алексее сообщало радио «Свобода»), ему никак не помогло руководство, а вот этот педагог-педофил его избил, и впоследствии Алексей был помещен в психиатрическую больницу.

И последний вопрос: насколько общественные и некоммерческие организации в России имеют права и возможность отстаивать права детей-сирот из сиротских учреждений и молодых проживающих в психоневрологических интернатах?