Роман «Сон в красном тереме». Том первый. Главы 21 — 30
Глава двадцать первая
Мудрая Сижэнь ласково укоряет Баоюя;
Ловкая Пинъэр меткими ответами выручает Цзя Ляня
–Смотри упадешь!– крикнул ей вслед Баоюй.– Да разве она за тобой угонится?
Дайюй действительно погналась за Сянъюнь, но Баоюй стал в дверях и преградил ей дорогу.
–Прости ее на этот раз!– попросил он.
–Не быть мне в живых, если прощу!– вскричала Дайюй, отталкивая Баоюя.
А Сянъюнь, заметив, что Баоюй не дает выйти сестре, остановилась и со смехом сказала:
–Милая Дайюй, извини меня!
В это время за спиной у Сянъюнь появилась Баочай и тоже рассмеялась:
–Прошу вас, не ссорьтесь, хотя бы из уважения к Баоюю.–Не хочу!– запротестовала Дайюй.– Вы все сговорились меня дразнить!
–Кто тебя дразнит?– примирительно сказал Баоюй.– Это ты зацепила ее, а так она слова тебе не сказала бы!
Пока
все четверо между собой пререкались, не желая друг другу уступить,
пришла служанка звать к обеду. Лишь после этого они разошлись.
все четверо между собой пререкались, не желая друг другу уступить,
пришла служанка звать к обеду. Лишь после этого они разошлись.
Вечером,
когда настало время зажигать лампы, госпожа Ван, Ли Вань, Фэнцзе,
Инчунь и Сичунь отправились к матушке Цзя. Поболтали немного и пошли
спать. Баоюй проводил Сянъюнь и Дайюй, а к себе вернулся почти ко
времени третьей стражи, и то лишь после неоднократных напоминаний Сижэнь
о том, что давно пора спать.
когда настало время зажигать лампы, госпожа Ван, Ли Вань, Фэнцзе,
Инчунь и Сичунь отправились к матушке Цзя. Поболтали немного и пошли
спать. Баоюй проводил Сянъюнь и Дайюй, а к себе вернулся почти ко
времени третьей стражи, и то лишь после неоднократных напоминаний Сижэнь
о том, что давно пора спать.
На следующее утро, едва рассвело,
Баоюй вскочил с постели, сунул ноги в комнатные туфли и побежал к Дайюй.
Служанок поблизости не было, а Дайюй и Сянъюнь еще спали. Дайюй была
укрыта стеганым шелковым одеялом абрикосового цвета. Черные волосы
Сянъюнь, укрытой лишь наполовину, разметались по подушке, а изящные
белоснежные руки с золотыми браслетами лежали поверх розового шелкового
одеяла.
Баоюй вскочил с постели, сунул ноги в комнатные туфли и побежал к Дайюй.
Служанок поблизости не было, а Дайюй и Сянъюнь еще спали. Дайюй была
укрыта стеганым шелковым одеялом абрикосового цвета. Черные волосы
Сянъюнь, укрытой лишь наполовину, разметались по подушке, а изящные
белоснежные руки с золотыми браслетами лежали поверх розового шелкового
одеяла.
–Даже спать не может спокойно!– с укоризной произнес Баоюй.– Простудится и будет жаловаться, что под лопатками колет.
Он
подошел к кровати и осторожно укрыл девушку. Дайюй проснулась,
услышала, что в комнате кто-то есть, и с мыслью: «Наверное, Баоюй!» –
повернулась, чтобы посмотреть.
подошел к кровати и осторожно укрыл девушку. Дайюй проснулась,
услышала, что в комнате кто-то есть, и с мыслью: «Наверное, Баоюй!» –
повернулась, чтобы посмотреть.
–Зачем ты пришел так рано?
–Рано?– удивился Баоюй.– А ты посмотри, который час!
–Выйди, пожалуйста,– попросила Дайюй.– Дай нам одеться.
Баоюй
вышел в прихожую. Дайюй поднялась и разбудила Сянъюнь. Они быстро
оделись, и Баоюй снова вошел, сев у столика, на котором стояло зеркало.
Появились служанки Цзыцзюань и Цуйлюй и стали помогать барышням
совершать утренний туалет.
вышел в прихожую. Дайюй поднялась и разбудила Сянъюнь. Они быстро
оделись, и Баоюй снова вошел, сев у столика, на котором стояло зеркало.
Появились служанки Цзыцзюань и Цуйлюй и стали помогать барышням
совершать утренний туалет.
Сянъюнь умылась, и Цуйлюй хотела выплеснуть воду, но Баоюй сказал:
–Постой! Я тоже умоюсь, чтобы лишний раз не ходить к себе.
Он дважды плеснул себе на лицо из таза, отказавшись от ароматного мыла, которое ему подала Цзыцзюань.
–Не надо,– сказал он.– В тазу достаточно пены.
Еще два раза плеснул и попросил полотенце.
–Опять
ты со своими причудами!– засмеялась Цуйлюй. Баоюй пропустил ее слова
мимо ушей, попросил соль, почистил зубы и прополоскал рот. Покончив с
умыванием, он заметил, что Сянъюнь уже успела причесаться.
ты со своими причудами!– засмеялась Цуйлюй. Баоюй пропустил ее слова
мимо ушей, попросил соль, почистил зубы и прополоскал рот. Покончив с
умыванием, он заметил, что Сянъюнь уже успела причесаться.
–Дорогая сестрица, причеши и меня!– с улыбкой попросил он, подходя к ней.
–Не могу,– ответила Сянъюнь.
–Милая сестрица, почему раньше ты меня причесывала, а теперь не хочешь?
–Разучилась.
–Тогда заплети мне хоть несколько косичек,– не отставал Баоюй,– иначе не уйду.
Пришлось Сянъюнь выполнить его просьбу.
Дома
Баоюй обычно не носил шапочки и заплетал волосы в маленькие косички,
которые стягивались на макушке в пучок и заплетались в толстую косу,
перевязанную красной лентой, украшенную четырьмя жемчужинами и золотой
подвеской на конце. Заплетая косу, Сянъюнь сказала:
Баоюй обычно не носил шапочки и заплетал волосы в маленькие косички,
которые стягивались на макушке в пучок и заплетались в толстую косу,
перевязанную красной лентой, украшенную четырьмя жемчужинами и золотой
подвеской на конце. Заплетая косу, Сянъюнь сказала:
–Помню, у тебя было четыре одинаковых жемчужины, а сейчас только три. Четвертая совсем другая. Куда девалась прежняя?
–Потерялась,– ответил Баоюй.
–Где-то ходил, она у тебя выпала, а какой-то счастливчик нашел,– промолвила Сянъюнь.
–Это
еще неизвестно!– перебила ее стоявшая рядом Дайюй и холодно
усмехнулась.– Потерял или подарил кому-нибудь на украшения?
еще неизвестно!– перебила ее стоявшая рядом Дайюй и холодно
усмехнулась.– Потерял или подарил кому-нибудь на украшения?
Баоюй ничего не ответил.
По
обе стороны зеркала стояли туалетные коробки, он взял одну и стал
вертеть в руках. В коробке оказалась баночка с помадой. Баоюй незаметно
вытащил ее и хотел подкрасить губы, но не решался, боясь, как бы Сянъюнь
не рассердилась. А пока он раздумывал, Сянъюнь, стоявшая у него за
спиной, так хлопнула его по руке, что он выронил баночку.
обе стороны зеркала стояли туалетные коробки, он взял одну и стал
вертеть в руках. В коробке оказалась баночка с помадой. Баоюй незаметно
вытащил ее и хотел подкрасить губы, но не решался, боясь, как бы Сянъюнь
не рассердилась. А пока он раздумывал, Сянъюнь, стоявшая у него за
спиной, так хлопнула его по руке, что он выронил баночку.
–Все такой же!– воскликнула она.– И когда только ты исправишься?
Едва
она это произнесла, как на пороге появилась Сижэнь. Баоюй был уже умыт и
причесан, и ей ничего не оставалось, как удалиться и заняться
собственным туалетом. Вскоре к ней пришла Баочай и спросила:
она это произнесла, как на пороге появилась Сижэнь. Баоюй был уже умыт и
причесан, и ей ничего не оставалось, как удалиться и заняться
собственным туалетом. Вскоре к ней пришла Баочай и спросила:
–Куда ушел брат Баоюй?
–Все туда же!– усмехнулась Сижэнь.– Разве станет он сидеть дома?
Баочай сразу догадалась, где он. А Сижэнь печально вздохнула и добавила:
–Дружить с сестрами – это хорошо, но нельзя же без конца молоть языком! Никакие уговоры на него не действуют!
Услышав это, Баочай подумала: «Мне прежде в голову не приходило, что эта служанка кое-что смыслит в жизни».
Баочай
села на кан и завела беседу с Сижэнь. Спросила, сколько ей лет, откуда
она родом. Внимательно следя за ее речью и манерами, Баочай проникалась к
девушке все большим уважением.
села на кан и завела беседу с Сижэнь. Спросила, сколько ей лет, откуда
она родом. Внимательно следя за ее речью и манерами, Баочай проникалась к
девушке все большим уважением.
Вскоре пришел Баоюй, и Баочай поспешила уйти.
–О чем это вы так оживленно беседовали,– спросил Баоюй,– и почему она, как только я вошел, убежала?
Сижэнь промолчала. Баоюй опять спросил.
–Что ты у меня спрашиваешь?– вспылила Сижэнь.– Откуда мне знать ваши отношения!
Баоюй удивленно взглянул на Сижэнь и с улыбкой спросил:
–Ты опять рассердилась?
–Разве
я имею право сердиться?– усмехнулась Сижэнь.– Только впредь ни о чем
больше меня не проси! Прислуживать тебе есть кому, а я лучше вернусь к
старой госпоже на прежнее место.
я имею право сердиться?– усмехнулась Сижэнь.– Только впредь ни о чем
больше меня не проси! Прислуживать тебе есть кому, а я лучше вернусь к
старой госпоже на прежнее место.
Сказав так, Сижэнь легла на кан и
закрыла глаза. Баоюй, недоумевая, стал просить прощения. Но Сижэнь
лежала, не открывая глаз, словно не слыша его. Баоюй совсем растерялся и
спросил у вошедшей в этот момент Шэюэ:
закрыла глаза. Баоюй, недоумевая, стал просить прощения. Но Сижэнь
лежала, не открывая глаз, словно не слыша его. Баоюй совсем растерялся и
спросил у вошедшей в этот момент Шэюэ:
–Что случилось с сестрой Сижэнь?
–Почем я знаю?– ответила та.– Подумай, может, поймешь.
Постояв еще так, в нерешительности, Баоюй ощутил неловкость.
–Не хочешь на меня смотреть и не надо!– вскричал он.– Я тоже буду спать!
Он
поднялся с кана, подошел к своей кровати, лег и не двигался, будто
уснул, даже слегка похрапывал. Сижэнь потихоньку встала, взяла плащ и
укрыла Баоюя. Он что-то пробормотал и отбросил плащ, притворяясь спящим.
поднялся с кана, подошел к своей кровати, лег и не двигался, будто
уснул, даже слегка похрапывал. Сижэнь потихоньку встала, взяла плащ и
укрыла Баоюя. Он что-то пробормотал и отбросил плащ, притворяясь спящим.
Сижэнь догадалась, в чем дело, покачала головой и с усмешкой сказала:
–Незачем сердиться. Отныне считай, что я немая. Больше никогда не скажу тебе ни слова. Согласен?
–А
что плохого я сделал?– поднявшись на постели, спросил Баоюй.– Ты
только и знаешь, что меня упрекать! Что ж, дело твое! Но почему ты не
хотела со мной разговаривать? Даже не взглянула, когда я вошел, в мою
сторону и рассердилась, легла на кан. А теперь говоришь, что я сержусь!
Что же все-таки произошло? Ты так и не сказала.
что плохого я сделал?– поднявшись на постели, спросил Баоюй.– Ты
только и знаешь, что меня упрекать! Что ж, дело твое! Но почему ты не
хотела со мной разговаривать? Даже не взглянула, когда я вошел, в мою
сторону и рассердилась, легла на кан. А теперь говоришь, что я сержусь!
Что же все-таки произошло? Ты так и не сказала.
–Ты все еще не понимаешь?– воскликнула Сижэнь.– Ждешь объяснений?
Их
разговор прервала служанка матушки Цзя, которая пришла звать Баоюя к
столу. Наскоро съев чашку риса, Баоюй вернулся в свою комнату. Сижэнь
спала на кане в прихожей, возле нее сидела Шэюэ и от нечего делать
забавлялась игральными костями. Баоюй знал, что служанки дружны между
собой, поэтому, даже не взглянув на Шэюэ, отодвинул дверную занавеску и
скрылся во внутренней комнате. Шэюэ вошла следом, но Баоюй вытолкал ее,
насмешливо сказав:
разговор прервала служанка матушки Цзя, которая пришла звать Баоюя к
столу. Наскоро съев чашку риса, Баоюй вернулся в свою комнату. Сижэнь
спала на кане в прихожей, возле нее сидела Шэюэ и от нечего делать
забавлялась игральными костями. Баоюй знал, что служанки дружны между
собой, поэтому, даже не взглянув на Шэюэ, отодвинул дверную занавеску и
скрылся во внутренней комнате. Шэюэ вошла следом, но Баоюй вытолкал ее,
насмешливо сказав:
–Не смею вас тревожить!
Шэюэ с улыбкой вышла и послала к нему двух других служанок.
Баоюй
лег, взял книгу и углубился в чтение. Вдруг ему захотелось чаю. Он
поднял голову и увидел рядом двух девочек. Та, что была на год или два
старше, показалась ему привлекательной, и он спросил ее:
лег, взял книгу и углубился в чтение. Вдруг ему захотелось чаю. Он
поднял голову и увидел рядом двух девочек. Та, что была на год или два
старше, показалась ему привлекательной, и он спросил ее:
–Нет ли в твоем имени слога сян?[201]
–Меня зовут Хуэйсян,– ответила та.
–А кто дал тебе такое имя?
–Старшая сестра Сижэнь. Меня сначала звали Юньсян,– пояснила служанка.
–Тебя следовало бы назвать Хуэйци[202],– рассерженно произнес Баоюй,– и то слишком хорошо! А то «Хуэйсян»!.. Сколько у тебя сестер?
–Четыре!
–Ты какая по старшинству?
–Четвертая.
–С
завтрашнего дня пусть все тебя зовут Сыэр – Четвертая,– распорядился
Баоюй.– Нечего выдумывать всякие там Хуэйсян, Ланьци![203] Кто из вас достоин таких замечательных цветов? Только позорите эти благозвучные имена!
завтрашнего дня пусть все тебя зовут Сыэр – Четвертая,– распорядился
Баоюй.– Нечего выдумывать всякие там Хуэйсян, Ланьци![203] Кто из вас достоин таких замечательных цветов? Только позорите эти благозвучные имена!
Он приказал девочке налить чаю. Сижэнь и Шэюэ слышали из прихожей весь разговор и зажимали рот, чтобы не расхохотаться.
Весь
день Баоюй не выходил из дому. Настроение у него было подавленное, и,
чтобы немного развлечься, он принимался то читать, то писать. Никого из
служанок к себе не впускал, кроме Сыэр.
день Баоюй не выходил из дому. Настроение у него было подавленное, и,
чтобы немного развлечься, он принимался то читать, то писать. Никого из
служанок к себе не впускал, кроме Сыэр.
Сыэр же, отличаясь
хитростью, как только заметила это, пустила в ход всю свою
изобретательность и умение, чтобы завоевать его благосклонность.
хитростью, как только заметила это, пустила в ход всю свою
изобретательность и умение, чтобы завоевать его благосклонность.
За
ужином Баоюй выпил два кубка вина и немного повеселел. В другое время
он непременно пошутил бы и побаловался с Сижэнь и другими старшими
служанками. Но сегодня в одиночестве молча сидел возле горящей лампы, ко
всему безучастный. Ему очень хотелось позвать служанок, однако он
опасался, как бы они не возомнили о себе, не подумали, будто взяли над
ним верх, и не принялись еще усерднее поучать; а напускать на себя
грозный вид, изображать хозяина и пугать их казалось ему жестоким.
ужином Баоюй выпил два кубка вина и немного повеселел. В другое время
он непременно пошутил бы и побаловался с Сижэнь и другими старшими
служанками. Но сегодня в одиночестве молча сидел возле горящей лампы, ко
всему безучастный. Ему очень хотелось позвать служанок, однако он
опасался, как бы они не возомнили о себе, не подумали, будто взяли над
ним верх, и не принялись еще усерднее поучать; а напускать на себя
грозный вид, изображать хозяина и пугать их казалось ему жестоким.
Тем
не менее он решил показать служанкам, что, если даже они все умрут, он
сумеет обойтись без них. При этой мысли всю его печаль как рукой сняло и
на смену пришло чувство радости и удовлетворения. Он приказал Сыэр
снять нагар со свечей и подогреть чай, а сам взял «Наньхуацзин»[204] и листал страницу за страницей, пока не добрался до раздела «Вскрытие сумки», где говорилось: «…поэтому
откажись от людей, о которых говорят, будто они мудры и обладают
знаниями, и крупный разбой прекратится; выбрось яшму и уничтожь жемчуг, и
не будет мелких грабежей. Сожги верительные грамоты, разбей яшмовые
печати, и люди станут простыми и бесхитростными; упраздни меры объема,
сломай все весы, и не будет споров; отмени в Поднебесной законы
мудрецов, и воцарится мир между людьми. Отбрось шесть музыкальных
тонов, обрати в пепел свирели и гусли, закрой уши музыкантам, подобным
древнему слепцу Куанъу, лишь тогда народ Поднебесной будет хорошо
слышать; уничтожь узоры, рассей пять основных цветов, ослепи людей
зорких, как древний Ли Чжу[205],
лишь тогда народ Поднебесной будет хорошо видеть; уничтожь наугольник и
плотничью бечевку, выбрось циркули и угломеры, отруби пальцы мастерам,
подобным древнему Чую[206], лишь тогда народ Поднебесной в полной мере проявит свое умение и сноровку…»
не менее он решил показать служанкам, что, если даже они все умрут, он
сумеет обойтись без них. При этой мысли всю его печаль как рукой сняло и
на смену пришло чувство радости и удовлетворения. Он приказал Сыэр
снять нагар со свечей и подогреть чай, а сам взял «Наньхуацзин»[204] и листал страницу за страницей, пока не добрался до раздела «Вскрытие сумки», где говорилось: «…поэтому
откажись от людей, о которых говорят, будто они мудры и обладают
знаниями, и крупный разбой прекратится; выбрось яшму и уничтожь жемчуг, и
не будет мелких грабежей. Сожги верительные грамоты, разбей яшмовые
печати, и люди станут простыми и бесхитростными; упраздни меры объема,
сломай все весы, и не будет споров; отмени в Поднебесной законы
мудрецов, и воцарится мир между людьми. Отбрось шесть музыкальных
тонов, обрати в пепел свирели и гусли, закрой уши музыкантам, подобным
древнему слепцу Куанъу, лишь тогда народ Поднебесной будет хорошо
слышать; уничтожь узоры, рассей пять основных цветов, ослепи людей
зорких, как древний Ли Чжу[205],
лишь тогда народ Поднебесной будет хорошо видеть; уничтожь наугольник и
плотничью бечевку, выбрось циркули и угломеры, отруби пальцы мастерам,
подобным древнему Чую[206], лишь тогда народ Поднебесной в полной мере проявит свое умение и сноровку…»
Дочитав
до этого места, Баоюй, у которого еще не прошел хмель, испытал
безграничное блаженство. Он схватил кисть и торопливо набросал: «…сожги
Сижэнь и прогони Шэюэ, лишь тогда обитательницы женских покоев смогут
увещевать других; изуродуй божественную красоту Баочай, обрати в ничто
чудесную проницательность Дайюй, уничтожь чувства и желания, лишь тогда
красота и уродство в женских покоях сравняются друг с другом. Если
все обитательницы женских покоев обретут право увещевать, никогда не
возникнет вражды; если не будет божественной красоты, навсегда исчезнет
чувство любви; если обратить в ничто чудесную проницательность, исчезнут
разум и таланты. Баочай, Дайюй, Сижэнь, Шэюэ – все они
расставляют сети и прячутся в норы, вводят в заблуждение и влекут к
гибели тех, кто населяет Поднебесную».
до этого места, Баоюй, у которого еще не прошел хмель, испытал
безграничное блаженство. Он схватил кисть и торопливо набросал: «…сожги
Сижэнь и прогони Шэюэ, лишь тогда обитательницы женских покоев смогут
увещевать других; изуродуй божественную красоту Баочай, обрати в ничто
чудесную проницательность Дайюй, уничтожь чувства и желания, лишь тогда
красота и уродство в женских покоях сравняются друг с другом. Если
все обитательницы женских покоев обретут право увещевать, никогда не
возникнет вражды; если не будет божественной красоты, навсегда исчезнет
чувство любви; если обратить в ничто чудесную проницательность, исчезнут
разум и таланты. Баочай, Дайюй, Сижэнь, Шэюэ – все они
расставляют сети и прячутся в норы, вводят в заблуждение и влекут к
гибели тех, кто населяет Поднебесную».
Баоюй бросил кисть и опустился на кровать. Едва голова его коснулась подушки, он тут же уснул и проспал до самого утра.
Открыв
глаза, Баоюй увидел Сижэнь, она спала одетая. Он не стал раздумывать
над тем, что произошло накануне, разбудил ее и сказал:
глаза, Баоюй увидел Сижэнь, она спала одетая. Он не стал раздумывать
над тем, что произошло накануне, разбудил ее и сказал:
–Разденься и ложись под одеяло, а то замерзнешь.
Сижэнь
давно заметила, что Баоюй целыми днями развлекается с сестрами, но не
решалась ему об этом сказать – все равно бесполезно. Девушка пыталась
действовать лаской, предостерегала как могла в надежде, что в конце
концов он исправится. Но все оставалось по-прежнему. И Сижэнь ничего не
могла сделать. От расстройства даже сон потеряла. И сейчас, заметив
какую-то перемену в поведении Баоюя, Сижэнь подумала, что он раскаялся,
но виду не подала.
давно заметила, что Баоюй целыми днями развлекается с сестрами, но не
решалась ему об этом сказать – все равно бесполезно. Девушка пыталась
действовать лаской, предостерегала как могла в надежде, что в конце
концов он исправится. Но все оставалось по-прежнему. И Сижэнь ничего не
могла сделать. От расстройства даже сон потеряла. И сейчас, заметив
какую-то перемену в поведении Баоюя, Сижэнь подумала, что он раскаялся,
но виду не подала.
И поскольку она молчала, Баоюй попытался ее
раздеть. Но едва расстегнул на ней халат, как Сижэнь оттолкнула его и
вновь застегнулась.
раздеть. Но едва расстегнул на ней халат, как Сижэнь оттолкнула его и
вновь застегнулась.
–Скажи наконец, что с тобой?– с улыбкой спросил Баоюй.
Сижэнь не отвечала. Баоюй повторил свой вопрос.
–Ничего,–
глядя на него в упор, промолвила наконец Сижэнь.– Раз уж встал, иди
туда умываться и причесываться. Да поскорее, а то опоздаешь!
глядя на него в упор, промолвила наконец Сижэнь.– Раз уж встал, иди
туда умываться и причесываться. Да поскорее, а то опоздаешь!
–Куда?– с недоумением спросил Баоюй.
–Нечего
у меня спрашивать! Сам знаешь!– усмехнулась Сижэнь.– Туда, где тебе
больше нравится. Нам надо реже бывать друг с другом, а то из-за вечных
споров и ссор люди нас засмеют. Если же и там тебе надоест, тут найдется
какая-нибудь Сыэр или Уэр, которая рада будет тебе прислуживать. Мы
ведь только «позорим благозвучные имена»!
у меня спрашивать! Сам знаешь!– усмехнулась Сижэнь.– Туда, где тебе
больше нравится. Нам надо реже бывать друг с другом, а то из-за вечных
споров и ссор люди нас засмеют. Если же и там тебе надоест, тут найдется
какая-нибудь Сыэр или Уэр, которая рада будет тебе прислуживать. Мы
ведь только «позорим благозвучные имена»!
–Никак не можешь забыть?– улыбнулся Баоюй.
–Сто
лет буду помнить!– заявила Сижэнь.– Я не ты, ничего не пропускаю мимо
ушей, утром не забываю, что мне сказали накануне вечером!
лет буду помнить!– заявила Сижэнь.– Я не ты, ничего не пропускаю мимо
ушей, утром не забываю, что мне сказали накануне вечером!
Она
была так хороша в гневе, что Баоюй от избытка чувств схватил яшмовую
шпильку, лежавшую у изголовья, разломил пополам и торжественно заявил:
была так хороша в гневе, что Баоюй от избытка чувств схватил яшмовую
шпильку, лежавшую у изголовья, разломил пополам и торжественно заявил:
–Если я еще хоть раз ослушаюсь тебя, пусть случится со мной то же, что с этой шпилькой!
Сижэнь отобрала у него обломки шпильки и промолвила:
–Нечего
было так рано вставать! А будешь ты меня слушаться или нет – дело твое,
только зачем так бурно выражать свои чувства!
было так рано вставать! А будешь ты меня слушаться или нет – дело твое,
только зачем так бурно выражать свои чувства!
–Ты и не представляешь, как я волнуюсь!– вскричал Баоюй.
–А
ты знаешь, что такое волнение?– произнесла с улыбкой Сижэнь.– Тогда
подумай, что у меня на душе! Ну, ладно, иди умываться!
ты знаешь, что такое волнение?– произнесла с улыбкой Сижэнь.– Тогда
подумай, что у меня на душе! Ну, ладно, иди умываться!
Оба встали и принялись за утренний туалет.
Вскоре
после того, как Баоюй и Сижэнь поднялись наверх, вошла Дайюй. Не застав
Баоюя, она подошла к столу и стала листать книгу за книгой. И когда
открыла Чжуан-цзы[207],
в глаза ей бросилась запись, накануне вечером сделанная Баоюем.
Прочитав ее, Дайюй рассердилась, потом рассмеялась. Схватила кисть и
приписала:
Кто он такой, сей борзописец-вор,
Укравший у Чжуан-цзы много строк?
Других порочит, а поступок свой
Он даже не считает за порок!
Окончив писать, Дайюй пошла навестить матушку Цзя, от нее направилась к госпоже Ван.
В это самое время заболела дочь Фэнцзе. В доме все переполошились, позвали доктора. Тот осмотрел девочку и сказал:
–Не стану скрывать, у вашей дочери оспа.
–Она выздоровеет?– в один голос спросили госпожа Ван и Фэнцзе.
–Болезнь серьезная, но протекает благополучно, и опасности нет. Срочно нужны шелковичные черви и хвост свиньи.
Фэнцзе
тотчас же принялась хлопотать: подмела комнаты, совершила
жертвоприношения богине оспы, строго запретила в доме жарить и парить, а
также сделала другие необходимые распоряжения. Пинъэр велено было
перенести постель и одежду Цзя Ляня к нему в кабинет на время, пока
девочка болеет. Служанок задобрили красной материей на платья.
тотчас же принялась хлопотать: подмела комнаты, совершила
жертвоприношения богине оспы, строго запретила в доме жарить и парить, а
также сделала другие необходимые распоряжения. Пинъэр велено было
перенести постель и одежду Цзя Ляня к нему в кабинет на время, пока
девочка болеет. Служанок задобрили красной материей на платья.
Прихожая
была чисто убрана, в ней поселились два врача, которые ухаживали за
девочкой. В течение двенадцати дней никому не разрешалось входить в дом.
Цзя Ляню волей-неволей пришлось жить в своем кабинете. Фэнцзе, Пинъэр и госпожа Ван ежедневно приносили жертвы богине.
была чисто убрана, в ней поселились два врача, которые ухаживали за
девочкой. В течение двенадцати дней никому не разрешалось входить в дом.
Цзя Ляню волей-неволей пришлось жить в своем кабинете. Фэнцзе, Пинъэр и госпожа Ван ежедневно приносили жертвы богине.
Проспав без Фэнцзе две ночи, Цзя Лянь почувствовал, что ему невмоготу, и принялся размышлять, как удовлетворить свое желание.
Надо
вам сказать, что во дворце Жунго жил бесшабашный пьяница повар по имени
До Гуань. Тщедушный, трусливый и никчемный, он получил прозвище дурачок
До. Года два назад родители нашли ему жену, и ей исполнилось сейчас
двадцать лет. Не лишенная привлекательности, она отличалась легким
поведением, или, как говорят, «любила срывать цветы и шевелить траву».
Дурачок До смотрел на это сквозь пальцы – было бы только вино, закуски
да деньги, остальное пустяки. Поэтому во дворцах Нинго и Жунго каждый,
кому было не лень, спал с его женой, прозванной за это До Гунян – Общей
барышней.
вам сказать, что во дворце Жунго жил бесшабашный пьяница повар по имени
До Гуань. Тщедушный, трусливый и никчемный, он получил прозвище дурачок
До. Года два назад родители нашли ему жену, и ей исполнилось сейчас
двадцать лет. Не лишенная привлекательности, она отличалась легким
поведением, или, как говорят, «любила срывать цветы и шевелить траву».
Дурачок До смотрел на это сквозь пальцы – было бы только вино, закуски
да деньги, остальное пустяки. Поэтому во дворцах Нинго и Жунго каждый,
кому было не лень, спал с его женой, прозванной за это До Гунян – Общей
барышней.
О ней-то и вспомнил Цзя Лянь.
Говоря по правде, Цзя Ляня
давно тянуло к этой женщине, но он не решался ее домогаться – боялся
жены, да и перед слугами было стыдно. Общая барышня в свою очередь имела
виды на Цзя Ляня и лишь ждала удобного случая для осуществления своих
планов. Узнав, что Цзя Лянь переселился в кабинет, она, как бы от нечего
делать, раза три-четыре забегала к нему.
давно тянуло к этой женщине, но он не решался ее домогаться – боялся
жены, да и перед слугами было стыдно. Общая барышня в свою очередь имела
виды на Цзя Ляня и лишь ждала удобного случая для осуществления своих
планов. Узнав, что Цзя Лянь переселился в кабинет, она, как бы от нечего
делать, раза три-четыре забегала к нему.
Возбужденный до предела,
Цзя Лянь напоминал голодную крысу. Теперь оставалось лишь подкупить
кого-нибудь из доверенных слуг, чтобы устроил свидание. Такой сразу
нашелся. Вдобавок у этого слуги была с женщиной давняя связь, поэтому
стоило ему сказать слово, как все было улажено.
Цзя Лянь напоминал голодную крысу. Теперь оставалось лишь подкупить
кого-нибудь из доверенных слуг, чтобы устроил свидание. Такой сразу
нашелся. Вдобавок у этого слуги была с женщиной давняя связь, поэтому
стоило ему сказать слово, как все было улажено.
В тот вечер, едва
минула вторая стража, а пьяный дурачок До завалился на кан и все в доме
улеглись спать, Цзя Лянь тайком выскользнул из дома и побежал к месту
свидания.
минула вторая стража, а пьяный дурачок До завалился на кан и все в доме
улеглись спать, Цзя Лянь тайком выскользнул из дома и побежал к месту
свидания.
Увидев женщину, Цзя Лянь потерял над собой власть, без долгих разговоров и уверений в любви сбросил халат и принялся за дело.
Женщина
эта обладала удивительной особенностью: стоило мужчине прикоснуться к
ней, и тело ее становилось мягким и податливым, как вата; а медовыми
речами и изощренностью движений она превосходила даже гетеру. И Цзя Лянь
в миг блаженства сожалел лишь о том, что не может целиком раствориться в
ней.
эта обладала удивительной особенностью: стоило мужчине прикоснуться к
ней, и тело ее становилось мягким и податливым, как вата; а медовыми
речами и изощренностью движений она превосходила даже гетеру. И Цзя Лянь
в миг блаженства сожалел лишь о том, что не может целиком раствориться в
ней.
Между тем женщина нашептывала ему на ухо:
–Твоя дочь
больна, в доме приносят жертвы богине, и тебе следовало бы денька на два
поумерить свой пыл, не осквернять тело. Уходи!
больна, в доме приносят жертвы богине, и тебе следовало бы денька на два
поумерить свой пыл, не осквернять тело. Уходи!
Задыхаясь от страсти, Цзя Лянь отвечал:
–Какая там богиня! Ты – моя богиня!
Женщина между тем изощрялась все больше, да и Цзя Лянь старался показать, на что способен.
Когда все было окончено, они принялись клясться друг другу в любви и никак не могли расстаться. Так началась у них связь.
Когда все было окончено, они принялись клясться друг другу в любви и никак не могли расстаться. Так началась у них связь.
Двенадцать
дней пролетели незаметно. Дацзе стала поправляться, и все приносили
благодарственные жертвы Небу и предкам, воскуривали благовония, согласно
данному обету, принимали поздравления, раздавали подарки. Цзя Ляню
снова пришлось перебраться в спальню. Стоило ему встретиться с Фэнцзе, и
он сразу понял, как верна пословица: «Старая жена после разлуки лучше
новой». Незачем рассказывать, каким ласкам и наслаждениям предавались
они в ту ночь.
дней пролетели незаметно. Дацзе стала поправляться, и все приносили
благодарственные жертвы Небу и предкам, воскуривали благовония, согласно
данному обету, принимали поздравления, раздавали подарки. Цзя Ляню
снова пришлось перебраться в спальню. Стоило ему встретиться с Фэнцзе, и
он сразу понял, как верна пословица: «Старая жена после разлуки лучше
новой». Незачем рассказывать, каким ласкам и наслаждениям предавались
они в ту ночь.
На следующее утро, как только Фэнцзе отправилась к
матушке Цзя, Пинъэр принялась убирать постель Цзя Ляня и вдруг заметила
на подушке прядь черных волос. Она сразу смекнула, в чем дело, спрятала
прядь в рукав и пошла к Цзя Ляню.
матушке Цзя, Пинъэр принялась убирать постель Цзя Ляня и вдруг заметила
на подушке прядь черных волос. Она сразу смекнула, в чем дело, спрятала
прядь в рукав и пошла к Цзя Ляню.
–Что это?– спросила она, показав волосы.
Смущенный Цзя Лянь бросился отнимать их, но Пинъэр попятилась к двери. Цзя Лянь настиг ее и повалил на кан.
–Эх
ты, бессовестный!– засмеялась Пинъэр.– Ведь я их нарочно спрятала,
чтобы никто не увидел, а ты на меня набросился! Вот погоди, жене
пожалуюсь!
ты, бессовестный!– засмеялась Пинъэр.– Ведь я их нарочно спрятала,
чтобы никто не увидел, а ты на меня набросился! Вот погоди, жене
пожалуюсь!
Цзя Лянь, смеясь, стал просить прощения:
–Извини, дорогая, погорячился!
В
это время послышался голос Фэнцзе. Цзя Лянь понял, что отнять улику ему
не удастся, но и отпускать Пинъэр нельзя, и торопливо прошептал:
это время послышался голос Фэнцзе. Цзя Лянь понял, что отнять улику ему
не удастся, но и отпускать Пинъэр нельзя, и торопливо прошептал:
–Милая, не рассказывай ей!
Только Пинъэр встала с кана, вошла Фэнцзе и приказала:
–Принеси шкатулку с образцами узоров, старая госпожа просит.
Служанка кивнула и принялась искать шкатулку.
–Ты все вещи из кабинета перенесла?– спросила ее Фэнцзе, заметив Цзя Ляня.
–Все,– ответила Пинъэр.
–Ничего не потерялось?
–Ничего. Я проверила.
–Может быть, нашла что-нибудь чужое?– поинтересовалась Фэнцзе.
–Нет. Откуда возьмется чужое?
–В
последние дни трудно было следить за порядком в доме,– улыбнулась
Фэнцзе.– Кто-нибудь из друзей мог забыть платок или кольцо.
последние дни трудно было следить за порядком в доме,– улыбнулась
Фэнцзе.– Кто-нибудь из друзей мог забыть платок или кольцо.
Цзя
Лянь, стоявший за спиной Фэнцзе, побледнел от волнения и бросал на
Пинъэр умоляющие, полные отчаяния взгляды. Однако Пинъэр как ни в чем не
бывало, улыбаясь, говорила Фэнцзе:
Лянь, стоявший за спиной Фэнцзе, побледнел от волнения и бросал на
Пинъэр умоляющие, полные отчаяния взгляды. Однако Пинъэр как ни в чем не
бывало, улыбаясь, говорила Фэнцзе:
–Вот удивительно! Мне пришла в
голову такая же мысль, и я тщательно все осмотрела, но ничего не нашла.
Если вы, госпожа, не верите, можете поискать сами!
голову такая же мысль, и я тщательно все осмотрела, но ничего не нашла.
Если вы, госпожа, не верите, можете поискать сами!
–Глупая ты!– засмеялась Фэнцзе.– Разве положит он, что не следует, на виду?
Она
взяла у Пинъэр шкатулку и вышла из комнаты. Пинъэр, как бы стыдя Цзя
Ляня, коснулась пальцами своего лица и покачала головой:
взяла у Пинъэр шкатулку и вышла из комнаты. Пинъэр, как бы стыдя Цзя
Ляня, коснулась пальцами своего лица и покачала головой:
–Чем же ты отблагодаришь меня за то, что я для тебя сделала? Отвечай!
Цзя Лянь просиял и заключил Пинъэр в объятия, приговаривая:
–Ах ты моя милая, дорогая плутовка!..
Не выпуская из рук пряди волос, Пинъэр с улыбкой продолжала:
–Теперь ты в моих руках! Будешь со мной по-хорошему, ладно! А нет – все расскажу!
–Спрячь получше, чтобы она не увидела!– умолял Цзя Лянь.
–Спрячь получше, чтобы она не увидела!– умолял Цзя Лянь.
На какой-то миг Пинъэр отвлеклась, и Цзя Лянь, воспользовавшись случаем, выхватил у нее из рук прядь волос.
–Лучше все же, чтобы их не было у тебя,– проговорил он с улыбкой.– Я их сожгу, и дело с концом.
С этими словами он сунул волосы за голенище сапога.
–Бессовестный!–
процедила сквозь зубы Пинъэр.– «Перешел через реку и мост за собой
сломал»! Жди теперь, чтобы я тебя выгораживала!
процедила сквозь зубы Пинъэр.– «Перешел через реку и мост за собой
сломал»! Жди теперь, чтобы я тебя выгораживала!
Она была до того хороша, что Цзя Ляню захотелось овладеть ею. Он обнял Пинъэр, но она вырвалась и убежала из комнаты.
–Распутная девка!– зло пробормотал вслед ей Цзя Лянь.– Распалила меня, а сама улизнула!
–А кто велел тебе распаляться?– хихикнула в ответ Пинъэр.– Не всегда же мне ублажать тебя! Узнает жена, несдобровать мне!
–А ты не бойся! Бутыль с уксусом[208] – вот она кто! Разозлюсь как-нибудь и так ее изобью, что места живого
не останется! Будет помнить меня! Сторожит, как разбойника! Сама только и
знает, что лясы точить с мужчинами, а мне с женщиной перекинуться
словом нельзя! Подойти близко! Сразу начинает подозревать, а сама с
дядьями и племянниками шутит, смеется! Не позволю ей больше встречаться
ни с кем!
не останется! Будет помнить меня! Сторожит, как разбойника! Сама только и
знает, что лясы точить с мужчинами, а мне с женщиной перекинуться
словом нельзя! Подойти близко! Сразу начинает подозревать, а сама с
дядьями и племянниками шутит, смеется! Не позволю ей больше встречаться
ни с кем!
–Она права, что не верит тебе,– заметила Пинъэр,– а
ты зря ревнуешь. Ей надо ладить со всеми в доме, иначе как управлять
хозяйством? Ты же ведешь себя дурно, и беспокоит это не только жену, но и
меня!
ты зря ревнуешь. Ей надо ладить со всеми в доме, иначе как управлять
хозяйством? Ты же ведешь себя дурно, и беспокоит это не только жену, но и
меня!
–Э, ладно, хватит!– перебил ее Цзя Лянь.– Старая
история! Вы что ни делаете – все хорошо, у меня же – все плохо!
Погодите, возьмусь я за вас!
история! Вы что ни делаете – все хорошо, у меня же – все плохо!
Погодите, возьмусь я за вас!
В это время во двор вошла Фэнцзе и, заметив Пинъэр, сказала:
–Зачем шуметь под окном? Если вам нужно, беседуйте в комнате!
–Она сама не знает, что ей нужно,– ответил Цзя Лянь.– Боится, наверное, что в комнате ее тигр сожрет!
–В доме никого нет,– обратилась служанка к Фэнцзе,– а мне одной что с ним делать?
–Вот и хорошо, никто не мешает!– засмеялась Фэнцзе.
–Это вы мне, госпожа?– удивилась Пинъэр.
–Тебе, тебе! Кому же еще,– улыбнулась Фэнцзе.
–Лучше
не заставляйте меня говорить неприятные вещи!– сердито буркнула Пинъэр
и пошла прочь, даже не отодвинув занавеску на дверях для Фэнцзе.
не заставляйте меня говорить неприятные вещи!– сердито буркнула Пинъэр
и пошла прочь, даже не отодвинув занавеску на дверях для Фэнцзе.
–Эта
девчонка просто рехнулась,– промолвила Фэнцзе, входя в комнату.–
Хочет командовать мною, дрянь! Пусть побережет свою шкуру!
девчонка просто рехнулась,– промолвила Фэнцзе, входя в комнату.–
Хочет командовать мною, дрянь! Пусть побережет свою шкуру!
Тут Цзя Лянь повалился на кан, захлопал в ладоши л расхохотался:
–Не знал я, что Пинъэр такая отчаянная! Придется мне ее слушаться!
–Это ты ей во всем потакаешь!– напустилась на него Фэнцзе.– Погоди, я до тебя доберусь!
–Вы с Пинъэр ссоритесь, а на мне зло срываете!– огрызнулся Цзя Лянь.– Довольно, я тут ни при чем!
–Никуда тебе от меня не деться!– насмешливо произнесла Фэнцзе.
–Не беспокойся, найду убежище!– ответил Цзя Лянь, собираясь уходить.
–Постой, мне надо с тобой посоветоваться,– остановила его Фэнцзе.
Если хотите узнать, о чем они говорили, прочтите следующую главу.
{mospagebreak }
Итак, Ши Сянъюнь, смеясь, бросилась вон из комнаты, опасаясь, как бы Дайюй за ней не погналась.
Глава двадцать вторая
Из буддийских молитв Баоюй познает сокровенные тайны учения;
В фонарных загадках Цзя Чжэн видит зловещее пророчество
Итак, Цзя Лянь, услышав, что Фэнцзе хочет с ним посоветоваться, остановился и спросил, в чем дело.
–Двадцать первого числа день рождения сестры Баочай,– сказала Фэнцзе.– Чем бы его отметить, как ты думаешь?
–Откуда
мне знать?– ответил Цзя Лянь.– Тебе виднее. Ведь ты обычно
распоряжаешься устройством празднеств и торжеств, в том числе и дней
рождения.
–День рождения взрослого отмечается по строго
установленному порядку,– ответила Фэнцзе.– Только я не знаю, отнести
сестру Баочай к взрослым или к детям. Вот и хотела с тобой обсудить.
Цзя Лянь долго думал и наконец сказал:
–Ты, наверно, забыла! Ведь в прошлом году праздновали день рождения сестрицы Линь Дайюй. Устрой все точно так же.
–Ничего
я не забыла,– усмехнулась Фэнцзе.– Но вчера старая госпожа
интересовалась, когда у кого день рождения и сколько кому исполнится.
Оказалось, что сестре Баочай нынче пятнадцать. Пока еще она, конечно, не
взрослая, но скоро ей делать прическу[209].
Вот старая госпожа и сказала, что день рождения Баочай следует
праздновать по-другому, не так, как это было у сестрицы Линь Дайюй.
я не забыла,– усмехнулась Фэнцзе.– Но вчера старая госпожа
интересовалась, когда у кого день рождения и сколько кому исполнится.
Оказалось, что сестре Баочай нынче пятнадцать. Пока еще она, конечно, не
взрослая, но скоро ей делать прическу[209].
Вот старая госпожа и сказала, что день рождения Баочай следует
праздновать по-другому, не так, как это было у сестрицы Линь Дайюй.
–Значит, устраивай попышнее,– промолвил Цзя Лянь.
–Я тоже так думала, но хотела узнать твое мнение,– сказала Фэнцзе.– Чтобы ты снова меня не упрекал.
–Ладно, ладно!– засмеялся Цзя Лянь.– Не расточай зря любезности! Делай что угодно, только не следи за каждым моим шагом.
С этими словами Цзя Лянь покинул комнату, и пока мы о нем больше рассказывать не будем.
Надобно вам знать, что Ши Сянъюнь, проведя два дня во дворце Жунго, захотела возвратиться домой.
–Погоди
уезжать,– сказала ей матушка Цзя.– Вот отпразднуем день рождения
сестры Баочай, посмотришь спектакль, а потом проводим тебя.
уезжать,– сказала ей матушка Цзя.– Вот отпразднуем день рождения
сестры Баочай, посмотришь спектакль, а потом проводим тебя.
Сянъюнь
неловко было отказываться. Она только послала служанку домой за двумя
новыми вышивками, которые собралась поднести Баочай.
неловко было отказываться. Она только послала служанку домой за двумя
новыми вышивками, которые собралась поднести Баочай.
Следует
заметить, что с первых же дней появления Баочай во дворце Жунго матушке
Цзя полюбилась эта скромная девушка, и ко дню ее совершеннолетия матушка
Цзя выдала Фэнцзе двадцать лянов серебра из собственных сбережений и
велела устроить празднество с угощениями и театральными представлениями.
заметить, что с первых же дней появления Баочай во дворце Жунго матушке
Цзя полюбилась эта скромная девушка, и ко дню ее совершеннолетия матушка
Цзя выдала Фэнцзе двадцать лянов серебра из собственных сбережений и
велела устроить празднество с угощениями и театральными представлениями.
Фэнцзе усмехнулась и как бы в шутку заметила:
–Кто
смеет перечить бабушке, когда она собирается, не жалея денег,
праздновать дни рождения детей? Какой же готовить пир? Если бабушка
хочет, чтобы было шумно и весело, придется потратить кое-что из тех
денег, которые у нее припрятаны. А вы вытащили какие-то залежалые
двадцать лянов и хотите устроить на них целый праздник! Или же вы
надеетесь, что и мы раскошелимся? Не было бы у вас – тогда и говорить
нечего! Но ведь от слитков золота и серебра у вас сундуки ломятся! А вы
еще у нас вымогаете! Кто в нашей семье не приходится вам сыном либо
дочерью? Неужели вы думаете, что только Баоюй будет провожать вас на
гору Утайшань? [210] Вы, вероятно, намерены все завещать ему! Конечно, мы не всегда можем
вам угодить, но вы нас не обижайте! Судите сами, хватит ли двадцати
лянов и на вино и на представления?
смеет перечить бабушке, когда она собирается, не жалея денег,
праздновать дни рождения детей? Какой же готовить пир? Если бабушка
хочет, чтобы было шумно и весело, придется потратить кое-что из тех
денег, которые у нее припрятаны. А вы вытащили какие-то залежалые
двадцать лянов и хотите устроить на них целый праздник! Или же вы
надеетесь, что и мы раскошелимся? Не было бы у вас – тогда и говорить
нечего! Но ведь от слитков золота и серебра у вас сундуки ломятся! А вы
еще у нас вымогаете! Кто в нашей семье не приходится вам сыном либо
дочерью? Неужели вы думаете, что только Баоюй будет провожать вас на
гору Утайшань? [210] Вы, вероятно, намерены все завещать ему! Конечно, мы не всегда можем
вам угодить, но вы нас не обижайте! Судите сами, хватит ли двадцати
лянов и на вино и на представления?
Слова Фэнцзе были встречены смехом. Матушка Цзя тоже не сдержала улыбки.
–Подумать
только, до чего острый у нее язычок! Я тоже за словом в карман не
полезу, но эту мартышку мне не переговорить. Свекровь предпочитает с
тобой не связываться, так ты явилась сюда зубоскалить!
только, до чего острый у нее язычок! Я тоже за словом в карман не
полезу, но эту мартышку мне не переговорить. Свекровь предпочитает с
тобой не связываться, так ты явилась сюда зубоскалить!
–Моя
свекровь любит Баоюя не меньше вас,– возразила Фэнцзе,– и мне некому
жаловаться на свои обиды. А вы еще говорите, что я зубоскалю!
свекровь любит Баоюя не меньше вас,– возразила Фэнцзе,– и мне некому
жаловаться на свои обиды. А вы еще говорите, что я зубоскалю!
Эти слова вызвали улыбку удовольствия на лице старой госпожи.
Вечером
все собрались у матушки Цзя. После обычных расспросов о здоровье
завязалась беседа. Женщины смеялись, шутили, а матушка Цзя,
воспользовавшись случаем, стала расспрашивать Баочай, какие пьесы ей
нравятся, какие кушанья она любит. Баочай хорошо знала, что матушка Цзя,
как и все пожилые люди, предпочитает веселые пьесы, а блюда сладкие да
мягкие, которые не надо жевать, и, учтя все это, отвечала на вопросы.
Матушка Цзя осталась очень довольна. На следующий день она первая
послала Баочай платья и безделушки в подарок. О том, что подарили Баочай
остальные, мы подробно рассказывать не будем.
И вот наступило
двадцать первое число. Во внутреннем дворе дома матушки Цзя был сооружен
помост для представлений пьес на Куньшаньские и Иянские мотивы[211],
а во внутренних покоях – накрыты столы и разостланы циновки.
Посторонних в гости не звали, только близких родных, за исключением
тетушки Сюэ, Ши Сянъюнь и самой виновницы торжества, Баочай.
все собрались у матушки Цзя. После обычных расспросов о здоровье
завязалась беседа. Женщины смеялись, шутили, а матушка Цзя,
воспользовавшись случаем, стала расспрашивать Баочай, какие пьесы ей
нравятся, какие кушанья она любит. Баочай хорошо знала, что матушка Цзя,
как и все пожилые люди, предпочитает веселые пьесы, а блюда сладкие да
мягкие, которые не надо жевать, и, учтя все это, отвечала на вопросы.
Матушка Цзя осталась очень довольна. На следующий день она первая
послала Баочай платья и безделушки в подарок. О том, что подарили Баочай
остальные, мы подробно рассказывать не будем.
И вот наступило
двадцать первое число. Во внутреннем дворе дома матушки Цзя был сооружен
помост для представлений пьес на Куньшаньские и Иянские мотивы[211],
а во внутренних покоях – накрыты столы и разостланы циновки.
Посторонних в гости не звали, только близких родных, за исключением
тетушки Сюэ, Ши Сянъюнь и самой виновницы торжества, Баочай.
В
этот день Баоюй встал рано и, вспомнив, что давно не виделся с Дайюй,
отправился ее навестить. Дайюй, когда он вошел, лежала на кане.
этот день Баоюй встал рано и, вспомнив, что давно не виделся с Дайюй,
отправился ее навестить. Дайюй, когда он вошел, лежала на кане.
–Пора
завтракать,– с улыбкой сказал Баоюй,– скоро начнется спектакль. Какая
сцена и из какой пьесы тебе нравится больше всего? Я закажу.
завтракать,– с улыбкой сказал Баоюй,– скоро начнется спектакль. Какая
сцена и из какой пьесы тебе нравится больше всего? Я закажу.
–Придется
тебе тогда нанять целую труппу, я выберу, что мне нравится, и пусть
исполняют для меня одной,– с усмешкой отвечала Дайюй.– А так зачем
меня спрашивать?
тебе тогда нанять целую труппу, я выберу, что мне нравится, и пусть
исполняют для меня одной,– с усмешкой отвечала Дайюй.– А так зачем
меня спрашивать?
–Что ж,– улыбнулся Баоюй.– Завтра найму артистов и велю им играть только для нас двоих.
Он стащил Дайюй с кана и повел завтракать.
Перед
началом спектакля матушка Цзя попросила Баочай выбрать сцены для
представления. Баочай стала отказываться, но матушка Цзя настаивала, и
Баочай пришлось в конце концов согласиться. Она назвала сцену из
«Путешествия на Запад»[212].
началом спектакля матушка Цзя попросила Баочай выбрать сцены для
представления. Баочай стала отказываться, но матушка Цзя настаивала, и
Баочай пришлось в конце концов согласиться. Она назвала сцену из
«Путешествия на Запад»[212].
Матушка
Цзя одобрила ее выбор и обратилась к тетушке Сюэ. Но та отказалась,
поскольку дочь ее уже назвала сцену. Следующей была Фэнцзе. Она не
посмела ослушаться, хотя здесь были госпожа Син и госпожа Ван, и назвала
сцену «Люэр закладывает одежду», веселую и смешную, где актеры то и
дело вставляли в текст всякие шутки и реплики – Фэнцзе знала, что
матушка Цзя любит такие. Старая госпожа и в самом деле очень
обрадовалась и обратилась к Дайюй, но девочка уступила свою очередь
госпоже Ван.
Цзя одобрила ее выбор и обратилась к тетушке Сюэ. Но та отказалась,
поскольку дочь ее уже назвала сцену. Следующей была Фэнцзе. Она не
посмела ослушаться, хотя здесь были госпожа Син и госпожа Ван, и назвала
сцену «Люэр закладывает одежду», веселую и смешную, где актеры то и
дело вставляли в текст всякие шутки и реплики – Фэнцзе знала, что
матушка Цзя любит такие. Старая госпожа и в самом деле очень
обрадовалась и обратилась к Дайюй, но девочка уступила свою очередь
госпоже Ван.
–Я для вас устроила праздник, а не для них,–
промолвила матушка Цзя.– Так что не церемоньтесь! Стала бы я ради них
затевать спектакли и угощение! Хватит того, что они даром смотрят, пьют и
едят! А уж выбирать им вовсе не обязательно!
промолвила матушка Цзя.– Так что не церемоньтесь! Стала бы я ради них
затевать спектакли и угощение! Хватит того, что они даром смотрят, пьют и
едят! А уж выбирать им вовсе не обязательно!
Все рассмеялись.
Дайюй наконец согласилась выбрать одну сцену. Затем по одной сцене
выбрали Баоюй, Ши Сянъюнь, Инчунь, Таньчунь, Сичунь и Ли Вань. Выбранные
сценки шли по порядку, согласно пожеланиям.
Дайюй наконец согласилась выбрать одну сцену. Затем по одной сцене
выбрали Баоюй, Ши Сянъюнь, Инчунь, Таньчунь, Сичунь и Ли Вань. Выбранные
сценки шли по порядку, согласно пожеланиям.
Когда пришло время
садиться за стол, матушка Цзя велела Баочай выбрать еще одну сцену.
Баочай назвала «Ворота горной кумирни».
садиться за стол, матушка Цзя велела Баочай выбрать еще одну сцену.
Баочай назвала «Ворота горной кумирни».
–Тебе нравятся такие пьесы?– удивленно спросил Баоюй.
–Эх
ты!– засмеялась Баочай.– Уже несколько лет смотришь представления, а
не знаешь, что эта сцена одна из лучших, и по стилю и по постановке!
ты!– засмеялась Баочай.– Уже несколько лет смотришь представления, а
не знаешь, что эта сцена одна из лучших, и по стилю и по постановке!
–Я никогда не любил шумных пьес,– возразил Баоюй.
–Да
разве в ней много шума? Нет, ты совершенно не разбираешься в пьесах!–
заявила Баочай.– Попробую тебе объяснить. Эта сцена исполняется на
северный мотив «Алые губки», под прекрасный аккомпанемент, напоминающий
металлический звон. Да и стихотворный текст безукоризнен. Ария,
исполняемая на мотив «Вьющаяся травка», считается лучшей из этой сценки.
Неужели ты об этом не знал?
Баоюй устыдился, выслушав Баочай, и сказал:
разве в ней много шума? Нет, ты совершенно не разбираешься в пьесах!–
заявила Баочай.– Попробую тебе объяснить. Эта сцена исполняется на
северный мотив «Алые губки», под прекрасный аккомпанемент, напоминающий
металлический звон. Да и стихотворный текст безукоризнен. Ария,
исполняемая на мотив «Вьющаяся травка», считается лучшей из этой сценки.
Неужели ты об этом не знал?
Баоюй устыдился, выслушав Баочай, и сказал:
–Извини, дорогая сестра! Может быть, ты прочтешь эту арию?
Баочай прочла:
Герою слез не утирай.
Расставшись, я уйду. Прощай!
Отшельником отныне буду…За все благодарю тебя,
А сам смиренно и скорбя
Я пострижение приму,
Паду к стопам священным Будды!И хоть законы прежних дней
Из жизни вычеркну своей,
Все ж иногда и обернусь,
Разлуку нашу не забуду.И вот уж вижу, как брожу…
Но где исход? Не нахожу!
Как раздобыть мне шляпу, плащ,
Чтобы скитаться в дождь и тьму?
Я патру нищего возьму[213]
И в рваной обуви иной
Смысл бытия добуду!
Слова арии привели Баоюя в восторг, он хлопнул себя по колену и стал громко хвалить Баочай за ее образованность.
Дайюй скривила губы:
–Потише! Смотри лучше пьесу! Еще не исполнили «Ворота горной кумирни», а ты уже изображаешь сумасшедшего!
Сказано это было так метко, что даже Сянъюнь рассмеялась. Спектакль смотрели до самого вечера и лишь потом разошлись.
Из
актеров матушке Цзя понравились больше всех две девочки:
исполнительница роли молодых героинь и комическая актриса. После
спектакля матушка Цзя велела привести девочек, внимательно их оглядела,
поинтересовалась, сколько им лет. Той, что играла роли молодых героинь,
было одиннадцать, второй – только девять. Все умиленно смотрели на них и
вздыхали. Матушка Цзя распорядилась угостить девочек мясом и фруктами и
еще дать им в награду денег.
Из
актеров матушке Цзя понравились больше всех две девочки:
исполнительница роли молодых героинь и комическая актриса. После
спектакля матушка Цзя велела привести девочек, внимательно их оглядела,
поинтересовалась, сколько им лет. Той, что играла роли молодых героинь,
было одиннадцать, второй – только девять. Все умиленно смотрели на них и
вздыхали. Матушка Цзя распорядилась угостить девочек мясом и фруктами и
еще дать им в награду денег.
–Вы не заметили, что эта малышка кое-кого здесь напоминает?– улыбаясь, спросила Фэнцзе.
Баочай сразу догадалась, о ком идет речь, но промолчала и только кивнула головой. Смолчал и Баоюй.
–Я знаю кого!– вмешалась тогда Сянъюнь.– Сестрицу Линь Дайюй!
Баоюй укоризненно взглянул на Сянъюнь.
–И в самом деле похожа!– заявили все хором, внимательно присмотревшись к девочке.
Вечером, когда все разошлись по своим комнатам, Сянъюнь приказала служанке уложить вещи.
–Зачем торопиться?– проговорила Цуйлюй.– Вот соберемся уезжать, тогда и уложу.
–Я завтра хочу уехать, прямо с утра,– сказала Сянъюнь.– Что мне здесь делать? Глядеть на их кислые надутые физиономии?
Это услышал Баоюй, подошел и сказал:
–Дорогая
сестрица, зря ты на меня сердишься. Сестрица Дайюй очень обидчивая, все
это знают, потому и молчали. Не хотели ее огорчать. А ты взяла и
сказала! Вот я и посмотрел на тебя. Зачем же ругаться? Даже обидно!
Коснись это не Дайюй, а еще кого-нибудь, мне бы дела не было!
сестрица, зря ты на меня сердишься. Сестрица Дайюй очень обидчивая, все
это знают, потому и молчали. Не хотели ее огорчать. А ты взяла и
сказала! Вот я и посмотрел на тебя. Зачем же ругаться? Даже обидно!
Коснись это не Дайюй, а еще кого-нибудь, мне бы дела не было!
–Хватит,
я все поняла!– оборвала его Сянъюнь.– Где уж мне тягаться с Дайюй!
Другие над ней смеются – ничего, а мне нельзя. Еще бы! Я даже
разговаривать с ней недостойна, будто она госпожа, а я – служанка!
я все поняла!– оборвала его Сянъюнь.– Где уж мне тягаться с Дайюй!
Другие над ней смеются – ничего, а мне нельзя. Еще бы! Я даже
разговаривать с ней недостойна, будто она госпожа, а я – служанка!
–Я
хотел тебе только добра, а оказался виноватым,– взволнованно произнес
Баоюй.– Но пусть я превращусь в прах и пусть меня топчут десять тысяч
пар ног, если я это сделал со злым умыслом!
хотел тебе только добра, а оказался виноватым,– взволнованно произнес
Баоюй.– Но пусть я превращусь в прах и пусть меня топчут десять тысяч
пар ног, если я это сделал со злым умыслом!
–Ты бы хоть в такой
день не болтал глупостей!– промолвила Сянъюнь.– Но если тебе это так
уж необходимо, иди к своей злючке; насмехаться над людьми – для нее
удовольствие, она и тебе не дает спуску. Лучше не выводи меня из
терпения, а то мы поссоримся!
день не болтал глупостей!– промолвила Сянъюнь.– Но если тебе это так
уж необходимо, иди к своей злючке; насмехаться над людьми – для нее
удовольствие, она и тебе не дает спуску. Лучше не выводи меня из
терпения, а то мы поссоримся!
С этими словами Сянъюнь ушла в покои матушки Цзя и легла спать. Баоюй
отправился к Дайюй. Но та вытолкала его прямо с порога и заперла дверь.
Не понимая, в чем дело, Баоюй подошел к окну и тихонько позвал:
отправился к Дайюй. Но та вытолкала его прямо с порога и заперла дверь.
Не понимая, в чем дело, Баоюй подошел к окну и тихонько позвал:
–Милая сестрица, дорогая сестрица!..
Дайюй словно не слышала. Баоюй печально опустил голову и так, молча, стоял.
Цзыцзюань все понимала, но вмешаться не посмела.
Дайюй подумала, что Баоюй ушел, и отперла дверь, но он стоял на прежнем месте. Дайюй было как-то неловко.
Цзыцзюань все понимала, но вмешаться не посмела.
Дайюй подумала, что Баоюй ушел, и отперла дверь, но он стоял на прежнем месте. Дайюй было как-то неловко.
Баоюй подошел к ней:
–Почему ты на меня рассердилась? Ведь без причины ничего не бывает! Скажи, я не обижусь!
–Ты еще спрашиваешь! — вскричала Дайюй.– Лучше скажи, почему вы всегда надо мной
насмехаетесь? Дошли до того, что сравнили меня с какой-то комедианткой!
насмехаетесь? Дошли до того, что сравнили меня с какой-то комедианткой!
–Ни с кем я тебя не сравнивал и не насмехался,– возразил Баоюй,– за что же ты на меня обиделась?
–Не
хватало еще, чтобы ты меня с кем-то сравнивал!– вспыхнула Дайюй.–
Может быть, и тебе хотелось надо мной посмеяться? Впрочем, ты промолчал,
а это хуже насмешек!
–Не
хватало еще, чтобы ты меня с кем-то сравнивал!– вспыхнула Дайюй.–
Может быть, и тебе хотелось надо мной посмеяться? Впрочем, ты промолчал,
а это хуже насмешек!
Баоюй не знал, что ответить.
–Но это
бы еще ладно,– все больше распалялась Дайюй.– А вот зачем ты
перемигивался с Сянъюнь? Может быть, ты считаешь, что играть ей со мной
зазорно? Что она себя унижает? Что ей, барышне, знаться со мною, простой
девчонкой! Так ты считаешь? Да? Но она ведь не поняла твоих добрых
намерений и рассердилась. А ты, чтобы завоевать ее благосклонность,
сказал, что своими капризами я огорчаю других. Испугался, что я не могу
простить ей обиду! Пусть даже так, тебе что за дело?
бы еще ладно,– все больше распалялась Дайюй.– А вот зачем ты
перемигивался с Сянъюнь? Может быть, ты считаешь, что играть ей со мной
зазорно? Что она себя унижает? Что ей, барышне, знаться со мною, простой
девчонкой! Так ты считаешь? Да? Но она ведь не поняла твоих добрых
намерений и рассердилась. А ты, чтобы завоевать ее благосклонность,
сказал, что своими капризами я огорчаю других. Испугался, что я не могу
простить ей обиду! Пусть даже так, тебе что за дело?
Баоюй понял,
что Дайюй подслушала его разговор с Сянъюнь. Он хотел помирить их, но
оказался сам виноватым, точь-в-точь как написано в «Наньхуацзине»:
«Умелый вечно трудится, умный постоянно печалится, бесталанный ни к чему
не стремится, ест постную пищу, развлекается и плывет по течению,
словно лодка без весел». И еще: «Растущее на горе дерево само себя
губит, родник сам себя истощает» и все в таком духе. Баоюй думал, думал и
в конце концов сам себя завел в тупик.
«Если я сейчас не в состоянии с ними поладить, то что будет дальше?»
что Дайюй подслушала его разговор с Сянъюнь. Он хотел помирить их, но
оказался сам виноватым, точь-в-точь как написано в «Наньхуацзине»:
«Умелый вечно трудится, умный постоянно печалится, бесталанный ни к чему
не стремится, ест постную пищу, развлекается и плывет по течению,
словно лодка без весел». И еще: «Растущее на горе дерево само себя
губит, родник сам себя истощает» и все в таком духе. Баоюй думал, думал и
в конце концов сам себя завел в тупик.
«Если я сейчас не в состоянии с ними поладить, то что будет дальше?»
Он не стал спорить с Дайюй и пошел в свою комнату.
Дайюй еще больше рассердилась.
Дайюй еще больше рассердилась.
–Ну и уходи!– крикнула она ему вслед.– И никогда больше не приходи и не разговаривай со мной!
Вернувшись
к себе, Баоюй в самом дурном расположении духа лег на кровать. Сижэнь
знала, в чем дело, но прямо ничего не сказала, а завела разговор
издалека.
к себе, Баоюй в самом дурном расположении духа лег на кровать. Сижэнь
знала, в чем дело, но прямо ничего не сказала, а завела разговор
издалека.
–Наверное, будет еще несколько представлений,– с улыбкой произнесла она.– Сестра Баочай должна устроить ответное угощение.
–Какое мне до этого дело!– Баоюй холодно усмехнулся.
Необычный тон его удивил Сижэнь.
–Почему ты так говоришь?– спросила она.– Ведь сейчас праздник, и все веселятся. Что-то случилось?
–Пусть девчонки и женщины веселятся!– огрызнулся Баоюй.– А я при чем?
–Все стараются ладить друг с другом, и ты тоже старайся, так будет лучше,– продолжала Сижэнь.
–Что
говорить об этом!– воскликнул Баоюй.– Они все между собой как-то
связаны, только я «ныне не связан ничем, чуждый всему, всюду брожу
одиноко»! Из глаз Баоюя покатились слезы. Сижэнь умолкла.
говорить об этом!– воскликнул Баоюй.– Они все между собой как-то
связаны, только я «ныне не связан ничем, чуждый всему, всюду брожу
одиноко»! Из глаз Баоюя покатились слезы. Сижэнь умолкла.
Подумав немного, Баоюй подошел к столику, взял кисть и написал гату:[214]
Коль можно осознать тебя[215],
Возможно осознать меня;
Коль можно сердце осознать,
То можно осознать и мысль;
Отдельно «нечто» и «ничто»
Возможно осознать,
А это подтверждает мысль,
Что осознанье есть!
А ежели нельзя сказать,
Что осознанье есть,
Ты все равно его ищи:
Наверняка найдешь!
Баоюй
опасался, что другие не поймут смысл написанного, и в конце гаты
приписал арию на мотив «Вьющаяся травка». Прочитав все с начала до
конца, он почувствовал облегчение, снова лег и уснул.
опасался, что другие не поймут смысл написанного, и в конце гаты
приписал арию на мотив «Вьющаяся травка». Прочитав все с начала до
конца, он почувствовал облегчение, снова лег и уснул.
Дайюй между тем, заметив что Баоюй ушел от нее полный мрачной решимости, последовала за ним, якобы повидать Сижэнь.
–Он спит,– сказала Сижэнь.
Дайюй хотела уйти, но служанка ее остановила:
–Взгляните, барышня, что написано на этом листке бумаги.
Сижэнь
взяла со стола листок и протянула Дайюй только что написанную Баоюем
гату. Дайюй прочла гату и поняла, что в ней Баоюй излил свой гнев. С
трудом сдержав смех, девочка со вздохом произнесла:
взяла со стола листок и протянула Дайюй только что написанную Баоюем
гату. Дайюй прочла гату и поняла, что в ней Баоюй излил свой гнев. С
трудом сдержав смех, девочка со вздохом произнесла:
–Ничего серьезного, просто шутка.
Захватив
листок, она пошла в свою комнату, а на следующее утро прочла гату
Баочай и Сянъюнь. Тогда Баочай прочла ей свое стихотворение:
листок, она пошла в свою комнату, а на следующее утро прочла гату
Баочай и Сянъюнь. Тогда Баочай прочла ей свое стихотворение:
Коль нет меня, то есть ли ты?
Есть на вопрос ответ:
Коль нет меня, то и тебя, по сути дела, нет!
Через Него понять Ее?
К чему такой совет,
Когда, по сути дела, нет
в Нем всех Ее примет?
Но это значит: отрешась
от мира, вольно жить
И полагать, что прав лишь ты и больше правых нет!В отшельники уйти… В чем суть
всех чувственных начал?
Не в том ли, что и тягость в них,
и радость, и печаль?
Мирская суета… В чем суть?
Не в том ли наш уклад,
Что в мире и согласье есть,
но есть в нем и разлад?
Ты в прошлом скучно жизнь влачил,
но разве в этом суть?
Как тягостно тебе сейчас
в ту жизнь, назад взглянуть!
После стихотворения она еще раз прочла гату и промолвила:
–Это
я во всем виновата. Вчера прочла ему одну арию, а он истолковал ее
по-своему. Чересчур мудрены и заумны эти даосские книги, очень влияют на
настроение. Уверена, что все эти мысли навеяны той арией. Так что
главная виновница – я!
я во всем виновата. Вчера прочла ему одну арию, а он истолковал ее
по-своему. Чересчур мудрены и заумны эти даосские книги, очень влияют на
настроение. Уверена, что все эти мысли навеяны той арией. Так что
главная виновница – я!
Она изорвала листок на мелкие клочки, отдала служанке и велела немедленно сжечь.
–Зря порвала,– заметила Дайюй.– Сначала надо было с ним поговорить. Пойдемте, я докажу ему, что он написал глупости.
Они втроем пришли в комнату брата.
–Баоюй,
я хочу кое о чем тебя спросить,– начала Дайюй.– Бао – драгоценный
камень – это самое дорогое. Юй – яшма, это самое твердое. А у тебя, что
дороже, а что тверже? Скажи нам.
я хочу кое о чем тебя спросить,– начала Дайюй.– Бао – драгоценный
камень – это самое дорогое. Юй – яшма, это самое твердое. А у тебя, что
дороже, а что тверже? Скажи нам.
Баоюй молчал.
–Эх ты!– засмеялись девушки.– О себе самом ничего сказать не можешь, а берешься толковать изречения мудрецов!
Сянъюнь захлопала в ладоши:
–Баоюй проиграл!..
–Вот ты говоришь,– продолжала Дайюй, —
А ежели нельзя сказать,
Что осознанье есть,
Ты все равно его ищи:
Наверняка найдешь!
Это, конечно, хорошо, но мысль, по-моему, не закончена, я добавила бы две строки:
Для осознания себя,
Не тратя много сил,
Ты бремя всех земных забот
На ближнего свалил!
–В
самом деле!– воскликнула Баочай,– Я только сейчас это поняла.
Когда-то Хуэйнэн, шестой глава Южной школы, искал себе наставника и
прибыл в Шаочжоу. Там он узнал, что пятый глава школы, Хунжэнь,
находится на Хуанмэй[216].
Он отправился туда и нанялся поваром к Хунжэню. Когда же пятый глава
школы захотел найти себе преемника, он приказал каждому монаху сочинить
по одной гате. Первым сочинил гату праведник Шэньсю:
самом деле!– воскликнула Баочай,– Я только сейчас это поняла.
Когда-то Хуэйнэн, шестой глава Южной школы, искал себе наставника и
прибыл в Шаочжоу. Там он узнал, что пятый глава школы, Хунжэнь,
находится на Хуанмэй[216].
Он отправился туда и нанялся поваром к Хунжэню. Когда же пятый глава
школы захотел найти себе преемника, он приказал каждому монаху сочинить
по одной гате. Первым сочинил гату праведник Шэньсю:
Телом Древу Бодхисаттвы[217]
ты подобным будь.
Сердцем будь опорой ты
Зеркалу Прозренья[218].
Нужно нечисть изживать,
чтобы очищенье
Пыль житейскую сполна
помогло стряхнуть!
Хуэйнэн
в это время был на кухне и толок рис в ступе. Услышав гату, он заметил:
«Возможно, это прекрасно, но только мысль не закончена». И прочел свою
гату:
Коль Древа нет буддийского
Завета И без опоры Чистое Зерцало, —
Нет, стало быть, ни одного предмета
И пыли нет, чтоб к чистоте пристала!
После
этого пятый глава не раздумывая передал ему свою рясу и патру.
этого пятый глава не раздумывая передал ему свою рясу и патру.
— А твоя
гата,– сказала Баочай,– похожа на гату Шэньсю, только ты не понял ее
сути. Так не лучше ли тебе вообще не заниматься подобными вещами?
гата,– сказала Баочай,– похожа на гату Шэньсю, только ты не понял ее
сути. Так не лучше ли тебе вообще не заниматься подобными вещами?
–Видите,
он молчит, значит, проиграл,– засмеялась Дайюй.– Пусть больше не
рассуждает о премудростях учения Будды.– И она обратилась к Баоюю: –
Нечего браться за толкование мудрейших изречений, если не знаешь даже
того, что известно нам!
он молчит, значит, проиграл,– засмеялась Дайюй.– Пусть больше не
рассуждает о премудростях учения Будды.– И она обратилась к Баоюю: –
Нечего браться за толкование мудрейших изречений, если не знаешь даже
того, что известно нам!
Когда Баоюй писал гату, ему казалось, что
он все прекрасно понимает. И вдруг Дайюй задала вопрос, на который он не
смог ответить. А Баочай для сравнения привела цитату из «Изречений
известных монахов»!
он все прекрасно понимает. И вдруг Дайюй задала вопрос, на который он не
смог ответить. А Баочай для сравнения привела цитату из «Изречений
известных монахов»!
Баоюю в голову не приходило, что у сестер столь
глубокие познания.
«Они куда образованнее меня и все же до конца не прозрели,– подумал он.– Зачем же мне ломать голову? »
глубокие познания.
«Они куда образованнее меня и все же до конца не прозрели,– подумал он.– Зачем же мне ломать голову? »
И Баоюй с улыбкой произнес:
–Да разве я пытался толковать мудрые буддийские изречения? Просто баловался.
Ссора Баоюя с сестрами кончилась полным примирением.
Во
время разговора вошла служанка и доложила, что государыня Юаньчунь
прислала фонарь с наклеенной на него загадкой, что всем велено ее
отгадать, а затем каждому тоже придумать по загадке и отправить во
дворец. Услышав об этом, девушки и Баоюй поспешили к матушке Цзя
Во
время разговора вошла служанка и доложила, что государыня Юаньчунь
прислала фонарь с наклеенной на него загадкой, что всем велено ее
отгадать, а затем каждому тоже придумать по загадке и отправить во
дворец. Услышав об этом, девушки и Баоюй поспешили к матушке Цзя
Там
они застали дворцового евнуха, в руках он держал обтянутый белым флером
четырехугольный фонарик, предназначенный для наклеивания загадок. Все
стали читать загадку.
они застали дворцового евнуха, в руках он держал обтянутый белым флером
четырехугольный фонарик, предназначенный для наклеивания загадок. Все
стали читать загадку.
–Барышни,– сказал евнух,– кто разгадает,
прошу не говорить вслух, а написать разгадку на листке бумаги, и я
тотчас отвезу государыне на проверку.
прошу не говорить вслух, а написать разгадку на листке бумаги, и я
тотчас отвезу государыне на проверку.
Баочай, услышав слова
евнуха, подошла поближе к фонарю и увидела четверостишие по семи слов в
строке, ничего особенного в нем не было. Загадка как загадка. Однако она
поспешила выразить свое восхищение и заявила, что загадка необычайно
трудна, сделав при этом вид, что напряженно думает. На самом же деле она
разгадала загадку с первого взгляда.
евнуха, подошла поближе к фонарю и увидела четверостишие по семи слов в
строке, ничего особенного в нем не было. Загадка как загадка. Однако она
поспешила выразить свое восхищение и заявила, что загадка необычайно
трудна, сделав при этом вид, что напряженно думает. На самом же деле она
разгадала загадку с первого взгляда.
Баоюй, Дайюй, Сянъюнь и
Таньчунь тоже разгадали сразу и написали ответ. То же самое они
предложили попытаться сделать Цзя Хуаню и Цзя Ланю. После этого каждый
принялся сочинять свою загадку, заранее выбрав тот или иной предмет. Из
почтения к государыне загадки переписали уставным почерком и наклеили на
фонарик, который евнух отвез во дворец. Вечером он возвратился и
передал ответ государыни:
Таньчунь тоже разгадали сразу и написали ответ. То же самое они
предложили попытаться сделать Цзя Хуаню и Цзя Ланю. После этого каждый
принялся сочинять свою загадку, заранее выбрав тот или иной предмет. Из
почтения к государыне загадки переписали уставным почерком и наклеили на
фонарик, который евнух отвез во дворец. Вечером он возвратился и
передал ответ государыни:
–Загадку правильно разгадали все, кроме
второй барышни Инчунь и третьего господина Цзя Хуаня. Государыня в свою
очередь разгадала присланные ей загадки и желает узнать, правильно ли.
второй барышни Инчунь и третьего господина Цзя Хуаня. Государыня в свою
очередь разгадала присланные ей загадки и желает узнать, правильно ли.
Он
вынул лист бумаги и отдал девушкам. Некоторые ответы оказались
неверными. Затем евнух вручил подарки государыни тем, кто отгадал
загадки,– футляр для хранения стихов и щеточку. Только Инчунь и Цзя
Хуань ничего не получили. Инчунь восприняла это как шутку, а Цзя Хуань
обиделся…
вынул лист бумаги и отдал девушкам. Некоторые ответы оказались
неверными. Затем евнух вручил подарки государыни тем, кто отгадал
загадки,– футляр для хранения стихов и щеточку. Только Инчунь и Цзя
Хуань ничего не получили. Инчунь восприняла это как шутку, а Цзя Хуань
обиделся…
Еще евнух объявил:
–Загадка третьего господина
Цзя Хуаня неясна, государыня не смогла ее разгадать и приказала спросить
у третьего господина, что он имел в виду.
Цзя Хуаня неясна, государыня не смогла ее разгадать и приказала спросить
у третьего господина, что он имел в виду.
Услышав это, все подошли поближе и стали смотреть, что же такое придумал Цзя Хуань. На листке бумаги было написано:
Восемью рогами старший
брат всецело обладает,
А второму брату только
два угла дано иметь[219].
Старший брат, хотя и старший,
лишь на ложе отдыхает,
Младший любит влезть на крышу
и на корточках сидеть…
Раздался дружный хохот. Цзя Хуаню ничего не оставалось, как объяснить евнуху:
–Первое – это изголовье, второе – резная голова зверя для украшения крыш.
Евнух все старательно записал, после чего выпил чаю и уехал.
«Видно,
у Юаньчунь хорошее настроение»,– решила матушка Цзя и очень
обрадовалась. Она приказала немедленно сделать обтянутый белым шелком
фонарик и поставить в зале. Каждая девочка должна была придумать загадку
и наклеить ее на фонарик. К тому же матушка Цзя распорядилась
приготовить ароматный чай, фрукты и разные безделушки, чтоб награждать
тех, кто отгадает загадки.
у Юаньчунь хорошее настроение»,– решила матушка Цзя и очень
обрадовалась. Она приказала немедленно сделать обтянутый белым шелком
фонарик и поставить в зале. Каждая девочка должна была придумать загадку
и наклеить ее на фонарик. К тому же матушка Цзя распорядилась
приготовить ароматный чай, фрукты и разные безделушки, чтоб награждать
тех, кто отгадает загадки.
Цзя Чжэн, только что прибывший с
аудиенции у государя, сразу заметил, как повеселела матушка, и тоже
решил принять участие в развлечении.
аудиенции у государя, сразу заметил, как повеселела матушка, и тоже
решил принять участие в развлечении.
На возвышении, устланном
циновкой, сели матушка Цзя, Цзя Чжэн и Баоюй. Ниже были разостланы еще
две циновки, одна для госпожи Ван, Баочай, Дайюй и Сянъюнь, другая – для
Инчунь, Таньчунь и Сичунь. Рядом стояли молодые и пожилые служанки. Ли
Вань и Фэнцзе заняли места в середине, на отдельной циновке.
циновкой, сели матушка Цзя, Цзя Чжэн и Баоюй. Ниже были разостланы еще
две циновки, одна для госпожи Ван, Баочай, Дайюй и Сянъюнь, другая – для
Инчунь, Таньчунь и Сичунь. Рядом стояли молодые и пожилые служанки. Ли
Вань и Фэнцзе заняли места в середине, на отдельной циновке.
–Что это не видно Цзя Ланя?– поинтересовался Цзя Чжэн, заметив отсутствие внука.
Одна из служанок подбежала к Ли Вань. Ли Вань тотчас встала с циновки и обратилась к Цзя Чжэну:
–Моего сына не звали, а сам он прийти не осмелился.
Все рассмеялись:
–Какой же он упрямый и странный!
Цзя
Чжэн велел привести Цзя Ланя. Матушка Цзя, когда он пришел, усадила его
рядом с собой, дала фруктов. Все оживленно беседовали, слышались шутки и
смех. Только Баоюй, обычно любивший порассуждать, из страха перед отцом
молчал, лишь почтительно поддакивал. Сянъюнь против обыкновения тоже
сидела молча, словно воды в рот набрала. О Дайюй и говорить нечего – она
была замкнутой и редко вступала в разговоры. В общем, несмотря на
семейный праздник, все чувствовали себя стесненно, кроме Баочай, которая
вообще не отличалась словоохотливостью и всегда была сдержанна.
Чжэн велел привести Цзя Ланя. Матушка Цзя, когда он пришел, усадила его
рядом с собой, дала фруктов. Все оживленно беседовали, слышались шутки и
смех. Только Баоюй, обычно любивший порассуждать, из страха перед отцом
молчал, лишь почтительно поддакивал. Сянъюнь против обыкновения тоже
сидела молча, словно воды в рот набрала. О Дайюй и говорить нечего – она
была замкнутой и редко вступала в разговоры. В общем, несмотря на
семейный праздник, все чувствовали себя стесненно, кроме Баочай, которая
вообще не отличалась словоохотливостью и всегда была сдержанна.
Матушка
Цзя сразу догадалась, что это из-за Цзя Чжэна, и после того, как вино
обошло три круга, велела ему идти отдыхать. Цзя Чжэн все понял и с
улыбкой сказал:
Цзя сразу догадалась, что это из-за Цзя Чжэна, и после того, как вино
обошло три круга, велела ему идти отдыхать. Цзя Чжэн все понял и с
улыбкой сказал:
–Матушка, я сразу сообразил, что это вы по случаю
Нового года решили устроить вечер загадок, и хотел принять в нем
участие, приготовил подарки и угощение. Мне известно, как вы любите
внуков и внучек, но неужели вы не подарите мне хоть каплю внимания?
Нового года решили устроить вечер загадок, и хотел принять в нем
участие, приготовил подарки и угощение. Мне известно, как вы любите
внуков и внучек, но неужели вы не подарите мне хоть каплю внимания?
–При
тебе они не решаются ни шутить, ни смеяться,– ответила матушка Цзя,– а
это на меня тоску нагоняет. Если тебе так уж хочется отгадывать
загадки, я загадаю тебе одну. Не отгадаешь, мы тебя оштрафуем.
тебе они не решаются ни шутить, ни смеяться,– ответила матушка Цзя,– а
это на меня тоску нагоняет. Если тебе так уж хочется отгадывать
загадки, я загадаю тебе одну. Не отгадаешь, мы тебя оштрафуем.
–Разумеется,– улыбнулся Цзя Чжэн.– Но если я отгадаю – наградите меня!
–Конечно,– согласилась матушка Цзя и прочла:
Легка мартышка: на верхушке
висит без всякого труда.
Я намекну лишь на отгадку:
названье южного плода.Цзя
Чжэн сразу понял, что матушка Цзя имеет в виду плод личжи, но нарочно
дал неправильный ответ, за что и был оштрафован. Следующую загадку он
отгадал и получил от матушки Цзя подарок. Потом сам загадал загадку
матушке Цзя. Вот какая это была загадка:
У этого тела – граненые всюду бока,
А в целом фигура на ощупь тверда и жестка.
Без кисти творца – молчалива, конечно, она,
Но словом владеющему постоянно нужна.
Он потихоньку шепнул ответ Баоюю, а тот незаметно передал его матушке Цзя.
Матушка Цзя немного подумала – ошибки быть не могло – и сказала:
–Тушечница.
–Верно, матушка,– подтвердил Цзя Чжэн,– вы угадали!
Он повернулся к служанкам и приказал:
–Живее давайте подарки!
Служанки
поднесли блюдо, уставленное маленькими коробочками, где было все
необходимое для Праздника фонарей. Матушку Цзя подарки обрадовали, и она
приказала Баоюю:
поднесли блюдо, уставленное маленькими коробочками, где было все
необходимое для Праздника фонарей. Матушку Цзя подарки обрадовали, и она
приказала Баоюю:
–Налей-ка отцу вина!
Баоюй взял чайник, налил в чашку вина, а Инчунь поднесла Цзя Чжэну. Затем матушка Цзя обратилась к сыну:
–Вон там на фонаре наклеены загадки, их сочинили девочки. Попробуй отгадать!
Цзя Чжэн почтительно кивнул, подошел к фонарю. Первая загадка была такая:
Заставить демонов способна
и дух от страха испустить,
На вид пучок из нитей шелка,
но в ней внезапный гром таится.Коль загремит да загрохочет,
вас может и ошеломить.
Но поглядите – от нее
одна зола уже дымится!А в целом – подскажу чуть-чуть —
весьма забавная вещица.
Придумала эту загадку государыня Юаньчунь.
–Хлопушка?– нерешительно произнес Цзя Чжэн.
–Совершенно верно!– поспешил ответить Баоюй. Следующей была загадка Инчунь:
Тела небесные в движенье —
кто все их до конца сочтет?
Всегда увязаны разумно
движенья этих тел и счет.
Так почему же день за днем
столь беспокойно их служенье?
Да потому, что Инь и Ян
неисчислимы превращенья!
А для отгадки подскажу:
предмет всегда в употребленье.
–Счеты!– воскликнул Цзя Чжэн.
–Верно!– подтвердила Инчунь.
Таньчунь загадала такую загадку.
Внизу стоящий мальчуган
ввысь обращает взгляд:
Прекрасен светлый день Цинмин,
народ веселью рад!
Но невзначай оборвалась
натянутая нить,
Восточный ветер ни к чему
в обрыве том винить…
Я подскажу вам: эта вещь
способна веселить…
–Бумажный змей,– произнес Цзя Чжэн.
–Правильно,– ответила Таньчунь.
Затем шла загадка Дайюй:
Погас рассвет. Но кто унес
дымок двух рукавов?
Ни в лютне, ни среди одежд
душистых нет следов.
Предмет сей и без петуха
с зарею будит нас,
Подскажет без служанки он,
что пятой стражи час.Он, утром до конца сгорев,
под вечер оживет,
И день за днем, лучась-струясь,
живет за годом год.
Коль темнотою станет свет —
печаль не обойдешь,
Но преходящи свет и тьма
и при ветрах, и в дождь.
Скажу к разгадке: сей предмет
у нас всегда найдешь.
–Не иначе как благовонные свечи, которые жгут ночью, чтобы отметить время!– воскликнул Цзя Чжэн.
–Верно!– подтвердил Баоюй, опередив Дайюй.
Цзя Чжэн принялся читать следующую загадку:
Вот без движенья он стоит,
а юг, допустим, слева, —
Тогда направо будет юг,
а слева будет север…
Сян[220] загрустил – тогда и он
объят его тоской,
Весь день смеется Сян – и он
смеется день-деньской…
Я намекну: повсюду есть
у нас предмет такой.
–Замечательная загадка!– похвалил Цзя Чжэн.– Пожалуй, это зеркало.
–Верно,– улыбнулся Баоюй.
–А кто придумал?– спросил Цзя Чжэн.– Под ней нет подписи.
–Должно быть, Баоюй придумал,– произнесла матушка Цзя.
Цзя Чжэн ничего на это не сказал и стал читать последнюю загадку, ее придумала Баочай:
Есть на лице глаза, но нет зрачков,
и создан весь живот для пустоты.
Но радость есть при встрече у воды,
когда раскрыты лотоса цветы.
Когда ж с утуна падает листва,[221]
разлуке наступает свой черед,
Любовь жены и мужа до зимы,
Лишь до зимы – и то не доживет.…Разгадку средь вещей любой найдет![222]
Цзя Чжэн задумался:
«Предмет
загадки самый обычный, ничего особенного в нем нет, но если девушка в
столь юном возрасте сочиняет такие загадки, значит, не суждены ей ни
счастье, ни долголетие!»
загадки самый обычный, ничего особенного в нем нет, но если девушка в
столь юном возрасте сочиняет такие загадки, значит, не суждены ей ни
счастье, ни долголетие!»
Цзя Чжэн опечалился и стоял, поникнув
головой. Матушка Цзя решила, что Цзя Чжэн устал, к тому же при нем
молодые боялись веселиться, поэтому она сказала:
головой. Матушка Цзя решила, что Цзя Чжэн устал, к тому же при нем
молодые боялись веселиться, поэтому она сказала:
–Иди отдыхай! Мы скоро тоже разойдемся.
Цзя
Чжэн несколько раз почтительно кивнул, попросил мать выпить чашку вина и
пошел к себе. Он сразу лег, но уснуть не мог и ворочался с боку на бок,
охваченный глубокой печалью.
Чжэн несколько раз почтительно кивнул, попросил мать выпить чашку вина и
пошел к себе. Он сразу лег, но уснуть не мог и ворочался с боку на бок,
охваченный глубокой печалью.
Матушка Цзя между тем после его ухода сказала детям:
–Теперь можете веселиться сколько угодно.
Не
успела она это произнести, как Баоюй подбежал к фонарю и затараторил,
высказывая свои суждения о загадках, какая хороша, какая не совсем
удачна, а какая вообще никуда не годится. При этом он так размахивал
руками, что был похож на обезьянку, спущенную с привязи.
успела она это произнести, как Баоюй подбежал к фонарю и затараторил,
высказывая свои суждения о загадках, какая хороша, какая не совсем
удачна, а какая вообще никуда не годится. При этом он так размахивал
руками, что был похож на обезьянку, спущенную с привязи.
–Что ты разошелся?– остановила его Дайюй.– Куда пристойней спокойно сидеть, вести разговор и шутить, как это было сначала.
Вернувшаяся в это время из внутренних комнат Фэнцзе сказала:
–Отцу
нельзя отходить от тебя ни на шаг. Жаль, надо было намекнуть ему, чтобы
заставил тебя сочинять загадки в стихах! Вот тогда бы ты попотел!
нельзя отходить от тебя ни на шаг. Жаль, надо было намекнуть ему, чтобы
заставил тебя сочинять загадки в стихах! Вот тогда бы ты попотел!
Баоюй рассердился, подбежал к Фэнцзе, принялся ее тормошить.
Посидев
еще немного, матушка Цзя почувствовала усталость – уже пробили
четвертую стражу. Она приказала раздать служанкам оставшееся угощение,
поднялась и сказала:
Посидев
еще немного, матушка Цзя почувствовала усталость – уже пробили
четвертую стражу. Она приказала раздать служанкам оставшееся угощение,
поднялась и сказала:
–Пойдемте отдыхать. Завтра встанем пораньше и будем веселиться – праздник еще не кончился.
Постепенно все разошлись.
Какие события произошли на другой день, вы узнаете из следующей главы.
Постепенно все разошлись.
Какие события произошли на другой день, вы узнаете из следующей главы.
{mospagebreak }
Глава двадцать третья
Строки из драмы «Западный флигель» трогают душу молодого человека;
Слова из пьесы «Пионовая беседка» ранят сердце юной девы
Слова из пьесы «Пионовая беседка» ранят сердце юной девы
На следующий день матушка Цзя распорядилась продолжить праздничные развлечения.
Между
тем Юаньчунь, вернувшись во дворец, еще раз просмотрела стихотворные
надписи, сделанные для сада Роскошных зрелищ, которые она велела
Таньчунь переписать, оценила все их достоинства и недостатки, приказала
вырезать эти надписи на камне и расставить в саду.
тем Юаньчунь, вернувшись во дворец, еще раз просмотрела стихотворные
надписи, сделанные для сада Роскошных зрелищ, которые она велела
Таньчунь переписать, оценила все их достоинства и недостатки, приказала
вырезать эти надписи на камне и расставить в саду.
Цзя Чжэн не
мешкая пригласил искусных резчиков по камню и поручил наблюдать за
работой Цзя Чжэню, Цзя Жуну и Цзя Цяну. Но поскольку Цзя Цяну велено
было заботиться о девочках-актрисах во главе с Вэньгуань, он перепоручил
свои обязанности Цзя Чану, Цзя Лину и Цзя Пину. Работа шла быстро, но
подробно рассказывать об этом мы не будем.
мешкая пригласил искусных резчиков по камню и поручил наблюдать за
работой Цзя Чжэню, Цзя Жуну и Цзя Цяну. Но поскольку Цзя Цяну велено
было заботиться о девочках-актрисах во главе с Вэньгуань, он перепоручил
свои обязанности Цзя Чану, Цзя Лину и Цзя Пину. Работа шла быстро, но
подробно рассказывать об этом мы не будем.
Тем временем из
сада Роскошных зрелищ были выселены двенадцать буддийских и двенадцать
даосских монашек, которые жили в храмах Яшмового владыки и бодхисаттвы
Дамо, и Цзя Чжэн собирался расселить их по другим храмам. Узнала об этом
госпожа Ян, мать Цзя Циня, чей дом находился позади дворца Жунго, и
подумала, что хорошо бы приставить к этим монахиням ее сына, за это он
получал бы кое-какие деньги. Однако явиться прямо к Цзя Чжэну она
побоялась и решила переговорить сначала с Фэнцзе. Зная, какой острый
язык у госпожи Ян, Фэнцзе пообещала ей все устроить и отправилась к
госпоже Ван.
сада Роскошных зрелищ были выселены двенадцать буддийских и двенадцать
даосских монашек, которые жили в храмах Яшмового владыки и бодхисаттвы
Дамо, и Цзя Чжэн собирался расселить их по другим храмам. Узнала об этом
госпожа Ян, мать Цзя Циня, чей дом находился позади дворца Жунго, и
подумала, что хорошо бы приставить к этим монахиням ее сына, за это он
получал бы кое-какие деньги. Однако явиться прямо к Цзя Чжэну она
побоялась и решила переговорить сначала с Фэнцзе. Зная, какой острый
язык у госпожи Ян, Фэнцзе пообещала ей все устроить и отправилась к
госпоже Ван.
–Пожалуй, стоит этих монахинь оставить здесь,–
сказала Фэнцзе.– Ведь если государыня снова пожалует, придется их
обратно переселять, а это – немалые хлопоты. Лучше всего поселить их в
кумирне Железного порога, выдавать ежемесячно несколько лянов на
пропитание да приставить к ним для присмотра человека. Тогда, в случае
надобности, они смогут явиться по первому зову.
сказала Фэнцзе.– Ведь если государыня снова пожалует, придется их
обратно переселять, а это – немалые хлопоты. Лучше всего поселить их в
кумирне Железного порога, выдавать ежемесячно несколько лянов на
пропитание да приставить к ним для присмотра человека. Тогда, в случае
надобности, они смогут явиться по первому зову.
Госпожа Ван посоветовалась с мужем, и тот согласился, заметив:
–Хорошо, что вы меня надоумили. Так мы и сделаем,– и тотчас вызвал Цзя Ляня.
Цзя Лянь как раз в это время обедал с женой. Услышав, что его зовут, он отложил палочки и поднялся из-за стола.
–Подожди,
послушай, что я тебе скажу,– удержала его Фэнцзе.– Если речь пойдет о
монахинях, делай так, как я тебе посоветую. Остальное меня не касается.
послушай, что я тебе скажу,– удержала его Фэнцзе.– Если речь пойдет о
монахинях, делай так, как я тебе посоветую. Остальное меня не касается.
И она изложила мужу суть дела. Цзя Лянь покачал головой:
–Я тут ни при чем! Сама затеяла это – сама и говори!
Фэнцзе нахмурилась, бросила палочки для еды и спросила:
–Ты это всерьез или шутишь?
–Ко
мне уже несколько раз приходил Цзя Юнь, сын пятой тетушки из западного
флигеля,– улыбнулся Цзя Лянь,– он хочет получить какое-нибудь место. Я
обещал его устроить и велел ждать. Но едва подыскал ему дело, как опять
ты встала у меня на пути.
мне уже несколько раз приходил Цзя Юнь, сын пятой тетушки из западного
флигеля,– улыбнулся Цзя Лянь,– он хочет получить какое-нибудь место. Я
обещал его устроить и велел ждать. Но едва подыскал ему дело, как опять
ты встала у меня на пути.
–Успокойся,– произнесла Фэнцзе.–
Государыня распорядилась в северо-восточной части сада посадить побольше
сосен и кипарисов, а у подножья башен – высадить цветы и посеять травы.
Эти работы я и поручу Цзя Юню.
Государыня распорядилась в северо-восточной части сада посадить побольше
сосен и кипарисов, а у подножья башен – высадить цветы и посеять травы.
Эти работы я и поручу Цзя Юню.
–Ладно,– согласился Цзя Лянь и
вдруг усмехнулся.– Скажи мне, почему вчера вечером, когда я хотел
поиграть с Пинъэр, ты рассердилась?
Тут Фэнцзе густо покраснела, обругала мужа и, склонившись над чашкой, продолжала молча есть.
вдруг усмехнулся.– Скажи мне, почему вчера вечером, когда я хотел
поиграть с Пинъэр, ты рассердилась?
Тут Фэнцзе густо покраснела, обругала мужа и, склонившись над чашкой, продолжала молча есть.
Цзя
Лянь, смеясь, вышел из комнаты и отправился к Цзя Чжэну. Оказалось, тот
действительно вызвал его по делу о монашках. Помня о том, что ему
наказала Фэнцзе, Цзя Лянь сказал:
Лянь, смеясь, вышел из комнаты и отправился к Цзя Чжэну. Оказалось, тот
действительно вызвал его по делу о монашках. Помня о том, что ему
наказала Фэнцзе, Цзя Лянь сказал:
–Мне кажется, Цзя Цинь – малый смышленый и вполне справится с этим делом. Не все ли равно, кому платить.
Цзя Чжэн не стал вдаваться в подробности и сразу же согласился. Дома
Цзя Лянь рассказал Фэнцзе о своем разговоре с Цзя Чжэном, и Фэнцзе
тотчас же приказала передать госпоже Ян, что все улажено. Цзя Цинь не
замедлил явиться с выражением благодарности.
Цзя Лянь рассказал Фэнцзе о своем разговоре с Цзя Чжэном, и Фэнцзе
тотчас же приказала передать госпоже Ян, что все улажено. Цзя Цинь не
замедлил явиться с выражением благодарности.
Кроме того, Фэнцзе
оказала Цзя Циню еще одну милость: выдала под расписку верительную бирку
на право получения денег за три месяца на содержание монашек, после
чего Цзя Цинь отправился в кладовые и получил все, что полагалось.
Таким образом, были пущены на ветер триста лянов серебра!
Цзя
Цинь, получив серебро, взвесил на руке слиток поменьше и отдал
приказчикам «на чай». Остальное приказал мальчику-слуге отнести домой, а
сам пошел советоваться с матерью. После этого он нанял коляску для
себя, несколько колясок для монахинь и отправился к боковым воротам
дворца Жунго. Здесь он вызвал из сада всех монахинь, усадил в коляски и
повез в кумирню Железного порога.
оказала Цзя Циню еще одну милость: выдала под расписку верительную бирку
на право получения денег за три месяца на содержание монашек, после
чего Цзя Цинь отправился в кладовые и получил все, что полагалось.
Таким образом, были пущены на ветер триста лянов серебра!
Цзя
Цинь, получив серебро, взвесил на руке слиток поменьше и отдал
приказчикам «на чай». Остальное приказал мальчику-слуге отнести домой, а
сам пошел советоваться с матерью. После этого он нанял коляску для
себя, несколько колясок для монахинь и отправился к боковым воротам
дворца Жунго. Здесь он вызвал из сада всех монахинь, усадил в коляски и
повез в кумирню Железного порога.
Но об этом мы пока рассказывать не
будем.
будем.
После того как Юаньчунь прочла все надписи,
сделанные для сада Роскошных зрелищ, ей вдруг пришло в голову, что отец
из почтения к ней запер сад после ее отъезда и не разрешает никому туда
входить. Но разве можно, чтобы такой прекрасный сад пустовал? Почему не
разрешить сестрам, которые умеют сочинять стихи, там жить? Это доставило
бы им удовольствие, к тому же они по достоинству оценили бы все красоты
сада! Пусть и Баоюй там живет, ведь он рос вместе с сестрами, и если
разлучить их, матушка Цзя и госпожа Ван будут недовольны.
сделанные для сада Роскошных зрелищ, ей вдруг пришло в голову, что отец
из почтения к ней запер сад после ее отъезда и не разрешает никому туда
входить. Но разве можно, чтобы такой прекрасный сад пустовал? Почему не
разрешить сестрам, которые умеют сочинять стихи, там жить? Это доставило
бы им удовольствие, к тому же они по достоинству оценили бы все красоты
сада! Пусть и Баоюй там живет, ведь он рос вместе с сестрами, и если
разлучить их, матушка Цзя и госпожа Ван будут недовольны.
Она
призвала к себе евнуха Ся Чжуна, велела отправиться во дворец Жунго и
передать ее волю: отныне Баочай и остальные сестры, а также Баоюй должны
жить в саду. Баоюю, по мнению Юаньчунь, там будет удобнее заниматься
учебой.
призвала к себе евнуха Ся Чжуна, велела отправиться во дворец Жунго и
передать ее волю: отныне Баочай и остальные сестры, а также Баоюй должны
жить в саду. Баоюю, по мнению Юаньчунь, там будет удобнее заниматься
учебой.
Приняв от Ся Чжуна повеление государыни, Цзя Чжэн и
госпожа Ван сообщили о нем матушке Цзя, и та немедленно распорядилась
послать людей в сад, чтобы привели в порядок помещения, расставили
кровати, повесили пологи и занавески. Девушки восприняли эту новость
спокойно и сдержанно, зато Баоюй, не скрывая своего восторга, побежал к
матушке Цзя с советами, как что устроить. В это время появилась служанка
и доложила:
госпожа Ван сообщили о нем матушке Цзя, и та немедленно распорядилась
послать людей в сад, чтобы привели в порядок помещения, расставили
кровати, повесили пологи и занавески. Девушки восприняли эту новость
спокойно и сдержанно, зато Баоюй, не скрывая своего восторга, побежал к
матушке Цзя с советами, как что устроить. В это время появилась служанка
и доложила:
–Господин Цзя Чжэн зовет Баоюя.
Баоюй оторопел, радость мгновенно исчезла, он побледнел, сник, уцепился за матушку Цзя и ни за что не хотел идти.
–Не
бойся, мое сокровище,– успокаивала его матушка Цзя.– Я в обиду тебя
не дам. К тому же ты написал такие прекрасные сочинения! Я думаю, отец
хочет предупредить тебя, чтобы не баловался, когда переселишься в сад.
Отец будет давать тебе наставления, а ты знай поддакивай, не перечь, что
бы он тебе ни говорил, тогда все обойдется.
бойся, мое сокровище,– успокаивала его матушка Цзя.– Я в обиду тебя
не дам. К тому же ты написал такие прекрасные сочинения! Я думаю, отец
хочет предупредить тебя, чтобы не баловался, когда переселишься в сад.
Отец будет давать тебе наставления, а ты знай поддакивай, не перечь, что
бы он тебе ни говорил, тогда все обойдется.
Успокаивая внука, матушка Цзя позвала двух старых мамок и приказала:
–Проводите Баоюя да хорошенько смотрите, чтобы отец его не обидел.
Мамки
пообещали исполнить все в точности, и Баоюй наконец пошел к отцу. Шел
он медленно, семеня ногами, каждый шаг не больше трех цуней, и путь до
покоев госпожи Ван занял довольно много времени. Цзя Чжэн как раз
беседовал с госпожой Ван о разных делах, а служанки стояли на террасе
под навесом. Увидев Баоюя, девушки стали над ним подшучивать.
пообещали исполнить все в точности, и Баоюй наконец пошел к отцу. Шел
он медленно, семеня ногами, каждый шаг не больше трех цуней, и путь до
покоев госпожи Ван занял довольно много времени. Цзя Чжэн как раз
беседовал с госпожой Ван о разных делах, а служанки стояли на террасе
под навесом. Увидев Баоюя, девушки стали над ним подшучивать.
Цзиньчуань потянула его за рукав и тихонько сказала:
–Я только что подкрасила губы самой сладкой помадой, не хочешь слизнуть?
Цайюнь оттолкнула Цзиньчуань, усмехнулась:
–Он и так расстроен, а ты его дразнишь. Иди,– обратилась она к Баоюю,– пока у отца хорошее настроение.
Цзя
Чжэн и госпожа Ван находились во внутренней комнате и сидели на кане
друг против друга. Перед ними в ряд стояли на полу стулья, на стульях
сидели Инчунь, Таньчунь, Сичунь и Цзя Хуань. При появлении Баоюя
Таньчунь, Сичунь и Цзя Хуань встали.
Чжэн и госпожа Ван находились во внутренней комнате и сидели на кане
друг против друга. Перед ними в ряд стояли на полу стулья, на стульях
сидели Инчунь, Таньчунь, Сичунь и Цзя Хуань. При появлении Баоюя
Таньчунь, Сичунь и Цзя Хуань встали.
Цзя Чжэн окинул взглядом
стройного, красивого Баоюя, затем посмотрел на Цзя Хуаня, щуплого,
угловатого, с грубыми манерами, и ему вдруг на память пришел теперь уже
покойный старший сын Цзя Чжу. Подумал он также о том, что уже
состарился, поседел, что Баоюй – единственный сын госпожи Ван и она
буквально обожает его. При этой мысли у Цзя Чжэна почти исчезло
презрение, с которым он обычно относился к Баоюю.
стройного, красивого Баоюя, затем посмотрел на Цзя Хуаня, щуплого,
угловатого, с грубыми манерами, и ему вдруг на память пришел теперь уже
покойный старший сын Цзя Чжу. Подумал он также о том, что уже
состарился, поседел, что Баоюй – единственный сын госпожи Ван и она
буквально обожает его. При этой мысли у Цзя Чжэна почти исчезло
презрение, с которым он обычно относился к Баоюю.
Цзя Чжэн долго молчал, потом наконец произнес:
–Государыня
считает, что ты забросил учение, только гуляешь и развлекаешься, и
потому велела хорошенько присматривать за тобой, когда ты переселишься в
сад. Смотри же, учись как следует! Не будешь стараться – пощады не жди!
считает, что ты забросил учение, только гуляешь и развлекаешься, и
потому велела хорошенько присматривать за тобой, когда ты переселишься в
сад. Смотри же, учись как следует! Не будешь стараться – пощады не жди!
Баоюй
слушал, почтительно поддакивая, потом мать сделала ему знак сесть рядом
с собой. Сестры и Цзя Хуань тоже сели на свои места.
слушал, почтительно поддакивая, потом мать сделала ему знак сесть рядом
с собой. Сестры и Цзя Хуань тоже сели на свои места.
Ласково погладив Баоюя по шее, госпожа Ван спросила:
–Ты все пилюли принял?
–Осталась одна,– ответил Баоюй.
–Завтра возьмешь еще десять,– промолвила госпожа Ван,– и пусть Сижэнь дает тебе по одной перед сном.
–Как вы и велели, матушка, она каждый день заставляет меня принимать пилюли,– сказал Баоюй.
–А кто это – Сижэнь?– удивленно спросил Цзя Чжэн.
–Служанка,– ответила госпожа Ван.
–Конечно,
служанок можно называть как угодно,– покачал головой Цзя Чжэн,– но
кто придумал ей такое странное, необычное имя?
служанок можно называть как угодно,– покачал головой Цзя Чжэн,– но
кто придумал ей такое странное, необычное имя?
Госпожа Ван, стараясь выгородить Баоюя, сказала:
–Старая госпожа.
–Вряд ли ей такое в голову придет,– недоверчиво произнес Цзя Чжэн.– Это, наверное, Баоюй!
–Вряд ли ей такое в голову придет,– недоверчиво произнес Цзя Чжэн.– Это, наверное, Баоюй!
Видя, что провести отца не удастся, Баоюй быстро встал и сказал:
–Я как-то читал древнее стихотворение, и мне запомнились строки:
В нос ударяют запахи цветов,
а это значит – будет днем тепло.
А поскольку фамилия служанки Хуа – «Цветок», я и дал ей имя Сижэнь – «Привлекающая людей».
–Сейчас же перемени ей имя,– поспешила сказать госпожа Ван.– А вам, господин, не стоит сердиться из-за таких пустяков.
–Я
совсем не против этого имени и не говорю, что его нужно менять,–
возразил Цзя Чжэн.– Но Баоюй, вместо того чтобы заниматься делом,
тратит время на легкомысленные стишки. Тьфу! Паршивая скотина!–
закричал он на Баоюя.– Ты все еще здесь?
совсем не против этого имени и не говорю, что его нужно менять,–
возразил Цзя Чжэн.– Но Баоюй, вместо того чтобы заниматься делом,
тратит время на легкомысленные стишки. Тьфу! Паршивая скотина!–
закричал он на Баоюя.– Ты все еще здесь?
–Иди, иди,– сказала Баоюю мать.– Бабушка тебя заждалась.
Баоюй
степенно вышел из комнаты, на террасе улыбнулся Цзиньчуань, показал ей
язык и, сопровождаемый двумя мамками, быстро пошел прочь. У дверей
проходного зала он увидел Сижэнь.
степенно вышел из комнаты, на террасе улыбнулся Цзиньчуань, показал ей
язык и, сопровождаемый двумя мамками, быстро пошел прочь. У дверей
проходного зала он увидел Сижэнь.
Глядя на Баоюя, спокойного, не расстроенного, она с улыбкой спросила:
–Зачем тебя звали?
–Да
так, ничего особенного,– ответил Баоюй,– боятся, как бы я не
баловался, живя в саду, и хотели наставить.– Баоюй пошел к матушке Цзя,
рассказал о своем разговоре с отцом и спросил у Дайюй, которая как раз в
это время была у матушки Цзя:
так, ничего особенного,– ответил Баоюй,– боятся, как бы я не
баловался, живя в саду, и хотели наставить.– Баоюй пошел к матушке Цзя,
рассказал о своем разговоре с отцом и спросил у Дайюй, которая как раз в
это время была у матушки Цзя:
–В каком месте тебе хотелось бы жить в саду?
Дайюй и сама об этом думала и потому сразу ответила:
–Больше
всего мне нравится павильон Реки Сяосян. Там все так красиво, особенно
бамбук, за которым прячется кривая изгородь, к тому же спокойнее, чем в
других местах.
всего мне нравится павильон Реки Сяосян. Там все так красиво, особенно
бамбук, за которым прячется кривая изгородь, к тому же спокойнее, чем в
других местах.
Баоюй, смеясь, захлопал в ладоши:
–Я как раз
хотел предложить тебе там поселиться! А я буду жить во дворе
Наслаждения пурпуром. Там и спокойно, и от тебя недалеко!
хотел предложить тебе там поселиться! А я буду жить во дворе
Наслаждения пурпуром. Там и спокойно, и от тебя недалеко!
Пока они
беседовали, от Цзя Чжэна пришел слуга и сообщил, что в благоприятный
день, двадцать второго числа второго месяца, все братья и сестры могут
переселиться в сад.
беседовали, от Цзя Чжэна пришел слуга и сообщил, что в благоприятный
день, двадцать второго числа второго месяца, все братья и сестры могут
переселиться в сад.
За несколько дней, оставшихся до переезда,
слуги и служанки привели в порядок все помещения. Баочай поселилась во
дворе Душистых трав, Дайюй – в павильоне Реки Сяосян, Инчунь – в покоях
Узорчатой парчи, Таньчунь – в кабинете Осеннее убежище, Сичунь – на
террасе Ветра в зарослях осоки, Ли Вань – в деревушке Благоухающего
риса, а Баоюй – во дворе Наслаждения пурпуром. Каждому из них дали еще
по четыре служанки и по две старых мамки. Кроме личных служанок, были
еще люди, ведавшие уборкой помещений и дворов. Итак, двадцать второго
числа все переехали в сад, и сразу же среди цветов замелькали вышитые
пояса, среди плакучих ив заструились благовония. Звонкие голоса нарушили
тишину.
слуги и служанки привели в порядок все помещения. Баочай поселилась во
дворе Душистых трав, Дайюй – в павильоне Реки Сяосян, Инчунь – в покоях
Узорчатой парчи, Таньчунь – в кабинете Осеннее убежище, Сичунь – на
террасе Ветра в зарослях осоки, Ли Вань – в деревушке Благоухающего
риса, а Баоюй – во дворе Наслаждения пурпуром. Каждому из них дали еще
по четыре служанки и по две старых мамки. Кроме личных служанок, были
еще люди, ведавшие уборкой помещений и дворов. Итак, двадцать второго
числа все переехали в сад, и сразу же среди цветов замелькали вышитые
пояса, среди плакучих ив заструились благовония. Звонкие голоса нарушили
тишину.
Но не будем вдаваться во все эти подробности, а расскажем
лучше о Баоюе. Поселившись в саду, он чувствовал себя вполне счастливым
– о чем еще можно было мечтать? Вместе с сестрами и служанками он читал
книги, писал, занимался музыкой, играл в шахматы, рисовал, декламировал
стихи, собирал цветы, пел, гадал на иероглифах, разгадывал загадки и
даже вышивал по шелку луаней и фениксов. Он написал четыре
стихотворения, посвященные временам года, которые, несмотря на свое
несовершенство, прекрасно отражали настроения обитательниц женских
покоев.
лучше о Баоюе. Поселившись в саду, он чувствовал себя вполне счастливым
– о чем еще можно было мечтать? Вместе с сестрами и служанками он читал
книги, писал, занимался музыкой, играл в шахматы, рисовал, декламировал
стихи, собирал цветы, пел, гадал на иероглифах, разгадывал загадки и
даже вышивал по шелку луаней и фениксов. Он написал четыре
стихотворения, посвященные временам года, которые, несмотря на свое
несовершенство, прекрасно отражали настроения обитательниц женских
покоев.
О том, чем ночь весенняя приметна
Шатрам подобны, облака рядами
плывут, плывут, приветствуя рассвет,
Все тише за домами гром трещоток[223],
а сон прошел и сновидений нет.
Холодная не радует подушка,
а за окошком дождик моросит,
В глазах весна – полна очарованья,
а в мыслях тот, о ком мечта томит…
И, внемля мне, свеча роняет слезы…
Из-за кого? Из-за беды какой?
Цветы печаль по капле изливают, —
неужто я нарушил их покой?
…Однако,– о, проказницы-красотки,
лениво засыпайте, не спеша,
Не принимайте шутки близко к сердцу,
подушки на постели вороша!
О том, чем летняя приметна ночь
Красавицы свернули рукоделья
и отдались протяжной ночи чарам.
Лишь попугай из клетки с позолотой
гостей упрямо приглашает к чаю…
Вот, осветив окно, луна лучами
проникла вглубь дворцового зерцала,
И благовонья носятся клубами
в высотах мглистых дремлющего зала.
Чуть запотев, застыл янтарный кубок —
то не росой ли лотос окропило?
Сквозь стекла стен решетчатых прохладу
с попутным ветерком доносит ива,
Беседок, словно вышитых на шелке, —
расплывчатость на фоне глади водной.
Задернут полог, дремлет красный терем,
ушли заботы об одежде модной…
О том, чем ночь осенняя приметна
У павильона Красных трав душистых
на ветках гомон прекратили птицы,
С луны пробился к тюлю занавесок
свет лучезарный призрачной корицы[224].
В узорах моха на высоком камне
ночлег свой журавлям найти не поздно,
Росой утуна около колодца
омоет ветерок воронам гнезда…
Расправил феникс золотые крылья[225],
на одеяле созданный из шелка,
С луною девы ночью делят чувства,
забыв про изумрудную заколку.
Спокойна ночь, и только мне не спится,
с похмелья хорошо б воды напиться, —
Поворошу-ка в темном пепле угли,
чтоб чай успел покрепче завариться.
О том, чем ночи зимние приметны
Уже ночное время – третья стража,
сны видит слива, спит бамбук устало,
Не спят покуда ни парчовый полог,
ни стая птиц в узоре одеяла[226].Тень от сосны весь двор пересекла,
лишь с журавлем делю свои печали,
Цветами груш усыпана земля,
но иволги все песни отзвучали[227].Рукав девичий – словно изумруд!
И все же холодны поэта речи,
У господина соболь золотой,
но все равно вино мороза легче…[228]Как только вспомню барышень, —
я рад: заваривают чай они умело —
Сначала набирают свежий снег,
а там, глядишь, уже вода вскипела!
О
том, как Баоюй на досуге занимался стихами, можно долго рассказывать.
Некоторые из них как-то увидел один влиятельный человек и, узнав, что
они принадлежат кисти тринадцатилетнего мальчика из дворца Жунго,
переписал и при всяком удобном случае повсюду расхваливал. Молодые люди,
любители изящных и утонченных фраз и выражений о нежных чувствах,
писали стихи Баоюя на веерах и стенах, зачитывались и восхищались ими.
Находились люди, которые обращались к Баоюю с просьбой написать для них
стихи или же присылали картинки, чтобы он сделал к ним стихотворные
надписи.
том, как Баоюй на досуге занимался стихами, можно долго рассказывать.
Некоторые из них как-то увидел один влиятельный человек и, узнав, что
они принадлежат кисти тринадцатилетнего мальчика из дворца Жунго,
переписал и при всяком удобном случае повсюду расхваливал. Молодые люди,
любители изящных и утонченных фраз и выражений о нежных чувствах,
писали стихи Баоюя на веерах и стенах, зачитывались и восхищались ими.
Находились люди, которые обращались к Баоюю с просьбой написать для них
стихи или же присылали картинки, чтобы он сделал к ним стихотворные
надписи.
Баоюй возгордился, забросил учебу и целые дни проводил за
этим пустым и никому не нужным занятием. И вот, против ожиданий, настал
день, когда спокойная жизнь Баоюя кончилась. А поселившиеся в саду
девушки в своем небольшом пестром мирке жили по-прежнему привольно и
беззаботно, смеялись и радовались, дав волю чувствам, не зная, что
творится в душе Баоюя.
А Баоюй начал тяготиться пребыванием в
саду, мечтал куда-нибудь уйти и впал в глубокую апатию, утратив интерес
ко всему окружающему.
этим пустым и никому не нужным занятием. И вот, против ожиданий, настал
день, когда спокойная жизнь Баоюя кончилась. А поселившиеся в саду
девушки в своем небольшом пестром мирке жили по-прежнему привольно и
беззаботно, смеялись и радовались, дав волю чувствам, не зная, что
творится в душе Баоюя.
А Баоюй начал тяготиться пребыванием в
саду, мечтал куда-нибудь уйти и впал в глубокую апатию, утратив интерес
ко всему окружающему.
Минъянь это видел и решил развлечь
господина, которому все надоело. Оставалось лишь одно средство. Минъянь
отправился в книжную лавку, накупил множество пьес, старинных и
современных романов, неофициальные жизнеописания Чжао Фэйянь, Хэдэ[229], У Цзэтянь, Юйхуань[230] и принес Баоюю. Тому показалось, будто он нашел жемчужину.
господина, которому все надоело. Оставалось лишь одно средство. Минъянь
отправился в книжную лавку, накупил множество пьес, старинных и
современных романов, неофициальные жизнеописания Чжао Фэйянь, Хэдэ[229], У Цзэтянь, Юйхуань[230] и принес Баоюю. Тому показалось, будто он нашел жемчужину.
–Только прошу вас, господин, не относите эти книги в сад,– предупредил Минъянь,– если кто-нибудь узнает, мне попадет.
Но
разве мог Баоюй отказать себе в таком удовольствии? Не долго думая, он
выбрал несколько лучших по стилю и содержанию книг, положил под
изголовье постели и тайком читал. Остальные книги, написанные на байхуа,
он спрятал у себя в кабинете.
разве мог Баоюй отказать себе в таком удовольствии? Не долго думая, он
выбрал несколько лучших по стилю и содержанию книг, положил под
изголовье постели и тайком читал. Остальные книги, написанные на байхуа,
он спрятал у себя в кабинете.
Однажды утром, это было в середине третьего месяца, Баоюй позавтракал, захватив с собой «Повесть об Инъин»[231] и другие книги и отправился к мосту у плотины Струящихся ароматов. Там он уселся под персиковым деревом и углубился в чтение.
И
вот не успел он прочесть фразу: «Толстым слоем усыпали землю красные
лепестки», как внезапный порыв ветра сорвал с деревьев цветы персика, в
воздухе закружились лепестки, осыпали с головы до ног самого Баоюя и его
книгу и сплошь укрыли всю землю вокруг. Баоюй хотел было встать и
отряхнуться, но, боясь истоптать нежные лепестки, осторожно собрал их в
пригоршню и бросил в пруд. Лепестки медленно поплыли и скрылись под
плотиной Струящихся ароматов. Но на земле оставалось еще множество
лепестков, и Баоюй стоял, не зная, как быть.
вот не успел он прочесть фразу: «Толстым слоем усыпали землю красные
лепестки», как внезапный порыв ветра сорвал с деревьев цветы персика, в
воздухе закружились лепестки, осыпали с головы до ног самого Баоюя и его
книгу и сплошь укрыли всю землю вокруг. Баоюй хотел было встать и
отряхнуться, но, боясь истоптать нежные лепестки, осторожно собрал их в
пригоршню и бросил в пруд. Лепестки медленно поплыли и скрылись под
плотиной Струящихся ароматов. Но на земле оставалось еще множество
лепестков, и Баоюй стоял, не зная, как быть.
–Ты что здесь делаешь?– вдруг раздался у него за спиной голос.
Не
успел Баоюй обернуться, как к нему подошла Дайюй, неся на плече
небольшую лопатку для окапывания цветов, на которой висел шелковый
мешочек, а в руке – метелочку, чтобы сметать лепестки.
успел Баоюй обернуться, как к нему подошла Дайюй, неся на плече
небольшую лопатку для окапывания цветов, на которой висел шелковый
мешочек, а в руке – метелочку, чтобы сметать лепестки.
–Вот
хорошо, что ты пришла!– обрадовался Баоюй.– Подмети-ка эти лепестки!
Здесь еще были, я собрал и бросил их в воду. И эти надо бросить.
хорошо, что ты пришла!– обрадовался Баоюй.– Подмети-ка эти лепестки!
Здесь еще были, я собрал и бросил их в воду. И эти надо бросить.
–Нельзя,–
заметила Дайюй.– Здесь вода чистая, но лепестки уплывут неизвестно
куда, и там их могут осквернить. Я выкопала в углу сада возле стены
могилку для опавших цветов. Сейчас подмету эти лепестки, мы положим их в
шелковый мешочек и похороним, через некоторое время они сгниют и вновь
обратятся в землю. Это лучше, чем бросить их в воду!
заметила Дайюй.– Здесь вода чистая, но лепестки уплывут неизвестно
куда, и там их могут осквернить. Я выкопала в углу сада возле стены
могилку для опавших цветов. Сейчас подмету эти лепестки, мы положим их в
шелковый мешочек и похороним, через некоторое время они сгниют и вновь
обратятся в землю. Это лучше, чем бросить их в воду!
Лицо Баоюя озарилось радостной улыбкой.
–Погоди, сейчас я тебе помогу, только книги спрячу.
–Какие книги?– поинтересовалась Дайюй.
Баоюй пришел в замешательство, быстро убрал книги и ответил:
–Ничего особенного, «Золотая середина» и «Великое учение»[232].
–Ты что-то хитришь!– заметила Дайюй.– Дай-ка посмотрю.
–Дорогая
сестрица, я и не думаю хитрить, потому что знаю: ты никому не
расскажешь. Но книги эти замечательные! Начнешь читать, о еде
позабудешь!
сестрица, я и не думаю хитрить, потому что знаю: ты никому не
расскажешь. Но книги эти замечательные! Начнешь читать, о еде
позабудешь!
Он протянул Дайюй книги.
Дайюй отложила лопатку и
метелку, взяла у Баоюя книги и стала просматривать, все больше и больше
увлекаясь. Прошло время, за которое можно пообедать, а она не в силах
была оторваться от чтения. Прочла уже несколько глав с описанием
трогательных сцен и вдруг почувствовала неизъяснимое блаженство. Она не
просто читала, а продумывала каждую фразу, стараясь ее запомнить.
Дайюй отложила лопатку и
метелку, взяла у Баоюя книги и стала просматривать, все больше и больше
увлекаясь. Прошло время, за которое можно пообедать, а она не в силах
была оторваться от чтения. Прочла уже несколько глав с описанием
трогательных сцен и вдруг почувствовала неизъяснимое блаженство. Она не
просто читала, а продумывала каждую фразу, стараясь ее запомнить.
–Ну что? Понравилось?– спросил Баоюй.
Дайюй в ответ лишь улыбнулась и закивала головой.
–Ведь
это я полон страдания, полон тоски,– пояснил Баоюй,– а ты – та, перед
чьей красотой «рушится царство и рушится город».
это я полон страдания, полон тоски,– пояснил Баоюй,– а ты – та, перед
чьей красотой «рушится царство и рушится город».
Дайюй покраснела до ушей, нахмурилась и, не глядя на Баоюя, гневно произнесла:
–Не болтай глупостей, негодник! Раздобыл где-то бесстыжие стишки [233], да еще меня оскорбляешь! Вот погоди, расскажу все дяде и тете!
Со
слезами на глазах она быстро повернулась и пошла прочь. Взволнованный
Баоюй бросился за ней, забежал вперед, загородил дорогу.
слезами на глазах она быстро повернулась и пошла прочь. Взволнованный
Баоюй бросился за ней, забежал вперед, загородил дорогу.
–Милая
сестрица, умоляю тебя, прости! Пусть утопят меня в этом пруду, пусть
стану я жертвой морских чудовищ, если я хотел обидеть тебя, пусть
превращусь я в черепаху и буду вечно держать на спине каменный памятник
над твоей могилой! [234]
сестрица, умоляю тебя, прости! Пусть утопят меня в этом пруду, пусть
стану я жертвой морских чудовищ, если я хотел обидеть тебя, пусть
превращусь я в черепаху и буду вечно держать на спине каменный памятник
над твоей могилой! [234]
Дайюй рассмеялась, вытерла слезы и, плюнув с досады, сказала:
–Вечно ты так! Сначала напугаешь, а потом глупости говоришь! Видно, проку от тебя не больше, чем от фальшивого серебра!
–Ах, так!– засмеялся Баоюй.– Тогда и я расскажу, какие ты книги читаешь!
–Ну,
это ты напрасно,– улыбнулась Дайюй.– Ты же сам говорил, что можешь с
одного раза запомнить наизусть целую книгу. Почему же я, пробежав текст
глазами, не могу запомнить какой-нибудь фразы?
это ты напрасно,– улыбнулась Дайюй.– Ты же сам говорил, что можешь с
одного раза запомнить наизусть целую книгу. Почему же я, пробежав текст
глазами, не могу запомнить какой-нибудь фразы?
Баоюй собрал книги и с улыбкой промолвил:
–Давай лучше похороним цветы, а о книгах забудем.
Они
взяли опавшие лепестки, опустили в могилку, о которой говорила Дайюй, и
зарыли. Только они с этим управились, как подошла Сижэнь.
взяли опавшие лепестки, опустили в могилку, о которой говорила Дайюй, и
зарыли. Только они с этим управились, как подошла Сижэнь.
–Везде
искала тебя и вот на всякий случай пришла сюда!– обратилась она к
Баоюю.– Твоему старшему дяде нездоровится, и все сестры решили его
навестить. Бабушка за тобой послала. Идем скорее переодеваться!
искала тебя и вот на всякий случай пришла сюда!– обратилась она к
Баоюю.– Твоему старшему дяде нездоровится, и все сестры решили его
навестить. Бабушка за тобой послала. Идем скорее переодеваться!
Баоюй попрощался с Дайюй и вместе с Сижэнь поспешил к себе. Но об этом мы рассказывать не будем.
Когда
Баоюй ушел, Дайюй загрустила, но, зная, что сестер нет сейчас дома,
направилась к себе в павильон Реки Сяосян. Проходя мимо сада Грушевого
аромата, она вдруг услышала доносившиеся из-за стены мелодичные звуки
флейты, чередующиеся с пением, и сразу догадалась, что это
девочки-актрисы разучивают новые пьесы. Ей не хотелось прислушиваться,
но совершенно случайно две строки фразы из какой-то арии долетели до ее
слуха, она даже разобрала слова:
Баоюй ушел, Дайюй загрустила, но, зная, что сестер нет сейчас дома,
направилась к себе в павильон Реки Сяосян. Проходя мимо сада Грушевого
аромата, она вдруг услышала доносившиеся из-за стены мелодичные звуки
флейты, чередующиеся с пением, и сразу догадалась, что это
девочки-актрисы разучивают новые пьесы. Ей не хотелось прислушиваться,
но совершенно случайно две строки фразы из какой-то арии долетели до ее
слуха, она даже разобрала слова:
Сначала было все: красавица росла
в сияющих цветах;
Затем расцвету вдруг, в один недобрый час,
пришел на смену крах:
Колодец захирел,
и дом повергнут в прах!
Растроганная, Дайюй в задумчивости остановилась.
Пение продолжалось:
Но все-таки как от небес зависят
мир ярких звезд и мир красы земной?
Теперь зависят от чьего семейства
покой сердечный, радостный настрой?
Слушая, Дайюй кивала в такт головой и думала: «Какие,
оказывается, бывают прекрасные пьесы! Жаль, что обычно смотрят только
игру актеров, не вникая в содержание самого спектакля!»
Тут она пожалела, что отвлекается всякими глупыми мыслями, и решила послушать дальше. А девочки пели:
И хотя любовались тобой,
называя цветком бесподобным,
Годы юные быстро текли, —
как теченьем гонимые воды…
Сердце у Дайюй дрогнуло, она затаила дыхание.
Участь твоя – одиноко скорбеть
за вратами покоев безлюдных…
Слова
пьянили, и Дайюй опустилась на камень. Вдруг девочке пришли на память
строки из древнего стихотворения, которое она недавно прочла:
Воду теченьем уносит, цветы опадают,
участь одна – отрешиться от чувств и любви…
И дальше:
Текучие воды, цветы опадают,
весна безвозвратно ушла…
И в небе, и здесь, на земле,
нет весны![235]
Эти строки напомнили другие, из пьесы «Западный флигель»:
Красными опавшими цветами
зацвела река, неся их вдаль.
Десять тысяч форм и измерений
знает одинокая печаль.
Дайюй
задумалась, сердце сжалось от боли, из глаз покатились слезы. Мысли ее
витали где-то далеко-далеко. И вот, когда она так сидела в глубокой
задумчивости, кто-то подошел сзади и хлопнул ее по плечу. Она обернулась
и увидела…
Кого увидела Дайюй, вы узнаете, если прочтете следующую главу.
{mospagebreak }
Глава двадцать четвертая
Пьяный Алмаз презирает богатство и восхищается благородством;
Глупая девчонка теряет платочек и вызывает любовное томление
Глупая девчонка теряет платочек и вызывает любовное томление
Итак, кто-то хлопнул Дайюй по плечу, когда она сидела в глубокой задумчивости.
–Ты что здесь делаешь?
Дайюй испуганно вскочила – перед ней стояла Сянлин.
–Глупая девчонка! Напугала меня! Зачем пришла?
–Ищу
нашу барышню и нигде не могу найти,– ответила Сянлин.– И Цзыцзюань
тебя ищет. Говорит, жена господина Цзя Ляня послала тебе какой-то
необыкновенный чай. Пойди, отведай.
нашу барышню и нигде не могу найти,– ответила Сянлин.– И Цзыцзюань
тебя ищет. Говорит, жена господина Цзя Ляня послала тебе какой-то
необыкновенный чай. Пойди, отведай.
Она взяла Дайюй за руку, и они вместе направились в павильон Реки Сяосян.
Фэнцзе
и в самом деле прислала две банки прекрасного чая. Дайюй и Сянлин
поговорили о вышивках и узорах, сыграли в шахматы, почитали немного, и
Сянлин ушла.
Фэнцзе
и в самом деле прислала две банки прекрасного чая. Дайюй и Сянлин
поговорили о вышивках и узорах, сыграли в шахматы, почитали немного, и
Сянлин ушла.
Между тем Баоюй, которого Сижэнь увела домой,
войдя в комнату, увидел Юаньян. Лежа в постели, она рассматривала
вышивки Сижэнь.
войдя в комнату, увидел Юаньян. Лежа в постели, она рассматривала
вышивки Сижэнь.
–Где ты был?– спросила она Баоюя, едва тот
вошел.– Бабушка давно тебя дожидается, велела съездить к старшему дяде
справиться о здоровье. Скорее переодевайся!
вошел.– Бабушка давно тебя дожидается, велела съездить к старшему дяде
справиться о здоровье. Скорее переодевайся!
Сижэнь отправилась во
внутреннюю комнату за одеждой, а Баоюй сел на край постели, снял туфли и
ждал, пока подадут сапоги, то и дело поглядывая на Юаньян. На девушке
был розовый шелковый халат, теплая безрукавка из синего атласа, шелковые
чулки цвета яшмы и расшитые узорами темно-красные туфли, шея повязана
фиолетовым шелковым платочком. Баоюй наклонился, вдохнул исходивший от
платка аромат. Он заметил, что белизной и нежностью кожи Юаньян не
уступает Сижэнь, и, не удержавшись, погладил ее по шее.
внутреннюю комнату за одеждой, а Баоюй сел на край постели, снял туфли и
ждал, пока подадут сапоги, то и дело поглядывая на Юаньян. На девушке
был розовый шелковый халат, теплая безрукавка из синего атласа, шелковые
чулки цвета яшмы и расшитые узорами темно-красные туфли, шея повязана
фиолетовым шелковым платочком. Баоюй наклонился, вдохнул исходивший от
платка аромат. Он заметил, что белизной и нежностью кожи Юаньян не
уступает Сижэнь, и, не удержавшись, погладил ее по шее.
–Дорогая сестрица,– лукаво произнес Баоюй,– дай мне попробовать помаду на твоих губах!
Он прижался к Юаньян и не мог оторваться, будто приклеенный.
–Сижэнь, иди-ка сюда, погляди!– крикнула Юаньян.– Ты давно ему прислуживаешь, почему не отучишь от глупостей!
Сижэнь с одеждой в руках вошла в комнату и сказала:
–Сколько раз тебе говорила, а ты опять за свое! Если и дальше будешь вести себя так, мне здесь незачем оставаться.
Она
стала торопить Баоюя, чтобы быстрее переодевался. Баоюй сменил одежду и
вместе с Юаньян отправился к матушке Цзя, после чего вышел из дому,
чтобы ехать к Цзя Шэ. Слуги давно оседлали коня и стояли возле крыльца
наготове. Баоюй как раз собрался сесть в седло, когда увидел Цзя Ляня,
который только что вернулся от Цзя Шэ. Они поздоровались, но едва успели
перекинуться несколькими словами, как откуда-то сбоку вынырнул молодой
человек и обратился к Баоюю со словами:
стала торопить Баоюя, чтобы быстрее переодевался. Баоюй сменил одежду и
вместе с Юаньян отправился к матушке Цзя, после чего вышел из дому,
чтобы ехать к Цзя Шэ. Слуги давно оседлали коня и стояли возле крыльца
наготове. Баоюй как раз собрался сесть в седло, когда увидел Цзя Ляня,
который только что вернулся от Цзя Шэ. Они поздоровались, но едва успели
перекинуться несколькими словами, как откуда-то сбоку вынырнул молодой
человек и обратился к Баоюю со словами:
–Как поживаете, дядюшка?
Баоюй
оглянулся и увидел юношу лет восемнадцати – девятнадцати, высокого
роста, с приятным овальным лицом, очень знакомым. Но кто такой этот
юноша и где они встречались, Баоюй никак не мог вспомнить.
оглянулся и увидел юношу лет восемнадцати – девятнадцати, высокого
роста, с приятным овальным лицом, очень знакомым. Но кто такой этот
юноша и где они встречались, Баоюй никак не мог вспомнить.
–Ты
что таращишь глаза? Неужели не узнаешь?– спросил тут Цзя Лянь.– Ведь
это Цзя Юнь, сын пятой тетушки, той самой, что живет во флигеле.
что таращишь глаза? Неужели не узнаешь?– спросил тут Цзя Лянь.– Ведь
это Цзя Юнь, сын пятой тетушки, той самой, что живет во флигеле.
–И
в самом деле!– вскричал Баоюй.– Как это я запамятовал!– И обратился к
Цзя Юню: – Как чувствует себя твоя матушка? Что привело тебя к нам?
в самом деле!– вскричал Баоюй.– Как это я запамятовал!– И обратился к
Цзя Юню: – Как чувствует себя твоя матушка? Что привело тебя к нам?
–Вот пришел поговорить со вторым дядей,– он кивнул на Цзя Ляня.
–Ты стал еще красивее,– продолжал Баоюй.– Вот бы мне такого сына!
–И не стыдно!– засмеялся Цзя Лянь.– Человек старше тебя на пять, а то и на шесть лет, а ты зовешь его сыном.
–Сколько тебе исполнилось?– спросил Баоюй Цзя Юня.
–Восемнадцать,– ответил тот.
Надо вам сказать, что Цзя Юнь был умен и проницателен. Услышав слова Баоюя, он с улыбкой сказал:
–Верно
гласит пословица: «Дед лежит в колыбели, а внук ковыляет с клюкой».
Возрастом я старше, но «как ни высока гора, ей не затмить солнца». Вот
уже несколько лет, как умер мой отец, и некому меня наставлять. Если вы,
дядя Баоюй, не питаете ко мне неприязни за мою глупость и готовы
признать своим сыном, я буду счастлив.
гласит пословица: «Дед лежит в колыбели, а внук ковыляет с клюкой».
Возрастом я старше, но «как ни высока гора, ей не затмить солнца». Вот
уже несколько лет, как умер мой отец, и некому меня наставлять. Если вы,
дядя Баоюй, не питаете ко мне неприязни за мою глупость и готовы
признать своим сыном, я буду счастлив.
–Слышал?– рассмеялся Цзя Лянь.– Он хочет стать твоим сыном! Значит, умеет ладить с людьми. Верно?
Цзя Лянь ушел, а Баоюй обратился к Цзя Юню:
–Заходи
завтра, если будешь свободен. С ними тебе водиться незачем. Сейчас я не
могу, а завтра буду ждать тебя в своем кабинете. Побеседуем, погуляем в
саду.
завтра, если будешь свободен. С ними тебе водиться незачем. Сейчас я не
могу, а завтра буду ждать тебя в своем кабинете. Побеседуем, погуляем в
саду.
Сказав это, Баоюй вскочил в седло и в сопровождении
мальчиков-слуг поехал к Цзя Шэ. У того была легкая простуда. Баоюй
передал дядюшке все, о чем просила матушка Цзя, а затем сам справился о
его здоровье.
мальчиков-слуг поехал к Цзя Шэ. У того была легкая простуда. Баоюй
передал дядюшке все, о чем просила матушка Цзя, а затем сам справился о
его здоровье.
На все вопросы, заданные ему матушкой Цзя, Цзя Шэ
отвечал почтительно, стоя, после чего позвал служанок и велел им
проводить Баоюя к госпоже Син.
отвечал почтительно, стоя, после чего позвал служанок и велел им
проводить Баоюя к госпоже Син.
Баоюй попрощался с Цзя Шэ и
поднялся в верхнюю комнату. Госпожа Син встала ему навстречу и поспешила
осведомиться о здоровье матушки Цзя. Баоюй в свою очередь спросил, как
чувствует себя госпожа Син.
поднялся в верхнюю комнату. Госпожа Син встала ему навстречу и поспешила
осведомиться о здоровье матушки Цзя. Баоюй в свою очередь спросил, как
чувствует себя госпожа Син.
Госпожа Син усадила Баоюя на кан,
велела принести чай, а сама принялась расспрашивать, что нового у них
дома. Вскоре пришел Цзя Цун и поклонился Баоюю.
велела принести чай, а сама принялась расспрашивать, что нового у них
дома. Вскоре пришел Цзя Цун и поклонился Баоюю.
–Где тебя
носит?– с упреком спросила госпожа Син.– Куда подевалась твоя нянька?
Бегаешь грязный, растрепанный – даже не похож на мальчика из приличной
семьи!
носит?– с упреком спросила госпожа Син.– Куда подевалась твоя нянька?
Бегаешь грязный, растрепанный – даже не похож на мальчика из приличной
семьи!
В это время в комнату вошли Цзя Хуань и Цзя Лань,
поклонились госпоже Син, и она предложила им сесть. Цзя Хуань сразу
заметил, что Баоюй сидит рядом с госпожой Син, и та всячески за ним
ухаживает. Это было ему неприятно. Посидев немного, он сделал знак
глазами Цзя Ланю, что пора уходить, и они попрощались. Баоюй хотел пойти
с ними, но госпожа Син его удержала:
поклонились госпоже Син, и она предложила им сесть. Цзя Хуань сразу
заметил, что Баоюй сидит рядом с госпожой Син, и та всячески за ним
ухаживает. Это было ему неприятно. Посидев немного, он сделал знак
глазами Цзя Ланю, что пора уходить, и они попрощались. Баоюй хотел пойти
с ними, но госпожа Син его удержала:
–Погоди, я хочу с тобой поговорить!
Пришлось Баоюю остаться, а Цзя Хуаню и Цзя Ланю госпожа Син сказала:
–Передайте
поклон от меня своим матерям. Ваши сестры и барышни давно уже здесь, от
их шума кружится голова, так что сегодня я вас не приглашаю к себе.
поклон от меня своим матерям. Ваши сестры и барышни давно уже здесь, от
их шума кружится голова, так что сегодня я вас не приглашаю к себе.
–Значит, сестры здесь?– с улыбкой спросил Баоюй, когда Цзя Хуань и Цзя Лань вышли.– Почему же я их не вижу?
–Они посидели со мной недолго и ушли во внутренние покои,– ответила госпожа Син.– А сейчас где они, не знаю.
–Вы собирались со мной о чем-то поговорить?– спросил Баоюй.
–Нет! Просто хотела, чтобы ты поел у меня вместе с сестрами, а потом я тебе дам одну интересную вещицу.
За
разговором они не заметили, как подошло время ужина. Когда стол был
накрыт, а кубки и блюда расставлены, пригласили барышень и сели ужинать.
После ужина Баоюй распрощался с хозяевами и вместе с барышнями уехал
домой. Прежде чем разойтись по своим комнатам спать, они навестили
матушку Цзя и госпожу Ван, но рассказывать мы об этом не будем.
разговором они не заметили, как подошло время ужина. Когда стол был
накрыт, а кубки и блюда расставлены, пригласили барышень и сели ужинать.
После ужина Баоюй распрощался с хозяевами и вместе с барышнями уехал
домой. Прежде чем разойтись по своим комнатам спать, они навестили
матушку Цзя и госпожу Ван, но рассказывать мы об этом не будем.
А
сейчас вернемся к Цзя Юню. Он явился к Цзя Ляню с просьбой подыскать
для него какое-нибудь дело. Цзя Лянь выслушал его и сказал:
сейчас вернемся к Цзя Юню. Он явился к Цзя Ляню с просьбой подыскать
для него какое-нибудь дело. Цзя Лянь выслушал его и сказал:
–Недавно
было подходящее место, но твоя тетушка Фэнцзе отдала его Цзя Циню.
Однако и для тебя кое-что есть, так она говорила: будешь следить за
посадкой цветов и деревьев в саду.
было подходящее место, но твоя тетушка Фэнцзе отдала его Цзя Циню.
Однако и для тебя кое-что есть, так она говорила: будешь следить за
посадкой цветов и деревьев в саду.
Цзя Юнь подумал и произнес:
–Что же, придется подождать. Только вы, дядя, не рассказывайте тетушке, что я приходил.
–С
какой стати я стану рассказывать? У меня времени нет на пустые
разговоры. Завтра я должен съездить в Синьи и обратно. Так что за
ответом приходи послезавтра вечером.
какой стати я стану рассказывать? У меня времени нет на пустые
разговоры. Завтра я должен съездить в Синьи и обратно. Так что за
ответом приходи послезавтра вечером.
С этими словами Цзя Лянь ушел
во внутренние покои переодеваться. Цзя Юнь покинул дворец Жунго и
отправился домой. Дорогой он размышлял, что предпринять, как вдруг в
голову ему пришла замечательная мысль – пойти к дяде Бу Шижэню, и он
повернул в другую сторону.
во внутренние покои переодеваться. Цзя Юнь покинул дворец Жунго и
отправился домой. Дорогой он размышлял, что предпринять, как вдруг в
голову ему пришла замечательная мысль – пойти к дяде Бу Шижэню, и он
повернул в другую сторону.
Бу Шижэнь торговал благовониями. Он как раз вернулся из лавки, когда к нему явился Цзя Юнь.
–Ты зачем пришел?– спросил торговец племянника.
–Хочу
просить вас, дядюшка, об одном деле,– отвечал Цзя Юнь.– Мне очень
нужны камфара и мускус. Не дадите ли в долг каждого по четыре ляна, а к
празднику восьмого месяца я с вами рассчитаюсь.
просить вас, дядюшка, об одном деле,– отвечал Цзя Юнь.– Мне очень
нужны камфара и мускус. Не дадите ли в долг каждого по четыре ляна, а к
празднику восьмого месяца я с вами рассчитаюсь.
–В долг!–
усмехнулся Бу Шижэнь.– Об этом лучше не проси! Недавно один мой
приказчик взял на несколько лянов товару для своих родственников и до
сих пор не заплатил. Вот мы и договорились с компаньонами родственникам в
долг не давать, а кто нарушит уговор, с того причитается двадцать лянов
серебра на угощение. Да и с товаром, который ты спрашиваешь, сейчас
трудно. Даже за наличные у меня вряд ли найдется такое количество.
Пришлось бы доставать в другом месте. Это во-первых. И потом – было бы у
тебя какое-нибудь серьезное занятие! А то ведь тебе это понадобилось
для очередной проделки! Вот ты говоришь: дядя несправедлив, вечно ругает
тебя, но ведь таким, как ты, все нипочем. Тебе давно следовало взяться
за ум и найти себе какой-нибудь заработок, порадовать дядюшку.
усмехнулся Бу Шижэнь.– Об этом лучше не проси! Недавно один мой
приказчик взял на несколько лянов товару для своих родственников и до
сих пор не заплатил. Вот мы и договорились с компаньонами родственникам в
долг не давать, а кто нарушит уговор, с того причитается двадцать лянов
серебра на угощение. Да и с товаром, который ты спрашиваешь, сейчас
трудно. Даже за наличные у меня вряд ли найдется такое количество.
Пришлось бы доставать в другом месте. Это во-первых. И потом – было бы у
тебя какое-нибудь серьезное занятие! А то ведь тебе это понадобилось
для очередной проделки! Вот ты говоришь: дядя несправедлив, вечно ругает
тебя, но ведь таким, как ты, все нипочем. Тебе давно следовало взяться
за ум и найти себе какой-нибудь заработок, порадовать дядюшку.
–Вы
совершенно правы,– с улыбкой заметил Цзя Юнь.– Но после смерти отца я
был совсем еще ребенком и мало что смыслил в жизни. Мама говорила мне,
что только благодаря вам мы смогли устроить отцу приличные похороны. Все
это вам, дядюшка, хорошо известно, как и то, впрочем, что я не промотал
землю и дом, которые достались мне по наследству! Но даже самая умелая
жена не сможет приготовить пищу, если нет риса! А как же быть мне?
Другой на моем месте дни и ночи приставал бы к вам, выпрашивая то по три
шэна риса, то по два шэна бобов, и вы, дядюшка, не знали бы, как от
него отвязаться.
совершенно правы,– с улыбкой заметил Цзя Юнь.– Но после смерти отца я
был совсем еще ребенком и мало что смыслил в жизни. Мама говорила мне,
что только благодаря вам мы смогли устроить отцу приличные похороны. Все
это вам, дядюшка, хорошо известно, как и то, впрочем, что я не промотал
землю и дом, которые достались мне по наследству! Но даже самая умелая
жена не сможет приготовить пищу, если нет риса! А как же быть мне?
Другой на моем месте дни и ночи приставал бы к вам, выпрашивая то по три
шэна риса, то по два шэна бобов, и вы, дядюшка, не знали бы, как от
него отвязаться.
–Мальчик мой, разве отказал бы я тебе, будь у
меня то, что ты просишь?– возразил Бу Шижэнь.– Меня всегда волновала
твоя судьба, и я не раз говорил жене, что ты совсем не знаешь жизни.
Сходил бы к своим богатым родственникам. Не удастся повидаться со
старшими господами – постарайся завязать дружбу с их управляющими, они
помогут тебе получить работу. Недавно я был за городом и встретил там
четвертого брата Цзя Циня.Он ехал в великолепной коляске, а за ним –
сорок или пятьдесят буддийских и даосских монахинь, которых он
сопровождал в родовую кумирню семьи Цзя. Разве не ловкостью и умением
добился он этого места?
меня то, что ты просишь?– возразил Бу Шижэнь.– Меня всегда волновала
твоя судьба, и я не раз говорил жене, что ты совсем не знаешь жизни.
Сходил бы к своим богатым родственникам. Не удастся повидаться со
старшими господами – постарайся завязать дружбу с их управляющими, они
помогут тебе получить работу. Недавно я был за городом и встретил там
четвертого брата Цзя Циня.Он ехал в великолепной коляске, а за ним –
сорок или пятьдесят буддийских и даосских монахинь, которых он
сопровождал в родовую кумирню семьи Цзя. Разве не ловкостью и умением
добился он этого места?
Цзя Юнь пробормотал что-то в ответ, поднялся и стал прощаться.
–Куда ты торопишься? Поел бы со мной!– сказал Бу Шижэнь.
Но тут закричала его жена:
–Рехнулся
ты, что ли! Какой богач выискался! Знаешь ведь, что у нас нет риса, и
мне пришлось купить полцзиня муки, чтобы тебя накормить! Угостишь
племянника, а сам голодным останешься?
ты, что ли! Какой богач выискался! Знаешь ведь, что у нас нет риса, и
мне пришлось купить полцзиня муки, чтобы тебя накормить! Угостишь
племянника, а сам голодным останешься?
–Купи еще полцзиня, и все будет в порядке,– возразил Бу Шижэнь.
Жена позвала дочку.
–Инцзе, сходи к тетушке Ван напротив, попроси взаймы денег. Скажи, завтра вернем!
Услышав такой разговор, Цзя Юнь, бормоча: «Не стоит беспокоиться», скрылся за дверью.
Но оставим пока Бу Шижэня и его жену и расскажем о Цзя Юне.
Покинув дом дядюшки, он решил идти домой. Шел он печальный, низко опустив голову, как вдруг наткнулся на пьяного.
–Ты что, ослеп?– заорал тот, схватив Цзя Юня за руку.– Лезешь на человека!
Голос его показался Цзя Юню знакомым, он поднял голову и, присмотревшись, узнал своего соседа Ни Эра.
Ни
Эр слыл хулиганом, дебоширом, все время проводил в игорном доме, пил
вино, затевал драки, а заведутся деньги, отдавал их в рост. Сейчас,
видимо, кто-то вернул ему долг, он был изрядно навеселе, уже готовился
пустить в ход кулаки, но Цзя Юнь вскричал:
Эр слыл хулиганом, дебоширом, все время проводил в игорном доме, пил
вино, затевал драки, а заведутся деньги, отдавал их в рост. Сейчас,
видимо, кто-то вернул ему долг, он был изрядно навеселе, уже готовился
пустить в ход кулаки, но Цзя Юнь вскричал:
–Ни Эр, ведь это же я!
Услышав знакомый голос, Ни Эр уставился на Цзя Юня, опустил руки и, шатаясь, произнес:
–Так это вы, второй господин Цзя Юнь! Куда путь держите в такой час?
–Сразу всего не расскажешь,– ответил Цзя Юнь.– Попал я в неприятную историю.
–Не
расстраивайтесь,– сказал Ни Эр.– Если с вами обошлись несправедливо, я
отомщу, только скажите. А может, кто-нибудь из жителей трех соседних
улиц или шести переулков посмел вас обидеть, так я с ним расправлюсь. Не
будь я Ни Эр, Пьяный Алмаз!
расстраивайтесь,– сказал Ни Эр.– Если с вами обошлись несправедливо, я
отомщу, только скажите. А может, кто-нибудь из жителей трех соседних
улиц или шести переулков посмел вас обидеть, так я с ним расправлюсь. Не
будь я Ни Эр, Пьяный Алмаз!
–Погоди, не горячись,– стал успокаивать его Цзя Юнь.– Послушай, в чем дело.
И он передал Ни Эру свой разговор с Бу Шижэнем.
–Не
будь он ваш родственник, я вздул бы его хорошенько!– вскипел Ни Эр.–
Как же он мог вам отказать!.. Ну ладно! Не огорчайтесь! У меня есть
несколько лянов серебра, если нужно – берите. Мы добрые соседи, и
процентов я не возьму.
будь он ваш родственник, я вздул бы его хорошенько!– вскипел Ни Эр.–
Как же он мог вам отказать!.. Ну ладно! Не огорчайтесь! У меня есть
несколько лянов серебра, если нужно – берите. Мы добрые соседи, и
процентов я не возьму.
Он вытащил из-за пояса деньги.
Цзя Юнь про себя подумал: «Пьяный
Алмаз хоть и забияка, но не оставит в нужде, все знают его
благородство. Откажись я от денег, пожалуй, обидится. Возьму и верну с
процентами».
Алмаз хоть и забияка, но не оставит в нужде, все знают его
благородство. Откажись я от денег, пожалуй, обидится. Возьму и верну с
процентами».
Обратившись к Ни Эру, он с улыбкой сказал:
–Ни
Эр, ты и в самом деле замечательный малый! Так великодушно предлагаешь
мне деньги, разве посмею я отказаться? Как только вернусь домой, напишу
как полагается расписку и пришлю тебе.
Эр, ты и в самом деле замечательный малый! Так великодушно предлагаешь
мне деньги, разве посмею я отказаться? Как только вернусь домой, напишу
как полагается расписку и пришлю тебе.
–У меня всего пятнадцать
лянов и три цяня!– расхохотавшись, сказал Ни Эр.– Но если вздумаете
писать расписку, не дам ничего.
лянов и три цяня!– расхохотавшись, сказал Ни Эр.– Но если вздумаете
писать расписку, не дам ничего.
–Ладно, будь по-твоему,– согласился Цзя Юнь, беря деньги.– Только не шуми!
–Не
буду,– улыбнулся Ни Эр.– Уже смеркается, и я не стану вас приглашать в
кабачок. Да и дела еще есть, так что идите своей дорогой. Только
передайте моим домашним, чтобы не ждали меня, запирали двери и ложились
спать. Если же я понадоблюсь, пусть утром дочка придет к Вану Коротышке,
торговцу лошадьми, я у него буду.
буду,– улыбнулся Ни Эр.– Уже смеркается, и я не стану вас приглашать в
кабачок. Да и дела еще есть, так что идите своей дорогой. Только
передайте моим домашним, чтобы не ждали меня, запирали двери и ложились
спать. Если же я понадоблюсь, пусть утром дочка придет к Вану Коротышке,
торговцу лошадьми, я у него буду.
Ни Эр повернулся и зашагал прочь.
Великодушие
Ни Эра показалось Цзя Юню странным, и он подумал, что сосед его и в
самом деле необычный человек. Вместе с тем Цзя Юнь опасался, как бы Ни
Эр, когда пройдет хмель, не потребовал удвоенной суммы. Что тогда
делать?
Великодушие
Ни Эра показалось Цзя Юню странным, и он подумал, что сосед его и в
самом деле необычный человек. Вместе с тем Цзя Юнь опасался, как бы Ни
Эр, когда пройдет хмель, не потребовал удвоенной суммы. Что тогда
делать?
Однако он поспешил успокоить себя:
«Ничего, как только получу место, смогу вернуть и вдвойне».
«Ничего, как только получу место, смогу вернуть и вдвойне».
Цзя
Юнь отправился в меняльную лавку, взвесил полученное серебро. Там
оказалось ровно столько, сколько сказал Ни Эр, и Цзя Юнь еще больше
обрадовался.
Юнь отправился в меняльную лавку, взвесил полученное серебро. Там
оказалось ровно столько, сколько сказал Ни Эр, и Цзя Юнь еще больше
обрадовался.
По пути он зашел к жене Ни Эра и передал все, как наказывал муж.
Дома он застал мать на кане с прялкой в руках. Увидев сына, она спросила:
–Где ты пропадал целый день?
Боясь, что мать рассердится, Цзя Юнь ни словом не обмолвился о том, что был у Бу Шижэня, только сказал:
–Ждал во дворце Жунго дядю Цзя Ляня,– и в свою очередь спросил у матери: – Ты обедала?
–Да,– ответила мать и приказала девочке-служанке подать Цзя Юню еду.
Время было позднее, Цзя Юнь поел и лег спать. О том, как он провел ночь, мы рассказывать не будем.
На
следующее утро Цзя Юнь встал, умылся и вышел из дому через южные
ворота. Купив в лавке мускуса, он отправился во дворец Жунго. Там он
узнал, что Цзя Лянь уже уехал, подошел к воротам его дома и увидел
мальчиков-слуг, которые мели двор. Вскоре в дверях появилась жена Чжоу
Жуя и крикнула:
следующее утро Цзя Юнь встал, умылся и вышел из дому через южные
ворота. Купив в лавке мускуса, он отправился во дворец Жунго. Там он
узнал, что Цзя Лянь уже уехал, подошел к воротам его дома и увидел
мальчиков-слуг, которые мели двор. Вскоре в дверях появилась жена Чжоу
Жуя и крикнула:
–Хватит мести, госпожа сейчас выйдет!
Цзя Юнь быстро подошел к жене Чжоу Жуя и спросил:
–Куда собралась ваша хозяйка?
–Ее позвала старая госпожа,– ответила та.– Надо, наверное, что-то скроить.
Тут
как раз вышла из дома Фэнцзе, сопровождаемая целой толпой служанок. Цзя
Юнь, зная, что Фэнцзе любит внимание, подошел к ней и, почтительно
сложив руки, поклонился. Фэнцзе продолжала путь, даже не удостоив его
взглядом. Лишь мимоходом спросила, как себя чувствует его мать и почему
так редко у них бывает.
как раз вышла из дома Фэнцзе, сопровождаемая целой толпой служанок. Цзя
Юнь, зная, что Фэнцзе любит внимание, подошел к ней и, почтительно
сложив руки, поклонился. Фэнцзе продолжала путь, даже не удостоив его
взглядом. Лишь мимоходом спросила, как себя чувствует его мать и почему
так редко у них бывает.
–Матушке нездоровится,– ответил Цзя Юнь.– Она часто вас вспоминает и очень огорчена, что не может вас навестить.
–Ох, и врешь же ты!– покачала головой Фэнцзе.
–Пусть
гром меня поразит, если я осмелился вам солгать!– с улыбкой произнес
Цзя Юнь.– Только вчера вечером матушка вас вспоминала! Говорила, что
здоровье у вас слабое, но вы трудитесь изо всех сил и лишь благодаря вам
хозяйство во дворце в полном порядке, а так начался бы настоящий хаос.
гром меня поразит, если я осмелился вам солгать!– с улыбкой произнес
Цзя Юнь.– Только вчера вечером матушка вас вспоминала! Говорила, что
здоровье у вас слабое, но вы трудитесь изо всех сил и лишь благодаря вам
хозяйство во дворце в полном порядке, а так начался бы настоящий хаос.
На устах Фэнцзе заиграла самодовольная улыбка, и, остановившись, она спросила:
–Что это вы с матерью вдруг вздумали судачить обо мне?
–Госпожа,–
произнес Цзя Юнь, будто не слыша вопроса,– у меня есть хороший друг,
который торговал благовониями. Недавно он получил судейскую должность в
одной из областей провинции Юньнань и собирается уезжать туда вместе с
семьей. Торговлю он прекратил, расплатился с долгами, а что не успел
сбыть – подарил друзьям. Мне достались камфара и мускус. Мы с матушкой
посоветовались и решили, что жаль продавать такие редкие вещи, а
подарить некому – нет достойных друзей. Тут мы и вспомнили, что вам,
тетушка, пришлось потратить немало денег на эти благовония в прошлом
году. Я уже не говорю о приезде государыни в нынешнем, но на один только
праздник Начала лета благовоний потребуется в десять раз больше, чем
обычно. Вот я и подумал, что доставшиеся мне благовония надо с почтением
поднести вам.
произнес Цзя Юнь, будто не слыша вопроса,– у меня есть хороший друг,
который торговал благовониями. Недавно он получил судейскую должность в
одной из областей провинции Юньнань и собирается уезжать туда вместе с
семьей. Торговлю он прекратил, расплатился с долгами, а что не успел
сбыть – подарил друзьям. Мне достались камфара и мускус. Мы с матушкой
посоветовались и решили, что жаль продавать такие редкие вещи, а
подарить некому – нет достойных друзей. Тут мы и вспомнили, что вам,
тетушка, пришлось потратить немало денег на эти благовония в прошлом
году. Я уже не говорю о приезде государыни в нынешнем, но на один только
праздник Начала лета благовоний потребуется в десять раз больше, чем
обычно. Вот я и подумал, что доставшиеся мне благовония надо с почтением
поднести вам.
С этими словами он протянул Фэнцзе обтянутую узорчатой парчой коробочку.
Фэнцзе, которая готовилась к предстоящему празднику, очень обрадовалась и приказала Фэнъэр:
Фэнцзе, которая готовилась к предстоящему празднику, очень обрадовалась и приказала Фэнъэр:
–Возьми
подарок у брата Цзя Юня, отнеси домой и отдай Пинъэр,– после чего
снова обернулась к Цзя Юню: – Теперь я понимаю, почему твой дядя Цзя
Лянь постоянно твердит, что ты умен и находчив!
подарок у брата Цзя Юня, отнеси домой и отдай Пинъэр,– после чего
снова обернулась к Цзя Юню: – Теперь я понимаю, почему твой дядя Цзя
Лянь постоянно твердит, что ты умен и находчив!
Цзя Юнь понял, что не напрасно поднес подарок, и, расхрабрившись, спросил:
–Значит, дядюшка тоже обо мне не забывает?
Фэнцзе
очень хотелось сказать Цзя Юню, что ему собираются дать должность
надсмотрщика за садовниками, но она прикусила язык, опасаясь, как бы Цзя
Юнь не стал хвастаться, будто подкупил ее своим ничтожным подарком. Цзя
Юню же было неловко ей докучать, и он откланялся. Дома, поев, он вдруг
вспомнил, что Баоюй приглашал его к себе, в кабинет Узорчатого шелка,
находившийся у вторых ворот, неподалеку от покоев матушки Цзя.
очень хотелось сказать Цзя Юню, что ему собираются дать должность
надсмотрщика за садовниками, но она прикусила язык, опасаясь, как бы Цзя
Юнь не стал хвастаться, будто подкупил ее своим ничтожным подарком. Цзя
Юню же было неловко ей докучать, и он откланялся. Дома, поев, он вдруг
вспомнил, что Баоюй приглашал его к себе, в кабинет Узорчатого шелка,
находившийся у вторых ворот, неподалеку от покоев матушки Цзя.
Подойдя
ко двору, Цзя Юнь заметил Минъяня, таскавшего из гнезд воробьиных
птенцов. Он осторожно подкрался сзади, топнул ногой и крикнул:
ко двору, Цзя Юнь заметил Минъяня, таскавшего из гнезд воробьиных
птенцов. Он осторожно подкрался сзади, топнул ногой и крикнул:
–Опять балуешься!
Минъянь обернулся и, увидев Цзя Юня, с улыбкой произнес:
–В
чем дело? Ты так меня напугал, что душа ушла в пятки. Кстати, не зови
меня больше Минъянь. Господину Баоюю не нравится это имя, и он переменил
его на Бэймин – Сушеный чай. Так и запомни!
чем дело? Ты так меня напугал, что душа ушла в пятки. Кстати, не зови
меня больше Минъянь. Господину Баоюю не нравится это имя, и он переменил
его на Бэймин – Сушеный чай. Так и запомни!
Цзя Юнь кивнул головой и направился к кабинету, спросив на ходу:
–Второй господин Баоюй у себя?
–Нет, он сегодня не приходил,– ответил Бэймин.– Но если он тебе нужен, я справлюсь.
С
этими словами Бэймин ушел, а Цзя Юнь принялся рассматривать образцы
живописи и каллиграфии на стене и разные безделушки. Прошло довольно
много времени. Цзя Юнь вышел и хотел позвать другого слугу, но никого не
увидел – все убежали играть.
этими словами Бэймин ушел, а Цзя Юнь принялся рассматривать образцы
живописи и каллиграфии на стене и разные безделушки. Прошло довольно
много времени. Цзя Юнь вышел и хотел позвать другого слугу, но никого не
увидел – все убежали играть.
Расстроенный, Цзя Юнь остановился в нерешительности, как вдруг из-за дверей послышался голос:
–Брат, это ты?
Цзя
Юнь заглянул в дверь и увидел служанку лет пятнадцати – шестнадцати,
стройную, с чистыми проницательными глазами. Девочка хотела уйти, но тут
появился Бэймин и, заметив ее, сказал:
Юнь заглянул в дверь и увидел служанку лет пятнадцати – шестнадцати,
стройную, с чистыми проницательными глазами. Девочка хотела уйти, но тут
появился Бэймин и, заметив ее, сказал:
–Хорошо, что ты здесь, я ничего не смог узнать!
Цзя Юнь поспешно вышел навстречу Бэймину.
–Ну что?– спросил он.
–Я
никого не застал, только прождал понапрасну,– ответил тот.– А это
служанка из комнат господина Баоюя.– И он обратился к служанке: – Милая
девушка, доложи своему господину, что пришел второй господин Цзя Юнь.
никого не застал, только прождал понапрасну,– ответил тот.– А это
служанка из комнат господина Баоюя.– И он обратился к служанке: – Милая
девушка, доложи своему господину, что пришел второй господин Цзя Юнь.
Услышав, что юноша принадлежит к господской семье, служанка не стала прятаться и окинула Цзя Юня пристальным взглядом.
–Какой там господин!– промолвил Цзя Юнь.– Скажи, что пришел Цзя Юнь, и ладно.
Служанка помолчала и, едва сдерживая улыбку, сказала:
–Мне кажется, второй господин, вам лучше вернуться домой и прийти завтра. Вечером я при случае о вас доложу.
–Что ты хочешь этим сказать?– спросил Бэймин.
–Сегодня
днем господин Баоюй не спал,– пояснила служанка,– поэтому он рано
поужинал и сюда не придет. Зачем же заставлять второго господина Цзя Юня
здесь дожидаться? Ведь он, наверное, не ел. Пусть лучше идет домой, а
завтра приходит. Даже если я сейчас доложу, вряд ли второй господин
Баоюй его примет.
днем господин Баоюй не спал,– пояснила служанка,– поэтому он рано
поужинал и сюда не придет. Зачем же заставлять второго господина Цзя Юня
здесь дожидаться? Ведь он, наверное, не ел. Пусть лучше идет домой, а
завтра приходит. Даже если я сейчас доложу, вряд ли второй господин
Баоюй его примет.
Цзя Юню понравилась сдержанная безыскусная речь
служанки, он хотел было спросить, как ее имя, но, вспомнив, что она
служанка Баоюя, счел неудобным проявлять чрезмерное любопытство. Поэтому
он кивнул и сказал:
служанки, он хотел было спросить, как ее имя, но, вспомнив, что она
служанка Баоюя, счел неудобным проявлять чрезмерное любопытство. Поэтому
он кивнул и сказал:
–Пожалуй, ты права! Я приду завтра!
Цзя Юнь направился к выходу, но Бэймин его остановил:
–Погоди, я налью чаю! Выпьешь и пойдешь.
–Не беспокойся, у меня дела,– ответил Цзя Юнь, обернувшись и глядя на служанку.
Цзя
Юнь отправился прямо домой, а на следующий день явился к воротам Жунго и
увидел Фэнцзе, которая садилась в коляску, чтобы ехать во дворец Нинго.
Заметив юношу, Фэнцзе велела служанкам его подозвать и, не выходя из
коляски, сказала:
Юнь отправился прямо домой, а на следующий день явился к воротам Жунго и
увидел Фэнцзе, которая садилась в коляску, чтобы ехать во дворец Нинго.
Заметив юношу, Фэнцзе велела служанкам его подозвать и, не выходя из
коляски, сказала:
–Юньэр, ты осмелился со мной хитрить! Я-то
думаю, с чего вдруг ты решил сделать мне подарок, а ты, оказывается,
надеялся получить взамен какую-нибудь должность. Твой дядя Цзя Лянь
вчера мне сказал, что ты обращался к нему с подобной просьбой.
думаю, с чего вдруг ты решил сделать мне подарок, а ты, оказывается,
надеялся получить взамен какую-нибудь должность. Твой дядя Цзя Лянь
вчера мне сказал, что ты обращался к нему с подобной просьбой.
–Ох,
и не вспоминайте об этом, тетушка,– с улыбкой произнес Цзя Юнь.– Я
потом пожалел, что обратился к нему. Надо было сразу попросить вас. Но
кто мог подумать, что дядюшка не сможет ничего сделать?!
и не вспоминайте об этом, тетушка,– с улыбкой произнес Цзя Юнь.– Я
потом пожалел, что обратился к нему. Надо было сразу попросить вас. Но
кто мог подумать, что дядюшка не сможет ничего сделать?!
–Вот оно что!– рассмеялась Фэнцзе.– Значит, ты у него ничего не добился и пришел ко мне!
–Вы
оскорбляете чувство моего искреннего уважения к вам, тетушка!–
обиженно произнес Цзя Юнь.– У меня и в мыслях такого не было! Иначе я
бы признался вам в этом вчера! Но раз вы все знаете, я не стану ждать
помощи дядюшки и попрошу вас сделать мне одолжение!
оскорбляете чувство моего искреннего уважения к вам, тетушка!–
обиженно произнес Цзя Юнь.– У меня и в мыслях такого не было! Иначе я
бы признался вам в этом вчера! Но раз вы все знаете, я не стану ждать
помощи дядюшки и попрошу вас сделать мне одолжение!
–Зачем же
искать окольные пути!– усмехнулась Фэнцзе.– Скажи ты мне сразу об
этом, я могла бы найти для тебя дело покрупнее и не стала бы время
тянуть! Сейчас в саду будут производиться посадки цветов и деревьев, и
нужен человек, который присматривал бы за работой! Не надо было молчать,
давно получил бы это место!
искать окольные пути!– усмехнулась Фэнцзе.– Скажи ты мне сразу об
этом, я могла бы найти для тебя дело покрупнее и не стала бы время
тянуть! Сейчас в саду будут производиться посадки цветов и деревьев, и
нужен человек, который присматривал бы за работой! Не надо было молчать,
давно получил бы это место!
–Еще не поздно,– возразил Цзя Юнь,– это дело вы можете мне и сейчас поручить.
Фэнцзе, подумав, сказала:
–Пожалуй,
это не совсем удобно. Вот к будущему новогоднему празднику надо будет
закупить большую партию ракет и фонарных свечей, тогда я охотно поручу
тебе это дело. Согласен?
это не совсем удобно. Вот к будущему новогоднему празднику надо будет
закупить большую партию ракет и фонарных свечей, тогда я охотно поручу
тебе это дело. Согласен?
–Дорогая тетушка, разрешите мне сначала поработать в саду. Если я справлюсь, поручите и другое дело.
–А
ты, я смотрю, далеко закидываешь удочку!– проговорила Фэнцзе.–
Признаюсь, не скажи мне Цзя Лянь о тебе, я и не вспомнила бы. Сейчас я
уезжаю, так что приходи в полдень, получишь деньги и завтра же начинай
посадки цветов!
ты, я смотрю, далеко закидываешь удочку!– проговорила Фэнцзе.–
Признаюсь, не скажи мне Цзя Лянь о тебе, я и не вспомнила бы. Сейчас я
уезжаю, так что приходи в полдень, получишь деньги и завтра же начинай
посадки цветов!
Она сделала слугам знак трогаться и уехала.
Цзя
Юнь, обуреваемый радостью, отправился в кабинет Узорчатого шелка, но
оказалось, что Баоюй с самого утра уехал во дворец Бэйцзинского вана, и
Цзя Юнь напрасно прождал его до полудня.
Цзя
Юнь, обуреваемый радостью, отправился в кабинет Узорчатого шелка, но
оказалось, что Баоюй с самого утра уехал во дворец Бэйцзинского вана, и
Цзя Юнь напрасно прождал его до полудня.
Узнав о возвращении
Фэнцзе, Цзя Юнь отправился к ней, заранее написав расписку в получении
денег. Из дому вышла Цаймин, взяла у Цзя Юня расписку, проставила сумму,
год и месяц и вернула вместе с верительной биркой.
Фэнцзе, Цзя Юнь отправился к ней, заранее написав расписку в получении
денег. Из дому вышла Цаймин, взяла у Цзя Юня расписку, проставила сумму,
год и месяц и вернула вместе с верительной биркой.
Цзя Юнь
пробежал глазами расписку: там значилась сумма в двести лянов серебра.
Не чуя под собой ног от радости, он помчался в кладовую за деньгами.
Дома он обо всем рассказал матери, и оба ликовали.
пробежал глазами расписку: там значилась сумма в двести лянов серебра.
Не чуя под собой ног от радости, он помчался в кладовую за деньгами.
Дома он обо всем рассказал матери, и оба ликовали.
На следующее
утро Цзя Юнь первым долгом разыскал Ни Эра, вернул ему деньги, захватил с
собой пятьдесят лянов серебра и, выйдя из дому через западные ворота,
отправился к садоводу Фан Чуню, чтобы закупить у него деревья. Но об
этом мы подробно рассказывать не будем.
утро Цзя Юнь первым долгом разыскал Ни Эра, вернул ему деньги, захватил с
собой пятьдесят лянов серебра и, выйдя из дому через западные ворота,
отправился к садоводу Фан Чуню, чтобы закупить у него деревья. Но об
этом мы подробно рассказывать не будем.
Надобно вам
сказать, что Баоюй пригласил Цзя Юня из вежливости, как обычно
приглашает богач бедняка, и тотчас же позабыл об этом. Вернувшись
вечером из дворца Бэйцзинского вана, Баоюй повидался с матушкой Цзя и
госпожой Ван, а затем отправился к себе в сад, где переоделся и собрался
купаться.
сказать, что Баоюй пригласил Цзя Юня из вежливости, как обычно
приглашает богач бедняка, и тотчас же позабыл об этом. Вернувшись
вечером из дворца Бэйцзинского вана, Баоюй повидался с матушкой Цзя и
госпожой Ван, а затем отправился к себе в сад, где переоделся и собрался
купаться.
Сижэнь дома не было, ее пригласила к себе Баочай вязать
банты; Цювэнь и Бихэнь ушли за водой. У Таньюнь заболела мать, и она
уехала домой; Шэюэ лежала в постели, ей нездоровилось. Остальные
служанки для черной работы и различных поручений тоже разбрелись кто
куда, надеясь, что не понадобятся. А Баоюю, как нарочно, захотелось чаю.
Он стал звать служанок, и на его зов явились три старухи.
банты; Цювэнь и Бихэнь ушли за водой. У Таньюнь заболела мать, и она
уехала домой; Шэюэ лежала в постели, ей нездоровилось. Остальные
служанки для черной работы и различных поручений тоже разбрелись кто
куда, надеясь, что не понадобятся. А Баоюю, как нарочно, захотелось чаю.
Он стал звать служанок, и на его зов явились три старухи.
–Не надо, не надо, уходите!– замахал руками Баоюй.
Старухам ничего не оставалось, как удалиться.
Баоюй спустился вниз, взял чашку и пошел к чайнику налить себе чаю. Вдруг за его спиной раздался голос:
–Второй господин, смотрите не обварите руки! Дайте лучше я налью.
К Баоюю подошла девочка и взяла у него чашку.
–Откуда ты?– вздрогнув от неожиданности, спросил Баоюй.– Ты так неожиданно появилась, даже напугала меня.
Подавая чай, девочка отвечала:
–Я ваша дворовая служанка. Вошла в дом черным ходом – неужели вы не слышали шагов?
Баоюй
пил чай и внимательно разглядывал девочку. На ней было поношенное
платье, черные, как вороново крыло, волосы собраны в узелок. Овальное
личико и стройная фигурка делали ее миловидной и привлекательной.
пил чай и внимательно разглядывал девочку. На ней было поношенное
платье, черные, как вороново крыло, волосы собраны в узелок. Овальное
личико и стройная фигурка делали ее миловидной и привлекательной.
–Значит, ты здесь служишь?– улыбаясь, спросил он.
–Да,– тоже улыбаясь, ответила девочка.
–Почему же я тебя не знаю?
–Вы
многих не знаете, господин, не только меня,– усмехнулась служанка.–
Ведь я не подаю вам чай, не помогаю одеваться. Откуда же вам знать меня?
многих не знаете, господин, не только меня,– усмехнулась служанка.–
Ведь я не подаю вам чай, не помогаю одеваться. Откуда же вам знать меня?
–А почему ты мне не прислуживаешь?– удивился Баоюй.
–Трудно
объяснить,– ответила девочка.– Не стоит говорить об этом. Но у меня
есть к вам поручение: вчера вас спрашивал какой-то Цзя Юнь, и я
попросила Бэймина сказать, что вы заняты. Сегодня он приходил снова,
когда вы уехали во дворец Бэйцзинского вана.
объяснить,– ответила девочка.– Не стоит говорить об этом. Но у меня
есть к вам поручение: вчера вас спрашивал какой-то Цзя Юнь, и я
попросила Бэймина сказать, что вы заняты. Сегодня он приходил снова,
когда вы уехали во дворец Бэйцзинского вана.
Едва она это
произнесла, как в комнату, хихикая, вошли Цювэнь и Бихэнь. Они тащили
большой чан с водой. Поддерживая руками полы халатов, они раскачивались
из стороны в сторону, расплескивая воду. Девочка бросилась им навстречу.
произнесла, как в комнату, хихикая, вошли Цювэнь и Бихэнь. Они тащили
большой чан с водой. Поддерживая руками полы халатов, они раскачивались
из стороны в сторону, расплескивая воду. Девочка бросилась им навстречу.
Цювэнь
и Бихэнь переругивались на ходу – первая уверяла, что вторая забрызгала
ей платье, вторая – что первая наступила ей на ногу. Тут они заметили,
что кто-то вышел им помочь, удивленно подняли глаза и увидели Сяохун.
Они поставили воду и вошли в комнату, где, кроме Баоюя, никого не было.
Девушкам стало неловко. Они приготовили все необходимое для мытья и,
пока Баоюй раздевался, вышли за дверь. На другой половине дома они
отыскали Сяохун и спросили, что она делала в покоях Баоюя.
и Бихэнь переругивались на ходу – первая уверяла, что вторая забрызгала
ей платье, вторая – что первая наступила ей на ногу. Тут они заметили,
что кто-то вышел им помочь, удивленно подняли глаза и увидели Сяохун.
Они поставили воду и вошли в комнату, где, кроме Баоюя, никого не было.
Девушкам стало неловко. Они приготовили все необходимое для мытья и,
пока Баоюй раздевался, вышли за дверь. На другой половине дома они
отыскали Сяохун и спросили, что она делала в покоях Баоюя.
–Разве
я была в его покоях?– удивилась Сяохун.– Я потеряла платок и пошла
посмотреть, нет ли его во внутренних покоях. Вдруг второму господину
Баоюю захотелось чаю. Вас он не дозвался, тогда я вошла и налила ему
чая. А вскоре явились вы.
я была в его покоях?– удивилась Сяохун.– Я потеряла платок и пошла
посмотреть, нет ли его во внутренних покоях. Вдруг второму господину
Баоюю захотелось чаю. Вас он не дозвался, тогда я вошла и налила ему
чая. А вскоре явились вы.
–Бесстыжая потаскушка!– вспыхнула
Цювэнь.– За водой ты не пошла, заявила, что у тебя другие дела, нам
самим пришлось тащить, а ты воспользовалась случаем и пробралась к
господину! Хочешь быть к нему поближе? Неужели ты лучше нас?! Посмотрись
в зеркало! Достойна ли ты прислуживать господину?
Цювэнь.– За водой ты не пошла, заявила, что у тебя другие дела, нам
самим пришлось тащить, а ты воспользовалась случаем и пробралась к
господину! Хочешь быть к нему поближе? Неужели ты лучше нас?! Посмотрись
в зеркало! Достойна ли ты прислуживать господину?
–Завтра же всем скажу, пусть воду и чай подает господину она,– заявила возмущенная Бихэнь,– мы и пальцем не шевельнем.
–Уж если на то пошло, нам лучше совсем уйти, пусть одна здесь прислуживает!– поддакнула Цювэнь.
Пока обе они кричали и возмущались, от Фэнцзе пришла старая мамка и сказала:
–Завтра
придут работники сажать деревья, поэтому велено предупредить вас, чтобы
платья и юбки не сушили и не проветривали где попало! На холме поставят
шатер, и в тех местах без дела не шатайтесь!
придут работники сажать деревья, поэтому велено предупредить вас, чтобы
платья и юбки не сушили и не проветривали где попало! На холме поставят
шатер, и в тех местах без дела не шатайтесь!
–А ты не знаешь, кто будет присматривать за работниками?– поинтересовалась Цювэнь.
–Какой-то Цзя Юнь, который живет во флигеле позади дворца,– ответила старуха.
Цювэнь
и Бихэнь не знали Цзя Юня, им было все равно, и они принялись
расспрашивать старуху о чем-то другом. Зато Сяохун догадалась, что это
тот самый молодой человек, который накануне приходил к Баоюю.
и Бихэнь не знали Цзя Юня, им было все равно, и они принялись
расспрашивать старуху о чем-то другом. Зато Сяохун догадалась, что это
тот самый молодой человек, который накануне приходил к Баоюю.
Надо
сказать, что фамилия Сяохун была Линь, а детское имя Хунъюй – Красная
яшма. Но, поскольку слово «юй» входило в состав имен Баоюя и Дайюй, ее
стали звать Сяохун. Она принадлежала к числу служанок, отданных в вечную
собственность семьи Цзя, отец девушки служил управляющим всеми
поместьями хозяев. Сяохун исполнилось четырнадцать лет, когда ее послали
служанкой во двор Наслаждения пурпуром. Сначала здесь была тишина, но
когда сестры и Баоюй поселились в саду Роскошных зрелищ, Баоюй выбрал
себе именно двор Наслаждения пурпуром. Сяохун была еще неопытной
девочкой, но, обладая приятной внешностью, лелеяла мечту получить
когда-нибудь повышение, поэтому все время старалась попасться на глаза
Баоюю. Но его служанки зорко следили за тем, чтобы никто не приближался к
их господину. И вот, когда Сяохун представилась наконец такая
возможность, ей пришлось выслушать ругань и оскорбления. Девушка совсем
пала духом от подобного невезенья. Но как раз в этот момент старая мамка
вдруг упомянула о Цзя Юне. Сердце девочки дрогнуло. Грустная, вернулась
она в свою комнату, легла на кровать и задумалась. Ворочаясь с боку на
бок, она размышляла о том, что жить на свете совсем неинтересно.
сказать, что фамилия Сяохун была Линь, а детское имя Хунъюй – Красная
яшма. Но, поскольку слово «юй» входило в состав имен Баоюя и Дайюй, ее
стали звать Сяохун. Она принадлежала к числу служанок, отданных в вечную
собственность семьи Цзя, отец девушки служил управляющим всеми
поместьями хозяев. Сяохун исполнилось четырнадцать лет, когда ее послали
служанкой во двор Наслаждения пурпуром. Сначала здесь была тишина, но
когда сестры и Баоюй поселились в саду Роскошных зрелищ, Баоюй выбрал
себе именно двор Наслаждения пурпуром. Сяохун была еще неопытной
девочкой, но, обладая приятной внешностью, лелеяла мечту получить
когда-нибудь повышение, поэтому все время старалась попасться на глаза
Баоюю. Но его служанки зорко следили за тем, чтобы никто не приближался к
их господину. И вот, когда Сяохун представилась наконец такая
возможность, ей пришлось выслушать ругань и оскорбления. Девушка совсем
пала духом от подобного невезенья. Но как раз в этот момент старая мамка
вдруг упомянула о Цзя Юне. Сердце девочки дрогнуло. Грустная, вернулась
она в свою комнату, легла на кровать и задумалась. Ворочаясь с боку на
бок, она размышляла о том, что жить на свете совсем неинтересно.
–Сяохун,– вдруг раздался под окном чей-то голос,– я нашел твой платок.
Сяохун вскочила с постели, выбежала во двор и увидела – кого бы вы думали? Цзя Юня.
Сяохун, смутившись, спросила:
–Где же вы его нашли, господин?
–А ты иди сюда,– с улыбкой произнес Цзя Юнь,– я тебе все расскажу.
Он потянул девочку за рукав. Сяохун стыдливо отвернулась и бросилась бежать, но споткнулась о порог и упала.
Если вам интересно узнать, что было дальше, прочтите следующую главу.
{mospagebreak }
Глава двадцать пятая
С помощью ворожбы на Баоюя и Фэнцзе навлекают злых духов;
Оскверненная волшебная яшма попадается на глаза двум праведникам
Оскверненная волшебная яшма попадается на глаза двум праведникам
Итак,
Сяохун, охваченная противоречивыми чувствами, хотела убежать от Цзя
Юня, с которым неожиданно встретилась, но споткнулась о порог и упала.
Тут она проснулась и поняла, что это был сон. Она продолжала ворочаться и
всю ночь не сомкнула глаз.
Сяохун, охваченная противоречивыми чувствами, хотела убежать от Цзя
Юня, с которым неожиданно встретилась, но споткнулась о порог и упала.
Тут она проснулась и поняла, что это был сон. Она продолжала ворочаться и
всю ночь не сомкнула глаз.
На следующее утро, только она встала,
пришли служанки и позвали ее мести полы и таскать воду для умывания. Не
успев даже причесаться, Сяохун мимоходом глянула в зеркало, поправила
волосы и поспешила в дом.
пришли служанки и позвали ее мести полы и таскать воду для умывания. Не
успев даже причесаться, Сяохун мимоходом глянула в зеркало, поправила
волосы и поспешила в дом.
Баоюй между тем, после того как увидел
Сяохун, решил взять ее к себе в услужение. Правда, он не знал, как к
этому отнесется Сижэнь и захочет ли сама Сяохун. Поэтому он проснулся в
плохом настроении, раньше обычного, не стал ни умываться, ни
причесываться и в задумчивости сидел на постели. Вдруг он подошел к
окну, и, прижавшись лицом к тонкому шелку, стал смотреть на служанок,
нарумяненных и напудренных, которые мели двор. Баоюй поискал глазами ту,
что видел накануне, и, не найдя, вышел за дверь, будто для того, чтобы
полюбоваться цветами. Вдруг, чуть поодаль, он увидел, что кто-то стоит,
опершись на перила террасы. Кто – Баоюй не мог разглядеть – мешала ветка
бегонии. Он подошел ближе, внимательно присмотрелся: это была та самая
девочка-служанка, которую он накануне видел. Пока он раздумывал,
прилично ли к ней подойти, появилась Сижэнь и позвала его умываться.
Сяохун, решил взять ее к себе в услужение. Правда, он не знал, как к
этому отнесется Сижэнь и захочет ли сама Сяохун. Поэтому он проснулся в
плохом настроении, раньше обычного, не стал ни умываться, ни
причесываться и в задумчивости сидел на постели. Вдруг он подошел к
окну, и, прижавшись лицом к тонкому шелку, стал смотреть на служанок,
нарумяненных и напудренных, которые мели двор. Баоюй поискал глазами ту,
что видел накануне, и, не найдя, вышел за дверь, будто для того, чтобы
полюбоваться цветами. Вдруг, чуть поодаль, он увидел, что кто-то стоит,
опершись на перила террасы. Кто – Баоюй не мог разглядеть – мешала ветка
бегонии. Он подошел ближе, внимательно присмотрелся: это была та самая
девочка-служанка, которую он накануне видел. Пока он раздумывал,
прилично ли к ней подойти, появилась Сижэнь и позвала его умываться.
Сяохун стояла в глубокой задумчивости и вдруг заметила, что Сижэнь ей машет рукой.
–У нас продырявилась лейка,– сказала Сижэнь, когда Сяохун подошла.– Попроси у барышни Линь Дайюй!
Сяохун
кивнула и заторопилась в павильон Реки Сяосян. У мостика Бирюзовой
дымки подняла голову и увидела шатер – он стоял на небольшом холмике.
Она тут же догадалась, что пришли работники сажать деревья в саду.
Неподалеку от шатра люди вскапывали землю, а на камне сидел Цзя Юнь и
следил за работой.
кивнула и заторопилась в павильон Реки Сяосян. У мостика Бирюзовой
дымки подняла голову и увидела шатер – он стоял на небольшом холмике.
Она тут же догадалась, что пришли работники сажать деревья в саду.
Неподалеку от шатра люди вскапывали землю, а на камне сидел Цзя Юнь и
следил за работой.
Сяохун не осмелилась пройти мимо него,
добралась до павильона Реки Сяосян кружным путем, взяла лейку и так же
осторожно вернулась обратно. В расстроенных чувствах отправилась она в
свою комнату и легла на кровать. Девушку никто не тревожил – думали, ей
нездоровится.
добралась до павильона Реки Сяосян кружным путем, взяла лейку и так же
осторожно вернулась обратно. В расстроенных чувствах отправилась она в
свою комнату и легла на кровать. Девушку никто не тревожил – думали, ей
нездоровится.
Наступил день рождения жены Ван Цзытэна. Он
прислал приглашение матушке Цзя и госпоже Ван, но матушка Цзя не могла
поехать, а глядя на нее, отказалась и госпожа Ван. Отправилась в гости
только тетушка Сюэ, а с ней Баоюй и сестры. Вернулись они лишь к вечеру.
прислал приглашение матушке Цзя и госпоже Ван, но матушка Цзя не могла
поехать, а глядя на нее, отказалась и госпожа Ван. Отправилась в гости
только тетушка Сюэ, а с ней Баоюй и сестры. Вернулись они лишь к вечеру.
В
это время госпожа Ван как раз шла к тетушке Сюэ и, проходя через двор,
увидела Цзя Хуаня, который возвращался из школы. Она подозвала мальчика и
велела ему переписать и выучить наизусть заклинание из «Цзиньганцзина»[236].
это время госпожа Ван как раз шла к тетушке Сюэ и, проходя через двор,
увидела Цзя Хуаня, который возвращался из школы. Она подозвала мальчика и
велела ему переписать и выучить наизусть заклинание из «Цзиньганцзина»[236].
Цзя
Хуань пошел в комнату госпожи Ван, приказал служанке зажечь свечу, а
сам с важным видом уселся на кан и принялся за дело. Он был не в духе и
все время чего-нибудь требовал. То звал Цайся, чтобы налила ему чаю, то
Юйчуань, чтобы сняла нагар со свечи, то приказывал Цзиньчуань не
загораживать свет. Но служанки не отзывались – они не любили Цзя Хуаня.
Только Цайся умела с ним ладить. Девушка налила ему чаю и тихонько
сказала:
Хуань пошел в комнату госпожи Ван, приказал служанке зажечь свечу, а
сам с важным видом уселся на кан и принялся за дело. Он был не в духе и
все время чего-нибудь требовал. То звал Цайся, чтобы налила ему чаю, то
Юйчуань, чтобы сняла нагар со свечи, то приказывал Цзиньчуань не
загораживать свет. Но служанки не отзывались – они не любили Цзя Хуаня.
Только Цайся умела с ним ладить. Девушка налила ему чаю и тихонько
сказала:
–Оставьте в покое служанок, зачем их дергать?
Цзя Хуань в упор на нее посмотрел и ответил:
–А
ты не указывай, сам знаю, как надо себя вести. Я давно замечаю, что ты
во всем стараешься угодить Баоюю, а на меня вообще не обращаешь
внимания.
ты не указывай, сам знаю, как надо себя вести. Я давно замечаю, что ты
во всем стараешься угодить Баоюю, а на меня вообще не обращаешь
внимания.
Возмущенная Цайся, тыча ему в лоб пальцем, вскричала:
–Бессовестный вы! Как собака, которая кусала Люй Дунбиня[237], не ведая, что творит!
В
это время вошла госпожа Ван в сопровождении Фэнцзе. Она расспрашивала
Фэнцзе, сколько собралось гостей у Ван Цзытэна, интересный ли был
спектакль, что подавали к столу. Следом пришел Баоюй. Он поклонился
госпоже Ван, как того требовал этикет, приказал служанкам снять с него
халат, повязку со лба, стащить сапоги и бросился матери на грудь.
Госпожа Ван стала гладить его по голове, а он, обняв мать за шею, шептал
ей на ухо всякую чепуху.
это время вошла госпожа Ван в сопровождении Фэнцзе. Она расспрашивала
Фэнцзе, сколько собралось гостей у Ван Цзытэна, интересный ли был
спектакль, что подавали к столу. Следом пришел Баоюй. Он поклонился
госпоже Ван, как того требовал этикет, приказал служанкам снять с него
халат, повязку со лба, стащить сапоги и бросился матери на грудь.
Госпожа Ван стала гладить его по голове, а он, обняв мать за шею, шептал
ей на ухо всякую чепуху.
–Сынок!– сказала ему госпожа Ван.– По
лицу вижу, что ты выпил лишнего, потому и вертишься. Полежал бы лучше
спокойно, а то как бы плохо не стало.
лицу вижу, что ты выпил лишнего, потому и вертишься. Полежал бы лучше
спокойно, а то как бы плохо не стало.
Она приказала подать
подушку. Баоюй лег и велел Цайся растирать ему спину. Ему хотелось
пошутить и посмеяться с Цайся, но девушка была грустна и рассеянна и то и
дело косилась в сторону Цзя Хуаня.
подушку. Баоюй лег и велел Цайся растирать ему спину. Ему хотелось
пошутить и посмеяться с Цайся, но девушка была грустна и рассеянна и то и
дело косилась в сторону Цзя Хуаня.
–Дорогая сестра,– произнес Баоюй, дернув ее за руку,– удели и мне хоть немного внимания!
Он взял ее за руку. Цайся убрала руку и недовольно сказала:
–Не балуйся, а то закричу!
Цзя
Хуань внимательно прислушивался к их разговору. Он и так недолюбливал
Баоюя, а сейчас, когда тот пытался заигрывать с Цайся, просто ненавидел
его. Он долго сидел, задумавшись. И вдруг, словно бы невзначай,
неосторожным движением опрокинул светильник. Горячее масло брызнуло
прямо в лицо Баоюю.
Хуань внимательно прислушивался к их разговору. Он и так недолюбливал
Баоюя, а сейчас, когда тот пытался заигрывать с Цайся, просто ненавидел
его. Он долго сидел, задумавшись. И вдруг, словно бы невзначай,
неосторожным движением опрокинул светильник. Горячее масло брызнуло
прямо в лицо Баоюю.
–Ай!– закричал тот.
Все испуганно вскочили, кто-то схватил стоявший на полу фонарь, посветил, и тут стало видно, что лицо Баоюя залито маслом.
Взволнованная госпожа Ван приказала служанкам тотчас же умыть Баоюя, а сама с бранью накинулась на Цзя Хуаня.
К Баоюю подбежала Фэнцзе и принялась хлопотать, приговаривая:
–До
чего же он неуклюж, этот Цзя Хуань! Сколько раз ему говорила – не
вертись! А тетушке Чжао следовало бы получше его воспитывать и чаще
поучать!
чего же он неуклюж, этот Цзя Хуань! Сколько раз ему говорила – не
вертись! А тетушке Чжао следовало бы получше его воспитывать и чаще
поучать!
Госпожа Ван, казалось, только и ждала этих слов. Она велела позвать наложницу Чжао и принялась ей выговаривать:
–Вырастила паршивое отродье, а воспитать не сумела! Прощаешь вас, так вы еще больше распускаетесь!
Наложница
проглотила обиду и тоже принялась хлопотать возле Баоюя. На левой щеке у
него вскочил волдырь, но глаза, к счастью, не пострадали.
проглотила обиду и тоже принялась хлопотать возле Баоюя. На левой щеке у
него вскочил волдырь, но глаза, к счастью, не пострадали.
Госпоже
Ван было очень жаль сына, к тому же она не знала, что скажет матушке
Цзя, если та спросит о случившемся, и свой гнев она сорвала на наложнице
Чжао.
Ван было очень жаль сына, к тому же она не знала, что скажет матушке
Цзя, если та спросит о случившемся, и свой гнев она сорвала на наложнице
Чжао.
Щеку Баоюю присыпали целебным порошком.
–Немного болит, но ничего. Если бабушка спросит, скажу, что сам обжегся,– произнес он.
–Тогда она станет бранить служанок,– возразила Фэнцзе.– Как бы то ни было, все равно рассердится.
Госпожа
Ван велела проводить Баоюя во двор Наслаждения пурпуром. Здесь его
встретили Сижэнь и остальные служанки. Узнав о случившемся, все
переполошились.
Ван велела проводить Баоюя во двор Наслаждения пурпуром. Здесь его
встретили Сижэнь и остальные служанки. Узнав о случившемся, все
переполошились.
Дайюй между тем очень расстроилась, когда
Баоюй уехал, и вечером трижды присылала служанок справляться, не
вернулся ли он. Услышав же, какая беда с ним случилась, сама прибежала и
увидела, что Баоюй смотрится в зеркало, а левая щека его присыпана
белым порошком. Девочке показалось, что ожог очень сильный, и она
подбежала ближе, посмотреть. Но тут Баоюй замахал руками, не хотел,
чтобы Дайюй, любившая все красивое, увидела его обезображенное лицо.
Баоюй уехал, и вечером трижды присылала служанок справляться, не
вернулся ли он. Услышав же, какая беда с ним случилась, сама прибежала и
увидела, что Баоюй смотрится в зеркало, а левая щека его присыпана
белым порошком. Девочке показалось, что ожог очень сильный, и она
подбежала ближе, посмотреть. Но тут Баоюй замахал руками, не хотел,
чтобы Дайюй, любившая все красивое, увидела его обезображенное лицо.
Но Дайюй, будто не заметив, спросила:
–Больно?
–Не очень. Дня через два заживет.
Дайюй посидела немного и ушла.
Как ни уверял Баоюй матушку Цзя, что обжегся сам, она сделала выговор его служанкам.
Прошел
еще день, и случилось так, что даосская монахиня, ворожея Ма – названая
мать Баоюя – явилась во дворец Жунго. Увидев Баоюя, она даже вздрогнула
от испуга и спросила, что произошло. Баоюй сказал, что обжегся. Она
покачала головой и тяжело вздохнула. Затем нарисовала пальцем на лице
Баоюя какие-то таинственные знаки и пробормотала заклинание.
еще день, и случилось так, что даосская монахиня, ворожея Ма – названая
мать Баоюя – явилась во дворец Жунго. Увидев Баоюя, она даже вздрогнула
от испуга и спросила, что произошло. Баоюй сказал, что обжегся. Она
покачала головой и тяжело вздохнула. Затем нарисовала пальцем на лице
Баоюя какие-то таинственные знаки и пробормотала заклинание.
–Могу
поручиться, что все пройдет. Это несчастье ненадолго,– сказала она и
обратилась к матушке Цзя:
поручиться, что все пройдет. Это несчастье ненадолго,– сказала она и
обратилась к матушке Цзя:
– Ведь вы, госпожа, не знаете, что все это
предсказано в священных буддийских книгах! Стоит в богатой, знатной
семье родиться наследнику, как к нему сразу привязываются злые демоны,
то ущипнут, то царапнут, то выбьют из рук чашку с едой, а то подставят
ножку! Вот почему такие дети долго не живут!
предсказано в священных буддийских книгах! Стоит в богатой, знатной
семье родиться наследнику, как к нему сразу привязываются злые демоны,
то ущипнут, то царапнут, то выбьют из рук чашку с едой, а то подставят
ножку! Вот почему такие дети долго не живут!
Выслушав ее, матушка Цзя не на шутку встревожилась.
–А есть какое-нибудь средство, чтобы избавиться от этого зла?– спросила она.
–Разумеется,
есть,– заверила ее монахиня Ма,– надо совершать побольше добрых
тайных дел, чтобы искупить грехи прежней жизни. Кроме того, в книгах,
которые я упомянула, говорится: в западных краях есть излучающий сияние,
озаряющий Бодхисаттва, которому подвластны зло и коварство, чинимые
злыми духами, и если истинно верующие делают ему подношения от чистого
сердца, он оберегает их потомков, спасает от всяких наваждений и
колдовства.
есть,– заверила ее монахиня Ма,– надо совершать побольше добрых
тайных дел, чтобы искупить грехи прежней жизни. Кроме того, в книгах,
которые я упомянула, говорится: в западных краях есть излучающий сияние,
озаряющий Бодхисаттва, которому подвластны зло и коварство, чинимые
злыми духами, и если истинно верующие делают ему подношения от чистого
сердца, он оберегает их потомков, спасает от всяких наваждений и
колдовства.
–А как нужно делать подношения этому Бодхисаттве?– снова спросила матушка Цзя.
–Очень
просто,– отвечала монахиня.– Кроме ароматных свечей, которые вы
воскуриваете в храме, надо зажечь еще большой светильник, наполненный
несколькими цзинями благовонного масла. Этот светильник, не угасающий ни
днем ни ночью, и есть воплощение Бодхисаттвы.
просто,– отвечала монахиня.– Кроме ароматных свечей, которые вы
воскуриваете в храме, надо зажечь еще большой светильник, наполненный
несколькими цзинями благовонного масла. Этот светильник, не угасающий ни
днем ни ночью, и есть воплощение Бодхисаттвы.
–Сколько же
потребуется на день масла для этого светильника?– поинтересовалась
матушка Цзя.– Я всегда рада совершить доброе дело!
потребуется на день масла для этого светильника?– поинтересовалась
матушка Цзя.– Я всегда рада совершить доброе дело!
–Точно
определить невозможно,– отвечала монахиня,– смотря каков обет и каковы
добродетели тех, кто его дал. В нашем храме, например, издавна делают
подношения Бодхисаттве несколько княгинь и жен знатных сановников. Жена
Наньаньского цзюньвана дала большой обет и жертвует в день сорок восемь
цзиней масла и один цзинь фитиля, причем сам светильник величиной почти с
глиняный чан. В светильнике жены Цзиньсянского хоу, который званием на
ступень ниже, за день сгорает не больше двадцати цзиней масла. Что
касается других семей, то тут по-разному: у одних восемь-десять, у
других пять, три, а то и меньше.
Матушка Цзя кивнула и задумалась.
определить невозможно,– отвечала монахиня,– смотря каков обет и каковы
добродетели тех, кто его дал. В нашем храме, например, издавна делают
подношения Бодхисаттве несколько княгинь и жен знатных сановников. Жена
Наньаньского цзюньвана дала большой обет и жертвует в день сорок восемь
цзиней масла и один цзинь фитиля, причем сам светильник величиной почти с
глиняный чан. В светильнике жены Цзиньсянского хоу, который званием на
ступень ниже, за день сгорает не больше двадцати цзиней масла. Что
касается других семей, то тут по-разному: у одних восемь-десять, у
других пять, три, а то и меньше.
Матушка Цзя кивнула и задумалась.
А монахиня продолжала:
–Кроме
того, от родителей или старших в роде пожертвований требуется больше.
Но поскольку вы, матушка, делаете это ради Баоюя, было бы несправедливо
жертвовать так много. Вполне достаточно от пяти до семи цзиней масла в
день.
того, от родителей или старших в роде пожертвований требуется больше.
Но поскольку вы, матушка, делаете это ради Баоюя, было бы несправедливо
жертвовать так много. Вполне достаточно от пяти до семи цзиней масла в
день.
–Ладно, пусть будет по пять цзиней,– согласилась матушка Цзя.– Рассчитываться будем сразу за месяц.
–Слава великому и милосердному Бодхисаттве!– воскликнула монахиня.
Матушка Цзя позвала служанку и наказала:
–Отныне,
когда Баоюй будет выезжать из дому, давайте его слугам по нескольку
связок монет на пожертвования даосским и буддийским монахам, бедным и
страждущим.
Поговорив еще немного с матушкой Цзя, монахиня
отправилась поболтать с другими женщинами и справиться об их здоровье.
Дошла очередь и до наложницы Чжао, которая как раз в это время склеивала
из лоскутков подошвы для туфель. Они поздоровались, и наложница велела
подать монахине чаю.
Увидев на кане кусочки атласа и шелка, монахиня сказала:
когда Баоюй будет выезжать из дому, давайте его слугам по нескольку
связок монет на пожертвования даосским и буддийским монахам, бедным и
страждущим.
Поговорив еще немного с матушкой Цзя, монахиня
отправилась поболтать с другими женщинами и справиться об их здоровье.
Дошла очередь и до наложницы Чжао, которая как раз в это время склеивала
из лоскутков подошвы для туфель. Они поздоровались, и наложница велела
подать монахине чаю.
Увидев на кане кусочки атласа и шелка, монахиня сказала:
–У меня как раз нечем покрыть верх для туфель. Может быть, дадите несколько лоскутков?
–Выбирай
сама!– Чжао вздохнула.– Думаешь, найдется подходящий кусок? Мне ведь
никогда не перепадает ничего путного! Но если не брезгуешь, бери!
сама!– Чжао вздохнула.– Думаешь, найдется подходящий кусок? Мне ведь
никогда не перепадает ничего путного! Но если не брезгуешь, бери!
Монахиня выбрала лоскуты и спрятала в рукав. Тогда наложница ей сказала:
–Недавно я послала тебе пятьсот монет, сделала ты на них подношение Яо-вану[238]?
–Конечно, сделала!
–Вот
и хорошо!– кивнула головой наложница Чжао, снова вздохнув.– Я бы
всегда делала подношения, если б жила лучше, а сейчас не могу. Желаний у
меня много, а средств мало.
и хорошо!– кивнула головой наложница Чжао, снова вздохнув.– Я бы
всегда делала подношения, если б жила лучше, а сейчас не могу. Желаний у
меня много, а средств мало.
–Не огорчайтесь,– успокоила ее
Ма.– Скоро ваш сынок подрастет, станет чиновником, тогда сможете делать
все, что заблагорассудится. И обеты давать, и подношения делать.
Ма.– Скоро ваш сынок подрастет, станет чиновником, тогда сможете делать
все, что заблагорассудится. И обеты давать, и подношения делать.
–Ладно,
ладно!– прервала ее Чжао.– Лучше не говорить об этом! С кем мы в этом
доме можем сравниться? Баоюй совсем еще мальчишка, хорош собой, не
удивительно, что все его любят и балуют, а вот хозяйку я терпеть не
могу!..
И, желая пояснить, кого она имеет в виду, наложница
подняла кверху два пальца. Монахиня сразу смекнула, о ком идет речь, и
спросила:
ладно!– прервала ее Чжао.– Лучше не говорить об этом! С кем мы в этом
доме можем сравниться? Баоюй совсем еще мальчишка, хорош собой, не
удивительно, что все его любят и балуют, а вот хозяйку я терпеть не
могу!..
И, желая пояснить, кого она имеет в виду, наложница
подняла кверху два пальца. Монахиня сразу смекнула, о ком идет речь, и
спросила:
–Это вы о второй госпоже – супруге господина Цзя Ляня?
Перепуганная
наложница замахала руками, бросилась к двери и, отодвинув занавеску,
выглянула наружу. Убедившись, что никого нет, она вернулась и тихонько
сказала:
наложница замахала руками, бросилась к двери и, отодвинув занавеску,
выглянула наружу. Убедившись, что никого нет, она вернулась и тихонько
сказала:
–Молчи! Не то беда будет! Но раз ты сама догадалась,
скажу тебе, пусть я буду не я, если она не приберет к рукам и не
перетащит к своим родственникам все богатства рода Цзя!
скажу тебе, пусть я буду не я, если она не приберет к рукам и не
перетащит к своим родственникам все богатства рода Цзя!
Услышав это, монахиня решила выведать, к чему клонит наложница, и спросила:
–Зачем
вы мне говорите об этом? Неужели я сама не вижу! А все потому, что вы
молчите, слова ей поперек не скажете, впрочем, может быть, это и лучше!
вы мне говорите об этом? Неужели я сама не вижу! А все потому, что вы
молчите, слова ей поперек не скажете, впрочем, может быть, это и лучше!
–Матушка ты моя!– воскликнула Чжао.– Разве она не делает все, что хочет? Разве кто-нибудь смеет ей перечить?
–Простите
меня за мои грешные слова,– промолвила Ма,– но слабость вас всех
одолела; боитесь говорить прямо, действуйте тайно! А вы сидите и чего-то
ждете!
меня за мои грешные слова,– промолвила Ма,– но слабость вас всех
одолела; боитесь говорить прямо, действуйте тайно! А вы сидите и чего-то
ждете!
Уловив в словах монахини какой-то намек, наложница обрадовалась в душе и спросила:
–Как
это тайно? Я с удовольствием сделала бы все, как надо, но кто мне
поможет? Кто наставит меня? Может быть, ты? За вознаграждением я не
постою!
это тайно? Я с удовольствием сделала бы все, как надо, но кто мне
поможет? Кто наставит меня? Может быть, ты? За вознаграждением я не
постою!
Монахиня приблизилась к ней вплотную и прошептала:
–Амитаба! Лучше не спрашивайте! Откуда мне знать о таких делах? Это же грех!
–Опять
ты за свое!– с упреком сказала наложница Чжао.– Ведь ты монахиня и
твой долг помогать людям, попавшим в беду. Неужели ты можешь равнодушно
смотреть, как нас губят? Или боишься, что я не отблагодарю?
ты за свое!– с упреком сказала наложница Чжао.– Ведь ты монахиня и
твой долг помогать людям, попавшим в беду. Неужели ты можешь равнодушно
смотреть, как нас губят? Или боишься, что я не отблагодарю?
–Я вижу, какие вы терпите с сыном обиды, и очень сочувствую вам,– отвечала монахиня.– А награда здесь ни при чем.
Тут у наложницы отлегло от сердца, и она сказала:
–Ты
всегда была женщиной умной, неужто вдруг поглупела? Если своим
заклинанием ты сможешь извести их обоих, все богатство перейдет к нам. И
уж тогда ты получишь все, что пожелаешь!
всегда была женщиной умной, неужто вдруг поглупела? Если своим
заклинанием ты сможешь извести их обоих, все богатство перейдет к нам. И
уж тогда ты получишь все, что пожелаешь!
Монахиня опустила голову, долго думала и наконец произнесла:
–Допустим, я сделаю, как вы хотите, так после вы и не вспомните обо мне, расписки ведь нет!
–За
этим дело не станет!– заверила ее Чжао.– Я подкопила несколько лянов
серебра, кое-какую одежду и драгоценные украшения. Часть отдам тебе, а
на остальную сумму напишу долговую расписку, как только разбогатею,
сразу рассчитаюсь с тобой!
этим дело не станет!– заверила ее Чжао.– Я подкопила несколько лянов
серебра, кое-какую одежду и драгоценные украшения. Часть отдам тебе, а
на остальную сумму напишу долговую расписку, как только разбогатею,
сразу рассчитаюсь с тобой!
Подумав немного, монахиня согласилась.
–Ладно, придется пока кое-какие расходы взять на себя.
Не
дав монахине опомниться, наложница велела девочке-служанке выйти из
комнаты, торопливо открыла сундук, вынула серебро и драгоценные
украшения, написала долговую расписку на пятьдесят лянов серебра и все
это вручила монахине со словами:
дав монахине опомниться, наложница велела девочке-служанке выйти из
комнаты, торопливо открыла сундук, вынула серебро и драгоценные
украшения, написала долговую расписку на пятьдесят лянов серебра и все
это вручила монахине со словами:
–Вот, возьми для начала!
Ма
поблагодарила, взяла серебро и украшения, а расписку спрятала подальше.
Потом она попросила у наложницы Чжао бумагу и ножницы, вырезала две
человеческие фигурки, на обратной стороне записала возраст Фэнцзе и
Баоюя. После этого вырезала из куска черной бумаги фигурки пяти злых
духов, сколола все вместе иголкой и сказала:
поблагодарила, взяла серебро и украшения, а расписку спрятала подальше.
Потом она попросила у наложницы Чжао бумагу и ножницы, вырезала две
человеческие фигурки, на обратной стороне записала возраст Фэнцзе и
Баоюя. После этого вырезала из куска черной бумаги фигурки пяти злых
духов, сколола все вместе иголкой и сказала:
–Как только я вернусь домой, сразу сотворю заклинание. Уверена, все будет как надо.
Едва она это произнесла, как на пороге появилась служанка госпожи Ван и обратилась к наложнице:
–Вы здесь? Госпожа ждет вас.
Монахиня простилась с наложницей и вышла. На этом мы их и оставим.
Следует
сказать, что Дайюй чуть ли не все время проводила с Баоюем, пока он не
мог выходить из дому из-за ожога. Однажды после обеда она почитала
немного, повышивала вместе с Цзыцзюань и вдруг ощутила какую-то
необъяснимую тоску. Чтобы рассеяться, девочка вышла во двор полюбоваться
только что распустившимся молодым бамбуком, но сама не заметила, как,
минуя дворовые ворота, очутилась в саду. Огляделась – вокруг ни души,
лишь пестреют цветы да щебечут на разные голоса птицы. Она пошла дальше,
куда глаза глядят, и очутилась у двора Наслаждения пурпуром. Здесь
несколько служанок черпали воду и наблюдали, как на террасе купаются
попугайчики. Из дома доносился смех. Там были Баоюй, Ли Вань, Фэнцзе и
Баочай. При появлении Дайюй все рассмеялись:
сказать, что Дайюй чуть ли не все время проводила с Баоюем, пока он не
мог выходить из дому из-за ожога. Однажды после обеда она почитала
немного, повышивала вместе с Цзыцзюань и вдруг ощутила какую-то
необъяснимую тоску. Чтобы рассеяться, девочка вышла во двор полюбоваться
только что распустившимся молодым бамбуком, но сама не заметила, как,
минуя дворовые ворота, очутилась в саду. Огляделась – вокруг ни души,
лишь пестреют цветы да щебечут на разные голоса птицы. Она пошла дальше,
куда глаза глядят, и очутилась у двора Наслаждения пурпуром. Здесь
несколько служанок черпали воду и наблюдали, как на террасе купаются
попугайчики. Из дома доносился смех. Там были Баоюй, Ли Вань, Фэнцзе и
Баочай. При появлении Дайюй все рассмеялись:
–Ну вот, и опять они вместе!
–О, сегодня все в сборе!– Дайюй тоже засмеялась.– Кто же рассылал приглашения?
–Барышня,– осведомилась Фэнцзе,– ты пробовала чай, который я прислала? Понравился?
–Ах, совсем забыла!– воскликнула Дайюй.– Весьма благодарна вам за внимание.
–Я тоже пробовал этот чай, мне он не по вкусу,– отозвался Баоюй.– Не знаю, как остальным.
–Он неплохой,– заметила Баочай.
–Этот чай привезен в дань из Сиама,– пояснила Фэнцзе.– Мне он тоже не очень понравился, даже нашему обычному уступает.
–А мне понравился,– заявила Дайюй,– не знаю, почему он вам не по вкусу.
–Если понравился, забери и мой,– предложил Баоюй.
–У меня много этого чая,– добавила Фэнцзе.
–Хорошо, я пришлю служанку,– сказала Дайюй.
–Не надо,– ответила Фэнцзе.– Хочу завтра кое о чем тебя попросить, а заодно велю отнести чай.
–Вы только послушайте!– вскричала Дайюй.– Стоило мне выпить чашку ее чая, как она уже распоряжается!
Фэнцзе рассмеялась:
–Чай наш пьешь, а замуж за наших родственников не идешь?
Все расхохотались. Дайюй густо покраснела и отвернулась, не сказав ни слова.
–А вы, тетушка, мастерица шутить!– заметила Баочай.
–Хороша
шутка!– зло возразила Дайюй.– Просто одна из ее жалких острот,
которые всем давно надоели!– Дайюй даже плюнула с досады.
шутка!– зло возразила Дайюй.– Просто одна из ее жалких острот,
которые всем давно надоели!– Дайюй даже плюнула с досады.
–Разве
выйти за кого-нибудь из наших родственников оскорбительно?– с улыбкой
спросила Фэнцзе и, кивнув на Баоюя, добавила: – Может быть, и он тебе не
пара? Родословная не подходит? Или положение недостаточно высокое? Что,
скажи, ниже твоего достоинства?
выйти за кого-нибудь из наших родственников оскорбительно?– с улыбкой
спросила Фэнцзе и, кивнув на Баоюя, добавила: – Может быть, и он тебе не
пара? Родословная не подходит? Или положение недостаточно высокое? Что,
скажи, ниже твоего достоинства?
Дайюй встала и собралась уходить.
–Смотрите-ка, Чернобровка рассердилась!– воскликнула Баочай.– Куда ты? Ведь нет причин обижаться.
Она
хотела удержать Дайюй, но в дверях столкнулась с наложницами Чжао и
Чжоу, которые пришли навестить Баоюя. Баоюй и девушки поднялись им
навстречу, пригласили сесть, только Фэнцзе оставалась на месте, не
обращая на женщин ни малейшего внимания.
хотела удержать Дайюй, но в дверях столкнулась с наложницами Чжао и
Чжоу, которые пришли навестить Баоюя. Баоюй и девушки поднялись им
навстречу, пригласили сесть, только Фэнцзе оставалась на месте, не
обращая на женщин ни малейшего внимания.
Едва Баочай собралась завести разговор, как на пороге появилась служанка госпожи Ван и доложила:
–Пожаловала жена господина Ван Цзытэна, и наша госпожа приглашает барышень к себе.
Ли Вань и Фэнцзе поспешили к госпоже Ван. Наложницы тоже ушли.
–Я
не выхожу из дома,– крикнул им вслед Баоюй,– но супруге моего дяди
Ван Цзытэна передайте, чтобы не утруждала себя и не приходила сюда.
не выхожу из дома,– крикнул им вслед Баоюй,– но супруге моего дяди
Ван Цзытэна передайте, чтобы не утруждала себя и не приходила сюда.
–Сестрица,– обратился он к Дайюй,– останься, я хочу с тобой поговорить!
Фэнцзе повернулась к Дайюй:
–Вернись, с тобой хотят поговорить.
Она тихонько втолкнула Дайюй в комнату, а сама вместе с Ли Вань удалилась.
Баоюй, смеясь, схватил Дайюй за руку и молча смотрел на нее. Дайюй покраснела, попыталась вырваться.
–Ой-ой-ой!– вдруг закричал Баоюй.– Голова болит!
–И поделом!– ответила Дайюй.
Неожиданно Баоюй вскочил и стал высоко подпрыгивать, бормоча всякий вздор.
Перепуганная
Дайюй вместе со служанками побежала к матушке Цзя и госпоже Ван, где в
это время находилась и жена Ван Цзытэна, и они втроем поспешили к Баоюю.
А тот, с ножом в одной руке и палкой в другой, бросался на окружающих,
круша и переворачивая все, что попадалось под руку.
Дайюй вместе со служанками побежала к матушке Цзя и госпоже Ван, где в
это время находилась и жена Ван Цзытэна, и они втроем поспешили к Баоюю.
А тот, с ножом в одной руке и палкой в другой, бросался на окружающих,
круша и переворачивая все, что попадалось под руку.
При виде такой
картины матушка Цзя и госпожа Ван задрожали от страха, стали плакать и
причитать: «мальчик», «родной». Переполошился весь дом, в сад прибежали и
господа, и слуги. Все были в полной растерянности, не зная, что
предпринять.
картины матушка Цзя и госпожа Ван задрожали от страха, стали плакать и
причитать: «мальчик», «родной». Переполошился весь дом, в сад прибежали и
господа, и слуги. Все были в полной растерянности, не зная, что
предпринять.
И вдруг в саду появилась Фэнцзе. Она размахивала
сверкающим кинжалом, гонялась за попадавшимися на пути курами и собаками
и уже готова была броситься на людей, страшно тараща глаза, но жена
Чжоу Жуя поспешила привести в сад несколько женщин посильнее. Они
отобрали у Фэнцзе кинжал и отвели ее в дом. Пинъэр и Фэнъэр громко
кричали, Цзя Чжэн места себе не находил от волнения.
сверкающим кинжалом, гонялась за попадавшимися на пути курами и собаками
и уже готова была броситься на людей, страшно тараща глаза, но жена
Чжоу Жуя поспешила привести в сад несколько женщин посильнее. Они
отобрали у Фэнцзе кинжал и отвели ее в дом. Пинъэр и Фэнъэр громко
кричали, Цзя Чжэн места себе не находил от волнения.
Пошли толки и пересуды: одни советовали совершить обряд изгнания нечистой силы[239],
другие – позвать кудесника, третьи – пригласить из храма Яшмового
владыки даоса Чжана, умевшего изгонять злых духов. Шумели долго,
устраивали молебствия, произносили заклинания, перепробовали все
лекарства, но ничего не помогало.
другие – позвать кудесника, третьи – пригласить из храма Яшмового
владыки даоса Чжана, умевшего изгонять злых духов. Шумели долго,
устраивали молебствия, произносили заклинания, перепробовали все
лекарства, но ничего не помогало.
На закате уехала жена Ван Цзытэна.
На
следующий день явился сам Ван Цзытэн справиться о состоянии больных.
Приезжали родственники из семьи Ши хоу, братья госпожи Син и многие
другие. Кто привозил наговорную воду, кто рекомендовал буддийских и
даосских монахов, кто – опытных врачей.
На
следующий день явился сам Ван Цзытэн справиться о состоянии больных.
Приезжали родственники из семьи Ши хоу, братья госпожи Син и многие
другие. Кто привозил наговорную воду, кто рекомендовал буддийских и
даосских монахов, кто – опытных врачей.
Фэнцзе и Баоюй лишились
рассудка и никого не узнавали. Они лежали, разметавшись в жару, и
бредили. К ночи им стало хуже. Служанки боялись к ним приближаться.
Поэтому пришлось перенести их наверх, в комнату госпожи Ван, и
приставить людей для постоянного дежурства у постели.
рассудка и никого не узнавали. Они лежали, разметавшись в жару, и
бредили. К ночи им стало хуже. Служанки боялись к ним приближаться.
Поэтому пришлось перенести их наверх, в комнату госпожи Ван, и
приставить людей для постоянного дежурства у постели.
Матушка Цзя,
госпожа Ван, госпожа Син и тетушка Сюэ не отходили от больных и все
время плакали. Цзя Шэ и Цзя Чжэн, опасаясь за здоровье матушки Цзя, тоже
бодрствовали по ночам и не давали покоя никому из домашних.
госпожа Ван, госпожа Син и тетушка Сюэ не отходили от больных и все
время плакали. Цзя Шэ и Цзя Чжэн, опасаясь за здоровье матушки Цзя, тоже
бодрствовали по ночам и не давали покоя никому из домашних.
Цзя Шэ созвал откуда только можно буддийских и даосских монахов, но Цзя Чжэн, видя, что от них нет никакого толку, сказал:
–На
все воля Неба, бороться с судьбой бесполезно. Мы испробовали все
способы, но ни один не помог. Придется, видно, смириться!
все воля Неба, бороться с судьбой бесполезно. Мы испробовали все
способы, но ни один не помог. Придется, видно, смириться!
Но Цзя Шэ никак не мог успокоиться.
Прошло
три дня, Фэнцзе и Баоюй лежали неподвижно, почти бездыханные. Пошли
разговоры о том, что надежды на выздоровление нет и надо подумать о
похоронах. Матушка Цзя, госпожа Ван, Цзя Лянь, Пинъэр и Сижэнь безутешно
рыдали. Только наложница Чжао, притворяясь печальной, в душе ликовала.
Прошло
три дня, Фэнцзе и Баоюй лежали неподвижно, почти бездыханные. Пошли
разговоры о том, что надежды на выздоровление нет и надо подумать о
похоронах. Матушка Цзя, госпожа Ван, Цзя Лянь, Пинъэр и Сижэнь безутешно
рыдали. Только наложница Чжао, притворяясь печальной, в душе ликовала.
На четвертое утро Баоюй широко открыл глаза и, глядя на матушку Цзя, сказал:
–Больше я не буду жить в вашем доме, скорее проводите меня отсюда!
Матушке Цзя показалось, будто у нее вырвали сердце. Наложница Чжао, стоявшая рядом, принялась ее уговаривать:
–Не
надо так убиваться, почтенная госпожа! Мальчик не выживет, так не лучше
ли как следует обрядить его, и пусть он спокойно уйдет из этого мира.
По крайней мере, избавится от страданий. А своими слезами и скорбью вы
лишь увеличите его мучения в мире ином.
надо так убиваться, почтенная госпожа! Мальчик не выживет, так не лучше
ли как следует обрядить его, и пусть он спокойно уйдет из этого мира.
По крайней мере, избавится от страданий. А своими слезами и скорбью вы
лишь увеличите его мучения в мире ином.
Матушка Цзя в сердцах плюнула ей в лицо и разразилась бранью:
–Подлая
баба! Откуда тебе известно, что он не выживет? Может быть, ты только и
мечтаешь о его смерти ради собственной корысти? Лучше не думай об этом!
Если только он умрет, всю душу из тебя вытряхну! Это вы подстрекаете
господина, чтобы заставлял мальчика целыми днями читать и писать!
Запугали так, что сын от родного отца прячется, как мышь от кошки! Кто,
как не ваша свора, строит козни? Довели мальчика до беспамятства и
радуетесь! Нет, это вам так не пройдет!
баба! Откуда тебе известно, что он не выживет? Может быть, ты только и
мечтаешь о его смерти ради собственной корысти? Лучше не думай об этом!
Если только он умрет, всю душу из тебя вытряхну! Это вы подстрекаете
господина, чтобы заставлял мальчика целыми днями читать и писать!
Запугали так, что сын от родного отца прячется, как мышь от кошки! Кто,
как не ваша свора, строит козни? Довели мальчика до беспамятства и
радуетесь! Нет, это вам так не пройдет!
Она бранилась, а слезы
ручьями катились из глаз. Цзя Чжэн тоже разволновался. Крикнув наложнице
Чжао, чтобы убиралась, он ласково принялся утешать матушку Цзя. В этот
момент на пороге появился слуга и громким голосом доложил:
ручьями катились из глаз. Цзя Чжэн тоже разволновался. Крикнув наложнице
Чжао, чтобы убиралась, он ласково принялся утешать матушку Цзя. В этот
момент на пороге появился слуга и громким голосом доложил:
–Два гроба готовы!
Матушке Цзя будто вонзили нож в сердце, и она испустила горестный вопль.
–Кто распорядился готовить гробы?– крикнула она.– Хватайте этих людей и бейте палками до смерти!
Матушка Цзя так разбушевалась, что готова была перевернуть все вверх дном.
И вдруг среди этой суматохи откуда-то издалека донеслись еле различимые удары в деревянную рыбу[240] и послышался голос:
–Слава
избавляющему от возмездия и освобождающему от мирских пут всемогущему
Бодхисаттве! Если кого-нибудь постигло несчастье, если нет спокойствия в
доме, если кто-то одержим нечистой силой, если кому-то грозит опасность
– зовите нас, и мы исцелим его!
избавляющему от возмездия и освобождающему от мирских пут всемогущему
Бодхисаттве! Если кого-нибудь постигло несчастье, если нет спокойствия в
доме, если кто-то одержим нечистой силой, если кому-то грозит опасность
– зовите нас, и мы исцелим его!
Матушка Цзя и госпожа Ван тотчас
приказали слугам бежать на улицу и разузнать, кто там. Оказалось, что
это буддийский монах с коростой на голове и хромой даос.
приказали слугам бежать на улицу и разузнать, кто там. Оказалось, что
это буддийский монах с коростой на голове и хромой даос.
Вот как выглядел буддийский монах:
Сливовый нос.
Брови – длинные нити волос.
Свет камней драгоценных в глазах,
Что подобен сиянию звезд.Ряса порвана. Туфли ветхи.
Он идет, а следов – нет как нет!
…Весь в пыли, да и чирей к тому ж…
Вот каков он, монаха портрет!
Вот каким был даосский монах:
Одна нога его подъемлет,
другая опускает вниз,
Он с головы до ног забрызган,
прилипли к телу грязь и слизь.
Когда бы, встретясь, вы спросили:
«Где дом родной? Где отчий край?»
«От Жо-реки на запад,– скажет, —
там горы высятся – Пэнлай».
Цзя Чжэн велел пригласить монахов и первым делом осведомился, в каких горах они занимались самоусовершенствованием.
–Вам
это знать ни к чему, почтенный господин,– ответил буддийский монах.–
Дошло до нас, что в вашем дворце есть страждущие, и мы пришли им помочь.
это знать ни к чему, почтенный господин,– ответил буддийский монах.–
Дошло до нас, что в вашем дворце есть страждущие, и мы пришли им помочь.
–У нас двое нуждаются в помощи,– промолвил Цзя Чжэн.– Не знаю только, каким чудодейственным способом можно их исцелить.
–И
вы спрашиваете об этом у нас?– вмешался в разговор даос.– Ведь вы
владеете редчайшей драгоценностью, она может излечить любой недуг!
вы спрашиваете об этом у нас?– вмешался в разговор даос.– Ведь вы
владеете редчайшей драгоценностью, она может излечить любой недуг!
–Да,
мой сын родился с яшмой во рту,– подтвердил Цзя Чжэн, взволнованный
словами даоса,– на ней написано, что она охраняет от зла и изгоняет
нечистую силу. Но мне ни разу еще не довелось испытать ее чудесные
свойства!
мой сын родился с яшмой во рту,– подтвердил Цзя Чжэн, взволнованный
словами даоса,– на ней написано, что она охраняет от зла и изгоняет
нечистую силу. Но мне ни разу еще не довелось испытать ее чудесные
свойства!
–Это потому, что в ней кроется нечто неведомое вам,
почтенный господин,– пояснил буддийский монах.– Прежде «баоюй»
обладала чудесными свойствами, но заключенный в ней дух ныне лишился
своей волшебной силы – страсть к музыке и женщинам, жажда славы и
богатства, а также прочие мирские страсти, словно сетью, опутали ее
обладателя. Дайте мне эту драгоценность, я прочту над ней заклинание, и
она вновь обретет свои прежние свойства.
почтенный господин,– пояснил буддийский монах.– Прежде «баоюй»
обладала чудесными свойствами, но заключенный в ней дух ныне лишился
своей волшебной силы – страсть к музыке и женщинам, жажда славы и
богатства, а также прочие мирские страсти, словно сетью, опутали ее
обладателя. Дайте мне эту драгоценность, я прочту над ней заклинание, и
она вновь обретет свои прежние свойства.
Цзя Чжэн снял с шеи Баоюя яшму и передал монахам. Буддийский монах взвесил яшму на ладони и тяжело вздохнул:
–Вот
уже тринадцать лет, как расстались мы с тобой у подножья хребта Цингэн!
Хоть и быстротечно время в мире людском, но твои земные узы еще не
оборваны! Что поделаешь, что поделаешь! Как счастлив ты был когда-то!
уже тринадцать лет, как расстались мы с тобой у подножья хребта Цингэн!
Хоть и быстротечно время в мире людском, но твои земные узы еще не
оборваны! Что поделаешь, что поделаешь! Как счастлив ты был когда-то!
Тебя тогда не связывало Небо,
ты не был скован и земной уздой,
Ни радости земные, ни печали
не тяготили мир сердечный твой.
С тех пор, как ты, бездушный прежде камень,
одушевившись, стал на всех похож,
Здесь, в мире бренном, и встречал и встретишь
то, что на правду делят и на ложь.
Как жаль, что ныне приходится тебе нести бремя земного существования!
Налеты пудры, яркие румяна…
А чистоты лучи затемнены!
В неволе страждут селезень и утка[241],
за окнами, как в клетке, пленены…
Но сколь бы сон глубок ни оказался,
пройдет, и пробужденья час пробьет,
Как сменятся пороки чистотою,
так, значит, справедливость настает!Буддийский монах замолчал, несколько раз погладил яшму рукой, пробормотал что-то и, протягивая ее Цзя Чжэну, сказал:
–Яшма
вновь обрела чудодейственную силу, будьте осторожны и не пренебрегайте
ею! Повесьте яшму в спальне мальчика, и пусть никто к ней не
прикасается, кроме близких родственников. Через тридцать три дня ваш сын
поправится!
Цзя Чжэн распорядился подать монахам чаю, но те
исчезли, и ему ничего не оставалось, как в точности выполнить все, что
они велели.
исчезли, и ему ничего не оставалось, как в точности выполнить все, что
они велели.
И в самом деле, к Фэнцзе и Баоюю вернулось сознание, с
каждым днем они чувствовали себя все лучше и даже захотели есть. Только
теперь матушка Цзя и госпожа Ван немного успокоились.
каждым днем они чувствовали себя все лучше и даже захотели есть. Только
теперь матушка Цзя и госпожа Ван немного успокоились.
Узнав, что Баоюй поправляется, Дайюй вознесла благодарение Будде. Глядя на нее, Баочай засмеялась.
–Чему ты смеешься, сестра Баочай?– спросила Сичунь.
–У
Будды Татагаты забот больше, чем у любого смертного,– ответила
Баочай.– К нему обращаются во всех случаях – когда надо спасти жизнь
или защитить от болезней, даже когда надо устроить свадьбу.
Представляешь себе, как он занят?
Будды Татагаты забот больше, чем у любого смертного,– ответила
Баочай.– К нему обращаются во всех случаях – когда надо спасти жизнь
или защитить от болезней, даже когда надо устроить свадьбу.
Представляешь себе, как он занят?
–Нехорошие вы!– краснея,
воскликнула Дайюй.– У разумных людей вы ничему не учитесь, только и
знаете, что злословить, как эта болтушка Фэнцзе!
Она откинула дверную занавеску и выбежала из комнаты.
воскликнула Дайюй.– У разумных людей вы ничему не учитесь, только и
знаете, что злословить, как эта болтушка Фэнцзе!
Она откинула дверную занавеску и выбежала из комнаты.
Если хотите узнать, что произошло потом, дорогой читатель, прочтите следующую главу.
{mospagebreak }
Глава двадцать шестая
На мостике Осиной талии влюбленные обмениваются взглядами;
У хозяйки павильона Реки Сяосян весеннее томление вызывает тоску
У хозяйки павильона Реки Сяосян весеннее томление вызывает тоску
Через
тридцать три дня Баоюй выздоровел, ожог на лице зажил, и он снова
поселился в саду Роскошных зрелищ. Но об этом мы подробно рассказывать
не будем.
тридцать три дня Баоюй выздоровел, ожог на лице зажил, и он снова
поселился в саду Роскошных зрелищ. Но об этом мы подробно рассказывать
не будем.
Надобно вам сказать, что Цзя Юнь дни и ночи
дежурил у постели Баоюя, когда тот болел. Сяохун тоже ухаживала за
больным вместе с другими служанками. Часто встречаясь друг с другом,
молодые люди постепенно сблизились. Однажды Сяохун заметила у Цзя Юня
платочек, очень похожий на тот, что она потеряла. Но спросить об этом
юношу она постеснялась.
дежурил у постели Баоюя, когда тот болел. Сяохун тоже ухаживала за
больным вместе с другими служанками. Часто встречаясь друг с другом,
молодые люди постепенно сблизились. Однажды Сяохун заметила у Цзя Юня
платочек, очень похожий на тот, что она потеряла. Но спросить об этом
юношу она постеснялась.
Цзя Юнь после выздоровления Баоюя вновь
стал присматривать за работами в саду. Сяохун пыталась забыть о платочке
и о Цзя Юне, но не могла, а поговорить с юношей не решалась, боясь, как
бы ее не заподозрили в чем-то дурном.
стал присматривать за работами в саду. Сяохун пыталась забыть о платочке
и о Цзя Юне, но не могла, а поговорить с юношей не решалась, боясь, как
бы ее не заподозрили в чем-то дурном.
Однажды, размышляя, что делать, она, расстроенная, сидела в комнате, как вдруг за окном кто-то ее окликнул:
–Сестрица, ты здесь?
Сяохун посмотрела через небольшой глазок в оконной бумаге и, увидев, что это служанка Цзяхуэй, отозвалась:
–Здесь. Заходи!
Цзяхуэй вбежала в комнату, села на край кровати и с улыбкой промолвила:
–Мне
так повезло! Я стирала во дворе, а тут вышла сестра Хуа Сижэнь и велела
мне отнести в павильон Реки Сяосян чай, который Баоюй посылал барышне
Линь Дайюй. А старая госпожа в это время прислала барышне деньги, и та
раздавала их своим служанкам. Когда я собралась уходить, она взяла две
пригоршни монет и дала мне. Я даже не знаю, сколько. Может, спрячешь их у
себя?
так повезло! Я стирала во дворе, а тут вышла сестра Хуа Сижэнь и велела
мне отнести в павильон Реки Сяосян чай, который Баоюй посылал барышне
Линь Дайюй. А старая госпожа в это время прислала барышне деньги, и та
раздавала их своим служанкам. Когда я собралась уходить, она взяла две
пригоршни монет и дала мне. Я даже не знаю, сколько. Может, спрячешь их у
себя?
Она развернула платочек и высыпала монеты. Сяохун тщательно пересчитала их и убрала.
–Как
ты себя чувствуешь?– спросила Цзяхуэй.– Съездила бы домой на
несколько дней, позвала лекаря, чтобы прописал лекарство.
ты себя чувствуешь?– спросила Цзяхуэй.– Съездила бы домой на
несколько дней, позвала лекаря, чтобы прописал лекарство.
–Глупости!– оборвала ее Сяохун.– Зачем я ни с того ни с сего поеду домой?
–Да,
вспомнила!– воскликнула Цзяхуэй.– У барышни Линь Дайюй слабое
здоровье, она всегда пьет лекарство, попросила бы у нее.
вспомнила!– воскликнула Цзяхуэй.– У барышни Линь Дайюй слабое
здоровье, она всегда пьет лекарство, попросила бы у нее.
–Вздор!– ответила Сяохун.– Разве можно пить лекарство без разбору?
–Но и так поступать, как ты, тоже нельзя,– возразила Цзяхуэй.– Не ешь, не пьешь. К чему это приведет?
–Ну и что же?– сказала в ответ Сяохун.– Лучше умереть сразу, и делу конец!
–Зачем ты так говоришь?– взволнованно спросила Цзяхуэй.
–Не знаешь ты, что у меня на душе!– вздохнула Сяохун.
Цзяхуэй кивнула, немного подумала и сказала:
–Конечно,
винить тебя не приходится, здесь жить нелегко. Старая госпожа говорила,
что вся прислуга устала, пока выхаживали Баоюя, а сейчас велела служить
благодарственные молебны и всех, кто ухаживал за больным, наградить,
как кому положено. Меня обошли и еще нескольких девочек-служанок, но я
не в обиде, а вот тебя почему? Я даже возмутилась. Пусть все награды
получила бы Сижэнь, на нее сердиться нельзя – она больше всех заслужила.
Кто из служанок может с ней сравниться? Я уж не говорю о том, до чего
она усердна и заботлива, да и вообще она самая лучшая. Но с какой стати
Цинвэнь, Цися и им подобные получили большие награды, так же как старшие
служанки? А все потому, что они – любимицы Баоюя! Как же тут зло не
возьмет? Где справедливость?
винить тебя не приходится, здесь жить нелегко. Старая госпожа говорила,
что вся прислуга устала, пока выхаживали Баоюя, а сейчас велела служить
благодарственные молебны и всех, кто ухаживал за больным, наградить,
как кому положено. Меня обошли и еще нескольких девочек-служанок, но я
не в обиде, а вот тебя почему? Я даже возмутилась. Пусть все награды
получила бы Сижэнь, на нее сердиться нельзя – она больше всех заслужила.
Кто из служанок может с ней сравниться? Я уж не говорю о том, до чего
она усердна и заботлива, да и вообще она самая лучшая. Но с какой стати
Цинвэнь, Цися и им подобные получили большие награды, так же как старшие
служанки? А все потому, что они – любимицы Баоюя! Как же тут зло не
возьмет? Где справедливость?
–Не стоит на них сердиться,–
заметила Сяохун.– Правильно говорит пословица: «Даже под навесом в
тысячу ли пир кончается!» Не вечно же они будут здесь жить! Ну, три,
самое большее – пять лет, и все разлетятся в разные стороны, неизвестно,
кто кем тогда будет распоряжаться.
заметила Сяохун.– Правильно говорит пословица: «Даже под навесом в
тысячу ли пир кончается!» Не вечно же они будут здесь жить! Ну, три,
самое большее – пять лет, и все разлетятся в разные стороны, неизвестно,
кто кем тогда будет распоряжаться.
Слова Сяохун до слез тронули Цзяхуэй, глаза покраснели, но она взяла себя в руки и сказала с улыбкой:
–Ты
права! Однако вчера, когда Баоюй объяснял, как нужно убирать комнаты и
шить одежду, мне показалось, что придется промучиться здесь по крайней
мере несколько сот лет!
права! Однако вчера, когда Баоюй объяснял, как нужно убирать комнаты и
шить одежду, мне показалось, что придется промучиться здесь по крайней
мере несколько сот лет!
Сяохун усмехнулась. Она хотела что-то
сказать, но вошла девочка-служанка, еще не начавшая отпускать волосы; в
руках у нее были какие-то рисунки и два листа бумаги.
сказать, но вошла девочка-служанка, еще не начавшая отпускать волосы; в
руках у нее были какие-то рисунки и два листа бумаги.
–Эти рисунки тебе велено перерисовать,– сказала она Сяохун, бросила бумагу и хотела уйти.
–А
что за рисунки?– крикнула Сяохун.– Объяснила бы толком. А то так
спешишь, будто остынут пампушки, которые для тебя наготовили!
что за рисунки?– крикнула Сяохун.– Объяснила бы толком. А то так
спешишь, будто остынут пампушки, которые для тебя наготовили!
–Это рисунки сестры Цися!– крикнула девочка, направляясь к дверям.
Сяохун
в сердцах отшвырнула рисунки и принялась искать в ящике кисть. Долго
рылась, но не нашла подходящей – из одних вылезли волосы, другие были до
основания стерты.
в сердцах отшвырнула рисунки и принялась искать в ящике кисть. Долго
рылась, но не нашла подходящей – из одних вылезли волосы, другие были до
основания стерты.
–Куда же я девала новую кисть?– произнесла она.– Никак не припомню!..
Она с минуту подумала и вдруг радостно засмеялась, вскричав:
–Ах да! Ведь третьего дня ее взяла Инъэр!
И она обратилась к Цзяхуэй:
–Может, сходишь за ней?
–Сходи сама,– ответила девочка.– Я должна отнести коробку сестре Сижэнь, она меня ждет.
–Раз
тебя ждут, зачем ты здесь лясы точишь?– упрекнула ее Сяохун.–
Скверная девчонка, от работы отлыниваешь! Не пошли я тебя за кистью,
Сижэнь так и не увидела бы тебя!
тебя ждут, зачем ты здесь лясы точишь?– упрекнула ее Сяохун.–
Скверная девчонка, от работы отлыниваешь! Не пошли я тебя за кистью,
Сижэнь так и не увидела бы тебя!
С этими словами Сяохун покинула
комнату, затем двор Наслаждения пурпуром и пошла к дому Баочай. Проходя
мимо беседки, она встретила кормилицу Баоюя. Сяохун остановилась и с
улыбкой спросила:
комнату, затем двор Наслаждения пурпуром и пошла к дому Баочай. Проходя
мимо беседки, она встретила кормилицу Баоюя. Сяохун остановилась и с
улыбкой спросила:
–Куда это вы ходили, тетушка Ли? Как здесь очутились?
–Ты
только подумай!– всплеснула руками мамка Ли.– Понравился ему какой-то
братец, не то Юнь, не то Юй, и он велел мне его пригласить. Требует,
чтобы тот непременно пришел к нему завтра. А узнает про это госпожа,
опять будут неприятности.
только подумай!– всплеснула руками мамка Ли.– Понравился ему какой-то
братец, не то Юнь, не то Юй, и он велел мне его пригласить. Требует,
чтобы тот непременно пришел к нему завтра. А узнает про это госпожа,
опять будут неприятности.
–Но вы все же выполнили просьбу Баоюя!– снова улыбнулась Сяохун.
–А что мне было делать?– возразила кормилица.
–Если этот Юнь что-нибудь смыслит, он не придет,– заявила Сяохун.
–Напротив, обязательно придет, потому что умен.
–В
таком случае вам не следует его сопровождать,– сказала Сяохун.– Пусть
приходит один и поблуждает здесь, посмотрим, что из этого выйдет!
таком случае вам не следует его сопровождать,– сказала Сяохун.– Пусть
приходит один и поблуждает здесь, посмотрим, что из этого выйдет!
–Да
разве есть у меня время ходить за ним по пятам!– воскликнула
старуха.– Я только передала ему приглашение. Велю кому-нибудь из
служанок его проводить.
разве есть у меня время ходить за ним по пятам!– воскликнула
старуха.– Я только передала ему приглашение. Велю кому-нибудь из
служанок его проводить.
Мамка ушла, а Сяохун все не двигалась с места. Она так задумалась, что позабыла о кисти.
В это время прибежала маленькая служанка и окликнула Сяохун:
–Сестрица, ты что здесь делаешь?
Сяохун подняла голову, увидела Чжуйэр и в свою очередь спросила:
–А ты куда бежишь?
–Мне велели привести второго господина Цзя Юня,– ответила девочка и умчалась.
Сяохун
побрела дальше. Дойдя до мостика Осиной талии, она снова увидела
Чжуйэр, которая шла ей навстречу вместе с Цзя Юнем. Цзя Юнь бросил на
Сяохун взгляд. Девушка тоже на него посмотрела, нарочно остановившись с
Чжуйэр. Глаза их встретились. Сяохун покраснела, быстро повернулась и
зашагала в сторону двора Душистых трав. Но об этом мы рассказывать не
будем.
побрела дальше. Дойдя до мостика Осиной талии, она снова увидела
Чжуйэр, которая шла ей навстречу вместе с Цзя Юнем. Цзя Юнь бросил на
Сяохун взгляд. Девушка тоже на него посмотрела, нарочно остановившись с
Чжуйэр. Глаза их встретились. Сяохун покраснела, быстро повернулась и
зашагала в сторону двора Душистых трав. Но об этом мы рассказывать не
будем.
Цзя Юнь и Чжуйэр по извилистой тропинке добрались
до двора Наслаждения пурпуром. Чжуйэр вошла первая, доложила о приходе
Цзя Юня, после чего ввела во двор его самого.
до двора Наслаждения пурпуром. Чжуйэр вошла первая, доложила о приходе
Цзя Юня, после чего ввела во двор его самого.
Цзя Юнь огляделся и
увидел несколько искусственных горок, возле которых росли бананы. Под
большим деревом два аиста чистили перья. На террасе были развешаны
клетки с редкостными птицами. Чуть дальше виднелся пятикомнатный домик с
пристройками, над входом красовалась доска с горизонтальной надписью:
«Радостный пурпур и пышная зелень».
увидел несколько искусственных горок, возле которых росли бананы. Под
большим деревом два аиста чистили перья. На террасе были развешаны
клетки с редкостными птицами. Чуть дальше виднелся пятикомнатный домик с
пристройками, над входом красовалась доска с горизонтальной надписью:
«Радостный пурпур и пышная зелень».
«
Так вот, оказывается, откуда
взялось название двор Наслаждения пурпуром»,– подумал про себя Цзя Юнь.
Вдруг из окна, затянутого тонким шелком, послышался голос:
–Скорее входи! И как это я за целых три месяца ни разу о тебе не вспомнил!
Цзя
Юнь узнал голос Баоюя и вошел в дом. Ослепленный сиянием золота, бирюзы
и всевозможных украшений, он не сразу увидел Баоюя.
Слева, из-за высокого зеркала, перед которым обычно одеваются, вышли две служанки лет пятнадцати-шестнадцати.
–Господин,– сказала одна из них,– пройдите, пожалуйста, сюда!
Не
осмеливаясь взглянуть на девочек, Цзя Юнь лишь кивнул и прошел во
внутреннюю комнату. Под большим голубым пологом, защищающим от москитов,
стояла крытая лаком кровать с шелковой занавеской, по ярко-красному
полю которой разбросаны были золотые цветы.
Баоюй в простом
домашнем халате и туфлях сидел, прислонившись к спинке кровати, и читал.
Увидев Цзя Юня, он отбросил в сторону книгу и с улыбкой поднялся ему
навстречу. Цзя Юнь поспешил подойти и справиться о здоровье.
Баоюй
предложил ему сесть и, когда юноша опустился на стул, сказал:
–После того как я пригласил тебя, столько прошло самых неожиданных событий, что я совершенно забыл о приглашении.
–Я искал случая, но не мог с вами встретиться,– улыбнулся Цзя Юнь,– а потом вы заболели. Сейчас, надеюсь, здоровы?
–Вполне,– отвечал Баоюй.– Я слышал, ты усердно трудишься. Устал, наверное?
–Стоит ли говорить о такой чепухе,– произнес Цзя Юнь.– Главное, вы поправились. Ведь это счастье и радость для всей семьи!
Вошла
служанка и подала чай Цзя Юню. Беседуя с Баоюем, он не сводил глаз с
девушки, любуясь ее стройной фигуркой и миловидным лицом. На ней была
розовая с серебристым отливом шелковая кофточка, черная атласная
безрукавка и тонкая белая юбка в мелких оборках.
служанка и подала чай Цзя Юню. Беседуя с Баоюем, он не сводил глаз с
девушки, любуясь ее стройной фигуркой и миловидным лицом. На ней была
розовая с серебристым отливом шелковая кофточка, черная атласная
безрукавка и тонкая белая юбка в мелких оборках.
Когда Баоюй
болел, Цзя Юнь несколько дней дежурил у его постели и запомнил многих
служанок, поэтому он сразу узнал Сижэнь. Он также слышал, что эта
служанка занимает в покоях Баоюя особое положение, и, когда она поднесла
ему чай, быстро поднялся и с улыбкой промолвил:
болел, Цзя Юнь несколько дней дежурил у его постели и запомнил многих
служанок, поэтому он сразу узнал Сижэнь. Он также слышал, что эта
служанка занимает в покоях Баоюя особое положение, и, когда она поднесла
ему чай, быстро поднялся и с улыбкой промолвил:
–Зачем утруждать себя, сестрица? Я и сам мог налить. Я ведь не гость, просто пришел навестить дядю.
–Сиди,– остановил его Баоюй.– Она и служанок угощает чаем, когда они приходят ко мне.
–Разумеется,– согласился Цзя Юнь.– Но стоит ли из-за меня хлопотать?
Он снова сел и принялся за чай.
Поболтав
с Цзя Юнем о разных пустяках, Баоюй пустился в рассуждение о том, у
кого самая лучшая театральная труппа, самый красивый сад, самые
хорошенькие служанки, самые роскошные пиры и самые редкостные вещи. Цзя
Юню оставалось лишь слушать и восхищаться.
с Цзя Юнем о разных пустяках, Баоюй пустился в рассуждение о том, у
кого самая лучшая театральная труппа, самый красивый сад, самые
хорошенькие служанки, самые роскошные пиры и самые редкостные вещи. Цзя
Юню оставалось лишь слушать и восхищаться.
Они поговорили еще
немного, и Цзя Юнь, заметив, что Баоюй утомился, поднялся и стал
прощаться.
немного, и Цзя Юнь, заметив, что Баоюй утомился, поднялся и стал
прощаться.
Баоюй его не удерживал, лишь сказал:
–Если выберешь завтра свободное время, заходи,– и велел Чжуйэр проводить гостя.
Выйдя
со двора Наслаждения пурпуром, Цзя Юнь огляделся и, убедившись, что
поблизости никого нет, принялся болтать с Чжуйэр и забросал ее
вопросами:
со двора Наслаждения пурпуром, Цзя Юнь огляделся и, убедившись, что
поблизости никого нет, принялся болтать с Чжуйэр и забросал ее
вопросами:
–Сколько тебе лет? Как тебя зовут? Кто твои родители?
Давно ли прислуживаешь моему дяде Баоюю? Какое у тебя жалованье? Сколько
служанок в покоях Баоюя?
Давно ли прислуживаешь моему дяде Баоюю? Какое у тебя жалованье? Сколько
служанок в покоях Баоюя?
Когда Чжуйэр ответила на все вопросы, Цзя Юнь поинтересовался:
–Ту девушку Сяохун зовут? С которой ты разговаривала, когда мы шли сюда?
–Да,– ответила Чжуйэр.– А зачем вам?
–Она говорила тебе, что потеряла платочек?– продолжал Цзя Юнь.– Я его нашел.
–Да,
говорила, и не раз,– промолвила Чжуйэр,– спрашивала, не подобрал ли
его кто-нибудь из нас. Но у меня нет времени на подобные пустяки. Как
раз сегодня она снова просила меня поискать ее платок и обещала награду.
Да вы же сами слышали, когда мы встретились неподалеку от ворот дворца
Душистых трав. Если платок у вас, господин, отдайте его мне! Посмотрим,
как она меня отблагодарит.
говорила, и не раз,– промолвила Чжуйэр,– спрашивала, не подобрал ли
его кто-нибудь из нас. Но у меня нет времени на подобные пустяки. Как
раз сегодня она снова просила меня поискать ее платок и обещала награду.
Да вы же сами слышали, когда мы встретились неподалеку от ворот дворца
Душистых трав. Если платок у вас, господин, отдайте его мне! Посмотрим,
как она меня отблагодарит.
Следует сказать, что еще месяц назад,
когда Цзя Юнь присматривал за посадкой деревьев, он подобрал в саду
платок и догадался, что его потеряла одна из служанок, не знал, кто
именно, но на всякий случай молчал. А сейчас, услышав, что это платок
Сяохун, очень обрадовался и мгновенно составил план действий.
когда Цзя Юнь присматривал за посадкой деревьев, он подобрал в саду
платок и догадался, что его потеряла одна из служанок, не знал, кто
именно, но на всякий случай молчал. А сейчас, услышав, что это платок
Сяохун, очень обрадовался и мгновенно составил план действий.
Он вытащил из кармана свой собственный платок и, отдавая девушке, сказал:
–Вот, возьми, но если получишь награду, не таи от меня!
Чжуйэр
обещала, взяла платок, проводила Цзя Юня до ворот, а затем отправилась
искать Сяохун. Но к нашему повествованию это не имеет отношения.
обещала, взяла платок, проводила Цзя Юня до ворот, а затем отправилась
искать Сяохун. Но к нашему повествованию это не имеет отношения.
Между
тем Баоюй после ухода Цзя Юня почувствовал усталость, лег на кровать и
погрузился в дрему. Подошла Сижэнь, села на кровать, стала тормошить
Баоюя:
тем Баоюй после ухода Цзя Юня почувствовал усталость, лег на кровать и
погрузился в дрему. Подошла Сижэнь, села на кровать, стала тормошить
Баоюя:
–Что это ты вдруг среди дня лег спать? Если скучно, иди погуляй!
–Я бы охотно пошел,– ответил Баоюй, беря ее за руку,– только ни на минуту не могу расстаться с тобой!
–Помолчал бы!– воскликнула Сижэнь и стащила Баоюя с кровати.
–Куда я пойду? Везде скучно,– сказал Баоюй.
–Просто так пройдешься, все лучше, чем бездельничать целыми днями.
Баоюю
было до того тоскливо, что он послушался Сижэнь. Вышел на террасу,
подразнил птиц в клетках, а затем отправился бродить вдоль ручья
Струящихся ароматов, наблюдая за резвящимися в воде золотыми рыбками.
Вдруг он заметил, как бежит по склону горы пара вспугнутых молодых
оленей. Баоюй не сразу сообразил, в чем дело, но тут из-за склона
выскочил Цзя Лань с луком в руках. Увидев Баоюя, он остановился и
почтительно произнес:
было до того тоскливо, что он послушался Сижэнь. Вышел на террасу,
подразнил птиц в клетках, а затем отправился бродить вдоль ручья
Струящихся ароматов, наблюдая за резвящимися в воде золотыми рыбками.
Вдруг он заметил, как бежит по склону горы пара вспугнутых молодых
оленей. Баоюй не сразу сообразил, в чем дело, но тут из-за склона
выскочил Цзя Лань с луком в руках. Увидев Баоюя, он остановился и
почтительно произнес:
–Никак не ожидал, дядя, встретить вас здесь!
–Опять балуешься!– упрекнул его Баоюй.– Зачем пугаешь животных?
–Это я от скуки,– ответил Цзя Лань.– Делать нечего, вот и решил поупражняться в стрельбе из лука.
–Выбьешь себе зубы,– не захочешь больше упражняться!– бросил Баоюй и зашагал прочь.
Вскоре он увидел строение, едва различимое в пышных зарослях бамбука, шелестевшего на ветру. Это был павильон Реки Сяосян.
Баоюй
робко приблизился и увидел свисавшую до самой земли дверную занавеску
из пятнистого бамбука. Ничто не нарушало стоявшей вокруг тишины. Баоюй
подошел к окну, затянутому тонким шелком, и почувствовал тонкий,
необычайно приятный аромат. Он склонился к окну, и тут до слуха его
долетел тихий вздох и слова:
робко приблизился и увидел свисавшую до самой земли дверную занавеску
из пятнистого бамбука. Ничто не нарушало стоявшей вокруг тишины. Баоюй
подошел к окну, затянутому тонким шелком, и почувствовал тонкий,
необычайно приятный аромат. Он склонился к окну, и тут до слуха его
долетел тихий вздох и слова:
–Мои мысли и чувства спят беспробудным сном!
Баоюя разобрало любопытство. Он пригляделся и сквозь шелк увидел Дайюй, лежавшую на постели.
–Почему
ты так говоришь?– не утерпев, спросил Баоюй, отодвинул занавеску и
вошел. Дайюй растерялась, покраснела, закрыла лицо рукавом и,
отвернувшись к стене, притворилась спящей.
ты так говоришь?– не утерпев, спросил Баоюй, отодвинул занавеску и
вошел. Дайюй растерялась, покраснела, закрыла лицо рукавом и,
отвернувшись к стене, притворилась спящей.
Баоюй приблизился было к кровати, но тут появились служанки и сказали:
–Ваша сестрица спит, вот проснется, тогда и приходите!
Но Дайюй быстро села на постели и крикнула:
–Я вовсе не сплю!
–А
мы думали, барышня, что вы спите!– заговорили в один голос служанки и
стали звать Цзыцзюань: – Барышня проснулась, иди быстрее сюда!
мы думали, барышня, что вы спите!– заговорили в один голос служанки и
стали звать Цзыцзюань: – Барышня проснулась, иди быстрее сюда!
После того как они покинули комнату, Дайюй, поправляя волосы, принялась выговаривать Баоюю:
–Я спала. А ты меня разбудил! Зачем?
Глаза у нее были совсем еще сонные, на щеках играл румянец. Что-то дрогнуло в душе Баоюя. Он сел на стул и с улыбкой спросил:
–Что ты сейчас говорила?
–Ничего,– отвечала Дайюй.
–Меня не обманешь!– вскричал Баоюй, щелкнув пальцами.– Я ведь слышал!
Разговор был прерван появлением Цзыцзюань. Баоюй с улыбкой обратился к девушке:
–Завари для меня чашечку вашего лучшего чая!
–Откуда у нас хороший чай?– удивилась служанка.– Если хотите хорошего чаю, дождитесь Сижэнь, она принесет.
–Не слушай его,– одернула служанку Дайюй.– Дай мне воды!
–Но ведь он гость,– возразила Цзыцзюань,– и первым делом я заварю ему чай, а уж затем подам вам воду.
Служанка ушла, а Баоюй ей вслед произнес с улыбкой:
–Милая девочка!
Ах, если б я за пологом остался
вдвоем с твоею госпожой пригожей,
Я не хотел бы все же, чтоб за нами
когда-нибудь ты застилала ложе…
Дайюй вспыхнула, опустила голову.
–Что ты сказал?
–Ничего,– снова улыбнулся Баоюй.
–И
я должна все это выслушивать. Набрался на улице всяких пошлостей,
начитался вздорных книжек,– Дайюй заплакала.– Ты просто смеешься надо
мной! Все вы, господа, смотрите на меня как на игрушку!
я должна все это выслушивать. Набрался на улице всяких пошлостей,
начитался вздорных книжек,– Дайюй заплакала.– Ты просто смеешься надо
мной! Все вы, господа, смотрите на меня как на игрушку!
Она спустилась с кровати и вышла из комнаты. Баоюй бросился за ней.
–Милая
сестрица, я виноват перед тобой, только никому ничего не говори! Пусть у
меня вырвут язык, если я еще когда-нибудь осмелюсь произнести что-либо
подобное!
сестрица, я виноват перед тобой, только никому ничего не говори! Пусть у
меня вырвут язык, если я еще когда-нибудь осмелюсь произнести что-либо
подобное!
В это время к ним подошла Сижэнь и сказала Баоюю:
–Иди скорее одеваться, отец зовет!
Эти
слова прозвучали для Баоюя как гром среди ясного неба. Забыв обо всем
на свете, он помчался одеваться и увидел, выходя из сада, стоявшего у
вторых ворот Бэймина.
слова прозвучали для Баоюя как гром среди ясного неба. Забыв обо всем
на свете, он помчался одеваться и увидел, выходя из сада, стоявшего у
вторых ворот Бэймина.
–Не знаешь, зачем меня зовет отец?
–Он собирается куда-то ехать,– ответил Бэймин.– На всякий случай поторопитесь, там все и узнаете.
Они
свернули в сторону большого зала. Всю дорогу Баоюй терялся в догадках.
Вдруг послышался смех. Баоюй обернулся и увидел, что из-за угла, хлопая в
ладоши, выскочил Сюэ Пань.
свернули в сторону большого зала. Всю дорогу Баоюй терялся в догадках.
Вдруг послышался смех. Баоюй обернулся и увидел, что из-за угла, хлопая в
ладоши, выскочил Сюэ Пань.
–Не сказали бы тебе, что зовет отец, разве ты явился бы так быстро!– воскликнул он.
Бэймин, тоже смеясь, опустился перед Баоюем на колени.
Баоюй
в растерянности остановился и никак не мог понять, что случилось. Лишь
потом он сообразил, что Сюэ Пань хотел выманить его из сада и нарочно
все это подстроил. Сюэ Пань между тем подошел к Баоюю, низко поклонился и
попросил прощения.
в растерянности остановился и никак не мог понять, что случилось. Лишь
потом он сообразил, что Сюэ Пань хотел выманить его из сада и нарочно
все это подстроил. Сюэ Пань между тем подошел к Баоюю, низко поклонился и
попросил прощения.
–Не сердись на этого парня,– сказал он, кивнув на Бэймина.– Он не виноват, это я упросил его пойти на такую хитрость.
Баоюю ничего не оставалось, как сказать:
–Обманул, и ладно! Но зачем было говорить, что зовет отец? Разве можно лгать? Вот расскажу тетушке, пусть тебя отругает!
–Дорогой
братец, мне так необходимо было тебя вызвать, что об остальном я
позабыл,– ответил Сюэ Пань.– Не обижайся, если когда-нибудь я тебе
понадоблюсь, можешь тоже сказать, что меня зовет отец.
братец, мне так необходимо было тебя вызвать, что об остальном я
позабыл,– ответил Сюэ Пань.– Не обижайся, если когда-нибудь я тебе
понадоблюсь, можешь тоже сказать, что меня зовет отец.
–Ай-я-я!–
вскричал Баоюй.– За такие слова полагается еще большее наказание!.. А
ты, негодяй,– крикнул он Бэймину,– чего стоишь на коленях?
вскричал Баоюй.– За такие слова полагается еще большее наказание!.. А
ты, негодяй,– крикнул он Бэймину,– чего стоишь на коленях?
–Я
не стал бы тебя тревожить по пустякам,– продолжал между тем Сюэ Пань.–
Но третьего числа пятого месяца, то есть завтра, день моего рождения,
по этому случаю Ху Сылай и Чэн Жисин где-то раздобыли огромный,
рассыпчатый корень лотоса и невиданной величины арбуз. Кроме того, они
подарили мне копченого поросенка и большую рыбину, присланную им в
подарок из Сиама. Суди сам, часто ли бывает такое везенье? Рыба и
поросенок, конечно, стоят немалых денег, да и достать их трудно, но все
же это не диковинки, не то что корень лотоса и арбуз. И как только
удалось вырастить такие огромные? Первым долгом я угостил свою матушку,
затем отослал часть твоей бабушке и матери. Оставшееся хотел было
съесть, но подумал, что для меня одного жирно будет и кто, как не ты,
достоин есть столь редкие вещи. Вот и решил пригласить тебя. Кстати, у
меня будет один прелюбопытный малый, актер и певец. Ты не против
повеселиться денек?
не стал бы тебя тревожить по пустякам,– продолжал между тем Сюэ Пань.–
Но третьего числа пятого месяца, то есть завтра, день моего рождения,
по этому случаю Ху Сылай и Чэн Жисин где-то раздобыли огромный,
рассыпчатый корень лотоса и невиданной величины арбуз. Кроме того, они
подарили мне копченого поросенка и большую рыбину, присланную им в
подарок из Сиама. Суди сам, часто ли бывает такое везенье? Рыба и
поросенок, конечно, стоят немалых денег, да и достать их трудно, но все
же это не диковинки, не то что корень лотоса и арбуз. И как только
удалось вырастить такие огромные? Первым долгом я угостил свою матушку,
затем отослал часть твоей бабушке и матери. Оставшееся хотел было
съесть, но подумал, что для меня одного жирно будет и кто, как не ты,
достоин есть столь редкие вещи. Вот и решил пригласить тебя. Кстати, у
меня будет один прелюбопытный малый, актер и певец. Ты не против
повеселиться денек?
Они направились в кабинет, где уже сидели Чжан
Гуан, Чэн Жисин, Ху Сылай, Шань Пинжэнь и актер. Все поздоровались с
Баоюем, справились о его здоровье. После чая Сюэ Пань распорядился
подать вино. Слуги принялись хлопотать, и вскоре все заняли места за
столом. Арбуз и корень лотоса были и в самом деле невиданных размеров, и
Баоюй с улыбкой сказал:
Гуан, Чэн Жисин, Ху Сылай, Шань Пинжэнь и актер. Все поздоровались с
Баоюем, справились о его здоровье. После чая Сюэ Пань распорядился
подать вино. Слуги принялись хлопотать, и вскоре все заняли места за
столом. Арбуз и корень лотоса были и в самом деле невиданных размеров, и
Баоюй с улыбкой сказал:
–Как-то неловко получилось. Меня пригласили, а подарков я не прислал.
–Стоит
ли говорить об этом!– произнес Сюэ Пань.– Надеюсь, завтра, когда
придешь с поздравлениями, принесешь что-нибудь необычное.
ли говорить об этом!– произнес Сюэ Пань.– Надеюсь, завтра, когда
придешь с поздравлениями, принесешь что-нибудь необычное.
–Единственное,
что я могу подарить, это надпись или рисунок. Остальное все не мое.
Одежда, еда, деньги,– смущенно признался Баоюй.
что я могу подарить, это надпись или рисунок. Остальное все не мое.
Одежда, еда, деньги,– смущенно признался Баоюй.
–Кстати, о
рисунках,– перебил его Сюэ Пань.– Вчера я видел прекрасную картину,
хотя и не очень пристойную, с пространной надписью. Я не стал
вчитываться, лишь пробежал глазами, там, кажется, были иероглифы «гэн»
или «хуан». А в общем, замечательно!
рисунках,– перебил его Сюэ Пань.– Вчера я видел прекрасную картину,
хотя и не очень пристойную, с пространной надписью. Я не стал
вчитываться, лишь пробежал глазами, там, кажется, были иероглифы «гэн»
или «хуан». А в общем, замечательно!
Услышав это, Баоюй подумал:
«Я
видел почти все картины древних и современных художников и внимательно
читал надписи к ним, но иероглифов „гэн“ и „хуан“ никогда не встречал».
видел почти все картины древних и современных художников и внимательно
читал надписи к ним, но иероглифов „гэн“ и „хуан“ никогда не встречал».
Он
напряг память и вдруг засмеялся и приказал подать ему кисть. Написав на
ладони два иероглифа, он обратился к Сюэ Паню с вопросом:
напряг память и вдруг засмеялся и приказал подать ему кисть. Написав на
ладони два иероглифа, он обратился к Сюэ Паню с вопросом:
–Ты уверен, что это были иероглифы «гэн» и «хуан»?
–А что?– в свою очередь спросил тот.
Баоюй показал написанные на ладони иероглифы и снова обратился к Сюэ Паню:
Баоюй показал написанные на ладони иероглифы и снова обратился к Сюэ Паню:
–Может быть, эти? Их и в самом деле легко спутать со знаками «гэн» и «хуан».
Все взоры обратились на ладонь Баоюя, там было написано «Тань Инь».
–Так и есть,– рассмеялись гости.– У тебя, верно, в глазах рябило, когда ты читал надпись!
Сюэ Пань смущенно улыбнулся.
–Поди разбери, «Тань Инь» это или «Го Инь»?[242]
В этот момент вошел мальчик-слуга и громко объявил:
–Господин Фэн.
Баоюй сразу догадался, что это Фэн Цзыин, сын полководца Божественной воинственности Фэн Тана.
–Сейчас же проси!– закричали все хором.
Через мгновение на пороге появился улыбающийся Фэн Цзыин. Гости вскочили, наперебой уступая ему место.
–Здорово!– воскликнул Фэн Цзыин.– Боитесь выйти за дверь, устроили дома веселье!
–Мы так давно вас не видели!– вскричали тут Сюэ Пань и Баоюй в один голос– Как поживает ваш почтенный батюшка?
–Благодарю, отец здоров,– ответил Фэн Цзыин.– А вот мать схватила простуду, и ей нездоровится.
Заметив ссадину на лице Фэн Цзыина, Сюэ Пань с улыбкой спросил:
–Опять подрались? Вон как вывеску разукрасили!
–Нет! Больше этим не занимаюсь! С тех пор как подрался с сыном дувэя![243] – ответил Фэн Цзыин.– Да и зачем, собственно? Что же касается ссадины,
так это меня задел крылом сокол, когда мы охотились в горах Теваншань.
так это меня задел крылом сокол, когда мы охотились в горах Теваншань.
–И давно?– поинтересовался Баоюй.
–Поехали двадцать восьмого числа третьего месяца, а вернулись позавчера.
–Теперь
понятно, почему я не видел вас третьего и четвертого числа в доме брата
Шэня!– сказал Баоюй.– Собирался спросить о вас, а потом как-то забыл.
Вы один ездили? Или с батюшкой?
понятно, почему я не видел вас третьего и четвертого числа в доме брата
Шэня!– сказал Баоюй.– Собирался спросить о вас, а потом как-то забыл.
Вы один ездили? Или с батюшкой?
–Ну как же без батюшки?–
произнес Фэн Цзыин.– Это надо рехнуться, чтобы ехать одному и наживать
себе неприятности! С каким удовольствием я выпил бы с вами вина и
послушал песни! Впрочем, не было бы счастья, да несчастье помогло!
произнес Фэн Цзыин.– Это надо рехнуться, чтобы ехать одному и наживать
себе неприятности! С каким удовольствием я выпил бы с вами вина и
послушал песни! Впрочем, не было бы счастья, да несчастье помогло!
Фэн Цзыин уже успел выпить чай, и Сюэ Пань пригласил его к столу.
–Присаживайтесь и рассказывайте!– сказал он.
–Мне
и в самом деле очень хотелось бы с вами повеселиться, но, увы, не могу!
Важное дело. Я должен его немедленно выполнить и доложить отцу.
и в самом деле очень хотелось бы с вами повеселиться, но, увы, не могу!
Важное дело. Я должен его немедленно выполнить и доложить отцу.
Как только не удерживали гости Фэн Цзыина! Наконец он с улыбкой сказал:
–Даже
не верится! Сколько лет мы знакомы, и ни разу не приходилось
уговаривать меня пить. Сегодня же случай особый. Но раз вы так
настаиваете, я дважды осушу большую чашу и сразу уеду.
не верится! Сколько лет мы знакомы, и ни разу не приходилось
уговаривать меня пить. Сегодня же случай особый. Но раз вы так
настаиваете, я дважды осушу большую чашу и сразу уеду.
На том и порешили. Сюэ Пань взял чайник с подогретым вином, и Баоюй подставил два кубка. Фэн Цзыин, стоя, одним духом выпил.
–Расскажите хотя бы, что за несчастье вам помогло,– попросил Баоюй,– а потом езжайте.
–Это
неинтересно,– ответил Фэн Цзыин.– Лучше я устрою угощение, приглашу
вас, тогда и поговорим. Кроме того, я хочу обратиться к вам с одной
просьбой.
неинтересно,– ответил Фэн Цзыин.– Лучше я устрою угощение, приглашу
вас, тогда и поговорим. Кроме того, я хочу обратиться к вам с одной
просьбой.
Он поклонился и собрался уходить.
–Вы нас
заинтриговали!– промолвил Сюэ Пань.– Еще неизвестно, когда мы дождемся
приглашения. Рассказали бы лучше сейчас, чтобы нас не терзало
любопытство!
заинтриговали!– промолвил Сюэ Пань.– Еще неизвестно, когда мы дождемся
приглашения. Рассказали бы лучше сейчас, чтобы нас не терзало
любопытство!
–Дней через восемь-десять непременно приглашу вас,– пообещал Фэн Цзыин.
Все проводили его к воротам и, как только он уехал, вернулись к столу, выпили еще по чарке и разошлись.
Сижэнь
между тем уже стала беспокоиться. Она была уверена, что Баоюй у отца, и
не могла понять, почему он так долго не возвращается. Когда же увидела
Баоюя навеселе и услышала, где он был, обрушилась на него с упреками:
между тем уже стала беспокоиться. Она была уверена, что Баоюй у отца, и
не могла понять, почему он так долго не возвращается. Когда же увидела
Баоюя навеселе и услышала, где он был, обрушилась на него с упреками:
–Хорош, нечего сказать! Тут волнуются, а он веселится как ни в чем не бывало! Хоть бы предупредил!
–Я ведь всегда предупреждаю! Но сегодня пришел Фэн Цзыин, и я позабыл.
В этот момент вошла Баочай и, услышав этот разговор, рассмеялась:
–Ну что, отведал редкостных яств?
–Конечно,– засмеялся в ответ Баоюй,– но уж ты, сестра, наверняка попробовала первая!
Баочай покачала головой.
–Вчера
брат хотел меня угостить,– сказала она,– но я недостойна есть такие
деликатесы и посоветовала ему угостить старших родственников.
брат хотел меня угостить,– сказала она,– но я недостойна есть такие
деликатесы и посоветовала ему угостить старших родственников.
Служанка подала чай, завязалась непринуждённая беседа. Но об этом мы рассказывать не будем.
Дайюй
тоже очень беспокоилась. Она слышала, что Баоюй еще с утра пошел к отцу
и до сих пор не вернулся. Лишь за ужином она узнала, что он уже дома, и
захотела тотчас пойти расспросить, что случилось. Идя в сторону двора
Наслаждения пурпуром, она увидела впереди Баочай и последовала за ней.
Но у моста Струящихся ароматов остановилась, залюбовавшись какими-то
пестрыми птицами. Пока она стояла там, ворота двора Наслаждения пурпуром
заперли и пришлось постучаться.
тоже очень беспокоилась. Она слышала, что Баоюй еще с утра пошел к отцу
и до сих пор не вернулся. Лишь за ужином она узнала, что он уже дома, и
захотела тотчас пойти расспросить, что случилось. Идя в сторону двора
Наслаждения пурпуром, она увидела впереди Баочай и последовала за ней.
Но у моста Струящихся ароматов остановилась, залюбовавшись какими-то
пестрыми птицами. Пока она стояла там, ворота двора Наслаждения пурпуром
заперли и пришлось постучаться.
А надо вам сказать, что Цинвэнь и
Бихэнь как раз перед тем рассорились, и Цинвэнь, стоявшая во дворе,
услышав стук, решила отвести душу:
Бихэнь как раз перед тем рассорились, и Цинвэнь, стоявшая во дворе,
услышав стук, решила отвести душу:
–Вечно шатаются здесь, не дают покоя!
Стук повторился. Цинвэнь, даже не спросив, кто стучит, в сердцах закричала:
–Все спят, приходите завтра!
Дайюй знала, что служанки Баоюя любят подшутить друг над другом и, приняв ее за свою, нарочно не открывают. И Дайюй крикнула:
–Это я! Открой!
Неважно кто,– не помня себя от гнева, ответила Цинвэнь.– Второй господин не велел никого пускать!
Дайюй рассердилась, и в то же время ей стало обидно. Она хотела еще раз
окликнуть Цинвэнь, но раздумала и принялась размышлять:
«Все
твердят, что дом моей тети – мой родной дом, но я здесь чужая. Защиты
искать не у кого. Ненадолго свила я себе в этом доме гнездо, и
жаловаться как-то неловко».
окликнуть Цинвэнь, но раздумала и принялась размышлять:
«Все
твердят, что дом моей тети – мой родной дом, но я здесь чужая. Защиты
искать не у кого. Ненадолго свила я себе в этом доме гнездо, и
жаловаться как-то неловко».
При этой мысли слезы заструились по
лицу девочки. Она стояла, не зная, как быть, когда вдруг услышала смех и
голоса. Это разговаривали Баочай с Баоюем.
лицу девочки. Она стояла, не зная, как быть, когда вдруг услышала смех и
голоса. Это разговаривали Баочай с Баоюем.
Дайюй совсем расстроилась, но тут вспомнила о недавней размолвке с братом.
«Он
думает, я на него пожаловалась!.. Да разве могла я? Ничего толком не
разузнал и велел не впускать меня! А завтра, может быть, вообще не
пожелает меня видеть?»
«Он
думает, я на него пожаловалась!.. Да разве могла я? Ничего толком не
разузнал и велел не впускать меня! А завтра, может быть, вообще не
пожелает меня видеть?»
Дайюй было очень больно. Она одиноко стояла
в тени деревьев, хотя мох уже заблестел от холодной росы и свежий
ветерок пробежал по дорожкам сада. Не выдержав, девочка горько
заплакала.
в тени деревьев, хотя мох уже заблестел от холодной росы и свежий
ветерок пробежал по дорожкам сада. Не выдержав, девочка горько
заплакала.
Вы уже знаете, что Дайюй от природы была наделена
редким изяществом и красотой. А плакала она так жалобно, что даже птицы,
устроившиеся на ночь в ветвях ив и среди цветов, разлетелись.
редким изяществом и красотой. А плакала она так жалобно, что даже птицы,
устроившиеся на ночь в ветвях ив и среди цветов, разлетелись.
Поистине:
Бесчувственная у цветов душа,
их девичья не трогает кручина,
А птицы крепко спали в час ночной —
и вдруг вспорхнули! Значит,– есть причина.
Об этом же говорится и в другом прекрасном стихотворении:
Она – дитя, объятое печалью, —
наделена красою и умом.
А все одна в тени цветов скучает,
уйдя из шелком блещущих хором…
Но плач когда послышался девичий,
нарушив на мгновенье тишину,
Цветы к земле бутоны приклонили,
взметнулись птицы, взмыли в вышину.
Вдруг
Дайюй услышала скрип. Она обернулась и заметила, что ворота дворца
Наслаждения пурпуром распахнулись и кто-то вышел оттуда.
Если хотите узнать, кто это был, прочтите следующую главу!
{mospagebreak }
Глава двадцать седьмая
Янфэй играет с бабочками у беседки Капель изумруда;
Фэйянь горестно рыдает над могилой опавших лепестков персика
Фэйянь горестно рыдает над могилой опавших лепестков персика
Итак,
скрипнули ворота и Дайюй увидела выходившую со двора Баочай. Ее
провожали Баоюй и Сижэнь. Дайюй хотела при всех спросить Баоюя, почему
ее не пустили в дом, но, чтобы не поставить его в неловкое положение,
промолчала и отошла в сторонку. Когда Баоюй вернулся, ворота снова
заперли. Дайюй постояла, поплакала и, опечаленная, вернулась к себе.
скрипнули ворота и Дайюй увидела выходившую со двора Баочай. Ее
провожали Баоюй и Сижэнь. Дайюй хотела при всех спросить Баоюя, почему
ее не пустили в дом, но, чтобы не поставить его в неловкое положение,
промолчала и отошла в сторонку. Когда Баоюй вернулся, ворота снова
заперли. Дайюй постояла, поплакала и, опечаленная, вернулась к себе.
Цзыцзюань
и Сюэянь, хорошо знавшие Дайюй, теперь уже не удивлялись, если она
вдруг начинала вздыхать, хмуриться или плакать. Вначале они еще пытались
ее утешать, думая, что девочка тоскует по умершим родителям или кто-то
ее обидел, но затем поняли, что дело не в этом, и перестали обращать
внимание. Вот и сейчас, увидев Дайюй в слезах, служанки вышли, оставив
ее одну.
и Сюэянь, хорошо знавшие Дайюй, теперь уже не удивлялись, если она
вдруг начинала вздыхать, хмуриться или плакать. Вначале они еще пытались
ее утешать, думая, что девочка тоскует по умершим родителям или кто-то
ее обидел, но затем поняли, что дело не в этом, и перестали обращать
внимание. Вот и сейчас, увидев Дайюй в слезах, служанки вышли, оставив
ее одну.
Обняв колени, Дайюй прислонилась к спинке кровати и
продолжала плакать. Так до второй стражи просидела она неподвижно,
словно деревянный идол или глиняный божок, а затем легла. Но о том, как
прошла ночь, мы рассказывать не будем.
продолжала плакать. Так до второй стражи просидела она неподвижно,
словно деревянный идол или глиняный божок, а затем легла. Но о том, как
прошла ночь, мы рассказывать не будем.
На следующий день,
двадцать шестого числа четвертого месяца, начинался сезон Колошения
хлебов. По существовавшему издавна обычаю в этот день устраивали проводы
Духа цветов и делали ему подношения, к концу этого сезона цветы
отцветали и наступало лето. Особенно радовались празднику женщины и те,
кто жил в саду Роскошных зрелищ. Встали в этот день спозаранку.
Девочки-служанки мастерили из цветочных лепестков и веточек ивы
игрушечные коляски и паланкины, флажки из парчи и шелка, привязывали их
шелковыми нитками к веткам деревьев.
двадцать шестого числа четвертого месяца, начинался сезон Колошения
хлебов. По существовавшему издавна обычаю в этот день устраивали проводы
Духа цветов и делали ему подношения, к концу этого сезона цветы
отцветали и наступало лето. Особенно радовались празднику женщины и те,
кто жил в саду Роскошных зрелищ. Встали в этот день спозаранку.
Девочки-служанки мастерили из цветочных лепестков и веточек ивы
игрушечные коляски и паланкины, флажки из парчи и шелка, привязывали их
шелковыми нитками к веткам деревьев.
Сад пестрел лентами и
искусственными цветами. А сами его обитатели были так пышно и богато
разряжены, что перед ними, казалось, робеют и склоняются персики и
абрикосы, а ласточки и иволги им завидуют. В общем, картину эту
невозможно описать словами.
искусственными цветами. А сами его обитатели были так пышно и богато
разряжены, что перед ними, казалось, робеют и склоняются персики и
абрикосы, а ласточки и иволги им завидуют. В общем, картину эту
невозможно описать словами.
В этот день Баочай, Инчунь,
Таньчунь, Сичунь, Ли Вань, Фэнцзе с дочерью Дацзе, Сянлин и целая толпа
девочек-служанок играли и забавлялись в саду.
Таньчунь, Сичунь, Ли Вань, Фэнцзе с дочерью Дацзе, Сянлин и целая толпа
девочек-служанок играли и забавлялись в саду.
–А где же сестрица Дайюй?– спохватилась вдруг Инчунь.– Вот лентяйка! Неужели до сих пор спит?
–Я
позову ее,– предложила Баочай и направилась к павильону Реки Сяосян.
На пути ей попалась Вэньгуань в сопровождении девочек-актрис.
позову ее,– предложила Баочай и направилась к павильону Реки Сяосян.
На пути ей попалась Вэньгуань в сопровождении девочек-актрис.
Они
поздоровались с Баочай и хотели было пройти мимо, но та обернулась,
указала пальцем в ту сторону, где все собрались, и промолвила:
поздоровались с Баочай и хотели было пройти мимо, но та обернулась,
указала пальцем в ту сторону, где все собрались, и промолвила:
–Идите туда, я схожу за барышней Дайюй и вернусь.
Баочай
ускорила шаг. Она уже приближалась к павильону Реки Сяосян, как вдруг
заметила, что туда входит Баоюй, и в нерешительности остановилась.
«Баоюй
и Дайюй вместе росли,– стала она размышлять,– но друг к другу
относятся как-то странно: то шутят, то ссорятся. К тому же Дайюй
капризна и мнительна, и если я сейчас к ней явлюсь, то поставлю в
неловкое положение Баоюя, да и Дайюй может подумать, будто я нарочно
пришла. Вернусь-ка я лучше назад».
ускорила шаг. Она уже приближалась к павильону Реки Сяосян, как вдруг
заметила, что туда входит Баоюй, и в нерешительности остановилась.
«Баоюй
и Дайюй вместе росли,– стала она размышлять,– но друг к другу
относятся как-то странно: то шутят, то ссорятся. К тому же Дайюй
капризна и мнительна, и если я сейчас к ней явлюсь, то поставлю в
неловкое положение Баоюя, да и Дайюй может подумать, будто я нарочно
пришла. Вернусь-ка я лучше назад».
Она повернула обратно, но тут
заметила пару бабочек цвета яшмы, каждая величиной с маленький круглый
веер, они то взмывали вверх, то прижимались к земле. Это было забавно, и
Баочай решила погонять бабочек. Вытащила из рукава веер и стала хлопать
им по траве. Бабочки испуганно заметались и улетели за ручеек. Баочай
побежала за ними. Она запыхалась, даже вспотела и решила передохнуть.
Оглядевшись, поняла, что находится неподалеку от беседки Капель
изумруда. Ей вдруг расхотелось бежать за бабочками, она собралась
вернуться обратно, но тут услышала голоса в беседке.
заметила пару бабочек цвета яшмы, каждая величиной с маленький круглый
веер, они то взмывали вверх, то прижимались к земле. Это было забавно, и
Баочай решила погонять бабочек. Вытащила из рукава веер и стала хлопать
им по траве. Бабочки испуганно заметались и улетели за ручеек. Баочай
побежала за ними. Она запыхалась, даже вспотела и решила передохнуть.
Оглядевшись, поняла, что находится неподалеку от беседки Капель
изумруда. Ей вдруг расхотелось бежать за бабочками, она собралась
вернуться обратно, но тут услышала голоса в беседке.
Надо сказать,
что эта беседка, стоявшая над водой, была обнесена решетками,
заклеенными бумагой, и окружена со всех сторон террасами. Услышав
голоса, Баочай остановилась и прислушалась.
что эта беседка, стоявшая над водой, была обнесена решетками,
заклеенными бумагой, и окружена со всех сторон террасами. Услышав
голоса, Баочай остановилась и прислушалась.
–Посмотри хорошенько.
И если это тот самый платок, который ты потеряла, возьми. Если же нет, я
верну его второму господину Цзя Юню.
И если это тот самый платок, который ты потеряла, возьми. Если же нет, я
верну его второму господину Цзя Юню.
–Конечно, мой. Давай сюда!
–А что я получу взамен? Неужели я стала бы даром искать?
–Я же сказала, что отблагодарю тебя. Обманывать не стану. Можешь не сомневаться.
–Меня-то ты отблагодаришь, раз я принесла платок. Но ведь нашел его господин Цзя Юнь. Как ты его отблагодаришь?
–Не
болтай глупостей! Ведь он из господ и должен вернуть служанке ее вещь,
раз нашел. О каком же вознаграждении может быть речь?
болтай глупостей! Ведь он из господ и должен вернуть служанке ее вещь,
раз нашел. О каком же вознаграждении может быть речь?
–Значит,
так и передать, что ты не желаешь его отблагодарить? Но он несколько раз
повторил, чтобы без вознаграждения я не отдавала платок.
так и передать, что ты не желаешь его отблагодарить? Но он несколько раз
повторил, чтобы без вознаграждения я не отдавала платок.
Наступило молчание. Затем послышалось:
–Ну
ладно, возьми вот это и скажи, что я ему очень признательна. Только
поклянись, что никому ни слова не скажешь! Клянешься?
ладно, возьми вот это и скажи, что я ему очень признательна. Только
поклянись, что никому ни слова не скажешь! Клянешься?
–Типун мне на язык, пусть я через несколько дней умру позорной смертью, если проговорюсь!
–Ай-я-я!
А вдруг кто-нибудь нас подслушивает? Надо поднять решетки, если даже
заметят, подумают, что мы здесь играем. Да и нам будет видно, когда
кто-нибудь подойдет.
А вдруг кто-нибудь нас подслушивает? Надо поднять решетки, если даже
заметят, подумают, что мы здесь играем. Да и нам будет видно, когда
кто-нибудь подойдет.
При этих словах Баочай заволновалась и подумала: «Недаром
говорят, что у прелюбодеев и разбойников редкое чутье. Неужели служанки
не испугаются, если, открыв решетки, увидят меня? Одна из них наверняка
Сяохун, служанка Баоюя. Уж очень голос похож. Девчонка коварна,
высокомерна и честолюбива. Но сегодня она попалась! Недаром пословица
гласит: „Загнанный в тупик человек способен на безрассудство; бешеная
собака лезет на стену“. Доводить до скандала не стоит. Лучше всего было
бы спрятаться, но сейчас уже поздно, так что придется прибегнуть к
способу „цикада сбрасывает личину“[244].
говорят, что у прелюбодеев и разбойников редкое чутье. Неужели служанки
не испугаются, если, открыв решетки, увидят меня? Одна из них наверняка
Сяохун, служанка Баоюя. Уж очень голос похож. Девчонка коварна,
высокомерна и честолюбива. Но сегодня она попалась! Недаром пословица
гласит: „Загнанный в тупик человек способен на безрассудство; бешеная
собака лезет на стену“. Доводить до скандала не стоит. Лучше всего было
бы спрятаться, но сейчас уже поздно, так что придется прибегнуть к
способу „цикада сбрасывает личину“[244].
Не успела она так подумать, как заскрипела отодвигаемая решетка. Нарочно топая ногами, Баочай пошла к павильону.
–Чернобровка!– крикнула она.– Я видела, как ты пряталась!
Сяохун и Чжуйэр растерялись.
–Куда вы спрятали барышню Линь Дайюй?– спросила Баочай.
–Мы ее не видели,– ответила Чжуйэр.
–Как
не видели?– с притворным изумлением вскричала Баочай.– Я была на том
берегу, когда она здесь плескалась в воде, и даже хотела ее испугать.
Увидев меня, барышня бросилась бежать в восточном направлении и исчезла.
Где же она могла скрыться, как не здесь?
не видели?– с притворным изумлением вскричала Баочай.– Я была на том
берегу, когда она здесь плескалась в воде, и даже хотела ее испугать.
Увидев меня, барышня бросилась бежать в восточном направлении и исчезла.
Где же она могла скрыться, как не здесь?
Баочай вошла в беседку,
походила там, делая вид, будто ищет Дайюй, и вышла, что-то бормоча себе
под нос. Девушки разобрали всего несколько слов:
походила там, делая вид, будто ищет Дайюй, и вышла, что-то бормоча себе
под нос. Девушки разобрали всего несколько слов:
–Наверное, спряталась в гроте! Пусть ее там укусит змея!
Между тем Баочай шла и посмеивалась:
«Как все хорошо получилось! Но не показалось ли им, что это подвох?»
Однако Сяохун приняла слова Баочай за чистую монету и, когда та ушла, сказала подруге:
–Вот беда! Оказывается, барышня Дайюй была где-то здесь и слышала наш разговор.
Чжуйэр ничего не ответила.
–Что же делать?– Сяохун не на шутку взволновалась.
–Может, и слышала, а что ей за дело до нас?– сказала Чжуйэр.– Пусть лучше о себе думает.
–Будь
на ее месте барышня Баочай, все обошлось бы,– возразила Сяохун,– а от
этой добра не жди. Ты же знаешь, она все расскажет, лучше не попадаться
ей на язык.
на ее месте барышня Баочай, все обошлось бы,– возразила Сяохун,– а от
этой добра не жди. Ты же знаешь, она все расскажет, лучше не попадаться
ей на язык.
В это время к беседке подошли Чжэньэр, Сыци, Шишу и другие служанки, и девушки стали шутить и смеяться с ними.
Вдруг Сяохун заметила, что Фэнцзе машет им рукой со склона горы. Сяохун подбежала к ней и с улыбкой спросила:
–Что вам угодно, госпожа?
Фэнцзе
окинула Сяохун внимательным взглядом, ей понравились находчивость
девушки, ее аккуратность, манера держаться, и она обратилась к Сяохун:
окинула Сяохун внимательным взглядом, ей понравились находчивость
девушки, ее аккуратность, манера держаться, и она обратилась к Сяохун:
–Со мной нет служанок. Ты сможешь выполнить мое поручение? Запомнишь, что я скажу?
–Говорите,
пожалуйста, госпожа,– ответила Сяохун,– и если я сделаю что-нибудь не
так, не угожу вам, накажете меня по всей строгости.
пожалуйста, госпожа,– ответила Сяохун,– и если я сделаю что-нибудь не
так, не угожу вам, накажете меня по всей строгости.
–Ты чья
служанка?– поинтересовалась Фэнцзе.– Может быть, ты понадобишься своей
барышне, так я скажу, что послала тебя с поручением.
служанка?– поинтересовалась Фэнцзе.– Может быть, ты понадобишься своей
барышне, так я скажу, что послала тебя с поручением.
–Я служанка второго господина Баоюя,– ответила девушка.
–Ай-я!–
засмеялась Фэнцзе.– Баоюя?! Тогда понятно! Если он спросит о тебе, я
все объясню. Так вот, слушай! Сходи к сестре Пинъэр и скажи: в прихожей
стоит на столе жунаньская ваза, под ее подставкой спрятаны сто двадцать
лянов серебра для уплаты вышивальщицам. Если придет жена Чжан Цая, пусть
серебро взвесят и отдадут ей. И еще. В моей комнате под изголовьем
кровати лежит кошелек, принеси его мне!
засмеялась Фэнцзе.– Баоюя?! Тогда понятно! Если он спросит о тебе, я
все объясню. Так вот, слушай! Сходи к сестре Пинъэр и скажи: в прихожей
стоит на столе жунаньская ваза, под ее подставкой спрятаны сто двадцать
лянов серебра для уплаты вышивальщицам. Если придет жена Чжан Цая, пусть
серебро взвесят и отдадут ей. И еще. В моей комнате под изголовьем
кровати лежит кошелек, принеси его мне!
Сяохун побежала выполнять
поручение, но, когда вернулась, Фэнцзе на склоне горы уже не было. В это
время, завязывая пояс, из каменного грота вышла Сыци. Сяохун подбежала к
ней и спросила:
поручение, но, когда вернулась, Фэнцзе на склоне горы уже не было. В это
время, завязывая пояс, из каменного грота вышла Сыци. Сяохун подбежала к
ней и спросила:
–Сестрица, не знаешь, куда ушла вторая госпожа Фэнцзе?
–Нет, не обратила внимания,– ответила та. Сяохун огляделась и вдруг увидела на берегу пруда
Баочай и Таньчунь; они любовались рыбками.
–Барышни, не знаете, где вторая госпожа Фэнцзе?– спросила, подойдя к ним, Сяохун.
–Посмотри во дворе госпожи Ли Вань,– ответила Таньчунь.– Она, наверное, там.
Сяохун
поспешила к деревушке Благоухающего риса. Навстречу ей попались
Цинвэнь, Цися, Бихэнь, Цювэнь, Шэюэ, Шишу, Жухуа и Инъэр.
поспешила к деревушке Благоухающего риса. Навстречу ей попались
Цинвэнь, Цися, Бихэнь, Цювэнь, Шэюэ, Шишу, Жухуа и Инъэр.
–Ты
что, с ума сошла!– закричала Цинвэнь.– Во дворе цветы не политы, птицы
не накормлены, а ты бродишь неизвестно где! Даже чаю вскипятить не
можешь!
что, с ума сошла!– закричала Цинвэнь.– Во дворе цветы не политы, птицы
не накормлены, а ты бродишь неизвестно где! Даже чаю вскипятить не
можешь!
–Вчера второй господин Баоюй сказал мне, что поливать
цветы можно и через день,– ответила Сяохун.– Птиц я покормила, когда
вы еще спали!
цветы можно и через день,– ответила Сяохун.– Птиц я покормила, когда
вы еще спали!
–А чай?– спросила Бихэнь.
–Сегодня не моя очередь. Так что нечего меня спрашивать.
–Вы только послушайте ее!– рассердилась Цися.– Ее, видите ли, нельзя беспокоить. Пусть себе гуляет!
–А
вы бы сначала спросили, гуляю я или делом занимаюсь!– парировала
Сяохун.– Мне только что дала поручение вторая госпожа Фэнцзе.
вы бы сначала спросили, гуляю я или делом занимаюсь!– парировала
Сяохун.– Мне только что дала поручение вторая госпожа Фэнцзе.
И она показала девушкам кошелек. Те сразу приумолкли, и Сяохун пошла дальше. Только Цинвэнь усмехнулась и проворчала:
–Чудеса!
Взобралась на высокую ветку и перестала нас слушаться! Дали ей
пустяковое поручение, может, и имени не спросили, а она возгордилась! Ну
ничего, поплатишься ты за это! Вот если бы у тебя хватило ума совсем
уйти из этого сада и устроиться на высокой ветке, тогда дело другое!
Взобралась на высокую ветку и перестала нас слушаться! Дали ей
пустяковое поручение, может, и имени не спросили, а она возгордилась! Ну
ничего, поплатишься ты за это! Вот если бы у тебя хватило ума совсем
уйти из этого сада и устроиться на высокой ветке, тогда дело другое!
Она
круто повернулась и зашагала прочь. Сяохун слышала ее слова,
рассердилась, но не хотела ввязываться в спор и побежала искать Фэнцзе.
Фэнцзе и в самом деле оказалась в деревушке Благоухающего риса, сидела в
комнате и беседовала с Ли Вань.
круто повернулась и зашагала прочь. Сяохун слышала ее слова,
рассердилась, но не хотела ввязываться в спор и побежала искать Фэнцзе.
Фэнцзе и в самом деле оказалась в деревушке Благоухающего риса, сидела в
комнате и беседовала с Ли Вань.
Сяохун подошла к госпоже и доложила:
–Сестра
Инъэр велела сказать, что уже вручила деньги жене Чжан Цая.– Сяохун
отдала Фэнцзе кошелек и продолжала: – Еще сестра Пинъэр говорила, что
приходил Ванъэр, которому вы собирались дать какое-то поручение, но вас
не было, и она сделала это сама.
Инъэр велела сказать, что уже вручила деньги жене Чжан Цая.– Сяохун
отдала Фэнцзе кошелек и продолжала: – Еще сестра Пинъэр говорила, что
приходил Ванъэр, которому вы собирались дать какое-то поручение, но вас
не было, и она сделала это сама.
–Откуда ей стало известно, что я хотела ему поручить?– с улыбкой спросила Фэнцзе.
–Вот
что сестра Пинъэр велела ему сказать,– отвечала Сяохун.– «Наша
госпожа спрашивает о здоровье здешней госпожи. Второй господин еще не
вернулся, задерживается на два дня и просит вторую госпожу не
беспокоиться. Как только пятая госпожа поправится, наша госпожа вместе с
ней навестит здешнюю госпожу. Недавно пятая госпожа прислала служанку
сообщить, что получила письмо от дядиной супруги – жены брата ее
матушки, в котором та велит передать вам поклон и просит у здешней
госпожи пилюли „бессмертия“. Если у нее есть, пусть пришлет несколько
штук нашей госпоже, завтра наши люди уезжают и по пути отвезут их
супруге дядюшки пятой госпожи».
что сестра Пинъэр велела ему сказать,– отвечала Сяохун.– «Наша
госпожа спрашивает о здоровье здешней госпожи. Второй господин еще не
вернулся, задерживается на два дня и просит вторую госпожу не
беспокоиться. Как только пятая госпожа поправится, наша госпожа вместе с
ней навестит здешнюю госпожу. Недавно пятая госпожа прислала служанку
сообщить, что получила письмо от дядиной супруги – жены брата ее
матушки, в котором та велит передать вам поклон и просит у здешней
госпожи пилюли „бессмертия“. Если у нее есть, пусть пришлет несколько
штук нашей госпоже, завтра наши люди уезжают и по пути отвезут их
супруге дядюшки пятой госпожи».
Не успела Сяохун договорить, как Ли Вань расхохоталась:
–Ой-ой-ой! Ничего не поняла. Сколько здесь «господ» и «госпож»!
–И не удивительно, что не поняла,– улыбнулась Фэнцзе.– Ведь речь идет о четырех или пяти семьях.
И она обратилась к Сяохун:
–Милая
девочка, спасибо тебе за то, что ты так точно выполнила мое поручение,
не то что другие служанки, которые только и умеют, что зудеть как
комары. Знаешь, сестрица,– повернулась она к Ли Вань,– я не рискую
никому давать поручения, кроме нескольких моих доверенных служанок.
Скажешь им слово, они от себя добавят десять, будут мямлить, повторять
одно и то же. Да еще с важным видом! Ты не представляешь, как порой они
меня злят! И моя Пинъэр была раньше такой. Говорю ей однажды: неужели ты
думаешь, что станешь лучше, если будешь жужжать мне на ухо, как комар?
Сказала так несколько раз, и она в конце концов поняла.
девочка, спасибо тебе за то, что ты так точно выполнила мое поручение,
не то что другие служанки, которые только и умеют, что зудеть как
комары. Знаешь, сестрица,– повернулась она к Ли Вань,– я не рискую
никому давать поручения, кроме нескольких моих доверенных служанок.
Скажешь им слово, они от себя добавят десять, будут мямлить, повторять
одно и то же. Да еще с важным видом! Ты не представляешь, как порой они
меня злят! И моя Пинъэр была раньше такой. Говорю ей однажды: неужели ты
думаешь, что станешь лучше, если будешь жужжать мне на ухо, как комар?
Сказала так несколько раз, и она в конце концов поняла.
–А ты хочешь, чтобы служанки были такими же колючими, как ты сама?– засмеялась Ли Вань.
–Эта
девочка мне понравилась,– продолжала Фэнцзе, пропустив замечание мимо
ушей.– Правда, поручение я ей дала несложное, но и его достаточно,
чтобы убедиться, что девочка бойка на язык и не говорит лишнего.
девочка мне понравилась,– продолжала Фэнцзе, пропустив замечание мимо
ушей.– Правда, поручение я ей дала несложное, но и его достаточно,
чтобы убедиться, что девочка бойка на язык и не говорит лишнего.
–Я
возьму тебя к себе,– обратилась она к Сяохун,– и сделаю своей
приемной дочерью. По крайней мере у тебя будет надежда на хорошее
будущее.
возьму тебя к себе,– обратилась она к Сяохун,– и сделаю своей
приемной дочерью. По крайней мере у тебя будет надежда на хорошее
будущее.
Сяохун смущенно улыбнулась.
–Ты почему
улыбаешься?– удивилась Фэнцзе.– Может быть, думаешь, что я чересчур
молода, всего на несколько лет старше тебя, и не могу стать твоей
матерью? Заблуждаешься! Ты поспрашивай, и тебе каждый скажет, что люди
постарше сочли бы за счастье называть меня матерью, только мне это не
нужно. А вот ты – исключение.
улыбаешься?– удивилась Фэнцзе.– Может быть, думаешь, что я чересчур
молода, всего на несколько лет старше тебя, и не могу стать твоей
матерью? Заблуждаешься! Ты поспрашивай, и тебе каждый скажет, что люди
постарше сочли бы за счастье называть меня матерью, только мне это не
нужно. А вот ты – исключение.
–Я смеюсь потому,– отвечала
Сяохун,– что вы запутались в родственных отношениях: ведь моя мать
приходится вам приемной дочерью, а теперь вы хотите сделать дочерью и
меня.
Сяохун,– что вы запутались в родственных отношениях: ведь моя мать
приходится вам приемной дочерью, а теперь вы хотите сделать дочерью и
меня.
–А кто твоя мать?– поинтересовалась Фэнцзе.
–Разве ты не знаешь?– вмешалась в разговор Ли Вань.– Ведь она дочь Линь Чжисяо.
–Ах
вот оно что!– удивилась Фэнцзе и сказала: – Линь Чжисяо и его жена
достойная пара: слова из них не вытянешь, хоть шилом коли! Он глух, как
небо, она, как земля, нема. И как это им удалось вырастить такую умную
дочь! Сколько же тебе лет?
вот оно что!– удивилась Фэнцзе и сказала: – Линь Чжисяо и его жена
достойная пара: слова из них не вытянешь, хоть шилом коли! Он глух, как
небо, она, как земля, нема. И как это им удалось вырастить такую умную
дочь! Сколько же тебе лет?
–Семнадцать,– ответила Сяохун.
–Как тебя зовут?
–Прежде
звали Хунъюй, но, поскольку слог «юй» входит в имя второго господина
Баоюя, меня стали называть Сяохун,– объяснила девушка.
звали Хунъюй, но, поскольку слог «юй» входит в имя второго господина
Баоюя, меня стали называть Сяохун,– объяснила девушка.
Фэнцзе нахмурилась.
–До
чего же мне надоели подобные имена! Все думают, имя «юй» – «яшма»,
счастливое. И оно встречается на каждом шагу. Ты ведь не знаешь,
сестра,– обратилась она к Ли Вань,– сколько раз я ее матери говорила:
«У жены Лай Да дел всегда много, да она и не знает, кто какие должности
занимает во дворе, так что подыщи для меня пару девочек-служанок». Она
пообещала, но не только не выполнила своего обещания, а даже собственную
дочь постаралась устроить в другое место. Неужели она думает, что
служанкам у меня плохо живется?
чего же мне надоели подобные имена! Все думают, имя «юй» – «яшма»,
счастливое. И оно встречается на каждом шагу. Ты ведь не знаешь,
сестра,– обратилась она к Ли Вань,– сколько раз я ее матери говорила:
«У жены Лай Да дел всегда много, да она и не знает, кто какие должности
занимает во дворе, так что подыщи для меня пару девочек-служанок». Она
пообещала, но не только не выполнила своего обещания, а даже собственную
дочь постаралась устроить в другое место. Неужели она думает, что
служанкам у меня плохо живется?
–Ты чересчур подозрительна,–
усмехнулась Ли Вань.– Ведь девочку устроили в сад, когда ее мать еще не
знала, что тебе нужны служанки! Зачем же ты на нее сердишься?
усмехнулась Ли Вань.– Ведь девочку устроили в сад, когда ее мать еще не
знала, что тебе нужны служанки! Зачем же ты на нее сердишься?
–В
таком случае завтра же поговорю с Баоюем, чтобы он отдал мне эту
служанку, а ему подыщем другую,– улыбаясь, промолвила Фэнцзе и спросила
Сяохун: – Ты согласна прислуживать мне?
таком случае завтра же поговорю с Баоюем, чтобы он отдал мне эту
служанку, а ему подыщем другую,– улыбаясь, промолвила Фэнцзе и спросила
Сяохун: – Ты согласна прислуживать мне?
–Стоит ли спрашивать
моего согласия,– с улыбкой отвечала Сяохун,– но я почту за счастье
прислуживать вам, по крайней мере научусь хорошим манерам, обращению со
старшими и младшими и поднаторею в хозяйственных делах.
моего согласия,– с улыбкой отвечала Сяохун,– но я почту за счастье
прислуживать вам, по крайней мере научусь хорошим манерам, обращению со
старшими и младшими и поднаторею в хозяйственных делах.
Едва она
это произнесла, как на пороге появилась служанка и сказала Фэнцзе, что
ее просят пожаловать к госпоже Ван. Фэнцзе попрощалась с Ли Вань и ушла,
а Сяохун вернулась во двор Наслаждения пурпуром, но об этом речь пойдет
дальше.
это произнесла, как на пороге появилась служанка и сказала Фэнцзе, что
ее просят пожаловать к госпоже Ван. Фэнцзе попрощалась с Ли Вань и ушла,
а Сяохун вернулась во двор Наслаждения пурпуром, но об этом речь пойдет
дальше.
Расскажем сейчас о Дайюй. Почти всю ночь она не
спала и встала поздно. Узнав, что сестры давно уже провожают Духа цветов
в саду, она заторопилась, боясь, как бы сестры не стали насмехаться над
ее ленью. Она наскоро умылась, причесалась и вышла из дому.
спала и встала поздно. Узнав, что сестры давно уже провожают Духа цветов
в саду, она заторопилась, боясь, как бы сестры не стали насмехаться над
ее ленью. Она наскоро умылась, причесалась и вышла из дому.
Как раз в
это время в ворота вошел Баоюй и с улыбкой спросил:
это время в ворота вошел Баоюй и с улыбкой спросил:
–Милая сестрица, ты вчера на меня пожаловалась? Я всю ночь беспокоился.
Ничего не ответив, Дайюй отвернулась, позвала Цзыцзюань и приказала:
–Убери комнату и подними на окне занавеску. Прилетит ласточка, занавеску опустишь и прижмешь «львом»[245]. Зажги благовония и прикрой курильницу колпаком!
Она повернулась и пошла прочь.
Баоюй
решил, что сестра обиделась за то, что он ей сказал накануне в полдень –
он не знал, что произошло вечером! Ведь Дайюй даже не удостоила его
взглядом, хотя он ей поклонился, и пошла искать сестер.
решил, что сестра обиделась за то, что он ей сказал накануне в полдень –
он не знал, что произошло вечером! Ведь Дайюй даже не удостоила его
взглядом, хотя он ей поклонился, и пошла искать сестер.
«Она
сердится,– подумал расстроенный Баоюй.– Но за что? Ведь я вернулся
вчера поздно вечером и больше мы с ней не виделись».
сердится,– подумал расстроенный Баоюй.– Но за что? Ведь я вернулся
вчера поздно вечером и больше мы с ней не виделись».
Он не
выдержал и побежал следом за Дайюй, но та уже успела присоединиться к
Таньчунь и Баочай, они о чем-то разговаривали и любовались журавлями.
выдержал и побежал следом за Дайюй, но та уже успела присоединиться к
Таньчунь и Баочай, они о чем-то разговаривали и любовались журавлями.
Баоюй подошел к девушкам.
–Как ты себя чувствуешь, братец?– спросила Таньчунь.– Я тебя целых три дня не видела.
–А
ты как поживаешь, сестрица?– в свою очередь осведомился Баоюй.–
Третьего дня я справлялся о твоем здоровье у старшей тетушки.
ты как поживаешь, сестрица?– в свою очередь осведомился Баоюй.–
Третьего дня я справлялся о твоем здоровье у старшей тетушки.
Тут Баоюя позвала Таньчунь:
–Иди сюда, мне надо с тобой поговорить!
Они отошли в тень гранатового дерева.
–Отец тебя не вызывал?– спросила девушка.
–Нет,– ответил Баоюй.
–А я слышала, будто вызывал,– промолвила Таньчунь.
–Это тебе неправду сказали,– рассмеялся Баоюй.
–За
последние месяцы я скопила почти десять связок монет,– продолжала
Таньчунь.– Возьми их и, когда поедешь в город, купи мне хорошую
картинку или интересную безделушку.
последние месяцы я скопила почти десять связок монет,– продолжала
Таньчунь.– Возьми их и, когда поедешь в город, купи мне хорошую
картинку или интересную безделушку.
–В последний раз я гулял и в
городе, и за городом, осматривал храмы и террасы, но нигде ничего
оригинального не встречал,– проговорил Баоюй,– везде только золотая,
яшмовая, бронзовая да фарфоровая утварь и еще старинные безделушки,
которые тебе ни к чему. Может быть, купить что-нибудь из одежды,
какую-нибудь шелковую ткань или лакомство?
–Нет!– воскликнула
Таньчунь.– Купи мне лучше маленькую корзиночку из ивовых прутьев, как
ты недавно привозил, или выдолбленную из корня бамбука коробочку для
благовоний, или глиняную курильницу. Я с удовольствием собирала такие
вещицы, но сестрицы мои тоже их оценили и растащили все, будто какие-то
сокровища.
городе, и за городом, осматривал храмы и террасы, но нигде ничего
оригинального не встречал,– проговорил Баоюй,– везде только золотая,
яшмовая, бронзовая да фарфоровая утварь и еще старинные безделушки,
которые тебе ни к чему. Может быть, купить что-нибудь из одежды,
какую-нибудь шелковую ткань или лакомство?
–Нет!– воскликнула
Таньчунь.– Купи мне лучше маленькую корзиночку из ивовых прутьев, как
ты недавно привозил, или выдолбленную из корня бамбука коробочку для
благовоний, или глиняную курильницу. Я с удовольствием собирала такие
вещицы, но сестрицы мои тоже их оценили и растащили все, будто какие-то
сокровища.
–Так вот, оказывается, чего ты хочешь!– сказал
Баоюй.– Это достать совсем нетрудно! Дай слугам несколько связок монет,
и они тебе привезут хоть две телеги!
Баоюй.– Это достать совсем нетрудно! Дай слугам несколько связок монет,
и они тебе привезут хоть две телеги!
–Что слуги понимают!–
возразила Таньчунь.– Ты сам купи. Если попадется что-то оригинальное,
непременно бери. А я за это сошью тебе туфли, получше, чем в прошлый
раз. Ладно?
возразила Таньчунь.– Ты сам купи. Если попадется что-то оригинальное,
непременно бери. А я за это сошью тебе туфли, получше, чем в прошлый
раз. Ладно?
–Ты упомянула о туфлях, и мне припомнилась забавная
история,– проговорил Баоюй.– Надев в первый раз сшитые тобой туфли, я
повстречался с отцом. Туфли, видимо, ему не понравились, и он спросил у
меня, кто их сшил. Но разве мог я выдать тебя?! Я ответил, что мне их
подарила тетушка на день рождения. Отец долго молчал в замешательстве,
но потом все же сказал: «К чему это! Только зря испортила шелк и
потратила время!» Когда я вернулся домой и рассказал об этом Сижэнь, она
мне и говорит: «Это еще что! Вот наложница Чжао как разозлилась, узнав,
что тебе сшили туфли. Стала браниться, кричать, что Цзя Хуань ходит в
рваных, но до него никому дела нет, а о Баоюе все заботятся!»
история,– проговорил Баоюй.– Надев в первый раз сшитые тобой туфли, я
повстречался с отцом. Туфли, видимо, ему не понравились, и он спросил у
меня, кто их сшил. Но разве мог я выдать тебя?! Я ответил, что мне их
подарила тетушка на день рождения. Отец долго молчал в замешательстве,
но потом все же сказал: «К чему это! Только зря испортила шелк и
потратила время!» Когда я вернулся домой и рассказал об этом Сижэнь, она
мне и говорит: «Это еще что! Вот наложница Чжао как разозлилась, узнав,
что тебе сшили туфли. Стала браниться, кричать, что Цзя Хуань ходит в
рваных, но до него никому дела нет, а о Баоюе все заботятся!»
Таньчунь опустила голову и долго молчала.
–Скажи,–
промолвила она наконец,– не глупо ли это? Разве обязана я шить всем
туфли? Неужели ей не выдают денег на содержание Цзя Хуаня? Ведь и одет
он, и обут, и служанок хватает – на что обижаться? Зачем эти пересуды?
Есть у меня свободное время и к тому же желание, могу сшить пару туфель.
Кому хочу – тому дарю. Кто мне смеет указывать? Это она от зависти
злится.
промолвила она наконец,– не глупо ли это? Разве обязана я шить всем
туфли? Неужели ей не выдают денег на содержание Цзя Хуаня? Ведь и одет
он, и обут, и служанок хватает – на что обижаться? Зачем эти пересуды?
Есть у меня свободное время и к тому же желание, могу сшить пару туфель.
Кому хочу – тому дарю. Кто мне смеет указывать? Это она от зависти
злится.
Баоюй кивнул и сказал:
–Ты, может, не замечаешь, а я уверен, что у нее своя корысть.
Таньчунь так рассердилась, что даже головой замотала.
–Конечно,
корысть. Как и у всякого подлого человека. Но мне до наложницы Чжао нет
дела – пусть думает что хочет, я признаю только отца с матерью! А
братьям и сестрам, если они ко мне хорошо относятся, плачу тем же,
неважно, чьи они дети. Может, и не надо мне ее осуждать, но чересчур
далеко она зашла в своей слепой злобе! Был такой смешной случай:
помнишь, я дала тебе как-то деньги на покупку безделушек. Так вот, через
два дня после этого встречает она меня и начинает жаловаться, что она
все время сидит без денег, что ей тяжело живется. Я пропустила ее слова
мимо ушей. Но когда служанки ушли, она вдруг стала ворчать, почему, мол,
я отдала деньги тебе, а не Цзя Хуаню. Я рассердилась, и вместе с тем
мне стало смешно, но спорить с ней я не хотела и ушла к госпоже.
корысть. Как и у всякого подлого человека. Но мне до наложницы Чжао нет
дела – пусть думает что хочет, я признаю только отца с матерью! А
братьям и сестрам, если они ко мне хорошо относятся, плачу тем же,
неважно, чьи они дети. Может, и не надо мне ее осуждать, но чересчур
далеко она зашла в своей слепой злобе! Был такой смешной случай:
помнишь, я дала тебе как-то деньги на покупку безделушек. Так вот, через
два дня после этого встречает она меня и начинает жаловаться, что она
все время сидит без денег, что ей тяжело живется. Я пропустила ее слова
мимо ушей. Но когда служанки ушли, она вдруг стала ворчать, почему, мол,
я отдала деньги тебе, а не Цзя Хуаню. Я рассердилась, и вместе с тем
мне стало смешно, но спорить с ней я не хотела и ушла к госпоже.
–Ладно
вам!– услышали они голос Баочай.– Поболтали, и хватит, идите к нам! Я
понимаю, что разговор у вас личный, но другие тоже хотят послушать.
вам!– услышали они голос Баочай.– Поболтали, и хватит, идите к нам! Я
понимаю, что разговор у вас личный, но другие тоже хотят послушать.
Таньчунь и Баоюй засмеялись.
Оглядевшись,
Баоюй не увидел Дайюй и понял, что она нарочно скрылась. Поразмыслив,
он решил дня на два оставить ее в покое, пока пройдет обида, а потом
навестить. Он долго смотрел на опавшие лепестки цветов бальзамина и
граната, устлавшие землю пушистым узорчатым ковром, а потом со вздохом
произнес:
Баоюй не увидел Дайюй и понял, что она нарочно скрылась. Поразмыслив,
он решил дня на два оставить ее в покое, пока пройдет обида, а потом
навестить. Он долго смотрел на опавшие лепестки цветов бальзамина и
граната, устлавшие землю пушистым узорчатым ковром, а потом со вздохом
произнес:
–Она не собрала эти лепестки потому лишь, что на меня
рассердилась! Я сам соберу, а потом спрошу, почему она этого не сделала.
рассердилась! Я сам соберу, а потом спрошу, почему она этого не сделала.
Его позвала Баочай.
–Иду,– откликнулся Баоюй.
Подождав,
пока сестры уйдут немного вперед, Баоюй собрал лепестки и мимо холмов и
ручьев, через рощи и цветники помчался к тому месту, где они с Дайюй
захоронили опавшие лепестки персика. Вот и горка, за которой находится
могилка. Вдруг Баоюй услышал полный печали и гнева голос, прерываемый
жалобными всхлипываниями, и остановился.
пока сестры уйдут немного вперед, Баоюй собрал лепестки и мимо холмов и
ручьев, через рощи и цветники помчался к тому месту, где они с Дайюй
захоронили опавшие лепестки персика. Вот и горка, за которой находится
могилка. Вдруг Баоюй услышал полный печали и гнева голос, прерываемый
жалобными всхлипываниями, и остановился.
«Наверное, какая-нибудь служанка,– подумал он.– Ее обидели, и она прибежала сюда выплакать свое горе».
Он прислушался и сквозь рыдания различил слова:
Увядают цветы, лепестки, обессилев, роняя,
И летят, и летят, всюду-всюду кружась в небесах.
Ах! Уходит краса, тают молодость, благоуханье,
Но найдется ли тот, кто бы слово сказал о цветах?Вьются тонкие нити, сплетаясь и тихо волнуясь,
Возле башни меняя при ветре весеннем узор.
Пух, остатки сережек, росою слегка увлажненных,
Оседают на шелке тяжелых приспущенных штор.Эта юная дева из женских покоев дворцовых
Преисполнена грусти о том, что уходит весна.
Сколько в сердце печали! Сколь думы ее безутешны!
А кому их поведать? Об этом не знает она…Вот с мотыгой в руке, с небольшою садовой мотыгой
Из красивых покоев вошла в отцветающий сад —
И боится топтать лепестки – им, наверное, больно,
Ведь не зря ж то у ног они вьются, то прочь улетят.Ива пухом покрылась, у вяза сережки на ветках,
Им, душистым, еще рановато расстаться с весной.
И какое им дело, что персики, груши опали
И цветы их развеял неистовый вихрь ледяной?И на будущий год все они, эти персики, груши,
Снова будут в цвету и цветы будут снова в саду,
Но нельзя угадать, кто из нас, обитательниц здешних,
Будет жить в этих женских покоях в грядущем году.Третий месяц – то время, когда ароматные гнезда
Вьют под крышею птицы… Но, в радости хлопотных дней
Между балок селясь, эти ласточки так беззаботны,
Так бесчувственны к участи рядом живущих людей!Спору нет, и на будущий год в дни цветенья, как прежде,
Могут клюв раскрывать безбоязненно в этих цветах[246],
Но имейте в виду: если люди уйдут из жилища,
То от балок и гнезд только жалкий останется прах!…А в году много дней. Сосчитаем: сначала три сотни
И еще шесть десятков… И это один только год.
Есть жестокие дни: вдруг взбеснуется ветра секира
И с мечами туманов идет на природу в поход…Перед этим неистовством долго ли могут на свете
Жить изящная яркость и свежая прелесть цветов?
Перед ними разверзнется бездна и вздымутся волны, —
И тогда как цветы ни ищи – не найдешь и следов…А цветы есть цветы… Их легко увидать в дни цветенья,
А когда опадут,– лепестки не вернутся назад,
Потому-то у лестницы кто-то в миг погребенья умерших
У могил их печальных великой тоскою объят…Это – юная дева с небольшою садовой мотыгой
Безутешные слезы проливает вдали от подруг,
А упав на увядшие стебли, эти горькие слезы
Словно в капельки крови на них превращаются вдруг……Молчаливы кукушки. Отчего куковать перестали?
Оттого что закат. День закончился. Вечер теперь.
И пора мне уже взять садовую эту мотыгу
И, домой возвратившись, захлопнуть тяжелую дверь.Синий отблеск светильник накинет на стены немые,
Все живущие в доме отойдут в это время ко сну,
Дождь холодный пойдет и ко мне постучится в окошко,
Одеяло замерзнет, а в холоде разве засну?И подумаю я перед сном: удивительно, странно,
Почему эта жизнь отзывается болью во мне?
Да, весну я люблю. Но и чувство возможно иное,
И тогда обращаюсь с укором к прекрасной весне.Да, весну я люблю. Мне отраден приход ее быстрый.
Да, весну я корю,– так же быстро уходит она.
Как придет,– все понятно, не нужно ничьих объяснений,
А уйдет втихомолку – и грустно: была ли весна?А вчера за оградой ночью песня протяжно звучала,
И была в этой песне безмерная скорбь и тоска.
Чья душа изливалась? Быть может, таинственной птицы?
Коль не птицы,– быть может, душа молодого цветка?Душу птицы и душу цветка – не поймем, не услышим,
И до нашей души не доходит их трепетный зов.
Потому что у птиц человеческих слов быть не может,
А цветок так стыдлив, что как будто чуждается слов…Как хотела бы я в этот день стать, как птица, крылатой
И вослед за цветком улететь за небесный предел!
Только где в той дали возвышается холм ароматный?
Я не знаю. Но пусть будет в жизни таков мой удел!Пусть в парчовый мешок сложат кости мои в час урочный,
Той чистейшей осыплют землей, чтоб от хаоса скрыть,
Непорочной взлетела и вернусь в этот мир непорочной,
Грязь ко мне не пристанет, мне в зловонных притонах не быть!Я сегодня отдам долг последний цветам в день кончины,
Не гадаю, когда ждать самой рокового мне дня,
Я цветы хороню… Пусть смеется шутник неучтивый,
Но ведь кто-то когда-то похоронит в тиши и меня…Поглядите: весна на исходе, цветы облетают,
Так и жизнь: за цветеньем и старость приходит, и смерть.
Все случается вдруг: юность яркая вскоре растает, —
Человек ли, цветок ли – рано ль, поздно ль,– а должен истлеть!
Голос
то становился громче, то снижался до шепота. Девушка изливала в слезах
тоску, даже не подозревая, что кто-то слышит ее и вместе с ней страдает.
Если хотите знать, кто это пел, прочтите следующую главу.
{mospagebreak }
Глава двадцать восьмая
Цзян Юйхань дарит Баоюю пояс, присланный из страны Юсян;
Баочай смущается, когда ее просят показать четки из благовонного дерева
Итак,
Дайюй была уверена, что это Баоюй не велел Цинвэнь пускать ее во двор
Наслаждения пурпуром накануне вечером. И на следующий день, когда
провожали Духа цветов, она, терзаемая печалью, собрала опавшие лепестки и
пошла их хоронить. Так грустно было смотреть на увядшие цветы и думать о
том, что проходит весна. Девочка даже всплакнула и прочла первые
пришедшие на память стихи.
Ей и в голову не могло прийти, что неподалеку стоит Баоюй. А он, слушая, лишь вздыхал и кивал головой.
Дайюй была уверена, что это Баоюй не велел Цинвэнь пускать ее во двор
Наслаждения пурпуром накануне вечером. И на следующий день, когда
провожали Духа цветов, она, терзаемая печалью, собрала опавшие лепестки и
пошла их хоронить. Так грустно было смотреть на увядшие цветы и думать о
том, что проходит весна. Девочка даже всплакнула и прочла первые
пришедшие на память стихи.
Ей и в голову не могло прийти, что неподалеку стоит Баоюй. А он, слушая, лишь вздыхал и кивал головой.
Я цветы хороню… Пусть смеется шутник неучтивый,
Но ведь кто-то когда-то похоронит в тиши и меня…
…Все случается вдруг: юность яркая вскоре растает,
Человек ли, цветок ли – рано ль, поздно ль,– а должен истлеть!
Баоюй
в изнеможении опустился на землю, уронив лепестки, которые держал в
руках. Он подумал о том, что настанет день, когда увянет несравненная
красота Дайюй, а сама она уйдет навсегда из этого мира, и сердце сжалось
от боли. А ведь следом за ней суждено уйти Баочай, Сянлин и Сижэнь. Где
же тогда будет он сам, кому будут принадлежать этот сад, эти цветы, эти
ивы? Тщетно искал он ответов на свои вопросы. Печальные мысли тянулись
одна за другой, и не было сил отогнать их, рассеять.
Поистине:
Все тени цветов неразлучны со мной,
и справа, и слева – все ближе,
И слышу: на западе – птиц голоса,
но и на востоке – они же!
В этот момент погруженная в скорбь Дайюй услышала горестный стон и подумала:
«Все надо мной смеются, считают глупой. Неужели нашелся еще глупец?»
Она огляделась, но, увидев Баоюя, плюнула в сердцах.
— Я-то гадаю, кто бы это мог быть, а оказывается, этот изверг… Ах, чтоб ты пропал…
Последние слова ненароком сорвались с губ, и Дайюй, спохватившись, зажала рот рукой, вздохнула и пошла прочь.
Баоюю
стало не по себе, он понял, что Дайюй его не желает видеть, поднялся,
оправил одежду и в полном унынии побрел домой. Вдруг впереди он заметил
Дайюй, ускорил шаги и догнал ее.
стало не по себе, он понял, что Дайюй его не желает видеть, поднялся,
оправил одежду и в полном унынии побрел домой. Вдруг впереди он заметил
Дайюй, ускорил шаги и догнал ее.
–Погоди, сестрица! Я знаю, ты
избегаешь встречи со мной, но все же позволь сказать тебе всего одно
слово, а потом можешь меня презирать.
избегаешь встречи со мной, но все же позволь сказать тебе всего одно
слово, а потом можешь меня презирать.
Девушка хотела убежать, но, услышав это, обернулась.
–Что ж, говори!..
–А можно, я скажу два?– с улыбкой спросил Баоюй.– Ты не убежишь?
Дайюй круто повернулась и пошла дальше.
Баоюй остановился, с грустью поглядел ей вслед и вздохнул:
–Неужели все, что между нами было, должно прийти к такому печальному концу?
Дайюй замерла на месте и спросила с удивлением:
–А что такого между нами было? И что произошло?
–Ах!–
сокрушенно произнес Баоюй.– Ведь мы всегда вместе играли, с первого
дня твоего приезда сюда! И если тебе чего-нибудь хотелось из моих
любимых кушаний, я сам не ел, тебе оставлял. Мы вместе садились за стол,
в одно время ложились спать. А сколько раз я выполнял твои просьбы,
которые не могли выполнить служанки? Мы вместе росли, и я был уверен,
неважно, любишь ты меня или нет, что на твою учтивость могу
рассчитывать, что ты лучше других. Но ты становишься все более гордой и
заносчивой, не замечаешь меня, признаешь только Фэнцзе и Баочай. А у
меня никого нет, кроме брата и сестры от других матерей,– я так же
одинок, как и ты, и надеялся на твое сочувствие. Но напрасно. Ты
обижаешь меня, а кому я пожалуюсь?
сокрушенно произнес Баоюй.– Ведь мы всегда вместе играли, с первого
дня твоего приезда сюда! И если тебе чего-нибудь хотелось из моих
любимых кушаний, я сам не ел, тебе оставлял. Мы вместе садились за стол,
в одно время ложились спать. А сколько раз я выполнял твои просьбы,
которые не могли выполнить служанки? Мы вместе росли, и я был уверен,
неважно, любишь ты меня или нет, что на твою учтивость могу
рассчитывать, что ты лучше других. Но ты становишься все более гордой и
заносчивой, не замечаешь меня, признаешь только Фэнцзе и Баочай. А у
меня никого нет, кроме брата и сестры от других матерей,– я так же
одинок, как и ты, и надеялся на твое сочувствие. Но напрасно. Ты
обижаешь меня, а кому я пожалуюсь?
По его лицу заструились слезы. Гнев Дайюй сразу улетучился, глаза увлажнились, она опустила голову и молчала.
Баоюй между тем продолжал:
–Конечно,
я поступил плохо, но не нарочно, поверь! Я не стал бы причинять тебе
неприятности. В таких случаях говори мне все прямо, если надо, поругай,
даже побей,– я обижаться не стану. Только не отворачивайся от меня, не
мучай, не заставляй теряться в догадках. Право, я не знаю, как быть!
Умри я сейчас, ведь стану неприкаянным духом, меня не спасут молитвы
самых праведных и благочестивых буддийских и даосских монахов, и к новой
жизни я смогу возродиться только после того, как ты объяснишь причину
моей смерти!
я поступил плохо, но не нарочно, поверь! Я не стал бы причинять тебе
неприятности. В таких случаях говори мне все прямо, если надо, поругай,
даже побей,– я обижаться не стану. Только не отворачивайся от меня, не
мучай, не заставляй теряться в догадках. Право, я не знаю, как быть!
Умри я сейчас, ведь стану неприкаянным духом, меня не спасут молитвы
самых праведных и благочестивых буддийских и даосских монахов, и к новой
жизни я смогу возродиться только после того, как ты объяснишь причину
моей смерти!
Дайюй больше не сердилась.
–Если так,– сказала она,– почему вчера вечером ты не велел служанкам меня впускать?
–С чего ты взяла?– вскричал Баоюй.– У меня и в мыслях ничего подобного не было! Умереть мне на этом месте!
–Ты с самого утра твердишь о смерти,– с укором сказала Дайюй.– Говори просто, да или нет, к чему эти клятвы?
–Поверь, сестрица, я тебя не видел,– сказал Баоюй.– Приходила сестра Баочай, посидела немного и ушла.
Дайюй подумала и как-то неуверенно ответила:
–Возможно, это так! Наверное, служанки просто поленились мне открыть!
–Ну конечно!– воскликнул Баоюй.– Вот увидишь, вернусь домой, найду виновницу и хорошенько проучу!
–Твоих
служанок, конечно, надо проучить,– согласилась Дайюй,– но только не
мне надо было говорить тебе об этом. То, что со мной так обошлись,
пустяки, а была бы на моем месте Баочай или какая-нибудь другая
«драгоценная барышня» [247], неприятностей не избежать.
служанок, конечно, надо проучить,– согласилась Дайюй,– но только не
мне надо было говорить тебе об этом. То, что со мной так обошлись,
пустяки, а была бы на моем месте Баочай или какая-нибудь другая
«драгоценная барышня» [247], неприятностей не избежать.
Дайюй
усмехнулась. Баоюй уловил в ее словах скрытый намек и ничего не сказал,
только улыбнулся. За этим разговором их застали служанки, которые
пришли сказать, что пора обедать. Баоюй и Дайюй пошли вместе.
усмехнулась. Баоюй уловил в ее словах скрытый намек и ничего не сказал,
только улыбнулся. За этим разговором их застали служанки, которые
пришли сказать, что пора обедать. Баоюй и Дайюй пошли вместе.
Увидев Дайюй, госпожа Ван спросила:
–Девочка моя, стало тебе легче от лекарства, которое прописал доктор Бао?
–Нет,– ответила Дайюй.– Теперь бабушка велит мне пить лекарство доктора Вана.
–Вы,
матушка, не знаете,– вмешался в разговор Баоюй.– Сестра Дайюй слаба
здоровьем и часто простуживается, а при простуде лучше всего помогают
пилюли.
матушка, не знаете,– вмешался в разговор Баоюй.– Сестра Дайюй слаба
здоровьем и часто простуживается, а при простуде лучше всего помогают
пилюли.
–Недавно доктор мне говорил о каких-то пилюлях,– заметила госпожа Ван,– но я забыла их название.
–Я знаю, что это за пилюли,– промолвил Баоюй.– Наверняка укрепляющие, из женьшеня.
–Нет,– покачала головой госпожа Ван.
–Может
быть, это «восемь жемчужин», или «восемь ароматов лютии», либо пилюли
из правого и левого корня анжелики?– спросил Баоюй.
быть, это «восемь жемчужин», или «восемь ароматов лютии», либо пилюли
из правого и левого корня анжелики?– спросил Баоюй.
–Нет, что-то вроде «Цзиньган»,– сказала мать Баоюя.
–Никогда
не слышал о пилюлях «Цзиньган»!– всплеснул руками Баоюй.– Ведь если
есть пилюли «Цзиньган», значит, есть и порошок Бодхисаттвы!
не слышал о пилюлях «Цзиньган»!– всплеснул руками Баоюй.– Ведь если
есть пилюли «Цзиньган», значит, есть и порошок Бодхисаттвы!
Все рассмеялись.
–Должно быть, это укрепляющие сердце пилюли владыки Неба!– произнесла Баочай, зажимая рот рукой, чтобы не рассмеяться.
–Совершенно верно!– проговорила госпожа Ван.– Совсем памяти у меня не стало!
–Память тут ни при чем, матушка,– заметил Баоюй,– вас просто сбили с толку Цзиньган и Бодхисаттва.
–Бессовестный!– прикрикнула на него госпожа Ван.– Хочешь, чтобы отец опять тебя поколотил?
–За это не поколотит!– возразил Баоюй.
–Если есть такие пилюли, пусть купят и дадут Дайюй,– сказала госпожа Ван.
–Все
эти лекарства ни к чему,– заметил Баоюй.– Лучше дайте мне триста
шестьдесят лянов серебра, и я приготовлю такие пилюли, что сестрица не
успеет их проглотить,– тут же выздоровеет.
эти лекарства ни к чему,– заметил Баоюй.– Лучше дайте мне триста
шестьдесят лянов серебра, и я приготовлю такие пилюли, что сестрица не
успеет их проглотить,– тут же выздоровеет.
–Хватит врать!– крикнула госпожа Ван.– Где это видано, чтобы лекарство так дорого стоило!
–Я
не вру!– отвечал Баоюй.– Лекарство у меня особое. Для его
приготовления потребуется столько редкостных вещей, что все сразу и не
перечислишь. Трехсот шестидесяти лянов серебра не хватит даже на покупку
«последа от первых родов» и «человекообразного корня женьшеня с
листьями», а еще понадобится «гречиха величиной с исполинскую черепаху»,
«сердцевина гриба фулин, растущего на корнях тысячелетней сосны», и
много других таких же редких лекарственных растений. Зато лучшего
средства в целом мире не сыщешь. Его чудодейственная сила вызывает
трепет. Несколько лет назад старший брат Сюэ Пань выпросил у меня этот
рецепт, но, чтобы приготовить лекарство, потратил два или три года и
израсходовал тысячу лянов серебра. Если мне не верите, матушка, спросите
у сестры Баочай.
не вру!– отвечал Баоюй.– Лекарство у меня особое. Для его
приготовления потребуется столько редкостных вещей, что все сразу и не
перечислишь. Трехсот шестидесяти лянов серебра не хватит даже на покупку
«последа от первых родов» и «человекообразного корня женьшеня с
листьями», а еще понадобится «гречиха величиной с исполинскую черепаху»,
«сердцевина гриба фулин, растущего на корнях тысячелетней сосны», и
много других таких же редких лекарственных растений. Зато лучшего
средства в целом мире не сыщешь. Его чудодейственная сила вызывает
трепет. Несколько лет назад старший брат Сюэ Пань выпросил у меня этот
рецепт, но, чтобы приготовить лекарство, потратил два или три года и
израсходовал тысячу лянов серебра. Если мне не верите, матушка, спросите
у сестры Баочай.
Баочай замахала руками:
–Я ничего не знаю, впервые слышу, зачем ты морочишь матушку!
–Баочай девочка хорошая, она не станет врать,– произнесла госпожа Ван.
А Баоюй не выдержал, всплеснул руками и, повернувшись к Баочай, вскричал:
–Я говорю сущую правду, а вы думаете, будто я вру!
В
этот момент Баоюй заметил Дайюй, она сидела за спиной Баочай и,
сдерживая смех, показывала пальцем на свое лицо – стыдила Баоюя. Тот
растерялся, но на выручку подоспела Фэнцзе, которая из внутренней
комнаты, где накрывали стол, слышала весь разговор.
этот момент Баоюй заметил Дайюй, она сидела за спиной Баочай и,
сдерживая смех, показывала пальцем на свое лицо – стыдила Баоюя. Тот
растерялся, но на выручку подоспела Фэнцзе, которая из внутренней
комнаты, где накрывали стол, слышала весь разговор.
–Про
лекарство это правда,– промолвила она.– Братец Баоюй не придумал.
Недавно брат Сюэ Пань просил у меня жемчуг. Сказал, что для лекарства, и
произнес в сердцах: «Лучше бы я с этим не связывался! А то теперь
хлопот не оберешься!» Я поинтересовалась, что за лекарство. Оказалось,
рецепт ему дал Баоюй. Там много лекарственных растений, но все я не
запомнила. «Вы уж простите меня за беспокойство,– продолжал Сюэ Пань,–
но жемчужины, которые я только что купил, не годятся. Они еще не
ношенные. Вот и пришлось мне обратиться к вам. Если у вас нет головных
украшений, дайте хоть несколько из тех, что вы носите, а я подберу вам
другие взамен». Пришлось снять два жемчужных цветка и отдать ему. Еще он
попросил кусок темно-красного шелка длиною в три чи и ступку, чтобы
истолочь жемчужины.
лекарство это правда,– промолвила она.– Братец Баоюй не придумал.
Недавно брат Сюэ Пань просил у меня жемчуг. Сказал, что для лекарства, и
произнес в сердцах: «Лучше бы я с этим не связывался! А то теперь
хлопот не оберешься!» Я поинтересовалась, что за лекарство. Оказалось,
рецепт ему дал Баоюй. Там много лекарственных растений, но все я не
запомнила. «Вы уж простите меня за беспокойство,– продолжал Сюэ Пань,–
но жемчужины, которые я только что купил, не годятся. Они еще не
ношенные. Вот и пришлось мне обратиться к вам. Если у вас нет головных
украшений, дайте хоть несколько из тех, что вы носите, а я подберу вам
другие взамен». Пришлось снять два жемчужных цветка и отдать ему. Еще он
попросил кусок темно-красного шелка длиною в три чи и ступку, чтобы
истолочь жемчужины.
Баоюй мысленно благодарил Будду за каждое произнесенное Фэнцзе слово, а потом обратился к матери:
–Ну,
что вы теперь скажете? А ведь Сюэ Пань готовил лекарство не строго по
рецепту, иначе пришлось бы ему добывать жемчуг и драгоценные камни из
древних могил, и не любые, а только те, которые в качестве головных
украшений носили богатые и знатные люди. Но кто станет сейчас
раскапывать могилы? Поэтому ничего не остается, как брать жемчуг,
который носят живые люди.
что вы теперь скажете? А ведь Сюэ Пань готовил лекарство не строго по
рецепту, иначе пришлось бы ему добывать жемчуг и драгоценные камни из
древних могил, и не любые, а только те, которые в качестве головных
украшений носили богатые и знатные люди. Но кто станет сейчас
раскапывать могилы? Поэтому ничего не остается, как брать жемчуг,
который носят живые люди.
–Амитаба! Что ты болтаешь!– вскричала
госпожа Ван.– Ведь если растревожить кости мертвецов, пролежавшие в
земле несколько сот лет, лекарство не будет обладать чудесными
свойствами.
госпожа Ван.– Ведь если растревожить кости мертвецов, пролежавшие в
земле несколько сот лет, лекарство не будет обладать чудесными
свойствами.
–Слышишь?– Баоюй обратился к Дайюй.– Неужели и моя вторая сестра Фэнцзе лжет?
Он говорил, а сам не спускал глаз с Баочай.
Дайюй коснулась руки госпожи Ван:
–Тетя, вы только подумайте: сестра Баочай не хочет его выгораживать, так он у меня ищет поддержки!
–Я давно замечаю, что ему очень нравится тебя обижать,– проговорила госпожа Ван.
–Ах,
матушка,– с улыбкой возразил Баоюй.– Ведь сестра Баочай ничего не
знала о делах старшего брата, даже когда они жили дома. А теперь и
подавно! А сестрица Дайюй, за спиной у сестры Баочай, украдкой стыдила
меня, будто я вру.
матушка,– с улыбкой возразил Баоюй.– Ведь сестра Баочай ничего не
знала о делах старшего брата, даже когда они жили дома. А теперь и
подавно! А сестрица Дайюй, за спиной у сестры Баочай, украдкой стыдила
меня, будто я вру.
В это время вошла девочка-служанка и позвала
Баоюя и Дайюй обедать. Дайюй, не сказав ни слова, поднялась и пошла
вслед за служанкой.
Баоюя и Дайюй обедать. Дайюй, не сказав ни слова, поднялась и пошла
вслед за служанкой.
–Может быть, подождем второго господина Баоюя?– робко произнесла служанка.
–Он есть не будет, я пойду одна,– ответила Дайюй.
Когда она вышла, Баоюй сказал служанке:
–Я буду есть с матушкой.
–Ладно, хватит тебе! Пошел бы лучше,– сказала госпожа Ван,– ведь я буду есть только постное.
–И я,– не унимался Баоюй.
Он вытолкал служанку за дверь, а сам уселся за стол.
–Вы тоже идите к себе,– сказала госпожа Ван девушкам,– а он как хочет!
–Пошел бы вместе с Дайюй, ей сегодня что-то не по себе,– промолвила Баочай.– А не голоден, можешь не есть.
–Нечего обращать внимание на всякие пустяки!– заупрямился Баоюй.– Через минуту пройдет!
Быстро поев, Баоюй попросил чаю и поспешил к матушке Цзя, чтобы она не тревожилась. К тому же его не оставляла мысль о Дайюй.
–Что
это ты весь день куда-то торопишься, второй брат?– смеясь, спросили
Таньчунь и Сичунь.– И ешь, и чай пьешь, все наспех!
это ты весь день куда-то торопишься, второй брат?– смеясь, спросили
Таньчунь и Сичунь.– И ешь, и чай пьешь, все наспех!
–Не задерживайте его, пусть идет скорее к своей сестрице,– сказала Баочай.
Наскоро
выпив чая, Баоюй побежал на западный дворик и по дороге увидел Фэнцзе.
Она стояла на пороге своего дома и наблюдала, как с десяток
мальчиков-слуг перетаскивают вазы для цветов.
выпив чая, Баоюй побежал на западный дворик и по дороге увидел Фэнцзе.
Она стояла на пороге своего дома и наблюдала, как с десяток
мальчиков-слуг перетаскивают вазы для цветов.
–Ты весьма кстати!– окликнула Фэнцзе Баоюя.– Заходи скорее! Мне тут надо кое-что написать.
Баоюй
не мог отказаться и последовал за Фэнцзе. А та, едва они вошли в дом,
распорядилась подать кисть, тушечницу и бумагу и сказала:
не мог отказаться и последовал за Фэнцзе. А та, едва они вошли в дом,
распорядилась подать кисть, тушечницу и бумагу и сказала:
–Бордового
шелка – сорок кусков, атласа узорчатого с драконами – сорок кусков,
тонкого дворцового шелка разных цветов – сто кусков, ожерелий золотых –
четыре…
шелка – сорок кусков, атласа узорчатого с драконами – сорок кусков,
тонкого дворцового шелка разных цветов – сто кусков, ожерелий золотых –
четыре…
–Что это?– прервал ее Баоюй.– Счет или список подарков? В какой форме писать?
–Как угодно,– ответила Фэнцзе.– Лишь бы я поняла.
Баоюй
ни о чем больше не спрашивал и старательно записывал все, что диктовала
Фэнцзе. Беря у него исписанный лист бумаги, Фэнцзе сказала:
ни о чем больше не спрашивал и старательно записывал все, что диктовала
Фэнцзе. Беря у него исписанный лист бумаги, Фэнцзе сказала:
–У
меня к тебе просьба, не знаю только, согласишься ли ты ее выполнить. Я
хотела бы взять к себе девочку-служанку Сяохун, а тебе подобрать другую.
Согласен?
меня к тебе просьба, не знаю только, согласишься ли ты ее выполнить. Я
хотела бы взять к себе девочку-служанку Сяохун, а тебе подобрать другую.
Согласен?
–Служанок у меня много,– отвечал Баоюй,– и если какая-нибудь тебе приглянулась, бери. Зачем спрашивать.
–Ладно, возьму,– с улыбкой сказала Фэнцзе.
–Пожалуйста,– кивнул Баоюй и собрался уходить.
–Погоди,– остановила его Фэнцзе,– у меня еще есть к тебе дело.
–Я к бабушке тороплюсь, если что-нибудь важное, зайду на обратном пути,– сказал Баоюй.
У матушки Цзя, когда он пришел, уже все поели.
–Что ты вкусного ел у матери?– спросила матушка Цзя.
–Ничего особенного,– ответил Баоюй,– съел лишнюю чашку риса, и все. А где Дайюй?
–Во внутренней комнате,– сказала матушка Цзя.
Когда
Баоюй туда вошел, он увидел, что одна служанка, сидя прямо на полу,
раздувает утюг, еще две расположились на кане и что-то чертят мелом, а
Дайюй, склонившись над куском шелка, кроит.
Баоюй туда вошел, он увидел, что одна служанка, сидя прямо на полу,
раздувает утюг, еще две расположились на кане и что-то чертят мелом, а
Дайюй, склонившись над куском шелка, кроит.
–А! Вот вы где!– вскричал Баоюй с порога.– После еды вредно трудиться, голова заболит.
Дайюй даже не подняла глаз и как ни в чем не бывало продолжала кроить.
–У этого куска измят уголок, неплохо бы еще разок прогладить,– обратилась к ней одна из служанок.
–Нечего обращать внимание на всякие пустяки!– проговорила Дайюй.– Через минуту разгладится.
Баоюй
понял намек и расстроился. В этот момент к матушке Цзя пришли Баочай,
Таньчунь и остальные сестры. Баочай сразу прошла во внутренние покои.
понял намек и расстроился. В этот момент к матушке Цзя пришли Баочай,
Таньчунь и остальные сестры. Баочай сразу прошла во внутренние покои.
–Чем
занимаешься?– спросила она Дайюй, но, не получив ответа, с улыбкой
заметила: – А ты, сестра, стала мастерицей на все руки – даже кроить
научилась!
занимаешься?– спросила она Дайюй, но, не получив ответа, с улыбкой
заметила: – А ты, сестра, стала мастерицей на все руки – даже кроить
научилась!
–Да что ты, сестра!– ответила Дайюй.– Просто делаю вид, что тружусь.
–Говоря
откровенно,– продолжала между тем Баочай,– когда речь зашла о
лекарстве, я в шутку сказала, что понятия ни о чем не имею, а братец
Баоюй разозлился.
откровенно,– продолжала между тем Баочай,– когда речь зашла о
лекарстве, я в шутку сказала, что понятия ни о чем не имею, а братец
Баоюй разозлился.
–Нечего обращать внимание на всякие пустяки!– снова сказала Дайюй.– Через минуту пройдет.
–Сестра,– обратился к Баочай до сих пор молчавший Баоюй,– бабушка хочет поиграть в домино, не составишь ли ей компанию?
–Неужели я только за тем и пришла,– проворчала Баочай, но вышла.
–И ты уходи,– сказала брату Дайюй.– А то тебя тигр здесь съест!
Она отвернулась и принялась снова кроить. Баоюй заставил себя улыбнуться и сказал:
–Тебе надо прогуляться. Успеешь кроить.
Дайюй ничего не сказала, будто не слышала. Тогда Баоюй обратился к служанкам:
–Кто велел ей кроить?
Не дав служанкам ответить, Дайюй крикнула:
–Кто бы ни велел, тебя не касается!
Баоюй хотел что-то сказать, но в это время вошла служанка и доложила:
–Вас там спрашивают, второй господин!
Баоюй вышел.
–Наконец-то!– крикнула ему вслед Дайюй.– Я, пожалуй, умру, если он вернется!
Баоюй между тем, выйдя из дому, увидел Бэймина, который сказал:
–Вас приглашают к господину Фэн Цзыину!
Баоюй сразу вспомнил разговор накануне и, прежде чем пойти к себе в кабинет, приказал слуге:
–Принеси мою парадную одежду!
Бэймин побежал ко вторым воротам и, увидев вышедшую ему навстречу старуху, сказал ей:
–Тетушка,
не передадите ли служанкам второго господина Баоюя, что он у себя в
кабинете и ждет, пока ему принесут парадную одежду?
не передадите ли служанкам второго господина Баоюя, что он у себя в
кабинете и ждет, пока ему принесут парадную одежду?
–Что за
ерунду ты городишь!– плюнула с досады старуха.– Баоюй теперь живет в
саду, и все его служанки там, а ты примчался сюда!
ерунду ты городишь!– плюнула с досады старуха.– Баоюй теперь живет в
саду, и все его служанки там, а ты примчался сюда!
–Простите,
тетушка, мне мою глупость!– промолвил Бэймин и со всех ног бросился в
сторону восточных ворот сада. Дежурившие там слуги в конце аллеи играли
от нечего делать в мяч. Бэймин подошел к ним, передал приказание, и один
из мальчиков побежал его выполнять. Вскоре он принес целый узел одежды,
передал Бэймину, а тот поспешил в кабинет.
тетушка, мне мою глупость!– промолвил Бэймин и со всех ног бросился в
сторону восточных ворот сада. Дежурившие там слуги в конце аллеи играли
от нечего делать в мяч. Бэймин подошел к ним, передал приказание, и один
из мальчиков побежал его выполнять. Вскоре он принес целый узел одежды,
передал Бэймину, а тот поспешил в кабинет.
Баоюй быстро переоделся, велел подать коня и в сопровождении четырех слуг направился к дому Фэн Цзыина.
Слуга
тотчас же доложил о нем, и Фэн Цзыин вышел встречать Баоюя. Кроме Сюэ
Паня, который уже давно пришел, в числе гостей были актер Цзян Юйхань и
певичка из дома Прекрасных благоуханий по имени Юньэр. Прислуживали
мальчики-слуги.
тотчас же доложил о нем, и Фэн Цзыин вышел встречать Баоюя. Кроме Сюэ
Паня, который уже давно пришел, в числе гостей были актер Цзян Юйхань и
певичка из дома Прекрасных благоуханий по имени Юньэр. Прислуживали
мальчики-слуги.
После того как все поздоровались с Баоюем, началось чаепитие.
Принимая чашку с чаем, Баоюй с улыбкой обратился к Фэн Цзыину:
–В
прошлый раз вы так и не объяснили, какое же вам «несчастье помогло», и
я, признаться, с нетерпением ждал этой встречи, чтобы узнать, и, как
видите, явился по первому вашему приглашению.
прошлый раз вы так и не объяснили, какое же вам «несчастье помогло», и
я, признаться, с нетерпением ждал этой встречи, чтобы узнать, и, как
видите, явился по первому вашему приглашению.
–До чего же вы
наивны,– рассмеялся Фэн Цзыин,– ведь это был лишь предлог, чтобы
затащить вас к себе на рюмку вина, если хотите, уловка. Неужели вы
приняли мои слова за чистую монету?
наивны,– рассмеялся Фэн Цзыин,– ведь это был лишь предлог, чтобы
затащить вас к себе на рюмку вина, если хотите, уловка. Неужели вы
приняли мои слова за чистую монету?
Все разразились хохотом.
Вскоре было подано вино, и гости сели за стол. Сначала вино подавали
мальчики-слуги, но потом Фэн Цзыин развеселился и приказал Юньэр
поднести гостям по три кубка. Захмелев, Сюэ Пань схватил Юньэр за руку и
воскликнул:
Вскоре было подано вино, и гости сели за стол. Сначала вино подавали
мальчики-слуги, но потом Фэн Цзыин развеселился и приказал Юньэр
поднести гостям по три кубка. Захмелев, Сюэ Пань схватил Юньэр за руку и
воскликнул:
–Если споешь новую песню, я готов выпить ради тебя целый кувшин вина! Согласна?
Юньэр ничего не оставалось, как согласиться, и, взяв в руки лютню, она запела:
Их двое: скучно мне без них,
а вместе – вроде тесно,
Но если нет их,– мне одной
совсем неинтересно…Когда хочу, чтоб этот был,
вдруг о другом мечтаю, —
Так хороши, что предпочесть
кого из них – не знаю!Их опишу ль? Нет у меня
такой искусной кисти!
Вчера с одним у чайных роз
в ночной тиши сошлись мы.Да, он пришел… И в тайный час
любви и страсти томной
Врасплох вдруг застигает нас
в саду другой влюбленный…Ответчик есть, и есть истец,
к тому же есть свидетель.
Что я скажу, когда под суд
пойдем за шутки эти?Кончив петь, девушка, смеясь, обратилась к Сюэ Паню:
–Ну что ж, пей теперь целый кувшин!
–За такую песню я и полкувшина не стану пить!– сказал Сюэ Пань.– Спой что-нибудь получше!
–Послушайте!–
вмешался тут Баоюй, встав с места.– Так мы быстро опьянеем. А это
неинтересно! Давайте я выпью большую чашку вина и отдам застольный
приказ. Кто не выполнит, будет пить подряд десять чашек да еще наливать
вино остальным.
вмешался тут Баоюй, встав с места.– Так мы быстро опьянеем. А это
неинтересно! Давайте я выпью большую чашку вина и отдам застольный
приказ. Кто не выполнит, будет пить подряд десять чашек да еще наливать
вино остальным.
–Верно, верно!– в один голос вскричали Фэн Цзыин и Цзя Юйхань.
Баоюй поднял чашку, единым духом осушил ее и произнес:
–Называю
четыре слова: скорбь, печаль, радость, веселье. Надо сочинить на эти
слова стихи и дать им толкование, но только применительно к женщинам!
Кто сочинит стихи, пьет кубок вина, исполняет новую песню, снова пьет, а
затем, выбрав любую вещь в этой комнате, читает написанные о ней
древние стихи либо приводит цитату из «Четверокнижия» или «Пятикнижия»,
после чего снова пьет.
четыре слова: скорбь, печаль, радость, веселье. Надо сочинить на эти
слова стихи и дать им толкование, но только применительно к женщинам!
Кто сочинит стихи, пьет кубок вина, исполняет новую песню, снова пьет, а
затем, выбрав любую вещь в этой комнате, читает написанные о ней
древние стихи либо приводит цитату из «Четверокнижия» или «Пятикнижия»,
после чего снова пьет.
Не дав Баоюю договорить, с места вскочил Сюэ Пань и запротестовал:
–Меня не считайте, в такую игру я играть не буду. Это он придумал нарочно, чтобы надо мной посмеяться!
Тут поднялась Юньэр, усадила Сюэ Паня на место и с улыбкой сказала:
–Чего
бояться? Вино ты и так каждый день пьешь! Неужели ты уступаешь мне в
способностях? Ведь я тоже буду читать стихи. Не ошибешься – хорошо,
ошибешься – выпьешь несколько штрафных кубков. От этого не умрешь! Или
ты хочешь выпить сразу десять чашек, налить всем вина и вообще не
подчиняться застольному приказу?
бояться? Вино ты и так каждый день пьешь! Неужели ты уступаешь мне в
способностях? Ведь я тоже буду читать стихи. Не ошибешься – хорошо,
ошибешься – выпьешь несколько штрафных кубков. От этого не умрешь! Или
ты хочешь выпить сразу десять чашек, налить всем вина и вообще не
подчиняться застольному приказу?
–Прекрасно!– Все захлопали в ладоши.
Сюэ Пань пристыженный сел.
Когда наступила тишина, Баоюй стал читать стихи:
Что значит боль скорбящей девы?
Ответ такой на это есть:
Кругом весеннее сиянье,
А ты храни уныло честь
В своей пустой и скучной спальне!Что есть тоска печальной девы?
Ответ на это есть такой:
Лишь понукай, толкай супруга
Искать чины любой ценой,
Любви не зная и досуга!А что такое радость девы?
Ответ такой на это есть:
Вот зеркало возьмет случайно
И видит в нем – скажу не в лесть:
Она – само очарованье!Еще: в чем суть веселья девы?
Ответ на это есть такой:
Размах качелей, вихрь и – кстати —
Как бы надетое весной
Волнующее взоры платье!
–Прекрасно!– раздались восторженные возгласы.
Один только Сюэ Пань покачал головой и сказал:
–Плохо! За такие стихи полагается штраф!
–Почему?– удивились все.
–Потому что я ничего не понял,– ответил Сюэ Пань,– разве за это не штрафуют?
–Подумай лучше о том, что сам будешь читать,– ущипнув его, шепнула Юньэр.– А не будешь – мы тебя оштрафуем!
Она взяла в руки лютню, и под ее аккомпанемент Баоюй запел:
Слезы падают наземь… Как бобы, их роняю[248].
Все не выплакать слезы, все не скажешь в словах,
Всех цветов не раскрыла весенняя ива, —
Все равно утопает терем в пышных цветах.За оконного шторой – ветер, дождь на закате,
Оттого беспокоен, прерывист мой сон,
И забыть невозможно ни новых печалей,
Ни печалей давнишних, из прошлых времен.Мне сведенные брови
Расправить невмочь,
А часы так ленивы!
Долго тянется ночь!О, тоска! Словно темные горы,
Что путь пресекли;
Как далекий поток, —
Бесконечный, шумящий вдали…
Едва Баоюй умолк, как все сразу закричали, выражая свое восхищение, а Сюэ Пань снова стал ворчать:
–Плохо, нет никакого ритма!
Баоюй, не обращая на него внимания, взял со стола грушу, вновь осушил чашку и произнес:
Обрушился дождь на раскрывшийся груши цветок,
В глубинах дворца закрываются наглухо двери.
Итак, Баоюй выполнил весь застольный приказ. Настала очередь Фэн Цзыина, и тот произнес:
Что значит радость женщины?
Ответ: при первых родах двух сынов родить.
Что есть веселье женщины?
Ответ: проникнув в сад, цикаду изловить.
Скорбь женщины чем вызвана?
Ответ: в беде грозящей мужа с сыном жаль.
Чем объяснить ее печаль?
Ответ: прическу сделать ветер помешал…
Затем Фэн Цзыин поднял кубок вина и запел:
Ты – притягательное диво,
Ты – чувств обильных переливы,
С тобою кто из колдунов
Сравниться может в чарах страстных?
Будь хоть святой,– твоя душа
Не станет теплой и прекрасной…
Ты из всего, что я сказал,
На веру не берешь ни слова,
Так выйди к людям и спроси
О том кого-нибудь другого, —
Тогда узнаешь наконец,
Чего не знала ты дотоле:
Меня пронизывает боль,
А ты не ощущаешь боли!
Окончив петь, Фэн Цзыин осушил кубок и произнес:
Над камышовой крышей лавки
Плывет луна при первых петухах.
Итак, Фэн Цзыин тоже выполнил застольный приказ. Настала очередь Юньэр, и она прочла:
Скорбь женщины чем вызвана?
Ответ: тем, что опоры нет на склоне лет.–Дитя мое!– вскричал Сюэ Пань.– Тебе это не грозит, пока жив я, Сюэ Пань!
–Не мешай, помолчи!– зашикали на него, и Юньэр продолжала:
В чем женщины печаль?
Скажу в ответ:
Бранится мать! Уймется или нет?
–Третьего дня я встретил твою мать и приказал ей тебя не бить,– сказал Сюэ Пань.
Все зашумели:
–Мы тебя оштрафуем!
–Не буду, не буду!– крикнул Сюэ Пань, с силой хлопнув себя по щеке.– Если скажу еще хоть слово, штрафуйте!
Юньэр снова запела:
Что значит радость женщины?
Ответ: любимый возвратился в дом ко мне.
Что есть веселье женщины?
Ответ: уняв свирель, ударить по струне.
Закончив песню, она начала следующую:
При третьем новолунье в третий день
Цветет мускат. Везде известно это.
Но вздумалось однажды червяку
Залезть в цветок прекрасный до расцвета.
Потратил много времени червяк,
Стремясь к цветку упрямо, непреклонно,
Но в тот цветок он не сумел никак
Пробраться,– сколь ни бился исступленно.Упал, потом опять к цветку полез,
Как на качелях, на листе качаясь.
«Ах ты, червяк! Повеса из повес! —
Сказал цветок, к упрямцу обращаясь. —
Раскрыться мне еще не выпал срок, —
Куда ж ты лезешь, глупый червячок?»
Эта песня была последней. Юньэр осушила кубок и прочитала:
Строен персик и пригож…
Застольный приказ и на сей раз оказался выполненным. Наступил черед Сюэ Паня.
–Что ж, начинаю!– сказал он.– Итак…
Женщина сердцем скорбит…
Он тянул первую строку так долго, что Фэн Цзыин не выдержал и спросил:
–Почему она скорбит? Ну, говори скорее!..
От волнения глаза Сюэ Паня стали круглыми, как колокольчики, и он повторил:
Женщина сердцем скорбит…
Кашлянул раз, другой и наконец произнес:
Скорбь женщины о чем?
Ответ гласит:
Не муж, а черепаха! Просто стыд!
Все расхохотались.
–Почему
вы смеетесь?– удивился Сюэ Пань.– Разве я не прав? Неужели женщина не
скорбит, если вместо красивого юноши ее мужем оказывается урод?!
вы смеетесь?– удивился Сюэ Пань.– Разве я не прав? Неужели женщина не
скорбит, если вместо красивого юноши ее мужем оказывается урод?!
–Конечно, прав!– твердили все, покатываясь со смеху.– Ну, продолжай!
Сюэ Пань таращил глаза, стараясь собраться с мыслями:
Женщине грустно бывает…
Он снова умолк, а сидевшие за столом закричали:
–Почему?
В чем женщины печаль?
В том, что нахально,
Как жеребец, мужлан к ней лезет в спальню.
Снова раздался дружный смех.
–Штрафовать его, штрафовать!– кричали все.– То, что он прочел прежде, еще куда ни шло. Ну а это совсем не годится!
Сюэ Паню хотели налить вина, но Баоюй запротестовал:
–У него очень хорошо подобраны рифмы…
–А вы придираетесь,– ухватился за его слова Сюэ Пань.– Если распорядитель одобрил, нечего шуметь!
Все тотчас же умолкли, только Юньэр, смеясь, сказала Сюэ Паню:
–Следующие две фразы, пожалуй, тебе не под силу, может быть, позволишь произнести их вместо тебя?..
–Глупости!– вскричал Сюэ Пань.– Неужели не справлюсь? Слушайте…
В чем радость женщин?
Тут ответ мой точен:
В блаженной лени после брачной ночи.
–Неплохо!– согласились все. Сюэ Пань продолжал:
Когда веселье женщин?
Стих мой лих:
Когда мужская плоть возжаждет их.
–Бессовестный! Как не стыдно!– возмутились гости.– Пой лучше песню!..
Комар назойлив:
«Хэн-хэн-хэн…» —
затянул Сюэ Пань.
–Что это ты поешь?– раздались удивленные возгласы.
Но Сюэ Пань как ни в чем не бывало продолжал:
Жужжат две мухи:
«Вэн-вэн-вэн…»
–Довольно, хватит!– закричали все хором.
–Будете
вы слушать или не будете?– рассердился Сюэ Пань.– Эта песенка вся
построена на рифмах хэн-хэн и вэн-вэн. Не хотите, могу не петь, но и
пить не стану!
вы слушать или не будете?– рассердился Сюэ Пань.– Эта песенка вся
построена на рифмах хэн-хэн и вэн-вэн. Не хотите, могу не петь, но и
пить не стану!
–Ладно, не пой, не пей, только не мешай другим,– согласились гости.
Наступила очередь Цзян Юйханя. Он прочел такие стихи:
Скорбь женщины чем вызвана?
Ответ: ушел супруг, его потерян след.
Чем объяснить ее печаль?
Ответ: на масло из корицы денег нет.
Что значит радость женщины?
Ответ: нагар на свечке – значит, свадьба ждет[249].
Что есть веселье женщины?
Ответ: с супругой точно в лад супруг поет.
После стихотворения Цзян Юйхань запел песню:
Как отрадно! Она всех красавиц прелестных
воплотила в себе и, слепя красотой,
Уподобилась той, с бирюзового неба
к нам на землю сошедшей небесной святой.Вся в расцвете весны —
молода и стройна,
Будет фениксов-птиц
жизнь, как чаша, полна!
О, высок Млечный Путь
в этом небе ночном!
Взяв серебряный в руки фонарь,
мы вдвоем
Незаметно за полог уйдем…
Окончив петь, Цзян Юйхань осушил кубок и сказал:
–Мои
познания в поэзии поистине ничтожны, но, к счастью, вчера я случайно
прочел и запомнил одну парную надпись. В ней как раз речь о том, что вы
видите здесь на столе.
познания в поэзии поистине ничтожны, но, к счастью, вчера я случайно
прочел и запомнил одну парную надпись. В ней как раз речь о том, что вы
видите здесь на столе.
Он выпил еще вина, взял со стола цветущую коричную веточку и произнес:
В нос ударяют запахи цветов,
а это значит – будет днем тепло.
Всем понравились эти строки, и решено было, что приказ выполнен. Но тут с места вскочил Сюэ Пань.
–Никуда
не годится!– закричал он.– Оштрафовать его! Оштрафовать! На столе
никакой драгоценности нет, и твои стихи ни при чем!
не годится!– закричал он.– Оштрафовать его! Оштрафовать! На столе
никакой драгоценности нет, и твои стихи ни при чем!
–Какой драгоценности?– удивился Цзян Юйхань.
–Еще перечишь!– не унимался Сюэ Пань.– Повтори, что ты прочел!
Пришлось Цзян Юйханю прочесть еще раз.
–А Сижэнь разве не драгоценность?[250] – вскричал Сюэ Пань.– Кто сомневается, спросите у него!
Он указал на Баоюя. Баоюй смутился и произнес:
–Тебя за это надо как следует оштрафовать!
–Верно! Оштрафовать!– закричал Сюэ Пань, схватил со стола большой кубок и единым духом его осушил.
Фэн
Цзыин и Цзян Юйхань принялись расспрашивать, в чем дело, и когда Юньэр
им объяснила, Цзян Юйхань встал и принес извинения.
Цзыин и Цзян Юйхань принялись расспрашивать, в чем дело, и когда Юньэр
им объяснила, Цзян Юйхань встал и принес извинения.
–Вы ведь не знали и ни в чем не виноваты,– сказали гости.
Вскоре
Баоюй вышел из-за стола. Цзян Юйхань последовал за ним и на террасе еще
раз извинился. Привлекательная внешность Цзян Юйханя, его изящные
манеры понравились Баоюю, он пожал актеру руку и сказал:
Баоюй вышел из-за стола. Цзян Юйхань последовал за ним и на террасе еще
раз извинился. Привлекательная внешность Цзян Юйханя, его изящные
манеры понравились Баоюю, он пожал актеру руку и сказал:
–Приходите
как-нибудь ко мне! Поговорим об актере Цигуане из вашей труппы. Слава о
нем гремит по всей Поднебесной, но я, к сожалению, до сих пор не имел
счастья с ним встретиться.
как-нибудь ко мне! Поговорим об актере Цигуане из вашей труппы. Слава о
нем гремит по всей Поднебесной, но я, к сожалению, до сих пор не имел
счастья с ним встретиться.
–Да это мое детское имя!– воскликнул Цзян Юйхань.
Баоюй был и удивлен, и обрадован.
–Какое
везенье, какое везенье!– восклицал он,– Недаром вы так знамениты!
Наконец-то мы с вами познакомились. Что бы такое вам подарить?
везенье, какое везенье!– восклицал он,– Недаром вы так знамениты!
Наконец-то мы с вами познакомились. Что бы такое вам подарить?
Он немного подумал, вытащил из рукава веер, снял с него яшмовую подвеску и протянул актеру:
–Примите от меня в знак уважения и будущей дружбы, хотя эта вещь слишком ничтожна для такого случая.
–Право,
это незаслуженная награда,– произнес Цигуань, принимая подвеску.– Но и
у меня есть одна редкая вещь, я с благодарностью подарю ее вам.
это незаслуженная награда,– произнес Цигуань, принимая подвеску.– Но и
у меня есть одна редкая вещь, я с благодарностью подарю ее вам.
Он расстегнул куртку, снял ярко-красный пояс и отдал Баоюю.
–Это
подарок Бэйцзинскому вану от царицы страны Юсян,– пояснил он.– Если
этим поясом подпоясываться летом, кожа благоухает и совершенно не
выделяет пота. Бэйцзинский ван недавно подарил его мне, и я надел его
сегодня впервые. Никому другому я бы этот пояс не отдал, но вас, второй
господин, прошу принять мой подарок. А мне взамен дайте свой, а то нечем
подпоясаться.
подарок Бэйцзинскому вану от царицы страны Юсян,– пояснил он.– Если
этим поясом подпоясываться летом, кожа благоухает и совершенно не
выделяет пота. Бэйцзинский ван недавно подарил его мне, и я надел его
сегодня впервые. Никому другому я бы этот пояс не отдал, но вас, второй
господин, прошу принять мой подарок. А мне взамен дайте свой, а то нечем
подпоясаться.
Баоюй с радостью принял подарок, снял свой пояс с узорами из сосновых шишек и отдал Цигуаню.
В это время раздался громкий возглас:
–Попались!..
К ним подскочил Сюэ Пань, схватил обоих за руки и воскликнул:
–Что же это вы? Вино не допили и убежали? Ну-ка, покажите, что у вас там?
–Ничего,– ответили оба.
Но
от Сюэ Паня отделаться было не так просто. К счастью, на выручку
подоспел Фэн Цзыин. Вместе они вернулись к столу. До позднего вечера
продолжалось веселье.
от Сюэ Паня отделаться было не так просто. К счастью, на выручку
подоспел Фэн Цзыин. Вместе они вернулись к столу. До позднего вечера
продолжалось веселье.
Возвратившись домой, Баоюй переоделся и сел пить чай. Сижэнь заметила, что на веере не хватает одной подвески, и спросила:
–Ты куда девал подвеску?
–Наверное, потерял,– ответил Баоюй.
Сижэнь
не придала этому никакого значения, но, когда Баоюй собрался спать,
заметила на нем красный, как кровь, пояс и стала догадываться, что
произошло.
не придала этому никакого значения, но, когда Баоюй собрался спать,
заметила на нем красный, как кровь, пояс и стала догадываться, что
произошло.
–У тебя замечательный новый пояс,– сказала она,– и ты можешь мне вернуть тот, который я тебе отдала.
Только
сейчас Баоюй вспомнил, что подаренный Цигуаню пояс принадлежал Сижэнь, и
не следовало так легкомысленно с ним расставаться. Он раскаивался в
душе, но признаться боялся и с улыбкой сказал:
сейчас Баоюй вспомнил, что подаренный Цигуаню пояс принадлежал Сижэнь, и
не следовало так легкомысленно с ним расставаться. Он раскаивался в
душе, но признаться боялся и с улыбкой сказал:
–За пояс я тебя вознагражу.
–Я
сразу поняла, что ты опять занимался дурными делами!– кивнув головой,
со вздохом произнесла Сижэнь.– Но не надо было отдавать мою вещь этим
никчемным людям! Жаль, что ты не подумал об этом!
сразу поняла, что ты опять занимался дурными делами!– кивнув головой,
со вздохом произнесла Сижэнь.– Но не надо было отдавать мою вещь этим
никчемным людям! Жаль, что ты не подумал об этом!
Она хотела
сказать еще что-то, но, заметив, что Баоюй пьян, не стала ему докучать,
разделась и легла в постель. За ночь ничего особенного не произошло.
сказать еще что-то, но, заметив, что Баоюй пьян, не стала ему докучать,
разделась и легла в постель. За ночь ничего особенного не произошло.
Утром, едва проснувшись, Сижэнь услышала возглас Баоюя:
–Ну-ка, погляди! Ночью к нам забрались воры, а ты спала как ни в чем не бывало!
Тут Сижэнь заметила на себе тот самый красный пояс, который видела у Баоюя, и поняла, что это он ночью повязал его ей.
–Не нужна мне такая дрянь!– крикнула она, снимая пояс – Забирай обратно!
Баоюй
принялся ласково ее уговаривать. Наконец Сижэнь согласилась поносить
пока пояс. Но как только Баоюй вышел, сняла его, бросила в пустой ящик и
надела другой. Вернувшись, Баоюй ничего не заметил и принялся
расспрашивать, как прошел вчерашний день.
принялся ласково ее уговаривать. Наконец Сижэнь согласилась поносить
пока пояс. Но как только Баоюй вышел, сняла его, бросила в пустой ящик и
надела другой. Вернувшись, Баоюй ничего не заметил и принялся
расспрашивать, как прошел вчерашний день.
–Вторая госпожа Фэнцзе
присылала служанку за Сяохун,– ответила Сижэнь.– Хотели дождаться
тебя, но я решила, что не стоит, и сама ее отпустила.
присылала служанку за Сяохун,– ответила Сижэнь.– Хотели дождаться
тебя, но я решила, что не стоит, и сама ее отпустила.
–И правильно сделала,– кивнул головой Баоюй.– Я ведь об этом знал, зачем же было меня дожидаться?
–От
гуйфэй приезжал евнух Ся, привез сто двадцать лянов серебра,–
продолжала Сижэнь.– Гуйфэй приказала устроить с первого по третье число
«благодарственное моление о ниспослании спокойствия» в монастыре
Чистейшей пустоты, совершить жертвоприношения и пригласить актеров.
Государыня также желает, чтобы пожаловал туда старший господин Цзя Чжэнь
вместе со всеми членами рода, воскурил благовония и поклонился Будде.
Еще она прислала с евнухом подарки к празднику Начала лета.
гуйфэй приезжал евнух Ся, привез сто двадцать лянов серебра,–
продолжала Сижэнь.– Гуйфэй приказала устроить с первого по третье число
«благодарственное моление о ниспослании спокойствия» в монастыре
Чистейшей пустоты, совершить жертвоприношения и пригласить актеров.
Государыня также желает, чтобы пожаловал туда старший господин Цзя Чжэнь
вместе со всеми членами рода, воскурил благовония и поклонился Будде.
Еще она прислала с евнухом подарки к празднику Начала лета.
Сижэнь
позвала служанку и велела ей принести подарки: два дворцовых веера, две
нити четок из красного благовонного дерева, два куска шелка с узором из
хвостов феникса и циновку, сплетенную из стеблей лотоса.
позвала служанку и велела ей принести подарки: два дворцовых веера, две
нити четок из красного благовонного дерева, два куска шелка с узором из
хвостов феникса и циновку, сплетенную из стеблей лотоса.
–А остальные что получили?– полюбопытствовал Баоюй, не скрывая радости.– То же самое?
–Твоя
бабушка получила в придачу яшмовый жезл «исполнения желаний», так же
как отец, мать и тетя, еще агатовую подушечку,– рассказывала Сижэнь.–
Баочай то же, что и ты. Барышня Линь Дайюй, вторая барышня Инчунь,
третья барышня Таньчунь и четвертая барышня Сичунь – веер и четки.
Супруга старшего господина госпожа Ю, супруга второго господина Фэнцзе –
по два куска тонкого шелка, по два куска атласа и по два мешочка для
благовоний, а сверх того по две лекарственные палочки.
бабушка получила в придачу яшмовый жезл «исполнения желаний», так же
как отец, мать и тетя, еще агатовую подушечку,– рассказывала Сижэнь.–
Баочай то же, что и ты. Барышня Линь Дайюй, вторая барышня Инчунь,
третья барышня Таньчунь и четвертая барышня Сичунь – веер и четки.
Супруга старшего господина госпожа Ю, супруга второго господина Фэнцзе –
по два куска тонкого шелка, по два куска атласа и по два мешочка для
благовоний, а сверх того по две лекарственные палочки.
–Как же
так?– недовольно спросил Баоюй.– Почему сестра Баочай получила такие
подарки, как я, а сестрица Дайюй похуже? Может быть, что-то перепутали?
так?– недовольно спросил Баоюй.– Почему сестра Баочай получила такие
подарки, как я, а сестрица Дайюй похуже? Может быть, что-то перепутали?
–Нет,–
ответила Сижэнь,– этого не могло случиться, все было подробно
расписано! Твои подарки находились у бабушки, я принесла их оттуда.
Бабушка велела тебе завтра с утра прийти поблагодарить.
ответила Сижэнь,– этого не могло случиться, все было подробно
расписано! Твои подарки находились у бабушки, я принесла их оттуда.
Бабушка велела тебе завтра с утра прийти поблагодарить.
–Непременно,– обещал Баоюй.
Он велел позвать Цзыцзюань и сказал ей:
–Отнеси эти вещицы своей барышне и передай, пусть выберет что понравится и оставит себе.
Цзыцзюань ушла, но вскоре вернулась с ответом:
–Барышня велела сказать, что тоже получила подарки и ей ничего не нужно.
Баоюй
велел служанкам взять подарки обратно, а сам быстро умылся и хотел
отправиться к матушке Цзя. Но тут он увидел в дверях Дайюй и с улыбкой
бросился ей навстречу:
велел служанкам взять подарки обратно, а сам быстро умылся и хотел
отправиться к матушке Цзя. Но тут он увидел в дверях Дайюй и с улыбкой
бросился ей навстречу:
–Почему ты ничего не пожелала взять из того, что я прислал?
Дайюй давно забыла о том, что накануне сердилась на Баоюя, но все же сказала:
–Такого
счастья я недостойна. Разве могу я сравниться с барышней Баочай,
которую, благодаря ее золоту, судьба связала с яшмой? Ведь я всего лишь
невежественная девчонка!
счастья я недостойна. Разве могу я сравниться с барышней Баочай,
которую, благодаря ее золоту, судьба связала с яшмой? Ведь я всего лишь
невежественная девчонка!
Услышав «золото» и «яшма»[251], Баоюй растерянно произнес:
–Это
все болтовня, у меня и в мыслях ничего подобного не было! Пусть меня
покарает Небо и уничтожит Земля, пусть я навсегда потеряю человеческий
облик, если говорю неправду.
все болтовня, у меня и в мыслях ничего подобного не было! Пусть меня
покарает Небо и уничтожит Земля, пусть я навсегда потеряю человеческий
облик, если говорю неправду.
Дайюй догадалась, что он понял намек, и промолвила:
–К чему давать клятвы? Все эти россказни о золоте и яшме мне совершенно безразличны.
–Не
знаю, как тебе объяснить, но когда-нибудь ты сама поймешь мои
чувства,– сказал Баоюй.– Ведь после бабушки, отца и матери ты мне
дороже всех. Ни к кому я так не привязан, клянусь!
знаю, как тебе объяснить, но когда-нибудь ты сама поймешь мои
чувства,– сказал Баоюй.– Ведь после бабушки, отца и матери ты мне
дороже всех. Ни к кому я так не привязан, клянусь!
–Не клянись,–
сказала Дайюй,– я знаю, что ты думаешь только обо мне, когда я перед
тобой, но стоит тебе увидеть сестру Баочай, как ты сразу обо мне
забываешь!
сказала Дайюй,– я знаю, что ты думаешь только обо мне, когда я перед
тобой, но стоит тебе увидеть сестру Баочай, как ты сразу обо мне
забываешь!
–Это тебе так кажется,– возразил Баоюй.
–Тогда
почему ты вчера не обратился ко мне, когда сестра Баочай не захотела
тебя выгораживать?– спросила Дайюй.– Как бы ты поступил, будь я на ее
месте?
почему ты вчера не обратился ко мне, когда сестра Баочай не захотела
тебя выгораживать?– спросила Дайюй.– Как бы ты поступил, будь я на ее
месте?
В этот момент вошла Баочай и разговор прекратился. Но
девушка, будто ничего не заметив, направилась к госпоже Ван, посидела
немного и пошла к матушке Цзя. Баоюй был уже там.
девушка, будто ничего не заметив, направилась к госпоже Ван, посидела
немного и пошла к матушке Цзя. Баоюй был уже там.
Баочай
вспомнила, как ее мать однажды рассказывала госпоже Ван, что в свое
время какой-то монах подарил ей золотой замок и предсказал, что ее дочь
выйдет замуж за обладателя яшмы. Поэтому Баочай и избегала Баоюя. А тут
еще Юаньчунь прислала ей и Баоюю одинаковые подарки. Совсем неудобно.
Хорошо, что Баоюй увлечен Дайюй и не придал этому никакого значения.
Увидев сестру, Баоюй попросил:
вспомнила, как ее мать однажды рассказывала госпоже Ван, что в свое
время какой-то монах подарил ей золотой замок и предсказал, что ее дочь
выйдет замуж за обладателя яшмы. Поэтому Баочай и избегала Баоюя. А тут
еще Юаньчунь прислала ей и Баоюю одинаковые подарки. Совсем неудобно.
Хорошо, что Баоюй увлечен Дайюй и не придал этому никакого значения.
Увидев сестру, Баоюй попросил:
–Сестра, дай-ка мне посмотреть твои четки!
Четки
висели на левой руке Баочай. Рука была пухлой, и снять их сразу Баочай
не смогла. Глядя на ее полные белые руки с лоснящейся кожей, Баоюй
невольно подумал: «Жаль, что у Дайюй не такие руки, как приятно было бы их погладить!»
висели на левой руке Баочай. Рука была пухлой, и снять их сразу Баочай
не смогла. Глядя на ее полные белые руки с лоснящейся кожей, Баоюй
невольно подумал: «Жаль, что у Дайюй не такие руки, как приятно было бы их погладить!»
И
тут в голову ему пришла мысль о «золоте и яшме». Он взглянул на Баочай,
на ее нежное, будто серебряное лицо, глаза, напоминавшие абрикос, алые
губы, густые брови-стрелы, и она показалась ему красивее Дайюй. Это
повергло его в смятение. Баочай уже сняла с руки четки, но он забыл про них и стоял ошеломленный.
тут в голову ему пришла мысль о «золоте и яшме». Он взглянул на Баочай,
на ее нежное, будто серебряное лицо, глаза, напоминавшие абрикос, алые
губы, густые брови-стрелы, и она показалась ему красивее Дайюй. Это
повергло его в смятение. Баочай уже сняла с руки четки, но он забыл про них и стоял ошеломленный.
Баочай
заметила растерянность Баоюя, и ей стало неловко. Она бросила четки и
собралась уйти, но в этот момент увидела на пороге Дайюй, та, покусывая
платочек, пристально смотрела на них.
заметила растерянность Баоюя, и ей стало неловко. Она бросила четки и
собралась уйти, но в этот момент увидела на пороге Дайюй, та, покусывая
платочек, пристально смотрела на них.
–Ты ведь боишься ветра,– произнесла Баочай.– Зачем же стоишь на сквозняке?
–Я только сейчас вышла,– ответила Дайюй.– Мне показалось, что кричит дикий гусь, и я решила поглядеть.
–Где гусь?– воскликнула Баочай.– Пойду-ка и я посмотрю!
–А он уже улетел,– промолвила Дайюй.
Она взмахнула платочком и задела Баоюя по лицу.
–Ай-я,– вскрикнул Баоюй.– Что это?
Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.
{mospagebreak }
Глава двадцать девятая
Счастливый юноша молит о блаженстве;
Чересчур мнительная девушка пытается разобраться в своих чувствах
Чересчур мнительная девушка пытается разобраться в своих чувствах
Итак, когда Дайюй взмахнула платочком и задела Баоюя по лицу, тот воскликнул:
–Кто это?
–Это
я, нечаянно,– ответила Дайюй, виновато покачала головой и
улыбнулась.– Сестра Баочай хотела посмотреть, где летел дикий гусь, я
показала платочком и вот попала тебе по лицу.
я, нечаянно,– ответила Дайюй, виновато покачала головой и
улыбнулась.– Сестра Баочай хотела посмотреть, где летел дикий гусь, я
показала платочком и вот попала тебе по лицу.
Баоюй потер глаза, хотел что-то сказать, но промолчал.
Вскоре
пришла Фэнцзе, сказала, что первого числа в монастыре Чистейшей пустоты
будут служить благодарственный молебен, после которого состоится
представление, и предложила всем поехать туда.
пришла Фэнцзе, сказала, что первого числа в монастыре Чистейшей пустоты
будут служить благодарственный молебен, после которого состоится
представление, и предложила всем поехать туда.
–Я, пожалуй, останусь дома,– сказала Баочай.– Очень жарко, да и все эти пьесы я видела.
–Там
есть две башни, в них довольно прохладно,– промолвила Фэнцзе.–
Захотите поехать, я заранее пошлю людей, чтобы хорошенько убрали,
переселили оттуда монахов, развесили занавески, и не велю никого из
посторонних туда пускать. Мы с госпожой уже договорились об этом. Если
же вы не хотите, я поеду одна. Уж очень скучно последние дни! А домашние
представления мне надоели!
есть две башни, в них довольно прохладно,– промолвила Фэнцзе.–
Захотите поехать, я заранее пошлю людей, чтобы хорошенько убрали,
переселили оттуда монахов, развесили занавески, и не велю никого из
посторонних туда пускать. Мы с госпожой уже договорились об этом. Если
же вы не хотите, я поеду одна. Уж очень скучно последние дни! А домашние
представления мне надоели!
–Я поеду с тобой,– заявила матушка Цзя.
–Это хорошо, бабушка, только мне не совсем удобно,– заметила Фэнцзе.
–Пустяки,–
ответила матушка Цзя,– я расположусь на главной башне, а ты на
боковой, так что тебе не придется приличия ради стоять возле меня.
Согласна?
ответила матушка Цзя,– я расположусь на главной башне, а ты на
боковой, так что тебе не придется приличия ради стоять возле меня.
Согласна?
–Это еще одно доказательство вашей любви ко мне!– воскликнула Фэнцзе.
–И
тебе следовало бы поехать,– обратилась матушка Цзя к Баочай,– ведь
твоя мать едет. Дома будет так скучно, что поневоле придется спать.
тебе следовало бы поехать,– обратилась матушка Цзя к Баочай,– ведь
твоя мать едет. Дома будет так скучно, что поневоле придется спать.
Пришлось Баочай согласиться.
Матушка
Цзя послала служанок за тетушкой Сюэ, велев им также предупредить
госпожу Ван, чтобы взяла с собой девушек. Госпожа Ван отказалась ехать,
ей нездоровилось, к тому же она ждала вестей от Юаньчунь. Но, узнав, что
сама матушка Цзя собирается ехать, сказала:
Цзя послала служанок за тетушкой Сюэ, велев им также предупредить
госпожу Ван, чтобы взяла с собой девушек. Госпожа Ван отказалась ехать,
ей нездоровилось, к тому же она ждала вестей от Юаньчунь. Но, узнав, что
сама матушка Цзя собирается ехать, сказала:
–Пожалуй, там будет весело. Пусть все, кто желает поразвлечься, поедут вместе со старой госпожой.
Едва
об этом стало известно в саду, как не столько барышни, сколько их
служанки, которым, кстати сказать, не так уж часто удавалось бывать за
пределами дворца Жунго, загорелись желанием во что бы то ни стало
съездить повеселиться и пустили в ход все средства, чтобы уговорить
своих хозяек не отказываться от приглашения. Таким образом, Ли Вань и
все девушки, жившие в саду Роскошных зрелищ, изъявили желание ехать. Это
еще больше обрадовало матушку Цзя, и она распорядилась тотчас же
послать в монастырь людей, чтобы все там хорошенько прибрали. Но мы не
будем об этом подробно рассказывать.
об этом стало известно в саду, как не столько барышни, сколько их
служанки, которым, кстати сказать, не так уж часто удавалось бывать за
пределами дворца Жунго, загорелись желанием во что бы то ни стало
съездить повеселиться и пустили в ход все средства, чтобы уговорить
своих хозяек не отказываться от приглашения. Таким образом, Ли Вань и
все девушки, жившие в саду Роскошных зрелищ, изъявили желание ехать. Это
еще больше обрадовало матушку Цзя, и она распорядилась тотчас же
послать в монастырь людей, чтобы все там хорошенько прибрали. Но мы не
будем об этом подробно рассказывать.
Итак, первого числа у ворот дворца Жунго скопилось множество экипажей и всадников, собралась целая толпа людей.
Дворцовые
слуги и управляющие знали, что церемония устраивается по повелению
гуйфэй и к тому же совпадает со счастливым праздником Начала лета, знали
также, что сама матушка Цзя отправляется в монастырь воскурить
благовония. Поэтому они проявили особое усердие и захватили с собой все,
что только могло понадобиться в подобном случае.
слуги и управляющие знали, что церемония устраивается по повелению
гуйфэй и к тому же совпадает со счастливым праздником Начала лета, знали
также, что сама матушка Цзя отправляется в монастырь воскурить
благовония. Поэтому они проявили особое усердие и захватили с собой все,
что только могло понадобиться в подобном случае.
Вот вышла из
дому матушка Цзя и села в паланкин с восемью носильщиками. Ли Вань,
Фэнцзе и тетушка Сюэ заняли места в паланкинах с четырьмя носильщиками.
Баочай и Дайюй ехали в коляске под бирюзовым зонтом с бахромой,
украшенной жемчугом и драгоценными камнями, а Инчунь, Таньчунь и Сичунь –
в коляске с красными колесами под пестрым зонтом. Затем следовали
служанки всех барышень и дам. Кормилица с маленькой Дацзе на руках ехала
в отдельной коляске. Еще взяли с собой старых мамок и нянек, женщин,
обычно сопровождавших хозяев при выездах, служанок для черной работы и
разных поручений, в общем, экипажи запрудили всю улицу.
дому матушка Цзя и села в паланкин с восемью носильщиками. Ли Вань,
Фэнцзе и тетушка Сюэ заняли места в паланкинах с четырьмя носильщиками.
Баочай и Дайюй ехали в коляске под бирюзовым зонтом с бахромой,
украшенной жемчугом и драгоценными камнями, а Инчунь, Таньчунь и Сичунь –
в коляске с красными колесами под пестрым зонтом. Затем следовали
служанки всех барышень и дам. Кормилица с маленькой Дацзе на руках ехала
в отдельной коляске. Еще взяли с собой старых мамок и нянек, женщин,
обычно сопровождавших хозяев при выездах, служанок для черной работы и
разных поручений, в общем, экипажи запрудили всю улицу.
По обеим
сторонам толпились жители, желавшие поглядеть на пышное и торжественное
праздничное шествие. Женщины из бедных семей стояли в воротах своих
домов, оживленно переговариваясь и жестикулируя.
сторонам толпились жители, желавшие поглядеть на пышное и торжественное
праздничное шествие. Женщины из бедных семей стояли в воротах своих
домов, оживленно переговариваясь и жестикулируя.
Вдруг далеко
впереди заколыхались флаги, зонты и процессия двинулась. Ее открывал
юноша, восседавший на белом коне под серебряным седлом. Он держал в
руках поводья с красной бахромой и ехал шагом перед паланкином, который
несли восемь носильщиков. Окутанная дымом благовоний, процессия
двигалась за ним. Тишину на улице нарушал лишь скрип колес да стук
конских копыт по мостовой.
впереди заколыхались флаги, зонты и процессия двинулась. Ее открывал
юноша, восседавший на белом коне под серебряным седлом. Он держал в
руках поводья с красной бахромой и ехал шагом перед паланкином, который
несли восемь носильщиков. Окутанная дымом благовоний, процессия
двигалась за ним. Тишину на улице нарушал лишь скрип колес да стук
конских копыт по мостовой.
Когда процессия достигла ворот
монастыря Чистейшей пустоты, послышались удары в колокол и навстречу в
полном облачении, сопровождаемый монахами, вышел настоятель Чжан.
Завидев его, Баоюй сошел с коня.
монастыря Чистейшей пустоты, послышались удары в колокол и навстречу в
полном облачении, сопровождаемый монахами, вышел настоятель Чжан.
Завидев его, Баоюй сошел с коня.
Едва паланкин матушки Цзя внесли в
ворота монастыря, она увидела по обе стороны дорожки статуи богов и
приказала остановиться. Встречать ее вышли Цзя Чжэнь и другие младшие
члены рода. Фэнцзе и Юаньян, приехавшие раньше, помогли матушке Цзя
выйти из паланкина.
ворота монастыря, она увидела по обе стороны дорожки статуи богов и
приказала остановиться. Встречать ее вышли Цзя Чжэнь и другие младшие
члены рода. Фэнцзе и Юаньян, приехавшие раньше, помогли матушке Цзя
выйти из паланкина.
Но в этот момент произошло замешательство:
даосский монашек лет двенадцати – тринадцати, который снимал нагар со
свечей, зазевался, а когда хотел убежать и спрятаться, попал прямо в
объятия Фэнцзе. Не долго думая, та дала ему такую затрещину, что мальчик
полетел кубарем.
даосский монашек лет двенадцати – тринадцати, который снимал нагар со
свечей, зазевался, а когда хотел убежать и спрятаться, попал прямо в
объятия Фэнцзе. Не долго думая, та дала ему такую затрещину, что мальчик
полетел кубарем.
–Паршивец!– крикнула Фэнцзе.– Куда тебя несет!
Монашек
позабыл о выроненных щипцах и хотел улизнуть. Но в это время неподалеку
остановилась коляска, в которой приехала Баочай. Сопровождавшие ее
служанки, заметив несчастного мальчика, закричали:
позабыл о выроненных щипцах и хотел улизнуть. Но в это время неподалеку
остановилась коляска, в которой приехала Баочай. Сопровождавшие ее
служанки, заметив несчастного мальчика, закричали:
–Хватайте его! Ловите! Бейте!
Услышав
шум, матушка Цзя поспешила осведомиться, что произошло. Цзя Чжэнь
бросился разузнавать. Но в это время подошла Фэнцзе и сказала:
шум, матушка Цзя поспешила осведомиться, что произошло. Цзя Чжэнь
бросился разузнавать. Но в это время подошла Фэнцзе и сказала:
–Какой-то монашек присматривал за свечами, да не успел спрятаться, вот и поднялся шум.
–Приведите
этого мальчика,– приказала матушка Цзя,– и не пугайте его! Ведь в
бедных семьях детям не могут дать приличного воспитания, поэтому нечего
удивляться, что он оробел при виде такого пышного и шумного зрелища!
Разве вам не жалко его? Неужели вы не подумали о его матери?
этого мальчика,– приказала матушка Цзя,– и не пугайте его! Ведь в
бедных семьях детям не могут дать приличного воспитания, поэтому нечего
удивляться, что он оробел при виде такого пышного и шумного зрелища!
Разве вам не жалко его? Неужели вы не подумали о его матери?
Она
велела Цзя Чжэню немедленно выполнить ее приказание, и тот привел
насмерть перепуганного мальчика. Сжимая в руках щипцы, тот опустился на
колени и поклонился матушке Цзя до самой земли. Матушка Цзя велела
поднять мальчика с колен, приласкала, спросила, сколько ему лет. Но он
дрожал от страха и не мог вымолвить ни слова.
велела Цзя Чжэню немедленно выполнить ее приказание, и тот привел
насмерть перепуганного мальчика. Сжимая в руках щипцы, тот опустился на
колени и поклонился матушке Цзя до самой земли. Матушка Цзя велела
поднять мальчика с колен, приласкала, спросила, сколько ему лет. Но он
дрожал от страха и не мог вымолвить ни слова.
–Бедненький!–
произнесла матушка Цзя и обратилась к Цзя Чжэню: – Уведи его! Пусть ему
дадут денег на фрукты и больше не обижают!
произнесла матушка Цзя и обратилась к Цзя Чжэню: – Уведи его! Пусть ему
дадут денег на фрукты и больше не обижают!
Цзя Чжэнь почтительно поклонился и увел мальчика.
Между
тем матушка Цзя осмотрела монастырь и совершила все положенные
церемонии. Слуги, находившиеся за воротами, неожиданно увидели Цзя
Чжэня, который вел маленького монашка. Цзя Чжэнь велел им дать мальчику
денег и строго-настрого приказал не обижать, после чего поднялся на
крыльцо и спросил, где управляющий.
Между
тем матушка Цзя осмотрела монастырь и совершила все положенные
церемонии. Слуги, находившиеся за воротами, неожиданно увидели Цзя
Чжэня, который вел маленького монашка. Цзя Чжэнь велел им дать мальчику
денег и строго-настрого приказал не обижать, после чего поднялся на
крыльцо и спросил, где управляющий.
–Управляющий! Где управляющий?– раздались голоса. И тотчас же, придерживая рукой шляпу, к Цзя Чжэню подбежал Линь Чжисяо.
–Здесь
хоть и просторно, но слишком много людей,– сказал ему Цзя Чжэнь,– вот
и началась суматоха. Поэтому слуг, которые могут понадобиться, оставь
на этом дворе, а остальных отошли на другой двор. Несколько человек
поставь дежурить у внутренних и у двух боковых ворот на случай, если
понадобится что-нибудь передать или принести. Понял? Сюда приехали все
наши барышни и женщины, так что смотри, чтобы посторонние не шатались.
хоть и просторно, но слишком много людей,– сказал ему Цзя Чжэнь,– вот
и началась суматоха. Поэтому слуг, которые могут понадобиться, оставь
на этом дворе, а остальных отошли на другой двор. Несколько человек
поставь дежурить у внутренних и у двух боковых ворот на случай, если
понадобится что-нибудь передать или принести. Понял? Сюда приехали все
наши барышни и женщины, так что смотри, чтобы посторонние не шатались.
–Слушаюсь! Понятно!– несколько раз почтительно повторил Линь Чжисяо.
–Можешь идти!– сказал ему Цзя Чжэнь и снова обратился к слугам: – А где Цзя Жун?
Не успел он спросить, как тут же увидел сына – он выбежал из боковой башни.
–Полюбуйтесь-ка!– рассердился Цзя Чжэнь.– Я стою на солнцепеке, а он, видите ли, спрятался в тень!
Он
велел слугам плюнуть на Цзя Жуна. Зная крутой нрав Цзя Чжэня, слуги не
осмелились перечить, и один из них, мальчик, подбежал, плюнул Цзя Жуну в
лицо и крикнул:
велел слугам плюнуть на Цзя Жуна. Зная крутой нрав Цзя Чжэня, слуги не
осмелились перечить, и один из них, мальчик, подбежал, плюнул Цзя Жуну в
лицо и крикнул:
–Сам господин не боится жары! А вы осмелились спрятаться в холодок?
Цзя Жун стоял навытяжку, не произнося ни слова. Испугались и остальные, укрывшиеся в тени, под монастырской стеной, и один за другим незаметно ускользнули из тени.
–Ну,
чего ждешь?– снова обрушился Цзя Чжэнь на сына.– Живо садись на коня и
езжай домой за служанками, которые там остались. Старая госпожа и
барышни здесь, пусть едут прислуживать!
Цзя Жун бросился со двора,
крича на ходу, чтобы подавали коня, а про себя возмущался: «Все бродили
без дела, а досталось мне одному!»
чего ждешь?– снова обрушился Цзя Чжэнь на сына.– Живо садись на коня и
езжай домой за служанками, которые там остались. Старая госпожа и
барышни здесь, пусть едут прислуживать!
Цзя Жун бросился со двора,
крича на ходу, чтобы подавали коня, а про себя возмущался: «Все бродили
без дела, а досталось мне одному!»
–У тебя что, руки связаны?– заорал он на слугу.– Коня не можешь подать!
Ехать в город Цзя Жуну не хотелось, он подумал было послать вместо себя слугу, но не решился и поскакал сам.
Цзя Чжэнь между тем собрался войти в дом, как вдруг заметил стоявшего рядом даоса Чжана, который с улыбкой обратился к нему:
–Мне,
собственно говоря, как монаху, можно бы находиться в помещении. Но
поскольку там укрылись от жары барышни, я не посмел войти без вашего
дозволения, господин! Может быть, госпожа что-нибудь пожелает или
захочет пройтись, так вы передайте ей, что я буду ждать здесь.
собственно говоря, как монаху, можно бы находиться в помещении. Но
поскольку там укрылись от жары барышни, я не посмел войти без вашего
дозволения, господин! Может быть, госпожа что-нибудь пожелает или
захочет пройтись, так вы передайте ей, что я буду ждать здесь.
Когда-то
даос Чжан был одним из доверенных лиц Жунго-гуна, но Цзя Чжэнь знал,
что сам покойный император называл его Бессмертным из великого царства
грез и пожаловал ему должность главы даосского управления. А нынешний
государь возвел его в сан Праведника, достигшего совершенства, потому
ваны, гуны и правители отдаленных провинций величали его святым.
Разумеется, и Цзя Чжэнь относился к даосу с почтением. К тому же Чжан
часто бывал во дворцах Жунго и Нинго, где встречался с матушкой Цзя и
барышнями.
даос Чжан был одним из доверенных лиц Жунго-гуна, но Цзя Чжэнь знал,
что сам покойный император называл его Бессмертным из великого царства
грез и пожаловал ему должность главы даосского управления. А нынешний
государь возвел его в сан Праведника, достигшего совершенства, потому
ваны, гуны и правители отдаленных провинций величали его святым.
Разумеется, и Цзя Чжэнь относился к даосу с почтением. К тому же Чжан
часто бывал во дворцах Жунго и Нинго, где встречался с матушкой Цзя и
барышнями.
–Ведь здесь все свои,– сказал ему Цзя Чжэнь.– А вы
просите у меня дозволения войти? Попробуйте-ка еще раз завести подобные
речи, я вас за бороду оттаскаю! Идемте!
просите у меня дозволения войти? Попробуйте-ка еще раз завести подобные
речи, я вас за бороду оттаскаю! Идемте!
Цзя Чжэнь привел даоса к матушке Цзя и промолвил с поклоном:
–Почтенный наставник Чжан пришел справиться о вашем здоровье, госпожа!
–Пусть подойдет,– ответила матушка Цзя.
Цзя Чжэнь подвел даоса. Тот хихикнул и произнес:
–О
всевидящий Будда! Как я рад видеть вас, госпожа! Надеюсь, вы все в
добром здравии и наслаждаетесь счастьем? Позвольте пожелать счастливой
жизни всем вашим барышням! Давно я не приходил к вам во дворец
справляться о здоровье! Кстати, госпожа, выглядите вы лучше, чем раньше!
всевидящий Будда! Как я рад видеть вас, госпожа! Надеюсь, вы все в
добром здравии и наслаждаетесь счастьем? Позвольте пожелать счастливой
жизни всем вашим барышням! Давно я не приходил к вам во дворец
справляться о здоровье! Кстати, госпожа, выглядите вы лучше, чем раньше!
–А ты как себя чувствуешь, святой отец?– с улыбкой осведомилась матушка Цзя.
–Вашими
милостями пока здоров,– смиренно отвечал даос– А как чувствуют себя
ваши домашние? Как поживает Баоюй? Недавно – двадцать шестого числа – я
устроил торжество в честь дня рождения великого вана, Объявшего небо.
Людей было немного, все чинно и скромно, но Баоюй не пришел, хотя я
послал ему приглашение, сказали, что он отлучился из дома.
милостями пока здоров,– смиренно отвечал даос– А как чувствуют себя
ваши домашние? Как поживает Баоюй? Недавно – двадцать шестого числа – я
устроил торжество в честь дня рождения великого вана, Объявшего небо.
Людей было немного, все чинно и скромно, но Баоюй не пришел, хотя я
послал ему приглашение, сказали, что он отлучился из дома.
–В тот день его и в самом деле не было дома,– подтвердила матушка Цзя и приказала позвать Баоюя.
Но
тут он сам появился, быстро подошел к даосу и справился о его здоровье.
Даос облобызал юношу, в свою очередь осведомился, как тот себя
чувствует, а затем обратился к матушке Цзя:
тут он сам появился, быстро подошел к даосу и справился о его здоровье.
Даос облобызал юношу, в свою очередь осведомился, как тот себя
чувствует, а затем обратился к матушке Цзя:
–Младший брат, как я вижу, пополнел!
–Это
только так кажется,– возразила матушка Цзя.– На самом деле он слабый и
хилый. Отец заставляет его учиться сверх всякой меры, даже до болезни
довел!
только так кажется,– возразила матушка Цзя.– На самом деле он слабый и
хилый. Отец заставляет его учиться сверх всякой меры, даже до болезни
довел!
–Недавно мне довелось читать стихи младшего брата,–
продолжал даос Чжан,– выше всякой похвалы. Не понимаю, почему отец
жалуется на его лень? Ведь младший брат достиг совершенства… И
внешностью, и манерами, и речью своей он так напоминает покойного
Жунго-гуна!
продолжал даос Чжан,– выше всякой похвалы. Не понимаю, почему отец
жалуется на его лень? Ведь младший брат достиг совершенства… И
внешностью, и манерами, и речью своей он так напоминает покойного
Жунго-гуна!
Глаза даоса увлажнились, а матушка Цзя печально произнесла:
–Да! Я вырастила нескольких сыновей и внуков, но ни один не похож на моего покойного мужа так, как Баоюй!
–Молодые
господа и не представляют себе, каким был покойный Жунго-гун,–
произнес даос Чжан.– Пожалуй, даже ваши сыновья плохо его помнят!–
Даос громко рассмеялся и добавил:
господа и не представляют себе, каким был покойный Жунго-гун,–
произнес даос Чжан.– Пожалуй, даже ваши сыновья плохо его помнят!–
Даос громко рассмеялся и добавил:
–Недавно я видел в одной семье
девушку пятнадцати лет, настоящую красавицу, и подумал, что неплохо бы
просватать ее за Баоюя. Девушка умна, хорошо воспитана, к тому же
богата, лучшей пары и не сыщешь. Не знаю только, каково ваше мнение,
почтенная госпожа! Если согласны, я готов устроить это дело.
девушку пятнадцати лет, настоящую красавицу, и подумал, что неплохо бы
просватать ее за Баоюя. Девушка умна, хорошо воспитана, к тому же
богата, лучшей пары и не сыщешь. Не знаю только, каково ваше мнение,
почтенная госпожа! Если согласны, я готов устроить это дело.
–Недавно
один монах сказал, что мальчику суждено жениться, когда он будет
постарше,– ответила матушка Цзя.– Вот подрастет, тогда и потолкуем. А
пока разузнай все хорошенько об этой девушке. Дело не в богатстве,
главное – чтобы собой была хороша. А если бедная, дадим ее родителям
денег. Ведь очень трудно подыскать невесту и красивую, и с хорошим
характером.
один монах сказал, что мальчику суждено жениться, когда он будет
постарше,– ответила матушка Цзя.– Вот подрастет, тогда и потолкуем. А
пока разузнай все хорошенько об этой девушке. Дело не в богатстве,
главное – чтобы собой была хороша. А если бедная, дадим ее родителям
денег. Ведь очень трудно подыскать невесту и красивую, и с хорошим
характером.
Фэнцзе, находившаяся тут же, упрекнула даоса:
–Ты,
отец Чжан, так и не удосужился сделать талисман для моей дочки, а
недавно набрался смелости и прислал ко мне людей просить кусок желтого
атласа! Я не хотела давать, да побоялась тебя обидеть!
отец Чжан, так и не удосужился сделать талисман для моей дочки, а
недавно набрался смелости и прислал ко мне людей просить кусок желтого
атласа! Я не хотела давать, да побоялась тебя обидеть!
Даос ответил со смехом:
–Я,
видно, ослеп и не заметил, что вы здесь. Талисман давно готов! Еще
третьего дня я собирался прислать его вам, но, узнав, что к нам
собирается госпожа, в суматохе забыл об этом… Талисман лежит перед
статуей Будды, сейчас принесу.
видно, ослеп и не заметил, что вы здесь. Талисман давно готов! Еще
третьего дня я собирался прислать его вам, но, узнав, что к нам
собирается госпожа, в суматохе забыл об этом… Талисман лежит перед
статуей Будды, сейчас принесу.
Он побежал в главный зал храма и
тут же вернулся, неся поднос с красным шелковым узелком. Даос развязал
узелок, вытащил талисман и передал кормилице Дацзе, а сам изъявил
желание взять девочку на руки.
тут же вернулся, неся поднос с красным шелковым узелком. Даос развязал
узелок, вытащил талисман и передал кормилице Дацзе, а сам изъявил
желание взять девочку на руки.
–Ты бы так принес талисман, зачем понадобился поднос?– засмеялась Фэнцзе.
–Как же можно? У меня руки не такие чистые, как поднос,– ответил Чжан.
–Когда ты явился с подносом, я испугалась!– воскликнула Фэнцзе.– Думала, ты собираешься просить у нас подаяние!
Тут все громко расхохотались, даже Цзя Лянь не мог сдержать улыбку.
–Ах
ты, мартышка!– покачала головой матушка Цзя, обернувшись к Фэнцзе.–
Неужели не боишься угодить в ад, где болтунам отрезают язык?
ты, мартышка!– покачала головой матушка Цзя, обернувшись к Фэнцзе.–
Неужели не боишься угодить в ад, где болтунам отрезают язык?
–Нас,
господ, это не касается,– сказала Фэнцзе.– Но хотелось бы знать,
почему он все время твердит, что надо совершать побольше добрых дел? А
если не совершать, разве меньше проживешь?
господ, это не касается,– сказала Фэнцзе.– Но хотелось бы знать,
почему он все время твердит, что надо совершать побольше добрых дел? А
если не совершать, разве меньше проживешь?
–Не для подаяния взял я
поднос,– ответил Чжан.– Мне хотелось попросить у брата Баоюя его
чудесную яшму, которую желают посмотреть пришедшие из далеких краев мой
собрат по вероучению, его ученики и ученики его учеников.
поднос,– ответил Чжан.– Мне хотелось попросить у брата Баоюя его
чудесную яшму, которую желают посмотреть пришедшие из далеких краев мой
собрат по вероучению, его ученики и ученики его учеников.
–И
стоило из-за этого беспокоиться!– воскликнула матушка Цзя.– Взял бы да
и отвел к ним Баоюя, пусть любуются его яшмой сколько хотят!
стоило из-за этого беспокоиться!– воскликнула матушка Цзя.– Взял бы да
и отвел к ним Баоюя, пусть любуются его яшмой сколько хотят!
–Поймите,
почтенная госпожа,– возразил даос Чжан.– Благодаря вашим заботам я в
свои восемьдесят лет здоров, и ступить лишний шаг для меня ничего не
стоит. Зачем же утруждать брата Баоюя? Да еще в такую жару! Людей
соберется много, и духота будет невыносимая.
почтенная госпожа,– возразил даос Чжан.– Благодаря вашим заботам я в
свои восемьдесят лет здоров, и ступить лишний шаг для меня ничего не
стоит. Зачем же утруждать брата Баоюя? Да еще в такую жару! Людей
соберется много, и духота будет невыносимая.
Тут матушка Цзя
приказала Баоюю снять яшму и положить на поднос. Чжан с благоговейным
трепетом завернул ее в шелковый платок и вышел, подняв высоко поднос и
неся его перед собой.
приказала Баоюю снять яшму и положить на поднос. Чжан с благоговейным
трепетом завернул ее в шелковый платок и вышел, подняв высоко поднос и
неся его перед собой.
Тем временем матушка Цзя осмотрела монастырь и поднялась на башню. Здесь ее встретил Цзя Чжэнь и доложил:
–Отец Чжан принес яшму.
Даос с подносом в руках подошел к матушке Цзя и с улыбкой сказал:
–Благодаря
вашей доброте все смогли посмотреть чудесную яшму брата Баоюя, за что
выражают вам благодарность и свое глубочайшее почтение. К сожалению, ни у
кого из моих братьев по вероучению не оказалось на сей случай достойных
подарков, и они решили поднести вам в знак уважения ритуальные вещи,
помогающие им проповедовать свое учение. Ничего особенного здесь нет, но
если вы позволите, пусть брат Баоюй выберет себе то, что ему по душе, а
остальное, если ему будет угодно, раздаст людям.
вашей доброте все смогли посмотреть чудесную яшму брата Баоюя, за что
выражают вам благодарность и свое глубочайшее почтение. К сожалению, ни у
кого из моих братьев по вероучению не оказалось на сей случай достойных
подарков, и они решили поднести вам в знак уважения ритуальные вещи,
помогающие им проповедовать свое учение. Ничего особенного здесь нет, но
если вы позволите, пусть брат Баоюй выберет себе то, что ему по душе, а
остальное, если ему будет угодно, раздаст людям.
Матушка Цзя
поглядела на поднос. На нем грудой лежали золотые украшения в форме
полудиска, яшмовые украшения в форме полукольца, жезлы «исполнения
желаний», пластинки с пожеланием благополучия, и все это было
инкрустировано драгоценными каменьями, с тонкой чеканкой и отполировано
до блеска. Всего на подносе лежало около сорока или пятидесяти
предметов.
поглядела на поднос. На нем грудой лежали золотые украшения в форме
полудиска, яшмовые украшения в форме полукольца, жезлы «исполнения
желаний», пластинки с пожеланием благополучия, и все это было
инкрустировано драгоценными каменьями, с тонкой чеканкой и отполировано
до блеска. Всего на подносе лежало около сорока или пятидесяти
предметов.
–Зачем ты обманываешь!– упрекнула даоса матушка
Цзя.– Откуда возьмутся у монахов такие дорогие вещи? Этих подарков я
никак принять не могу!
Цзя.– Откуда возьмутся у монахов такие дорогие вещи? Этих подарков я
никак принять не могу!
–Ведь они хотят выразить вам свое
уважение,– смиренно произнес даос Чжан.– Я просто не посмел им
помешать! Если вы откажетесь принять эти дары, почтенная госпожа, меня
сочтут недостойным быть членом братства даосов.
уважение,– смиренно произнес даос Чжан.– Я просто не посмел им
помешать! Если вы откажетесь принять эти дары, почтенная госпожа, меня
сочтут недостойным быть членом братства даосов.
Пришлось матушке Цзя согласиться, и она распорядилась принять дары.
–Конечно,
нельзя отказываться, раз отец Чжан так просит,– сказал Баоюй матушке
Цзя.– Но мне эти вещи ни к чему, и лучше всего раздать их бедным.
нельзя отказываться, раз отец Чжан так просит,– сказал Баоюй матушке
Цзя.– Но мне эти вещи ни к чему, и лучше всего раздать их бедным.
–Это, пожалуй, справедливо,– согласилась матушка Цзя.
Но даос Чжан запротестовал:
–Конечно,
очень дорогих вещей здесь нет и мне понятно желание брата Баоюя
совершить доброе дело, но кто знает, в чьи руки попадут эти вещи! Не
осквернят ли их? Если уж вы непременно хотите помочь бедным, дайте им
денег!
–Конечно,
очень дорогих вещей здесь нет и мне понятно желание брата Баоюя
совершить доброе дело, но кто знает, в чьи руки попадут эти вещи! Не
осквернят ли их? Если уж вы непременно хотите помочь бедным, дайте им
денег!
–Хорошо,– уступил Баоюй,– вечером я сам это сделаю.
Он позвал слуг и распорядился унести подарки, после чего даос Чжан удалился.
Между
тем матушка Цзя и все остальные поднялись на главную башню, где и
расположились, а Фэнцзе – на восточную, предоставленную в ее
распоряжение. Служанки разместились поблизости, на западной башне, на
случай, если понадобятся.
Между
тем матушка Цзя и все остальные поднялись на главную башню, где и
расположились, а Фэнцзе – на восточную, предоставленную в ее
распоряжение. Служанки разместились поблизости, на западной башне, на
случай, если понадобятся.
Через некоторое время Цзя Чжэнь поднялся к матушке Цзя и сказал:
–Мы только что тянули жребий, и он выпал на сцену из пьесы «Белая змея».
–А о чем пьеса?– поинтересовалась матушка Цзя.
–О
том, как основатель династии Хань – Гаоцзу – отрубил голову Белой змее и
воссел на трон,– ответил Цзя Чжэнь.– Затем будут представлены акты из
пьесы «Полна кровать бамбуковых табличек».
том, как основатель династии Хань – Гаоцзу – отрубил голову Белой змее и
воссел на трон,– ответил Цзя Чжэнь.– Затем будут представлены акты из
пьесы «Полна кровать бамбуковых табличек».
Матушка Цзя осталась довольна и кивнула головой:
–Обе пьесы вполне годятся. Раз на них выпал жребий, пусть так и будет.
Затем она спросила о третьей пьесе.
–«Правитель
Нанькэ»,– ответил Цзя Чжэнь. Матушка Цзя промолчала. Цзя Чжэнь
спустился вниз и распорядился, чтобы приготовили все необходимое для
приношения духам, а также совершили положенные церемонии. О том, как
проходило представление, мы рассказывать не будем.
Нанькэ»,– ответил Цзя Чжэнь. Матушка Цзя промолчала. Цзя Чжэнь
спустился вниз и распорядился, чтобы приготовили все необходимое для
приношения духам, а также совершили положенные церемонии. О том, как
проходило представление, мы рассказывать не будем.
Баоюй,
ни на минуту не отлучавшийся от матушки Цзя, приказал подать принесенный
даосом поднос, надел на шею свою яшму и от нечего делать принялся
перебирать лежавшие на подносе вещи, показывая каждую матушке Цзя.
ни на минуту не отлучавшийся от матушки Цзя, приказал подать принесенный
даосом поднос, надел на шею свою яшму и от нечего делать принялся
перебирать лежавшие на подносе вещи, показывая каждую матушке Цзя.
Неожиданно
матушка Цзя заметила среди вещей отлитого из червонного золота цилиня с
головой, украшенной перьями зимородка, и, взяв его у Баоюя, с улыбкой
сказала:
матушка Цзя заметила среди вещей отлитого из червонного золота цилиня с
головой, украшенной перьями зимородка, и, взяв его у Баоюя, с улыбкой
сказала:
–Точно такого цилиня я, кажется, видела у кого-то из детей!
–Верно!– поддакнула Баочай.– У Сянъюнь, только у нее поменьше.
–У Сянъюнь?– воскликнула матушка Цзя.
–Как
же так?– Баоюй тоже удивился.– Ведь Сянъюнь постоянно бывает у нас,
почему, же я никогда не видел у нее ничего подобного?
же так?– Баоюй тоже удивился.– Ведь Сянъюнь постоянно бывает у нас,
почему, же я никогда не видел у нее ничего подобного?
–Сестра Баочай не в пример тебе очень внимательна, потому и заметила,– произнесла с улыбкой Таньчунь.
–Не
в этом дело,– возразила Дайюй,– просто сестра Баочай всегда замечает,
что на ком надето. Все, до мелочей, где уж нам с ней тягаться!
в этом дело,– возразила Дайюй,– просто сестра Баочай всегда замечает,
что на ком надето. Все, до мелочей, где уж нам с ней тягаться!
Баочай сделала вид, будто не слышит.
Баоюй,
узнав, что у Сянъюнь есть такое же украшение, украдкой сунул цилиня за
пазуху. Но тут же испугался, как бы не разгадали его мыслей, и
огляделся. Однако никто ничего не заметил, кроме Дайюй, которая легким
кивком головы как бы одобрила его.
узнав, что у Сянъюнь есть такое же украшение, украдкой сунул цилиня за
пазуху. Но тут же испугался, как бы не разгадали его мыслей, и
огляделся. Однако никто ничего не заметил, кроме Дайюй, которая легким
кивком головы как бы одобрила его.
Баоюю стало неловко, он незаметно вынул из-за пазухи цилиня и обратился к Дайюй:
–Эта вещица очень забавная, могу подарить ее тебе. Вернемся домой, повесим на шнурок, и ты наденешь!
–Нашел чем удивить!– пренебрежительно ответила Дайюй.
–Не хочешь – не надо, возьму себе!– проговорил Баоюй.
Он
снова сунул цилиня за пазуху и в этот момент увидел в дверях жену Цзя
Чжэня, госпожу Ю и вторую жену Цзя Жуна, госпожу Ху. Они только сейчас
приехали и сразу пошли поклониться матушке Цзя.
снова сунул цилиня за пазуху и в этот момент увидел в дверях жену Цзя
Чжэня, госпожу Ю и вторую жену Цзя Жуна, госпожу Ху. Они только сейчас
приехали и сразу пошли поклониться матушке Цзя.
–А вы зачем здесь?– удивилась матушка Цзя.– Ведь я от нечего делать поехала!
Но едва она договорила, как на пороге появился слуга и доложил:
–Приехал человек из дома военачальника Фэн Цзыина.
Оказывается,
в доме Фэн Цзыина стало известно, что семья Цзя устраивает молебствие в
монастыре, и они решили послать в подарок благовония, чай, свиней,
баранов и редкие яства.
в доме Фэн Цзыина стало известно, что семья Цзя устраивает молебствие в
монастыре, и они решили послать в подарок благовония, чай, свиней,
баранов и редкие яства.
Узнав об этом, Фэнцзе поспешила к матушке Цзя и с улыбкой сказала:
–Вот
это да! Такое мне и в голову не могло прийти. Мы поехали просто так, а
люди подумали, будто мы всерьез совершаем жертвоприношения! Даже подарки
прислали! Это все вы, бабушка, затеяли! Теперь готовьте ответные
подарки!
это да! Такое мне и в голову не могло прийти. Мы поехали просто так, а
люди подумали, будто мы всерьез совершаем жертвоприношения! Даже подарки
прислали! Это все вы, бабушка, затеяли! Теперь готовьте ответные
подарки!
Как раз в это время две служанки, приехавшие из дома Фэн
Цзыина, поднялись на башню и вручили подарки матушке Цзя. Следом за ними
появились слуги сановника Чжао. В общем, все родственники, близкие и
дальние, друзья и знакомые, услышав, что матушка Цзя решила устроить
моление в храме, поспешили поднести ей подарки.
Цзыина, поднялись на башню и вручили подарки матушке Цзя. Следом за ними
появились слуги сановника Чжао. В общем, все родственники, близкие и
дальние, друзья и знакомые, услышав, что матушка Цзя решила устроить
моление в храме, поспешили поднести ей подарки.
–Ведь мы только хотели развлечься,– сокрушенно вздыхала матушка Цзя.– А доставили всем столько хлопот!
Остаток дня она провела в монастыре, но, вернувшись домой, заявила, что больше туда не поедет.
–Дело,
как говорится, надо доводить до конца. Переполошили людей – теперь
терпите,– заявила Фэнцзе.– Раз уж подняли всех на ноги, так по крайней
мере повеселимся как следует!
как говорится, надо доводить до конца. Переполошили людей – теперь
терпите,– заявила Фэнцзе.– Раз уж подняли всех на ноги, так по крайней
мере повеселимся как следует!
Надо сказать, что Баоюй рассердился
на даоса за то, что тот завел с матушкой Цзя разговор о его женитьбе,
и, приехав домой, во всеуслышание заявил:
на даоса за то, что тот завел с матушкой Цзя разговор о его женитьбе,
и, приехав домой, во всеуслышание заявил:
–Не желаю я больше видеть этого даоса!
Никто
не понял, в чем дело. Вдобавок Дайюй, возвратившись из монастыря,
почувствовала недомогание, и на следующий день матушка Цзя решительно
отказалась ехать туда. Уехала одна Фэнцзе. Но об этом мы рассказывать не
будем.
не понял, в чем дело. Вдобавок Дайюй, возвратившись из монастыря,
почувствовала недомогание, и на следующий день матушка Цзя решительно
отказалась ехать туда. Уехала одна Фэнцзе. Но об этом мы рассказывать не
будем.
Дайюй заболела, а Баоюй лишился покоя, не ел, не
пил, то и дело прибегал справляться о ее здоровье и замирал от страха
при мысли, что с ней может случиться несчастье.
Как-то Дайюй сказала ему:
–Поехал бы лучше смотреть представление! Что сидеть дома?
Баоюй, все еще возмущенный тем, что даос Чжан посмел заговорить о его женитьбе, услышав слова Дайюй, с горечью подумал:
«Тем,
кто не понимает, что творится у меня на душе, простительно, но зачем
она насмехается надо мной?» – И он еще больше расстроился. Будь это не
Дайюй, он дал бы волю своему гневу, а тут лишь опустил голову и
проговорил:
«Тем,
кто не понимает, что творится у меня на душе, простительно, но зачем
она насмехается надо мной?» – И он еще больше расстроился. Будь это не
Дайюй, он дал бы волю своему гневу, а тут лишь опустил голову и
проговорил:
–Лучше бы мне не знать тебя! Но теперь уже ничего не поделаешь!
–Значит, жалеешь, что узнал меня?– с холодной усмешкой произнесла Дайюй.– Еще бы! Я ведь недостойна тебя!
Баоюй посмотрел ей в глаза и спросил:
–Уж не призываешь ли ты со спокойной душой проклятье на мою голову?
Дайюй сначала не поняла, что он хочет сказать.
–Разве
я вчера не поклялся тебе?– продолжал Баоюй.– Зачем же ты снова
заводишь об этом речь? Даже если меня постигнет несчастье, тебе-то какая
польза от этого?
я вчера не поклялся тебе?– продолжал Баоюй.– Зачем же ты снова
заводишь об этом речь? Даже если меня постигнет несчастье, тебе-то какая
польза от этого?
Только теперь Дайюй вспомнила об их разговоре
накануне и пожалела о сказанном. Она разозлилась на себя, а потом,
устыдившись, заплакала.
накануне и пожалела о сказанном. Она разозлилась на себя, а потом,
устыдившись, заплакала.
–Пусть уничтожит меня Небо и покарает
Земля, если я желаю тебе несчастья!– сквозь слезы произнесла она.– Да и
зачем это мне? Но я понимаю, ты пришел выместить свою досаду на мне.
Даос Чжан хочет сосватать тебя, а это помешает твоей женитьбе,
предопределенной самим Небом!
Земля, если я желаю тебе несчастья!– сквозь слезы произнесла она.– Да и
зачем это мне? Но я понимаю, ты пришел выместить свою досаду на мне.
Даос Чжан хочет сосватать тебя, а это помешает твоей женитьбе,
предопределенной самим Небом!
Надо сказать, что Баоюй от природы
не был чужд низменных страстей. Они росли вместе с Дайюй и научились
угадывать чувства и мысли друг друга. Сейчас он повзрослел, начитался
простонародных книг и жизнеописаний, стал разбираться в отношениях между
мужчиной и женщиной и считал, что ни одна из обитательниц женских
покоев ни дома, ни у родственников не может сравниться красотой с Дайюй.
И он полюбил ее. Но сказать прямо о своих чувствах не решался, а потому
пускался на всякие хитрости – то радовался то гневался,– чтобы
испытать Дайюй.
не был чужд низменных страстей. Они росли вместе с Дайюй и научились
угадывать чувства и мысли друг друга. Сейчас он повзрослел, начитался
простонародных книг и жизнеописаний, стал разбираться в отношениях между
мужчиной и женщиной и считал, что ни одна из обитательниц женских
покоев ни дома, ни у родственников не может сравниться красотой с Дайюй.
И он полюбил ее. Но сказать прямо о своих чувствах не решался, а потому
пускался на всякие хитрости – то радовался то гневался,– чтобы
испытать Дайюй.
Дайюй тоже испытывала Баоюя – то насмешками, то притворством, никогда не упуская удобного случая.
Они
без конца лгали друг другу, скрывая истинные мысли и чувства, но ложь,
сталкиваясь с ложью, рождает истину. Поэтому Баоюй и Дайюй вечно
ссорились, даже по пустякам.
без конца лгали друг другу, скрывая истинные мысли и чувства, но ложь,
сталкиваясь с ложью, рождает истину. Поэтому Баоюй и Дайюй вечно
ссорились, даже по пустякам.
Вот и сейчас Баоюй подумал:
«Другие
меня не понимают, но ты не можешь не понять, что все мои чувства
устремлены к тебе! А ты не только не хочешь меня утешить, а еще и
огорчаешь своими насмешками. Значит, не любишь меня, даже думать обо мне
не желаешь!»
Но сказать обо всем этом Баоюй ни за что не решился бы.
«Другие
меня не понимают, но ты не можешь не понять, что все мои чувства
устремлены к тебе! А ты не только не хочешь меня утешить, а еще и
огорчаешь своими насмешками. Значит, не любишь меня, даже думать обо мне
не желаешь!»
Но сказать обо всем этом Баоюй ни за что не решился бы.
«Я
знаю, ты любишь меня,– размышляла тем временем Дайюй.– Пусть болтают
вокруг, что золоту и яшме суждено соединиться, ты и слушать этого не
желаешь. Даже когда я заговорю о золоте и яшме, ты делаешь вид, будто не
слышишь, значит, дорожишь мною, одну меня любишь. А стоит мне намекнуть
на это – сердишься. Почему? Чтобы испытать меня, чтобы я не верила в
твою любовь? Но ведь все мысли у тебя обо мне».
знаю, ты любишь меня,– размышляла тем временем Дайюй.– Пусть болтают
вокруг, что золоту и яшме суждено соединиться, ты и слушать этого не
желаешь. Даже когда я заговорю о золоте и яшме, ты делаешь вид, будто не
слышишь, значит, дорожишь мною, одну меня любишь. А стоит мне намекнуть
на это – сердишься. Почему? Чтобы испытать меня, чтобы я не верила в
твою любовь? Но ведь все мысли у тебя обо мне».
Баоюю, глядя на нее, хотелось сказать: «Я
готов на все, даже смерть приму с радостью, лишь бы ты поступила
согласно моему желанию. Пойми, мы должны сблизиться. Не надо меня
избегать!»
готов на все, даже смерть приму с радостью, лишь бы ты поступила
согласно моему желанию. Пойми, мы должны сблизиться. Не надо меня
избегать!»
И Дайюй, словно прочитав мысли Баоюя, подумала:
«Заботься больше о себе, тогда я буду спокойна. Мы не должны постоянно быть вместе, чтобы все время не ссориться».
«Заботься больше о себе, тогда я буду спокойна. Мы не должны постоянно быть вместе, чтобы все время не ссориться».
Дорогой
читатель, возможно, ты скажешь, что молодых людей обуревали одни и те
же чувства? Пожалуй, это верно, но они были до того разными, что,
стремясь сблизиться, все больше отдалялись друг от друга.
читатель, возможно, ты скажешь, что молодых людей обуревали одни и те
же чувства? Пожалуй, это верно, но они были до того разными, что,
стремясь сблизиться, все больше отдалялись друг от друга.
Трудно описать сокровенные чувства молодых людей, поэтому расскажем лучше об их внешнем проявлении.
Стоило
Дайюй обмолвиться о «женитьбе, предопределенной самим Небом», как
Баоюй, выйдя из себя, сорвал с шеи свою драгоценную яшму и, швырнув ее
на пол, закричал:
Дайюй обмолвиться о «женитьбе, предопределенной самим Небом», как
Баоюй, выйдя из себя, сорвал с шеи свою драгоценную яшму и, швырнув ее
на пол, закричал:
–Сейчас разобью эту дрянь вдребезги, и делу конец!
Но яшма осталась целой и невредимой. Баоюй метался по комнате в поисках чего-нибудь тяжелого, чем можно было бы разбить яшму.
–Зачем разбивать ни в чем не повинную яшму?– сквозь слезы проговорила Дайюй.– Убей лучше меня!
На
шум прибежали Цзыцзюань и Сюэянь и стали их урезонивать, пытаясь отнять
у Баоюя яшму, которую он нещадно колотил. Но Баоюй так разошелся, что
служанкам пришлось позвать на помощь Сижэнь. Общими усилиями удалось все
же спасти яшму.
шум прибежали Цзыцзюань и Сюэянь и стали их урезонивать, пытаясь отнять
у Баоюя яшму, которую он нещадно колотил. Но Баоюй так разошелся, что
служанкам пришлось позвать на помощь Сижэнь. Общими усилиями удалось все
же спасти яшму.
–Она моя!– кричал Баоюй.– Что хочу, то и делаю
с ней.– Лицо его позеленело от злости, глаза, казалось, сейчас
выскочат из орбит, брови взметнулись вверх. Никогда еще Сижэнь не видела
его в таком состоянии. Но девушка спокойно взяла его за руку и с
улыбкой сказала:
с ней.– Лицо его позеленело от злости, глаза, казалось, сейчас
выскочат из орбит, брови взметнулись вверх. Никогда еще Сижэнь не видела
его в таком состоянии. Но девушка спокойно взяла его за руку и с
улыбкой сказала:
–Ты подумал о том, каково будет сестрице, если ты разобьешь яшму? Ведь яшма не виновата, что вы поссорились!
Горько
плакавшая Дайюй вдруг почувствовала, что Сижэнь гораздо добрее Баоюя,
ее слова проникли глубоко в душу Дайюй, и от волнения ей стало дурно, а
потом началась рвота – незадолго до этого девочка выпила целебный отвар
из грибов сянжу. Служанки принялись возле нее хлопотать, подставили
платок, стали хлопать по спине.
плакавшая Дайюй вдруг почувствовала, что Сижэнь гораздо добрее Баоюя,
ее слова проникли глубоко в душу Дайюй, и от волнения ей стало дурно, а
потом началась рвота – незадолго до этого девочка выпила целебный отвар
из грибов сянжу. Служанки принялись возле нее хлопотать, подставили
платок, стали хлопать по спине.
–Вы, барышня, совсем не бережете
свое здоровье,– с упреком сказала Цзыцзюань.– Выходит, напрасно вы
приняли лекарство. А каково будет второму господину Баоюю, если вы опять
заболеете?
свое здоровье,– с упреком сказала Цзыцзюань.– Выходит, напрасно вы
приняли лекарство. А каково будет второму господину Баоюю, если вы опять
заболеете?
«Насколько Цзыцзюань душевнее Дайюй»,– подумал Баоюй,
но тут же раскаялся, стоило ему взглянуть на сестру: она покраснела, на
лбу выступил пот, по щекам текли слезы, плечи судорожно вздрагивали от
рыданий.
но тут же раскаялся, стоило ему взглянуть на сестру: она покраснела, на
лбу выступил пот, по щекам текли слезы, плечи судорожно вздрагивали от
рыданий.
«Вот до чего я ее довел, а помочь ничем не могу».– Из
глаз его покатились слезы. У доброй Сижэнь заныло сердце. Рука Баоюя,
которую она держала в своей, была холодна как лед. Ей хотелось утешить
юношу, но она молчала, боясь еще больше его расстроить, может быть, он
чем-то очень обижен. В то же время ей не хотелось быть жестокой к Дайюй.
И она, не зная, что делать, будучи, как все женщины, чувствительной по
натуре, тоже расплакалась.
глаз его покатились слезы. У доброй Сижэнь заныло сердце. Рука Баоюя,
которую она держала в своей, была холодна как лед. Ей хотелось утешить
юношу, но она молчала, боясь еще больше его расстроить, может быть, он
чем-то очень обижен. В то же время ей не хотелось быть жестокой к Дайюй.
И она, не зная, что делать, будучи, как все женщины, чувствительной по
натуре, тоже расплакалась.
Цзыцзюань принялась легонько обмахивать Дайюй веером, а потом, глядя на остальных, тоже стала утирать слезы.
Сижэнь первая взяла себя в руки, улыбнулась и сказала Баоюю:
–Может,
тебе и недорога твоя яшма, но вспомни, кто сделал шнурок с бахромой, на
котором она висит, и тогда не будешь больше ссориться с барышней Дайюй.
тебе и недорога твоя яшма, но вспомни, кто сделал шнурок с бахромой, на
котором она висит, и тогда не будешь больше ссориться с барышней Дайюй.
Услышав
это, Дайюй схватила попавшиеся под руку ножницы, превозмогая слабость,
села на постели и стала резать шнурок. Увы! Сижэнь и Цзыцзюань не успели
ей помешать.
это, Дайюй схватила попавшиеся под руку ножницы, превозмогая слабость,
села на постели и стала резать шнурок. Увы! Сижэнь и Цзыцзюань не успели
ей помешать.
–Напрасно я так старалась,– сквозь слезы
проговорила Дайюй,– не нужен ему мой подарок. Пусть кто-нибудь другой
сделает ему лучший шнурок.
проговорила Дайюй,– не нужен ему мой подарок. Пусть кто-нибудь другой
сделает ему лучший шнурок.
–Зачем вы режете?!– вскричала Сижэнь, беря у Дайюй яшму.– Это я во всем виновата, наболтала тут лишнего.
–Хоть на кусочки разрежь!– произнес Баоюй.– Мне все равно! Яшму я больше носить не буду!
Старухи
служанки, которые видели, какой разыгрался скандал, испугались, как бы
не случилось беды, и побежали к матушке Цзя и госпоже Ван, чтобы не
оказаться потом виноватыми. Увидев переполошившихся старух, матушка Цзя и
госпожа Ван, не поняв толком, в чем дело, поспешили в сад. Тут Сижэнь
бросила укоризненный взгляд на Цзыцзюань, словно хотела сказать: «Зачем
тебе понадобилось их тревожить!»
служанки, которые видели, какой разыгрался скандал, испугались, как бы
не случилось беды, и побежали к матушке Цзя и госпоже Ван, чтобы не
оказаться потом виноватыми. Увидев переполошившихся старух, матушка Цзя и
госпожа Ван, не поняв толком, в чем дело, поспешили в сад. Тут Сижэнь
бросила укоризненный взгляд на Цзыцзюань, словно хотела сказать: «Зачем
тебе понадобилось их тревожить!»
То же самое Цзыцзюань думала о Сижэнь. Войдя
в комнату, матушка Цзя и госпожа Ван увидели, что Баоюй и Дайюй
насупившись сидят в разных углах и молчат. На вопрос, что случилось,
никто толком не мог ответить. Тогда обе женщины напустились на служанок.
в комнату, матушка Цзя и госпожа Ван увидели, что Баоюй и Дайюй
насупившись сидят в разных углах и молчат. На вопрос, что случилось,
никто толком не мог ответить. Тогда обе женщины напустились на служанок.
–Совсем разленились, стоите, будто вас это не касается! Почему вы их не утихомирили?
Служанки молчали. Кончилось тем, что матушка Цзя увела Баоюя к себе.
Наступило
третье число – день рождения Сюэ Паня. По этому случаю устроили пир, а
также театральное представление, и Цзя отправились туда всей семьей.
Наступило
третье число – день рождения Сюэ Паня. По этому случаю устроили пир, а
также театральное представление, и Цзя отправились туда всей семьей.
Баоюй,
который еще не виделся с Дайюй после их последней размолвки и очень
раскаивался, не захотел ехать и, сославшись на нездоровье, остался дома.
который еще не виделся с Дайюй после их последней размолвки и очень
раскаивался, не захотел ехать и, сославшись на нездоровье, остался дома.
Дайюй, хотя и чувствовала себя лучше, узнав, что Баоюй остается дома, подумала:
«Ведь
он так любит вино и спектакли, а не поехал в гости! Наверняка из-за
нашей ссоры. А может, узнал, что я не поеду, и тоже не захотел? Не надо
было мне резать шнурок. Ведь если он не захочет носить свою яшму, мне
придется надеть ее ему на шею. Уж тогда он не посмеет снять!»
В общем, Дайюй тоже раскаивалась в том, что обидела Баоюя.
«Ведь
он так любит вино и спектакли, а не поехал в гости! Наверняка из-за
нашей ссоры. А может, узнал, что я не поеду, и тоже не захотел? Не надо
было мне резать шнурок. Ведь если он не захочет носить свою яшму, мне
придется надеть ее ему на шею. Уж тогда он не посмеет снять!»
В общем, Дайюй тоже раскаивалась в том, что обидела Баоюя.
Матушка
Цзя между тем решила взять их обоих в гости, надеясь, что они там
помирятся. Но против ее ожиданий, Баоюй и Дайюй ехать не пожелали.
Цзя между тем решила взять их обоих в гости, надеясь, что они там
помирятся. Но против ее ожиданий, Баоюй и Дайюй ехать не пожелали.
Матушка Цзя была недовольна.
–Видимо,
это в наказание за грехи в прежней жизни я не знаю покоя из-за этих
двух несмышленышей. Верно гласит пословица: «Тех сводит судьба, кто друг
с другом враждует». Когда я закрою глаза и перестану дышать, пусть
ссорятся сколько угодно. Скорее бы смерть пришла!
это в наказание за грехи в прежней жизни я не знаю покоя из-за этих
двух несмышленышей. Верно гласит пословица: «Тех сводит судьба, кто друг
с другом враждует». Когда я закрою глаза и перестану дышать, пусть
ссорятся сколько угодно. Скорее бы смерть пришла!
Слова эти
случайно дошли до ушей Баоюя и Дайюй. Прежде им не приходилось слышать,
что «тех сводит судьба, кто друг с другом враждует», и они задумались,
пытаясь понять глубокий смысл, заключенный в этих словах. На глаза
навернулись непрошеные слезы.
случайно дошли до ушей Баоюя и Дайюй. Прежде им не приходилось слышать,
что «тех сводит судьба, кто друг с другом враждует», и они задумались,
пытаясь понять глубокий смысл, заключенный в этих словах. На глаза
навернулись непрошеные слезы.
Дайюй плакала в павильоне Реки
Сяосян, обратив лицо к ветру, а Баоюй вздыхал во дворе Наслаждения
пурпуром, обратив взор к луне. Недаром говорят, что «можно находиться в
разных местах, но одинаково чувствовать».
Сяосян, обратив лицо к ветру, а Баоюй вздыхал во дворе Наслаждения
пурпуром, обратив взор к луне. Недаром говорят, что «можно находиться в
разных местах, но одинаково чувствовать».
Пытаясь успокоить Баоюя, Сижэнь ему выговаривала:
–Это
ты виноват в вашей ссоре, один ты. Вспомни, как ты называл дураками
мужчин, не ладивших с сестрами, поносивших жен, говорил, что у них нет
никакого сочувствия к женщине. Почему же сам стал таким? Завтра пятое
число, конец праздника, и если вы не помиритесь, бабушка еще больше
рассердится и никому из нас не будет покоя. Послушай меня: смири свой
гнев, попроси у сестрицы прощения, и все уладится. Для тебя же будет
лучше. Верно?
ты виноват в вашей ссоре, один ты. Вспомни, как ты называл дураками
мужчин, не ладивших с сестрами, поносивших жен, говорил, что у них нет
никакого сочувствия к женщине. Почему же сам стал таким? Завтра пятое
число, конец праздника, и если вы не помиритесь, бабушка еще больше
рассердится и никому из нас не будет покоя. Послушай меня: смири свой
гнев, попроси у сестрицы прощения, и все уладится. Для тебя же будет
лучше. Верно?
Баоюй колебался, не зная, как поступить.
Чем все это кончилось, вы узнаете из следующей главы.
{mospagebreak }
Глава тридцатая
Баочай из-за пропавшего веера отпускает два колких замечания;
Лингуань, предавшись мечтам, чертит на песке иероглиф «цян» – роза
Итак,
Дайюй пожалела о своей ссоре с Баоюем, но не знала, как помириться, и
весь день ходила печальная, словно потеряла что-то очень дорогое.
Дайюй пожалела о своей ссоре с Баоюем, но не знала, как помириться, и
весь день ходила печальная, словно потеряла что-то очень дорогое.
Цзыцзюань все понимала и мягко ее упрекнула:
–Вы
поступили с Баоюем легкомысленно, барышня. Уж кому-кому, а вам это
непростительно. Вы ведь знаете его нрав! Вспомните, сколько раз он
скандалил из-за этой яшмы?
поступили с Баоюем легкомысленно, барышня. Уж кому-кому, а вам это
непростительно. Вы ведь знаете его нрав! Вспомните, сколько раз он
скандалил из-за этой яшмы?
Дайюй плюнула с досады:
–Не иначе как тебя кто-то подослал отчитывать меня! В чем же мое легкомыслие?
–Зачем
вы ни с того ни с сего изрезали шнурок? Вот вам и доказательство вашей
вины! Баоюй лишь кое в чем был не прав. Он так хорошо к вам относится!
Все ссоры происходят из-за ваших капризов, ведь вы придираетесь к
каждому его слову.
Дайюй хотела возразить, но в этот момент раздался стук в ворота. Цзыцзюань прислушалась и с улыбкой сказала:
–Наверняка Баоюй. Пришел просить прощения.
–Не открывай!– крикнула Дайюй.
–Вот
и опять вы, барышня, не правы,– заметила Цзыцзюань.– День жаркий,
солнце жжет немилосердно, и ему может стать дурно. Неужели вам его не
жаль?
И она пошла отпирать ворота. Это и в самом деле оказался Баоюй. Приглашая его войти, Цзыцзюань сказала:
–Какая неожиданность! Я думала, вы никогда больше не приблизитесь к нашему дому!
–Вы
готовы из всякого пустяка сделать целое событие!– улыбнулся Баоюй.– С
какой стати я вдруг перестану ходить? Пусть я даже умру, душа моя по
сто раз в день будет являться сюда! Что сестрица, поправилась?
готовы из всякого пустяка сделать целое событие!– улыбнулся Баоюй.– С
какой стати я вдруг перестану ходить? Пусть я даже умру, душа моя по
сто раз в день будет являться сюда! Что сестрица, поправилась?
–Так-то поправилась, только болеет душой,– ответила Цзыцзюань.– Все еще сердится.
–Понимаю,– кивнул Баоюй.– И зачем ей сердиться!
Когда он вошел, Дайюй лежала и плакала. Стоило ей увидеть Баоюя, как сами собой полились слезы.
–Как ты, сестрица? Выздоровела?– приблизившись, с улыбкой спросил Баоюй.
Дайюй стала утирать слезы, а Баоюй осторожно присел на краешек кровати:
–Я
знаю, ты все еще сердишься, но решил прийти, чтобы никто не думал,
будто мы в ссоре. А то станут нас мирить и сразу увидят, что мы совсем
как чужие. Ты лучше ругай меня, бей, делай что хочешь, только не будь ко
мне равнодушной! Милая сестрица! Дорогая сестрица!
знаю, ты все еще сердишься, но решил прийти, чтобы никто не думал,
будто мы в ссоре. А то станут нас мирить и сразу увидят, что мы совсем
как чужие. Ты лучше ругай меня, бей, делай что хочешь, только не будь ко
мне равнодушной! Милая сестрица! Дорогая сестрица!
Дайюй сначала
решила не обращать на Баоюя внимания и молчать, но, когда он сказал:
«чтобы никто не думал, будто мы в ссоре» и «совсем как чужие», она
поняла, что никого нет дороже ее для Баоюя на свете, и снова заплакала.
решила не обращать на Баоюя внимания и молчать, но, когда он сказал:
«чтобы никто не думал, будто мы в ссоре» и «совсем как чужие», она
поняла, что никого нет дороже ее для Баоюя на свете, и снова заплакала.
–Не надо меня утешать! Я не посмею больше дружить с вами, второй господин,– промолвила Дайюй.– Считайте, что я уехала!
–Куда же ты можешь уехать?– с улыбкой спросил Баоюй.
–Домой.
–И я с тобой,– заявил Баоюй.
–А если я умру?
–Тогда я стану монахом.
–А если я умру?
–Тогда я стану монахом.
Дайюй опустила голову.
–А
я-то думала,– сказала она,– что ты захочешь умереть вслед за мной!
Зачем же болтать глупости? Ведь у вас в семье много сестер: и старших, и
младших. Сколько же жизней надо иметь, чтобы становиться монахом после
смерти каждой из них? Всем расскажу, что ты здесь говорил.
я-то думала,– сказала она,– что ты захочешь умереть вслед за мной!
Зачем же болтать глупости? Ведь у вас в семье много сестер: и старших, и
младших. Сколько же жизней надо иметь, чтобы становиться монахом после
смерти каждой из них? Всем расскажу, что ты здесь говорил.
Баоюй
понял, что сболтнул лишнее, но раскаиваться было поздно. Он покраснел от
стыда и опустил голову. Хорошо, что никто не слышал их разговора!
понял, что сболтнул лишнее, но раскаиваться было поздно. Он покраснел от
стыда и опустил голову. Хорошо, что никто не слышал их разговора!
Дайюй
сердито посмотрела на Баоюя и не произнесла больше ни слова. А заметив,
как он покраснел, ткнула пальцем ему в лоб и с укоризной сказала:
сердито посмотрела на Баоюя и не произнесла больше ни слова. А заметив,
как он покраснел, ткнула пальцем ему в лоб и с укоризной сказала:
–Эй ты! Такой… – Но тут же снова вздохнула и принялась утирать слезы.
Баоюй
шел сюда с твердым намерением открыть Дайюй свои чувства, а сказал
совсем другое и очень об этом сожалел. Когда же Дайюй заплакала, он
окончательно расстроился и тоже не мог сдержать слез. Платка он не
захватил и вытирал их рукавом.
шел сюда с твердым намерением открыть Дайюй свои чувства, а сказал
совсем другое и очень об этом сожалел. Когда же Дайюй заплакала, он
окончательно расстроился и тоже не мог сдержать слез. Платка он не
захватил и вытирал их рукавом.
Дайюй хоть и плакала, но краешком
глаза все же следила за Баоюем; заметив, что он вытирает слезы рукавом
своей новенькой рубашки из светло-коричневого тонкого шелка, она, одной
рукой прижимая платочек к глазам, другой схватила лежавшую на подушке
шелковую косынку и бросила Баоюю.
глаза все же следила за Баоюем; заметив, что он вытирает слезы рукавом
своей новенькой рубашки из светло-коричневого тонкого шелка, она, одной
рукой прижимая платочек к глазам, другой схватила лежавшую на подушке
шелковую косынку и бросила Баоюю.
Баоюй подхватил косынку, вытер слезы и взял Дайюй за руку:
–Не плачь, твои слезы разрывают мне сердце! Лучше вставай и пойдем к бабушке!
–Не
хочу я больше с тобой водиться!– вскричала Дайюй, оттолкнув его
руку.– Ты уже вырос, а все такой же бесстыдный, даже правил приличия не
знаешь!
хочу я больше с тобой водиться!– вскричала Дайюй, оттолкнув его
руку.– Ты уже вырос, а все такой же бесстыдный, даже правил приличия не
знаешь!
Не успела она это произнести, как раздался возглас:
–Вот и хорошо!
Вздрогнув от неожиданности, Баоюй и Дайюй быстро обернулись и увидели Фэнцзе.
–Бабушка
так расстроена,– сказала та.– Велела узнать, не помирились ли вы. Я
не хотела идти, уверяла ее, что не пройдет и трех дней, как все будет в
порядке. Но старая госпожа обругала меня лентяйкой. Пришлось выполнить
ее просьбу. Оказалось, что я права. Ведь у вас нет причин для раздоров,
вы три дня в мире, два дня – в ссоре. Право же, чем взрослее
становитесь, тем больше с вами хлопот, как с маленькими. Почему вы вчера
наскакивали друг на друга, как бойцовые петухи, а сегодня держитесь за
руки и плачете? Ну-ка, пошли к бабушке, пусть она успокоится!
так расстроена,– сказала та.– Велела узнать, не помирились ли вы. Я
не хотела идти, уверяла ее, что не пройдет и трех дней, как все будет в
порядке. Но старая госпожа обругала меня лентяйкой. Пришлось выполнить
ее просьбу. Оказалось, что я права. Ведь у вас нет причин для раздоров,
вы три дня в мире, два дня – в ссоре. Право же, чем взрослее
становитесь, тем больше с вами хлопот, как с маленькими. Почему вы вчера
наскакивали друг на друга, как бойцовые петухи, а сегодня держитесь за
руки и плачете? Ну-ка, пошли к бабушке, пусть она успокоится!
Она схватила Дайюй за руку и потащила к выходу. Дайюй позвала было служанок, но ни одной поблизости не оказалось.
–Зачем они?– спросила Фэнцзе.– Я сама о тебе позабочусь.
Баоюй плелся следом за ними. Когда, выйдя из сада, они пришли к дому матушки Цзя и предстали пред ней, Фэнцзе сказала:
–Говорила
же я, что незачем беспокоиться – сами помирятся. Но вы мне велели
непременно пойти. Вошла я и вижу, что они уже просят друг у друга
прощения и держатся за руки, да так крепко, как держит голубя ястреб,
невозможно оторвать друг от друга. Так что не пришлось их мирить.
же я, что незачем беспокоиться – сами помирятся. Но вы мне велели
непременно пойти. Вошла я и вижу, что они уже просят друг у друга
прощения и держатся за руки, да так крепко, как держит голубя ястреб,
невозможно оторвать друг от друга. Так что не пришлось их мирить.
Услышав это, все весело рассмеялись. Дайюй молча, ни на кого не глядя, села рядом с матушкой Цзя.
Баоюй не знал, как оправдаться и обратился к Баочай, которая как раз была здесь.
–В
день рождения твоего старшего брата я, как назло, заболел и не только
не смог послать ему подарки, но даже поздравить. Старший брат, наверно,
обиделся за то, что я не пришел, так ты, уж пожалуйста, ему объясни,
почему так случилось.
день рождения твоего старшего брата я, как назло, заболел и не только
не смог послать ему подарки, но даже поздравить. Старший брат, наверно,
обиделся за то, что я не пришел, так ты, уж пожалуйста, ему объясни,
почему так случилось.
–Стоит ли объяснять,– возразила Баочай.–
Если бы даже ты просто так не пошел, я ни слова бы тебе не сказала. А уж
раз ты болел – тем более. Братья должны доверять друг другу, иначе
станут чужими.
Если бы даже ты просто так не пошел, я ни слова бы тебе не сказала. А уж
раз ты болел – тем более. Братья должны доверять друг другу, иначе
станут чужими.
–Хорошо, что ты меня поняла, сестра, теперь я
спокоен,– сказал Баоюй и спросил: – А почему ты не пошла смотреть
представление?
спокоен,– сказал Баоюй и спросил: – А почему ты не пошла смотреть
представление?
–Не терплю жары,– ответила Баочай,– а уйти, не
досмотрев до конца, как-то неловко. Вот и пришлось сослаться на
нездоровье и не ходить.
досмотрев до конца, как-то неловко. Вот и пришлось сослаться на
нездоровье и не ходить.
Баоюй понял намек и немного смутился, но тут же насмешливо заявил:
–Не удивительно, что тебя сравнивают с Ян-гуйфэй. Только, по-моему, ты чуть-чуть полнее…
Едва сдерживая гнев, Баочай с холодной усмешкой произнесла:
–Может быть, я и похожа на Ян-гуйфэй, но, увы, у меня нет брата, которого можно было бы сравнить с Ян Гочжуном[252].
Их разговор был прерван появлением служанки Цзинъэр, которая пришла спросить у Баочай, не видела ли та ее веера.
–Наверняка это барышня Баочай его спрятала!– сказала Цзинъэр.– Отдайте мне веер, добрая барышня!
–Попридержи
язык!– прикрикнула на нее Баочай.– Не в моих правилах подшучивать над
людьми. Лучше спроси у девчонок, с которыми ты вечно балуешься и
хихикаешь!
язык!– прикрикнула на нее Баочай.– Не в моих правилах подшучивать над
людьми. Лучше спроси у девчонок, с которыми ты вечно балуешься и
хихикаешь!
Цзинъэр сконфузилась и убежала.
Баоюй, который
снова сболтнул лишнее, да еще на людях, окончательно растерялся и, чтобы
скрыть смущение, принялся болтать с сестрами.
снова сболтнул лишнее, да еще на людях, окончательно растерялся и, чтобы
скрыть смущение, принялся болтать с сестрами.
Дайюй радовалась,
когда между Баочай и Баоюем началась перепалка, ей и самой очень
хотелось поддеть Баочай, подшутить над ней, но после прихода служанки
Дайюй передумала.
когда между Баочай и Баоюем началась перепалка, ей и самой очень
хотелось поддеть Баочай, подшутить над ней, но после прихода служанки
Дайюй передумала.
–Сестра Баочай, какую пьесу ты видела?
Баочай, однако, разгадала мысли Дайюй и с улыбкой ответила:
–Пьеса была о том, как Ли Куй обругал Сун Цзяна[253], а потом просил у него прощения.
–Зачем
же пересказывать содержание? Сказала бы лучше, как называется. Неужели
забыла? Ведь ты, сестра, хорошо знаешь и древние, и современные пьесы,–
заметил Баоюй.– А называется она «Ли Куй приходит с повинной головой».
же пересказывать содержание? Сказала бы лучше, как называется. Неужели
забыла? Ведь ты, сестра, хорошо знаешь и древние, и современные пьесы,–
заметил Баоюй.– А называется она «Ли Куй приходит с повинной головой».
–Ах
вот оно что?– насмешливо воскликнула Баочай.– Ну да, ведь вы изучаете
древность, поэтому вам и известно, что это значит!
вот оно что?– насмешливо воскликнула Баочай.– Ну да, ведь вы изучаете
древность, поэтому вам и известно, что это значит!
Баоюй и Дайюй оба покраснели, и им стало обидно друг за друга.
Фэнцзе ничего не поняла, но, глядя на выражение лиц всех троих, с улыбкой спросила:
–Кто же в такую жару ест неспелый имбирь?
Все удивились:
–Неспелый имбирь? Никто не ел…
–Тогда почему у вас такие лица, будто в рот попало что-то горькое?– спросила Фэнцзе, проведя рукой по щеке.
Баоюй
и Дайюй не знали, куда деваться от стыда. Баочай хотела что-то сказать,
но, заметив, как растерялся Баоюй, промолчала и только улыбнулась.
Остальные тоже заулыбались.
и Дайюй не знали, куда деваться от стыда. Баочай хотела что-то сказать,
но, заметив, как растерялся Баоюй, промолчала и только улыбнулась.
Остальные тоже заулыбались.
После ухода Баочай и Фэнцзе Дайюй обратилась к Баоюю:
–Теперь
ты убедился, что есть на свете люди еще более острые на язык, чем я! Я
же, по простоте душевной, всегда стараюсь всем угодить, слова не скажу
поперек.
ты убедился, что есть на свете люди еще более острые на язык, чем я! Я
же, по простоте душевной, всегда стараюсь всем угодить, слова не скажу
поперек.
Баоюй, и без того расстроенный язвительностью Баочай,
совсем приуныл и, опасаясь, как бы Дайюй опять не обиделась, ничего не
ответил и ушел.
совсем приуныл и, опасаясь, как бы Дайюй опять не обиделась, ничего не
ответил и ушел.
Завтрак давно прошел, Баоюй, заложив руки за
спину, слонялся без цели, но нигде не было ни души. Прячась от жары, все
отдыхали – и слуги, и господа.
спину, слонялся без цели, но нигде не было ни души. Прячась от жары, все
отдыхали – и слуги, и господа.
Баоюй зашагал в западном
направлении, миновал проходной зал и очутился у двора Фэнцзе. Ворота
оказались запертыми, и Баоюй вдруг вспомнил, что в жаркие дни Фэнцзе
обычно отдыхает в полдень, поэтому войти не решился. Он свернул в
боковую калитку и направился к дому госпожи Ван. Здесь несколько
служанок дремали с вышиваньем в руках. Госпожа Ван спала в комнате на
легкой плетеной кровати. Возле нее сидела Цзиньчуань. Она массировала
себе ноги и, сонная, смотрела по сторонам. Баоюй сзади подкрался и
дернул ее за серьги. Цзиньчуань испуганно открыла глаза.
направлении, миновал проходной зал и очутился у двора Фэнцзе. Ворота
оказались запертыми, и Баоюй вдруг вспомнил, что в жаркие дни Фэнцзе
обычно отдыхает в полдень, поэтому войти не решился. Он свернул в
боковую калитку и направился к дому госпожи Ван. Здесь несколько
служанок дремали с вышиваньем в руках. Госпожа Ван спала в комнате на
легкой плетеной кровати. Возле нее сидела Цзиньчуань. Она массировала
себе ноги и, сонная, смотрела по сторонам. Баоюй сзади подкрался и
дернул ее за серьги. Цзиньчуань испуганно открыла глаза.
–Устала?– улыбаясь, спросил Баоюй.
Цзиньчуань
едва улыбнулась в ответ, знаком велела Баоюю выйти и снова закрыла
глаза. Но уйти Баоюй был не в силах. Он посмотрел на спящую мать, затем
вытащил из сумочки несколько освежающих ароматных лепешек и сунул их в
рот Цзиньчуань. Та стала их сосать, но даже глаз не открыла.
едва улыбнулась в ответ, знаком велела Баоюю выйти и снова закрыла
глаза. Но уйти Баоюй был не в силах. Он посмотрел на спящую мать, затем
вытащил из сумочки несколько освежающих ароматных лепешек и сунул их в
рот Цзиньчуань. Та стала их сосать, но даже глаз не открыла.
Баоюй снова потянул ее за руку и тихонько сказал:
–А что, если я попрошу матушку, чтобы она отдала тебя мне, и мы всегда будем вместе?
Цзиньчуань промолчала.
–Непременно попрошу матушку, как только проснется,– продолжал Баоюй.
Цзиньчуань открыла глаза, отстранилась от Баоюя.
–Зачем
торопиться? Неужели не знаешь пословицы: «Упавшая в колодец золотая
шпилька все равно принадлежит тому, кто ее уронил»? Нечего ко мне
привязываться, пойди на восточный двор и возьми к себе Цайюнь, служанку
твоего младшего брата Цзя Хуаня.
торопиться? Неужели не знаешь пословицы: «Упавшая в колодец золотая
шпилька все равно принадлежит тому, кто ее уронил»? Нечего ко мне
привязываться, пойди на восточный двор и возьми к себе Цайюнь, служанку
твоего младшего брата Цзя Хуаня.
–Зачем она мне?– улыбнулся Баоюй.– Ведь речь о тебе.
В этот момент госпожа Ван открыла глаза и дала Цзиньчуань пощечину:
–Паршивая тварь! Это вы учите дурному молодых господ!
Баоюй поспешил улизнуть.
Щека у Цзиньчуань горела, но она не осмелилась даже пикнуть. Услышав, что госпожа проснулась, прибежали служанки.
Госпожа Ван подозвала Юйчуань и сказала:
–Передай матери, пусть забирает домой твою старшую сестру!
Тут Цзиньчуань бросилась на колени и со слезами стала умолять госпожу Ван:
–Я
больше не буду! Лучше прикажите меня побить, только не выгоняйте, и я
сочту это небесной милостью. Я десять лет служу вам, госпожа, как же я
буду смотреть людям в глаза, если вы меня прогоните?
больше не буду! Лучше прикажите меня побить, только не выгоняйте, и я
сочту это небесной милостью. Я десять лет служу вам, госпожа, как же я
буду смотреть людям в глаза, если вы меня прогоните?
Госпожа Ван,
добрая по натуре, никогда не била служанок. Но после того, что узнала,
не могла сдержать своего гнева и осталась непреклонной, как ни молила ее
Цзиньчуань. Поэтому пришлось старухе Бай взять дочь домой. Опозоренная,
Цзиньчуань ушла. Но об этом речь впереди.
добрая по натуре, никогда не била служанок. Но после того, что узнала,
не могла сдержать своего гнева и осталась непреклонной, как ни молила ее
Цзиньчуань. Поэтому пришлось старухе Бай взять дочь домой. Опозоренная,
Цзиньчуань ушла. Но об этом речь впереди.
А сейчас
вернемся к Баоюю. Как только госпожа Ван проснулась, он убежал и вскоре
очутился в саду Роскошных зрелищ. Там тоже никого не было, только
нещадно палило солнце, деревья отбрасывали свою тень на землю да
оглушительно трещали цикады. Баоюй медленно брел по саду и вдруг у
решетки роз[254] услышал не то всхлипывание, не то плач. Он остановился, прислушался: да, за решеткой кто-то был.
вернемся к Баоюю. Как только госпожа Ван проснулась, он убежал и вскоре
очутился в саду Роскошных зрелищ. Там тоже никого не было, только
нещадно палило солнце, деревья отбрасывали свою тень на землю да
оглушительно трещали цикады. Баоюй медленно брел по саду и вдруг у
решетки роз[254] услышал не то всхлипывание, не то плач. Он остановился, прислушался: да, за решеткой кто-то был.
Надобно
сказать, что уже наступил пятый месяц – пора цветения роз. Баоюй
осторожно раздвинул кусты и увидел за решеткой девочку. Она сидела на
корточках, что-то чертила на земле головной шпилькой и тихонько плакала.
сказать, что уже наступил пятый месяц – пора цветения роз. Баоюй
осторожно раздвинул кусты и увидел за решеткой девочку. Она сидела на
корточках, что-то чертила на земле головной шпилькой и тихонько плакала.
«Неужели какая-нибудь служанка, как в свое время Чернобровка, пришла сюда хоронить цветы?» – подумал Баоюй.
Постояв немного, он улыбнулся пришедшей в голову мысли:
«Если она действительно вздумала хоронить цветы, то тут можно сказать: „Дун Ши тоже хмурит брови“[255]! Это уже слишком!»
Ему хотелось окликнуть девочку и спросить: «Ты почему подражаешь барышне Линь Дайюй?»
Но
тут он понял, что девочка эта совсем ему незнакома, что она не
служанка, а одна из тех самых двенадцати актрис, которых привезли, еще
когда к ним должна была пожаловать Юаньчунь. Только он не мог вспомнить,
какие роли она играла – молодого героя, молодой героини, воина или
комика.
тут он понял, что девочка эта совсем ему незнакома, что она не
служанка, а одна из тех самых двенадцати актрис, которых привезли, еще
когда к ним должна была пожаловать Юаньчунь. Только он не мог вспомнить,
какие роли она играла – молодого героя, молодой героини, воина или
комика.
Баоюй уже хотел спросить, но вовремя спохватился и подумал:
«Как хорошо, что я опять не сболтнул лишнего! Хватит и двух раз: и Дайюй рассердилась, и Баочай обиделась».
Баоюй
никак не мог припомнить, что это за девочка, и ругал себя. Она очень
напоминала Дайюй: такие же густые и пышные брови, чистые, как осенние
воды Хуанхэ, чуть прищуренные глаза, нежное личико, грациозная фигурка.
Баоюй не мог оторвать от нее взгляд. Тут он заметил, что девочка вовсе
не собирается хоронить цветы, а чертит шпилькой на песке иероглифы.
Внимательно следя за движением шпильки, Баоюй старался запомнить каждую
черточку и каждую точку и сосчитал, что в иероглифе всего восемнадцать
черт. Тогда он мысленно начертил их пальцем на ладони и догадался, что
это иероглиф «цян» – роза.
никак не мог припомнить, что это за девочка, и ругал себя. Она очень
напоминала Дайюй: такие же густые и пышные брови, чистые, как осенние
воды Хуанхэ, чуть прищуренные глаза, нежное личико, грациозная фигурка.
Баоюй не мог оторвать от нее взгляд. Тут он заметил, что девочка вовсе
не собирается хоронить цветы, а чертит шпилькой на песке иероглифы.
Внимательно следя за движением шпильки, Баоюй старался запомнить каждую
черточку и каждую точку и сосчитал, что в иероглифе всего восемнадцать
черт. Тогда он мысленно начертил их пальцем на ладони и догадался, что
это иероглиф «цян» – роза.
Баоюй подумал:
«Сидит возле роз,
наверняка расчувствовалась и захотела сочинить стихи, но целое
стихотворение сразу сочинить не смогла и записала на песке первые две
строки, чтобы не забыть,– посмотрим, что будет дальше!»
наверняка расчувствовалась и захотела сочинить стихи, но целое
стихотворение сразу сочинить не смогла и записала на песке первые две
строки, чтобы не забыть,– посмотрим, что будет дальше!»
Девочка продолжала водить шпилькой. Но сколько Баоюй ни присматривался, кроме иероглифа «цян», ничего не увидел.
Девочка
чертила только этот иероглиф, один за другим, будто одержимая. А
стоявший за решеткой юноша, тоже словно одержимый, следил за каждым
движением шпильки.
«Какая-то тяжесть у нее на душе,– размышлял
Баоюй.– Видимо, она очень страдает. И как только в такой тщедушной
фигурке вмещаются столь бурные чувства? Жаль, что я не могу разделить с
ней ее горе!»
Девочка
чертила только этот иероглиф, один за другим, будто одержимая. А
стоявший за решеткой юноша, тоже словно одержимый, следил за каждым
движением шпильки.
«Какая-то тяжесть у нее на душе,– размышлял
Баоюй.– Видимо, она очень страдает. И как только в такой тщедушной
фигурке вмещаются столь бурные чувства? Жаль, что я не могу разделить с
ней ее горе!»
Вы уже знаете, что дело происходило в начале лета,
когда тучка, стоит ей появиться, проливается дождем. Вот и сейчас
налетел порыв холодного ветра и крупные капли застучали по листьям.
когда тучка, стоит ей появиться, проливается дождем. Вот и сейчас
налетел порыв холодного ветра и крупные капли застучали по листьям.
«Она с виду такая слабенькая,– промелькнуло в голове Баоюя.– Сразу простудится, если промокнет».
–Хватит тебе писать!– крикнул он девочке.– Ведь промокнешь насквозь!
Девочка
испуганно вздрогнула и подняла голову. Из-за пышно разросшихся роз
Баоюя почти не было видно, к тому же нежным красивым лицом он напоминал
девушку. Поэтому девочка приняла его за служанку и с улыбкой сказала:
испуганно вздрогнула и подняла голову. Из-за пышно разросшихся роз
Баоюя почти не было видно, к тому же нежным красивым лицом он напоминал
девушку. Поэтому девочка приняла его за служанку и с улыбкой сказала:
–Благодарю за заботу, сестрица. Но разве тебя дождь не намочит? Ведь ты стоишь на открытом месте!
–Ай!– вскричал Баоюй, только сейчас он почувствовал, что весь вымок.
–Да,
нехорошо получилось!– произнес он, оглядев себя с головы до ног, и
помчался в сторону двора Наслаждения пурпуром, не переставая думать о
девочке, оставшейся под дождем.
нехорошо получилось!– произнес он, оглядев себя с головы до ног, и
помчался в сторону двора Наслаждения пурпуром, не переставая думать о
девочке, оставшейся под дождем.
Надобно вам сказать, что на
следующий день наступал праздник Начала лета, поэтому Вэньгуань и
остальные девочки-актрисы получили разрешение погулять в саду Роскошных
зрелищ. Баогуань и Юйгуань (одна – на ролях положительных героев, другая
– положительных героинь) пришли во двор Наслаждения пурпуром поболтать и
посмеяться с Сижэнь и другими служанками. Здесь их и застиг дождь.
Тогда они перекрыли все канавки, чтобы вода разлилась по двору, заперли
ворота и пустили туда уток, цичжи и других водяных птиц, связав им
крылья, чтобы не улетели.
следующий день наступал праздник Начала лета, поэтому Вэньгуань и
остальные девочки-актрисы получили разрешение погулять в саду Роскошных
зрелищ. Баогуань и Юйгуань (одна – на ролях положительных героев, другая
– положительных героинь) пришли во двор Наслаждения пурпуром поболтать и
посмеяться с Сижэнь и другими служанками. Здесь их и застиг дождь.
Тогда они перекрыли все канавки, чтобы вода разлилась по двору, заперли
ворота и пустили туда уток, цичжи и других водяных птиц, связав им
крылья, чтобы не улетели.
Сижэнь и служанки как раз стояли на
террасе и беззаботно смеялись, когда в ворота постучал Баоюй.
Поглощенные своими забавами, они не услышали. Тогда Баоюй постучал
сильнее.
террасе и беззаботно смеялись, когда в ворота постучал Баоюй.
Поглощенные своими забавами, они не услышали. Тогда Баоюй постучал
сильнее.
–Кто там?– удивленно спросила Сижэнь, которой и в
голову не могло прийти, что Баоюй появится в такую погоду.– У нас
некому открывать ворота!
голову не могло прийти, что Баоюй появится в такую погоду.– У нас
некому открывать ворота!
–Это я,– отозвался Баоюй.
–Кажется, барышня Баочай,– сказала Шэюэ.
–Глупости!– возразила Цинвэнь.– С какой стати барышня Баочай явится в такую непогоду?
–Сейчас посмотрю в щель,– сказала Сижэнь.– Может, откроем, чтобы человек не мок на дожде?
Сижэнь
по галерее подошла к воротам, выглянула наружу, увидела Баоюя, похожего
на мокрую курицу, и бросилась открывать, корчась от смеха.
по галерее подошла к воротам, выглянула наружу, увидела Баоюя, похожего
на мокрую курицу, и бросилась открывать, корчась от смеха.
–Кто бы подумал, что это наш господин! Бежать под таким дождем! Да как ты решился!
Баоюй был до того зол, что пнул Сижэнь ногой в бок, приняв ее за одну из девочек-служанок. Сижэнь застонала.
–Паршивки!– закричал Баоюй.– Пользуетесь моей добротой и совсем распустились, смеяться надо мной вздумали!
Тут он увидел, что перед ним Сижэнь.
–Ай-я!– воскликнул Баоюй.– Так это ты? Не больно тебе?
Сижэнь
никогда не били и не ругали, а тут Баоюй ее ударил, да еще при всех.
Она рассердилась, и в то же время ей было стыдно и больно. Но что тут
поделаешь!
никогда не били и не ругали, а тут Баоюй ее ударил, да еще при всех.
Она рассердилась, и в то же время ей было стыдно и больно. Но что тут
поделаешь!
Она понимала, что Баоюй ошибся, и через силу улыбнулась, сказав:
–Ты вовсе меня не ударил. Иди скорее, переодевайся!
Сижэнь последовала за Баоюем в дом.
–Еще
ни разу в жизни я никого не ударил,– раздеваясь, говорил Баоюй.– А
сегодня вот до чего разозлился! Но я не знал, что это ты!
ни разу в жизни я никого не ударил,– раздеваясь, говорил Баоюй.– А
сегодня вот до чего разозлился! Но я не знал, что это ты!
Сижэнь, превозмогая боль, снова улыбнулась:
–Я самая старшая из твоих служанок, поэтому и спрос с меня самый большой. Надеюсь только, что ты больше не станешь драться.
–Я ведь не нарочно!– оправдывался Баоюй.
–А
кто говорит, что нарочно? Ведь открывать ворота положено младшим
служанкам. Но они так избаловались, что даже меня часто злят! Никого не
боятся. Хорошо бы ты одну из них пнул ногой! Но на сей раз я сама была
виновата, не велела им отпирать ворота.
кто говорит, что нарочно? Ведь открывать ворота положено младшим
служанкам. Но они так избаловались, что даже меня часто злят! Никого не
боятся. Хорошо бы ты одну из них пнул ногой! Но на сей раз я сама была
виновата, не велела им отпирать ворота.
Пока они разговаривали,
дождь прекратился, Баогуань и Юйгуань ушли. Сижэнь, у которой все еще
болел бок, легла, даже отказавшись от ужина. Раздевшись, она увидела на
боку синяк величиной с чайную чашку и очень испугалась, но не стала
подымать шум и вскоре уснула.
дождь прекратился, Баогуань и Юйгуань ушли. Сижэнь, у которой все еще
болел бок, легла, даже отказавшись от ужина. Раздевшись, она увидела на
боку синяк величиной с чайную чашку и очень испугалась, но не стала
подымать шум и вскоре уснула.
Спала Сижэнь беспокойно, все время
ворочалась, охала. Баоюй тоже не спал, а когда в полночь услышал, как
она стонет, встал с постели с лампой в руке, подошел к кровати Сижэнь. В
это время Сижэнь кашлянула и выплюнула сгусток крови.
ворочалась, охала. Баоюй тоже не спал, а когда в полночь услышал, как
она стонет, встал с постели с лампой в руке, подошел к кровати Сижэнь. В
это время Сижэнь кашлянула и выплюнула сгусток крови.
–Ай!– вскрикнула она и широко раскрытыми глазами уставилась на Баоюя, но тут же спохватилась: – Ты что?
–Ничего!– ответил Баоюй.– Я услышал, что ты стонешь во сне, и подумал, что тебе плохо. Дай-ка я посмотрю!
–У меня кружится голова и как-то неприятно во рту,– сказала Сижэнь.– Посвети-ка на пол!
Баоюй посветил и увидел на полу кровь.
–Ой, плохо дело!– вскричал Баоюй.
Сижэнь тоже посмотрела, и сердце у нее замерло.
Если хотите подробно узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.
Поддержите нас!
Каждый день наш проект старается радовать вас качественным и интересным контентом. Поддержите нас любой суммой денег удобным вам способом!
ПоддержатьРекомендуем
Комментарии
КУЛЬТУРА
ЗДОРОВЬЕ
ТРАДИЦИОННАЯ КУЛЬТУРА
ПОПУЛЯРНОЕ
ВЫБОР РЕДАКТОРА