Страшная зима 1968 года: воспоминания о «Культурной революции» в Китае

На этом плакате отображаются события конца 1966 года в Пекине. Здесь показано, как обращались с, так называемыми, «врагами народа» во время «Культурной революции». Фото: Jean Vincent/AFP/Getty Images

Лю Юйкуй, доктор китайской медицины, сейчас живет в Соединенных Штатах. Эта история — его личный опыт, опыт его матери и отца, а также опыт китайского коммунизма от «Культурной революции» до наших дней. Рассказ был подготовлен и отредактирован как эксклюзивные мемуары, опубликованные в «Великой Эпохе». Имена были изменены, чтобы не пострадали члены семьи, по-прежнему живущие в Китае.

Я вырос в коммунистическом Китае во время «Великой Культурной революции». В то время для китайского народа жизнь была горька, так как организованная государством «классовая борьба» охватила нашу страну пожаром насилия и растянулась на десять долгих лет. Хотя центральной фигурой этой истории является мой отец, но то, что совершили по отношению к нему власти, повлияло на всю нашу семью. Для меня, старшего сына, перенесенные страдания и стресс не прошли бесследно, до сих пор воспоминания об этом не оставляют меня. Это как раз то, чего и добивался коммунистический режим, используя особую жестокость для примера людям, чтобы посеять страх и подчинить массы.

В 1963 году, когда мне было шесть лет, в период так называемого «движения социалистического воспитания» незадолго до «Культурной революции», наша семья была изгнана в небольшую деревню на северо-востоке Китая, потому что мой отец в течение нескольких лет получал образование у японцев во время Второй мировой войны. Область, куда мы были направлены, была бедной и неразвитой, без транспорта и электричества, не было рабочих мест. Мой отец был профессором университета, а ему пришлось стать фермером, чтобы поддерживать семью, состоявшую из моей мамы, бабушки, младшей сестры и меня. Так как мой отец никогда раньше не обрабатывал землю, мы не могли вырастить достаточное количество сельскохозяйственных продуктов, и нам приходилось в те годы часто страдать от голода. Мои родители не имели дохода, и моя мама завела несколько кур, чтобы продавать яйца и на эти деньги покупать бумагу и карандаши для моих занятий в школе.

В 1968 году была необычайно холодная зима, тогда мне было 11 лет. Каждый день шел снег, покрывая землю. Мы всю зиму не видели ни солнца, ни луны, перенося лютый мороз в 30 градусов. Я учился в начальной школе в деревне. Однажды произошло событие в школе, которое оставило неизгладимый отпечаток на мою душу. Как обычно, я прошел две мили по заснеженной горной дороге в школу. Но когда я вошел в класс, там никого не было: ни учителя, ни учащихся. Вместо этого стены были увешаны плакатами, исписанными китайскими иероглифами. Как ученик четвертого класса, я уже мог читать все китайские иероглифы, и был поражен содержанием этих плакатов. Все они отражали нападки на моего отца. Например, на одном плакате было написано: «Свержение контрреволюционера Лу Шибао».

Испуганный и растерянный, я пошел и увидел еще много таких плакатов повсюду, по всей школе. Я понял, что на них было сказано о многих жителях деревни, в том числе и о некоторых школьниках.

Это было в третий год «Великой пролетарской культурной революции» — политического движения, организованного коммунистической партией Китая (КПК) в мае 1966 года. Целью ее были контроль и чистка интеллигенции, в том числе преподавателей и ученых, путем террора и преследований. Это жестокое и разрушительное движение в общей сложности длилось 10 лет и распространилось по всей стране.

С этого дня моего отца каждую ночь вызывали на ночные беседы, которые также назывались «собраниями по борьбе». Нескольким сотням жителей властями было предписано присутствовать там и «бороться» с «мишенью борьбы» или «классовым врагом» иногда физически, подвергая его или ее критике.

Мой отец был назван «Историческим контрреволюционером» и был обязан носить нашивку с этим «званием», прикрепленную к его одежде, в любое время, и публично, и дома. Эти заседания были организованы руководящим комитетом культурной революции, специальным органом руководящей коммунистической партии. В ходе этих собраний мой отец стоял на коленях в течение более чем трех часов, пока люди ругали его громко и яростно. Люди кричали снова и снова: «Сломите Лю Шибао! Сломите Лю Шибао!» Некоторые предоставляли ложные сведения о моем отце, чтобы все еще больше ненавидели его. Некоторые люди становились очень раздраженными и не контролировали себя, они плевали на отца и били его.

Эта ругань повторялась снова и снова, ночь за ночью, и привела, в итоге, отца к упадку сил. Он заболел, стал истощенным, страдал постоянным головокружением, головными болями, тошнотой, иногда он почти терял сознание. Им владели гнев, страх, ненависть, безнадежность, беспомощность и депрессия.

Мы были очень напуганы и беспокоились за отца. Моя бабушка плакала все время. Моя мама и я боялись, что он может умереть. Каждый вечер перед началом этого заседания моя мама и я прятались недалеко от места, где это все происходило. При температуре минус 30 градусов, мы дрожали от холода, а наши замерзшие ноги болели и немели. Несмотря на это, мы продолжали стоять там, прислушиваясь к происходящему, чтобы по возможности помочь нашему отцу, если вдруг его положение станет угрожающим. План моей мамы был в том, что, если отец совсем слабеет, мы войдем в зал заседаний и, встав на колени, будем умолять их остановиться.

«Если у них осталось хоть чуть-чуть человеческого сердца, они остановятся, и мы сможем сохранить жизнь твоего отца»,- говорила мама.

Эти собрания иногда продолжались до полуночи. После того, как это все наконец заканчивалось, мы помогали моему измученному отцу идти домой. По дороге домой мы проходили мимо колодца, единственного колодца, из которого сельчане брали воду. Моя мама всегда беспокоилась, что если отец пойдет домой один, он может покончить жизнь самоубийством, прыгнув в этот колодец. Это была еще одна причина, по которой мы с мамой ждали его в эти морозные ночи.

Эти мрачные дни и ночи продолжались. Каждое собрание порождало все больше клеветнических нападок на моего отца, так что и ненависть людей против него возрастала все больше. Эти клеветнические обвинения были сделаны под давлением со стороны лидеров комитета культурной революции, членов коммунистической партии. Без какого-либо фактического доказательства эти сфабрикованные свидетельства были использованы, чтобы оклеветать и уничтожить «врага». Они громко читались перед народом, а затем размещались на стенах в школе, в общественных местах по всей деревне на всеобщее обозрение.

Злобность и неразумность толпы создавали такую энергию ненависти, что люди готовы были даже на убийство. Многие невинные учителя, преподаватели, инженеры, ученые и религиозные лидеры, были избиты до смерти. Мой отец оказался на пороге такой же ситуации. Вся наша семья была в страхе, что в любой день мой отец мог быть забит до смерти.

Однажды, после завершения собрания, около часа ночи, когда все огни в деревне погасли, и все пребывало в темноте и тишине, кто-то пришел к нашему дому. Наша семья только погрузилась в сон, когда моя мама услышала голос человека за дверями, повторяющий снова и снова: «Брат, открой дверь! Брат, открой дверь!»

Моя мама не стала открывать дверь, так как подумала, что из-за долгих переживаний за отца у нее начались галлюцинации. Я тоже проснулся, но испугался и промолчал. Однако голос человека продолжал умолять: «Брат, открой дверь!»

Мы, наконец, поняли, что это был мой дядя, муж младшей сестры моего отца, который пришел к нам в эту темную холодную ночь. Он сказал, что он хочет сказать нам что-то важное.

Мой дядя был одним из членов Руководящего комитета культурной революции в нашей деревне и членом коммунистической партии. Он был основным участником собраний по борьбе с моим отцом. Его жена, сестра моего отца, очень переживала за это, но ни она, ни мой дядя не решались иметь каких-либо контактов с нами, потому что любой, кто будет иметь связи с врагом «Культурной революции», тоже окажется в беде. Мой дядя был активным участником всех мероприятий против моего отца, но когда он приходил домой, он страдал от чувства вины, особенно когда видел свою тихо плачущую жену. Иногда бабушка спрашивала его о возможности помочь, но его ответ всегда был такой: «Я ничего не могу сделать, я тоже расстроен этим».

Мой дядя и миллионы других китайцев были пойманы в ловушку. Классовая борьба была разработана коммунистическим режимом, чтобы заставить людей делать грязные дела режима. Многие люди были вовлечены в совершение преступлений в отношении других лиц против собственной совести, просто из страха. План режима состоял в том, чтобы заменить «человеческую» совесть людей на «партийную». Партийный дух заключался в том, чтобы ставить интересы коммунистического режима на первое место и рассматривать врагов режима без милосердия и человечности, даже если они члены твоей семьи или друзья.

Мой дядя, наконец, не выдержал и не смог больше молчать, потому что эти собрания должны были перейти к другим методам, и уже физически пытать моего отца. Мой дядя рассказал нам, что об этом было сказано на совещании руководства в этот день. Затем там начали готовить инструменты пыток, такие как кирпичи, провода, металлические кнуты и палки. Было решено, что на следующем заседании они заставят моего отца встать на колени на кирпичи и, связав вместе несколько кирпичей, повесят их на шею отца. Потом, используя металлические кнуты и палки, изобьют его.

Они решили, что если мой отец по-прежнему не признается в шпионаже в пользу Японии, они изобьют его до смерти. Мой дядя был близким другом моего отца до «Культурной революции». Он знал, что мой отец никогда не признает того, что не соответствует действительности. Он знал, что это будет последнее собрание по поводу моего отца, и что отец будет убит, если они поступят так, как запланировали.

Конфликт с самим собой в сознании моего дяди стал невыносимым. Если бы он молчал, мой отец был бы убит, а если бы он попытался остановить этих людей, он сам оказался бы в той же ситуации, как и мой отец. Если бы узнали, что он предупредил моего отца об этом, это считалось бы, что он разгласил тайну врагу, и он считался бы контрреволюционером и подвергся бы таким же или еще более страшным пыткам.

После болезненной внутренней борьбы, мой дядя решил тайно прийти в наш дом и убедить моего отца бежать. Мой дядя прошел по глубокому снегу в темноте ночи. Он должен был идти очень осторожно и тихо, чтобы собаки не лаяли. Если бы кто-то увидел его входящим в наш дом, он был бы арестован сразу же.

Мы все сидели на полу в темной комнате, прислушиваясь к приглушенному голосу дяди, говорившему моим родителям: «Брат и сестра, пожалуйста, отнеситесь к моим словам очень серьезно. Они уже подготовили все, чтобы подвергнуть пыткам брата на завтрашнем собрании. Единственный способ сохранить себя — это бежать до рассвета, иначе они убьют тебя. Я, наконец, решил рассказать вам с риском для моей собственной жизни. Осталось только несколько часов, поэтому, пожалуйста, поторопись и будь готов бежать куда-нибудь подальше!»

После этого мой дядя тихо ушел, и мы поспешно перешли к действиям. Моя мама испекла несколько китайских блинов для моего отца. Я сидел на полу, помогая маме поддерживать огонь.

Мы помогли отцу собраться за 30 минут. Все члены нашей семьи, включая и мою маленькую сестру, и мою бабушку, плакали, когда попрощавшись, смотрели, как отец постепенно исчезал в темноте снежной ночи.

Взяв с собой всего несколько блинов и 50 юаней, что дал ему дядя, мой отец ушел из дома этой холодной зимней ночью 1968 года, чтобы избежать избиения до смерти на собрании по борьбе с врагом «Культурной революции», запланированном на следующий вечер.

Продолжение…

Версия на английском